Декабристы

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Декабристы » МЕМУАРЫ » Н.А. Бестужев. Записки о Голландии 1815 года.


Н.А. Бестужев. Записки о Голландии 1815 года.

Сообщений 11 страница 16 из 16

11


Письмо 11. Гарлем

Нет земли, столь обильной происшествиями историческими, характерностию народа и достойными внимания путешественников предметами, как Голландия. Каждый уголок действовал и оставил по себе или разительные черты для воспоминаний, или памятники наук и художеств. То и другое приятно; первое, действуя на воображение наше, заставляет благоговеть к последнему. С каким удовольствием ищешь, рассматриваешь достойное любопытства в тех стенах, кои оснащены какими-нибудь важными деяниями народными! Гарлем также наводнялся кровию граждан и противников их свободы: Филипповы войска преследовали здесь укрывавшихся республиканцев. Когда гишпанцы, осаждавшие Гарлем, перекинули в оный голову одного из пленников голландских, гарлемцы в тот же час выбросили одиннадцать голов гишпанских с надписью: десять голов в заплату долгу и одиннадцатая для проценту.

Гарлем известен всем любителям естественной истории. Все знают, что в нем есть прекрасные цветы, что гарлемские капли славятся всеобщим употреблением во многих болезнях, но редкие, думаю, слышали, что Гарлем был отцом распространения наук в Европе. Уроженец оного, Лаврентий Кистер[26], первый изобрел искусство книгопечатания, вырезывая на досках целые страницы. Иоанн Гуттенберг был только последователем Кистера, изобретши после него подвижные буквы.

Ботанический сад достоин всякого внимания; библиотека многочисленна, анатомические кабинеты весьма занимательны; органы соборной церкви огромны, 8000 органных трубок, из коих средняя в 40 футов вышиною, весьма удивительны, — но для меня всего любопытнее был дом Лаврентия Кистера.

Счастливая мысль озаряет одного человека, но действие оной простирается в бесконечность. Так камень, брошенный в тихую воду, упадает на одну точку и, распространяя круги около оной далее и далее — наконец, заставляет двигаться всю стихию. — Благословление памяти Кистеровой!

Видали ль вы когда-нибудь золотых рыбок, которых сажают у нас за редкость в прозрачный хрусталь и веселятся блеском их прекрасной пурпурно-золотой чешуйки? Здесь, в Голландии, а особливо в Гарлеме этими рыбками наполнены целые пруды. Голландцы вообще любят всех животных; у каждого есть особенно любимое — и на прогулках вы увидите почти каждого с собачкою на ленточке или на шнурке из предосторожности. За городом во всех каналах плавают лебеди, содержимые на государственном иждивении. Птица сия почитается у них священною, равно как и аисты, которых гнезда вы увидите по деревням почти на каждой трубе. Убить аиста или лебедя значит совершить государственное преступление.

Дорога от Гарлема до Амстердама была весьма скучна для нас. На каждой станции мы останавливались, чтоб платить подорожные деньги или давать кучерам не на водку, но на хлеб лошадям, который они дают им с солью.

Солнце уже село, луна едва светила сквозь облака, туман проницал нас, дремавших под усыпительное колебание коляски, но стук колес под сводами ворот и гром цепей подъемной решетки пробудили нас: мы приехали в Амстердам.

*****

26  Кистер Лаврентий или Костер Лауренс (ок. 1370 — ок. 1440) — голландец, живший в Гаржеме, которому приписывают изобретение книгопечатания между 1426 и 1440 годами, то есть до Гутенберга.

12

Письмо 12. Амстердам

Целый день посвятили мы любопытству; ходили по городу, осматривали достойное примечания и, наконец, взбежали на самый верх башни, поставленной на ратуше, бывшей некогда дворцом Людовиковым. Величественная панорама открылась тогда взорам нашим, и мы увидели то в целом, что осматривали порознь. Обширный Амстердам, более 20 верст в окружности, разделялся высокою плотиною надвое: одна половина стояла на земле, другая на море. Публичные здания гордо возвышали свои верхи; там залив Зюдерзейский с обширною гаванью, в коей тысячи кораблей меняли свои товары; здесь великолепная биржа, загроможденная всесветными произведениями, тут адмиралтейство, в котором устройство, превосходство магазинов и удобство работ удивительны. В оном один корабль спущен на воду; два корабля и четыре фрегата заложены; маленькая яхта на старинный образец голландский отделывается для государя нашего. В сих магазинах хранятся модели батарей, некогда предположенных Наполеоном для высадки своих десантов в Англию. Оные совершенно имеют фигуру полевых редутов с полиссадами и амбразурами и довольно обширным пространством для помещения значительного количества войск. Так желание владычества ослепляло Наполеона! Он предполагал, что море не смеет ничего сделать противу честолюбивых замыслов неумеренного счастия, не думал, что одна минута может истребить все бесчисленные жертвы необдуманного предприятия.

Медленность работы в сем адмиралтействе вознаграждается удобством оной: один человек ворочает огромные дубовые брусья, подымает великие тяжести.

Здесь открывается заднею своею стеною один арсенал, — там другой, третий — всех шесть. Их много числом, но мало в них вооружения. Вот дом Ост-Индийской Компании; тут большая госпиталь; эта и несколько других содержатся на государственном иждивении: чистота удивительна, присмотр отличный, и больные за малую плату лечатся очень хорошо. В правой стороне простирается жидовская слобода, подверженная доселе старинным законам, запираемая с вечернею и отворяемая с утреннею зарею, нечиста, неопрятна, потому что жиды здесь в презрении. Народ сей со всем несчастием, поражающим оный уже близ 2000 лет, не изменил своего характера, будучи рассеян по всему свету. В Гишпании, в Турции, в России вы найдете еврея с теми же привычками, пороками, страстями. Терпимость вер доселе еще не совершенно примиряет нас с евреями.

Вот банк Амстердамский, учрежденный в 1609 году; четыре флигеля примыкают к нему, каждый окружен пристройками. Было время, когда главный корпус не вмещал сокровищ государственных, и для того эти многочисленныя пристройки лепятся около банка. Но сокровища уже не существуют; они или пожрали сами себя, или послужили жертвою обману, или сделались добычею хищничества.

Голландцы, притесненные Гишпаниею с суши и моря, завели свои флоты; соперничество с одной стороны, желание мщения с другой искали друг друга на всех морях и, мало-помалу, завоевания и приобретения Гишпании и Португалии перешли в руки деятельных, неутомимых голландцев, поддерживаемых умеренностию и мудрым правительством. Наконец, богатства всего света полились в недра Голландии. Процветающая торговля, покровительствуемая сильными флотами, сделала Голландию всесветным магазином. Амстердамский банк возрос до той степени богатства, что перестал принимать капиталы или не платил уже процентов, и народное богатство, возрастая беспрерывно, не имея способов к обращению, превратилось в роскошь. Серебро, золото начали изменяться на тысячи видов: домашняя посуда, туалеты, кровати, шины на колесах, даже лошадиные подковы делались из сих драгоценных металлов; и Голландия была волшебною страною, какою описывают нам в сказках царство феи Морганы.

Это был maximum ее величия. Отсюда она начала склоняться к своему падению по общим законам природы.

Республика пала от излишества богатств своих и от политики. Первое было причиною, второе действием зависти англичан.

Разберем сперва политические причины.

Желание самодержавия было всегдашним камнем преткновения слабости человеческой. Штатгалтеры Голландии были также люди, и потому могли ль они довольствоваться ограниченным своим состоянием? Ревностные патриоты, видя возвышающуюся власть, уничтожали штатгалтерство и снова учреждали оное, когда того требовали нужды республики.

Республиканцы любили отечество, штатгалтеры имели друзей, и потому государство необходимо должно было разделиться на две партии.

Англичане, не могшие равнодушно смотреть на счастие своей соперницы, всеми мерами старались поселить раздор между обеими сторонами. Зная, что для утверждения неограниченной власти нужны войска, они поддерживали штатгалтеров, дабы с умножением войск ослабить флоты Голландии. В сем случае они пользовались двойною выгодою: первая, что флоты, вредные для них, приходили в упадок, а вторая, что с увеличением сухопутной силы Англия больше могла иметь действия на враждебную ей Францию.

От Франции также не могли укрыться хитрые замыслы английской политики. Она всячески поддерживала республиканцев, и Голландия, в сих смятениях не могшая обойтись без штатгалтера, сделалась полем междоусобных браней и кровопролитий; вовлеченная в частые войны то с Франциею, то с Англиею, слабела и истощалась; и, наконец, принужденная интригами последней к раздору с Пруссиею, пала и тем открыла Англии полное владычество над морями.

Теперь следуют причины интереса, шедшие рядом с политическими переворотами.

Связи штатгалтеров с Англиею, возрастающая торговля сей державы и желание выгод заставили голландцев обратить туда свои капиталы, остававшиеся без движения в отечестве. Амстердамский банк не давал никогда более полупроцента. Англия давала два, другие давали более. Франция, Австрия, Польша занимали деньги — и богатства Голландии потекли быстрым потоком вон из государства. Англия, получив силу, отняла у голландцев китовую ловлю, заключила сельдяной их промысел в тесные пределы, овладела колониями в Индиях и, подорвав тем самым все отрасли торговли, обанкрутилась сама. Французская революция, польская война также дешево расквитались долгами своими, — и, наконец, Наполеон овладел самим банком Амстердамским.

Так исчезло богатство государственное, но Наполеону скоро недостало сокровищ ограбленного банка. На все вещи, сделанные из золота и серебра, наложена была пошлина; позволение иметь вещь из сих металлов стоило того же, что она сама, и так голландцы решились снова переделывать вещи на деньги. Но тем удобнее было перевести оные в руки Наполеоновы: бесчисленные контрибуции доставляли к тому способ и, наконец, континентальная система, война с Англиею, монополия Наполеона, сделавшегося откупщиком табаку, главного продукта Голландии, довершили упадок торговли, а следственно и благосостояния государственного.

При Наполеоне позволено было иметь серебряную ложку и вилку беспошлинно, но за серебряный черен на ноже надобно было платить деньги. Бесчисленные шпионы наблюдали, чтобы никто не смел искрошить сам себе на трубку табаку, и малейшее подозрение стоило состояния несчастливцу, оное возбудившему. Однако же, сколько ни высасывал Бонапарте Голландию в продолжение 20 лет, богатство народное не совсем истощилось.

Там вдали, к нагорной стороне, вокруг города изгибаются высокие валы; красивые каштаны осеняют бульвары, на них расположенные, и пестрые толпы жителей весело расхаживают. Между раскинутыми палатками, где ярмарка, за коей мы сюда вслед приехали, купцы раскладывают свои товары. Какая противуположность удовольствия с ужасными орудиями смерти, по зубчатому валу часто размещенными! Не для того ли везде прогулки бывают на городских валах, чтоб ознакомить жителей с собственною защитою — исподволь приучить к мысли о войне?

Сии-то валы окружались неоднократно водою, затоплявшею окрестности Амстердама, от них-то испанцы при Филиппе и французы при Людовике XIV отступили со стыдом, не могши перелететь за оные чрез воду, подобно голубям, которых осажденные посылали с нужными известиями.

Но эти же валы, те же наводнения и все предосторожности не спасли Амстердама от французов, которые в 1794 году, несмотря на затопленные поля, сопутствуемые счастием и жестокою зимою, впервые там бывшею, вошли по льду в Амстердам.

Внизу башни, на фронтоне ратуши, стоит Атлант, держащий на своих плечах шар земной — эмблема гордой республики! Некогда шар сей обращался около своей оси, показывал течение времени — теперь он стоит неподвижно, — теперь время показывает на нем течение свое.

Я не скажу ничего о бесчисленных фабриках, об академиях, училищах, институтах, ни даже об этом доме, назначенном для воспитания 4000 детей, — я пробежал весь город в несколько часов.

Бедны те путешественники, коим назначен короткий срок путешествия — им не остается тогда ничего более, кроме панорамы!

Однако мы видели в Амстердаме более, нежели двое англичан, живущих с нами в одном трактире и приехавших туда из любопытства уже близ полутора месяца.

Мы сошли вниз.

Ратуша сия воздвигнута из прекрасного мрамора и украшена многими статуями и барельефами. В верхнем этаже расположены редкости, восковые анатомические препараты, дорогие картины и минц-кабинет. В последнем я видел две медали, обратившие мое внимание: первая сделана была в 1672 году на смерть двух братьев, Иоанна и Корнилия де Виттов, из которых старший убедил голландцев уничтожить штатгалтерство во время малолетства Вильгельма III и тем заслужил благодарность народную, но когда Людовик XIV внес войну и опустошения за наследство испанское[27] в сердце Голландии, когда принуждены были восстановить Вильгельма III, — де Витты были преданы казни от того же самого народа, который незадолго называл их защитниками отечества. Они изображены на медали привешенными за ноги к позорному столбу. Другая медаль есть не что иное, как талер голландский, выбитый Вильгельмом III в 1677 году в унижение патриотов. Обыкновенно на талерах изображается рыцарь с пуком стрел и поднятым кверху мечом: на этом же талере рыцарь изображен с мечом, опущенным книзу. Голландцы старались истребить все талеры и только минц-кабинеты сохраняют их.

Во втором этаже сверху жилые покои; в третьем присутственные места; в нижнем службы; в погребах кладовые. Здание утверждено на 13 тысячах свай. Весь Амстердам есть единственный город, построенный в Голландии на сваях; вы видите домы и улицы и не воображаете, что под ногами вашими бездна.

Насчет таковой постройки города учреждена особенная комиссия, свидетельствующая каждые три месяца сваи под всем городом, под всеми домами. Негодные заменяются новыми, но если каким-либо случаем повреждение оных может быть опасно дому, комиссия предупреждает хозяев и жильцов и, заставляя их заблаговременно выбираться, вспомоществует перестройке дома суммами из кассы, при комиссии имеющейся. Для сего с оценки дома платится некоторое положенное количество, равно как и в страховую контору. Здесь страхуют домы от огня и воды.

Несмотря на то, что Амстердам погружен, так сказать, в воду — здесь нуждаются водою. Амстель, протекающий по одной только половине города, стоящей за плотиною, и который можно назвать более ручьем, нежели рекою, ниже моря, и не протекает. Воды его стоячи, нездоровы и смешаны с соленою, проницающую сквозь искусственные берега водою; в прочих каналах морская вода также горька и, застаиваясь, причиняет смрадный запах, несмотря на густые деревья, посаженные по берегам и много способствующие к очищению воздуха. От сего водяной откуп один из богатейших торговых компаний в городе. Воду привозят издалека и продают дорого. На крышке каждого дома сделаны хранилища для дождевой воды, которой ни одна капля не упадает даром, но иногда целые месяцы нет дождя, одной росы недостаточно для хранилищ — тогда компания торжествует.

Вот изображение Амстердама, бывшего сначала своего существования бедным рыбачьим местечком; в 18 столетии первым на свете торговым городом; после порабощенным и изнуренным, но славным еще и доселе своими заведениями и торговлею!

*****

27  Война за испанское наследство — война 1701–1714 годов. Предлогом к ней послужило отсутствие мужского потомства у короля Карла II Габсбурга. Претендентами на испанский престол выступили монархи, имевшие детей от браков с испанскими принцессами: французский король Людовик XIV (Бурбон) хотел получить испанский престол для своего внука Филиппа Анжуйского, император Священной римской империи Леопольд I (Габсбург) — для своего сына эрцгерцога Карла. Англия и Голландия настаивали на разделе испанских владений. Карл II завещал испанский престол Филиппу Анжуйскому, который и занял его в 1701 году под именем Филиппа V. Англия и Голландия согласились на это при условии независимости Испании от Франции. Война началась после того, как Людовик XIV объявил Филиппа своим наследником. В 1701 году Англия и Голландия заключили союз с Габсбургами и объявили войну Франции. В итоге войны Филиппу V была оставлена Испания с ее колониями, Габсбурги получили испанские владения в Нидерландах (Бельгию) и в Италии, Англия — Гибралтар и Менорку.

13


Письмо 13. Сардам

На другой день мы были в Сардаме. Дорога туда идет вдоль берега, по насыпи, удерживающей море, грозящее каждую минуту поглотить всю Голландию. По правую сторону дороги, до синей дали, взор не может отдохнуть ни на каком предмете: бесконечная плоская равнина, рассеченная каналами, костры турфу, изредка рассеянные мельницы, едва приметные по горизонту городки — вот все, что утомленное единообразием зрение могло встретить. Напротив того, по левую сторону веселые воды Зюдерзейского залива, объятого в полкруга насыпью и покрытого кораблями, плывущими во все стороны, рыбачьи лодки, а более всего начинающийся прилив, делали картину моря гораздо занимательнее. Каждые двенадцать часов море возвышается у берегов голландских от 10 до 18 футов, смотря по положению места, и здесь, в продолжение пути нашего, черные воды Океана видимою грядою и не мешаясь с желтыми водами Зюдерзейекими приближались к берегу. Вода прибывала, волны становились мельче, толпились, толкались, остроконечные верхушки оных прыгали на значительную вышину, рев спорного течения слышен был издалека, — наконец, опененная гряда сия, гоня пред собою скачущие волны, с яростию ударилась в насыпь. Мелкие брызги соленой воды окропили нас, на верху вала едущих, и, казалось, будто вал дрогнул от удара. Всплески бросались на стену, вода кружилась, пенилась, мутила песок, но, ослабевая мало-помалу, чрез четверть часа утихла совершенно. Пучина оставалась несколько времени в возвышении как бы надутою, но вдруг, с тем же ревом, с тою же быстротою понеслась прочь от берега и вода пошла на убыль.

Верстах в 15 от Амстердама я видел русские укрепления, сделанные генералом Германом в 1799 году. Оные состоят из двух брустверов, находящихся по обе стороны дороги и обороняющих шлюз, коим можно наводнить все окрестности в случае надобности. Таковые шлюзы находятся во многих местах и наблюдаются весьма рачительно потому, что если оставить шлюзы и плотины без присмотра только два года, но нельзя будет приметить и места, на коем была Голландия.

Каких неимоверных трудов, неутомимого терпения и чрезвычайных издержек стоили сии плотины! И каковы должны быть чувствования, побудившие голландцев к сим исполинским подвигам! Осмнадцать тысяч жертв, принесенных фанатизму одним только Альбою, преследования инквизиции, новые повеления Филиппа противу протестантов возбудили сей народ, рожденный кротким и послушным. Филипп думал оправдать себя пред судом света, объявив грамотою, в коей обрек смерти Вильгельма Нассау, что гонения и притеснения позволены Папою, освободившим также и от клятвы, обязывавшей его спокойствием Голландии[28]. Это подействовало мало на католиков, но тем сильнее раздражило протестантов. Всего опаснее нападать на мнения людские, какого бы роду оные ни были: оставь их в покое — они исчезнут сами собою. Лютер, Кальвин и прочие законоучители сначала не многих имели последователей, но гонения начались, — и половина Европы сделалась протестантами. В сей стране тиранство и фанатизм действовали к собственной своей пагубе: голландцы ожесточились и, совокупясь духом свободы, отразили врагов с одной стороны, с другой, отдвинув море, заставили оное быть послушным, как для существования своей земли, так и для поражения Филиппа. Вскоре порабощенный Океан восстонал под бесчисленными флотами, — республика воздвиглась — и сперва богатством общих сил, после богатством народным, дала урок величия первейшим державам в Европе. Вот почему у сего народа исключительно наш Петр[29] захотел учиться быть великим; вот почему в платье простого, незнаемого ремесленника в маленьком Сардаме искал он оснований к будущему своему величию.

В Сардам приехали мы заполдень — и хотя никто из нас не думал о обеде, но надобно было необходимо остановиться у трактирщика, купившего для своих выгод землю и домик, в коем жил Петр — и отобедать у него. Нам дали окуней, в морской воде приготовленных, и прекрасный десерт, взяли прекрасную плату — и повели к домику.

С чувствованиями благоговения приближились мы к сей хижине, в которой Великий Преобразователь Отечества, под скромным именем Питера-баса, посвящал вечности и потомству дни, проведенные в учении.

Домик, окруженный канавкою, обсаженный миртовыми и ореховыми кустарниками и состоящий только из двух покоев, почти совсем обвалился. В одной, бывшей спальнею Петра, полу уже нет; в другой стоит кровать, стул и стол собственной его работы. Направо, над камином, вмазана руками императора Александра, бывшего здесь в 1814 году, мраморная дощечка с латинскою надписью: Petro Magno Alexander[30]; на столе лежат книги, в кои вписываются имена путешественников, посещающих сей городок, и кружка для вкладу к поддержанию домика. Против самых дверей висит большая овальная доска, на которой русскими буквами написано: ничего главному человеку мало!!! — Надпись сия переменила благочестивые чувствования наши на негодование — сделала еще более: заставила смеяться в сем храме величия. Вероятно, какой-нибудь шкипер, бывший в России, сделал сей отличный перевод прекрасному голландскому эпиграфу: Nit is te groote man te klein, внизу русской надписи помещенному. Я утешился, однако же, мыслию, что желание голландцев было сделать непременно русскую надпись — и они сделали, как умели, думая выразить ею смысл свой, означающий: Великий человек ничем не пренебрегает.

Наш проводник рассказал нам анекдот о последнем дне пребывания Петрова в здешнем месте. Посланнику его Головину, оставленному в Амстердаме со всею царскою свитою, поручено было купить яхту, спущенную на воду в Сардаме, около которой Петр Великий работал сам, и которая была отправлена в Амстердам для оснастки. Петр, окончив учение свое в Сардаме, дожидал с минуты на минуту яхты, чтоб отправиться на ней морем. Наконец, Головин уведомляет, что совет Амстердамский отдает оную в подарок российскому царю, и что оная завтрешний день прибудет в Сардам. Петр на другой день, приготовясь проститься с сим городком, идет, однако же, на работу, но, увидев вдруг яхту, бросившую якорь против сего места и идущую с оной шлюбку — останавливается; радость заставляет его плакать; он забывает свою роль, в которой не имеет уже никакой надобности; медлит — и мастер его, удивленный, что Питер-бас неподвижно стоит на одном месте, тогда как прочие его товарищи уже принялись за работу, стал выговаривать, но, видя, что он не отвечает и даже не слушает, начал толкать его грубым образом. Петр, растроганный исполнением своих надежд, не могши выговорить ни слова, расстегивает безмолвно кафтан свой, является в звездах и царских отличиях. В сие время Головин со всею свитою, вышед из шлюбки, повергается на колени пред царем; изумленный мастер падает в ноги Петру и просит его о помиловании. Царь, подымая его, целует, успокоивает и, наконец, упрашивает ехать с собою в Россию.

Я умолчу об известных уже анекдотах, рассказанных нам вслед за сим с удивительными прибавлениями, относящимися или к славе Петра, или к чести голландцев.

Каждый из них смотрит на нас с гордостию, как учитель на учеников. Мы благоговеем к памяти Петра, они — его энтузиасты.

Посвятив часа полтора домику сему, положив вкладу в кружку и записав имена свои в книгу, куда я не забыл включить также настоящего перевода надписи, оставили мы место сие, освященное жизнию великого гения.

Теперь скажу нечто о городе.

Он не велик и строением совершенно отличен от больших голландских городов: домы все в один этаж, с садами. Ни одна дверь, ни одно окошко никогда не отворяются на улицу. Двери заколочены — окна закрыты ставнями: таков обычай здешних жителей. Только для свадьбы или похорон ставни и двери отперты и вновь запираются по окончании праздника. Комнаты на улицу нежилые и убраны всеми возможными драгоценностями: редкие ковры, дорогие занавесы, картины, бронза и зеркала закрывают пол и стены; фарфор китайский, японский, серебро, золото, жемчуг наполняют углы комнат сих. Мы были введены в один из домов, и ласковый хозяин, сняв с себя башмаки и не допустя нас сделать того же, хотя оное у них и в обыкновении, водил по всем комнатам. Жилые из них обращены на двор, в запертые же ставнями ходят только для рачительного присмотра. Где ж принимают они своих гостей — спросите вы. Они не принимают их и сами не ходят в гости, одно воскресенье только сводит всех жителей вместе в церковь или на гулянье за город.

Здешние сады чуднее домов: прекрасные кустарники, обрезанные разными фигурами и обсаженные еще прекраснейшими цветами, пересекаются правильно расположенными и бестенными дорожками, которые усыпаны песком разных цветов и укладены геометрическими фигурами из редких раковин. Цветы, звезды, треугольники и квадраты искусно расположены по дорожкам, кои, по сему самому, не чувствуют на себе никогда следа человеческого. Каждый сад имеет на улицу решетку, сквозь которую видно сие убранство, и потому каждый житель города столько ж пользуется садом, сколько и хозяин оного.

Сказывают, что во многих городах южной Голландии сохраняется еще сей странный обычай строить нежилые домы, и разводить непроходимые сады, в коих можно прогуливаться только взорами.

Если прибавлю, что в сем городе чрезвычайно много бумажных мельниц, и что он называется Сандалом, а не Сардамом, как мы его разумеем, что жители, несмотря на богатство свое, чрезвычайно умеренны, то я уже все сказал о сем городке, славном пребыванием великого государя и посещениями во множестве иностранцев.

Ввечеру, по захождении солнца, мы простились с Сардамом и поехали обратно домой. Вечер был так мрачен, как день в домах сардамских; спутники мои молчали, море шумело под ногами нашими, — а я размышлял о виденном и сравнивал прошедшее с настоящим.

Где же та Голландия, владычествовавшая во всех странах света? — Где ее флоты, покрывавшие океаны? — Где Рюйтеры[31] и Тромпы[32], вознесшие ее славу? — Где банки, в кои скоплялось золото всего света? — Где важные республиканцы, гордо принимавшие послов чужеземных? — Где сии Магистры, бравшие участие в делах других народов, где их величие, где их слава? — Исчезло все, подобно цветущему здоровью юности, вовлеченному в томительную болезнь, низведшую его на край гроба.

Теперь голландские флоты развозят сыр; Рюйтеры и Тромпы почиют спокойно в их гробницах; неблагодарное золото возвышает чуждую славу; голландцы принимают у себя фигляров на ярмарках и с важностию говорят о доброте полуценной партии табаку, а в делах Европы берут участие — только по газетам.

Однако голландцы питают еще любовь к своему отечеству; любят нового своего государя; кипят духом при вестях о славных подвигах; они набожны; они энтузиасты — но потому только, что чувства сии ничего им не стоят.

Чудно! Они ненавидят французов и любят англичан, а за приобретение сих чувствований заплатили всем своим благосостоянием.

*****

28  Все владетели, коим доставалась Голландия, должны были клясться: никаким насилием, никакою хитростью не переменять постановлений народных; если же государь поступит против сей обязанности, то государство свободно от клятвы верности, и может действовать так, как найдет приличнее.

29  Петр I был в Голландии в 1697 году. Саардам (Сардам) — в те времена второстепенная верфь — была рекомендована ему одним из московских знакомцев. В рассказе Бестужева «саардамский» эпизод жизни Петра основан на легенде. На самом деле весь этот эпизод продолжался очень недолго, пока Петр поджидал отставшее от него русское посольство, выдавая себя за плотника и живя в каморке, хотя в эти же дни sa 450 гульденов купил ялик.

30  Петру Великому Александр (лат. — Сост.).

31  Рюйтер или Рейтер Михиел Адриансзон (1607–1676) — голландский адмирал; одерживал морские победы в сражениях с Испанией (1642), Англией (1652, 1665), Англией и Францией (1672); вел успешную борьбу с пиратами.

32  Тромп Мартен (1598–1653) — голландский адмирал; одерживал блестящие морские победы в войнах с Испанией (1639) и Англией (1652). В войне с Англией доходил до устья Темзы.

14


Письмо 14. Роттердам

Вчера, по приезде из Амстердама, я ходил с С. Жакобом смотреть короля, ехавшего из Брюсселя чрез Роттердам.

Мы вышли из Дельфтских ворот по дороге, обсаженной густыми липами, где вообще бывает загородное гулянье голландцев по воскресеньям; просека налево к Маасу, оба берега и дорога к Скидаму, славящемуся Джином, усеяны были жителями Роттердама. Народ волновался в ожидании короля, который в первый еще раз должен был проехать сим городом. Наконец, на другой стороне Мааса показалась королевская карета. Вмиг отпрягли лошадей: схватились за постромки, повезли короля на себе, переправили его в шлюбке на другой берег, карету на пароме также, и хотели снова везти на себе, но король сел в другую карету — и ускакал. Громкое гузе! раздавалось в воздухе; бежали, теснились, падали, кидали шапки кверху и едва чрез полчаса могли успокоиться. Сколько голландцы любят своего короля!

Он не старее сорока пяти лет, среднего росту и приятной физиогномии. С ним был наследный принц, белокурый, пригожий 18-ти летний юноша. Его называют принцем-героем после полученной им раны.

Нассавский дом призван опять к царствованию. Отец ныне владеющего короля, по восстановлении штатгалтерства, вступил в управление Голландиею, должен был по связям с прусским двором и Англиею пристать к союзу против Франции, заключенному между Австриею, всею Германиею, Пруссиею, Великобританиею, Испаниею, Португалиею, Церковной областью и Сардиниею, вследствие коего, по особенному договору, постановленному в Гаге в 1794 году, апреля 19, Голландия еще теснее совокупилась с Англиею и Пруссиею.

Французы не медлили долго — и 26 того же месяца республиканские войска под командою Пишегрю заняли всю Голландию, объявили старинную конституцию — и штатгалтер, сложа свои титла, принужден был бежать в Англию, где и умер в 1806 году, оставив по себе сына, нынешнего короля Голландии.

По заключении мира 16 мая того же года в Гаге между республикою Французскою и Соединенными Нидерландами, штатгалтерство было вовсе уничтожено.

В 1798 году по Кампоформийскому миру Голландия вместе с присоединенными австрийскими или испанскими Нидерландами названа Батавскою республикою, в 1807 году королевством, в коем Людовик Бонапарте был вице-королем, после же, когда он сложил с себя сие титло, Голландия присоединена была к Франции, как провинция, и под сими разными именами равным образом бедствовала в продолжение 20 лет владычества французов.

Наконец, в 1815 году после славного Ватерлооского поражения Наполеона, полагавшего Голландию снова в руках своих, по Венскому конгрессу она незыблемо утверждена королевством.

Страдание голландцев под игом французским напоминало им услуги, оказанные Оранскими принцами. С умножением несчастий умножались приверженцы к сему дому, и в феврале 1813 года сделан был заговор: возмутить народ, свергнуть господство Наполеона и призвать Насаау, но начинщики были открыты и казнены. Однако ноября 16 союзные войска, вытеснив французов, заняли Голландию, и 30 того же месяца принц Оранский, приехав из Англии прямо в Гагу, был принят торжественно 2 декабря в Амстердаме и объявлен верховным властителем Соединенных Нидерланд под именем Вильгельма I.

Оранский дом владеет по наследству и по праву представления. С прекращением мужеской линии наследует женская, равно как и та по первородству. Конституция ограничивает короля, который не может переносить места правления в другое государство, ни носить иной короны, кроме своей и получает жалованья 2 400 000 гульд. из государственной казны. Совершеннолетие короля полагается в 18 лет: до сего же времени назначается опекунство из членов королевской фамилии, вместе с некоторыми из значущих граждан, и власть королевская до срочных лет остается в руках опекунов.

Король имеет право назначать и отставлять членов государственного совета и министров, управлять колониями вне Европы, объявлять мир и войну, вооружать флот и армию, набирать и исключать офицеров и, наконец, распоряжение финансов в его власти.

Генеральные штаты разделяются на две камеры, из коих в первой не менее 40, но не более 60 человек, избираемых на всю жизнь от короля; во второй, состоящей из 110 членов, заседают представители народные, избираемые на три года. Для того, чтоб быть членом второй камеры, должно иметь не менее 30 лет и какую-либо собственность в провинциях государства.

Король, имея исполнительную власть в руках своих, вспомоществуем пятью министрами, как-то: юстиции, внешних, внутренних дел, морским и финансов. Каждое министерство имеет статс-секретаря, и члены оного составляют кабинет королевский. Министры имеют право заседать в обеих камерах Генеральных штатов.

Провинциальные штаты составляются также из дворян, граждан и поселян 17 провинций.

Государственный совет есть второе место после так называемого верховного совета Нидерландов.

Для водяных коммуникаций, строений, военных дел и воспитания учреждены особенные комитеты, которые имеют своих генерал-комиссаров.

Военные силы государства состоят из 35 000 чел. Включая также нассавские и швейцарские войска, до 60 тыс. человек, флот из 10 линейных кораблей и 8 фрегатов.

Баланс доходов на 1816 год был до 82 миллионов гульденов. Государственные долги простирались — в 1810 году до 1300 миллионов гульденов, но треть оных, по договору с Франциею, уничтожилась, и Голландия должна теперь не более 795 милл. большею частию внутри государства.

15

Письмо 15. Роттердам

«Земля, нами обитаемая, есть закрытая книга; путешествие развертывает в оной листы; и сии листы суть государства, в коих внимательному оку представляются люди и народы, — как буквы, слоги и строки». Так говорил Великий Петр: раскроем же книгу сию и прочтем некоторые соображения о Голландии.

Голландия, обязанная бытием своим океану, им необходимо должна и существовать. Чрезвычайное народонаселение, бедность почвы заставляют голландцев искать в торговле и флотах способов к своему усилению, а всякая другая держава твердой земли, обеспеченная слабостию Голландии на суше, охотно будет способствовать ее возвышению.

Возьмем два государства, от коих непосредственно может зависеть Голландия, как по соседству, так и по торговле, особенно по Рейну, оба сии государства разделяющему.

Германия, снабжающая Голландию почти всем нужным для жизни: лесами для постройки, материалами для бесчисленных фабрик и заимствующая изделия и деньги голландские[33], не сделает ничего к нарушению ее благосостояния; Франция, богатая собственными продуктами, обязанная Голландии коммерческими оборотами, обменом товаров и знатною торговлею по Рейну, может быть только ей полезна, поддерживая оную против англичан, и никогда не будет ее соперницею, тем более, что политические виды той и другой не могут никогда встретиться между собою. Есть круг действий, назначенный каждому государству: одно может быть сильно на море, другое на суше, и ежели которое либо преступит сей закон природы, то покушения и успехи в противность оному не могут продолжаться постоянно и вскоре все должно придти опять в естественные границы. Так, покушения Франции противу голландцев были только злом случайным, и предприимчивый Наполеон, овладев ими, неслыханным только счастием мог удержаться в продолжение стольких лет обладателем Голландии; и французы, всегда благоприятствовавшие последней, можно сказать, противу желания стали ее врагами. Жестокие поступки Наполеона, внушавшие к нему ненависть народную, распространяли оную на исполнителей его воли, и 20 лет бедствий отвратили совершенно голландцев от Франции.

Но совсем не так с Англиею. Она, будучи сама морскою державою, по необходимости соперничествует Голландии. Запрещение ввоза изделий чужестранным кораблям и позволение ввозить одни сырые товары каждому только своей земли в первом их виде, затворило голландцам английские порты, ибо голландцы, бедные произведениями земными, основывают торговлю на перевозке товаров и изделий других народов, или чужих произведений, переработываемых у себя дома, и в сем отношении их торговля, сходствуя совершенно с английскою, возбуждает ее действовать или открытым образом неприязненно, или скрытно ухищрениями политик к пагубе Голландии.

Голландцы могут сколько угодно вывозить товаров из Англии, могут производить там денежные обороты, но то и другое, при сем распоряжении коммерции, благоприятствует только Англии.

Я разделю торговлю голландцев на три ветви: первая — колониальными товарами, вторая — рыбным промыслом и третья — банковыми оборотами.

Мы уже видели, каким образом англичане, обессиливая республику, овладевали мало-помалу в смутное время колониями, промыслами и деньгами голландскими.

Следственно, голландцам, во всяком случае; в ссоре ли они с Англиею, или, что хуже того, в дружбе, вредны всякие сношения с сею державою.

Однако же, англичане умели сделаться для них во многих отношениях необходимыми: оказываемая ими дружба, бедствия голландцев, воспоминания о протекших временах величия, на которое они были возведены Оранским домом, благодарность к оному и к англичанам, сохранявшим дом сей, в коем голландцы видели надежду к новому благоденствию, преклонили сердца последних к Англии, и Голландия ныне наводнена, так сказать, английскою торговлею.

И так Голландия находится в превратном положении: любит англичан, которые были корнем всего зла, причиною всех несчастий — ненавидит французов, которые были с нею случайно худы.

Надеются, что Голландия вскоре возвысится на прежнюю степень могущества и обширности торговле, но я думаю, что доколе чувствования голландцев не переменят своего направления к обоим соседам Голландия более и более будет приходить в упадок.

*****

33  Долг Австрии заплачен уступкою Нидерланд по Венскому конгрессу.

16


Письмо 16. Роттердам

На сих днях торжествовали здесь рождение короля. Войска были собраны в парад, после которого все бургомистры, первые чиновники городские и некоторые из граждан были приглашены на военный завтрак — мы также. И, в самом деле, в раскинутой палатке мы нашли водку, хлеб, сыр, салат и несколько плодов — слишком по военному!

День тезоименитства нашего государя также приближался; мы согласились, хотя нас было только 15 человек, сделать в сей день для голландцев завтрак и бал. Русские не жалеют денег там, где надобно показать народное хлебосольство. Сто человек было приглашено из города — и вместо завтрака нашли великолепный обед, во время коего, при ружейной пальбе, при громких восклицаниях пили за здоровье Александра. Музыка и песни русские не умолкали целый день. Скупые голландцы были вне себя.

Ввечеру жены и дочери наших гостей собрались разделить праздник наш — и мы протанцовали целую ночь. Все домы, где жили русские офицеры, были иллюминованы; улица, в коей давали бал, освещалась из конца в конец, стечение народу было чрезвычайное. На каждое наше ура голландцы отвечали тысячью повторений. Целый город, казалось, участвовал в нашем празднике.

Здесь мы были свидетелями энтузиазма голландцев к нашему государю, коего они видели в прошлом году — и любовь их к русским. In vino veritas[34], говорит пословица — и молчаливые голландцы излились в сей день пред нами.

Но этот праздник был прощальный: мы получили повеление сесть на фрегаты наши, находящиеся еще в Гельвет-Слюйсе и отправиться в Россию.

Мой хозяин, С. Жакоб, сделал также для меня прощальный ужин, созвав всех моих знакомых голландцев. Дети С. Жакоба прощались и плакали; мать увещевала детей — и плакала; С. Жакоб уговаривал их не плакать — со слезами, а я, растроганный, подвигнутый благодарностию, мог ли остаться равнодушным?

Судьба играет нами — сводит людей в отдаленности, дружит их — и разлучает. Не советую вам, любезные мои, дружиться в чужих краях, разлука там тяжелее, потому что безнадежна.

P. S. Гельвет-Слюйс. Удерживаю письмо для того, чтоб известить вас отсюда о нашем отправлении. Мы выступили из Роттердама, сопровождаемые целым почти городом: добрые русские привязали к себе всех жителей. Три женщины провожали нас даже до сего места, и одна из них неотменно хотела следовать в Россию за пригожим 24 летним молодцом моей роты. Она плакала, рвалась, просилась с нами, убеждала своею любовью, но ей отвечали, что у нас на корабли запрещено брать женщин. Тем лучше, твердила она, дайте же мне мундир, я иду в российскую службу — и вам не должно более считать меня женщиною! С сожалением, что не могли привезти в Россию сего образца любви героической, отказали ей еще раз — и она, в отчаянии, уведена была с берега своими подругами.

Заключаю обращением к вам, друзья мои! Вы требовали описания Голландии — и вот мои письма! В них я сказал все то, что знаю и что могу сказать о ней. Ежели в сих письмах не найдете глубоких мыслей, вспомните, что я должен был все видеть мимоходом, ежели не найдете цветов, — подумайте, что я говорю не об Италии. Там природа сделала все для неблагодарного человека — здесь человек сделал все из неблагодарной природы; там все вдохновение, здесь — строгая точность.

*****

34  Истина в вине (лат. — Сост.).


Вы здесь » Декабристы » МЕМУАРЫ » Н.А. Бестужев. Записки о Голландии 1815 года.