Елизавета Воронцова: просветительница и меценат

Имя этой женщины долгие годы пребывало в забвении. А если вспоминалось, то, как правило, в связи с ее взаимоотношениями с поэтом Александром Пушкиным. Некоторые любители «клубнички» и по сей день распространяют досужие вымыслы об этой стороне личной жизни графини. Кем же в действительности являлась супруга Новороссийского генерал-губернатора и Полномочного наместника Бессарабской области Михаила Воронцова, удостоенная в 1838 году титула статс-дамы?

…Элиз Браницкая родилась 8 сентября 1792 года в Варшаве в семье преуспевающего польского магната. Ее отец - Франциск Ксаверий Браницкий (он называл себя на русский манер - Ксаверием Петровичем) -  являлся коронным гетманом Речи Посполитой. Он был награжден орденами Андрея Первозванного и Белого Орла. Мать (в девичестве Энгельгард) – племянница всесильного вельможи князя Григория Потемкина. Юная Браницкая детство и юность безвыездно провела в загороднем родительском имении, получив прекрасное домашнее образование и аристократическое воспитание.
Она впервые выехала за границу в 1819 году и во время путешествия по Франции в 1819 году познакомилась в Париже с обаятельным и богатым 37-летним графом Михаилом Семеновичем Воронцовым, прославленным боевым генералом, командующим оккупационным корпусом русских войск. Вспыхнувший бурный роман между богатой польской красавицей и не менее богатым молодым русским генералом очень быстро завершился бракосочетанием. Венчание состоялось в одной из церквей Парижа. Обручальное кольцо, которое в тот день Елизавета Ксаверьевна надела на безымянный палец мужа, было снято только через 37 лет — 6 ноября 1856 года. В этот день семейный врач Воронцовых констатировал смерть графа.
Муза великого поэта?

Да, Елизавета Воронцова была красива, богата, образована... Но со временем в ней открылись и другие, не менее важные качества: доброта, ровные отношения с окружающими ее людьми - вне зависимости от социального положения - и безусловное чувство долга. Именно последнее качество сыграло значительную роль в ее отношениях с супругом, чьим единомышленником и помощником она оставалась до последних дней. «Вот чета редкая! – написал в восхищении Александр Яковлевич Булгаков. – Какая дружба, согласие и нежная любовь между мужем и женою!..».
И в то же время пресса и Интернет до сих пор полны слухов и домыслов о личной жизни Елизаветы Ксаверьевны. Кое-кто даже пытается проводить параллели между фактом рождения у Воронцовых смуглолицей дочери Софии, умершей в детском возрасте, и сюжетом повести Александра Пушкина «Арап Петра Великого» (помните чернокожего малыша – плод тайной любви графини и арапа?). Совершенно не имея желания вступать в явно бессмысленную полемику с подобными «знатоками», приведу высказывание авторитетнейшего историка русской литературы Михаила Гершензона: «Пушкин, долго ли, коротко ли, был влюблен в графиню  Воронцову. Существование каких-нибудь интимных отношений между ними приходится решительно отвергнуть». Кстати, видный одесский краевед Олег Губарь после длительных архивных исследований пришел к такому же категорическому выводу: «Никакого романа Графини и Поэта решительно не было и быть не могло». А вот то, что Екатерина Воронцова могла оказаться прообразом Татьяны Лариной, очень похоже на правду…

В описываемое время в одесском высшем обществе блистали истинные красавицы – Каролина Собаньская, Амалия  Ризнич, графиня Потоцкая, но Елизавета Воронцова в этом созвездии явно оказалась мега-звездой. Послушаем на этот счет известного мемуариста, служившего в канцелярии Михаила Воронцова, Филиппа Вигеля: «Ей было уже за тридцать лет, а она имела все право казаться молоденькой… В ней не было того, что называют красотою, но быстрый, нежный взгляд ее миленьких, небольших глаз пронзал насквозь; улыбка ее уст, подобной которой я не видал, так и призывает поцелуи»…
Обладая значительными собственными средствами, Воронцова тратила огромные средства на благотворительные цели. Так, в течение только первых трех лет пребывания в Одессе Елизавета Ксаверьевна отдала на нужды благотворительности 500 тысяч рублей, а в общей сложности этой женщиной на Одессу было пожертвовано три миллиона личных сбережений. Поистине, «бешеные деньги»! Эти средства позволили создать сиротский дом для малолетних, школу для глухонемых, Женское общество призрения нищих, лечебницу для приходящих, обеспечивающую медицинским обслуживанием беднейшие слои населения, а также Александровский детский приют, Богадельню для сердобольных сестер...
Екатерина Ксаверьевна являлась создательницей Общества призрения и милосердия и 43 года была председателем Женского благотворительного общества. После смерти мужа вдовствующая княгиня целиком отдалась благотворительной деятельности, навсегда распрощавшись со светской жизнью. Уже в преклонном возрасте она была удостоена ордена Святой Екатерины.
Благодарность бывает разная...

Род Воронцовых кончился (если иметь в виду прямых наследников) на Семене Михайловиче - единственном сыне Михаила Семеновича и Елизаветы Ксаверьевны. Он остался жить в Одессе, служил городским головой с 1863 по 1867 годы. Был женат на Марии Васильевне Трубецкой. Детей у них не было…
Скончалась княгиня на 88-м году жизни 25 апреля 1880 года, почти на четверть века пережив Михаила Семеновича. Похоронили Елизавету Ксаверьевну рядом с мужем в Кафедральном Спасо-Преображенском соборе. В приснопамятном 1936 году, когда варварски сначала разграбили, а затем взорвали собор, останки супругов Воронцовых были выброшены из него и похоронены горожанами на окраинном Слободском кладбище, но почему-то не рядышком, а метрах в двадцати друг от друга. Однако, хоть и с опозданием, справедливость восторжествовала. Поздней осенью 2005 года состоялось торжественное перезахоронение в возрожденном Соборе останков благороднейших граждан Одессы – Светлейшего князя Михаила Воронцова и его супруги. Теперь они опять вместе...
Почти 100 лет одна из одесских улиц называлась в честь нашей героини Елисаветинской, пока в начале 1920-х не была переименована в улицу Щепкина – не в память о великом актере, как полагают многие, а в честь его внука Евгения Николаевича, губернского комиссара просвещения. А что полезного сделал для Одессы этот комиссар?.. Не удивительно, что в конце концов эту улицу снова переименовали в Елисаветинскую.

Анатолий Горбатюк

Ольга Видова, доктор филологических наук

Миф: отношения А.С. Пушкина с Е.К. Воронцовой и Реальность: А.С. Пушкин и В.Ф. Вяземская

До сих дней устойчиво держится легенда о любви А.С.Пушкина и графини Е.К.Воронцовой. Несмотря на предпринятые попытки Г.П.Макогоненко1 разрушить ее, она продолжает жить в пушкинистике.

Однако при ближайшем рассмотрении фактов, связанных с графиней и ее отношением к Пушкину, мы не находим даже малейшего намека на легендарные предания. Больше того, вместо Воронцовой обнаруживается другая женщина — княгиня Вера Вяземская.

Пушкин познакомился с Верой Вяземской летом 1824 года в Одессе, куда она приехала с маленьким сыном и дочерью. Хотя Вяземские и были очень богатыми людьми, но, приехав в разгар сезона, княгине удалось снять лишь маленькую хибарку над самым морем.

Пушкинисты, анализируя жизнь Александра Сергеевича в Одессе, сосредоточивали свое внимание на дворце Воронцовых, даче Рено, расположенной на высоком берегу, на обрыве, и совершенно не обращали внимания на то, что и княгиня Вяземская летом 1824 года также жила рядом. От дачи Воронцовых с обрыва сбегала к морю крутая тропинка. Это обстоятельство служило доказательством того, что Пушкин, якобы, посвятил элегию 1824 года «Ненастный день потух…», где обыгрывается местонахождение возлюбленной, Елизавете Ксаверьевне Воронцовой. А уже на основе того, что эта элегия передает в подробностях интимные отношения поэта с некоей женщиной, был выстроен сценарий отношений Пушкина с графиней. Достаточно исследователям было увязать скудную информацию современников Пушкина о том, что поэт с Воронцовой и Вяземской однажды прогуливался по берегу моря и они были окачены волной и промокли до нитки, что дача Воронцовой находилась на высоком берегу, как появился ряд работ, посвященный романтической, причем взаимной любви поэта и графини. Заметим, что Вера Федоровна Вяземская, хотя и была третьей на этой прогулке, явно не привлекала внимания пушкинистов, несмотря на титул княгини. Гораздо интереснее было объяснить высылку Пушкина из Одессы в Михайловское, которая произошла по ходатайству графа Воронцова, ревностью обманутого мужа, нежели другими обстоятельствами. И возник миф о Воронцовой, ее значении в жизни Пушкина.

Вот время: по горе теперь идет она

К брегам, потопленным шумящими волнами;

Там, под заветными скалами,

Теперь она сидит, печальна и одна…

И никто из исследователей всерьез не отнесся к взаимоотношениям Пушкина с княгиней Верой Федоровной Вяземской. Конечно, графиня Елизавета Ксаверьевна Воронцова была более интересным объектом, так как княгиня Вера Вяземская была, во-первых, женой друга Пушкина, во-вторых, не была так привлекательна, как Элиза Воронцова.

Между тем есть свидетельство самой Вяземской о том, в каких условиях она жила в Одессе. В письмах к мужу она подробно описывает свой быт: «Чтобы добраться до дому, мне надо последние полверсты идти домой пешком, так как хутор стоит на такой круче, куда никакой экипаж не может подняться».

Обратим внимание на то, что Вера Федоровна жила на такой «круче, куда никакой экипаж не может подняться». А это означает, что ей волей или неволей, но приходилось идти по горе, прежде чем куда-либо попасть — к морю ли, в город ли.

Надо сказать, что отношения ее с мужем не были обычными: супруги терпимо относились к увлечениям друг друга, делились своими впечатлениями, и это в какой-то степени даже укрепляло их брак.

Почему на этом заостряем внимание? Дело в том, что в пушкинской элегии «Ненастный день потух…» есть такие знаменательные строки:

Вот время: по горе теперь идет она

Но поскольку Вяземская, как и Воронцова, также жила на горе, то у пушкинистов уже появляется выбор: так кто же из женщин шел по горе: графиня Воронцова или княгиня Вяземская?

При ближайшем рассмотрении фактических данных, оставленных Верой Федоровной в письмах к мужу, можно уверенно сказать, что это именно Вера Федоровна Вяземская идет по горе, прежде чем спуститься к морю, либо поехать в город. Но если это так, то элегия «Ненастный день потух…» отнесена может быть вовсе не к Воронцовой, а к Вяземской!

Так кому все же была посвящена эта элегия? От ответа зависит либо продолжение, либо крах легенды о любви Пушкина к графине Воронцовой.

По общему мнению биографов и исследователей пушкинского творчества, Пушкин, для которого любовь и поэзия составляли смысл жизни, был в эту пору влюблен сразу в трех женщин. Об этом сообщает нам в письме к своему мужу Вера Вяземская.

15 июля 1824 года она пишет: «У меня для развлечения есть романы — итальянские спектакли и Пушкин, который скучает гораздо больше, чем я: три женщины, в которых он влюблен, уехали. <…> К счастью, одна из них на днях приезжает»2.

А 25 июля Вяземская констатирует: «Графиня Воронцова и Ольга Нарышкина вернулись два дня тому назад. Мы постоянно вместе и гораздо более сдружились»3.

Кстати, во втором Дон-Жуанском списке Пушкина есть имя Ольга. Вряд ли это была Ольга Масон, как неоднократно подчеркивали пушкинисты, это могла быть и Ольга Нарышкина. Вполне вероятно, вернулись не одна, а две женщины, о которых пишет Вяземская4.

27 июля в письме к мужу Вяземская акцентирует внимание на том, что она, графиня Воронцова и Ольга Нарышкина неразлучны. Ольга Нарышкина доводилась родственницей графине Воронцовой. Иными словами, эти три женщины настолько часто появляются вместе, будь то будни или праздники, что их вполне можно считать подругами. Даже к Пушкину они, заметьте, а не одна графиня Воронцова, как это часто преподносят пушкинисты, относятся с одинаковым участием: «Мы все еще не знаем, что ждет Пушкина»5, — пишет в том же письме к мужу княгиня Вера. А это означает, что наша версия об увлечении Пушкина и Ольгой Нарышкиной вполне жизнеспособна. По свидетельству современников, всем, кто общался с нею, выпадало и очароваться ею, настолько она была хороша. Очевидно, и Ольга Нарышкина была на стороне Пушкина.

А еще ранее, 11 июля 1824 года, Вера Вяземская рассказывает мужу еще один знаменательный эпизод из своей одесской жизни: «… я помещаюсь на громадных камнях, ушедших в море, я смотрю, как волны разбиваются у моих ног, иногда я не нахожу храбрости ожидать девятый вал, когда он приближается слишком поспешно; я тогда стараюсь убежать еще поспешнее и возвращаюсь минутой спустя…»6

Заметим, что строфа XXXIII Первой главы «Евгения Онегина» определенно посвящена этой прелестной сценке:

Я помню море пред грозою:

Как я завидовал волнам,

Бегущим бурной чередою

С любовью лечь к ее ногам!

Как я желал тогда с волнами

Коснуться милых ног устами!

«Вот строфа, которой я вам обязан», — пишет Пушкин уже из Михайловского, обращаясь к Вере Вяземской7. Наверное, не стоит опровергать свидетельство самого поэта в отношении того, кому посвящена эта строфа. Это факт, и его следует принимать как данность.

Интересно, что В.Набоков справедливо увязывал колорит сцены строфы XXXIII Первой главы «Онегина» с аналогичной в отрывке «За нею по наклону гор», считая, что восхищение прелестными ножками графини привело к тому, что Пушкин переработал этот отрывок в строфу XXXIII:

За нею по наклону гор

Я шел дорогой неизвестной,

И примечал мой робкий взор

Следы ноги ее прелестной.8

И здесь возникает гора, по которой движется желанная Пушкину женщина.

Превратив отрывок в строфу XXXIII Первой главы «Евгения Онегина» — «Я помню море пред грозою», Пушкин тем самым дал понять современникам, что ему очень дороги эти воспоминания.

Можно было бы полностью согласиться с Набоковым, если бы он не отнес «ножки» к графине Воронцовой, что, на наш взгляд, очень спорно.

Скорее всего, имеются в виду не ножки графини Елизаветы Ксаверьевны Воронцовой, а ножки княгини Веры Федоровны Вяземской. Именно она, по свидетельству самого поэта, является адресатом строфы XXXIII Первой главы «Евгения Онегина», а значит — и аналогичных лирических произведений: элегии «Ненастный день потух…» и отрывка «За нею по наклону гор».

Как бы ни хотелось, чтобы эти строки имели отношение к Марии Раевской (Волконской) или Элизе Воронцовой, но свидетельство самого Пушкина нам важнее, чем домыслы пушкинистов, построивших версию отношений поэта с графиней Воронцовой на одной фразе Вяземской к мужу: «…нам довелось вместе с графиней Воронцовой и Пушкиным дождаться и быть окаченными так обильно, что нам пришлось менять одежду». Это так же безосновательно, как и связывание этих строк с именем Марии Волконской, которая однажды, прочитав «Евгения Онегина», сделала в своем дневнике запись: «Увидя море, мы приказали остановиться, и вся наша ватага, выйдя из кареты, бросилась к морю любоваться им. Оно было покрыто волнами, и, не подозревая, что поэт идет за нами, я стала, для забавы, бегать за волной и вновь убегать от нее, когда она меня настигала!... Пушкин нашел эту сцену такой красивой, что воспел ее в прелестных стихах, поэтизируя детскую шалость; мне было только 15 лет»9.

Мария Раевская почему-то решила, что сцена, изображенная в «Онегине», та самая, что воспроизведена в ее дневнике. Но это не так. Нет ничего «детского» в изображении чувств к женщине, воспеваемой в этих сценках жизни поэта на юге, женщине, к ногам которой волны бежали «бурной чередою». А если обратиться к черновым записям этой строфы, согласно которым волны ложились к ногам женщины, стоящей «под скалами», а не бегущей по берегу и играющей с волнами у кромки моря, то скорее прав Л.Н.Гроссман, указывающий на то, что в этой знаменитой строфе «Онегина» нет никакого конкретного описания игры девочки с морским прибоем и грациозная картина, запечатленная М.Н.Волконской, не имеет ничего общего с байронической мариной, зарисованной Александром Пушкиным10.

Итак, строфа XXXIII Первой главы «Онегина», по признанию самого же Пушкина, посвящена Вере Федоровне Вяземской. Лучше самого поэта никто не может знать о том, кем в эту пору восхищался автор «Онегина». А он прямо называет Веру Вяземскую, подчеркивая, что строфа XXXIII возникла под ее влиянием, а следовательно, и посвящена ей. Это ее образ преследовал Пушкина в момент создания строфы.

Увидев за поэтическими строками Веру Вяземскую, мы тем самым способствуем развенчанию двух мифов — об «утаенной» любви Пушкина к Марии Николаевне Раевской-Волконской и страстном романе с Елизаветой Ксаверьевной Воронцовой.

Действительно, о Воронцовой мы узнаем очень немногое, Вяземская очень сдержанно комментирует отношение к ней поэта. Больше она пишет в письмах к мужу о себе и своих отношениях с Пушкиным.

16 июня «Каждый день у меня бывает Пушкин. Я его усердно отчитываю»11.

20 июня «Я начинаю думать, что Пушкин менее дурен, чем кажется»12.

23 июня «Какая голова и какой хаос в этой бедной голове! Часто он меня ставит в затруднение, но еще чаще вызывает смех»13.

Надо сказать, что Воронцова и Вяземская подружились не случайно: обе, каждая по-своему, были обаятельными, прелестными, очаровательными. Обе были моложавы, смотрелись намного младше своих лет. В силу своего обаяния имели массу поклонников, которых часто не воспринимали серьезно.

«У нас сложились совсем простые отношения с графиней Воронцовой, и я постараюсь, чтобы это и дальше шло так же, потому что она очаровательна»14, — писала мужу Вера Федоровна.

Воронцова и Вяземская не были, по мнению современников, красавицами, но они обладали необыкновенной прелестью и живостью лица. Облик Воронцовой отличался аристократизмом в высшем смысле этого слова. Манера держаться, приятная улыбка, очарование взгляда придавали ее тонким чертам особенный шарм. Гордая посадка великолепно вылепленной головы с чудесными густыми волосами, спускавшимися завитками вдоль ее лица, стройная лебединая шея на чудесно очерченных плечах — все располагало к тому, чтобы плениться ею. «Все ее существо было проникнуто такою мягкою, очаровательною, женственной грацией, такою привлекательностью, таким неукоснительным щегольством, что легко себе объяснить, как такие люди, как Пушкин, герой 1812 года Раевский и многие, многие другие без памяти влюблялись в княгиню Воронцову», — вспоминал Владимир Соллогуб15.

А вот характеристика Ф.Ф.Вигеля В.Ф.Вяземской: «Не будучи красавицей, она гораздо более их нравилась: немного старее мужа и сестер, она всех их казалась моложе. Небольшой рост, маленький нос, огненный, пронзительный взгляд, невыразимое пером выражение лица, грациозная непринужденность движений долго молодили ее. Смелое обхождение в ней казалось не наглостью, а остатком детской резвости. Чистый и громкий хохот ее в другой казался бы непристойным, а в ней восхищал; ибо она скрашивала и приправляла его умом, которым беспрестанно искрился разговор ее»16.

Но особенно Ф.Ф.Вигель был очарован Е.К.Воронцовой. И это не было лестью жене его начальника графа Воронцова, а слова подлинного восхищения: «Ей было уже за тридцать, а она имела все права казаться еще самою молоденькою. Со врожденным польским легкомыслием и кокетством желала она нравиться, и никто лучше нее в том не успевал. Молода была она душою, молода и наружностью. В ней не было того, что называется красотою, но быстрый, нежный взгляд ее маленьких глаз пронзал насквозь; улыбка ее уст, которой подобной я не видал, казалось, так и призывает поцелуи»17.

Пушкин, увидев однажды Воронцову, не стал исключением из правил. В его рукописях стал появляться образ женщины с ярко выраженными чертами Елизаветы Ксаверьевны. Подчеркивались ее прекрасного рисунка шея и великолепные плечи, стройная изящная фигуры. Есть и прелестная зарисовка ее лица, обрамленного кудрями, высокой шеи и покатых плеч, задрапированных материей. Но Пушкин всегда зарисовывал тех, кто в какой-то важной для него степени привлекал внимание. Конечно, это еще не повод строить какие-то серьезные предположения по поводу отношений поэта с этими людьми.

Между тем Г.П.Макогоненко еще в 70-х годах XX столетия уже развенчивал миф о Воронцовой. А он, в принципе, основательно задевает честь Елизаветы Ксаверьевны: якобы от Пушкина у нее родился темнокожий ребенок, девочка; якобы графиня писала письма поэту в Михайловское, куда он был выслан из Одессы по желанию ее мужа графа Михаила Воронцова. Якобы их соединяла страстная любовь, отголоски которой отчетливо просматривались в ряде элегический произведений: «Ненастный день потух…», «Сожженное письмо», «Желание славы», «Храни меня, мой талисман…», «Талисман».

Г.П.Макогоненко доказывает, что Воронцова не имела и не могла иметь любовных чувств к Пушкину, что отношения их были односторонними, лишь поэт мог быть ею очарованным18.

И писем Воронцова не посылала Пушкину, и он ей не писал.

Однако письма в Михайловское приходили. От кого же? Оказывается, от княгини Веры Федоровны Вяземской. Она писала Пушкину в Михайловское, как и он ей.

Но нет ни одного свидетельства современников Пушкина о том, что кто-то еще из женщин присылал письма поэту, когда он находился в северной ссылке.

Некоторые исследователи ссылаются на загадочные строки в письме Александра Раевского к Пушкину из Александрии близ Белой Церкви, имения Воронцовых, от 21 августа 1824 года, написанные через 10 дней после отъезда поэта в Михайловское: «…а сейчас расскажу вам о Татьяне. Она приняла живейшее участие в вашем несчастии; она поручила мне сказать всем об этом, я пишу вам с ее согласия, ее нежная и добрая душа видит лишь несправедливость, жертвой которой вы стали; она выразила мне это со всей чувствительностью и грацией, свойственными характеру Татьяны».

Александр Раевский, по признанию его отца, а значит — и всех его родственников, питал «несчастную страсть» к графине Воронцовой, которая вовлекла его из ревности в «неблаговидные поступки». Была скандальная история, которая охладила родственные отношения Н.Н.Раевского с семьей Воронцовых. Основанием явилось то, что Александр Раевский, остановив на улице карету графини Воронцовой, «наговорил ей дерзостей».

Если «Татьяна» — это Е.К.Воронцова, то тон письма говорит об отсутствии близости графини с Пушкиным. Иначе бы она не воспользовалась таким посредником как Александр Раевский.

Но есть и иное мнение пушкинистов. Под «Татьяной» подразумевалась Наталья Кочубей.

В мае 1825 года уже Николай Раевский писал Пушкину из Белой Церкви, говоря о том, что отец и мать «вашей графини Натальи Кагульской» уже неделю как находятся здесь». А за 9 дней до этого письма поэту Николай Раевский писал из Тульгина своему брату Александру: «Вы не сообщаете мне никаких новостей с тех пор, как находитесь в Белой Церкви. Вот что я могу сказать вам наиболее интересного: я представлялся Кочубеям, проезжая здесь, и только что вернулся из паломничества в Антоновку».

П.Губер в свое время не случайно сделал вывод, исследуя это письмо, о том, что пушкинская Наталья — это Наталья Викторовна Кочубей.

Следовательно, о ней, на наш взгляд, могла идти речь под именем «Татьяна».

30 марта 1819 года вблизи Кагульского памятника (в Петербурге) Пушкин встретил Наталью. Какую? Кочубей? Апраксину? Вот черновой набросок 1819 года:

… она при мне

Красою нежной расцветной

Я был свидетель умиленный

Ее младенческих забав.

Она цвела передо мною,

Ее чудесной красоты

Уже угадывал мечтою

Еще неясные черты.

И мысль об ней одушевила

Моей цевницы первый звук.

Вот у памятника — небольшой стихотворный отрывок:

Воспоминаньем упоенный,

С благоговеньем и тоской,

Объемлю грозный мрамор твой,

Кагула памятник надменный!

Меня воспламеняют ныне…..

Пушкина «воспламеняют ныне» не подвиги. Он предается с упоением вблизи этого памятника иным воспоминаниям, не связанным с этим памятником. У памятника была встреча с Натальей. Не случайно в письме прозвучало: Наталья Кагульская. То есть Наталья Кочубей. Девушка, затем княжна. В «Онегине» — Татьяна — девушка, затем Татьяна — княгиня.

Каковы же были истинные отношения Веры Федоровны с Александром Сергеевичем в Одессе?

1 августа 1824 года Вера Вяземская пишет мужу письмо: «Приходится начать письмо с того, что меня занимает сейчас более всего, — со ссылки и отъезда Пушкина, которого я только что проводила до верха моей огромной горы, нежно поцеловала и о котором я плакала, как о брате, потому что последние недели мы были с ним совсем как брат с сестрой. Я была единственной поверенной его огорчений и свидетелем его слабости, так как он был в отчаянии от того, что покидает Одессу, в особенности из-за некоего чувства, которое разрослось в нем за последние дни, как это бывает. Не говори ничего об этом, при свидании мы потолкуем об этом менее туманно, есть основания прекратить этот разговор. Молчи, хотя это очень целомудренно, да и серьезно лишь с его стороны… Я проповедую ему покорность судьбе, а сама не могу с ней примириться, он сказал мне, покидая меня, что я была единственной женщиной, с которой он расстается с такою грустью, притом, что никогда не был в меня влюблен»19.

А между тем стихи Пушкина говорят о другом:

Все кончено: меж нами связи нет,

В последний раз обняв твои колени,

Произносил я горестные пени.

«Все кончено», — я слышу твой ответ.

Мысленно переносясь в будущее, он не обольщается в отношении дальнейшей их связи:

Обманывать себя не стану вновь,

Тебя тоской преследовать не буду,

Прошедшее, быть может, позабуду —

Не для меня сотворена любовь.

Ты молода: душа твоя прекрасна,

И многими любима будешь ты.

К своему психологическому состоянию во время расставания с возлюбленной Пушкин еще раз вернулся в «Евгении Онегине», куда он заносил все самые яркие свои впечатления:

Я вспомню речи неги страстной,

Слова тоскующей любви,

Которые в минувшие дни

У ног любовницы прекрасной

Мне приходили на язык.

И еще:

Погасший пепел уж не вспыхнет,

Я все грущу, но слез уж нет,

И скоро, скоро бури след

В душе моей совсем утихнет…

Что здесь важно узнать: Вера Вяземская была единственной в Одессе женщиной, с которой поэту было трудно расставаться. Что он в отчаянии, так как в последние дни пребывания в Одессе разрослось его чувство к какой-то женщине. Судя по намекам, мы можем только догадываться, к кому обращено это чувство. Конечно, к Вере Федоровне Вяземской. Не случайно эту мысль высказал ее муж в ответном письме. Уж опытного в любовных делах Петра Вяземского невозможно было провести. Напоминаем, что отношения супругов не были обычными20.

Так что как ни красив мифологический роман Пушкина с графиней Воронцовой, но в реальной жизни ему места нет. Можно поставить точку в отношении поэта к Воронцовой и вновь обратиться к Вере Вяземской.

В октябре 1824 года Пушкин пишет княгине Вяземской: «Прекрасная, добрейшая княгиня Вера, душа прелестная и великодушная! Не стану благодарить Вас за ваше письмо, слова были бы слишком холодны и слишком слабы, чтобы выразить вам мое умиление и признательность… Вашей нежной дружбы было бы достаточно для всякой души менее эгоистичной, чем моя; каков я ни есть, она одна утешила меня во многих горестях и одна могла успокоить бешенство скуки, снедающей мое нелепое существование»21.

«Сожженное письмо» вполне может быть навеяно письмами Вяземской.

Прощай, письмо любви, прощай! Она велела…

Как долго медлил я, как долго не хотела

Рука предать огню все радости мои!..

Но полно, час настал: гори, письмо любви.

Где-то там протекала бурно и ярко ее жизнь, и тихо, мирно тянулись дни для поэта, заточенного в Михайловском. Вспомним строки из письма Веры Федоровны Вяземской мужу от 1 августа 1824 года: «У меня сплин, не знаю, что такое, но эта высылка, преследования неизвестно с чьей стороны, с чего и почему, переполняют меня смутной тревогой…»

Слезы, муки,

Измены, клевета, все на главу мою

Обрушилося вдруг…

Оторванный от любимой, поэт боится потерять ее навсегда, боится забвения и потому с огромной силой стремится к славе:

Желаю славы я, чтоб именем моим

Твой слух был поражен всечасно, чтоб ты мною

Окружена была, чтоб громкою молвою

Все, все вокруг тебя звучало обо мне.

(«Желание славы»)

Вера Федоровна любила нравиться, любила вызывать к себе любовь и рассказывать об этом своему мужу. В свою очередь и ее муж Вяземский ей поверял свои чувства, возникающие во время ухаживаний за другими женщинами.

По свидетельству А.А.Муханова, с которым у Веры Федоровны был в прошлом роман, во время новой их встречи в ноябре 1825 года, Вяземская «силилась пробудить усопшие чувства», на что он в ответ ей достаточно красноречиво дал понять: «в душе моей одно волненье, а не любовь пробудишь ты». И вот что важно: дальнейшие отношения Вяземской и Муханова были чрезвычайно дружескими.

Знаменательно, что Пушкин, вернувшись в Москву из ссылки, пытался возобновить отношения с Вяземской. В письме к ней от 3 ноября 1826 года поэт называет С.П. — своим добрым ангелом, но другую — своим демоном, поставив при этом многоточие. На что Вяземская кокетливо отвечает: «Добрый ангел и демон дерутся ли еще около вас? Я полагаю, что вы уже давно их отогнали. Кстати, вы так часто меняли предметы, что я уже не знаю, кто же другая. Муж мой уверяет меня, что я надеюсь, что это — я … Но я рассчитываю на вашу дружбу»22. Веру Вяземскую выдает слово «уже»: «Я уже не знаю, кто же другая». То есть подтекст такой: «Вы так часто меняете свои привязанности, что я уже и не знаю, кто сегодня у вас другая, хотя прежде ею была я».

Так на основании свидетельств самого Пушкина, поэтических и эпистолярных, возникает канва реальных отношений поэта с княгиней Вяземской. Их встречи, чувства, переписка из Михайловского служат мощным доказательством отсутствия любовных отношений А.С.Пушкина с графиней Е.К.Воронцовой.

Вера Федоровна Вяземская оказалась той самой женщиной, вокруг которой крутились все мысли Пушкина, когда он уезжал в Михайловское. Не следует забывать о том, что княгиня была обаятельной, любила создавать романы и при этом старалась оставаться в дружеских отношениях со многими мужчинами. Андре Моруа все же был прав, говоря о том, что лучшие друзья — это бывшие любовники. Намеки со стороны современников Пушкина были. Но пусть это останется тайной. Важно другое: Пушкин и Вяземская действительно до самой смерти поэта оставались друзьями.

А что же было у Пушкина с графиней Воронцовой? Очевидно, восхищение, временное увлечение, перешедшее позже в глубокое уважение.

Так при ближайшем рассмотрении жизни Пушкина в Одессе перед самой его высылкой в Михайловское в силу особых отношений с Верой Федоровной Вяземской, чему свидетельством явилась переписка Пушкина, Вяземской и Вяземского, красивый миф о любви поэта к Воронцовой, к сожалению, не выдержал испытания реалиями жизни и развеялся как дым.

1. Макогоненко Г.П. Творчество А.С.Пушкина в 1830-е годы (1830–1833). Л., 1974.

2. Пушкин А.С. Письма. В 3 т. М.; Л., 1928. С.340.

3. Остафьевский архив князей Вяземских / Ред. В.Саитов и В.Шеффер. В 4 т. СПб., 1899–1913. Т.V. Вып.2. С. 130-131.

4. Преобладающее мнение пушкинистов по поводу трех женщин в одесский период жизни Пушкина, в которых он был влюблен, было таково: Амалия Ризнич, Каролина Собаньская и Елизавета Ксаверьевна Воронцова. Однако Г.П.Макогоненко, В.М.Есипов, В.А.Удовик, а также автор данной статьи считают, что ни один период жизни Пушкина в Одессе в 1823–24 г. не дает оснований для того, чтобы подтвердить миф о бурном романе поэта с графиней Воронцовой, созданный Т.Г. Цявловской.

См.: Макогоненко Г.П. Указ. соч.; Есипов В.М. Пушкин в зеркале мифов. М., 2006; Удовик В.А. Пушкин и чета Воронцовых. СПб., 2007.

5. Остафьевский архив князей Вяземских. Т.V. Вып.2. С. 119-123.

6. Там же.

7. Пушкин А.С. Письма. В 3 т. Т.1. С.351.

8. Набоков В.В. Комментарии к «Евгению Онегину». М., 1999. С. 138-139.

9. Записки княжны М.Н.Волконской. Красноярск, 1975. С. 47-48.

10. Гроссман Л.Н. У истоков «Бахчисарайского фонтана» // А.С.Пушкин. Материалы и исследования. Л., 1967.

11, 12, 13. Пушкин А.С. Письма. В 3 т. С. 326, 330, 333.

14. Остафьевский архив князей Вяземских. Т.V. Вып.2. С.123.

15. Соллогуб В.А. Повести. Воспоминания. Л., 1988.

16, 17. Вигель Ф.Ф. Записки. М., 1928.

18. Макогоненко Г.П. Указ. соч. С. 53-76.

19. Остафьевский архив князей Вяземских. Т.V. Вып.2. С.139.

20. На наш взгляд, речь идет не о Воронцовой Е.К., а о самой В.Ф.Вяземской, когда она говорит о том, что Пушкин был в отчаянии от того, что покидает Одессу, «в особенности из-за некоего чувства, которое разрослось в нем за последние дни, как это бывает». Если вглядеться внимательнее в эти строки и вспомнить, что Елизаветы Ксаверьевны в последние дни в Одессе не было, и единственной женщиной из светского общества, с которой поэт постоянно общался, была сама Вера Федоровна, то можно эти строки прямо отнести к ней. Таковы были отношения мужа и жены Вяземских, что романы свои они не скрывали, хотя и специально не афишировали. Но при встрече делились пережитым. Отсюда и тон письма: «Не говори ничего об этом, при свидании мы потолкуем об этом менее туманно… Молчи, хотя это очень целомудренно, да и серьезно лишь с его стороны».

П.В. и В.А. Нащокины утверждали, что Пушкин не любил Вяземского, хотя не выражал того явно… Напротив, Вяземскую Пушкин любил.

См: А.С.Пушкин в воспоминаниях современников. В 2 т. Т.2. М., 1974. С.185.

21. Пушкин А.С. Письма. В 3 т. Т.1. С.351.

22. Пушкин А.С. Письма. В 3 т. Т.3. С.194.

ВОРОНЦОВА ЕЛИЗАВЕТА КСАВЕРЬЕВНА - СВЕТЛЕЙШАЯ КНЯГИНЯ

8 сентября исполняется 213 лет со дня рождения светлейшей княгини Елизаветы Ксаверьевны Воронцовой - одной из «лучших представительниц лучших людей доброго старого времени». Вся ее жизнь со всеми ее делами составляет драгоценное достояние истории Одессы, Новороссийского края и всего государства. Им она посвятила лучшие годы своей жизни, много, долго и плодотворно трудилась на их благо.

Родилась она в семье графа Ксаверия Браницкого - великого коронного гетмана польского, генерала от инфантерии. Его портрет, написанный придворным художником Лампи - старшим хранится в Воронцовском дворце в Алупке.
Мать Елизавет Ксаверьевны - урожденная графиня Энгельгардт, любимая племянница Г.А.Потемкина, пользовалась особым вниманием императрицы Екатерины П. В детстве Елизавета, живя при строгой матери в деревне, получила прекрасное образование и воспитание. Благодаря близости семьи ко двору, в 15 лет она была удостоена звания фрейлины.

Во время первого заграничного путешествия познакомилась с боевым генералом графом Михаилом Семеновичем Воронцовым, 20 апреля 1819 года в Париже в православной церкви состоялось их венчание. Ей шел тогда двадцать седьмой год, ему - тридцать седьмой. «Все удовольствия жизни разом предстали ей и окружили ее», - писал Ф. Вигель.

Екатерина II, выразив свое согласие на брак, писала отцу Михаила Семеновича: «Молодая графиня соединяет все качества выдающегося характера, к которому присоединятся все прелести красоты и ума: она создана, чтобы сделать счастливым уважаемого человека, который соединяет с нею свою судьбу».

     
Солидно и всесторонне образованная, она обладала многообразными сведениями по многим наукам, всесторонне знала историю, особенно конца ХУШ-начала XIX веков. Обширные знания ботаники помогли ей руководить работами: по созданию верхнего и нижнего садов в Алупке, зимнего сада во дворце. По ее плану был устроен знаменитый лабиринт, приводящий в восторг всех, кто его видел. Она особенно любила розы и сама вывела несколько разных сортов, названных именами великих людей.

В начале 1820 года Елизавета Ксаверьевна родила дочь, умершую через несколько дней. Стремясь как-то смягчить горечь утраты, молодая чета часто меняет место жительства: Москва, имение Воронцовых в с.Андреевское, несколько раз посещали имение Браницких в Белой Церкви. Путешествуя, они побывали в Италии, из Турина приехали в Париж, затем уехали в Англию, а потом в Петербург.

7 мая 1823 года Михаил Семенович получил назначение Новороссийским генерал-губернатором и полномочным наместником Бессарабской области. Начался новый, длительный одесский период в жизни Елизаветы Ксаверьевны. И все эти долгие годы она была в центре одесского общества и не только в связи со служебным положением мужа, но и по своим личностным качествами. Елизавета Ксаверьевна оставила неизгладимый след среди современников. Каждый видел в ней свое, оценивал по своему.

Вот некоторые впечатления современников: «Графиня Воронцова полна живой и безусловной прелести. Она очень мила…» (А. О.Смирнова). «Она очень приятна, у ней меткий, хотя не очень широкий ум, а ее характер - самый очаровательный, который я знаю» (А.Н.Раевский). «Ей было уже за тридцать лет, а она имела все права казаться еще самою молоденькою. С врожденным польским легкомыслием и кокетством желала она нравиться, и никто лучше ее в том не успевал. Молода она была душою, молода и наружностью. В ней не было того, что называют красотой, но быстрый нежный взгляд ее миленьких небольших глаз пронзал насквозь...» (Ф.Ф.Вигель). «Не нахожу слов, которыми мог бы описать прелесть ее, ум, очаровательную приятность в обращении» (Н.С.Всеволожский) «И в то же время … не отличалась семейными добродетелями и так же, как и ее муж, имела связи на стороне» (К.К.Эшлиман).

Небольшого роста, тучная (в начале 50-х годов - авт.), с чертами несколько крупными и неправильными, графиня Елизавета Ксаверьевна Воронцова была, тем не менее, одной из привлекательнейших женщин своего времени. Все ее существо было проникнуто такою мягкою, очаровательною, женственною грацией, такою приветливостью, таким неукоснительным щегольством, что легко себе объяснить, как такие люди, как Пушкин, герой 1812 года Раевский, многие и многие другие, без памяти влюблялись в Воронцову (граф В.А.Сологуб).

Особое место в биографии Елизаветы Ксаверьевны занимает ее отношение к Александру Сергеевичу Пушкину. Об их отношениях, так или иначе, писали, порой спекулируя, современники, многие исследователя. Пишут о них и сейчас. И, несмотря на это, отношения этих двух незаурядных людей, по-прежнему принадлежат к числу «самых недоуменных» и по-прежнему нуждаются в самой серьезной специальной разработке и, думается, они останутся таковыми навсегда.

О Елизавете Ксаверьевне Воронцовой писали в солидных изданиях того времени: в «Русском архиве», «Историческом вестнике», «Вестнике Европы». И большинство сохранило о ней добрую память. Статьи о ней и сегодня печатают в «Уральском следопыте», «Лесной промышленности», «Искусстве», «Дошкольном воспитании» и других изданиях.

Более чем полувековая жизнь Елизаветы Ксаверьевны в Одессе - это «непрерывная цепь самых разнообразных и самых трогательных памятников ее христианской души». Много, очень много ее добрых дел, хорошо известных в городе, навечно остались в его истории. И прежде всего - это ее благотворительная деятельность, в которой она была одной из пионерок, объединив благородной идеей помощи страждущим самых достойных женщин Одессы – подвижниц милосердия. Уже первые итоги и этой деятельности были по достоинству оценены императором Николаем I в Высочайшей Грамоте на имя жителей Одессы за попечение, оказанное ими при снабжении армии всем необходимым, во время русско-турецкой войны 1828-1829 годов, за устройство госпиталей для раненых и больных воинов.

Усилия Елизаветы Ксаверьевны многие годы были сосредоточены на активном участии в работе Одесского женского благотворительного общества, которое она возглавляла более 20 лет. Особо деятельность общества проявилась в постоянном внимании к призрению бедных в тяжелые для Одессы и всего края годы, когда там свирепствовал голод. В 1933 году усилиями общества было накормлено и обогрето более 4300 человек. В магазинах общества хлеб нуждающимся продавался втрое дешевле. В специально нанятых домах общество призрело более 400 беспризорных детей, устроило временную больницу на 40 коек. Свыше 400 человек было обеспечено работой, позволивший спасти от голодной смерти их семья. Брошенных детей собирали, пристраивали к разным полезным занятиям, а 25 марта 1035 года в Одессе около кладбища был открыт первый частный детский приют, ставший позднее Домом призрения сирот.

Капитал общества постоянно пополнялся как за счет коммерческой деятельности, так и частных пожертвований, в первую очередь самой Елизаветы Ксаверьевны. Сосредоточив свои усилия на помощи наиболее незащищенным слоям общества, со временем удалось организовать отделения для младенцев, престарелых и немощных женщин, иноверцев, изучающих под наблюдением священнослужителей догмы православной веры и готовящихся к принятию христианства. Для бедных, отправляющихся к святым местам и нуждающихся во временном приюте, наняли специальный дом.

Женское благотворительное общество по определению одного из современников, явилось «рассадником благотворительных учреждений в Одессе». Так, после Крымской войны, когда многие были разорены, и в городе царила вопиющая нужда, был организован просуществовавший более 28 лет «Комитет попечения о бедных», призревший зимой 1856-1857 годов более 3 тысяч человек, в том числе 1200 христиан и 260 еврейских семей.

Перед глазами и сердцем Елизаветы Ксаверьевны исчезало всякое различие вероисповеданий, когда взывали к ее помощи, когда обращались к ее благородной душе. «Ты человек - этого достаточно. Ты беден - более чем достаточно. Ты дитя моего Бога» - вот истина, которую она исповедовала всю жизнь.

После смерти в ноябре 1856 года супруга, оставшись на постоянное жительство в Одессе, Елизавета Ксаверьевна отошла от светской жизни. Большое внимание в те годы она уделяла семейному архиву, его разборке. Современники утверждают, что часть архива она уничтожила. Коснулось это и ее переписки с А.С.Пушкиным. Она полностью посвятила себя благотворительности, оказанию помощи и поддержки тем, кто в этом больше всего нуждался. Выразилось это в целом ряде пожертвований в пользу бедных, число которых заметно выросло после Крымской войны. Ее детищем, «живым памятником» ее крупных общественных заслуг, долгие годы оставался Михайло-Семеновский сиротский дом, по строенный в память ее незабвенного супруга на участке женского благотворительного общества. На его строительство княгиня выделила 135 тысяч неприкосновенного капитала, а на содержание постоянно направляла крупные суммы. В 1873 году там была открыта церковь во имя архистратига Михаила.

С именем Елизаветы Ксаверьевны связана и деятельность «Стурдзовской богадельни сердобольных сестер», названной по имени ее основателя А.С.Стурдзы. Им она пожертвовала около 120 тысяч рублей, не считая ряда пособий.

Одной из любимых забот Елизаветы Ксаверьевны была долгие годы работавшая в Воронцовском дворце хорошо организованная школа для детей служащих у княгини. Обучалось s ней до 40 детей в том числе и «посторонние» из числа бедняков.

«Она имела только одно служение - служение Богу, один долг - долг сердца и повиновалась одному голосу - голосу милосердия. И везде, где вздыхал бедняк - появлялась она. Где стонал больной - помогала она. Где раздавались жалобы вдовицы - она являлась утешительницей. Где плакала сирота – она осушала ее слезы. Где стыдливая нищета конфузливо пряталась от глаз людских - там отыскивал ее являлся на помощь ей небесный ангел, называемый Елизавета Воронцова» - так охарактеризовал благотворительную деятельность Елизаветы Ксаверьевны одесский городской раввин доктор Швабахер в речи в воспоминание покойной.

Преклонный возраст (ей тогда было 84 года), болезненное состояние, заставили Елизавету Ксаверьевну сложить с себя полномочия председательницы женского благотворительного общества, которому посвятила 43 года самой полезной и плодотворной деятельности. Скончалась светлейшая княгиня Елизавета Ксаверьевна Воронцова - супруга Новороссийского и Бессарабского генерал-губернатора Михаила Семеновича Воронцова 7 часов вечера 15 апреля 1880 гида - об этом на следующий день сообщили Одесские газеты. Современники много сделали для сохранения памяти о ней.

Многогранная общественная деятельность Елизаветы Ксаверьевны была увенчана высшей наградой Российской империи орденом святой Екатерины или Освобождения 1 ст. Его девиз «За любовь и Отечество» был написан на знаках ордена серебряными буквами на красной ленте с серебряной каймой и золотыми буквами - на серебряной восьмиконечной звезде.

Сохранилось несколько портретных изображений Елизаветы Ксаверьевны, заказанных в свое время супругами Воронцовыми наиболее известным мастерам, главным образом европейским. Достаточно подробный их перечень был составлен одесским исследователем Ю.Письмаком и зав.отделом Алупкинского государственного дворцово-паркового музея-заповедника Г.Филатовой. Среди них публикуемый нами портрет Е.К.Воронцовой кисти П.Соколова, датируемый 1823 годом.

В пятницу, 18 апреля Одесский городской голова Г.Г.Маразли получил телеграмму на имя сына Елизаветы Ксаверьевны, светлейшего князя С.М.Воронцова от министра Двора Его Величества графа Адлерберга, в которой сообщалось о последовавшем разрешении на погребение праха Елизаветы Ксаверьевны Воронцовой в Одесском кафедральном соборе, где ранее был похоронен ее муж.

Такой, чести Елизавета Ксаверьевна удостоена не случайно.
И, думается, не только потому, что она была сиятельной особой. Этот редчайший случай погребения женщины в кафедральном соборе, убеднтельно подтверждает факт того, что Елизавета Ксаверьевна Воронцова - возвышенная христианка.

В церемонии перенесения тела усопшей из дворца в собор, приняли участие родные и близкие княгини, высшие военные и гражданские руководители, члены городской управы и гласные думы во главе с городским головой Г.Г.Маразли, все городское уховенство, воспитанники Михайло Семеновского сиротского дома, многочисленные жители Одессы.

В ряже источников, в том числе посвященных Спасо-Преображенскому собору в Одессе, сохранились описания захоронения там Елизаветы Ксаверъевны. Находилось оно рядом с могилой ее мужа, у той же алтарной стены внутри Трапезной церкви. Памятником служила скромная мраморная плита с надписью: «Княгиня Елизавета Ксаверьевна Воронцова. Родилась 8 сентября 1792 года, с кончалась 15 апреля 1880 года» и словами, взятым из Евангелия: «Блаженни милостiи, яке тiи помнловани будут».

В слове перед ее погребением в великую субботу 19 апреля 1880 года высокопреосвященный Платон, архиепископ Херсонский отметил, что «ее долголетняя жизнь и по рождению и по супружеству стояла на одной из самых высоких ступеней Славы и Счастья». Перед смертью она завещала высокопреосвященному Платону: «Когда я умру, просите всех молиться обо мне, а значит и помнить».

Думается, что своими благородными делами, Елизавета Ксаверьевна Воронцова заслужила благодарную намять потомков. Имя ее не должно быть предано забвению.

Считается, что имя Елизаветы Ксаверьевны Воронцовой обессмертил увлеченный ею Александр Сергеевич Пушкин. Да, об этом достаточно убедительно свидетельствуют относящиеся к шедеврам его творчества так называемый «Воронцовский цикл». На страницах его рукописей насчитывается более 30 изображений графини, сделанные его рукой. И не случайно, смотря на прожитые 88 лет, Елизавета Ксаверьевна осталась в памяти современников и потомков молодой и привлекательной, какой ее воспел великий поэт. Можно говорить, что имя Елизаветы Ксаверьевны вошло в историю благодаря ее замужеству. Да, почти 40 лет она находилась рядом с Михаилом Семеновичем Воронцовым - этим незаурядным человеком, выдающимся военным и администратором, удостоенным высшим воинским званием генерал-фельдмаршала и титулом светлейшего князя, Она всегда стремилась помочь ему в разносторонней деятельности. Она была матерью его детей. Он и скончался на ее руках. Но ее имя и память о ней должна быть сохранена и благодаря особым личностным качествам а добрым делам, ее участию в благотворительной деятельности и развитии культуры, особенно на юге России, в Одессе.

К сожалению, нередко мы являемся свидетелями обратного. В Одессе, где прошли в плодотворном труде ее лучшие годы, где покоится ее прах, долгие годы она пребывала в забвении. Прошел не замеченным ее столетний юбилей, в то время как по инициативе Воронцовского общества и польского общества «Полония», эта дата была широко отмечена в Москве, Ленинграде, в других городах. Ни словом, ни тем более делом, не вспомнили о ней в дни празднования 200-летия Одессы.

Сейчас, когда полным ходом идет возрождение разрушенного в 1936 году Спасо-Преображенского кафедрального собора, понятно обострение внимание общественности к проблеме, связанной с памятью о супругах Воронцовых. Девятого ноября нынешнего года Черноморский Православный фонд, ведущий работы по возрождению храма, планирует восстановить историческую справедливость и вернуть прах четы Воронцовых на место их первоначального упокоения. И хочется надеяться, что память о нашей замечательной землячке никогда не исчезнет из наших сердец и из памяти наших детей и внуков. А это во многом зависит от нас - ныне живущих, от нашего отношения к человеческой памяти и созданным людьми памятникам о себе и своих делах, от преемственности поколений.

""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""
Виктор Иванович Головань, кандидат исторических наук, доцент,  председатель Одесской областной организации Украинского общества охраны памятников истории и культуры, «Вечерняя Одесса».

20 сентября 2005 г.

МИХАИЛ СЕМЁНОВИЧ ВОРОНЦОВ

Имя светлейшего князя, генерал-фельдмаршала Михаила Семеновича Воронцова по праву занимает одно из наиболее почетных мест в истории Одессы и нашего южного края. Не случайно его более чем тридцатилетнее пребывание на посту Новороссийского генерал-губернатора, с 1825 по 1856 год, нередко называют "золотым веком" Одессы.

Выбрав себе карьеру военного, граф Воронцов в начале ХIХ в. поступил в действующую армию, где сумел заслужить высокую репутацию храброго, умного офицера, что способствовало его быстрому продвижению по службе. Отличившись в многочисленных военных компаниях как личным мужеством, так и умелыми организаторскими способностями, граф Михаил Семенович в генеральском чине командовал сводной гренадерской дивизией на одном из самых ответственных участков в знаменитом Бородинском сражении, где получил тяжелое ранение.

В период заграничного похода русской армии Воронцов командовал корпусом и его имя стало известно всей Европе, ибо мало было генералов, которые могли бы иметь честь фактически выиграть сражение у самого Наполеона, да еще при значительном перевесе сил французского императора, как это случилось, например, 7 марта 1814г. на плато Краонна, где по просьбе Блюхера корпус Воронцова должен был задержать основные силы французов, чтобы не допустить взятие ими Лаона. В том сражении Наполеон потерял 8000 человек, тогда как Воронцов 4700 человек и, выполнив задачу, в полном порядке осуществил маневр, соединившись с армией Блюхера перед Лаоном, заложив тем самым основу победы союзников.

В 1815-1818 гг. генерал Воронцов командовал русским оккупационным корпусом во Франции. В этот период особо ярко проявились самые лучшие человеческие качества Михаила Семеновича. Дело в том, что в русской армии традиционно смотрели на солдат как на бессловесный скот. Воронцов не только строжайше запретил любые телесные наказания и зуботычины в своем корпусе, но и осуществил целую программу по развитию грамотности среди солдат по так называемой ланкастерской методике. Так, в корпусной типографии в 1817 и 1818 гг. были напечатаны "Краткая метода взаимного обучения для первоначальной школы русских солдат, приспособленная равно и для детей", а также "Собрание стихотворений для чтения в солдатских школах отдельного Российского корпуса во Франции. Следует отметить тот факт, что впоследствии по данной методике научились читать и писать сотни одесских детей. Стоит ли удивляться после этого тому, что в процентном отношении количество грамотных в Одессе, да и в других городах южных провинций, значительно превышало остальные регионы империи.

Враг рабства в любой его форме, граф Воронцов еще до переезда в Одессу официально подал Александру I проект уничтожения крепостной зависимости в десятилетний срок, который был принят императором, но не выполнен. Получив огромные южные территории под свое управление, он сделал все возможное, чтобы не допустить распространение рабского уклада внутренних губерний на новороссийские и Бессарабию.
Вслед за Ришелье, Воронцов прекрасно понял политическую и экономическую миссию Одессы для всех южных территорий, а потому делал все возможное для повышения роли неофициальной столицы Юга.

При нем Одесса стала третьим городом империи по количеству жителей, но по свободе и удобству жизни, как свидетельствовали многие современники, лучшим городом страны, включая обе столицы. Огромная фамильная библиотека Воронцовых, подаренная впоследствии Одесскому университету, ныне предмет зависти лучших библиотек мира, также как самый большой частный архив по европейской и отечественной истории XVIII-XIХ вв. подняли планку умственной жизни Одессы, что видно уже из научных изданий Одесского императорского общества истории и древностей, первым почетным Президентом которого стал с 1839 года М.С.Воронцов. Мощение улиц, создание первоклассного по европейским стандартам архитектурного ансамбля центра города, устройство порта и маяка, открытие гимназий, школ, института Благородных девиц, института Восточных языков, первого открытого музея и второй в России публичной библиотеки и многие другие деяния, составившие честь и славу Одессы, самым непосредственным образом были связаны с поразительной по своей энергии и разносторонности созидательной деятельностью светлейшего князя, уму, таланту и образованности которого столь многим обязана отечественная история.

Александр Третьяк