Татевская школа - прообраз новых церковно-приходских школ

Русская народная школа ведет свое начало от училищ, созданных под эгидой духовенства по указу Св. Равноапостольного Князя Владимира. Возникнув, как церковная, русская школа в течение семи веков оставалась именно церковной школой. По словам профессора Погодина, всякая новая епархия делалась, так сказать, новым учебным округом, новый монастырь - гимназией, новая церковь - народным училищем. Церковь руководила народным образованием.

Русский педагог и психолог Петр Федорович Каптерев, так характеризует этот период русского образования: «образованию ставилась серьезная воспитательная задача - душеспасительная задача - душеспасительность, стремление сделать людей лучше, научить их премудрости и страху Божию» [11]. И эта задача выполнялась.

Образовательная система и содержание образования были едиными для всех русских людей, от царя до грамотного крестьянина с X по XVII век, и это помогало им «... хорошо понимать друг друга, составлять однородную нравственную массу, устанавливая между ними некоторое духовное согласие вопреки социальной розни...» [12].

Со времен реформ Петра I «у русского образования сменился хозяин». Образование стало делом государства. Поскольку государство было христианское, православное, оно не могло вовсе устранять Церковь из сферы образования. Но для православного образования настали тяжелые дни. В 1727 году в России существовало 46 епархиальных школ с 3 тысячами учащихся на пространстве от Пскова и Новгорода до Тобольска и Иркутска. В 1880 году в Империи было 273 церковно-приходские школы с 13 035 учащимися.

Что касается светских школ, то в них Закон Божий весь XVIII век практически не преподавался. Правда и немного их было. Только в 1817 году Государь Император Александр I издал Манифест, в котором требовал, «чтобы христианское благочестие было основанием истинного просвещения». А с 1819 года во всех училищах и гимназиях введено преподавание Закона Божия, и это положение сохранялось вплоть до 1917 года.

Еще до Петра I «ощущалось постепенное усиление воздействия на Россию как западноевропейских образцов устройства школьного дела, так и педагогических воззрений» [13]. Более того, особенностью секуляризованного русского просвещения к началу XIX века «стало не только стремление освободить человеческий разум от церковных догм, но и переосмысление самого христианского учения» [14]. А это заметим, уже недалеко от ереси.

По счастью, тогда же это печальное явление осознается как искажение самобытного пути развития России, русской мысли, русского просвещения, русской педагогики.

В царствование Государя Николая Павловича формируется отчетливое движение за восстановление самобытного пути развития России во всех областях жизни. Усиливается общественный интерес к проблемам воспитания. Министр народного просвещения Сергей Семенович Уваров (1786-1855) формулирует концепцию Православия, Самодержавия, Народности как основы просвещения в России.

Вот тогда-то и произошло разделение нашего интеллектуального слоя на «славянофилов» и «западников». Вторые были значительно крикливее и взгляды свои, говоря современным языком «пиарили» активнее. На их стороне было и знакомство всех желающих с немецкой классической философией, о чем уже подробно говорилось выше.

Период «государственного образования» по классификации Каптерева, закончился с отменой крепостного права, и начался период «общественного образования». На первом его этапе дело народного образования в целом оказалось в руках «западников», что и не мудрено в либеральную эпоху Александра II. Церковных школ было мало, как мы уже видели, финансировались они плохо.

И вот здесь отставной профессор Московского университета и начинающий народный учитель Сергей Александрович Рачинский сыграл свою историческую роль.

Вера в призвание России, как носительницы православия, вера в русский народ, как хранителя идеалов православия и «помогли Рачинскому очертить тот план народной школы, который он защищал» [15].

Только Христа ради

Мысль о том, что только школа, тесно связанная с церковью способна воспитать русского человека, Рачинский сформулировал так:

«Та высота, та безусловность нравственного идеала, которая делает русский народ народом христианским по преимуществу;

которая в натурах спокойных и сильных выражается безграничной простотой и скромностью в совершении великого подвига, доступного силам человеческим;

которая в натурах страстных и узких ведет к ненасытному исканию, часто к чудовищным заблуждениям;

которая в натурах широких и слабых влечет за собой преувеличенное сознание своего бессилия и в связи с ним отступление перед самыми исполнимыми нравственными задачами и необъяснимые глубокие падения;

которая во всяком русском человеке обусловливает возможность внезапных победоносных поворотов от грязи и зла к добру и правде, - вся эта нравственная суть русского человека уже заложена в русском ребенке.

Велика и страшна задача русской школы ввиду этих могучих и опасных задатков, ввиду этих сил, этих слабостей, которые она призвана поддержать и направить.

Школе, отрешенной от церкви, эта задача не по силам.

Лишь в качестве органа этой церкви, в самом широком смысле этого слова, может она приступить к ее разрешению.

Ей нужно содействие всех наличных сил этой церкви, и духовных, и светских...» [16].

Какой русский человек, взглянув внутрь себя, по совести сможет сказать, что за прошедший век в этих словах, хоть что-нибудь устарело, или стало неверно?

«И потому наша школа должна быть не только школой арифметики и элементарной грамматики, но, первее всего, - школой христианского учения и добрых нравов, школой христианской жизни под руководством пастырей Церкви» [17].

Идея народной православной школы выражена этими словами совершенно ясно.

Сергей Александрович продолжает:

«Наша школа - школа христианская не только потому, что в таком направлении построен весь ее педагогический план, но также и потому, что учащиеся ищут в ней Христа, что учащие только Христа ради могут поднять те труды, при коих возможен какой-нибудь успех» [18].

Если, таким образом, занятия в школе являются для всех ее членов некоторого рода религиозным подвигом, то, очевидно, к ним не могут прилагаться ни мерило, ни требования обычной педагогики.

И прежде всего - продолжительность учебного времени.

Рачинский неоднократно указывал в своих статьях, что ученики являются с готовностью и способностью учиться целый день. И что надо этому уступать вопреки всем требованиям педагогической науки.

Так у него дело и было поставлено.

Чтобы понять, как выносили учителя и ученики эти непрерывные с утра до вечера занятия, надо иметь в виду постоянную «...жизнь в духе и для духа, известный возвышенный строй всех интересов, всех отношений, известное вдохновение.

Уроки теряли в Татеве значение отдельных уроков, а являлись составными частями общего целого, шагами на одном, ясном и для всех понятном пути к совершенствованию духовному» [19].

Все свои доходы Сергей Александрович тратил на школу, сам довольствуясь простой пищей и одеваясь в самое скромное платье.

С раннего утра до позднего вечера проводил он в школьных стенах: в 6 часов утра он читал с учениками молитвенное правило, затем - завтрак, уроки, труд, а завершался день общим пением.

В первую очередь, Рачинский хотел приобщить детей к живой православной вере.

На стенах классной комнаты висели таблицы с текстами тропарей двунадесятых праздников, молитв и церковных песнопений. Таблицы были украшены заставками и орнаментами, написанными самим учителем по славянскому уставу. В переднем углу, перед образами, теплилась лампада, а все иконы были прибраны чистыми вышитыми полотенцами.

На видном месте находилась большая копия с картины Васнецова «Богоматерь, несущая миру спасение», которую подарил школе сам художник.

Вера, молитва и труд - вот базовые принципы педагогического процесса, в результате которого происходит становление православного человека.

Друзья

Среди друзей Рачинского было много выдающихся людей той эпохи. Назовем, хотя был Святителя Николая Японского и графа Сергея Дмитриевича Шереметева.

Но особое место в жизни и деятельности Рачинского занимал обер-прокурор Святейшего Синода Константин Петрович Победоносцев (1827-1907). Не случайно историк Николай Дмитриевич Тальберг называл Победоносцева «лучшим другом Рачинского». Уважение к народным традициям и к русской культуре - базовая установка, общая для них обоих.

Осознать сделанное Рачинским для народного образования, можно только поняв значение для России деятельности Победоносцева. Оба они понимали необходимость выхода России «из того лабиринта противоречий, в который завела нас наша внутренняя история настоящего времени - расширение нашего умственного горизонта и сужение кругозора духовного...».

Суть этих противоречий они усматривали в том, что стремление образованной части общества к умственному развитию заслонило их духовное развитие. То есть, умственное познание шло в ущерб спасению души. О чем мы уже начали говорить в разделе «Прогресс как соблазн».

Каждый на своем жизненном посту они не жалели сил и средств, для просвещения русского народа. В 1880 году Рачинский писал в Петербург Победоносцеву: «То, что я делаю, превышает мои денежные средства. Для того чтобы продолжать (а остановиться невозможно - столько нависло на мне человеческих существований) - нужно отказаться на всю жизнь от личных издержек - одеться крестьянином, перейти на крестьянскую пищу. Через несколько лет будет поздно, - приближается старость.

В нравственном отношении это тоже необходимо. Нужно завоевать себе право читать Евангелие детям, не краснея за себя».

На дело народного образования, на школы им создаваемые, Сергей Александрович Рачинский потратил все свое стотысячное состояние. Всего к началу ХХ века по его инициативе и в основном на его средства было построено около 30 школ.

В одном из писем Государю начала 1880 годов Победоносцев писал о деятельности Рачинского:

«Впечатления петербургские крайне тяжелы и безотрадны. Жить в такую смутную пору и видеть на каждом шагу людей без прямой деятельности, без ясной мысли и твердого решения, занятых маленькими интересами своего «я», погруженных в интриги своего честолюбия, алчущих денег и наслаждения и праздно болтающих, - просто надрывает душу.

Добрые впечатления приходят лишь изнутри России, откуда-нибудь из деревни, из глуши. Там еще цел родник, от которого дышит еще свежестью, а отсюда и наше спасение. Там есть люди с русской душой, делающие доброе дело с верою и надеждою.

Не угодно ли, Ваше Величество, я покажу Вам одного такого человека. Все-таки отрадно хоть одного такого увидеть. На досуге извольте прочесть прилагаемые письма. Если Вы сочувственно примете их, то не пожалеете, что читали.

Это письма приятеля моего, Сергея Рачинского, доброго и честного человека. Он был профессором ботаники в Московском университете, но когда ему надоели там распри и интриги между профессорами, он оставил службу и поселился в своей деревне, в самой глуши Бельского у[езда] Смоленской губ[ернии], вдали от всех железных дорог.

Живет он там безвыездно вот уже десять лет и посвятил всего себя сельским школам, которыми занимался с утра до ночи, в каком духе, изволите увидеть из писем.

Он подлинно стал благодетелем целой местности, и Бог послал людей - из священников и помещиков, которые с ним работают. Отрадно читать его письма: от них веет новым и здоровым, ободряющим духом. Тут не болтовня, а дело и истинное чувство...».

Классическое образование для деревенской школы

Хотя жизнь Рачинского как школьного учителя была связана с начальной, народной сельской школой, он был убежденным сторонником классического образования.

Когда в начале ХХ века в России развернулась дискуссия о реформе средней школы и некоторые педагоги либерального толка ратовали за упразднение классического образования, Рачинский в 1901 году издает сборник статей по реформе школы под названием «Absit omen!» [20].

В этой своей последней публикации он выступил в защиту традиционного курса на преподавание в большом количестве древних языков (латинского, греческого), оговаривая при этом, что «никто не берет на себя труда отличить этот классицизм от превратных способов преподавания древних языков, внедрившихся в нашу среднюю школу» [21].

Во всемерном утверждении традиций классического образования Рачинский видел определенное противоядие от радикальных увлечений молодежи. Преподавание древних языков и математики должно при этом сопровождаться усилением религиозного компонента в школьном образовании, поскольку «в этом отношении наша интеллигенция слишком часто обнаруживает невежество, по истине изумительное. Этот пробел должен быть заполнен правильною постановкою преподавания Закона Божия» [22].

Зато он выступал за ограничение преподавания в низших классах средней школы естествознания и истории, как «наук детскому разумению совершенно недоступных».

Свою позицию он обосновывал тем, что преждевременное преподавание этих предметов «может породить в детях бессознательное отвращение к этим наукам, для дальнейшего развития столь существенным» [23].

Сергей Александрович был также категорически против идеи, так называемой демократизации образования, в ущерб присущей классическому образованию элитарности, которую подчеркивали, в том числе и древние языки. В отличие от начального - продвинутое образование, только потому и сохраняет свое качество, что оно - не для всех: «замена в средней школе, дисциплин требующих умственной самостоятельности, теми которые требуют лишь напряжения, часто бессистемного памяти, при обязательности так называемого «сердечного отношения» к учащимся, неминуемо увеличит в значительной мере количество выдаваемых средней школой аттестатов зрелости...

Отсюда ежегодно усиливающийся наплыв в университеты массы недостаточно подготовленных слушателей и неизбежно роковое понижение университетского преподавания» [24].

Итогом такой пагубной образовательной политики будет «размножение умственного пролетариата» и как следствие, неизбежное нарастание напряженности в обществе. Рачинский отмечает негативные «явления, происходящие на наших глазах, за последние десятилетия в общественных сферах Отечества. Умственная пустота и нравственная шаткость одновременно повергли нашу интеллигенцию к ногам самых разнообразных идолов.

Л. Толстой, Ницше и Карл Маркс, конституционализм и анархия, буддизм и католичество, национализм и всечеловечество, делили между собой на непримиримые лагеря российский грамотный мир» [25].

Отметим уже сейчас, что «размножение умственного пролетариата» уже давно было ахиллесовой пятой российского продвинутого образования. Это также была одна из проблем, решение которой выпало на долю Императора Николая II. И Он решил ее, как и Рачинский, справедливо полагая, что надо не упрощать систему образования и воспитания, не стремиться свести ее к некому «среднему» знаменателю, но нужно стремиться к дифференциации педагогического процесса.

Рачинский также выступал против самой идеи равенства умственных и духовно-нравственных качеств человеческой личности. Каждый человек индивидуален и неповторим.

Нет и не должно быть равенства между учениками в духовной, нравственной и умственной сферах их развития - таково убеждение С.А. Рачинского.

«Жажда равенства», распространившаяся в русском обществе в последнее время, в том числе и в сфере образования, приведет впоследствии к торжеству посредственности и «серости» в России, предупреждал русский народный учитель. «Тысячи бездарностей будут вправе почитать себя равными более даровитым, более сведущим своим сверстникам» [26].

Верная теория верно предсказала факты.

Не удивительно теперь, что программа Татевской школы представляла собой, если можно так выразиться, систему классического образования для народной, сиречь все-таки начальной, школы. Рачинский считал ее учебной задачей - формальное развитие ума с помощью все тех же двух средств, помимо коих еще доселе ничего не найдено - древних языков и математики.

И вот для народной сельской школы он предложил такую систему классического образования, где роль древнего языка (греческого и латыни - в гимназии) исполнял язык церковно-славянский, а математические знания давались в изучении арифметики, причем особое значение Сергей Александрович придавал устному счету.

Но сначала - о языке.

Церковнославянский учить легче

«Согласно С.А. Рачинскому, начальное обучение родному языку основывается не на русских, а на церковнославянских текстах. По его мнению, в качестве учебного материала церковнославянский текст имеет перед русским ряд преимуществ.

Среди этих преимуществ выделяются следующие [27]:

- Книжное произношение совпадает с правописанием. Требование «читай как написано» хорошо применимо к церковнославянскому языку (и неприменимо к русскому), что естественно облегчает процесс обучения.

- Раздельное обучение чтению и письму также является удобным для ученика: нет необходимости сразу запоминать два варианта одной буквы - письменный и печатный. В результате изучение алфавита занимает немного времени, и дети почти сразу могут читать.

- Речитативное церковное чтение оказывается хорошим способом борьбы с детским заиканием.

- Церковнославянские книги российскому крестьянину легче найти, чем русские.

Еще раз подчеркнем, что программа С.А. Рачинского не идеологична. Он опирается лишь на свои личные педагогические наблюдения.

Весьма любопытным в этой связи представляется его замечание о восприятии деревенскими детьми литературных текстов XIX века:

«Имею случай много читать с ними, много говорить с ними о том, что они читают. Что же делать, если вся наша поддельная народная литература претит им, и мы принуждены обращаться к литературе настоящей, неподдельной?

Если при этом оказывается, что Некрасов и Островский им в горло не лезут, а следят они с замиранием сердца за терзанием Брута, за гибелью Кориолана? Если мильтоновский сатана им понятнее Павла Ивановича Чичикова? («Потерянного рая» я и не думал заводить, они сами притащили его в школу)[28].

Если „Записки охотника», этот перл гоголевского периода, по прозрачной красоте формы принадлежащий пушкинскому, оставляет их равнодушными, а «Ундина» Жуковского с первых стихов овладевает ими?

Если им легче проникнуть с Гомером в греческий Олимп, чем с Гоголем в быт петербургских чиновников?» [29].

Строго говоря, С.А. Рачинский не может быть назван архаизатором. Он не предлагал вернуться к древнему облику богослужебного языка.

Однако его педагогический проект предполагает обращение к архаичной системе обучения.

Идеи С.А. Рачинского были близки стремлению К.П. Победоносцева сделать народное образование делом церкви. Основанная на практических наблюдениях ориентация на церковную культуру и церковнославянские тексты вполне соответствовала теоретическим построениям К.П. Победоносцева» [30].

В приведенной цитате позволю себе не согласиться с утверждением авторов, что программа Рачинского «не идеологична». Впрочем, возможно, они правы - православие не идеология, а путь. Путь ко Христу. И по этому пути и старался вести своих учеников Сергей Александрович, считая это «единым на потребу». А то, что с этим «единым» его ученики отлично считали, прекрасно писали и очень многие из них достигли и в светском смысле немалых вершин, то это, как говорят те же математики: «в качестве легкого следствия».

Ищите прежде всего Царствия Божия и правды Его. Все остальное приложится.

Между прочим, любимым учеником Рачинского был сын простого русского землепашца Саша, ставший знаменитым протоиереем Александром Петровичем Васильевым, последним духовником Царской семьи, расстрелянный в 1918 году за верность своим Царственным духовным чадам.

А на пути к Царствию Божию церковнославянский язык играл важную роль. Только зная его можно читать Писание, полноценно участвовать в богослужении в качестве чтецов и певчих. Церковному пению Рачинский придавал огромное значение.

«Тому, кто знаком с нашим богослужением, - писал он, - кто окунулся в этот мир строгого величия, глубокого озарения всех движений человеческого духа, тому доступны все выси музыкального искусства, тому понятны и Бах, и Палестрина, и самые светлые вдохновения Моцарта, и самые мистические дерзновения Бетховена и Глинки» [31].

Как видим, не только для себя считал Рачинский драгоценными высоты европейской культуры.

Рачинский указывал, что через обучение грамоте следует осуществлять духовное воспитание детей. Сергей Александрович говорил:

«Ребенок, приобретающий в несколько дней способность писать «Господи, помилуй» и «Боже, милостив буди мне грешному», заинтересовывается делом несравненно живее, чем если вы заставите его писать «оса», «усы»...».

Рачинский рекомендовал постоянно и внимательно читать в классе все Евангелия и Псалтирь.

«Псалтирь, - говорил он, - единственная священная книга, проникшая в народ, любимая и чтимая им, и того, что в ней непосредственно понятно, уже достаточно, чтобы потрясать сердца, чтобы дать выражение всем скорбям, всем упованиям верующей души...

Это высочайший памятник духовной поэзии всех веков и народов. Содержание его - цельное и вечное. Это постоянное созерцание величия и милосердия Божия, сердечный порыв к высоте и чистоте нравственной, глубокое сокрушение о несовершенствах человеческой воли, непоколебимая вера в возможность победы над злом при помощи Божией.

Все эти темы постоянно звучат одновременно, в сочетаниях разнообразия изумительного, в оборотах речи неисчерпаемой красоты, силы и нежности».

В Татевской школе Псалтырь и Часослов были в ежедневном употреблении и открывали для ребят познание церковного Богослужебного круга.

«Кто овладел, - замечал Рачинский, - хотя бы только службами Страстной седмицы, тот овладел целым миром высокой поэзии и глубокого богословского мышления...».

А вы так сможете?

Теперь черед математики, в преподавании начал которой, в частности устного счета, Сергей Александрович достиг невероятных успехов. Вот непосредственные свидетельства, в том числе и живописные. Одним из учеников Рачинского был известный живописец Николай Петрович Богданов-Бельский, всю жизнь благодарно вспоминавший своего учителя. Его кисти принадлежит и картина «Устный счет. В народной школе С.А. Рачинского». Она была написана в Татеве в 1895 году.

На полотне художника изображен урок арифметики. В углу класса - доска с написанной задачей. Слева от нее сидит учитель, сам Рачинский, а вокруг него - крестьянские ребятишки. Все озабочены: решают задачу. Деловая атмосфера, вернее атмосфера поиска - налицо. И при этом ощущение абсолютной внутренней свободы. Да и ведь и в самом деле, Рачинский не навязывал своим детям шаблоны, а напротив, учил их быть максимально самостоятельными, оставлял каждому свободу для творчества. Среди его учеников и не было поэтому бездельников и разгильядев.

Надо сказать, что мало кто из взрослых мог решать задачи предлагаемые Сергеем Александровичем, с той скоростью, с которой решали ее его ученики.

Александр Дмитриевич Воскресенский, ставший потом священником, а до этого помогавший Рачинскому в Татевской школе, вспоминал:

«Дня два не было С.А., и занимался с детьми я. Он оставил мне листок бумаги, в котором написал на эти дни около двадцати задач, но без ответов. Я просмотрел их и почти половины не мог решить в уме. Когда на уроке я прочитал детям одну из этих задачек, буквально через несколько секунд ко мне прибежали несколько мальчиков сказать ответ. Так заведено у С.А. На этом уроке-отдыхе, последнем вечернем уроке, Рачинский стоит или сидит в сторонке. Тот ученик, который решит задачку, подбегает к нему и шепчет на ухо ответ. Если решение верно, мальчик становится по правую руку учителя, если неверно - по левую руку.

И вот ко мне подбежали мальчики. Первый прошептал на ухо «48» и тут же вслух спросил: «Куда мне?». Другой шепнул «72» и тоже спросил: «Куда мне?». А я и сам не знаю кто из них верно решил и жду третьего ответа, чтобы решить кому где стать! Третий сказал «48», и тогда я решил его и первого поставить направо. Когда все дети перешли со своих мест ко мне направо, я расспросил одного мальчика, как он решил задачу. Тот весьма быстро и толково рассказал ход и решение задачи. Я был поражен! Я был пред ними сущий новичок! После я увидел, что они в уме множили такие числа, что я только на бумаге мог справиться с ними.

Когда приехал С. А., я рассказал ему об этом.

- Это вы с непривычки так испугались задач и, вероятно, мало знакомы с числами. Вы примите себе за правило во время уроков решать всякую задачу - разлагать в уме на первоначальные множители всякое небольшое (до тысячи) число. Тогда Вы скоро увидите в числах не трудности, не запутанность, а гармонию и поэзию!

И он тут же на доске написал мне в виде стихотворения пять строк, чему равно 365. Я только удивлялся.

Тогда он, видя мое недоумение, рассказал мне, что значат при умножении числа 15, 25, 50 и 75. Я никогда,- ни в духовном, ни в техническом училище, ни в жизни - не слыхал ничего подобного!

А все же я на первое время просил С. А. ставить для меня под задачками ответы. Если я не решу сам задачки, так хоть буду знать, куда поставить первого ученика, решившего ее.

Дети положительно изумляли меня быстротой решений. Например, я читаю им такую задачу:

«Я купил 15 коров по 24 рубля и 25 коров по 44 рубля. Сколько я истратил денег?».

Пока я договариваю вопрос, ко мне бегут половина детей с ответом «1460» и смеются: «Это очень легкая задачка!».

Оказывается, они ее решают так:

15 - это десяток и половина десятка. Следовательно 24 х 15 будет 240 + 120 = 360, а еще сокращеннее: 24 + 12 = 36 да 0 = 360. Затем 25 - это четверть сотни. Следовательно 44 х 25 = 44 : 4 = 11 сотен.

Итак, 360 + 1 100 = 1 460. И все это в три-четыре секунды! Надо будет последовать совету С. А. и поучиться, а то мне и перед детьми стыдно».

Свои задачи Сергей Александрович объединил в специальный учебник «1001 задача для умственного счета», вышедший при его жизни тремя изданиями. В настоящее время он переиздан под редакцией д.ф.-м.н., профессора Ивана Ивановича Баврина [32].

Позволю предложить любознательному читателю несколько задачек из этого задачника для крестьянских ребятишек, напомнив, что они для устного счета. Для облегчения жизни приведены ответы, в квадратных скобках за текстом задачи.

Задача 1. В течение февраля я прочел весь Ветхий Завет. Прочитывал я по 36 страниц в день. Сколько страниц в Ветхом Завете? [1008].

Неплохо, кстати попробовать повторить этот подвиг, особенно если Ветхий Завет - по церковнославянски. Усвояемость, однако, у этих старорусских селян была. Попробуйте за февраль хотя бы по-русски.

Задача 6. Куплены 31 десятина леса по 32 руб. и 28 десятин по 36 руб. Сколько стоит вся земля? [2000 руб.].

Задача 8. Некто был учителем в течение 14 лет. Сколько дней он учительствовал? [5110].

Задача 25. Сколько минут в сутках, в неделе? [1440; 10080].

Задача 34. Некто выпивает в каждый будний день по рюмке водки, а по воскресеньям выпивает 6 рюмок. Рюмка стоит 4 коп. Сколько он пропивает в год? [25 руб.].

Задача 389. Кабатчик купил сороковую бочку вина за 150 руб. Вино он разлил в 5-ведерные бочонки, приливая к каждому по ведру воды, и бочонки продавал по 25 руб. Сколько барыша?? [100 руб.].

Задача 638. Некто в каждый будний день пропивает по 16 коп., а в каждое воскресенье столько, сколько во все будние дни недели. Сколько в год? [100 руб.].

Задача 887. Сапожник каждый день два раза посылает мальчика за водою, а колодец за полверсты, и 15 раз в месяц за водкою, а кабак за 3/4 версты. Сколько верст мальчик пробежит в год? [1000].

Задача 888. Поезд в 1 час 9 минут проезжает 50 верст. Сколько проедет он в сутки при 8 остановках, каждая в 7 минут 30 секунд? [1000].

Задача 895. Летом у меня целые сутки было открыто окно. В первый час влетел 1 комар, во второй 2, в третий 3 и т.д. Сколько комаров налетело в сутки? [300].

Задача 927. В соборе во время Всенощной горело 7 паникадил по 24 свечи. Всякая свеча стоит рубль и сгорает в сутки. Всенощная продолжалась 5 часов. На сколько сгорело свечей? [35 руб.].

Задача 928. Виноторговец купил 3 сороковых бочки вина по 5 руб. ведро, разбавил его водою, перелил в 9-ведерные бочонки и продавал вино по 5 руб. ведро. Получил он 120 руб. барыша. Сколько воды прилил он к каждому бочонку? [1½ведра].

Так как в смысле устного счета, секунд так за 40 задачку?

Но оставим это для домашних развлечений, так сказать самостоятельных упражнений.

А сейчас обратим внимание на задачи с номерами 34, 389, 638, 887 и 928. Подобных им в задачнике немало, и все носят, скажем так, негативную окраску в отношении как продающих, так и потребляющих.

Задачи эти имеют прямое отношение к еще одному аспекту деятельности Сергея Александровича на ниве народного воспитания. А именно к делу борьбы за народную трезвость.

С народом и за народ

А само дело стояния за народную трезвость имеет прямое отношение к народному образованию, со времен князя Владимира, самим народом рассматривавшемуся как именно православное образование. Православное же образование по своему существу включает в себя императив трезвости, ибо само его содержание предопределяет обязательное изучение текстов Священного Писания и святых отцов, где мысль о вреде и гибельности пьянства и призывы к трезвой, воздержанной, благочестивой жизни проходят красной нитью.

Так что труд сельского учителя профессора Рачинского на упомянутой ниве был прямым продолжением его основного дела жизни - дела народного просвещения и воспитания. И успехи на этой ниве у него были также незаурядны. В возрожденных им обществах народной трезвости под патронажем православной церкви, состояло к 1914 году «действительных членов» более полумиллиона человек.

А влияние их было таково, что когда Государь на время мобилизации предложил местным властям - на их усмотрение - ужесточить меры по продаже водки, то по всей Империи в неделю закрылись все кабаки. То есть, так называемый «сухой закон» 1914 года, в отличие от антиалкогольной кампании 1985 года, или сухого закона 1920-х годов в США был просто Высочайшим санкционированием народной воли.

Небольшая предъистория

Первые общества трезвости появились в России в 1858 году. Народ восстал против откупной системы, существовавшей тогда в России. Что она из себя представляла читатель может получить вполне художественное впечатление, ознакомившись с балладой «Богатырь» графа Алексея Константиновича Толстого. Коротко говоря, водка была дорогой и скверной. Да и разбавляли ее, хорошо если водой, как в выше приведенных задачах. А наживали, заметим, миллионы. Не такие лихие, конечно, как в 1990-е, но для тех времен было достаточно круто. Полиция была водочными деньгами подмазана, и не только полиция.

И терпеливый, но тогда еще православный русский народ возмутился, причем в бунт, бессмысленный и беспощадный, не ударился. А просто бросил пить. Завязал. Совсем. Синод - поддержал, хотя и на Синод наезжали сильно, больно большие деньги были замешаны.

Беспрецедентные в истории России четыре года, когда сам народ отказался от хмельной отравы и вел трезвую жизнь, завершились отменой откупной системы. Ее заменили акцизом.

Но кончилась народная трезвость очень по-русски. Откупщики, прежде чем окончательно распрощаться с неверными клиентами, устроили практически даровую раздачу водки по всей стране. Народ не удержался и решил напоследок выпить, так сказать, за победу.

С тех пор и отмечал. В 1863 году закрылось последнее общество трезвости. За ненадобностью [33].

И хотя по расчетам социологов и статистиков, пили тогда на Руси, по крайней мере, раз в десять, чем нынче, деньги на это уходили изрядные, и иногда приносили убыток казне весьма ощутимый.

Один, но очень яркий пример [34].

Хорошо погуляли!

Алексей Сергеевич Ермолов (1846-1917), министр земледелия и государственных имуществ Российской Империи в 1894-1905 году, академик Императорской Академии Наук, почетный член Русского географического общества, член Государственного Совета с 1905 года, в своей книге «Наши неурожаи и продовольственный вопрос» разбирает продовольственную ситуацию в неурожайном, а для некоторых губерний и голодном 1906 году. В урегулировании этой ситуации он принимал, заметим, непосредственное участие.

При этом он заостряет внимание на факте «печальном и как бы противоречащем тому, что говорится о поголовной народной нищете, об остром и всеобщем голодании в пострадавших от неурожая губерниях.

Это именно, не сократившееся, а местами даже возросшее потребление вина, поглотившее, невзирая на постигшее население бедствие, громадные суммы народных денег» [35].

Он, в частности, приводит данные о поступлении питейного дохода за 12 месяцев 1906-1907 годов в сравнении с двумя такими же предшествующими периодами по наиболее пострадавшим от голода 12-ти губерниям. За период с 1 мая 1906 года по 30 апреля 1907 года от казенной продажи питей поступило дохода 130 505 тыс. рублей, за тот же период 1905-1906 годов - 129 943 тыс. рублей, за тот же период 1904-1905 годов -115 454 тыс. рублей соответственно.

Следовательно, за голодный год население истратило на водку в этих бедствовавших губерниях на 562 тыс. руб. больше, чем в предыдущий год, и на 15 051 тыс. руб. больше, чем за такой же период 1904-1905 год [36].

Рубли же тогда, заметим, были золотые.

Ермолов резюмирует:

«В кампанию 1906-1907 годов было израсходовано на ссудную помощь населению в тех 12-ти губерниях, о которых здесь идет речь, 128 миллионов 329 тысяч рублей.

Пропито же в них за 12 месяцев, с 1 мая 1906 года по 30 апреля 1907 года вина на сумму 130 миллионов 505 тысяч рублей,

то есть на 2 миллиона 176 тысяч рублей более той суммы, которую население в этих губерниях получило за предохранение его от голода и на обсеменение его полей» [37].

Чтобы наглядно представить масштаб приведенных цифр, обратимся к недавно закончившейся по отношению к описываемым событиям русско-японской войне и понесенных в ней расходов. Прежде всего, в оценим потери флота, военно-морского и иного имущества, захваченного японцами в Порт-Артуре.

Итак, по стоимости кораблей. В качестве примера:

Известный всем легкий бронепалубный крейсер-разведчик «Варяг», построенный в США, обошелся России в 4 млн. 233 тыс. рублей (или 2 млн. 138 тыс. долларов) [38].

Броненосец типа «Петропавловск» стоил от 10 до 11 млн. рублей, а таких в Порт-Артуре был не один. Столько же примерно обходился казне броненосец типа «Пересвет». Броненосцы типа «Суворов», погибшие при Цусиме, - порядка 14-15 млн. рублей каждый.

По различным, весьма сходным между собой оценкам, стоимость кораблей, потерянных в русско-японскую войну, с учетом военной инфраструктуры Порт-Артура составила от 225 до 255 миллионов рублей [39].

То есть, порядок затрат понятен.

Как видим, бедные угнетенные царизмом русские крестьяне, только в 12 из 90, при этом неурожайных губерниях, за два года послевоенных года пропили больше стоимости почти всех кораблей Балтийского и Тихоокеанского флотов Империи вместе взятых, а также вооружений, уничтоженных и захваченных японцами в Порт-Артуре!

Справедливости ради, Ермолов отмечает, что в урожайных губерниях пили все же больше.

Хорошо гуляли!

Борис Юрьевский в книге «Возрождение деревни» приводит мнение крепкого 70-летнего русского мужика А.В. Байкова, жителя деревни Конной Сычевского уезда Смоленской губернии, одного из тех крестьян, для которых аграрная реформа, связываемая с именем Столыпина, стала началом не просто новой, но настоящей жизни.

Юрьевский пишет:

«Байкову теперь 70 лет, но это бодрый человек, продолжающий трудиться на благо своего родного края. Байков уже давно нажил крупное земельное и денежное состояние, но продолжает жить попросту, по старинке... «Лучше ли стало жить на хуторах и отрубах? - говорит А.В. Байков. - Да, лучше и много лучше, но одна беда - это праздники и связанное с ним пьянство»...» [40]

Свое возмущение поведением легкомысленных односельчан Байков заканчивает словами:

«А иностранцы еще говорят, что наш мужик беден!

Да нехай любая наикультурнейшая страна в свете попробует при летнем периоде в 5-6 месяцев, а не в 9-10, как в Западной Европе, пускай, говорю, попробует отпраздновать 200 дней в году, да притом по преимуществу летом, - да у них и потрохов не останется...» [41].

Хотя приведенные примеры относятся к времени уже после смерти Рачинского, но принципиально ситуацию описывают. У Сергея Александровича были основания заботиться о народном здоровье и душевном и физическом. Еще две наглядные иллюстрации.

«Согласие» трезвости

Сам А.С. Рачинский в своей заботе о народной трезвости, не высказывал пожелания административных мер, но ставил во главу угла, личный подвиг трезвости, подкрепленный церковным обетом. При этом в своем «Татевском согласии трезвости» он неоднократно подчеркивал, что такой обет может взять на себя, только по-настоящему воцерковленный человек, дабы не стать клятвопреступником.

Сергей Александрович четко сформулировал главное правило утверждения трезвой жизни: православная трезвенная работа может быть плодотворной только при церковном приходе. Только под благодатным воздействием Церкви возможно исцеление человеческих душ от пороков. Эту мысль он повторял до самой своей смерти.

Мысль Рачинского организовать общество «согласие» трезвости была встречена сочувственно большинством его, уже взрослых, учеников. 5/18 июля 1882 года, в день именин Сергея Александровича, после молебна преподобному Сергию Радонежскому им самим и его учениками был произнесен в церкви торжественный обет полного воздержания от алкоголя.

Пример личной абсолютной трезвости основателя Татевского «согласия» оказался очень действенным. В письме, адресованном 21 декабря 1890 года студентам IV курса Казанской Духовной академии, Рачинский пишет: «Пока я держался умеренности, все мои речи оставались гласом вопиющего в пустыне. Все со мною соглашались, никто не исправлялся. С тех пор, как я дал и исполняю обет трезвости, за мною пошли тысячи».

Главным мотивом присоединения к обществу трезвости могло быть только «желание жить жизнью, Богу угодною», «жить в Боге и для Бога». Главное направление православной трезвенной работы - это практическое осуществление заповедей Божиих.

Народ чувствовал, что губительный порок пьянства гасит в душе свет правды Христовой, а потому живо интересовался беседами о Православной вере.

В год начала деятельности «согласия» его ядро составляло несколько человек - в основном бывшие ученики Рачинского, ставшие учителями в его школе. Дело в том, что всем способным ребятам Сергей Александрович давал средства на дальнейшее образование. Многие получи таковое возвращались к своему учителю. Через восемь лет, к 1890 году число участников «согласия» превысило тысячу человек.

Еще больше было единомышленников по всей единой и неделимой. Татевское «согласие» трезвости послужило образцом для тысяч подобных обществ в России и положило начало грандиозному движению за трезвость в Русской Православной Церкви. Татево становится своеобразным духовно-нравственным центром православной трезвости России.

Победоносцев высоко оценивал деятельность Рачинского. Накануне 1882 года он писал царю Александру III: «Когда-то, в минуту уныния, я представлял вашему величеству письма Рачинского в виде утешения, чтобы показать, какие есть люди, работающие в темных углах с бодростью духа и с верою в успех, делающие великие дела в малом кругу своём» [42].

В 1883 году Константин Петрович направил Государю письмо Сергея Александровича об усилении пьянства в крестьянской среде. Александр III ответил:

«Прочел с интересом письмо Рачинского. Дай Бог нам развязаться наконец с этим вопросом. Действительно, кабак - это гибель России...».

С.А. Рачинский в воспоминаниях Боратынских

Личность великого русского поэта Евгения Абрамовича Боратынского привлекает внимание любителей литературы и исследователей своим творческим поиском. Не менее интересны судьбы его потомков. Большинство из них были яркими, талантливыми, неординарными личностями; у них не было того удивительного поэтического дара, коим был наделён великий поэт, но в их сердцах был не менее удивительный дар - любовь к ближнему, свет духовности, которым они одаривали окружающих.

Сергей Александрович Рачинский был племянником Е.А. Боратынского, сыном его сестры Варвары Абрамовны. Потомки поэта поддерживали тесные связи со своими родственниками, общались с ними, вели переписку. С С.А. Рачинским был хорошо знаком сын поэта Николай Евгеньевич Боратынский (1835 - 1898); они переписывались, и Николай Евгеньевич восторженно говорил своим детям об успехах Сергея Александровича, о том, какой это прекрасный педагог.

Внук Е.А. Боратынского, Александр Николаевич Боратынский (1867 - 1918), известный казанский общественный деятель, депутат 3-й Государственной Думы, сразу после окончания Училища правоведения в Петербурге приезжал в Татево, для того чтобы познакомиться с Рачинским. Встреча хорошо запомнилась обоим собеседникам. Сергей Александрович составил для себя лестное мнение о своём внучатом племяннике, а для Александра Николаевича встреча эта имела большое значение, и, вероятно, во многом определила его дальнейшую судьбу: он стал известным деятелем народного образования, оставив юридическую практику.

О личности Рачинского, его педагогическом таланте наиболее ярко и выразительно написали в своих воспоминаниях Ольга Александровна Боратынская (1844 - 1918), невестка поэта, и её дочь Ксения Николаевна (1878 - 1958)(1). Воспоминания О.А. Боратынской называются «Из гнезда», они были написаны в 1910-е годы. Мемуары К.Н. Боратынской были написаны позже - в 1930-40-е годы, они охватывают значительный период времени, и воспоминания о Рачинском занимают несколько страниц. Воспоминания эти достаточно интересны, в них есть сведения хорошо известные педагогической общественности из статей о Рачинском, есть определённые повторы, потому что она видела то же, что видели её современники, и, тем не менее, это яркое впечатление молодой девушки очень важно для понимания личности и идей С.А.Рачинского.

Ольга Александровна Боратынская вспоминала, как начиналась педагогическая деятельность её дочери: «Я убедила Ксеню поступить в только что открывшуюся тогда Художественную школу; её, однако, влекло совсем к другому, она очень хотела быть учительницей, но я опасалась для неё утомительности этой должности [...] она продолжала мечтать об учительстве, увлекаясь особенно деятельностью своего дяди С.А.Рачинского. Тогда муж мой посоветовал Ксене написать к Рачинскому, чтобы узнать его взгляды на это дело». Ксении Николаевне мысль эта пришлась по душе, она написала письмо, в котором сообщила о том влечение, какое она испытывает к педагогической деятельности, о своём желании быть полезной детям и, наконец, о своём преклонении перед его служением великому делу просвещения народа. Сергей Александрович ответил на это письмо почти сразу. Письмо это хранилось в семейном архиве Боратынских, и сейчас этот автограф Рачинского находится в фондах нашего музея(2). Ольга Александровна в своих воспоминаниях полностью приводит текст этого письма.

В письме Сергей Александрович пытался отговорить Ксению от учительства в сельской школе в имении Шушары Казанского уезда, представляя те трудности, которые может испытать молодая девушка:

«Татево, 18 декабря 1896 г.

Дорогая племянница.

Не сомневаюсь, что Вы Вашим добрым участием можете приносить великую пользу Шушарской школе, даже приносите таковую теперь, сами не отдавая себе в этом отчёта. Ничто так не оживляет и не поощряет деятельности сельских учителей, как внимание людей образованных [...]

Очень может быть, что внимательное попечение о школе приведёт Вас и к некоторому участию в преподавании, которое делу может принести только пользу. Но остерегайтесь погружаться всецело в это увлекательное занятие. Ремесло учительства молодой девушке положительно непосильно (знаю по опыту, что на нём может сломить свои силы и старый профессор). Сохраните за собой широкую долю свободы. Она будет Вам нужна для исполнения обязанностей семейных; она позволит Вам распространить Ваше благотворное влияние более, чем на одну школу.

Слишком ранний возраст, в коем ученики сельских школ оканчивают своё слишком краткое учение, конечно, крайне затрудняет прочное на них нравственное воздействие. Но школа, живая и добрая, сохраняет связь и с бывшими воспитанниками, посредством церковного пения, школьной библиотеки, разнообразных собеседований и т.д. Не зная местных условий, не могу сказать, которые из этих средств у Вас приложимы».

Далее Сергей Александрович высказывает желание встретиться с Ксенией и приглашает ее в Татево: «Отец Ваш, в своём письме, упоминает о возможности приезда Вашего в Татево. Нет надобности говорить Вам, как бы Вы нас им обрадовали. На словах можно переговорить о многом, что в письмо не укладывается[...] Да хранит Вас Бог - преданный Вам С.Рачинский»

Ольга Александровна вспоминала, что Ксения «на некоторое время успокоилась и предалась занятиям в Художественной школе». Однако мечта о преподавании в народной школе не оставляла Ксению, и через некоторое время, совершив вместе с братом поездку в Татево и встретившись с Рачинским, она окончательно определила свой жизненный путь.

Ксения Николаевна в своих мемуарах подробно вспоминала все обстоятельства этой, столь памятной для неё поездки: «Теперь, когда я окончательно решилась идти по той дороге, которая манила меня, я хотела съездить к Рачинскому, посмотреть на его школу и набраться там вдохновения». Она не скрывает своего восхищения Рачинским, его педагогической деятельностью: «...жизнь он посвятил этому любимому делу. Зимой занимался в школе и жил с учениками, летом приготовлял к семинариям и другим учебным заведениям своих лучших учеников, и только в глубокой старости, не будучи в силах продолжать занятия, он передал школу в руки молодых учителей, своих бывших учеников, продолжая, однако, руководить их занятиями».

Рассказ о Татеве Ксения Николаевна начинает с описания усадьбы Рачинских: «Имение Рачинского Татево находится в Смоленской губернии Бельского уезда. Это старинная барская усадьба начала XVIII столетия. Огромный каменный дом с двухсветным залом, террасой с колоннами и огромным благоустроенным садом [...] Приехали мы в Татево ночью. Дом и сад приняли особый фантастический облик, а проходя по огромным комнатам со старинными портретами и гобеленами по стенам, я изумилась той роскоши, которая, казалось мне, не подходила к деятельности Рачинского [...] Несколько дней в Татево дало мне некоторое объяснение. Сергей Александрович сам вёл жизнь почти аскетическую, чем даже расстраивал своё здоровье, но любя красоту во всех её проявлениях, он окружил ею себя и свою школу, считая, что в ней есть огромная воспитательная сила. Кроме того, он дорожил стариной и с любовью поддерживал и сохранял достояние, переданное ему от предков».

Большое место в воспоминаниях Ксении Николаевны занимает рассказ о Татевской школе, системе занятий с учениками и учителях: «За парком - церковь, тоже старинная, каменная. Между церковью и школой - площадь, где по праздникам бывают ярмарки. Школа [...] вся увитая диким виноградом. Тут же недалеко врачебный пункт. Это как бы культурный уголок, который обслуживает несколько деревень на расстоянии от ½ до 2 ½ вёрст вокруг. Это обычный тип селений в Смоленской губернии, вот отчего делается понятным то, что при школах является насущная потребность в общежитиях, где ученики могли бы ночевать в случае метели или другой погоды... Школа большая, уже немного ветхая. На двери образ Спасителя, благословляющего детей. Балкон уставлен разнообразными растениями и цветами. Класс человек на 70, двухсветный, по стенам увешан иконами и картинами учеников Сергея Александровича. Налево - комната, предназначенная для уроков Закона Божия и для спевок, тут же певчие после обедни угощаются чаем. Рядом общежитие и кухня. Направо от класса комната, где в продолжении двадцати лет жил с учениками сам Рачинский и где постелью ему служили нары и соломенный тюфяк. Учитель, который мне всё показывал, с восторгом говорил мне о Сергее Александровиче: «Вот уж он не учительствует, а зимой почти каждый день приходит на молитву. Трудно ему, а идёт со своей палочкой. Я вот и не его ученик, а под его руководством работаю и совсем ожил с ним». Но кроме учительства Сергей Александрович своим примером заставлял и учеников, и учителей беспрерывно трудиться. Учителя имеют свои огороды и сады. Тот же учитель говорил мне, что всё лето учителя заняты огородными работами. Этот физический труд даёт им запас сил на зиму, благодаря чему они чувствуют себя сильными и здоровыми».

Сообщая о системе занятий в Татевской школе, Ксения Николаевна особо подчеркивала, что Сергей Александрович настаивал на том, чтобы в сельской школе было по несколько учителей: «С двумя отделениями трудно заниматься, - говорил он, - а с тремя невозможно». В те времена ни земство, ни церковное ведомство не отпускало столько средств, чтобы в сельской школе было несколько учителей. Рачинский, пытаясь решить эту проблему, создал такую систему, при которой его лучшие ученики становились помощниками учителя. Не только зимой, но и летом у Сергея Александровича бывал целый класс, состоящий из 20 - 30 человек, готовящихся к учительству.

Подробно описывает Ксения Николаевна знаменитые уроки устного счёта: «Одним из самых интересных и любимых уроков Сергея Александровича был устный счёт. В нём участвовали две старшие группы. Дети не сидели за партами, а теснились вокруг Рачинского. Он импровизировал задачи и задавал по нескольку штук зараз. Одни легкие, другие трудные, смотря по способностям учеников, и тут же сам записывал их в уме. Первое время [...] записывались на доске, но потом и это облегчение устранилось. Устный счёт принимал иной раз вид азартной игры. Ребята, решавшие задачу, бросались иной раз, перескакивая через парты и через головы товарищей, и говорили ответ на ухо Сергею Александровичу, причём, по словам учителя, Рачинский совсем покрывался навалившимися на него ребятами [...] Тот же учитель сообщил мне, что когда он в первый раз пришёл в школу во время устного счёта, то им овладело полное отчаяние. Ребята, решившие задачи, спрашивали его, верно ли решение, между тем как он не мог распутаться в самой лёгкой из задач. «Случается и теперь, - продолжал он, - пожилой крестьянин из бывших учеников Сергея Александровича заходит в школу и задаёт ребятам задачу, от которой не только ученикам, но и учителям становится неловко».

Воспоминания Ксении Николаевны Боратынской имеют особую ценность ещё и потому, что она живо передает свои впечатления о Рачинском, рисует образ удивительного человека и талантливого педагога, сообщает о его принципах, взглядах на народное образование. «Это был маленький безбородый и безусый старичок с молодыми глазами за большими круглыми очками, - вспоминает она момент знакомства. А далее, по мере общения с ним, подмечает интересные черты. - Несмотря на свои 70 лет, он с живостью юноши интересовался всем, чего бы разговор не коснулся. На его огромном письменном столе лежали последние номера всех журналов и газет, и можно было удивляться, как он внимательно следит за литературой и политикой. Трудно было найти вопрос, который бы не был им глубоко обдуман и взвешен. Однако разговаривать с ним было трудно. В случае разногласия он страшно волновался и прекращал разговор настолько резко, что продолжать его и думать было нечего. Так случилось, когда брат стал доказывать преимущество земских школ перед церковными. Но эта суровость и резкость тона замечалась у него только дома, с людьми его круга; в школе же с ребятами, с учителями морщинки его сглаживались, глаза делались особенно ласковыми, и всё лицо принимало выражение доброты и мягкости».

Ксения Николаевна и Александр Николаевич Боратынские пробыли в Татево три дня. Перед отъездом они тепло простились с Сергеем Александровичем; на прощание он подарил им свою знаменитую книгу «1001 задача для умственного счёта», и на обратном пути в поезде они пытались решать некоторые задачки и при этом удивлялись, как ученики Татевской школы справлялись с ними так легко. Ксения Николаевна вернулась из Татево, как вспоминала О.А.Боратынская, «в восторге от всего виденного, но и с убеждением, что правила и порядок Татевской школы применимы только там, где есть интернат и неослабленное и постоянное влияние учителей, по крайней мере, во весь школьный период».

Эта встреча с Рачинским, впечатления от Татевской школы и её учеников повлияли на дальнейшую судьбу Ксении Николаевны Боратынской. Поездка в Татево стала отправным пунктом в её последующей деятельности. Она стала преподавать в сельской школе в селе Шушары Казанского уезда, где было имение Боратынских.

Свою педагогическую деятельность Ксения Николаевна старалась строить по тем принципам, по тем заветам и идеям, которые она почерпнула из богатого педагогического наследия Сергея Александровича Рачинского. Дети жили при учебных классах, то есть примерно так же, как и в школе Рачинского. Среди предметов были: русский язык, математика, литература, история, физическая география, общая география, славянский язык, гигиена, естествознание, рисование, закон Божий, начала астрономии.

Особую роль Ксения Николаевна отводила вопросам нравственным и духовным. Она сама взялась растолковывать детям Евангелие, чтобы это соединение учения с жизнью гармонично откладывалось в сознании подрастающего поколения.

И ещё одно, что роднило школу Боратынской со школой Рачинского,- отношение к талантливым детям. Она была способна находить таланты. Дети не только постигали азы грамотного письма, не только вырастали духовно, нравственно, но и получали знания о прекрасном, им прививался художественный вкус. Ксения Николаевна, в своё время окончив курс Казанской Художественной школы, воспитала целую плеяду талантливых художников. Своим ученикам - Никите Сверчкову, Моисею Спиридонову, Михаилу Адрианову она помогла поступить в знаменитую Казанскую Художественную школу и затем, после её окончания, эти юноши при её поддержке завершили своё художественное образование в Петербургской Академии Художеств.

Те походы, которым так много внимания уделялось в Татевской школе, проходили и в Шушарах. Летом учащиеся школы совершали познавательные экскурсии из Шушар в Казань, по дороге посещая святые места - Семиозерскую пустынь и Каймарскую церковь.

Подводя итоги, можно сказать, что семена, посеянные великим педагогом-подвижником Сергеем Александровичем Рачинским в добрую почву на татевской земле, дали свои всходы и в далекой Казани. К.Н.Боратынская всю жизнь стремилась к тому, чтобы «возвысить духовную культуру своей родины, - как писала она в своём «Духовном завещании». - Жизнь становится яркой, если она одухотворена идей. А идея - это любовь: к науке, к искусству или к любой деятельности [...], не говоря уже о великом педагогическом труде».

Вспоминания о Рачинском, Ксения Николаевна писала: «Не слишком ли скоро забываются имена выдающихся людей? Не полезно ли говорить и говорить о них как можно больше, чтобы не давать паутине времени затягивать их светлый образ». Хочется надеяться, что имя Сергея Александровича Рачинского, его идеи и принципы будут востребованы и в педагогической науке, и в нравственном воспитании, и в борьбе за общественное здоровье.

Сноски:         

(1) Боратынская О.А. Из гнезда. - Коллекция музея Е.А. Боратынского. КМГ КП-№32827/17. - С.13 - 14, 23 - 24; Алексеева (Боратынская) К.Н. Воспоминания. - Коллекция музея Е.А. Боратынского. КМГ КП-32827/311. - С.41 - 49.

(2) Письмо С.А. Рачинского К.Н. Боратынской. 1896. Автограф. - Коллекция музея Е.А. Боратынского. КМГ КП-32827/231.

Ирина Васильевна Завьялова, директор Музея Е.А. Боратынского (Казань)

Н.П. Богданов-Бельский. "Устный счёт". В народной школе С.А. Рачинского. 1895 г. Третьяковская галерея.

Учитель века. Учитель на века

Имя педагога-просветителя Сергея Александровича Рачинского (15 мая 1833, с. Татево, Бельский уезд, Смоленская губерния — 15 мая 1902, с. Татево, Бельский уезд, Смоленская губерния) становится всё более известным, особенно в церковных кругах. Народный учитель Рачинский или, как его называют, «учитель века», стал основателем универсальной сельской церковной школы, устройство которой и сегодня может быть воспринято в школах России.

Труды С. А. Рачинского по устроению такой школы, его статьи о народном искусстве, переписка со знаменитыми современниками, такими, как Лев Толстой, Василий Розанов, граф Сергей Шереметьев, вышли в нынешнем году в сборнике «Из доброго сокровища сердца своего…» в нижегородском издательстве «Родное пепелище».

Об этой книге, а также о личности и трудах С. А. Рачинского мы беседуем с составителем сборника, журналистом, членом Союза писателей России И.В. Ушаковой.

– Ирина Владимировна, расскажите, пожалуйста, о школе С. А. Рачинского, в чём были её основные особенности?

– Рачинский, профессор, возглавлявший кафедру физиологии растений в Московском университете, был родом из польских дворян, по окончании Смутного времени перешедших в подданство России и переселившихся в смоленское село Татево.

Бельский уезд Смоленской губернии (ныне это Оленинский район Тверской области) стал полем масштабной деятельности выдающегося педагога-просветителя Рачинского. Начав устройство сельских школ для крестьян в родовом имении Татеве, Рачинский в период с 1872 по 1902 гг. устроил более 30 таких школ по всему уезду. Многие из них были с интернатами. В лечебницы, устроенные Рачинскими крестьяне желали попасть уже затем, что там их не только лечил фельдшер, но и осуществлял духовное водительство священник.

Рачинский наряду с основными предметами, такими, как грамматика и арифметика, считал необходимым обучение детей Закону Божьему, церковному пению, живописи и иконописи. Знаменитый художник Н.П. Богданов-Бельский, ученик Рачинского, вышедший из крестьян, уже в школьные годы серьёзно занимался иконописью, в юности расписывал татевский храм и Софийскую церковь возле знаменитого стекольного завода Нечаева-Мальцева.

Важную роль в школьном деле учитель Рачинский отводил священнику, который и преподавал церковные дисциплины, а также посвящал немалое время толкованию Священного Писания и Псалтири.

Рачинский был уверен, что народу необходимо утвердится сознательно в том, во что он верит слепо. Сельский учитель, сохранивший добрые отношения со столичными корреспондентами, вёл огромную переписку с преподавателями и учёными, с писателями и редакторами журналов, и хорошо знал, «чем дышит» интеллигенция, оторванная от народной почвы. Поэтому первостепенной задачей Рачинский считал необходимым учить учителей и священников из крестьянской среды.

Учитель Рачинский настаивал на необходимости изучения в школах церковнославянского языка для более легкого усвоения русского языка.

14-летние дети в школе Рачинского с удовольствием, а главное, с благоговением, читали «Капитанскую дочку» и «Дубровского», «Бориса Годунова» и «Русалку», «Полтаву» и «Песнь про купца Калашникова», «Тараса Бульбу» и «Ночь перед Рождеством», «Ундину» Жуковского. «Семейную хронику» Аксакова, Лажечникова, Загоскина, Даля, «Князя Серебряного» графа А. Толстого.

Рачинским впервые в воспитательных целях были совершены пешие паломничества по святым местам. Учителя с детьми ходили в Нилову пустынь поклониться преподобному Нилу Столобенскому жившему в начале XVI века, основателю знаменитого монастыря на Селигере, и сейчас весьма почитаемому в Тверском крае.

Практикуемое при школе ведение усадебного хозяйства (цветоводство, пчеловодство) также было интересно и полезно детям – будущим хозяевам своих дворов, своей вотчины, и, если хотите, своего Отечества.

Для крестьянских детей такая школа была естественным продолжением жизни, только уже осмысленным. Вот и все преимущества.

– То есть, получается, что школа Рачинского становилась для учеников и их родителей церковной общиной?

– Да. Весь строй крестьянской и вообще русской жизни – общинный. «Община есть одно уцелевшее гражданское учреждение всей русской истории. Отними его, не останется ничего; из него же развиться может целый гражданский мир», – писал об этом А. С. Хомяков.

Родители, отдавая своих детей на неделю в школу, давали только муку для выпечки хлеба. Всё остальное содержание осуществлялось за счёт Рачинских. Дети жили одной семьёй: старшие помогали младшим, молодые учителя учились у более опытных. Летом на попечении уже не молодого татевского учителя были его бывшие ученики: студенты, иконописцы и художники, обучавшиеся за его счёт в училищах и семинариях. И недаром, С. А. Рачинского, любимца светских обществ Берлина и Веймара, где он продолжал обучение после Московского университета, крестьяне Бельского уезда величали «отец родной». Он своей любовью и заботой о «малых сих» он исполнял основные заповеди Отца Небесного.

Особо почитался в школе Рачинского праздник святых просветителей славян – братьев Кирилла и Мефодия. В этот день, 24 мая, в Татеве устраивался Крестный ход из церкви в школу. Дети несли хоругви и древки с вырезанными из дерева славянскими буквами. В школе их ожидали поздравления любимого учителя и подарки: пасхальные яйца, книги.

– И всё же, почему профессор. Рачинский оставил университетскую кафедру и стал учить крестьянских детей письму и грамоте?

– Интерес к педагогике у Сергея Александровича появился еще в годы учебы в Германии, когда он познакомился с деятельностью профессора Йенского университета Карла Стоя, основателя нескольких учебных заведений. Об этом он писал в своей статье «Институт Стоя в Йене», высказывая глубокую и справедливую мысль о том, что воспитание любого народа должно быть национальным и современным.

Прямой причиной оставления кафедры стали университетские волнения конца 60-х гг. XIX века: возник спор между прогрессивно настроенными «молодыми» и реакционно-настроенными «старыми» профессорами. Рачинский высказал своё несогласие по поводу избрания на ведущие должности некоторых профессоров, и покинул кафедру.

В родовом гнезде Татеве трудами его матушки Варвары Абрамовны (урожд. Боратынской) – сестры поэта Е.А. Боратынского собирались уникальные архивы рукописей поэтов и писателей «Золотого века», усердием сестёр уже работала сельская школа, и поэтому для человека, укоренённого в доброй традиции, стало естественным продолжение этого тихого подвижничества.

О крестьянских детях С.А. Рачинский писал: «В них нет и следа того отвратительного сквернословия и скверномыслия, которыми заражены наши городские учебные заведения, в особенности столичные. В нормальной крестьянской жизни нет места тем преждевременным возбуждениям воображения, тем нездоровым искушениям мысли, которыми исполнен быт наших городских классов».

В этом снисхождении, в любви «барина» к вверенным ему «малым сим» он находил исполнение своего христианского служения. У крестьянских ребят «барин» учился благоговейному отношению ко всему окружающему, восхищался их трудолюбием и усердием в учёбе.

«Всего важнее, – писал он, – то искреннее благочестие, тот интерес к вопросам веры и духа, который вынесли из дома и внесли в сельскую школу её ученики, в ней становятся сознательнее и глубже, становятся могучими будильниками ума и впоследствии поддерживают те навыки и знания, которые приобретены ими в школе».

– В книгу вошли только труды по педагогике в сельской школе? А занимали ль Рачинского и другие вопросы общественной жизни?

– Нет, кажется, такой области – культурной и социальной, – которую бы не отметил Рачинский в своих «записках», не указал на ошибки и пути исправления. К примеру, ученый был озабочен тем, что угасает народная песня, собирал остатки этого почти утраченного ныне искусства. И только сейчас мы понимаем, что русская песня была иммунитетом народа. К Рачинскому обращался П.И. Чайковский за текстами народных песен.

Сельский учитель Рачинский – один из немногих, кто осознал назревающую катастрофу крушения «старого мира» и взывал к тогдашнему образованному обществу: «Может быть, следует заменить учение о добрых нравах учением о нравах свободных, старое благочестие, поклонение недосказанному Богу поклонением естественному человеку – этому внешнему выражению мировых сил, доступному нашему здравому смыслу? Нет! Из глубочайшего дна нашей души поднимается сознание того, что все эти новые учения, вся эта новая нравственность для человека недаром бременящего землю, совершенно негодно…».

Книга Рачинского представляет исторический документ, поскольку в ней отражены события, происходившие во второй половине XIX века в Бельском уезде; выведены имена людей, которые так или иначе творили нашу историю. Из географии Бельского уезда, которую можно проследить по книге, из той картины жизни прошлого нашего края, мы можем предположить, какой стала бы эта картина сегодня, если бы трудились на этой земле такие хозяева, как Рачинские.

– Насколько актуальны сегодня труды Рачинского?

– Я считаю, что теорию и практику татевской школы, созданной полтора столетия назад, вполне можно использовать не только в сельских, но и в столичных школах и гимназиях.

Да и в заключениях профессора Рачинского, о том, что переживало русское предреволюционное общество и к чему оно шло, есть непреложная правда для сегодняшнего дня, для каждого из нас. Вот, что писал Рачинский чуть более ста лет назад: «…Зло не в мерах правительства, а в медленном, постепенном, по большей части бессознательном отпадении от Церкви всего, что у нас есть образованного, богатого, властного».

Разве что-то изменилось сегодня? Нет.

В нынешнее время, когда размывание культуры и падение нравов принимают еще более угрожающие формы, статьи и обращения С. А. Рачинского, собранные в данной книге – «Народное искусство и сельская школа», «Письма к духовному юношеству о трезвости» и другие – это прямое обращение к нам для того, чтобы нас уберечь от ложных путей и соблазнов.