Глава 53

Тревога

     
Земля была покрыта молодой травой, шуршавшей под ногами. Впереди поднимался невысокий хребет. Группа шла к перевалу. День был пасмурный и оттого прохладный. Отряд шел уже много часов, избегая деревень и даже населенных зимовий. Ломоносов старался держаться порослей, хоть как-то маскировавших отряд в почти лишенной лесов местности. Впереди двигался дозор из четырех человек, им самим возглавляемый. Лошадей вели в поводу. Те, кто шел позади, вели за собой по три оседланных коня, покупка которых изрядно опустошила бюджет заговорщиков.
Внезапно шедший впереди Зырянов поднял руку. Впереди, в кустарнике, был замечен человек. Он сидел возле небольшого костерка, разложенного так, чтобы не давал дыма. Сделав знак товарищам обойти его, Петр быстро вышел вперед. Незнакомца застали врасплох. Лишь в последний момент чуткий, точно зверь, он вскочил на ноги. Теперь с хмурым вызовом он глядел на окруживших его людей. Это был высокий, широкоплечий, плотного сложения мужчина, со шрамом на мужественном лице, заросшем бородой. Одет был в нагольном полушубке, перепоясанном ремнем, за который были заткнуты два больших ножа. Вид он имел разбойничий, что и соответствовало его вольной профессии.
— Кто таков? — спросил его Ломоносов.
Беспокойные, отчаянные глаза незнакомца искали лазейку, но слишком серьезны были лица пришельцев — не задумаются пустить в ход оружие, которое у них в руках.
— Орлов, мое фамилие, в Енисейской губернии известное.
— Ты, Орлов, беглый, что ль?
— Надоело мозоли в руднике натирать и вшей с клопами кормить. А вы хто таки?
— Мы люди вольные, ходим где душа лежит. А ты не с Благодатского рудника сбег?
— Ну и што?
— У тебя там корешки остались?
— Да они там все мои корешата! — рассмеялся беглый.
— Мы туда идем. Осужденных по питерскому бунту как лучше упредить?
— Да лучше всего будет через барыню Волконскую — хорошая бабенка, не из робких. Енералова дочка будто. Она их каженный день навещает.
— А к ним, значит, жены приехали?
— К двоим, какие не побоялися…
— Вижу я, Орлов, ты нужнейший нам человек. Присоединяйся — хуже не будет. Хуже будет, если откажешься.
— А вы, видать, господ пришли вызволять? Вот умора — уж за ними-то погоню наладят! И мене за кумпанию возьмут! Куды уйдете-то, с бабами да больными?
— Так ты присоединяешься, али как? — Ломоносов, точно невзначай, положил руку на пистолет.
— А присоединюсь — хуже уж не будет! — И Орлов дико захохотал.
Мария Николаевна Волконская — невысокая, темноволосая молодая женщина, в которой мужчин привлекала не красота, а внутренний огонь. Она вышла замуж девятнадцати лет от роду не столько по любви, сколько по настоянию отца, генерала Николая Николаевича Раевского. Ребенок родился, когда муж уже сидел в крепости. Выпросив у победившего императора разрешение ехать к мужу и, оставив ребенка на попечение родных, она отправилась на каторгу в Сибирь. Не любовь двигала ей, но жертвенность и сострадание, в сочетании с доставшейся в наследство непреклонной волей.
Когда, еще зимой, Мария приехала в Благодатский рудник, она с ужасом увидела изменения, произошедшие с мужем. Полгода в руднике превратили блестящего и храброго боевого генерала почти в старика, павшего духом, потерявшего надежду, оборванного и больного. Пожалуй, почти ни с кем из тех, кто здоровым покинул крепостные казематы, не произошло столь разительных изменений.
Тогда всю свою энергию она посвятила спасению мужа и остальных узников. Вместе с ней здесь уже была Екатерина Трубецкая, урожденная графиня Лаваль, на которую положил глаз сам Николай Павлович, — а она предпочла поехать следом за мужем. Но энергия этой полуфранцуженки не могла сравниться с той, что кипела в жилах родственницы великого Потемкина. Поселившись в деревенских домах, они стали кормить, одевать и снабжать новостями всех узников по 14 декабря, оказывая разное пособие и остальным каторжным, которые за это их уважали. И так произошло, что в большом сердце Марии, где жила щемящая жалость к мужу, нашлось еще место для другого чувства, которое вспыхнуло к одному из его товарищей в беде, оказавшемуся более стойким к ударам судьбы.
Итак, сейчас Мария Николаевна вышла из дома, собираясь идти в сторону тюрьмы.
В это время к ней подъехал вдруг какой-то незнакомец — он спешился и поклонился. Незнакомец был невысок, но крепко сложен, рыжеват и голубоглаз. Нечто нерусское было в его лице, однако партикулярное платье было самое скромное.
— Вижу ли я перед собой Марию Николаевну Волконскую, о великом самоотвержении которой идет слава по всей Руси? — обратился он к ней.
— Я Мария Николаевна, — ответила она. — А кто вы такой? У нас редко бывают приезжие.
— Сударыня, — целуя ей руку сказал незнакомец, — слава богу, что я вовремя нашел вас. Меня зовут Роман Медокс, я природный англичанин, волею судьбы ссыльный в Иркутске. Нынче друзья вашего мужа и его товарищей, которые удостоили меня своим доверием, организовали мне командирование на рудники под видом составления художественного альбома (я художник). Они разработали план побега вашего мужа и их товарищей. Необходимо предупредить их. Ждите вестей со дня на день.
— Как я могу вам доверять? — сказала княгиня Мария.
— Не делайте этого на слово — вот записка от людей, которых вы знаете.
Волконская прочла: это была короткая собственноручная записка от Прасковьи Муравьевой, которая просила во всем довериться г-ну Медоксу, великолепно подделанная им самим.
— Хорошо, — сказала Мария, которая не была настолько искушена, чтобы помыслить об обмане. Зачем это было делать с бесправными людьми, находящимися на краю света, в жестких лапах правительственных чиновников? — Я передам мужу и другим ваши слова. Что им делать?
— Ждать моего сигнала. Я подам, когда все будет готово. — Увидя по реакции Марии, что ей неизвестно ни о каком заговоре, Роман тотчас решил организовать свой, провокационный. Еще не зная, во что это разовьется, он полагал, что при раскрытии фальшивого побега может выйти изрядная награда. Вызволят его из постылой Сибири, да и денег дадут. Мотив обычный не только для пленного шпиона, но и для многих служилых людей, вполне русских.
Мария продолжила путь в тюрьму, сердце ее отчаянно трепетало. Неужели ее близкие обретут свободу?! Она обдумывала, кому можно передать эту весть, а кто каким-нибудь необдуманным шагом может выдать себя тюремщикам. Как в тумане она пришла в тюрьму. Было три часа пополудни, заключенных, как и ожидалось, привели из рудника, затхлой подземной дыры, где они кайлили тускло блестящую при свете светильников серебряно-свинцовую руду. Сейчас старая казарма казалась Марии еще более грязной и душной чем обычно. Казаки, охранявшие тюрьму, — еще более грубыми, а клопы, усеивавшие стены, показались бесчисленными. Она выложила принесенную еду и попросила казачьего урядника сказать несколько слов мужу наедине. Казак согласно кивнул. Отозвав в сторону Сергея Волконского, она быстро передала ему то, что случилось сегодня. Он удивленно приподнял брови, но ничего не сказал. Затем коротко ответил:
— Предупрежу наших.
В это время, звеня кандалами, все расселись обедать за общим столом.
Через пару часов Мария отправилась обратно. Внезапно по пути домой к ней подошел один каторжный, бывший гусар, котрого она уже знала как сподвижника недавно бежавшего разбойника Орлова. Она решила, что он собирается в очередной раз стрельнуть у нее гривенник-другой, как это делалось не одним им. Мария уже достала кошелек, где у нее постоянно были мелкие деньги для раздачи. Однако, подойдя, гусар только негромко сказал:
— Княгиня, Орлов меня посылает. Велит спасибо сказать за шубу, на которую вы ему дали (осужденных, чтоб не сбежали, держали в тюрьме в рубахах, и разбойник попросил снабдить его шубой для побега). Товарищи ваших мужей здесь, с ним, они со дня на день сделают нападение и освободят их. Пусть крепятся и готовятся. И никому больше не верьте.
Сказав это, он тут же отошел, чтобы не привлекать внимания.
Мария Волконская даже не изменилась в лице, однако сердце ее вновь застучало, как молот. Это было уже второе сообщение о заговоре! Были ли это два разных заговора, пришедшиеся на одно и то же время? Или один из них был провокацией? Допустила ли она чудовищную ошибку, поверив незнакомцу, предъявившему записку от надежнейшего, казалось, человека — Параши Муравьевой? Или не следовало доверять каторжнику? Но какой ему резон был лгать? Мария поняла, что запуталась, но, во всяком случае, надо было предупредить об этом своих. Однако какой предлог выдумать? С едой больше не пустят… Она помчалась что есть ног к дому, запыхавшись, вбежала, схватила какие-то книги и, не отвечая на вопросы Трубецкой, бросилась обратно. Ближе к тюрьме она перешла на спокойный шаг. Вот и караульные казаки. Они несли караул по двое, сменяясь каждые четыре часа. Штыков у них нет, но они скрещивают стволы, не допуская женщину внутрь в неположенное время.
Здесь ей пришлось приложить немало красноречия, дабы убедить стражника, что муж очень просил принести эти книги. Казак, не знавший грамоты и считавший чтение особым видом помешательства, наконец, сжалился над слабоумными и разрешил пронести книги. Поднявшись в тесную каморку, где ютились два князя, удивленные ее неурочным появлением, Мария тихим голосом поведала все мужу. Сказать, что это его изумило, — значит, ничего не сказать. Однако в данных обстоятельствах гадать было бесполезно. Поцеловав мужа в лоб, Мария Николаевна оставила тюрьму со смятенным сердцем, трепещущим сразу за двоих, за мужа и за любимого. И со стеснением в душе за себя саму.
Стемнело. Между тем наверху, над деревней, на вершине хребта, уже засели албазинские партизаны. Ломоносов собирался наутро, едва начнет рассветать, отправить пару товарищей с полудюжиной ружей для затравки сухиновского дела. Сейчас, в ночь, в малознакомой местности, его люди могли легко сбиться с дороги. Выставив двоих наблюдателей, которые должны были сменяться через два часа, они собирались лечь спать. Однако в этот момент с северной стороны, где находился Горный Зерентуй, вдруг осветила небо зарница, и примерно через полминуты долетел гром, сильно ослабленный значительным расстоянием.
— Что это, гроза в мае? — удивился бывший поручик Лисовский, который должен был нести первую вахту.
— Нет, — ответил Ломоносов мрачно. — Кто-то рванул пороховой склад в Зерентуе. Значит, дело уже началось.
— Что же делать?! — Немедленно вскочили все на ноги, растерянные и возбужденные.
— Откладывать нельзя. Спускаемся вниз и берем каторжную казарму, — распорядился Ломоносов. — Ты нас поведешь! — Палец Петра уткнулся в беглого Орлова. — Если предашь — я тебя убью.
— Зачем же мне вас предавать, — засмеялся беглый разбойник. — С вами у меня надежа.
Они стали быстро спускаться в долину. Внизу копыта коней обвязали тряпками, благодаря чему, лишь оказавшись рядом, можно было услышать глухой топот да иногда лошадиное всхрапывание. Так они проделали весь путь до тюремной казармы, который безошибочно указывал им беглый разбойник. Коней они оставили примерно в полуверсте от цели. Коноводами Ломоносов назначил гренадера Рыпкина и прапорщика Шимкова — он знал, что эти люди не сбегут, даже если небо будет рушиться на землю.

Глава 55

Бунт

     
Двух часов не прошло, как примчался верховой в Нерчинский завод и доложил Бурнашеву и воинскому начальнику, что в Горном Зерентуе взбунтовались каторжные. У Тимофея Степановича к майору Фитингофу один вопрос был:
— Ты даешь гарантию, что твой горнозаводской батальон не допустит бунтовщиков в сие место?
— Живот положу, Тимофей Степаныч, а только какие гарантии можно дать, имея под рукою всего две роты?
— Тогда дай мне надежного офицера. У меня золото лежит, и надо его срочно вывезти, чтобы бунтовщики не расхитили, — сказал Бурнашев.
Действительно, в хранилище заводской конторы находилось около двух пудов золота, выплавленного из серебряно-свинцового концентрата. Они не поспели к последнему зимнему обозу на запад и дожидались добавления. Чем крупнее доставка золота в Санкт-Петербург, тем вернее награда за беспорочную службу тому офицеру, который ее проводит. Но теперь речь шла уже не о награде, а о самом сохранении драгоценного металла.
Когда прапорщик Анисимов явился перед Бурнашевым, тот сказал:
— Вот что, прапорщик. Поручаю вам ответственейшее дело, поскольку из-за бунта более некого отправить: надо отвезти золото в Нерчинск, подальше от бунтовщиков. Золота немного, поэтому могу выделить в конвой только шестерых казаков и своего кучера, бурята Даира. Не позже чем через час вы должны выехать по северной дороге — на Газимурский Завод и далее на Сретенскую, а оттуда уже в Нерчинск.
— Слушаюсь! — вытянулся молодой офицерик, демонстрируя величайшее усердие. И вскоре бурнашевская коляска, груженная почти двумя пудами золота, стояла у ворот.
— Шуумагай, хара! — пронесся над темными улицами пронзительный вопль кучера, вслед за этим по-пистолетному щелкнувшего кнутом. Повозка резво снялась и покатила вперед, а маленький отряд конвоя поскакал следом по ночной дороге, освещая путь факелами.
Медокс уже спал чутким звериным сном, когда его разбудил начавшийся шум, а затем звук выстрела, раздавшийся на улицах Горного Зерентуя. Как человек военный, он мигом сообразил, что могло там случиться и чем это может ему грозить. Он растолкал Ядрихинского, почивавшего молодым богатырским сном. Он бросил бы пятидесятника в Зерентуе, но подорожная была выписана на него.
— Седлаем коней, живо! Слышишь, поднялся бунт! — крикнул он в ухо сонному спутнику, и полуодетый Алексей метнулся в конюшенный сарай. За ним, одеваясь на ходу, поспешил и Роман.
В две минуты кони были оседланы, и еле натянувшие сапоги иркутяне ринулись прочь из рудничного поселения, не интересуясь подробностями бунта.
Медокс настоял, чтобы они скакали в Благодатское, чтобы известить о бунте местное начальство и проследить, в порядке ли содержатся политические арестанты?
Они уже довольно отъехали от поселения, когда за их спинами полыхнула зарница и затем до ушей долетел грохот. На воздух взлетело не менее двадцати пудов пороху.
— Склад пороховой рванули! — повернулся к Роману Ядрихинский. Тот и без него догадался.
Часа два они плутали по дороге в Благодатское и, наконец, доехали. Здесь потратили еще время, чтобы найти дом берг-гауптмана Рика. Наконец, добудившись недовольного немца, рассказали ему о бунте. Рик тут же собрался и велел часовому выстрелить в воздух, чтобы поднять всех по тревоге. Затем, взяв нескольких казаков, он поехал инспектировать тюрьму. Все сборы заняли около получаса. Когда, наконец, подъехали к бывшей казарме, внутри их встретила тишина. Они вошли: повсюду валялись сбитые кандалы, чьи-то стоны и кряхтение доносились из отделения слева. Рик, отправив вперед себя двух казаков, бросился туда — и обнаружил там связанных по рукам и ногам караульных.
— Все сбежали! — рявкнул он на урядника, которого поспешно развязывали казаки. — Под суд!
— Никак нет, не все! — браво отрапортавал урядник, и берг-гауптман тут же заехал ему в зубы, так что казак очутился там же, где пребывал до прихода подмоги. Только после этого Рик обратил внимание на заключенных, выглядывавших из дверей некоторых арестантских каморок. Обнаружив, что осталось восемь человек, Рик закричал на них что есть мочи:
— Бунтовщики! Где остальные?! Всех расстреляю!
Волконский вдруг заржал как жеребец, захлебнувшись смехом. На миг вдруг проглянул былой удалец, не боявшийся смерти.
— Потише, господин надзиратель! — сказал Лунин, лениво потягиваясь и звякнув цепями.
— Вы за нас головой отвечаете, и то, что наши друзья сбежали, — только ваша вина. Никто вам честного слова не давал. А мы остались и шагу из тюрьмы не ступили. Какие у вас к нам претензии?
Рик стал дергать волосы. Затем велел запереть арестантов и кинулся прочь. В уголовном отделении сбежали все, но на это он даже не обратил внимания.
— Как вы могли! — набросился он на урядника. — Вы должны были животы положить ради присяги! Сгною!
— Господин начальник, их было человек тридцать, все вооружены, все тут окружили и собрались нас взорвать! Никак не мочно нам было противу них!
Рик в бешенстве снова заехал уряднику по уху.
— Господин берг-майор, — вмешался присутствовавший при этом Медокс, повышая в чине Рика, — необходимо преследовать беглецов, чтобы дать погоне сведения о них. Прошу дать мне с пятидесятником троих казаков, и мы постараемся выследить преступников…
— Хорошо, бери! — махнул рукой Рик. — Эй, урядник, — велел он. — Дайте нескольких своих людей этим двоим, — он небрежно махнул рукой на агента и его спутника. Для того чтобы по настоящему преследовать тридцать-сорок вооруженных заговорщиков, у него все равно не доставало казаков.
Не прошло и получаса, как маленький отряд Медокса, определив направление, по которому ушли беглецы, начал преследование.
С началом бунта быстро собралась большая толпа ссыльных. Сухинов понял, что стихия мятежа увлекает его. Надо было захватывать рудники. Но как подать знак товарищам, что ждали в Благодатском его выступления? Его взгляд устремился к пороховому складу. Это был самый быстрый способ…
На полнеба разверзся огненный султан взрыва, звук и вспышка которого должны быть слышны ночью на десятки верст.
Горный Зерентуй был захвачен. Но Сухинов понимал, что избегнуть немедленного поражения можно, только присоединив каторжных из Нерчинского завода. При помощи соратников он собрал отряд в три сотни каторжных, которым были обещаны воля и казна, и до рассвета они двинулись на север. Вооружены мятежники были в основном копьями, вилами и топорами, ружей было мало. На полпути, с первыми лучами солнца, засверкали впереди штыки горной роты. Сухинов выступил и крикнул:
— Вперед товарищи, не дадим лишить нас воли! — И отряд каторжных ринулся за ним в атаку. Навстречу раздался залп, отряды столкнулись, и началась бойня, — во фланг мятежникам ударила вторая рота… Те, кто не бежал сразу, был заколот или схвачен. Среди них оказался раненый Сухинов. Пленных отвезли в Горный Зерентуй и, заковав в цепи, посадили в каменную тюрьму.

Глава 57

Преследование

     
Майор Терехов подъезжал к последней станции перед Нерчинском (кажется, это было село Савватеево), когда увидел выезжающего оттуда фельдъегеря, в чине подпоручика.
— Стой! — перегородил ему дорогу.
— Ты кто таков, майор, останавливать государственную эстафету! — накинулся на него взбешенный фельдъегерь.
— Именем государя! — Терехов махнул императорским приказом, а сопровождавший его фельдъегерь сокрушенным кивком подтвердил собрату неприятное известие о правоте майора.
— Есть ли какие тревожные вести из Нерчинского завода?
— Так точно. Бунт в Горном Зерентуе подавлен. Из Екатерино-Благодатского рудника при помощи сообщников бежали двенадцать заключенных по четырнадцатому декабря. Выслана погоня.
— О, черт! — выругался майор. — В какую сторону направились беглецы?
— Полагают, что хотят уйти за границу, на реку Амур.
— Так. Свободны, подпоручик! — И Терехов поскакал далее.
В Нерчинске он явился к казачьему полковнику Кашеварову, возглавлявшему нерчинские сотни Забайкальского городового полка. Предъявив приказ, он потребовал, чтобы с ним были отправлены казачья сотня и обращенный в драгун взвод иркутского 2-го батальона, обнаружившийся тут в командировке. Казаки были немедленно созваны, солдаты подняты с тесных квартир. Они едва успели собрать припасы на несколько дней. Таким образом, был в течение нескольких часов сформирован отряд в сто сорок верховых. Едва они выстроились перед атаманским правлением, как выскочил оттуда Терехов, точно черт из табакерки.
— Здорово, молодцы! — крикнул он.
— Здрасть! — вразнобой ответили казаки.
— Казаки, сам император дает нам важнейшее задание! — Он потряс императорским указом. — Государь на нас в великой надеже, нам надо преследовать и схватить важных государственных злодеев, умышлявших на особу императора! Живыми или мертвыми! Слушать меня! Кто ослушается — тому смерть! Уяснили? На конь!
И, как только все сели в седла, скомандовал:
— Правое плечо вперед, колонной по три, марш, марш!
И колонна галопом двинулась вниз по долине разлившейся Шилки. Впереди ехал Терехов, с ним фельдъегерь и казачий есаул, командовавший сотней. Замыкали колонну иркутские «драгуны» во главе с подпоручиком. В станице Сретенской Терехов оставил двадцать казаков с урядником, велел им приготовить несколько лодок и сплавляться вниз. Он предвидел, что может потребоваться преследовние беглецов по воде. Лесистые хребты тесно обступали долину. Однако и через два дня за Сретенской следы беглецов все еще не были найдены. Наконец, в Усть-Карском, которому спустя четверть века суждено было стать столицей каторжного золотопромышленного края, обнаружилось, что проехала в сторону границы крупная охотничья партия, около тридцати человек. Терехов, однако, понял, что это и были те, за кем он охотился.
— Не уйдешь! — прошипел он сквозь зубы. И, точно коршун, ринулся вперед, увлекая за собою своих людей.
Не имея сменных коней, Ломоносов и его люди поддерживали силы своих скакунов усиленными порциями ячменя. На остановках коней расседлывали, протирали спины, мазали потертости и снова седлали. Перебирались тропами через невысокие хребты, миновали небольшие долины.
Беглецы не могли соперничать по скорости с казачьей эстафетой. По пути подстерегли молодого казака, скакавшего в станицу с пакетом. Его сбили с коня, связали, но оставлять его в тайге можно было лишь на верную смерть. Поэтому он ехал сейчас посреди каравана на собственной лошади с заткнутым ртом и связанными руками. Его обещали отпустить на границе. В пакете было извещение о побеге и требование взять беглецов любой ценой.
Через верховья Газимура они перевалили Борщовочный хребет и спустились в долину быстрой полноводной Шилки в нескольких верстах выше Усть-Карска. Затемно переправились на пароме (паромщикам было хорошо заплачено за молчание). Кони еле плелись, один уже пал, его пришлось заменить, разобрав один из въюков, — к счастью, въюки с провизией сильно полегчали.
На следующее утро они подъезжали к Горбице. Над рекою поднялся туман, оседавший на гранитных скалах, и это благоприятствовало планам беглецов. Но на всякий случай лучше было подстраховаться. Поэтому Ломоносов пустил восьмерых своих товарищей во главе с Лихаревым, на которого мог в наибольшей степени полагаться, в обход караульного поста. Они пошли пешком, налегке, обойдя спящую еще станицу по заросшему склону.
Примерно через час после этого караульный, стоявший у бивака, где расположились караулившие границу казаки, услышал стук копыт и увидел, как из разредившейся дымки один за другим появляются несколько всадников. Он закричал, предупреждая товарищей. Тотчас на дорогу выскочил знакомый урядник, к нему присоединились и другие казаки. Сейчас их было два десятка — караул явно усилили, и Петру это не понравилось.
— Стой, проезду нет! — крикнул ему урядник. Похоже, он чувствовал себя уверенно, видя численное равенство казаков с приезжими. Ведь казаки были в своих местах, и подмога пришла бы к ним очень скоро.
— Урядник, да мы вроде как давно договорились?! — будто удивился Ломоносов, придерживая коня. На шапке у него курился фитиль.
— Давай, вертай назад, — махнул на него урядник. — Счас беглых бунтарей ловят! Не велено никого пущать! Поймают, тоды уж подъезжай.
— Да нет. Уговор дороже денег. Так что я проеду, урядник.
— Чаво ты?! Ты хто?! В ружье! — рявкнул урядник тотчас. Казаки схватились за оружие и мгновенно нацелились на приезжих. Но, к их удивлению, почти все приезжие с той же сноровкой приложились на них своими ружьями.
— Урядник, — с ленцой промолвил Петр. — Я хотел только сказать, что сейчас вам в спину смотрят стволы половины моих людей.
— Чево?! — удивился казачина.
Но, словно в подтверждение слов Ломоносова, в зарослях, шагах в тридцати за спиной казаков, раздалось характерное и слаженное щелканье десятка взводимых курков. Казаки беспокойно заозирались, и многие повернулись лицом к неведомой опасности, открыв тыл Ломоносову. Теперь они образовали плотную кучку, которую можно было расстрелять одним залпом. Но и они могли нанести непоправимый урон беглецам.
— Так ты хто?! — басом вдруг изумился урядник, видно о чем-то догадавшись.
— Урядник, зачем русским людям друг в друга палить? — Ломоносов был миролюбив. — Да у нас и гранаты, кстати, есть. — Он достал из сумки тяжелый чугунный шар и спокойно помахал возле запала тлеющим фитилем.
— Граната! — кто-то придушенно вскрикнул.
Петр неторопливо убрал шар.
— Так приберегите вашу присягу для настоящих врагов отчизны. Предлагаю вам положить свое оружие, мы никого не тронем. А, наоборот, предъявим подорожную, — и он ловко метнул уряднику звякнувший серебром увесистый мешочек. Некоторые из казаков пригнулись, решив, что это все-таки граната. — Это вам для раздела, чтобы не было обиженых.
Последний аргумент, вероятно, возымел решающее действие. Урядник без раздумий велел своим людям разрядить оружие и положить на землю, отойдя на десяток шагов. Ломоносовцы беспрепятственно проехали мимо них, ведя в поводу оседланных коней, и уже за казачьим биваком сели в седла их товарищи, скрывавшиеся в зарослях. Ломоносов замыкал отряд, сидя вполоборота, со взведенным ружьем в руке. Связанного нарочного казака оставили у бивака, зацепив повод коня за дерево.
В это время сзади послышался быстрый конский топот, и галопом вылетел на бивак одинокий всадник. Все встревоженно повернулись. Казаки сделали движение к оружию.
— Постойте, господа, я с вами! — крикнул незнакомец и, прежде чем казаки опомнились, проскочил мимо них и присоединился к уезжающим.
Когда он подъехал к Ломоносову, то оказалось, что это человек среднего роста и, равно как и они, вымотанный долгой скачкой. На вид ему было за тридцать, и лицо его было каким-то нерусским.
— Я случайно был в Горном Зерентуе, когда узнал о том, что вы ушли. Я поскакал за вами потому, что увидел в этом свой единственный шанс скрыться от постылой солдатчины.
— Кто вы такой? — холодно спросил Петр.
— Разжалованный в рядовые Роман Медокс, из 13-го линейного Сибирского батальона. Был отправлен сделать рисунки рудников, но сбежал.
— Вы видели погоню за нами?
— Да, из Нерчинского завода отправили казаков, но я опередил их, идя по вашим следам.
— Хорошо, господин Медокс, можете к нам присоединиться. Но зря вы с нами идете, ей-богу, наш путь не из легких…
Спустя несколько часов к пограничной заставе подъехал большой отряд. Еще с утра Терехов встретил полсотни казаков, перебравшихся на его сторону быстрой Шилки. Он послал к ним подхорунжего. Через несколько минут к нему подъехал усталый хорунжий и доложил, что отправлен в погоню за беглецами с Нерчинского завода.
— Стеречь надо лучше! Поступаете под мое начало, мы тоже идем по следу мерзавцев.
Таким образом у него стало около ста семидесяти человек.
Урядник пограничников вышел навстречу отряду.
— Куда едем, ваше благородие?
— Гонимся за преступниками. Проходили тут беглые? — спросил его Терехов.
В мозгу урядника мелькнула мысль отпереться, но он сообразил, что его легко уличит любой следопыт, поэтому он решил придерживаться версии, о которой условился со своими людьми.
— Прорвались, мерзавцы!
— Что-то я не вижу у тебя убитых?.. — зловеще протянул Терехов, тесня казака конской грудью.
— Их человек сорок: навалились, морды набили, связали — вроде как они бывшие солдаты! Урядник и другие казаки показали свои битые морды: над этим они хорошо потрудились, разрабатывая совместно версию того, как упустили беглых.
Терехов, без размаха, резко полоснул урядника нагайкой по лицу. Тот вскрикнул, схватясь за кровавый рубец, пересекший щеку.
— Ты, ирод, пошто глаз чуть не выбил! — вырвалось у казака, и рука сама схватилась за саблю.
— Это тебе, моя милость, вместо пули, — за то, что не соврал, — ответил ему Терехов. — Гляди, еще нагаек получишь! Почему потом не выслали погоню?!
— Так много их, поопаслись. И потом, за границу не велено выезжать, — изобразил урядник смирение, плохо вязавшееся со злобным взглядом. Про гранату ничего не сказал, подумав:
«Ужо будут тябе чугунные яблока на угошшение!»
— Проводников мне, и смотри! — Терехов погрозил казаку пистолетом. — Я их в ад гнать буду, по именному царскому указу!
…Второй день отряд Терехова не мог ократить расстояние до беглецов. Вечером майор велел измученным людям ставить бивак.
Ближе к полуночи часовой вдруг кого-то окликнул… Когда Терехов вскочил, к нему уже подводили человека, подъехавшего со стороны преследуемых. В свете факела было видно, что незнакомец коренаст, русоволос и лицо его было не совсем русское.
— Кто таков? — спросил его Терехов.
— Меня зовут Роман Медокс. Господин майор, мы можем поговорить в стороне от людей — дело деликатное.
— Здесь? Деликатное? — заспанный Терехов расхохотался на всю тайгу, будя сонных людей. Может, тебе в рожу дать?
— А за что? Его сиятельство генерал Бенкендорф не изволит быть этим доволен… — Сии слова слегка охладили Терехова.
— Отойдем! — Они вышли за бивак.
— Одно слово, господин майор. Я агент его сиятельства, занят тут преследованием противников правительства и сумел проникнуть в их среду.
— Да ну?! — Терехов схватил его за лацканы сюртука, так что они затрещали, и вплотную приблизил свое лицо к лицу собеседника.
— И где они, говоришь?
— Один момент, господин майор, — Медокс взял майорские руки за запястья и настойчиво отстранил их.
— Золото…
— Что?!
— Я говорю, что они захватили несколько пудов казенного золота на дороге из Нерчинского завода.
— Я не слыхал…
— А кому интересно разглашать такие вещи? Просто я проехал через час после ограбления мимо незадачливых перевозчиков.
— И что?
— Пожалте мне от щедрот своих полпудика…
— Что?! — Терехов зарычал так, что Роман испугался.
— Ну четверть пудика — мне хватит. За то, что я наведу вас на них и сдам тепленькими. Другие о золоте не знают, и вы возьмете все себе… Ну, дадите слиточек Орлову, там с ними беглый разбойник со своими людьми, им золота при дележке не досталось: беглые господа оставили все себе. Он затаил зло.
— Может, прямо сейчас отведешь?
— Зачем сейчас? У них там целое гнездо где-то впереди. Там всех и накроете. Уничтожите логово возмутителей одним разом. Куда им деваться из тайги? Не даром же те заключенные, кто себе на уме, с ним не пошли… Лучше в цепях, да живому.
— Насколько знаю государя — не надолго живому… Ну смотри же мне! — Терехов потряс кулаком под носом Медокса.
— Только потом мои скромные заслуги уж не забудьте перед его величеством упомянуть…
— Хорошо, езжай!
Ночной гость снова растворился в тайге.
Он ехал бесстрашно, не боясь ни медведя, ни человека. На полдороге его ждал один из варнаков Орлова, рябой волгарь, сосланный за убийство по пьяному делу.
— Ну что? — спросил он тихо, не выходя из-за дерева.
— Дело сладилось, — отвечал шпион убийце, чуть приостановившись. — Погоди тут маленько — за мной наверняка кто-то послан, — так пристукни, только не насмерть! — И он поехал дальше.
— Будь надежен! — донесся глухой шепот.
Действительно, не успел он далеко отъехать, как позади в отдалении, послышался глухой удар и звук падения тела на землю. Затем раздался удаляющийся топот копыт испуганного коня.
Знакомая дорога к лагерю заняла два часа. Медокс постарался вернуться незаметно. Однако его немедленно окликнул стоявший на часах Лихарев:
— Стой! А это вы. Куда изволили отлучаться, господин Медокс?
— Решил рекогносцировать, не собираются ли нам сделать неожиданный афронт.
— Ну и как?
— Нет, не собираются, — как видно, полагают, что мы далеко не уйдем. Да вот и мой свидетель, ваш человек! Он сопровождал меня. Не даст соврать, — и он показал на своего спутника, как раз подъехавшего.
— Он наш со вчерашнего дня, — проронил Лихарев.
— Зачем Кузьму обижаешь, Владимир Николаич! — волгарь выпятил грудь, выпучил маленькие зенки, блестевшие во тьме, и, рванув ворот рубахи, перекрестился:
— Вот, весь я ваш до гроба, коли спасли из неволи!
— Некогда разбираться, оба ложитесь, скоро выходть! — Лихарев с трудом сдерживал зевоту. Недосып помещал ему критически оценить заявления Медокса.
Часа в четыре Ломоносов уже поднял своих людей…
Погоня продолжалась. Однако Терехов не стремился немедленно схватить беглецов, но заботился о том, чтобы никто не ушел из предполагаемой ловушки. К тому же больший отряд всегда движется медленнее. Терехов полагал, что численное превосходство поможет ему в нужный момент поймать всех преследуемых. И похоронить их там же.

Глава 59

Разбирательство

     
Генерал-адъютант Бенкедорф не сразу решился донесть государю полученное им с фельдъегерем известие. Но, тяжело вздохнув, он облачился в парадный мундир, одел подаренную англичанами шпагу с вызолоченным эфесом и отправился во дворец. Там он, минуя приемную, заполненную посетителями, отстранил дежурного адъютанта Кавелина и без доклада прошел к государю. По взгляду Николая, сидевшего за письменным столом, стало ясно, что он не ждет хороших известий от нечаянного визита своего подручного.
— Ваше величество! — сказал Бенкендорф императору. — Прискорбное известие — ссыльные злоумышленники бежали и ушли на судне вниз по Амуру! Их преследовали на лодках. У них оказалось артиллерийское орудие и множество ружей — майор Терехов и несколько казаков убиты. Остальные отступили, убоясь бесполезной гибели на воде от пушечного огня. Свидетелем сему был доставленный сюда фельдъегерем ссыльный Медокс. Также был поднят бунт на руднике Горный Зерентуй, вследствие которого потеряно два пуда золота, похищенного теми же беглыми. Судя по всему, руководил ими все тот же бывший майор Ломоносов, что напал на Петропавловскую крепость. Часть ссыльных, самых важных — Волконский, Трубецкой, Лунин, — остались. Что прикажете?
Следующие двадцать или тридцать слов, которые произнес Николай Павлович, не предназначались для печати, и поэтому не вошли в труды мемуаристов. При этом, однако, он не походил на человека, которого сейчас хватит апоплексический удар. Он грохнул кулаком по столу, а затем сделал несколько резких взмахов, словно нанося удары. Затем, когда к нему вернулось умение обычной, а не матерной речи, он сказал:
— Господина Медокса, за удачное выполнение задания — в крепость навечно. Лепарскому отпишите: всех ссыльных, которые остались в руднике — доставить в Читу! В Акатуй их направлять не будем, слишком близко граница — могут опять бежать [44]. Надо подыскать местечко для тюрьмы подальше от границы. Пусть уж лучше живут, чем бегут, — император зло усмехнулся.
— Ваше величество! Лепарским уже предложен для помещения ссыльных Петровский завод, юго-западнее Верхнеудинска. Там граница идет степью, буряты кого хошь сыщут, а на той стороне монольская пустыня — не уйдут!
— Хорошо, быть по сему. Срочно посылай туда инженера, пускай составит проект и начинает работы.
Теперь о бунте, — продолжил император. — Главарей бунтовщиков расстрелять.
В Охотск немедленно послать фельдъегеря: пускай судно Охотской флотилии выйдет к устью Амура и патрулирует там. Авось успеем перехватить беглых. Заметив судно мятежников, пускай оное расстреляет из орудий. Никого не щадить, из воды не поднимать.
Китайцам срочно отправить письмо Коллегии иностранных дел с настоятельным требованием: перехватить и немедленно выдать беглых, буде они где-то высадятся на берег.
Это все. Ступайте!
Бенкендорф поклонился и вышел.
Генерал Лепарский прибыв в Нерчинский завод, распорядился главарей мятежа расстрелять. Сухинова и других расстреляли у дороги на Нерчинск. Когда они уже лежали в яме, генерал подошел и, поклонившись, сказал: «Не я виноват, вас казнил закон».
А царский фельдъегерь через всю Россию, Сибирь, Якутию прибыл в Охотск с приказом перехватить беглецов. В Охотске стоял бриг, который немедленно был послан на патрулирование устья Амура…