Московские толки и слухи в донесениях секретного агента отставного майора Евневича

Московские толки и слухи в донесениях секретного агента отставного майора Евневича / Публ. [вступ. ст. и примеч.] В. М. Боковой // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2003. — С. 84—94. — Из содерж.: Евневич И. И. Записка отставного майора Евневича. — С. 85—93. — [Т. XII].
Московские толки и слухи в донесениях секретного агента отставного майора И. И. Евневича
19 ноября 1825 г. в Таганроге умер Александр I. Последовавшее затем без малого месячное междуцарствие завершилось восшествием на престол 14 декабря 1825 г. Николая I, сопровождавшимся известными мятежами в Петербурге и на Украине. Начавшееся следствие и многочисленные аресты тяжело повлияли на российское дворянство (особенно столичное). 4 мая 1826 г. умерла вдова Александра I, императрица Елизавета Алексеевна. В конце мая в Москву пришла гвардия для участия в намеченной на август коронации Николая.
Обилие потрясающих событий породило множество слухов и смутных ожиданий, еще более подогреваемых не вполне обычной в тот год и раздражающей погодой: долгой гнилой зимой и стремительно, уже в мае, наступившей жарой, сопровождаемой исключительно частыми и сильными грозами.
Живое свидетельство атмосферы, царившей в Москве тем тревожным летом, содержится в донесении московского тайного агента отставного майора И. И. Евневича.
Игнатий Иванович Евневич (1791—1831) происходил из черниговских дворян и был потомком выходцев из Сербии, осевших в России в царствование Екатерины II. Служил на Украине и в Молдавии. В чине штабс-капитана командовал 2-й карабинерной ротой 32-го егерского полка. Сохранилось упоминание о нем в рапорте В. Ф. Раевского командиру полка А. Г. Непенину: “2-й карабинерной роты нижние чины все без изъятия показали, что в командование штабс-капитана Евневича они были как им самим, так господами офицерами и унтер-офицерами весьма угнетаемы”*.
В 1820 г., в связи с назначением командиром 16-й дивизией, куда входил 32-й егерский полк, генерал-майора М. Ф. Орлова (также известного по причастности к деятельности тайных обществ), Евневич был переведен в 3-й карабинерный полк, где прослужил еще несколько лет, выйдя затем в отставку майором и переехав в Москву.
Из родных Евневича известны его жена Александра Ивановна (1795—1880), дети Елизавета (1829—1863) и Иван (1822—1875), подполковник (все похоронены на Ваганьковском кладбище), а также брат Павел Иванович Евневич**, служивший в 1805—1817 гг. в 37-м егерском полку (в 1817 капитан). То, что в 1815—1817 гг. командиром этого полка был известный в будущем декабрист М. А. Фонвизин, объясняет хорошую осведомленность И. И. Евневича о лицах из его окружения, о чем наглядно свидетельствует публикуемый документ.
Некоторую известность получил также внучатый племянник И. И. Евневича, внук Павла Ивановича — Григорий Николаевич Евневич (1850—1917), печатавшийся в периодике***.
Донесение майора Евневича публикуется по автографу, хранящемуся в ГАРФ. Ф. 109 СА. Оп. 3. Д. 2498, с сохранением основных языковых и стилистических особенностей первой половины XIX в.

ЗАПИСКА ОТСТАВНОГО МАЙОРА ЕВНЕВИЧА

Московские жители нащет в Бозе почившей Ее императорского Величества Императрице Елизавете Алексеевне чувствуют ее потерю и все вообще без жалости не могут об ней говорить и полагают, что тело Ее Величества оттого не везли в Москву¹, чтоб не сделало помешательство гвардии, которые идут на коронацию, что и так довольно уже видели печаль и потерю 19-го ноября прошлого года и нынешнего 4-го майя², и просют Бога пусть уже на сем хоть нещастие кончится.
Об Его Императорском Высочестве Цесаревиче Константине Павловиче некоторая часть дворянства и всякого сословия люди перепискам с блаженной памяти императором Александром Павловичем3 не верют, а считают, что вдовствующая Ее Императорское Величество Императрица Мария Федоровна Его Императорское Высочество Великого Князя Константина Павловича не любит и всячески старается уклонить от престолу, и Его Высочество по сим обстоятельствам согласился отказаться.
Казельского уезда деревни Клинцов сенатора Тайного Советника Каверина крестьянин Евсей Павлов своего приходу Священнику перед народом сказал, что “у вас Император Николай Павлович, которой обманом взял престол у Его Императорского Высочества Константина Павловича, а у нас, у крестьян, императором Константин Павлович”. Сей же священник села Калодези, он всегда бывает трезв, и он мне лично сам сие говорил.
Дворянство некоторые, и так же гвардейские нижние чины в разговорах относются недовольны вдовствующею Ее Императорское Величество Мариею Федоровною, и сверх оного дворянин Щедловский говорил мне, что Ее Императорское Величество Императрица Мария Федоровна сама хочет вмешиваться во все дела государственные и желала бы распоряжать, но нынешний Его Императорское Величество Император Николай Павлович очень дальновиден и Ее Императорское Величество Марию Федоровну почитает и любит, но ни в чем Ее не слушается и не принимает никаких советов.
Жители сей столицы, как-то, дворянство, купечество и мещанство, отзываются довольными Его Императорским Величеством Императором Николай Павловичем и говорят: отличного ума, достоинства, редкого характера, терпения, справедлив и строг, успел восстановить спокойствие России, которое уже несколько лет тлевшееся возмутителями, и теперь надеются, что все сие восстановится спокойствие по-прежнему и что Его Императорское Высочество Михаила Павловича сделали членом Государственного Совета и так же презосом⁴ для осуждения возмутителей. Генерал-Губернатором уничтожен штат особые поручении, которые напрасно только кресты и чины брали скорее всех.
Заслуги Государь Император умеет ценить. Графу Винтгингштейну⁵ имени его дан полк. Лишенного чинов и дворянства Жемчужникова⁶ простил Государь Император и опять дал ему полк.
Все говорят, что Государь Император желает издать новой закон один⁷, которой все вообще российские верноподданые с нетерпением желают окончания и успеха, и очень довольны, что обратил Его Императорское Величество свое внимание на гражданскую часть, в которой, как всегда говорили, давно уже потеряно правосудие, и кто даст больше денег, тот и выиграл.
Жители вообще все интересуются знать и один у одного спрашивают, когда будет коронация, и желают как можно скорее видеть коронованных Его Императорского Величества Николая Павловича и супругу Ее Императорскую Величеству Императрицу Александру Федоровну, и все заключают, что сим-то и прекратятся всюду рассеяния пустые и лживые слухи, и успокоится всякого звания народ, которой и теперь еще все в недоверии, кто будет Императором Коронованным.
29-го прошедшего майя слух между дворянством пронесся, будто бы Его Императорского Высочества Цесаревича Константина Павловича в живых нету.
30-го жители начали говорить, что еще для нас, россиян, случилось нещастие: в Санкт-Петербурге взбунтовался из гвардии которой-то полк, разбили сии гвардейцы в Петропавловской крепости гарнизон и освободили бунтовщиков, и Его Императорское Величество Государь Император во время сей тревоги неизвестно где девался, и все просют Бога, чтоб сей слух ложно пронесся, и все в большом унынии, и купечество секретно говорят, ежели, Боже сохрани, ето случится с Государем Императором какое-нибудь нещастие, то ето время ни на кого не посмотрим, сами с фабричными вооружимся и пришедшую для коронации сюда гвардию сами с нею управимся, поотымаем у них все ихнее оружие, — и говорят, что гвардейские чины не довольны в рассуждении службы.
  Императрица Елизавета Алексеевна

Московские жители говорят, зачем Государь Император остался один в Санкт-Петербурге, а лучше бы было, ежели бы он сюда приехал, мы бы его от всех нещастий спасли бы и здесь бы мог быть духом спокоен; и то какая страсть держать подле себя мятежников, которых должно их всех поскорее расстрелять, и изтереть из земли нашей русской, имена их предать вечному забвению, — а ежели их простить, то они хуже сделают и гораздо уже скрытнее.
Суздальского пехотного полка 1-й Гранадерской роты рядовой Степанов, бывший в Лейб-Гвардии Семеновском полку, начал мне говорить: “Бог знает, кто у нас теперь будет император, вторично когда на верность службы Императору Николаю Павловичу полк не хотел было присягать, потому что мы уже присягнули на верность Его Императорскому Высочеству Цесаревичу Константину Павловичу; после полковой командир вышел к полку и стал нам говорить, что сей приказ должно исполнить, солдаты подумав и приняли присягу Его Императорскому Величеству Императору Николаю Павловичу”, — и после переменил разговор нащет бывшего Семеновского полку: “Мы, Семеновцы, не имели никакого бунту⁸, а только просили растолковать уложение Блаженной памяти Императора Александра Павловича, которое им утверждено было в Париже⁹, и сказано в том: “Гвардейские нижние чины избавляются всякого телесного наказания”; мы желали видеть и объяснить кому-нибудь из фамилии императорского дому, но никто к нам не приезжал, кроме графа Милорадовича¹⁰, и всю ночь полк лежал на дворе в шинелях, в 8 часов утра приехал к нам корпусной командир Васильчиков¹¹ и первая его была встреча: назвал нас мошенниками; мы на ето ему ответили: “Ваше превосходительство, мошенников по канату в Сибирь отправляют, да из Сибири назад ворочают”; ему сказали ето в пику: отец его или дядя был послан в Сибирь Блаженной памяти Императором Павлом Петровичем, так же и блаженной памяти Императором Александром Павловичем прощен и возвратили обратно из Сибири. Как мы ето ему сказали, он рассердился: “видно и вы, ребята, тож хотите быть в крепости”; на ето все закричали: “желаем идти за 1-ю гранадерскою ротою”; корпусной командир не стал с нами более говорить и уехал, потом нас посадили в крепость и потом расформировали нас по разным полкам, и теперь нам в армии хорошо, начальниками своими довольны, а только то нам больно: отпусков и отставок нам нету, и свои братья солдаты, как чуть что, то и упрекают: “вы, семеновцы, штрафованные”. Ето больно слушать. Потерпим еще, а то будем просить начальство: долго ли нам так быть и терпеть?”
Лейб-гвардии 1-й легкой батарейной роты Василий Павлов сын Кондаков, которой мне рассказывал о случившемся прошлого года об 14 числе декабре месяце: “вышло на площадь у Исаковской церкви 2 Гвардейские полка, Московской и Лейб Гранадерский, построились в каре и к ним присоединились пьяные всякого сословия люди, к оным возмутителям подъехал граф Милорадович, с ними поздоровавшись, начал их уговаривать, что бы оставили сие предприятие, и заметил, что никак не урезонить, и поехал от них; из каре закричали: “Ваше сиятельство, вы и сами предначатия есть участники”¹², и вдруг из толпы народа близ его выстрелил из пистолета и ранил тяжело; и как мы узнали после, то его жалеть не за что, ибо он сам был сообщник сего, и Государь Император хотел покойного графа тело вырыть и положить в другом месте, как не достойного и изменщика противу престола и отечества; потом Московской и лейб-гранадеры из каре пустили батальный огонь, наконец, гвардия, атаковав их, на всех пунктах заняли все улицы, и учебная артиллерийская рота, которой Государь Император приказал по бунтовщикам выстрелить из орудий холостым огнем, в другой раз картечью вверх, чтоб дать им несколько опомниться, но видя, что сие неуспешно, приказал наконец прямо в них дать залп картечью; в ето время из артиллерийских офицеров спросил Его Императорское Величиство: “в кого прикажете нам стрелять? неприятелей не видим, а ето свои”, однакоже по вторичному приказанию Государя Императора прямо дали залп в них картечью, расстроили их, и после они в разные стороны бросились бежать, и кавалерия начала их преследовать, много переранили и перебили, а остальных всех перехватали, и за ночь все тела велено прибрать, кидали в реку Неву, убитых, туда же и раненых; а на другой день как будто бы и ничего не было; московской и лейб-гранадерский полки были забраны и посажены в крепость; Государь Император оных нижних чинов было простил, но вдовствующая Императрица Мария Федоровна просила, чтобы их не прощать, и Государь Император в угодность Ее Императорскому Величеству отправил оба сии полка на Кавказскую линию; из нашей бригады 3-я конная батарейная рота в то время стояла в Санкт-Петербурге. Правящий должность бригадного адъютанта нашей бригады подпорутчик, который и теперь с нами пришел в Москву бригадным адъютантом, приехал к 3-й батарейной роте и сказал: “я привез приказ присягать новому Императору Николаю Павловичу, присягайте, а я не стану присягать, ибо ето фальшивый приказ”. — Я сего Кондакова речь перебил и сказал ему: “верно ты ето лишнее прибавил”. Он на ето мне отвечал: “действительная правда”; по его словам, “солдаты усумнились, не хотели присягать, потом Его Императорское Высочество к оной роте сам приехал, уговаривал, и солдаты еще не соглашались; приказал палки для них, однакоже ни одного не наказывал, а только постращал, и после уже некоторых солдат брал за руки: “что вы ето, ребята, делаете, мой брат, Его Императорское Высочество Цесаревич Константин Павлович действительно от престолу отказался”; после сего рота несколько подумала и присягнула на верность службы Его Императорскому Величеству Николаю Павловичу; и с той же роты взят поручик в крепость, в которой и поныне содержится, а бригадный адъютант уцелел. Наша же 1 легкая конная батарейная рота ето время стояла по деревням и вдруг получили приказание, что бригадный наш приедет из Санкт-Петербурга и будет новые мундиры смотреть в 9 часов утра, и зделалась суматоха. На другой день рота вышла и дожидалась, потом распустили нас и в 12 часов приказано в парад; пришел к нам священник со крестом и с евангелием. Правда, и мы было не хотели присягнуть, но по прочтении Манифеста подумали и присягнули вторично, Его Императорскому Величеству Императору Николаю Павловичу, и ежели бы не поторопили нас, гвардию, к присяге, то много бы из гвардии не присягнуло. Нащет же службы еще хуже прежнего, не стараются сберечь солдата, они молодые, как нынешний Император, так же и Его Императорское высочество Михаил Павлович, стараются все доводить; а Его Императорское Высочество Константин Павлович, тот сам везде уже прошел все походы¹³, он видел и знает нужду и старается солдата сберещи; вот мы из самого Санкт-Петербурга до Москвы во весь поход делали учение, а на дневки по два раза, пришедши же на станцию, держут часа по два, покудова выравниют артиллерию по шнурку, и народ весь этим походом измучен, еще никогда мы не имели такого тяжелого похода, как теперешний”.
Лейб-гвардии Конно-Егерского полка ротмистр Корф говорил в доме генерал-майора Корфа, что при нынешнем императоре Николае Павловиче не лестная для солдат служба, а все что-то уныло, а при прежнем блаженной памяти императоре Александре Павловиче, как только выедет перед гвардиею, то у каждого солдата дух радуется, и все его любили.
Разговор же Армейских солдат: “теперь уже мы выучены, пусть кто только станет нас вооружать противу императорской фамилии, сами того первого на штык посадим; мы теперь все узнали, что бунтовщики сии сами хотели быть властителями, раздробить отечество наше, которое предками и нами грудью было приобретаемо; нам нужен император, а безначалие мы не желаем; для солдата все бы не было облегчения, и во всем Отечестве было бы междоусобное кровопролитие, а теперь, как мы имеем одного Главою, и что им сказано, то должно исполняться свято”.
Бывший полковым командиром в 3-м* Егерском полку полковник фон Визин, что ныне генерал-маиором, подозрительным казался по своему короткому обращению и дружественной их связи с некоторыми офицерами, с 1816-го году, когда вторично пришли из Франции в Россию и расположились на квартирах Малороссийской губернии в г. Соснице, а именно:
Полковник фон Визин, что ныне генерал-маиором и, как известно, содержится в крепости.
Маиор Гиппиус, которой по отставке в Москве жил в доме генерал-маиора фон Визина.
Маиор Скалон, переведенный с Лейб-гвардии Измайловского полка капитаном, а по выходе из полка полкового командира перешел в кавалерию.
Штабс-капитан Якушкин, переведенный из гвардии, и по прибытии его в полк не командовал ротою, а жил у полкового командира, и когда полковой командир вышел с полка, то и он вышел в отставку и жил в Москве у него в доме вместе с маиором Гиппиусом, и как известно, Якушкин содержится в крепости.
Штабс-капитан Чунпалов, по выходе с полка полкового командира, вышел в отставку на другой год.
Штабс-капитан Охотников, по выходе полкового командира, он перешел в Принца Оранского полк и после, когда фон Визин назначен командиром 38-го Егерского полка, то оной же Охотников с принца Оранского полка перешел в 38-й егерской полк и когда полкового командира произвели в генерал-маиоры, то Охотников поступил в дежурство 16-й пехотной дивизии с генерал-маиору Орлову, по выходе же Орлова с дивизии и он вышел в отставку, в Козельском уезде в своей деревне Татарском умер, но переписка его с своими товарищами и бумаги его должны быть в целости.
Штабс-капитан Сурнин в то время был полковым казначеем, по выходе с полка полкового командира, на другой год вышел в отставку и ныне почтмейстером в г. Драгобуже, запрошлого года зимою в Гостином дворе виделся со мною и начал он мне рассказывать, что Охотников капитаном и находится в 16-й пехотной дивизии в школе учителем с маиором Резеным, и прибавил: “я все знаю Охотникова происшествие, я с ним вел переписку, и с капитаном Илимским, и Охотников в отставке, и я с ним виделся, и просил его отца, чтобы он со мною отпустил его на теплые воды, но отец не отпустил, и сам старик причиною его смерти, да и сам после его скоро умер”.
Лейб-гвардии Измайловского полка Штабс-капитан Евреинов, которой переведен в Московский Гренадерский полк маиором, а потом переведен в Украинский пехотный полк, казался подозрителен своим вольнодумствием.
34-го Егерского полка еще подозрительнее казался подполковник Борисович, в то время он был капитаном, по выходе полкового командира фон Визина, то прежде он имел цель всегда противу ближнего своего начальства вооружать офицеров некоторых.
И Маиор Малиновский, которой со всеми оными был в приязни.
Бывший в 3-м Карабинерном полку полковым командиром полковник Каменский, что ныне в отставке генерал-маиором, и по письму его бывшему своему бригадному командиру генерал-маиору Маевскому, по окончании военного суда посажен в крепость, и в короткой связи был с полковым адъютантом Воронцом¹⁴, который ныне маиором в Сибирском гренадерском полку, и с полковым казначеем штабс-капитаном Казаковым, и предводитель г. Новосилья Шатилов; однажды я пришел с утренним рапортом к полковому командиру, и он вместе с Шатиловым был в кабинете, и оба писали долго, и когда полковой командир вышел в отставку, то Казаков перешел в Московский орденан-гауз в плац-адъютанты, а ныне маиором в отставке, и он встретился прошедшую зиму со мною и я его спросил: “как бы теперь Каменский не попался с протчими наравне”, и он, смешавшись, на ето мне отвечал: “не мудрено, да, правда, он в крепости содержится, то его уже нечего брать, а я чего только боюсь — за маиора Воронца, чтобы его не взяли, он со всеми етими масонами хорошо был знаком и он, когда бывает в Москве, то по дружбе со мной останавливается на квартире у меня”.
На Кузнецком мосту в Косметической лавке Розенштрауф об нем сказывал мне штабс-капитан Шнаунберх: “я у его лавке часто бываю и знаю, что он из первых масонов и большой плут, и отец его такой же, которой ныне живет в Одессе, и оба высокого ума, а теперь, хоть и возьмут от них подписку, пожалуй, еще дадут двадцать таких же, что не будут ни в какой ложе состоять, но он все уже своего не переменит, а будет скрытно, и человек самой подозрительной”.
По особым поручениям при военном губернаторе чиновник Головин с города переехал к Донскому монастырю к своему дяде Данилову в часть, под видом больного, и жил на Шаболовке в доме Балеева, где на самое светлое Христово Воскресенье застрелился, и нашли его руки письмо, в котором он якобы прописывал: “я долго дожидался равной участи с теми, кои сидят в крепости, но не дождался и от угрызения совести вынужден прекратить свою жизнь”, и советует, чтобы другие не отдавали своих детей в некоторые пансионы, где только вооружают против религии и престолу; письмо сие многие читали, которые по соседству живущие близ Донского монастыря, и мне говорила жена заседателя Грибоедова: “мы, оное прочитавши письмо, отослали, не стали держать, боялись, чтобы через ето чего не случилось, и после где девалось оное письмо, того неизвестно”.
Чиновник, служащий в Управе Благочиния, Иван Петров Овсянников: “Я и сам был в универститете, учился и довольно насмотрелся на все нравы; кто имеет еще совесть и помнит Бога, то только тот здесь не развратится, а колме паче в Антонского¹⁵ в университетском пансионе, где еще и поныне не искореняется”. Также еще он мне сказывал, что есть пансионы мадам Петрозелиус и мадам Воше16, в оных пансионах не столько полезного учутся, как только более развращаются.
Калужской губернии Перемышленского уезду в деревне Каменки остановился я на постоялом дворе у дворника, Боровского мещанина, к нему пришли два крестьянина действительного статского советника Омельяненки, поговоря с дворником, подошли ко мне и спросили меня, кто же теперь у нас Императором, я им сказал: “Его императорское величество Николай Павлович”; посмотрели на меня и с грубостию: “а не Его Императорское высочество Константин Павлович, которой всех дворян перевешал бы? Теперь православные мужички возьми суму и ступай со двора, за етим Царем не видать добра, а свет Его Императорское высочество Константин Павлович хотел нас сделать вольными и по нас крестьянам землю разделить”.
В Калуге дворник Алексей Свешников говорил на щет прощенных манифестом недоимок до двух тысяч рублей, что “самое пустое прощение, лучше бы уже ничего не прощать, а то только по губам помазали; народу нет никакого поощрения; правду сказать, что-то царствование нынешнего императора Николая Павловича не предвещает ничего приятного народу”.
Насчет манифесту, отданного в рассуждении крестьян економических и господских, в Москве говорил мне содержатель ресторации Суминин, живущий в доме генерал-маиора Полторацкого: “у него живут работники, которые толкуют: “Государь Император, когда вступил на престол, манифестом простил до двух тысяч все вообще недоимки, а после сего вздумал толковать, за что прощаются, а какие не прощаются, спустя несколько месяцами”. А последним манифестом государь император более раздражил крестьян, и говорят между собою: “теперь нам негде просить, просьб от нас не велено подавать, а суди Бог, а как только не по нас, то мы и сами с своими господами расправлятся, в то время пусть нас куда хочут ссылают”.
На смоленском рынке крестьяне между собою подле будки разговаривали про оброки, а именно: генерал-адъютанта Левашова Владимирской губернии Юрьевского уезда села Петровского крестьянин Данила Сурнин, и с ним еще 4 человека одного же господина, и я им сказал, что есть манифест, чтобы крестьяне, как економические, равно и господские, последние повиновались своим господам; крестьянин Сурнин перебил мою речь: “разве не будет вольности?” Я им сказал: “из манифеста видно, что нет вам вольности”, то все крестьяне оные с неудовольствием сказали: “пусть-ка сам прежде еще он утвердится на престоле, тогда после коронации мог бы сей манифест выдать, вот-те ребята говорили, что по примеру Его Императорского высочества Константина Павловича дастся вольность, вот-те и вольность, и будь теперь рабами век”.
Говорят здешние жители: пришедшие для коронации Лейб-уланского полка ескадрон 27-го майя, лейб-уланы сделали неудовольствие своему ескадронному командиру, которой их в Вознесение приказал после обеда собрать к ранжиру всему ескадрону, и солдаты чрез вахместра сказали, что он, немец, не знает русских наших праздников, ибо етот день Государь Император нас от службы увольняет, и мы не пойдем, и Ескадронный командир навпротив вафмистру непременно собрать, то из уланов нашлись и шли прямо к своему ескадронному командиру, но из унтер-офицеров прибежал вперед предупредить ескадронного командира, что идут к нему уланы и на жизнь хотят его покуситься, и он, бывши не у форме, взял у дежурного офицера саблю, и тут же пришли к нему уланы; он их спросил, что им нужно; они промежду собою обнажили сабли и сказали: “вперед, ребята”, и на ето им ескадронный командир сказал: “когда вы, ребята, вперед, то и я противу вас вперед”, и несколько человек оных переранил, и теперь несколько человек содержутся за буйство под арестом. Другие говорят, что он сам, ескадронный командир, виноват: начал в праздничный день ескадрон учить, и был будто бы не в трезвом виде, что и подал повод лейб-уланам к буйству.
Жители московские всякого сословия вообще боятся говорить гласно, знают, что есть тайные надсмотрщики, так и съездов нет в больших домах, а ежели есть, то очень осторожны, опасаясь друг друга, нет ли в их компании тайного за ними надсмотрщика, даже игроки боятся съезжаться для игры.
Отставной маиор Евневич

ПРИМЕЧАНИЯ
1 После смерти императрицы Елизаветы Алексеевны в Белеве ее тело повезли прямо в Петербург, минуя Москву.
2 Даты смерти Александра I и Елизаветы Алексеевны.
3 Речь идет о письменном отречении в 1820 г. вел. кн. Константина Павловича от престола в связи с его морганатическим браком.
4 Презос (презус) — председатель военного суда.
5 Витгенштейн Петр Христианович (1769—1843), граф, генерал-фельдмаршал, командующий 2-й армией при Александре I.
6 Жемчужников Александр Николаевич, дядя известных А. М. и Л. М. Жемчужниковых (поэта и художника), полковник. При Александре I за обнаруженные злоупотребления был разжалован в солдаты; при Николае I восстановлен в прежнем чине.
7 Имеется в виду начавшаяся подготовка к изданию Свода законов.
8 Имеется в виду “Семеновская история” 1820 г. — неповиновение солдат л.-гв. Семеновского полка, после которого полк был раскассирован и сформирован заново.
9 Возможно, речь идет о приказах, изданных М. С. Воронцовым для Русского оккупационного корпуса во Франции (1815—1818), а затем 12-й пехотной дивизии (которыми он командовал), в которых телесные наказания нижних чинов существенно ограничивались (См.: РА. 1877. № 6 и др.).
10 Милорадович Михаил Андреевич (1771—1825), граф, генерал от инфантерии, петербургский военный генерал-губернатор (1818—1825); был смертельно ранен во время мятежа 14 декабря 1825 г. на Сенатской площади.
11 Васильчиков Илларион Васильевич (1776—1847), генерал-лейтенант, командир отдельного Гвардейского корпуса.
12 Очевидно, отголосок слухов о “заговоре Милорадовича” в декабре 1825 г.: сторонник Константина, Милорадович до последней возможности препятствовал восшествию Николая на престол.
13 Вел кн. Константин Павлович был участником Итальянского похода А. В. Суворова 1799 г. и наполеоновских войн.
14 Среди упомянутых Евневичем лиц, помимо известных декабристов: Михаила Александровича Фонвизина (1787—1854), Ивана Дмитриевича Якушкина (1793—1857), Михаила Федоровича Орлова (1788—1842) и Константина Алексеевича Охотникова (ок. 1789—1824), есть несколько человек, попавших в поле зрения Следственной комиссии (что нашло отражение в “Алфавите декабристов”), но оставленных “без внимания”: штабс-капитаны Чумпалов (Чунпалов) и Сурнин, члены Союза Благоденствия, офицеры 27-го егерского полка; генерал-майор Каменский, не состоявший в тайных обществах, и майор Яков Владимирович Воронец (1795—1866), входивший в Союз Благоденствия.
15 Прокопович-Антонский Антон Антонович (1771—1846), директор Благородного пансиона при Московском университете.
16 Оба пансиона женские. Заведение В. Воше (1768—1829) находилось на Мясницкой, а Петрозелиус — на Сретенке.
Публикация В. М. БОКОВОЙ

Сноски к стр. 85
    * РГВИА. Ф. 16230. Оп. 1. Д. 648. Ч. 3 (быв. 2). Л. 660.
  ** См.: Милорадович Г. А. Родословная книга Черниговского дворянства. Т. 1. Ч. 2. СПб. 1901. С. 164.
*** См.: Русские писатели. 1800—1917. Биографический словарь. Т. 2. М. 1992. С. 211.
Сноски к стр. 90
    * Так в тексте. Надо: 30-м. (Прим. публ.)