Э.А. Павлюченко
СЕСТРА ДЕКАБРИСТА
...Ты — моя сестра и, следовательно, так же как и я, не подвержена чувству страха... Меньше слов, больше дела".
М. Лунин
Особое место среди женщин-декабристок принадлежит сестре Михаила Лунина — Екатерине Сергеевне Уваровой. Подобно Н. Д. Фонвизиной и М. Н. Волконской, Уварова в своих действиях перешла от исполнения личного долга к более активным формам борьбы. Не случайно Лев Толстой, собирая материалы к роману о декабристах, так интересовался ею. «Что за женщина была Катерина Сергеевна? Когда умерла? Остались ли дети?» — спрашивал он декабриста П. Н. Свистунова. И тот отвечал: «Екатерина Сергеевна пламенно любила брата; была восторженница и первоклассная музыкантша; у нее были два сына — старший, гусар, женат был на кн. Горчаковой, дочери сибирского генерал-губернатора, и умер за границей помешанным, о другом сыне ничего верного не знаю».
Имя Михаила Лунина известно главным образом благодаря его «действиям наступательным» уже на каторге, в Сибири. В ту пору единственным корреспондентом узника была его сестра. На ее имя присланы знаменитые «Письма из Сибири», а затем «Взгляд на русское тайное общество» и «Разбор донесения Следственной комиссии», в конечном счете стоившие Лунину головы.
...Она была третьим ребенком в семье богатого помещика, отставного бригадира Сергея Михайловича Лунина. Родилась 8 марта 1791 г.— на три года позже старшего брата Михаила и через два года после Никиты (20 ноября 1805 г. 16-летний корнет Кавалергардского полка Никита Лунин был смертельно ранен при Аустерлице).
Дядюшка Луниных, будущий товарищ министра народного просвещения и будущий отец двух декабристов, Михаил Никитич Муравьев, поздравляя сестру и ее мужа с рождением дочери, писал: «Любезный друг и брат Сергей Михайлович и милая сестрица матушка Федосья Никитидша! Вы исполнили нас радостью, разделив с нами ту, которую вам бог послал. Поздравляю вас усерднейше с Катинькою... Любезный Сергей Михайлович положит труды свои для призвания здоровья к своей Фешиньке. Економия его потерпит от этого приятного недосугу. Но улыбка Катиньки заплотит. Новое упражнение Надежде Никифоровне пестовать Никольскую барышню с голубыми глазами...» 3 «У вас клавесины. Надобно, чтоб маминька приготовлялась быть учительницею Катиньки и бегло читала Жордани, Колицци, Плейеля. Этот последний сочинитель музыки весьма славится между охотниками» 4. .
Через год Федосъя Никитична умерла: ей так и не пришлось обучать дочь музыке. А у Катеньки действительно обнаружился талант, она восхищала Петербург игрой на клавикордах, и редкий благотворительный концерт, не говоря уже о музыкальных вечерах в великосветских салонах, проходил без ее участия. Много лет спустя Екатерина Сергеевна сообщала брату в Сибирь о своей «настоящей знаменитости» в Тамбове: «Только и шуму, что о моем мнимом таланте, который я называю моим старым грехом... Я пользуюсь славой соединять и приводить в гармонию все враждебные партии в салоне нашего предводителя князя Гагарина на музыкальных вечерах» 5.
Второй матерью для Луниных стала жена дяди — Екатерина Федоровна Муравьева, «доброта которой превосходит все, что можно вообразить» 6. Дом Муравьевых был «средоточием всего возвышенного, отличного, лучшего в обществе и литературе, сборным местом всех достоинств, заслуг, дарований: Батюшков здесь воспитывался, Державин, Дмитриев, Карамзин, Жуковский один за другим принадлежали к этому семейству...»7 После смерти М. Н. Муравьева центром притяжения стал его сын — «беспокойный Никита», «умный и пылкий» (по словам Пушкина). Литературные собрания у Муравьевых все больше приобретали политическую окраску, становились очагом декабризма.
Екатерина Лунина также принадлежала к этому семейству. Здесь она познакомилась с Пушкиным, Петром Вяземским, братьями Александром и Николаем Тургеневыми.
«Она была лучше, чем красавица,— умная, милая, изящная вся в брата»,— писал о сестре Лунина его приятель Оже 8.
«Восторженница» и «в высшей степени энтузиастка», «добрейшая и просвещенная женщина», «великолепнейшая музыкантша» — такой вспоминают Екатерину Сергеевну современники. Воспитанная на просветительской литературе XVIII столетия, поклонница Руссо и г-жи Сталь, она получила хорошее нравственное воспитание, в основе которого лежало чувство любви и сострадания к людям, стремление помочь ближнему.
В августе 1814 г. Екатерина Лунина выходит замуж за 34-летнего полковника Федора Александровича Уварова. «Невеста была в бриллиантах от ног до головы»,— записал кузен Луниных поэт К. Н. Батюшков. Блестящий кавалергард, участник наполеоновских войн и Отечественной войны 1812 г., имевший ранения и награды, хорошо образованный и начитанный, владевший французским, немецким и английским языками,— таким был Уваров. Правда, при всех своих достоинствах он отличался «неприятным обхождением» и посему не пользовался любовью товарищей. Но последнее обстоятельство не нарушало счастливой и безмятежной жизни супругов.
Брата Михаила Е. С. Уварова просто обожает. Когда тот уезжает во Францию, Екатерина Сергеевна, счастливая жена и мать (в 1816 г. она родила первого сына, Александра, через четыре года — Сергея), пишет ему в Париж: «Несмотря на счастье, которое меня окружает, отсутствие твое причиняет мне тяжелые минуты... Я сама упрекаю себя за свои слезы...» 9
Роковые события 1825—1826 гг. внезапно и резко все переменили: единственного брата арестовали и по делу декабристов приговорили к пятнадцати годам каторги.
Бороться за брата Уварова начала сразу же после его ареста: добилась свидания в Петропавловской крепости, и Выборгский тюремный замок переслала необходимые пещи, деньги, книги (кстати, все книги, за исключением Нового завета, вернули, а письмо, «присланное к преступнику Лунину с майором Акуловым», отобрали и доставили генерал-губернатору Закревскому).
А тем временем Уваров, едва Лунина лишили всех прав, поскакал в Тамбов и по доверенности жены, единственной законной наследницы, ввел себя во владение имением «государственного преступника». Дальнейшие события развивались весьма драматически: оказалось, что Лунин еще в 1819 г. составил завещание, по которому все свое имущество передавал двоюродному брату. Прошения Уваровой поражают: кажется невероятным, что такая женщина, даже под диктовку мужа, могла писать любые гнусности, лишь бы оспорить завещание брата. В конце концов по личному распоряжению Николая I имущество Лунина перешло в ее руки. Однако в самый разгар постыдной тяжбы муж Уваровой, камергер и действительный статский советник, внезапно и бесследно исчез, оставив Екатерину Сергеевну «вдовой и не вдовой», с двумя малолетними детьми, с расстроенным хозяйством и долгами («Уварову что ни дай, он все проживет»,— говорили о нем знакомые) 10.
Судебная тяжба, затем таинственное исчезновение мужа произвели неизгладимое впечатление на глубоко верующую женщину. Всю свою дальнейшую жизнь она искупала «грех», и искупала не только молитвой, но прежде всего делая людям добро. Нравственно-религиозные устои Уваровой, велевшие ей любить всех: брата, мужа, детей, крестьян, не способствовали достижению непосредственных результатов, но вместе с тем вселяли в нее заряд такой силы, что, помимо ее воли, логика любви и христианского мученичества приводила к протесту: ей запрещают любить брата — она борется за него, запрещают говорить о нем — она говорит, не думая об опасности.
Таинственное исчезновение Ф. А. Уварова породило несколько версий о его дальнейшей судьбе. Наиболее устойчивой и не-опровергнутой до наших дней осталась гипотеза об идентичности личностей Ф. А. Уварова и сибирского старца Федора Кузьмича (личность которого связывали также и с царем Александром I). См. книгу К. В. Кудряшова «Александр I и тайна Федора Кузьмича» (Пг., 1923)
Когда декабристов начали отправлять в Сибирь, Екатерина Сергеевна поселилась в Ярославле, через который везли заключенных, надеясь в последний раз увидеть брата.
28 ноября 1827 г. ярославский губернатор доносил управляющему Министерством внутренних дел: «Приехавшая в Ярославль г. Уварова действительно проживает здесь и теперь на постоялом дворе, но по какой надобности, вовсе не было мне известно, а как ныне усмотрено много, для чего она здесь жительство имеет, то и принял я против намерения ее надлежащие меры» и.
В результате слежки выяснилось, что «генеральша Уварова» под видом богомолья часто ездит в село.Тимо-хино, расположенное на почтовом тракте между Ярославлем и Костромой, а там поселен ее дворовый человек Герасим Карпов с вещами, предназначенными для Лунина. Генеральше сделали серьезное внушение, и 1 февраля 1828 г., по донесению ярославского губернатора, она отбыла в Петербург. Однако в апреле, когда Лунина везли через Ярославль, Екатерина Сергеевна вновь оказалась там. Это выясняется из неизвестного ранее рапорта жандармского подполковника Шубинского: «Сего апреля 24-го числа по утру в 5-м часу привезли государственных преступников четырех человек при фельдъегере Захарове с жандармами; которых часа через полтора повезли далее к Костроме. В числе сих преступников находился Лунин, родной брат генеральши Уваровой, по сие время проживающей в Ярославле. Непостижимо, почему она тотчас узнала и всеми способами рвалась увидеться с братом своим»
Генерал Волков, начальник второго округа корпуса жандармов, далее сообщает: «Г. Шубинский послал туда для наблюдения адъютанта своего Верговского, который нашел фельдъегеря Захарова в затруднительном положении, что он не находил возможности и средств укрыться от усилий генеральши Уваровой, которая бросалась перед ним на колени, давала деньги, умоляя о дозволении к свиданию, но он не допустил ее, и преступников тотчас повезли»
Генеральша на коленях! Ради любви к брату она идет на унижение и даже нарушение закона. Такое повторится с ней и после.
Уварова не повидалась с братом, но говорила с его товарищами — Пущиным и Мухановым.
И. И. Пущин переслал отцу и сестрам свой дневник путешествия в Сибирь, где, в частности, были такие строки: «Я имел дорогой две прелестные минуты, о коих я должен с вами побеседовать и коими я насладился со всею полнотою моего сердца» и. В Ярославль узников привезли к вечеру; и сразу же человек Уваровой приходит справиться об их нуждах. Затем сама Екатерина Сергеевна «какими-то судьбами» добивается свидания с Мухановым, которого она знает. А жена Якушкиыа с матерью вызывают Ивана Ивановича Пущина... 15 С тем же фельдъегерем, который вез дневник Пущина, Муханов писал сестре: «Если вы увидите К. С. Уварову, сделайте одолжение, свидетельствуйте ей мое почтение и благодарите ей за ласки и добродушное обращение» 16.
Где бы ни находилась Екатерина Сергеевна — в Москве, Петербурге или Берлине, она писала в Сибирь каждую неделю, за чрезвычайным исключением. Сначала — в Нерчинские рудники, затем в Иркутск и на Акатуйскую каторгу. За восемнадцать лет каторги и ссылки у Лунина могло бы скопиться более восьмисот писем. Много позже в столицу вернулось сто семьдесят девять из них (в .1925 г. потомки Уваровой сдали в архив ее бумаги), которые и поныне хранятся в Пушкинском доме в Ленинграде 17.
Письма эти интересны не только как исторический источник, но и как яркий человеческий документ.
«Мой дорогой и горячо любимый брат! — пишет Уварова из тамбовского имения Екатериновка на Нерчинскую каторгу.— Вчера отмечали твой праздник с крестьянами. Все крестьяне — мужчины и женщины — собрались в риге. Они получили свою долю мяса и прежде всего вина... Один из твоих людей делал земной поклон всякий раз, когда священник упоминал о страждущих и плененных... За столом мы еще раз пили за твое здоровье, обращаясь к твоему портрету, который висит на почетном месте над канапе в салоне, служащем одновременно гостиной и столовой, когда мы собираемся всей семьей. Ты находишься здесь между тетей и Никитой и Александром Муравьевыми» 18.
Екатерина Федоровна Муравьева шлет целые обозы в Сибирь с продовольствием, вещами, книгами для сыновей Никиты и Александра. Уварова не отстает от нее. Генерал-губернатор Восточной Сибири Броневский сообщал в Петербург: «Почтенные, исполненные родственной нежности и доброты госпожи Муравьева и Уварова сильно заботятся предупреждать всякие нужды Муравьевых и Лунина» 19. Собравшись вместе, племянница и тетка беспрерывно говорят «о Сибири и дорогих объектах нашей . любви, не боясь наскучить одна другой» 20.
Просвещенная помещица и добрый человек, Екатерина Сергеевна считает своим долгом заботиться о крестьянах. «Я не могу тебе передать,— пишет она брату,— сколь страдаю я за неимущих с тех пор, как долгое пребывание в деревне столкнуло меня со всей нищетой бедного народа, абсолютно лишенного всяких средств к жизни при плохом урожае» 21. Во время голода она раздает крестьянам все, до последнего скирда, а когда в ее деревне вспыхивает бунт, не шлет за жандармами, просит восстановить порядок «прежде всего тем, чтоб продолжать кормить нуждающихся», забрасывает власти прошениями о помощи голодающим. «Ах, боже мой! В быстротечной жизни позволено обо всем забыть, но не о тех, которые страдают. Нищета наших деревень крайняя...» 22
Конечно, сочувствие мужикам, умиравшим от голода, не идет у Екатерины Сергеевны дальше простой благотворительности. Но ведь и на это не так уж многие были способны: другие предпочитают покупать миллионную мебель, в то время как их крестьяне едят мякину, снимают солому с крыш...
Екатерина Уварова принадлежит к высшему свету. Однако изгнанный из общества Лунин остается для нее лучшим из людей. Она не устает восторгаться им: «Сколько величия и божественного милосердия скрыто в твоем поучительном поведении... Великий бог! Какими мелкими кажемся мы здесь, позволяя себе жаловаться, роптать на упадок духа, ставший обычным, в то время как ты несешь свою судьбу с мужеством... мужеством, более редким и достойным, чем то, что позволяет пренебрегать смертью на полях сражений...» 23 Она восхищается письмами брата: «Я их читаю и перечитываю, я их истолковываю» 24.
Любовь и уважение к опальному брату Уварова старается привить детям. Тщательно собирает все воспоминания, даже легенды о декабристе. В одном из писем Екатерина Сергеевна рассказывает о полковнике Крин-ском, некогда служившем с Луниным: он «воздал тебе хвалу столь же верную, сколь и лестную. Он сообщил Саше (племяннику Лунина.—Э. П.), что ты не только владел польским в совершенстве, но и. писал стихи на этом языке и стихи твои были таковы, что Мицкевич отнесся к ним благосклонно. Это победа, о которой ни Саша, ни я, ни ты не знали еще...» 25
В другом письме передаются рассказы Александра Уварова о «дяде Михаиле Лунине, пришедшие к нему с разных сторон», которые он выслушивает «с некоторым чувством гордости за свою близость к этой знаменитости — военной и даже всеобщей. Одним словом — твои дела на устах у всех, от гвардейского полка и казармы до салонов и даже дворца. Хотя я почти не знаю никого из военного начальства, но как только они узнают, что я сестра Лунина, подходят ко мне поговорить о тебе. Один служил с тобой, другой был под твоим начальством, .третий служил с тем, другим, который служил с тобой, но знал тебя по устному преданию так, будто знал сам и близко. Одним словом, материалов больше чем достаточно для нескольких томов мемуаров. И должна ли я говорить тебе, что все это сплошная похвала тебе?
Каждый на свой манер, но все сходятся в одном, что Лунин — редкий человек. Это провозглашает и поэт Пушкин, и самый прозаический служака. А что касается усачей, служивших в твоем эскадроне... они плакали навзрыд, когда тебя потеряли! Славные люди! Они плачут еще, вспоминая о тебе!» 2б
Она думает не только о родном брате, но и о кузенах Муравьевых.
«16 декабря 1832 г. Из С.-Петербурга — в Петровский завод.
В каком волнении ожидала я решения о нашем дорогом кузене Александре! Если, как я опасалась, он готовится разделить тюрьму своего брата на поселении, тетя ве простит мне этого никогда, если б я не приняла достаточно активного участия, чтобы добиться ему предоставления выбора. Я действовала без его согласия. Но посуди сам, могла ли я действовать по-другому?» 27
...Петербург, приемная шефа жандармов, десятиминутная аудиенция — и «милостивое разрешение»: Александр Муравьев, освобожденный от каторжных работ указом 1832 г., может выбирать место для поселения в Сибири. Но слезы матери, унизительные хлопоты кузины оказались напрасными: Александр отказался от «дарованной ему высочайшей милости» и по особому и опять «высочайшему разрешению» остался в рудниках до окончания срока каторжных работ брата Никиты...
Уже десять лет томятся узники в сибирских казематах. Десять лет каторжанин Лунин не имеет права на переписку. Это делает за него «сестра по изгнанию» Мария Волконская. И десять лет сестра Лунина безрезультатно хлопочет об облегчении его участи.
Наконец, указом Сената от 14 декабря 1835 г. Михаил Лунин объявлен1 «государственным преступником, находящимся на поселении». Сестре его это освобождение с каторги приносит не только громадную радость, но и новые заботы и переживания. Прошение Уваровой о поселении брата близ Иркутска, в селе Урик «удостоилось высочайшего снисхождения». К сообщению об этом Екатерина Сергеевна приложила 2200 рублей для устройства на новом месте.
Лунин начинает писать сам. Уже первые его письма обращают на себя внимание жандармов. Лунину неинтересна «родственная переписка» с новостями о кузинах и тетушках: «В ссылке, как скоро переменились обстоятельства, я опять начал действия наступательные». В письмах сестре он разворачивает целую программу, «чтобы обозначить органические вопросы быта общественного, которые разрешать необходимо».
Когда непокорному декабристу запрещают официальную переписку, он находит другие пути. Екатерине Сергеевне доставляют с тайной оказией письмо от брата28.
«Ссыпка. 15 сентября 1839 г.
Дражайшая. Ты получишь две приложенные при сем тетради. Первая содержит письма первой серии, которые были задержаны, и несколько писем второй, которых, очевидно, ждет та же участь. Ты позаботишься пустить эти письма в обращение и размножить их в копиях. Их цель нарушить всеобщую апатию. Вторая тетрадь содержит «Краткий обзор Тайного общества». Эта рукопись, составленная много с целью представить вопрос в его настоящем свете, должна быть напечатана за границей... Ты можешь отослать ее Николаю Тургеневу через его брата Александра или поручить ее какому-нибудь верному человеку из иностранцев... В обоих случаях прими необходимые предосторожности: не посвящай родных и друзей в тайну; сговаривайся только устно, с глазу на глаз, с людьми, внушающими полное доверие... Я надеюсь, что ты исполнишь мое желание, не поддаваясь влиянию детского страха, которому у нас подвержены мужчины более, чем женщины, и который делает тех и других подобными стаду баранов».
На письме сохранилась помета Уваровой: «19 февраля. Москва. День моего приезда. Отвечено ночью с 19-е на 20-е». Значит, сестра также прибегает к тайной оказии!
За первым секретным письмом последовали другие.
«Ссылка. 13/1 декабря 1839 г.
Дражайшая... Тебе передадут при сем Разбор... Прошу тебя переправить его за границу способами, указанными в моем предыдущем письме... Пусти также в обращение несколько рукописных экземпляров между своими знакомыми и друзьями в России. Вернейшим способом достигнуть нашей цели было бы, чтобы ты сама поехала весной за границу под предлогом лечения на водах...
Я надеюсь, что ты свято выполнишь волю сосланного брата, дающего тебе доказательство уважения и дружбы, привлекая тебя, к своим работам, предпочтительно перед другими лицами. Тот краткий срок, который нам осталось прожить на этом свете, не будет потерян, если мы его употребим на служение делу правды. Не позволяй морочить себя болтовней тем, которые проповедуют осторожность, чтобы замаскировать свой кретинизм. Верх осторожности для мужчины, при данных обстоятельствах, сделаться жандармом и полицейским шпионом...
Распространяй Письма и Обзор среди твоих знакомых, начиная с министров. Мои письма читают на почте и снимают с них копии. Ты не отвечаешь за нескромность бюрократов... Наконец, ты — моя сестра и, следовательно, так же как и я, не подвержена чувству страха...»
«Ссылка. 28/16 января 1840 г.
Дражайшая. Ты должна была получить: 1) Обзор, 2) Письма из Сибири, 3) Разбор. Прошу уведомить меня о получении этих трех рукописей, включив их названия в одну или несколько последовательных фраз в твоих официальных письмах. Я надеюсь, что мое желание об издании этих рукописей будет свято выполнено»30.
И на этом письме помета Уваровой: «Получено 1 марта в Москве».
Письма Лунина столь красноречивы, что, кажется, не нуждаются ни в каких комментариях. Но выполняла ли сестра волю брата? Распространяла противоправительственные рукописи или нет?
Александр Тургенев — тот самый, к посредничеству которого рекомендовал прибегнуть Лунин, 31 марта 1840 г. записал в своем дневнике: «Обедал с Чаадаевым у Катерины Федоровны Муравьевой. Дружеская беседа, главным образом о Лунине. Тараторка-сестра вредит ему, а он — другим, ибо и их почитают того же мнения». 18 июня 1840 г.: « С Уваровой — выговаривал ей болтовню ее». 25 августа 1841 г.: разговор о Муравьевых, об Уваровой, о Лунине31.
Декабрист Д. Завалигнин утверждал в своих воспоминаниях о Лунине, что его письма сестре расходились в копиях по Петербургу, «где очень были рады высказать чужими словами то, чего сами не смели сказать от себя» 32.
В сборник сибирских писем, предназначенных для распространения, Лунин включил свой ответ троюродной сестре, жене министра финансов, графине Канкриной (разумеется, не называя адресата): «Милостивая государыня! Письмо, которое Вам угодно было написать, возбудило во мне чувства, сыздавна чуждые моему сердцу...
Я радуюсь, что мои письма к сестре Вас занимают... Гласность, какою пользуются мои письма через многочисленные списки, обращает их в политическое орудие, которым я должен пользоваться на защиту свободы...» 33
К сожалению, Лунин преувеличивал степень распространения рукописей. Светские знакомые Уваровой — не тот круг людей, среди которых идеи Лунина встретили бы сочувствие и поддержку. Вне России же при жизни декабриста вообще ничего не было напечатано, хотя долго распространялись слухи, даже среди ссыльных, что причина его вторичного ареста — издание рукописей за границей. Только двадцать лет спустя сочинения Лунина напечатал Герцен в своей «Полярной звезде».
Не захотела или не смогла Екатерина Сергеевна исполнить волю брата? Об этом остается только гадать...
Судя по официальным бумагам, Уварова делала брату «наставления». О ее попытках «утихомирить» говорится и в воспоминаниях Михаила Бестужева: Лунин дразнил «белого медведя», не обращая внимания на мольбы обожавшей его сестры. Самое интересное,, что ни в одном из сохранившихся писем Екатерины Сергеевны к брату об этим нет ни слова. Может быть, Михаилу Сергеевичу не хотелось хранить такие?
Уварова достаточно умна и тонка, чтоб понимать, сколь разные они с братом: «Мы здесь жалуемся на то, что проливной дождь заставил перенести праздник в Петергофе на другой день. А ты, без конца борющийся с губительным климатом, ты жалуешься только на то, что нарушает твое одиночество. Ты не чувствуешь себя достаточно уединенным в Сибири!»
Лунин — революционер, борец. Уварова — добрая христианка и верноподданная своего монарха. Она считает праведником и мучеником «государственного преступника» Лунина и в то же время верит в милосердие и справедливость государя, отправившего его на каторгу. Екатерина Сергеевна — просто честный и добрый человек. Поэтому-то, не понимая брата и не разделяя его убеждений, но чувствуя многое сердцем, она всячески облегчает его участь, обеспечивает всем необходимым не только для физического существования, но и для духовной жизни. В 1832 г. Уварова добилась разрешения внести в ломбард или разменный банк 30 000 рублей с тем, чтобы проценты с этого капитала шли на содержание Лунина в Сибири. В архиве хранятся многочисленные расписки коменданта Петровского завода Лепарского о получении на имя Лунина писем с вложением тысячи рублей. Сибирские купцы для Михаила Сергеевича возят из Петербурга или Москвы пудами кофе, сахар, табак, свечи, десятками — бутылки «Chateau la Fite» высокого качества. В своих заботах сестра доходит до того, что отправляет в Сибирь четырехместный экипаж и даже фортепьяно. Екатерина Сергеевна пересылает брату большую и исключительно ценную библиотеку латинских, греческих и французских авторов. От нее Лунин требует присылки журналов и газет, текущей литературы, необходимых ему для составления противоправительственных сочинений.
Когда 27 марта 1841 г. Лунина схватили и отправили в Акатуйскую каторжную тюрьму, Уварова, не зная с точностью, жив ли брат и где он находится, так же упорно, как прошедшие пятнадцать лет, шлет ему письма, деньги, посылки,
В Государственном архиве Иркутской области сохранилось распоряжение иркутскому губернатору, подписанное Бенкендорфом через три месяца после ареста и исчезновения декабриста: «Несколько писем действительной статской советницы Уваровой к брату ее, государственному преступнику Лунину, были отосланы с моего разрешения, и я считаю возможным оные ему выдать, не нарушая принятых в отношении к Лунину, в исполнение высочайшей воли, мер строгости».
В 1841 г. на имя Михаила Лунина пришло двадцать одно письмо, сто девяносто рублей, девять посылок. В 1842 г.— тридцать писем, семь посылок, более восьмисот рублей. Не приходится сомневаться, что отправителем в большинстве случаев была его преданная сестра.
Лунин умер 3 декабря 1845 г. скоропостижно и загадочно. В Сибири долго ходили слухи, что его убили.
Уварова узнала о смерти брата только через четыре месяца. В Пушкинском доме сохранился такой документ:
«Е. С. Уварова, Петербург, дом графини Канкриной — В. Я. Руперту, генерал-губернатору Восточной Сибири.
Милостивый государь Вильгельм Яковлевич!
Тяжкая болезнь, постигшая меня в Берлине, заставила окружающих меня долгое-время скрывать горестную весть о кончине несчастного брата моего Михаила Лунина. Я только что оправилась и возвратилась в Россию, что причина, почему я столь замедлила обратиться к Вашему превосходительству с покорною просьбою не оставить Вашим начальническим распоряжением...» 36 Уварова просит все вещи и книги Лунина передать Марин Волконской, а недвижимое имущество покойного — ее мужу для последующей передачи «в пользу нуждающихся». С помощью Волконских она поставила памятник на могиле брата-декабриста.
Смерть брата произвела сильное впечатление на Екатерину Сергеевну. Через два с лишним года, в октябре 1848 г., она пишет своей подруге А. В. Плетневой: «Что касается меня, дорогая Саша, я не могу сказать, сколь мое сердце печально. Несмотря на счастливое возвращение Сергея (сына.— Э. П.), я не могу радоваться — мое сердце как будто лишилось этой способности. Я обвиняю себя в неблагодарности к провидению за огромные благодеяния, но как я ни стараюсь, я не могу больше ничему радоваться» 37.
Сама Екатерина Сергеевна признается, что это необычное для нее состояние. Ведь она лунинской породы — деятельная, энергичная, а потому и сильная. Такой она остается и теперь, хотя ей уже под шестьдесят. Чаще всего она живет в Дерпте или Берлине («Эта бедная женщина в Берлине, где ее сын надоедает Гумбольдту и всем университетским ученым своим арабским языком»,— иронизировал когда-то Михаил Лунин в письме из Акатуя С. Г, Волконскому) 38.
3 апреля 1854 г. Е. С. Уварова пишет из Дерпта С. Г. Волконскому в Иркутск: «...Я живу в этом городе, куда с божьей помощью вскоре приедет моя невестка Мария, так как мой сын Александр находится в лагере со своим полком. Сын Сергей собирается держать докторский экзамен, а, кроме того, в видах экономии, вызванной расстройством нашего состояния, мы сочли нужным выбрать этот город, который предоставляет все возможности для умственного развития и где жизнь наименее дорогая» 39.
Через много лет после смерти брата Екатерина Сергеевна помнит не только о нем, но и о близких ему людях. Привязанная «всем сердцем» к семье Волконских, переписывается с ними, посылает деньги для поддержания старого преданного слуги Лунина — Василича и его семейства.
Последнее из известных писем Е. С. Уваровой в конце 1856 г. адресовано П. А. Вяземскому: «Если у Вас сохранился какой-то интерес к старинной знакомой, ко-шрая знала Вас и восхищалась Вами во времена более счастливые и — увы! — давно прошедшие, я скажу Вам, князь, что мой старший сын. Александр по-прежнему военный, женат на Наталье Горчаковой, племяннице защитника Севастополя, и что я имею счастье быть бабушкой двух очаровательных малюток. Мой младший сын Сергей, посвятивший себя исключительно науке, сдал экзамен на доктора филологии и истории в университете в Дерпте, где он и находится сейчас со мною в целях защиты своей диссертации...» 40
Музыка, искусство, как и в молодости, наполняют жизнь старой женщины. С русскими студентами, живущими в Дерпте, она репетирует любительские спектакли; посылает в Веймар великой княгине Марии Павловне одну из своих музыкальных композиций...
Екатерина Сергеевна умерла в 1868 г., повидав многое за свою долгую жизнь.
Она родилась в царствование Екатерины II, пережила ее сына Павла и двух внуков — Александра I и Николая I.
Она знала Пушкина и пережила его гибель.
Она знала Никиту Муравьева и Петра Вяземского, Сергея Муравьева-Апостола и Василия Жуковского, Сергея Волконского и Бенкендорфа и видела, как одни уходили «в никуда», а другие — в министры...
Она видела первую железную дорогу в России и, конечно же, была против нее, потому что «с доброй тройкой» и «русским удальством» можно ездить почти с такой же скоростью, но с большей безопасностью...
Она была современницей первого в России организованного революционного выступления — восстания декабристов.
Она дожила до 1856 г., когда царь Александр II дал амнистию революционерам, но когда среди живых уже не было наиболее близких ей Михаила Лунина и Никиты Муравьева.
Она дожила до крестьянской реформы, освободившей крестьян от крепостной зависимости, о чем тщетно мечтал ее брат.
Екатерина Сергеевна Уварова была обыкновенной по-лещицей. Но ей адресованы сибирские письма Лунина — одно из замечательнейших революционных сочинений. Она была монархисткой, но боготворила брата и тогда, когда его объявили врагом ее монарха, и не побоялась сохранить для потомков рукописи, стоившие нескольких лет каторги.
В одном из писем Уваровой брату в Сибирь есть такие слова: «Как знать, не использует ли, действительно однажды кто-нибудь мои воспоминания — и тогда я останусь в памяти потомков как сестра Лунина и смогу подать руку служанке Мольера» 4!.
Екатерина Уварова не претендовала на какую-либо историческую роль — и осталась в истории русского освободительного движения.
