Неизвестный герой знаменитой драмы
На кладбище у деревни Хоромцы Октябрьского района прежде лежала неухоженная могильная плита. Очевидцы рассказывали, что на ней было высечено имя - Iосiф Мацей-Мiхаiл Лаппа. Имя не простое - панское. Но кто этот пан, почему здесь похоронен, - люди не знали. В окрестностях не было помещиков с такой фамилией.
Потом плита исчезла - пошла на строительные нужды местных крестьян. Затерялась и могила. Все, казалось, стерлось, забылось. Будто и не было никогда этого человека - как нет для нас многих других, прежде живших на нашей земле.
Но неизвестное имя вновь вернул случай. Молодой сотрудник Октябрьского музея народной славы Петр Шкурко, перебирая архив, наткнулся на пожелтевший блокнотный листок с вопросом журналиста светлогорской районной газеты. "Где-то в ваших местах жил декабрист Михаил Лаппа. Есть ли у вас какие-нибудь сведения о нем?"
Сведений не было. Народные музеи не стремились тогда собирать архивы об "эксплуататорах-помещиках". Имя декабриста Петру Шкурко, историку, ничего не говорило.
Популярные исторические издания о декабристах упоминали всего два-три десятка имен - как правило, российских аристократических фамилий и руководителей движения. В действительности же по делу декабристского восстания в далеком 1826 году было осуждено 119 дворян. О каждом из них говорилось "мало или ничего" даже в специализированной литературе.
Однако искомую фамилию Петр Александрович все же нашел. Нашел, чтобы затем в течение десятилетий с непонятной для многих целеустремленностью воссоздавать историю жизни и облик неизвестного декабриста.
Уже будучи учителем истории в сельской школе, Петр Шкурко активно переписывался с архивами Москвы, Ленинграда, Тбилиси. Они присылали ему микропленки, где содержались хоть какие-нибудь сведения о Михаиле Лаппе. В минском архиве Петр Александрович почерпнул интересные данные о происхождении и семье декабриста. Так за сухими документальными сведениями постепенно вырисовывалась неординарная личность белорусского дворянина, во многом еще неизвестная.
На протяжении полутора веков имение Рудобелка (нынешний райцентр Октябрьский) принадлежало старинному белорусском роду Лаппа. Их герб, изображающий подкову между двумя крестами, по какой-то неведомой причине назывался "Кры›да" (обида). Однако сами Лаппы вряд ли могли считаться обиженными. В Великом княжестве Литовском они занимали видные должности, и Российская империя затем признала их дворянство.
Отец будущего декабриста Демьян-Доминик осиротел в трехлетнем возрасте. Он недолго служил в драгунском полку и, подав в отставку в чине подпоручика, вернулся в родное имение. Теперь все свои силы и время Демьян Лаппа отдавал благоустройству поместья и размеренной деревенской жизни.
Ему было уже 44 года, когда 1 октября 1798 года у него появился первенец - Михаил. Потом - второй сын, Александр. Получать начальное образование мальчиков отправили в Могилевский пансион. Затем, согласно замыслу отца, пути сыновей должны были разойтись. Михаилу предстояла судьба придворного офицера, Александру - провинциального помещика.
Своевременному началу военной карьеры старшего сына, очевидно, помешало отсутствие официального признания русским двором дворянства рода Лаппа. Когда же оно наконец состоялось, 20-летний Михаил отправился в Санкт-Петербург поступать на службу. Ожидая назначения, он брал частные уроки и знакомился с трудами французских просветителей. Какое впечатление они произвели на него и к чему это привело в дальнейшем, известно.
О внешнем облике Михаила Лаппы остается строить предположения. В архивах не сохранилось его портрета или хотя бы словесного описания. Однако тот факт, что Михаила приняли на службу подпрапорщиком (офицерское звание) лейб-гвардии Измайловского полка, уже кое о чем говорит. Еще с елизаветинских времен в лейб-гвардию выбирали только высоких, хорошо сложенных юношей с правильными чертами лица.
И вот среди этих породистых благополучных юношей Измайловского полка, у которых, казалось бы, не было причины для недовольства и смуты, насчитывалось не менее 10 офицеров, состоящих в Северном обществе будущих декабристов. Чистые благородные души, искренние сердца, идеалистические порывы "спасти Россию". Они хотели революции бескровной, "военной", без втягивания в гражданскую междоусобицу простого народа. Михаил присутствовал на тайном сходе у Рылеева и Оболенского накануне восстания. В случае необходимости Измайловский полк, располагавшийся тогда в Петергофе, должен был прийти на Сенатскую площадь для поддержки декабристов.
Как уже известно, до этого дело не дошло. Знаменитое 14 декабря (по старому стилю) 1825 года прошло для Измайловского полка в протестах против принятия присяги новому царю Николаю I.
27-летнего подпоручика Михаила Лаппу арестовали на Рождество и поместили в Петропавловскую крепость. Для дворянина того времени, по сути, это был крах всей жизни. Казнь или каторга, лишение чинов и званий, прозябание вдали от общества. Некоторые из декабристов, осознавая перспективы дальнейшего, покончили с собой, не дожидаясь суда. Можно быть уверенным, что Михаил Лаппа не надеялся на помилование.
Он провел в заключении полгода. Верховный уголовный суд отнес его и еще семерых декабристов к XI разряду. Это значит, согласно приговору, ему, разжалованному в солдаты, предстояло гнить в дальнем гарнизоне 25 лет.
Это была страшная перспектива. И Михаил рискнул изменить ее, сразу же по прибытии в Петровский гарнизон написал прошение о переводе на Кавказ, где продолжалась война с Ираном. Просьба была удовлетворена уже через месяц. В августе 1826 года для Лаппы начались долгие годы кавказской войны.
Кавказ большой. Вряд ли Лермонтов и Лаппа были знакомы. А вот повстречаться где-нибудь мимоходом у минеральных источников Пятигорска или Кисловодска вполне могли. Помните, как в "Герое нашего времени" Печорин рассматривает курортников и отмечает среди прочих приехавших подлечиться бледных армейцев в неуклюжих мундирах? А потом размышляет о местных дамах, "хозяйках вод", привыкших "встречать под нумерованной пуговицей пылкое сердце и под белой фуражкой образованный ум".
Ко времени, описанному Лермонтовым, наш декабрист был уже снова офицером. Вскоре после прибытия на Кавказ Лаппа отличился мужеством и отвагой в бою - очевидно, не щадил себя. Приказом командира Особого кавказского корпуса в 1827 году его возвели в чин унтер-офицера. Видимо, тогда на Кавказе большее впечатление на начальство производили личные качества человека, чем клеймо государственного преступника.
Из 37 декабристов, отправленных в разное время на Кавказ, 12 погибли в стычках с горцами, 3 умерли от болезней. Все хуже чувствовал себя и Михаил Лаппа. У него начала развиваться чахотка. Дальнейшая служба становилась невозможной. В связи с болезнью Лаппа смог добиться у Николая I в 1835 году позволения уйти в отставку и уехать с Кавказа. Некоторое время (возможно, даже несколько лет) он лечился в Пятигорске и Кисловодске. Когда же стало ясно, что недуг усугубляется и ему уже нельзя противостоять, Лаппа решил вернуться на родину, в Рудобелку. Тем более что пребывание в столицах и крупных городах было ему заказано.
Тем временем брат его Александр добился значительных успехов в создании маленького государства в государстве. В имении он собрал хорошую библиотеку, которой мог пользоваться любой желающий. Его крестьяне были обеспечены землей: десятина под дом и огороды плюс на каждого работника - 6 десятин пашни и 3 - сенокосов (одна десятина - 1,46 гектара). Крепостные работали на помещика 3 дня в неделю летом и 2 дня зимой. Для престарелых крестьян Александр создал благодетельные присутствия. Жителям деревень не возбранялось рыбачить, охотиться и собирать грибы в помещичьих угодьях. Более того, на строительство и другие хозяйственные нужды крестьян Лаппа-младший дозволял пользоваться своим лесом. В пределах разумного, естественно. Дороги и мосты в поместье, как отмечали власти, содержались в прекрасном состоянии. В господских дворах имелись 2 винокуренных завода, корчма, 5 молотильных машин, водяные мельницы, крупорушка и сукновальня.
Ко всему прочему, Александр Лаппа считался в округе уважаемым человеком и избирался предводителем местного дворянства. Он был умен и образован. Его связывала давняя и искренняя дружба с Винцентом Дуниным-Марцинкевичем, любившим бывать в Рудобелке. Свое восхищение поместьем и крестьянами писатель передал в стихотворной повести "Купала". На титульном листе повести стоит посвящение Александру Лаппе. Иными словами, чем не толстовский Левин этот рудобельский помещик?
Однако никто сегодня не знает, какие отношения были между братьями. Полжизни они не знали друг друга и вот встретились. Один - преисполненный планами дальнейшего благоустройства имения, другой - умирающий, перенесший за свои идеалы тюрьму, забвение и 9 лет жестокой кавказской войны.
После возвращения Михаил не прожил и года. Согласно погребальной записи, он умер 42-летним в 1840 году и его похоронили у католического костела в Хоромцах среди предков.
Братья были последними представителями рода Лаппа, владеющими Рудобелкой. Бунтарский дух Михаила на старости лет возродился в Александре. Во время восстания Кастуся Калиновского старик Лаппа отличился изрядной долей сочувствия. И после поражения повстанцев российские власти арестовали имение, обнаружив в нем большой склад оружия. Александра вынудили продать поместье по бросовой цене барону Врангелю (из тех самых).
Более о семье Лаппа нам ничего не известно...
