Отношение к религии ссыльных декабристов Западной Сибири

Никулина Ирина Николаевна

Одним из спорных и до конца невыясненных в настоящее время вопросов была и остается проблема отношения декабристов к религии. Разработка данного направления, несомненно, имеет большое значение для более полного понимания истории декабристского движения, мировоззрения декабристов в период ссылки. В данной статье на основе широкого круга источников и литературы рассматривается отношение к религии декабристов, находившихся в западносибирской ссылке.

Среди декабристов было значительное количество верующих «людей с христианскими убеждениями». Следует подчеркнуть, что обращение к христианству диктовалось не только социально-политическими, но и нравственно-этическими соображениями, поскольку понятие морали было неразрывно связано с религией. Многие декабристы искали в христианской морали то, что соответствовало их революционным устремлениям, выделяя то, что давало нравственное оправдание их антимонархическим взглядам, и отвергая то, что служило самодержавию, официальной церкви.

Своей религиозностью был известен П.Н. Свистунов, находившийся в ссылке с 1838 г. в Кургане, в 1841–1857 гг. в Тобольске. М.Д. Францева вспоминала, что «будучи истинным христианином, Свистунов с Божьей помощью сумел выработать в себе смиренную, полную любви покорность к воле Божьей» [6, с. 713]. Не случайно В.К. Кюхельбекер в одном из писем С.П. Трубецкому от 12 апреля 1845 г. отмечал, что П.С. Бобрищев-Пушкин и П.Н. Свистунов «люди истинно почтенные, проникнутые не притворною, чистою набожностью …» [26, с. 473].

Глубоко религиозными людьми были П.С. Бобрищев-Пушкин, Е.П. Оболенский, Г.С. Батеньков, М.А. Фонвизин, М.М. Нарышкин и др. Об этом свидетельствуют воспоминания современников, переписка самих декабристов. В этой связи показателен эпизод, который описывала М.Д. Францева (дочь чиновника Д.И. Францева, служившего в Сибири в 1836–1854 гг. и дружившего со многими ссыльными декабристами, особенно с семьей Фонвизиных) о строительстве церкви в деревне Подрезово в 25 верстах от Тобольска, на освящение которой Фонвизины, Свистуновы, Бобрищев-Пушкин, Францевы «отправились водою по Иртышу в большой нанятой лодке … Была отслужена всенощная с певчими, а на другой день состоялось и само освещение; торжество было очень трогательное, народу собралось со всех окружных деревень множество; все со слезами на глазах благодарили жертвователей и соорудителей храма в столь отдаленной местности … Все приняли участие этой постройки кто чем мог, тем и помогал; Павел Сергеевич Бобрищев-Пушкин сделал смету, составил план, сам следил за работами и был настоящим архитектором» [5, с. 615].

О Бобрищеве-Пушкине Францева писала, что «посвятив свою жизнь на служение ближнему, он старался во многом изменить свои привычки, любил читать Св. Писание, которое знал не хуже настоящего богослова, вел жизнь почти аскетическую, вырабатывая в себе высокие качества смирения и незлобия, ко всем был одинаково благорасположен и снисходителен к недостаткам других» [5, с. 390]. Ею отмечалось также, что все знали «его за глубоко верующего … человека» [6, с. 708].

Известно, что Бобрищев-Пушкин вместе с И.И. Пущиным работал над восстановлением текста и переводом произведения французского религиозного философа, математика, физика Б. Паскаля «Мысли о религии и о некоторых других предметах», в котором делалась попытка «оправдать» христианство средствами философской антропологии. Но опубликовать работу не удалось. В 1843 г. книга вышла в переводе И. Бутовского, которую Бобрищев-Пушкин прочел в 42 номере «Московской газеты» и остался им недоволен [2, с. 123].

О чтении Библии указывал А.Ф. Бригген, находившийся в ссылке с 1828 г. в Пелыме, 1836 г. в Кургане, с 1850 г. в Туринске, в 1855–1857 гг. в Кургане. В письме к М.А. Тумановской от 2 апреля 1854 г. он писал: «Чтение, которое меня более всего притягивает, это чтение Библии … Здесь, на земле бог проявляет достаточно справедливости, чтобы показать нам, что она существует и что мы правы, взывая к ней и если эта справедливость не всегда полностью вершится на земле, то часть ее, недостающая в этом мире, предназначена для мира иного …» [4, с. 317]. Показательно, что в одном из писем к М.М. Нарышкину Бригген поздравлял его «с Христовым воскресеньем» [4, с. 120].

Глубокая религиозность отличала Оболенского, находившегося в ссылке с 1842 г. в Туринске, с 1843 г. в Ялуторовске [15, с. 755]. В.Н. Болоцких отмечает, что в Сибири усилилась религиозность Оболенского, «он постоянно твердил о своем отказе от прежних убеждений и о верности царю» [3, с. 68]. Это подтверждают письма Оболенского к мужу сестры Екатерины А.В. Протасьеву, с которым он был дружен: «Религия доставляет мне истинное душевное утешение. Я говею три раза в году и это три эпохи, в которые я обновляюсь новою жизнью и вновь душою и духом …» [14, с. 126]. В письме из Туринска в 1842 г. он изложил свое видение по вопросам веры: «Вера есть наследие, которое мы получаем от наших отцов; они ее приняли, сохранили и нам передали в благословении Божием … Этим благословением милость Божия всегда открыта для нас … Но человек должен знать наперед, что с любовью Божией, для него настает время борьбы с миром. Он должен принять этот крест, и знать, что в этой борьбе и должна состоять его жизнь … Возьмите себе знаменем крест Господен; на нем был распят Господь и Бог; по правде человеческой мирской – по правде Божьей. Он торжествовал и над смертью и над миром, и ныне царствию Его, нет и не будет конца …» [14, с. 140, 141, 144].

В письме из Ялуторовска от 12 сентября 1843 г. он продолжил данную тему: «Мы христиане призваны к этой высшей жизни. Первый шаг по этому поприщу есть вера: она начинается в нас с младенческого возраста; второй – надежда, которую можно назвать верою с сознанием того лица, в которого веруем; третий шаг – есть любовь или та же вера, с обладанием того лица, в которое веровали и на кого надежду полагали. Это высшее наше воспитание происходит в нас не от человека, но от Бога. Это иначе и не может быть, потому что цель воспитания состоит в познании и совершенном соединении с Богом» [14, с. 144].

Известно высказывание Оболенского «благие плоды означают благие дела, которые проистекают от сердечного возношения к богу всякого человека, напряженного общественным бедствием» [19, с. 212].

Из переписки Оболенского и Фонвизина известно, что Оболенский работал над сочинением о церкви. В письме от 14 октября 1852 г. Фонвизин писал Оболенскому: «Когда мы беседовали с вами в Ялуторовске, вы говорили мне …, что трудитесь над каким-то сочинением о церкви или о христианстве и хотели даже прочитать мне написанное вами» [44, с. 369]. Однако более подробных сведений об этом не сохранилось. В.Н. Болоцких указывает на сочетание религиозных и социально-политических воззрений Оболенского в сибирский период, отмечая, что «ему был близок утопический социализм в религиозно-нравственном варианте» [3, с. 94].

Интересно, что в одном из писем к А.Ф. Бриггену в 1855 г. Оболенский высказал мысль, что из духовного единства православных людей под властью бога следует единение под земным владыкой. С этой же мыслью Е.П. Оболенский выступил перед декабристами в Ялуторовске и встретил отпор с их стороны. Вместе с тем Е.И. Якушкин, сын И.Д. Якушкина, путешествуя по Сибири в 1855 г., в одном из писем жене указывал, что Оболенский «… хочет уверить себя и других, что он с головы до ног православный …» [37, с. 423].

Искренней верой в бога проникнуты письма Батенькова, находившегося в ссылке с 1846 г. в Томске. В «Русском биографическом словаре» отмечалось, что родители воспитали в Батенькове «религиозное чувство, не покидавшее его всю жизнь» [40, с. 570] и нашедшее отражение в его переписке. «С моей стороны благодарю его, что он до сего времени хранит меня всемогущею своею десницею», – писал Батеньков сестре А.П. Елагиной 26 июля 1847 г. [1, с. 225] В письме от 24 мая 1849 г. он указывал, что «при нынешних бедствиях нужны утешения, вера и надежды» [1, с. 249]. Показательно в этом отношении письмо от 10 октября 1849 г.: «Понятно, какая святыня окружает сельского священника, когда он один, при немногих свечах, собственно для неба отправляет служение и за шумящий в даль его мир приносит жертву. Мудрено ли ему чувствовать сияние вечного света» [1, с. 252].

Интересны размышления Батенькова о боге. В письме к А.П. Елагиной от 24 мая 1853 г. он писал: «Бог хранит мировые запасы, чтоб держать историю человека на свойственной ей высоте … Верно, есть более высокое и более полезное значение всякой печали и не менее его причина как бог, с которым мы разлучены и, может быть, даже по смерти не скоро, не вдруг соединимся. Но предоставим правде божьей ее дело и в покорности его воли обымем радостно друг друга» [1, с. 273, 274]. Далее в письме от 23 апреля 1854 г.: «Бог … это опять пространство, не менее человеколюбимое, истинный источник чувства и мысли, освещающий и просвещающий душу, покоящий ее и возвышающий, не оставляющий до смерти, в смерть и по смерти» [1, с. 295]. Позднее встречаем: «Я все дни молился: не пропустил ни одной церковной службы … Станем молиться, да просияет тут луч вечного божественного света … Сильна христианская вера, в ней только можем благодарить творца за крест и за утешение, как дети отца, справедливо строгого и милосердного» [1, с. 269, 316, 369]. В письме к Пущину от 22 августа 1854 г. Батеньков сообщал «я в самом деле молюсь в праздники – тепло, искренно и даже настойчиво о ниспослании властям света и благодати» [16, с. 33].

К сожалению, как отмечает С.В. Осипенко, «значительная часть бумаг Батенькова была утеряна … при передаче Елагиным (по его завещанию). Каков был количественный состав рукописей и когда они поступили в распоряжение Елагиных, неизвестно» [35, с. 7].

По воспоминаниям Е.И. Якушкина, еще находясь в Петропавловской крепости (где пробыл 20 лет) [1, с. 411], Батенькову давали книги, «исключительно набожного содержания. По его просьбе ему принесли Библию на нескольких языках, изучение ее не только историческое, но и филологическое было его постоянным занятием в крепости. Языков еврейского, греческого и латинского он ранее совершенно не знал, но через сличение текстов полиглотной Библии, он наконец дошел до того, что свободно читал ее на этих языках» [47, с. 147]. В «Русском биографическом словаре» также указывалось, что в Петропавловской крепости Г.С. Батенькову «дозволено было читать и писать, выдавали книги преимущественно духовно-нравственного содержания. Он занимался сличением переводов библии на древних и новых языках; нужные для этого книги, по ходатайству коменданта, доставлялись ему из публичной библиотеки» [40, с. 571]. В очерке о Г.С. Батенькове Г.Н. Потанин уточнял, что «друг Елагин … прислал ему в крепость несколько экземпляров библий на разных языках …» [36, с. 69]. Несомненно, как замечает А.А. Илюшин, это «заметно сказалось на всем строе его мышления», на его творчестве [27, с. 13]. Необходимо подчеркнуть, что поэтическое наследие Г.С. Батенькова богато ссылками на Библию и Евангелие.

В историко-биографическом очерке о Батенькове подчеркивалось, что «глубокая и разумная религиозность оставалась … до конца жизни одной из отличительных черт Гавриила Степановича и служила ему важнейшею поддержкою при постигших его впоследствии невзгодах», здесь же указывалось, что в Томске он «по праздникам и изредка и по будням ходил к богослужению» [7, с. 303, 331, 332]. В воспоминаниях А.И. Лучшева (чиновника томского губернского правления, друга Г.С. Батенькова) также сообщалось, что Батеньков «в церковь ходил, как бы обязательно, каждое воскресенье и в большие праздники» [28, с. 424].

Вместе с тем, следует отметить, по словам Т.Г. Снытко, что «взгляды Батенькова в течение его долгой жизни менялись « [42, с. 297]. На сложность и противоречивость взглядов Батенькова указывает также Е.Л. Сергун [41, с. 36]. Некоторыми исследователями подчеркивается «… непоследовательность, порою противоречивость философских суждений Батенькова о смысле жизни, о природе, о Боге, о религии …» [35, с. 22].

Показательно обращение Батенькова к золотопромышленникам Томского округа о пожертвовании на постройку новой церкви в связи с тем, что прежняя церковь на Воскресенском прииске сгорела, а «возведение вновь подобного постоянного храма по нашим ограниченным средствам затруднительно … Но в отправлении литургии мы ощущаем потребность …» [31]. Обращение проникнуто любовью к богу и надеждой «достигнуть желаемого». «Господь да будет нам помощником в деле! Кто знает быть может некоторым из нас и приведется … в храме приносить теплые мольбы Господу за ниспосылаемые нам его щедроты и найти душевное успокоение от трудов и забот житейских» [31, л. 2].

Уместно указать, что Батеньков известен в Сибири как архитектор. Г.Н. Потанин писал по этому поводу, что «может быть архитектура была его призванием, развиться которому помешала его тревожная жизнь» и сообщал, что «между рекой Ушайкой и дорогой, идущей из Томска в деревню Заварзину … Батеньковым же была выстроена церковь» [36, с. 72, 73]. Небезынтересно, что по предполагаемому проекту Батенькова в Томске была построена в 1856 г. кампанелла (звонница) костела св. Розарии архитектором Фадеевым [46].

Декабрист А.Е. Розен отмечал религиозность Нарышкина, находившегося одновременно с ним с 1833 по 1837 гг. в Кургане. Нарышкин «сохранял скромность, кроткость и религиозность; был человек с примерною душою, руководимый христианскою любовью, а потому все легко было ему переносить» [39, с. 309]. О себе Розен упоминал, что «посещал церковь» [39, с. 309].

Некоторые из декабристов испытывали притеснения со стороны администрации в исполнении христианских треб. Известен случай, когда ссыльный А.Ф. Фурман в начале 1833 г. просил разрешения приехать в Тобольск из Кондинска «для исполнения христианских треб по евангелическому исповеданию, объясняя при этом, что, находясь в Кондинске 6 лет, он ни разу еще не исполнял этой христианской обязанности. Несмотря на ходатайство управляющего Тобольской губернией А.Н. Муравьева о разрешении поездки в Тобольск, генерал Вельяминов отказал в просьбе». 8 марта 1835 г. Фурман умер в Кондинске после продолжительной болезни в крайней нищете [19, с. 68].

Искренно религиозным человеком был Фонвизин, с 1838 г. находившийся в Тобольске. Францева указывала на огромное влияние на него жены Н.Д. Фонвизиной, «в полном смысле слова глубоко религиозной» женщины [45, с. 287] и отмечала также, что «покорность провидению в нем была безграничная; никогда он не жаловался и всегда старался с благодушием христианским принимать все тяжелые посылаемые богом испытания, выражая свою скорбь словами «Верно так угодно богу». За это же и любили его все знавшие его уважали и ценили его дружбу и внимание» [44, с. 334].

Восторженное отношение к богу наиболее отчетливо отражено в письме к И.А. Фонвизину от 22 декабря 1844 г.: «Я вздумал вложить еще для тебя список с Слова преосвященного Иннокентия Харьковского о весне … Я всегда с особенным наслаждением читаю проповеди этого архиерея. Сколько в них чувства и ума! Слово о весне исполнено самой возвышенной поэзии: это настоящий хвалебный гимн творцу» [43, с. 297].

Отличительными чертами характера Фонвизина были «необыкновенное добродушие и христианское смирение, занимался преимущественно чтением книг философского и духовного содержания» [19, с. 232]. Он «много читал, переводил, вообще всегда был занят, доволен и покорен Провиденью …» [45, с. 288]. Следует отметить, что для ссыльных декабристов Тобольска характерно определенное внимание к богословской литературе. Ими были переведены труды швейцарского богослова Ж.Ф. Остервальда «Размышление о священном писании», «Богословие», «Сущность христианского вероучения» Мейера и др. [2, с. 122] Показательно, что в письме к Оболенскому от 15 мая 1851 г. Фонвизин называл Мейера одним из своих любимых писателей [43, с. 355]. В Тобольском государственном историко-архитектурном музее-заповеднике в зале декабристов находится перевод труда французского мыслителя аббата Флери «Нравы израильтян», сделанный Фонвизиным и сохранившийся после пожара середины XIX в. в Тобольске, практически уничтожившего основное литературное наследие декабристов, что объясняет его отсутствие в ГУТО ГАТ, где имеются лишь отдельные упоминания и фрагменты.

Во время пребывания в Тобольске Фонвизин написал «Несколько заметок к богословиям отцов архимандритов Макария и Антония», которые напечатаны не были и в рукописи неизвестны [19, с. 233]. Тем не менее, в письме к Оболенскому от 14 октября 1852 г. Фонвизин писал: «Я брал у отца ректора семинарии два вновь вышедших руководства православного догматического исповедания – обе книги написаны в одном духе, но одна из них пришлась мне больше по сердцу, хотя в той и другой нашел я несколько мест, не совсем согласных ни с духом христианства, ни с историей церкви. Возвратив книги ректору, мы с ним говорили и рассуждали об них, и он соглашался во многом со мною, а в извинение авторам сказал, что цензура не пропустила бы их сочинения, если бы они не выставили именно тех мест, которые меня соблазнили. Я написал для ректора несколько заметок, из которых и составилась посылаемая вам статья. Читайте ее – судите и сообщите мне ваше мнение. Может быть, вы не совсем будете согласны с моим мнением, но я написал его по совести и убеждению» [43, с. 369]. Речь идет о книгах «Православное догматическое богословие» ректора Санкт-Петербургской духовной академии архимандрита Макария и «Догматическое богословие» ректора Киевской семинарии архимандрита Антония.

Сохранились богословские сочинения Фонвизина «Проповедь на текст послания ап. Павла» и «Краткое обозрение пути, ведущего к богу, и соединения с ним», а также толкование евангельского текста «Притча о милосердном самарянине» [33].

Фонвизин вел деятельную переписку с Оболенским, в которой развивал идеи о социализме, коммунизме и христианстве. В одном из писем он высказывал мнение о том, что «основная мысль социализма и коммунизма тождественна с предписываемыми Евангелием обязанностями любви к ближнему и братолюбием …, если бы государства и народы были проникнуты духом Христовым, то форма правления была бы вещью равнодушной – и в монархиях и в республиках одинаково бы повиновались Христову закону» [24, с. 199, 200]. Далее он отмечал величайшее значение христианского учения «… это благодатное учение уничтожило крепостное состояние, только в одной нашей России оно не произвело этих вожделенных последствий …» [24, с. 200].

Таким образом, Фонвизин видел в христианской религии, прежде всего моральное учение, содержащее идеалы равенства и свободы. Он считал, что социализм превратился в христианство и к нему придут не через борьбу, а через любовь к ближнему. «Я однако, уверен все, что социалистические и коммунистические учения не останутся без последствий, а принесут вожделенный плод, а это будет тогда, когда эти учения, проникнутые духом христианства, единственным водителем ко всякому добру, совершенствованию и блаженству и в здешнем и будущем мире. Если человечество еще не достигло этого, так это от того, что оно не проникнуто духом Христовым» [24, с. 201].

Следует подчеркнуть, что Фонвизина особенно привлекала идея духовной вселенской церкви, в которой он «одним из первых усмотрел антимонархическое содержание. Вместе с тем идея внутренней церкви, заключая в себе отрицание всех деспотических и богословских «предубеждений» – сознательных отступлений от «истины» – была единственной, с точки зрения Фонвизина, истиной первоначального христианства. Суть же ее – в предписываемой Евангелием обязанности любить ближнего, исполнение данной обязанности возможно лишь в государстве с демократическим правлением; оно и соответствует поэтому наиболее всего христианскому обществу» [23, с. 12]. Такой вывод был сделан Фонвизиным. По его мнению, «республика-демократия есть форма, наиболее соответствующая христианскому обществу» [24, с. 202].

Необходимо отметить, что Фонвизин, особенно последние 10 лет жизни, занимался религиозно-философскими проблемами. Главное в его философии, как отмечали исследователи С.В. Житомирская и С.В. Мироненко «соотношение разума и веры». Философия христианская, которую Фонвизин противопоставлял «всем ложным направлениям систематического умозрения» «превыше всякого непосредственно приобретаемого разумом ведения ставит веру в откровение». Не через научное знание, а именно через «откровение», «через внутреннее чувство» познает человек главные волнующие его истины: идею бога как первопричины всего сущего, добро и зло, свободу воли, собственное назначение в мире. Какова же в таком случае роль разума? Она очень скромна: научное знание, «здравая философия», как ее называл Фонвизин, только развивает человеческий ум, подготовляя его к принятию веры. Поэтому истинна лишь та философия, которая «ищет примирения с религией и не выходит за пределы предназначенной ей сферы. Характерной чертой его религиозной философии было отрицание внешней, обрядовой церкви и ее окостенелых догматов. Особенно непримиримым он был к церкви католической, но и православная не избежала его резкой критики» [21, с. 58, 59].

Как справедливо отмечали А.Ф. Замалеев и Е.А. Овчинникова, говоря о религии, Фонвизин «не имел в виду христианство официальное, церковное и решительно отвергал его обрядовые и догматические установления, считая их историческими «предубеждениями», возникшими в процессе сознательного и явного приспособления церкви к деспотизму светской власти» [23, с. 11]. В этом отношении показательны сочинения Фонвизина и его письма. Достаточно резкой была критика Фонвизина самой православной церкви и ее служителей как части самодержавного строя. Относительно Святейшего Синода он писал: «Церковь управляется Св. Синодом, которого члены назначаются не по избранию верных, а по произволу самодержавной власти» [21, с. 60].

Вместе с тем, несмотря на критику церковных обрядов и догматических установок, Фонвизин, как уже отмечалось, не отвергал христианскую веру в целом. Он считал, «что только первоначальная христианская» истина «указывает человеку путь к достижению политического и морального блага. Фонвизин искал оснований для правильных практических убеждений в идеях первоначального христианства. Он полагал, что церковь отклонилась от «истины» и, внушая людям ложные идеологические и моральные принципы, исказила первоначальные христианские понятия о земном назначении человека» [22, с. 46, 49].

В целом, отношение к церкви у Фонвизина неизменно: «сама церковь свята, святы и таинства, которые она преподает для нашего спасения, несмотря на то, что эти таинства совершаются часто ничтожными орудиями, - они от этого не теряют силы своей над верующими, хотя желательно бы было, чтобы и орудия были почище» [24, с. 202].

В письме к Оболенскому от 13 ноября 1851 г., осуждая средневековое византийское и католическое духовенство, Фонвизин отмечал: «А разве наши православные пастыри лучше? У нас перед глазами не пастырь, а волк в пастырской одежде. Он привел в систему грабительство: бедных священников приучил он к доносам и ябедам. Самая ревность к церковному пению архиерея есть только предлог брать взятки с священно и церковнослужителей; и неумеющие петь, заплатив деньги, получают места. Мне кажется, что если когда-нибудь в России последует важный переворот, то он начнется с церкви» [24, с. 203]. Он отмечал растление большинства представителей духовенства: «Какое же заключение можно сделать о церкви, в которой большинство архиереев – так называемых ангелов ее – или взяточники, или человекоугодники … ни в одной еще христианской церкви не было из архиереев таких поклонников и льстецов власти, как наши. Все это очень грустно для человека верующего» [24, с. 204].

С большим удовлетворением встретил Фонвизин издание книги С.П. Маслова «О всенародном распространении грамотности в России на религиозно-нравственном основании». В письме к брату И.А. Фонвизину от 26 января 1850 г. он просил «прислать книгу Степана Алексеевича Маслова, когда она поступит в продажу. Весьма приятно видеть, что прекрасная мысль его о распространении грамотности в народе осуществляется» [43, с. 328].

Большой интерес представляют письма Фонвизина Кюхельбекеру, находившемуся с 1845 г. в Кургане, с 1846 г. в Тобольске. В письме от 4 декабря 1845 г. Фонвизин писал ему: «Нет сомнения, что существует таинственная связь между некоторыми душами, живущими еще во плоти, и духами бесплотными, представшими у престола Благодати. – Это признает и церковь» [38, л. 5]. Известно, что Фонвизин посылал Кюхельбекеру Библию Мейера [38, л. 2 об.]. В апреле 1832 г. Кюхельбекер писал: «Желая причаститься Святых тайн, я мысленно пробегал прошедшую жизнь свою и Господу Богу приносил сердечное покаяние во всех своих прегрешениях. Молю Его только об одном: да даст Он мне силу без ропота переносить все, Им для меня наложенное, все, чтобы и впредь Ему угодно было наложить на меня» [8, л. 19].

В. Орлов и С. Хмельницкий подчеркивали, что «Кюхельбекер был религиозным человеком; в сибирской ссылке он нашел единственную отраду – в религии. После 1825 г. его писательское внимание занимали преимущественно религиозно-философские темы; в русской литературе Кюхельбекер один из первых религиозно-мистических поэтов» [20, с. 16]. В списке произведений Кюхельбекера, предназначенных для собрания его сочинений, отправленного им в 1845 г. В.А. Жуковскому, указаны богословские и нравоучительные сочинения «Толкование на молитву господню», «Смерть», переделка проповеди Гердера. Кроме того, отмечены «Извлечения» из дневника, состоящие из замечаний о книгах, которые Кюхельбекер читал в последние 20 лет и «местами из собственных размышлений; касаются они религии, философии» и т.д. [20, с. 313, 314] Религиозностью проникнуты многие страницы его дневника, изъявления покорности своей несчастной судьбе и «божьей воле» [20, с. 302, 305]. В письме к Оболенскому от 5 июня 1841 г. он писал: «Бог дал мне сына» [18, с. 161]. Показательно высказывание Кюхельбекера 2 апреля 1845 г.: «Самые простые вопросы без веры неразрешимы» [20, с. 296], что наиболее полно отражает его состояние духа.

Глубоко верующим был М.И. Муравьев-Апостол, находившийся с 1829 г. в Бухтарминской крепости, с 1836 г. в Ялуторовске. Еще будучи в Петропавловской крепости в 1826 г. М. Муравьев-Апостол сделал некоторые заметки на чистых страницах Евангелия, доставленного ему родственниками. «Христианская религия – религия чувства. Ее надо понимать сердцем, ибо сердцем обычно постигается великое … Чтение этой божественной книги пролило благодетельный бальзам на раны моего сердца … Только в горести наша святая религия предстает во всей красоте» [29, с. 199, 200, 314]. В Сибири, в частности в Ялуторовске, религиозность М. Муравьева-Апостола усиливается. Это обстоятельство отмечает В.Н. Болоцких [3, с. 146, 147]. Он указывает на заметный интерес Муравьева-Апостола к религиозной литературе, присылаемой ему сестрой Е.И. Бибиковой еще в Бухтарминск.

Известно, что в Ялуторовске Муравьев-Апостол находился под некоторым влиянием Свистунова и Фонвизиной. По этому поводу С.Я. Знаменский замечал в письме к Фонвизиной от 31 августа –1 сентября 1844 г., что «с приездом Петра Николаевича Матвей Иванович в мыслях своих очень приметно изменил и в спорах … держал сторону Петра Николаевича»[34, л. 19 об.].

В письме к Фонвизиной от 6 сентября 1844 г. Знаменский также отмечал, что «Матвей Иванович переписывает для себя толкование Молитвы Господней, написанное тобой; между разговорами я узнал его желание прочитать толкование на Апокалипсис Мадам Гюне, и эту книгу я вчера послал к нему» [34, л. 21, 21 об.]. Однако позднее 2 декабря 1844 г. Знаменский сообщал Фонвизиной, что «Матвей Иванович с черновой твоей рукописи написал толкование молитвы Господней, переписка сделана с большими ошибками и пропусками, исправить трудно, так сделай милость ненадолго пришли эту рукопись» [34, л. 29, 29 об.].

Следует отметить также попытку М.И. Муравьева-Апостола через Знаменского добиться разрешения на венчание для поселенца Берха, о чем упоминал Знаменский в письме к Фонвизиной от 2 декабря 1844 г.: «Здесь проживал по билету, данному из экспедиции о ссыльных 1844 г. сентября 20 поселенец лютеранского вероисповедания Генрих Фридрих Берх 41 году по миропомазанию назван Андрей Федоров, он 12 ноября прошлого года присоединился к нашей православной церкви и вздумал жениться. Свенчать его нельзя, иначе там, как с дозволения той же экспедиции или Земского суда … эта просьба тебе от Матвея Ивановича, который в нем принимает участие …» [34, л. 29].

Знаменский указывал также на посещение Муравьевым-Апостолом церкви в Ялуторовске [32, л. 6]. Позднее в воспоминаниях, отмечая попытку оказания медицинской помощи населению Бухтарминска и говоря об излечении, М.И. Муравьев-Апостол писал: «Бог помог мне …» [29, с. 219] А.П. Созонович (дочь офицера уланского полка Бургского военного поселения П.Г. Созоновича, отданная в 1837 г. на воспитание в семью М.И. Муравьева-Апостола) отмечала, что «Матвей Иванович объяснял наше человеческое ничтожество в сравнении со всемогуществом Всевышнего …» [17, с. 129].

Показательно, что в вопросе освобождения крепостных крестьян, Муравьев-Апостол руководствовался, прежде всего, нравственными и религиозными принципами. В одном из писем, отвечая некоему Алексею Павловичу, пытавшемуся доказать право дворян иметь крепостных, он писал, что «подобное право не может существовать там, где принято евангельское учение» [13, л. 135].

Интересно, что в дальнейшем в письме к Ф.А. Дилигенскому от 5 марта 1872 г., выражая мнение о невозможности введения конституции в России, М.И. Муравьев-Апостол отмечал, что «бюрократия умела только все исказить, все испортить. – Когда-то Бог избавит нас от нее, от ее глупой опеки» [10].

Некоторым декабристам религия импонировала своими этическими нормами. Так, Н.В. Басаргин, находившийся в ссылке с 1838 г. в Туринске, с 1842 г. в Кургане, с 1846 г. в Омске, с 1848 г. в Ялуторовске, рассматривал религию как «самое сильное, самое действительное орудие для улучшения народной нравственности … Духовенство могло бы оказать величайшие услуги народной нравственности, если бы действовало согласно своему назначению в этом мире» [29, с. 123].

Вместе с тем он подвергал критике духовенство, отмечая, что «к несчастью, и особенно в Сибири, не так поступает оно и не тому направлению следует. Занятое исключительно, по одностороннему образованию своему внешними церковными обрядами и личными материальными выгодами, в которых так нуждается по своему общественному положению, оно не приносит и десятой доли той пользы, которую могло бы приносить и часто своим примером и своим корыстолюбием служит соблазном для мирян» [29, с. 123].

Басаргин считал, что если правительство «захочет иметь в нем благодетельного и сильного помощника к нравственному улучшению своего народа, то необходимо должно обеспечить вещественный быт его и деятельно заняться его образованием как умственным, так и религиозным. Только тогда духовенство вполне поймет свое назначение в этом мире и сделается достойным орудием к достижению той высокой цели, которая предназначена всему человечеству» [29, с. 202].

Как известно, научная деятельность ссыльных декабристов охватывала многие стороны жизни региона, в том числе исследование различных категорий населения Сибири и их религиозных верований. Примечательно, что, находясь в Сибири, Басаргин занялся изучением жизни старообрядцев [11]. Об этом писал Е. Якушкин, отмечая, что «Басаргин был человек наблюдательный, с практическим умом … , пишет статьи», среди которых «Старообрядцы в Западной Сибири» [30, с. 161]. В ней Басаргин высказывал свое положительное отношение к западносибирским старообрядцам, их образу жизни, быту, нравственному облику и обосновывал проект обращения раскольников в официальное православие.

Большой интерес представляет записка Басаргина «Некоторые рассуждения о крепостном состоянии», в которой он спрашивает «защитников крепостного состояния можно ли представить, … чтобы бог создавал одних людей лучших … на улучшение благосостояний, на удовлетворение их страстей, их чувственных наслаждений» [12, л. 2].

Интересные подробности о жизни в ссылке И.Ф. Фохта, лютеранина по вероисповеданию, находившегося с 1826 г. в Березове Тобольской губернии, с 1829 г. в Кургане, с 1831 г. в Тобольске и Кургане, обнаружены нами в одном из дел ГАРФ.

24 марта 1832 г. шефу жандармов, главному начальнику Третьего отделения С.Е.И.В. Канцелярии А.Х. Бенкендорфу доносилось из Тобольска о том, что «Фохт, будучи одержим с давнего времени хронической болезнью … был привозим в Тобольск для исполнения христианских обязанностей по лютеранскому исповеданию и потом отсюда отправлен в Курган» [9, л. 24 об.].

Таким образом, религиозные взгляды были свойственны значительному числу декабристов, находившимся в ссылке в Западной Сибири. Вместе с тем их религиозные воззрения существенно отличались. Так для Оболенского христианская религия служила утешением, прославлением «силы божьей», в то время как для Фонвизина в религии основным была мораль, содержащая в себе общечеловеческие идеалы равенства и свободы.

Необходимо отметить, что верующих декабристов отличала терпимость, доброжелательное отношение к другим. Несомненно, чтение богословской литературы помогало декабристам стойко сносить лишения, пережить все тяготы сибирской ссылки, в которой они оказались, избежать духовной изоляции от той культурной среды, из которой они были вырваны. Практически книги разделили с декабристами изгнание и вместе с тем создали основу для их духовного общения и дальнейшей просветительской деятельности, составляющей часть общественно-политической и культурной жизни России второй четверти XIX в.

Внимание к богословской литературе, религиозные сочинения и переводы отражают богатый внутренний мир ссыльных, духовные искания в период изгнания, что, безусловно, представляет большой интерес в контексте изучения их культурного наследия.

Примечания

1. Батеньков, Г.С. Сочинения и письма / Г.С. Батеньков. Т. 1. Письма. –Иркутск : Вост.-Сибирск. книжн. изд-во, 1989. – 524 с.

2. Бауск, О.В. Круг чтения ссыльных тобольских декабристов // Ссыльные декабристы в Сибири : сб. ст. / отв. ред. Горюшкин Л.М. – Новосибирск : Наука, 1985. – С. 117 – 126.

3. Болоцких, В.Н. Декабрист М.И. Муравьев-Апостол в Сибири / В.Н. Болоцких // Политические ссыльные в Сибири (XVIII – начало XX в.) : сб. ст. / отв. ред. Горюшкин Л.М. – Новосибирск : Наука, 1983. – С. 136 – 151.

4. Бригген, А.Ф. Письма. Исторические сочинения / А.Ф. Бригген. – Иркутск : Вост.-Сибирск. книжн. изд-во, 1986. – 576 с.

5. Воспоминания М.Д. Францевой // Исторический вестник. – 1888. – № 6. С. 610–640.

6. Воспоминания о декабристах (Из бумаг М.Д. Францевой) // Исторический вестник. – 1917. – № 3. – С. 694 – 715.

7. Гавриил Степанович Батеньков. Историко-биографический очерк (1793 – 1863) // Русская старина. – 1889. – № 8. – С. 301 – 362.

8. ГАРФ. – Ф. 109. – 1 эксп. 1826 г. – Д. 61. Ч. 52. – 223 л.

9. ГАРФ. – Ф. 109. – 1 эксп. 1826 г. – Д. 61. Ч. 114. – 41 л.

10. ГАРФ. – Ф. 109 с/а. – Оп. 1. – Д. 1749. – 1 л.

11. ГАРФ. – Ф. 279. – Оп. 1. – Д. 178. – 21 л.

12. ГАРФ. – Ф. 279. – Оп. 1. – Д. 185. – 2 л.

13. ГАРФ. – Ф. 1153. – Оп. 1. – Д. 272. – 140 л.

14. Головинский, М.В. Декабрист Е.П. Оболенский / М.В. Головинский // Исторический вестник. – 1890. – № 1. – С. 115 – 145.

15. Голодников, К. Государственные и политические преступники в Ялуторовске и Кургане (отрывок из воспоминаний) / К. Голодников // Исторический вестник. – 1888. – № 12. – С. 753 – 761.

16. Декабристы. Летописи литературного музея. Кн. 3. – М. : Издание государственного литературного музея, 1938. – 566 с.

17. Декабристы. Материалы для характеристики / под ред. П.М. Головачева. – М. : Издание Зенгинова, 1907. – 176 с.

18. Декабристы. Неизданные материалы и статьи / под ред. В.Л. Модзалевского, Ю.Г. Оксмана. – М.: Всесоюзное общество полит-каторжан и ссыльнопоселенцев, 1925. – 336 с.

19. Дмитриев-Мамонов, А.И. Декабристы в Западной Сибири. Исторический очерк по официальным документам / А.И. Дмитриев-Мамонов. – СПб. : Типография Монтвида, 1905. – 261 с.

20. Дневник В.К. Кюхельбекера. Материалы к истории русской литературной и общественной жизни 10–40 гг. XIX в. – Л. : Прибой, 1929. – 373 с.

21. Житомирская, С.В., Мироненко, С.В. От Союза Благоденствия к «русскому социализму». (Идейный путь декабриста М.А. Фонвизина) / С.В. Житомирская, С.В. Мироненко // Фонвизин М.А. Сочинения и письма : в 2 т. – Иркутск : Вост.-Сиб. книжн. изд-во, 1982. – Т. 2. – С. 3 – 67.

22. Замалеев, А.Ф. М.А. Фонвизин / А.Ф. Замалеев. – М. : Мысль, 1976. – 152 с.

23. Замалеев, А.Ф., Овчинникова, Е.А. Революционная мораль декабристов (К 160-летию восстания 14 декабря 1825 г.) / А.Ф. Замалеев, Е.А. Овчинникова. – Л. : Знание, 1985. – 32 с.

24. Избранные социально-политические и философские произведения декабристов : в 3 т. / под общ. ред. И.Я. Щипанова. – М. : Государст-венное изд-во политической литературы, 1951. – Т. 3. – 466 с.

25. Из воспоминаний М.Д. Францевой // Декабристы в воспоминаниях современников / под ред. В.А. Федорова. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 1988. – С. 382 - 403.

26. Из неизданной переписки. Письма Кюхельбекера из крепостей и ссылки (1829 – 1846) // Литературное наследство: 1935 – / под ред. А.М. Еголина и др. – М., 1954. – Т. 59. – Кн. 1. – С. 395–500.

27. Илюшин, А.А. Поэзия декабриста Г.С. Батенькова / А.А. Илюшин. – М. : Изд-во Моск. ун-та, 1978. – 166 с.

28. Лучшев, А.И. Декабрист Г.С. Батеньков // Декабристы в воспоминаниях современников / под ред. В.А. Федорова. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 1988. – С. 422 - 425.

29. Мемуары декабристов. Южное общество / под ред. И.В. Пороха, В.А. Федорова. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 1982. – 352 с.

30. Неизданная рукопись декабриста Н.В. Басаргина // Каторга и ссылка. – 1925. – № 5. – С. 161 – 173.

31. ОР РГБ. – Ф. 20. – Картон 14. – П. 17. – 2 л.

32. ОР РГБ. – Ф. 319. – Картон 2. – Ед. хр. 20. – 19 л.

33. ОР РГБ. – Ф. 319. – Картон 5. – Ед. хр. 5. – 4 л.

34. ОР РГБ. – Ф. 319. – Картон 2. – П. 16. – 41 л.

35. Осипенко, С.В. Общественно-политические проекты Г.С. Батенькова : автореф. дис. … канд. ист. наук / С.В. Осипенко. – М., 2003. – 26 с.

36. Потанин, Г. Гавриил Степанович Батеньков / Г. Потанин // Сибирские огни. – 1924. – № 2. – С. 66 - 74.

37. Пущин, И.И. Записки о Пушкине. Письма / И.И. Пущин. – М. : Художественная литература, 1988. – 559 с.

38. РГАЛИ. – Ф. 256. – Оп. 2. – Д. 13. – 5 л.

39. Розен, А.Е. Записки декабриста / А.Е. Розен. – Иркутск : Вост.-Сибирск. книжн. изд-во, 1984. – 480 с.

40. Русский биографический словарь : 1896 – / под ред. А.А. Андрианова, С.С. Трубачева. – СПб. : Типография Главного Управления Уделов, 1900. – Т. 2. – 799 с.

41. Сергун, Е.Л. Декабрист – сибиряк Г.С. Батеньков / Е.Л. Сергун // Ссыльные революционеры в Сибири (XIX в. – февраль 1917 г.) : сб. науч. ст. / отв. ред. Н.Н. Щербаков. – Иркутск : Изд-во Иркут. ун-та, 1985. – Вып. 9. – С. 23 – 37.

42. Снытко, Т.Г. Г.С. Батеньков – литератор / Т.Г. Снытко // Литературное наследство : 1935 –– / под ред. А.М. Еголина и др. – М., 1956. – Т. 60. – Кн. 1. – С. 289 – 315.

43. Фонвизин, М.А. Сочинения и письма / М.А. Фонвизин. – Иркутск : Вост.-Сибирск. книжн. изд-во, 1979. – Т. 1. – 480 с.

44. Фонвизин, М.А. Сочинения и письма / М.А. Фонвизин. – Иркутск : Вост.-Сибирск. книжн. изд-во, 1982. – Т. 2. – 432 с.

45. Францова, М.Д. Михаил Александрович Фон-Визин / М.Д. Францова // Русская старина. – 1885. – № 11. – С. 283 – 304.

46. Храмы Томска / сост. Г. Скворцов. – Томск : Учебно-производственная типография ТГУ, 1990. – 24 с.

47. Якушкин, Е.И. Воспоминания о Г.С. Батенькове / Е.И. Якушкин // Равич Л.М. Евгений Иванович Якушкин (1826–1905). – Л. : Наука, 1989. – С. 145 – 149.