Лаваль, Борх, Трубецкая, Козицкие
Фамилия Козицких становится заметна с 1760-х годов. Григорий Васильевич Козицкий — секретарь Екатерины II «у принятия прошений», он же значится формальным издателем журнала «Всякая всячина», который в действительности издавала сама императрица. Однако своим огромным богатством семья Козицких была обязана другому обстоятельству, а именно — родству с семьей заводчиков Твердышевых и Мясниковых. Начало эти фамилии ведут с Петровских времен. Семейное предание гласило, что как-то раз царь Петр I, будучи на Волге, переправлялся через нее на пароме. Здесь он обратил внимание на трех проворных парней-волжан и пригласил их к обеду. Здесь он расспросил их, кто они такие и довольны ли своей судьбой. Оказалось, что это крестьяне-старообрядцы, промышляют паромным делом. Двое из них были братья Иван и Яков Твердышевы, а третий – их зять Иван Мясников. Царь спросил их, почему они довольствуются сим малоприбыльным ремеслом, в то время как на Урале можно быстро разбогатеть, как это сделали Демидовы. Те ответили, что у них нет даже тех малых средств, которые были у Демидова при начале дела. Петр дал им пятьсот рублей и эти деньги не пропали зря. К концу жизни это были уже миллионеры, владельцы восьми заводов и 76 тысяч душ крестьян. Огромное наследство Мясниковых-Твердышевых разошлось по чужим семьям. Иван Твердышев умер бездетным, дочь его брата, вышедшая замуж за Г.И. Бибикова, тоже умерла молодой и бездетной. Все состояние ушло на приданое четырех дочерей И.С. Мясникова: Ирины Бекетовой, Дарьи Пашковой, Аграфены Дурасовой и Екатерины Козицкой. Надо сказать, что богатство этих наследниц широко известно: на их приданое был построен Пашков дом - Российская государственная библиотека, самое красивое здание Москвы. На эти же деньги устраивалась типография, собирались коллекции, содержались великосветские и литературные салоны.
История замужества Екатерины Ивановны Мясниковой (24.10.1746 - 6.5.1833), опять-таки по семейному преданию, была такова. Князь Г.А. Потемкин будучи в Симбирске с секретарем императрицы Г.И. Козицким, остановился у Мясникова. Гостей встречала дочь хозяина, которая сразу им приглянулась. Потемкин, не долго думая, тут же сосватал ее за Козицкого. Вступив в брак, Екатерина Мясникова перешла из раскола в официальное Православие. Молодые поселились в Петербурге. Екатерина Козицкая не имела светского образования и не говорила ни на одном иностранном языке, однако, смогла занять при дворе Екатерины достойное место. По отзывам современников, Козицкая была умной и энергичной женщиной и, будучи дочерью простого «мужика», сумела составить себе самостоятельное положение в высшем свете, в котором выдающуюся роль играли ее дочери - княгиня А.Г. Белосельская и графиня Лаваль. Жила она открыто и много принимала как в Санкт-Петербурге, так и в Москве, где у нее был большой дом на Тверской улице (на углу Козицкого переулка). Дочери Козицкой передали свои части материнских богатств в семьи князей Белосельских, Трубецких, графов Лебцельтернов и Борхов (сайт Хронос).
Козицкий умер в 1775 г., Екатерина Ивановна осталась 29-летней вдовой с двумя дочерьми — Александрой и Анной. Анна, хотя и имела вид расфранченной горничной, вышла замуж первой и в очень знатную семью. Ее муж, князь Александр Михайлович Белосельский-Белозерский был вдовцом, от первого брака у него осталась дочь Зинаида — знаменитая впоследствии своим салоном Зинаида Александровна Волконская. Белосельские польстились на богатства Козицкой, но в остальном выражали недовольство. «Спесивое родство видело в этом союзе неравный брак, мезальянс, ибо на русском языке для того слова еще не существовало. А между тем предки отца ее, любимого статс-секретаря Екатерины, умнейшего и просвещеннейшего человека своего времени, Козицкие, русско-украинского происхождения, долго известны были на Волыни своими богатыми владениями, а одна из них, яже во святых Параскевия, была основательницею Почаевского монастыря. Но зато мать ее (Анны Григорьевны) имела несчастие наследовать миллионам дяди своего, купца Твердышева. Богатство родителей с меньшею сестрой разделила Белосельская пополам; но весь ум их ей одной уступила она», — писал Ф.Ф. Вигель. Об Анне Белосельской он пишет с неприязнью: «Она казалась мне так скучна, так чванно пришептывала...».
Старшая дочь Александра, которая, если верить современнику, была гораздо умнее своей сестры, долго не выходила замуж. В конце концов, когда ей было уже 27 лет, выбор ее пал на французского эмигранта, марсельского дворянина Жана-Шарля-Франсуа де Лаваля (иногда дается полная фамилия как: ЛАВАЛЬ ДЕ ЛА ЛЮБРЕРЬЕ. Граф, по-русски, Иван Степанович Лаваль (1761–1846), гофмейстер, член Главного правления училищ; с 1835 по 1846 годы - старший советник Министерства иностранных дел). Но браку чуть было не помешала ее мать, Екатерина Ивановна Козицкая. В дочери волжского паромщика-старообрядца вдруг взыграла аристократическая спесь, а заодно и религиозная нетерпимость: она считала, что француз Лаваль не пара ее дочери. Кто-то посоветовал молодым людям обратиться к самому императору Павлу. Тот потребовал у Козицкой объяснений, почему она не дает своего согласия. «Не нашей веры», — отвечала она. — «Неизвестно откуда взялся и имеет небольшой чин». Резолюция императора была краткой: «Он христианин. Я его знаю. Для Козицкой чин весьма достаточный, а потому обвенчать». И дополнительное повеление: «Обвенчать через полчаса». Лаваль получил приданое поменьше, чем Белосельский, но все же огромное: 20 миллионов рублей, Воскресенский завод на Урале, множество угодий и часть Аптекарского острова в Петербурге с великолепной дачей на берегу Невы.
После свадьбы молодые начали устраиваться в Петербурге. Они приобрели у А.Н. Строганова участок земли на Английской набережной близ Сенатской площади. Вскоре здесь по проекту архитектора Тома де Томона был построен дом, который стал известен как своей архитектурой, так и сосредоточенными в нем художественными сокровищами исключительной ценности. В числе картин было три Рембрандта, в одной из зал пол украшала римская мозаика времен Нерона. Самой замечательной была коллекция этрусских и египетских древностей. Большая часть собрания Лавалей хранится сейчас в Эрмитаже.
Об этом доме говорит Пушкин в «Медном всаднике:
«Тогда на площади Петровой —
Где дом в углу вознесся новый,
Где над возвышенным крыльцом
С поднятой лапой, как живые.
Стоят два льва сторожевые —
На звере мраморном верхом.
Без шляпы, руки сжав крестом.
Сидел недвижный, страшно бледный
Евгений...»
“… Богатство, блеск!
Высокий дом
На берегу Невы
Обита лестница ковром,
Перед подъездом львы…”
Н. А. Некрасов
Всем знакомо это место в Петербурге - Медный всадник. Напротив - творение Росси - величественный Сенат с его белоснежными колоннами и мощным разворотом на Английскую набережную, а рядом - трехэтажный особняк с балконами и двумя каменными львами у подъезда. Это Дом Лавалей - самое знаменитое строение на Английской набережной.
Еще в далеком 1719 году этот участок в Адмиралтейской части города присмотрел для себя светлейший князь Александр Данилович Меншиков. Присмотрел и, конечно же, возвел там каменные палаты, из окон которых князю можно было теперь любоваться своим великолепным дворцом, расположенным напротив, на другом берегу Невы. Такого дворца не было в ту пору даже у самого Петра.
Однако времена менялись. Петр “почил в Бозе”, а Александра Даниловича в результате хитроумных интриг в арестантском обозе отправили из столицы прямым ходом в Березов. Вся недвижимость всемогущего когда-то фаворита перешла, как водится в таких случаях, в собственность его заклятых недругов. Канцлер Остерман, главный “уничтожитель” Меншикова, стал владельцем особняка на Английской набережной. Однако и Остерман вскоре где-то споткнулся, и ему тоже пришлось испытать все “прелести” сибирского тракта, отправляясь в ссылку. Дом перешел теперь уже в собственность генерал-полицмейстера Петербурга В. Ф. Салтыкова, а затем сенатора Н. Е. Муравьева, барона А. Н. Строганова... Наконец, в 1800 году особняк приобрели супруги Лаваль. Вернее, Александра Григорьевна Лаваль купила дом, потому как в этой супружеской паре первую скрипку, во всяком случае, в делах имущественных всегда играла она. Женщина она была волевая, с твердым характером, прекрасно образованная благодаря своему отцу Г. В. Козицкому, бывшему статс-секретарю Екатерины II.
Нанятый модный тогда архитектор Тома де Томон полностью перестроил фасад дома. Теперь его украсили десять ионических колонн, установленных на небольшом ризалите первого этажа, скульптурные панно на мифологические темы, у главного подъезда особняка улеглись гранитные львы. Внутренние покои дома тоже были отделаны с особым великолепием - все здесь должно было отвечать самому изысканному вкусу самых высоких гостей. Изящная гранитная лестница поместилась в ротонде, декорированной мраморными колоннами. По ней гости поднимались в Зал для Празднеств с беломраморными коринфскими колоннами и плафоном, украшенным художественной росписью. А чтобы ни у кого и вовсе не оставалось сомнений о высоком полете хозяев особняка, пол одного из залов дома был вымощен мрамором из Дворца самого императора Тиберия, правившего Римом в I веке н. э.
В этом доме супруги Лавали прожили до самой смерти. Иван Степанович, как перекрестили Лаваля в России, умер 20 апреля 1846 г., его жена Александра Григорьевна — 20 декабря 1850 (родилась 18 марта 1772 года).
Благодаря природному уму и хорошему воспитанию графиня Лаваль пользовалась уважением среди высшего общества. В ее доме в Санкт-Петербурге на Английской набережной собирались поэты, писатели, любители искусства; здесь часто велись литературные беседы, зачитывались новые произведения. У Ивана Степановича и Александры Григорьевны родились сын Владимир (1804-20.4.1825) и четыре дочери: Екатерина (умерла 14.10.1854, с 1825 замужем за князем С.П. Трубецким), Зинаида (с 1823 замужем за графом Людвигом Любцельтерном), София (умерла 8.9.1871; замужем за действительным тайным советником A.M. Борхом) и Александра (замужем за действительным тайным советником С.О. Коссаковским).
Должно сказать, что после ссылки мужа, когда Екатерина Трубецкая решила ехать за ним в Сибирь, родители не только не удерживали ее, но постарались обеспечить максимальный комфорт в поездке, а затем много помогали декабристам. Правда, они не отказались от светской жизни, что вызывало косые взгляды в обществе (на сайте Павловская слобода.Веледниково).
“… Ленивец милый на Парнасе
Забыв любви своей печаль
С улыбкой дремлешь в Арзамасе
И спишь у графа де-Лаваль”.
Это стихи Александра Сергеевича Пушкина. Он посвятил их историку, писателю Александру Ивановичу Тургеневу в 1819 году. К тому времени дом Лавалей стал уже центром культурной жизни всего Петербурга. В его Выставочном зале было размещено крупнейшее в России собрание античной скульптуры. В коллекции Лаваль имелись полотна таких всемирно известных живописцев, как Рубенс, Рембрандт, Рейсдаль, Лоррен, Альбани, Бартоломео и др. Лавали собрали обширную библиотеку - 5 тыс. томов, в которую входили сочинения по истории, философии, экономике, искусству, а также собрание гравюр и географических карт.
Здесь устраивались литературные и музыкальные вечера, на которые приглашались известные в столице поэты, писатели, музыканты, художники. Гостей иной раз набиралось до шестисот человек! В салоне Лавалей Николай Михайлович Карамзин читал свою “Историю государства Российского”, юный Пушкин впервые прочитал здесь свою оду “Вольность”. Частым гостем этого приветливого дома были Николай Гнедич, Иван Крылов, Василий Жуковский, Петр Вяземский, Адам Мицкевич... Не чурались визитов к Лавалям и царствующие особы из правящего дома Романовых.
Однако грянул 1825 год. Он был поистине трагичным для семьи Лавалей. В апреле кончает жизнь самоубийством единственный их сын Владимир. А в декабре, когда в 25 метрах от дома стояли на Сенатской площади мятежные карэ, случилась драма с дочерью, Екатериной Ивановной, женой полковника С. П. Трубецкого, назначенного диктатором восстания, но так и не вышедшего на площадь в то роковое утро. Это его, тем не менее, не спасло от каторги. Вслед за мужем, буквально на следующий день последовала и Екатерина Ивановна. Ее подвиг воспел в своей поэме “Русские женщины” Н. А. Некрасов.
Замерла жизнь в особняке на набережной, не стало ни шумных балов, ни великосветских приемов. Но уже в 1828 году вновь зажглись огни былых литературных вечеров. Вновь появился Александр Пушкин, вернувшийся из шестилетней ссылки. В салоне Александры Григорьевны в присутствии П. А. Вяземского, А. С. Грибоедова, И. А. Крылова, А. Мицкевича он читал главы из своего “Бориса Годунова”.
С домом Лаваля связана и драматическая страница биографии Михаила Юрьевича Лермонтова. Здесь у него с сыном французского посла де Барантом произошла ссора, закончившаяся дуэлью. К счастью, бескровной. Барант промахнулся, Лермонтов выстрелил в воздух.
Жизнь бурлила в этом особняке - приемы, балы, литературные вечера, концерты, вернисажи... И это все продолжалось, пока были живы супруги Лаваль. Но вот скончался в 1846 году Иван Степанович, а за ним ушла в 1850 году и Александра Григорьевна. Особняк перешел в собственность средней дочери Софьи, бывшей замужем за графом А. М. Борхом. А Софья Ивановна продала особняк Соломону Полякову в 1870 году, а у того, в свою очередь, купило дом государство, и приспособило его для нужд Правительствующего Сената. Самуил Соломонович Поляков был одним из самых ярких представителей нового поколения еврейских предпринимателей, которые от традиционных еврейских занятий (откупы, ссудные операции, винная торговля) перешли к новым (железнодорожному строительству, банковскому делу) и смело вырвались за черту оседлости (сайт Евреи Петербурга.Три века истории).
Вот таково, в общем-то, мое некоторое, может, несколько растянутое, вступление. Все это мною рассказано (с чужых слов) ради того, чтобы перейти к описанию:
БОРХ Софья Ивановна (11 V 1809—8 X 1871) — дочь И. С. и А. Г. Лавалей (см.), фрейлина, с 1833 жена Александра Михайловича Борха (18 II 1804—28 VIII 1867), дипломата, камергера, церемониймейстера. Пушкин был знаком с Борх по дому Лавалей (по окончании Лицея) и петербургскому великосветскому обществу. В январе 1832 Борх писала сестре Е. И. Трубецкой в Восточную Сибирь: «Мы часто видим Пушкина и Жуковского». Б. была близка к семье Геккернов и, по словам современника, «сыграла какую-то роль» в дуэли Пушкина. Борх посвящено стихотворение И. И. Козлова «Разбитый корабль» (1832) (Фундаментальная электронная библиотека: Русская литература и фольклор).
Почему именно София Ивановна? Ибо именно с нею связан наш род Щановых по линии Иосиф - Емельян-Василий-Павел (последний – мой дед). В нашей семье добрым словом поминали помещицу, которая переселила нашу семью.. И называлась эта деревня: «СОФИЯ (Софьевка), русская деревня Большевьясского сельсовета, в 7 км к северу от села Большой Вьяс, на обоих берегах Вьяса. На 1.1.2004 – 43 хозяйства, 72 жителя. Поселена как деревня Софьевка в середине XIX века на реке Вьяс дворянкой Софьей Ивановной Борх (урожденной графиней Лаваль). В 1864 году здесь 52 двора, маслобойня. В 1926 году – центр Софийского сельсовета. В 1970-е годы работал спиртзавод. Численность населения: в 1864 – 396, 1926 – 684, 1930 – 719, 1959 – 328, 1979 – 214, 1989 – 144, 1996 – 119 жителей» (Полубояров М.С.Древности Пензенского края в зеркале топонимики. М. МГУ. 2003. Сайт Лунинский район Пензенской области). И не исключено, что наш предок Щанов подвизался у Лавалей-Борх и в Санкт-Петербурге.
И уже на сайте Пенза Православная читаем:
«Большой Вьяс (Козьмодемьянское Саранского уезда). Ныне: храм во имя свв. бессребреников Космы и Дамиана с приделом в трапезной в честь св. равноапостольного князя Владимира, каменный (раньше по левую сторону был престол во имя св. мч. Софии).
Имеются сведения, что в Авьяской (Овьяской) слободе, как назывался раньше Большой Вьяс, до церкви стояла часовня, которая упоминается в 1677 г. В 1685 г. уже говорится о деревянной церкви во имя Николая Чудотворца с приделом Космы и Дамиана. 6 ноября 7201 (1692) г. село с крестьянами и угодьями было пожаловано постельничему Гавриилу Ивановичу Головкину. В 1693 г. в церкви служили священники Федор Дмитриев и Тихон Саввин. 28 ноября 7206 (1697) г. были выданы два антиминса для освящения церкви Николая Чудотворца и придела Космы и Дамиана ее попу Иоанну. 2 ноября 1722 г. запечатан указ о строительстве вместо ветхого храма на том же самом месте деревянной церкви во имя Рождества Богородицы с теплым приделом Николая Чудотворца.
В начале XVIII в. в селе было два храма – Космодамиановский и Рождества Пресвятой Богородицы. Первый сгорел 7 ноября 1815 г. и на его месте поставили часовню. Второй храм по ветхости был в 1807 г. закрыт для богослужения, но после того, как Космодамиановская церковь сгорела, в нем возобновилась служба и продолжалась до 1830 г., до постройки нового храма, построенного тщанием помещицы графини Лаваль, который 1 ноября 1830 г. и был освящен. Два придела устраивались в 1857 г. на средства графа Александра Михайловича Борха и его супруги, Софьи Ивановны (в девичестве – Лаваль). В 1866 г. священнику Стефану Старосивильскому было объявлено архипастырское благословение за попечение о церкви» (Полубояров М.С.Древности Пензенского края в зеркале топонимики. М. МГУ. 2003. Сайт Лунинский район Пензенской области).
Таким образом, выясняем, что наш род Щановых, подвизаясь, сперва у Ивана Степановича Лаваля, а затем у его дочери – Софии Ивановны Борх, мог жить и обитать сперва не только в Большом Вьясе, но и в Санкт-Петербурге. Более того, что другие Щановы могли быть и отправлены в другие имения, в том числе и на Урал. А вот в Сибири они могли оказаться, благодаря тому, что сопутствовали родной сестре Софьи – Екатерине Ивановне:
«ТРУБЕЦКАЯ Екатерина Ивановна (21.10.1800, Санкт-Петербург — 14.10.1854, г. Иркутск), жена декабриста С.П.Трубецкого (с 12.5.1821). Дочь графа Лаваля, французского эмигранта, действительного камергера и церемониймейстера Императорского двора. Первой из жен декабристов прибыла вслед за мужем в Сибирь. В Иркутске (сентябрь 1826) около полугода отстаивала свое право последовать далее в рудники. 6.2.1827 прибыла в Благодатский рудник. Заботилась о питании и одежде узников, писала за них письма родным, облегчала нравственные страдания. На каторге в Читинском остроге и Петровском Заводе и на поселении в с. Оёк и Иркутске обеспечивала мужа и его товарищей литературой и всем необходимым, родила и воспитывала 8 детей. Похоронена у Знаменской церкви в Иркутске» (Энциклопедия Забайкалья).
В свою очередь, в статье «На западе Аптекарского острова»(сайт Квартальный надзиратель №19) находим следующее: «Прозаический отрывок Пушкина «Гости съезжались на дачу» написан летом 1829 года; при жизни поэта не публиковался. Действие происходит белой ночью, гости – «дамы и мужчины, приехавшие в одно время из театра, где давали новую итальянскую оперу». Мужчины играют в карты, дамы разглядывают литографии. «На балконе сидели двое мужчин. Один из них, путешествующий испанец, казалось, живо наслаждался прелестию северной ночи. С восхищением глядел он на ясное, бледное небо, на величавую Неву, озаренную светом неизъяснимым, и на окрестные дачи, рисующиеся в прозрачном сумраке». Дача из отрывка, как видно из пушкинских черновиков, – знаменитая дача Лавалей. Располагалась она на Аптекарском острове, примерно на месте современного Дворца молодежи. Огромный парк простирался от нынешней улицы Грота на запад до устья Карповки. Главное усадебное здание в стиле ампир построил в 1800_е годы Тома де Томон; в 1830-е Реймерс и Боссе возводят на берегу Карповки еще один дачный особняк, кухонный корпус, домик садовника и скотный двор – все это в стиле неоготики.
Александра Григорьевна Лаваль, урожденная Козицкая (1772–1850), происходила по матери от известных миллионеров-горнопромышленников Мясниковых-Твердышевых. Пушкин в примечании к четвертой главе «Истории Пугачева» писал: «Твердышев нажил свое огромное имение в течение семи лет. Потомки его наследников суть доныне одни из богатейших людей в России». В конце 1790-х годов дочь миллионерши Мясниковой-Твердышевой и бывшего статс-секретаря Екатерины II Александра Григорьевна Козицкая влюбилась во французского учителя Жана Лаваля, прозванного в России Иваном Степановичем. Лаваль (de la Valle) – француз эмигрант, приехавший в Россию в начале Французской революции. Он служил скромным преподавателем в кадетском корпусе. Александра Григорьевна – женщина волевая, с твердым характером – решает стать его законной супругой. За ссуду в 300 тысяч франков, которую Александра Григорьевна выдала нуждающемуся королю-эмигранту Людовику XVIII, Иван Степанович Лаваль в одночасье был возведен в графское достоинство. Ну а Александра Григорьевна стала графиней Лаваль. Сам Иван Лаваль с годами становится камергером, действительным тайным советником, видным чиновником Министерства иностранных дел.
После смерти старших Лавалей в 1850-е годы дача перешла в собственность их средней дочери Софьи, бывшей замужем за директором императорских театров графом А.М. Борхом. Содержать дачу Борхам стало не по средствам. Они сдавали ее внаем (здесь, в частности, проводил лето французский посол Монтебелло), а в 1860-е продали знаменитому издателю Маврикию Вольфу. В начале XX века дачный парк распродали на участки и начали застраивать». И чтобы закончить об этой даче, вновь сошлюсь на вышеупомянутю статью; «25 марта 1873 года Лев Толстой пишет Н.Н. Страхову, что толчком к новому роману послужило чтение отрывка Пушкина «Гости съезжались на дачу»: «Я невольно, нечаянно, сам не зная, зачем и что будет, задумал лица и события, стал продолжать, потом, разумеется, изменил, и вдруг завязалось так красиво и круто, что вышел роман очень живой и горячий и который ничего общего не имеет со всем тем, над чем я бился целый год». Так появилась «Анна Каренина»…
Однако вернемся в пределы Пензенские. Известно, что деревня Софиевка (Софьевка, София) появляется в середине 19 века. Как видим, распродается огромная дача. Крепостное право еще не отменено, и множество люда должно было обустроить. Может, именно в силу этого вынужденного переселения и появляется деревня София? Тогда понятна заботливость Софии Ивановны в отношении и нашего рода Щановых…Она приобретает земли рядом с родовым имением Лавалей – близ села Большой Вьяс… Впрочем, доподлинно известно, что у Борх были свои крепостные также в Вязниковском районе Владимирской губернии, а также на Урале (между прочим, София Ивановна всегда позволяла давать откупную своим крестьянам, которые становились или купцами или предпринимателями, особенно на Урале).
Наконец, нельзя не сказать о муже Софии Ивановны и его роде: Борх Александр Михайлович (1804 -1867), действительный тайный советник; директор Императорских театров, член совета Министра иностранных дел. «Эта фамилия принадлежит к числу древнейших родов в Европе. Начало свое она имеет в южной Италии (в б. королевстве Неаполитанском), где предки ее были феодальными владетелями. Оттуда она переселилась в Германию, в Вестфалию, где ей принадлежали в XII в. владетельные баронства Ла-Липп, Боркуле и Борхланд. В XIII в. одна из ветвей фамилии Борх перешла в Померанию, другая в Лифляндию, третья в Польшу, где поселилась в воеводстве Краковском. Из померанской ветви Борхов Станислав-Фабиан женат был на княжне Жоржете Померанской, дочери померанского князя Георгия и супруги его княгини Маргариты, рожд. маркграфини Бранденбургской и родной сестры владетельного князя померанского — Филиппа I. Из лифляндской ветви Бернгард Борх был гермейстером Ливонского ордена с 1477 по 1485 г. Племянник его Симон был епископом Ревельским, папским легатом в Дании и в Швеции и основал в Ревельской епархии два города: Борхгольм и Фегфейер. Из ливонской ветви Борх, переселившейся в Белоруссию, Фабиан Борх от брака с Сенявскою имел сына Гедеона-Симона, генерал-майора польских войск и сподвижника короля Иоанна Собеского. Гедеон Симон убит под стенами Вены в 1683 г. Он женат был на княжне Каролине Кетлер-Курляндской, дочери герцога курляндского Якова I. — Фабиан-Казимир Б., генерал от артиллерии Литовского княжества, был послом польским в Москве при Петре I, который его очень любил и был в переписке с ним. — Племянник Фабиана-Казимира Иоанн-Андрей, скончавшийся в 1780 году, оставил от брака с Луизою Зиберг двух сыновей: Михаила и Иосифа-Генриха. — Гр. Михаил Иванович (р. 1751 - ум. 1810 г.) был литовским великим обозным и генерал-лейтенантом и получил диплом на графское Римской империи достоинство 28 марта 1783 г. Он был женат на гр. Элеоноре Юрьевне Броун и оставил несколько сыновей и дочерей. Из сыновей его один, гр. Карл Михайлович, был витебским губ. предводителем дворянства, а другой, гр. Александр Михайлович, был обер-церемониймейстером. Брат гр. Мих. Ив., гр. Иосиф Иванович (р. 1753, ум. 1835) был полковником польских гвардейских гусар и народовой кавалерии Вел. княжества Литовского, а после присоединения Литвы к России — статский советник и витебский губ. предводитель дворянства. От брака с Анною Петровною Богомолец он оставил четырех дочерей и одного сына, гр. Михаила Осиповича, бывшего также в Витебской губ. предводителем дворянства» (электронная Энциклопедия Брокгауза и Эфрона).
Хотя имеются воспоминания, дающие далеко не лестную характеристику супругу Софии Ивановны, да к тому же, некоторые авторы присочинили ей роковую роль в смерти А.С.Пушкина через Дантеса. Поэтому привожу еще один отрывок почти полностью:
«Впервые сведения о семье Борх опубликовал. П. Щеголев в книге «Дуэль и смерть Пушкина». Софья Ивановна была одной из четырех дочерей графа И.С. Лаваля. Ее сестры - Екатерина, Зинаида и Александра давно были замужем. Первая за декабристом Сергеем Трубецким - она последовала за ним в ссылку в Сибирь. Вторая стала женой бывшего австрийского посланника в Петербурге Людвига Лебцельтерна. Самая младшая Александра в 1829 г. была выдана за графа Станислава Корвина-Коссаковского, церемониймейстера, сенатора, а с 1832 г. посланника при мадридском дворе. Софья засиделась в девицах. И когда камергер двора Александр Борх сделал ей предложение, оно было принято без раздумий. Не любовь к некрасивой двадцатичетырехлетней девице толкнула его на этот брак, а очевидный расчет, о чем он не таясь трубил повсюду. Камергер и тайный советник Иван Степанович Лаваль - француз, благополучно обустроившийся в России, был начальником Борха по министерству внешних сношений. Женитьба на дочери богатого и влиятельного при Дворе графа сулила блестящие перспективы. Его надежды оправдались, и уже через год, в апреле 1834, он получил должность церемониймейстера. А позднее - пост директора Императорских театров.... Подвизавшийся ранее на дипломатическом поприще Александр Михайлович, возможно, разбирался в политике, но театр, литература оставались для него терра инкогнито. Князь Долгоруков рассказывает об одном из его курьезов: вовсе незнакомый с литературой, а еще менее с русской, он перепутал столь интимного при дворе автора “Князя Серебряного” Алексея Толстого с каким-то бездарным писакой, сочинившим пустейшую пьесу того же названия. И желая угодить Их Императорским Величествам, распорядился выделить на ее постановку 8000 рублей серебром, тогда как для пьес хороших, изящных, отказывают в издержках под предлогом скудности казны. Брак Борха с графиней Лаваль устраивал обе стороны. София Лаваль помолвлена за Борха, и старик Лаваль не стоит на ногах от радости, а зыблется. Вчера во дворце у всенощной, с вербою и свечкой в руке, il avait l’air d’un feu follet. София Ивановна была женщиной доброй и сострадательной. Занималась благотворительностью. А с 1834 г. стала членом совета Патриотического дамского общества. Она оказалась верною супругой и добродетельной матерью. Желчный князь Петр Долгоруков очень доброжелателен к ней. В одной из своих статей в журнале “Правдивый” он упомянул о графине Борх: Она - одна из самых выдающихся русских женщин, одаренная высоким умом, проницательным в высшей мере и в то же время обаятельным, превосходным сердцем и благородным характером. Она дала доказательство своих качеств в своем поведении по отношению к своей сестре, жене князя Сергея Трубецкого, сосланного в Сибирь Николаем. Графиня Борх в течение всей ссылки была добрым ангелом своей сестры и ее семьи. Только одного этого отзыва достаточно, чтобы снять с нее обвинение в причастности к интригам Геккерена. Бесспорно, она водила знакомство с посланником и его приемным сыном. Борх была доброй приятельницей Долли Фикельмон. А Геккерен, как уже говорилось, входил в ее компанию. Конечно же, салон Фикельмон - не единственное место, где София Ивановна могла встречаться с голландским посланником и Дантесом. Известно, что Геккерен посещал также роскошный особняк на Английской набережной, принадлежавший ее матери - графине Лаваль. Не беру на себя роль адвоката Софии Борх. Просто попытаюсь с помощью сведений из дневника австрийской посланницы гр. Фикельмон смягчить категоричный приговор П. Щеголева: По всем данным, графиню С.И. Борх должно считать в лагере врагов Пушкина. Графиня Фикельмон еще до приезда в Россию была подругой сестры Софии Ивановны - доброй и сердечной Зинаиды Лебцельтерн, супруги Людовика Лебцельтерна, десять лет ( 1816-1826) бывшего посланником Австрии в Петербурге.
В ночь на 30 июня 1829 г. Фикельмоны приезжают в Петербург. Долли наносит первые визиты петербургским аристократам, в том числе и графам Лавалям. Зинаида Лебцельтерн приехала из Австрии навестить своих родных. Знакомит Долли со своими сестрами Софией и младшей Александрой, которую как раз в это время выдавали замуж за Коссаковского. Графиня Фикельмон становится обязательной гостьей на скучных вечерах у Лавалей. Их претенциозный дом шокировал ее эстетическое чувство: большой круглый зал с расписным, наподобие итальянских, потолком был наполнен античными статуями, произведениями искусства, среди них - купленные у Е.М. Хитрово в 1818 г. драгоценные этрусские вазы. В зале хозяйка проводила свои литературные вечера, а танцы обычно устраивались в маленькой гостиной, где не продохнуть от тесноты и духоты: Танцевали в узком плохо освещенном помещении. Все вокруг очень напоминает корчму, - записала Долли в дневнике 28 ноября 1829 г.Через Зинаиду Долли сближается с Софией Лаваль, завязывает с ней дружбу, становится поверенной в ее сердечных делах - уже несколько лет она была влюблена в Александра Михайловича Борха, который в конце концов женился на ней. Вот подробности этой озадачившей общество женитьбы: Александр Борх, с которым я недавно познакомилась, довольно молодой человек, с одухотворенной физиономией, но не внушает мне ни малейшей симпатии! Я очень сожалею, потому что брак его с Софией Лаваль, видимо, решен. Она любит его, его семья стремится к этому браку, но я нахожу, что он чересчур много заставляет себя упрашивать, отчего я не могу с доверием относиться к тому, что София вверяет ему свое счастье. Она столь изысканна, столь душевна, что заслуживает брака по любви, а не ради сословных интересов. Женщины слишком храбры! В сто раз лучше подавить в своем сердце нежное чувство, чем привязать к себе цепью мужчину, который не может испытывать ничего иного, кроме отягчения быть любимым, при этом сам не любя! Как ни заманчиво богатство и все выгоды предстоящего брака, Борх все еще не решается закабалить себя на всю жизнь женитьбой на нелюбимой женщине. В январе 1833 г. он пошел на попятную. София была в отчаянии, а вместе с ней и ее родители. К оскорбленной гордости примешивалась боль за страдания любимого чада. Родные Борха не одобрили его поступок. Граф Лаваль пустил в ход всевозможные уловки, чтоб переубедить жениха. И преуспел. В конце марта того же года было оповещено о помолвке.«Брак Софи Лаваль с Борхом, так, казалось, бесповоротно расстроенный два месяца назад,<…> решен окончательно и оповещен. Желаю большого счастья этой доброй и чудесной Софи. Она сейчас в опьянении от радости, потому что любит его с 14и лет, но я довольно невысокого мнения о мужчине, публично заявившего, что не любит ее и никому не позволит принудить себя к этому браку, но рассудив, что он выгоден для его карьеры и принесет богатство, теперь женится на ней! Бедные женщины! Как они безрассудны!» – запись в дневнике Фикельмон 26 марта 1833 г.
Наконец состоялось бракосочетание. «Странным на этой свадьбе казалось отсутствие необходимых сосредоточенности и взволнованности во время церемонии венчания. Вместе с другими я присутствовала и в католической церкви. Счастье Софии в этот день было похоже на сумасшествие, и в столь торжественный момент она, наверное, ничего другого, кроме радости, не ощущала. То улыбалась, то смеялась, когда произносилось брачное благословение. Если счастье в состоянии лишить человека рассудка, то с ней это легко случилось. Она вышла замуж 30 апреля. После этого я виделась с ней у них в доме. Борх произвел на меня лучшее впечатление. Хотя он от никого и не скрывал, что женится на Софии, так сказать, из снисхождения, то по крайней мере хорошо с ней держится», - записала Долли 18 мая 1833. Это последняя запись о Софии Борх в дневнике Фикельмон. Затем ее имя лишь вскользь упоминалось в связи с теми или иными светскими событиями. Долли по-прежнему продолжала бывать у Лавалей, где теперь жили и молодые. Этот скучный дом стал для нее еще менее привлекательным с воцарением в нем несимпатичного ей Александра Борха.
Возможно, что сострадательная представительница совета Патриотического дамского общества проявила сочувствие к раненому и отданному под суд Дантесу, горячо интересовалась им и даже передала находившемуся под арестом Жоржу привет. Допустим, что так оно и было. Но разве справедливо на основании одного этого факта причислять ее к числу врагов Пушкина? И делать следующий уже более глубокий вывод: она и была одной из тех дам, на которых ссылается Геккерен в письме к Нессельроде, - высокопоставленных и бывших поверенными всех моих тревог, которым я день за днем давал отчет во всех моих усилиях порвать эту несчастную связь. Одна из них определена - графиня Нессельроде. Гадают о другой – «графине Софии Б». Интуиция и факты, которыми мы располагаем, позволяют с большей достоверностью назвать второй «поверенной» Геккерена графиню Софию Бобринскую. А Софию Борх окончательно вычеркнуть из списка кандидаток в «Супруги Дантеса». Все, что мы знаем о ней, делает это предположение абсурдным» (Pushkin-book.ru. Сайт Светланы Мрочковской-Балашовой: Тайная спруга Дантеса»).
Вот такие светские страсти кипели в Санкт-Петербурге. К сожалению, ничего большего пока не удалось найти о благодетельнице рода Щановых и ее мужа Александра Михайловича Борха. Скажу только, что она похоронена на Новодевичьем кладбище Воскресенского Новодевичьего монастыря в Санкт-Петербурге. Ее могила с левой стороны на 4-ом участке, между 1-й и 2-й дорожками; семейное захоронение: она рядом с могилой графини Александры Борх(1840-1859), видимо, ее дочери… Чудом сохраненный мраморный саркофаг. У которого однажды и я остановился. Подивился тогда чудной фамилии…не ведая, что Господь привел к той, которая так близко связана с нашим родом…
И теперь предельно ясно, почему наша фамилия звучала и даже звучит по-прежнему в Софии с ударением на О…на французский манер…
И на сегодня досконально известно, что Щановы трудились у графини Софии Ивановны Борх-Лаваль и Александра Михайловича Борх. А до этого, по всей вероятности, у Ивана Степановича Лаваля и его жены Александры Григорьевны. Однако это никак до сих пор не открывает тайну происхождения рода Щановых и этимологию нашей фамилии. Тем не менее то, что стало известно ныне изженило мой скептицизм в отношении семейного предания о связи нашего прадеда Щанова с семьей Лаваль-Борх.
Святая Пасха, память святых благоверных князей Бориса и Глеба. 2008 г.
г. Лысково, Нижегородское Поволжье.
