Гораздо серьезнее для Союза благоденствия и в глазах Александра I стал донос члена Коренной управы общества, в то время библиотекаря Гвардейского Генерального штаба, а позже — симбирского вице-губернатора М.К. Грибовского. Как установили авторы последних исследований о Грибовском, его сотрудничество, по собственной инициативе, с властями началось незадолго до Семеновской истории, когда он, явившись к И.В.Васильчикову, сообщил «государственную тайну» о политическом заговоре, которую просил донести до сведения Государя. Грибовский не только представил убедительные доказательства, но и вошел в доверие высшего военного командования гвардии. На него, с одобрения императора, было возложено руководство тайной полицией в гвардейских частях, а также информирование правительства обо всех главных событиях и шагах общества: он сообщил властям о подготовке Московского съезда, указав заранее имена основных участников — М.А.Фонвизина, М.Ф.Орлова, П.Х.Граббе, Н.И.Тургенева, Ф.Н. Глинки, а также о других совещаниях, проходивших в провинции.

Настаивая, чтобы все им открытое сохранялось в тайне, в мае 1821 г. он подал через А.Х. Бенкендорфа обстоятельную записку о деятельности Союза с изложением структуры, цели и задач общества, а также указанием имен наиболее активных его членов (Рогинский, Равдин 1978: 90-99; Федоров 1990: 133-136; Семенова 1991: 65-71).

Александр I получил этот донос в мае 1821 г., после возвращения из очередной поездки в Европу (Верону, Венецию, Баварию, Богемию). Реакция императора на этот документ неизвестна, поскольку записка была найдена после смерти царя в его кабинете без каких-либо следов работы с ней. Вместе с тем, возможно, он не только ознакомил великого князя Константина Павловича с этим доносом, но и попросил в особой записке изложить его мнение на этот счет. Записка «О вредном направлении умов военных людей и о мерах, принятых для отвращения в войсках духа вольнодумства», датированная 19 мая 1821 г. и предназначенная начальнику Главного штаба кн. П.М.Волконскому, ныне хранится в делах Военно-ученого архива РГВИА. В ней автор, анализируя истоки распространения в России либеральных идей, приходит к заключению, что, поскольку «успехи вольнодумцев и бунтовщиков распространяются и утверждаются до сего времени» и «они в нынешних обстоятельствах суть самые опаснейшие и без всякого сомнения будут продолжать действовать», следует принять «самые благоразумные меры, дабы описываемый дух вольнодумства не мог вкрасться в войска» (РГВИА 1821: 1-6).

К осени того же года относится и еще один донос на Союз благоденствия, авторство которого до сих пор точно не установлено, но в литературе имеются две версии. По одной из них — доносителем являлся тот же М.К. Грибовский (Федоров 1990: 135). По другой же, принадлежащей С.Н.Чернову, — источником информации об обществе мог быть М.Ф.Орлов, который в эти годы был очень близок со своим братом, генерал-майором А.Ф.Орловым и мог передать ему целый ряд тайн организации (Чернов 1960: 272-274). Таким образом, и до, и после Московского съезда правительство имело неопровержимые доказательства существования и деятельности тайного общества в стране.

В отечественной историографии не раз ставился вопрос, почему Александр I так и не дал хода всем этим донесениям и отказался от открытого судебного преследования членов Союза. Следует признать вполне справедливыми положения ряда авторов, основанные на доводах самого Грибовского, что подобное преследование в данных обстоятельствах не дало бы успешных результатов, поскольку внешне общество было распущено и «улики» уничтожены (Федоров 1990: 136; Семенова 1991: 68). Кроме того, громкий политический процесс в обстановке социальной нестабильности после возмущения Семеновского полка был невыгоден Александру, так как в глазах европейского общественного мнения обнаруживал, что и Россия также была не застрахована от «революционного духа» и «безумной мечты о возможности революции». О том, что император и его ближайшее окружение знали о существовании какого-то общества с либеральными целями, но все же не принимали никаких решительных мер, не раз писали современники. По мнению Д.И.Завалишина, как и многих других мемуаристов, это было, прежде всего, связано с тем, что государственным лицам из числа самых приближенных к царю, так же как и ему самому, «неловко было бы преследовать людей за те самые идеи и стремления, которые и они некогда разделяли» (Завалишин 1906: 213). Любопытна и точка зрения А.С.Пушкина, в дневниках которого есть одна любопытная запись: «Но пока государь окружен был убийцами своего отца — вот причина, почему при жизни его никогда не было бы суда над молодыми заговорщиками, погибшими 14 декабря. Он услышал бы слишком жесткие истины» (Пушкин 1995: 35). Безусловно, мотив раскаяния за ночь с 11 на 12 марта 1801 г. присутствовал в отношении царя к заговорщикам, но думается, что основным мотивом его действий были все же другие причины. Представляется, что отказ от политики репрессий в отношении членов первых преддекабристских организаций был связан еще с тем фактом, что в глазах Александра Павловича, а затем Николая Павловича тайные общества 1818-1821 гг. не представляли собой революционных организаций в собственном смысле этого слова и имели либерально-просветительскую направленность. Именно этим можно объяснить лояльное отношение власти к лицам, проходившим в Следственной комиссии и являвшимся только членами Союза спасения и Союза благоденствия: «Высочайше повелено оставить без внимания» — чаще всего звучало итоговое решение Следственной комиссии. С другой стороны, первые тайные общества декабристов, возникшие по образцу масонских лож, являли собой в большей степени союзы единомышленников, желающих поддержать и укрепить власть в ее реформаторских поисках. Поэтому не удивительно, что в 1820 г. один из руководителей Союза благоденствия, Н.И.Тургенев, совместно с кн. М.С.Воронцовым и кн. И.В.Васильчиковым добивались утверждения Александром I разработанного ими либерального проекта освобождения крестьян.

Среди членов тайных обществ не раз возникали проекты убийства императора как возможной формы коренных перемен в стране, что, в огромной мере, было спровоцировано восстановлением Польши. Польский вопрос всегда играл большую роль в жизни антиправительственных организаций, члены которых, как и многие русские люди вообще, были чрезвычайно взволнованы польской конституцией и слухами, что правительство намеревалось присоединить к Царству Польскому русские западные губернии, приобретенные еще в царствование Екатерины II. Известно, что в 1817 г. письмо кн. С.П.Трубецкого к А.Н.Муравьеву о польских делах привело к Московскому заговору и вызову на цареубийство И.Д.Якушкина. «Тогда были слухи, что Александр I удалился в Варшаву, откуда издаст манифест о «реформах», — писал, со слов Е.И.Якушкина, Н.К. Шильдер в своих неопубликованных заметках. — Декабристы были убеждены, что «вслед за этим последует общая резня помещиков». Чтобы избежать сего — решили убить Александра I» (Якушкин 1897: 15). Позже о намерении убить царя и всю императорскую семью не раз говорили П.И.Пестель, М.И. Муравьев-Апостол, М.П. Бестужев-Рюмин, А.И.Якубович.

Александру I, согласно свидетельству Николая I, которое было приведено выше, уже с 1818 г. стало известно о существовании тайного общества и замыслах декабристов о его физическом уничтожении. Но к императору, знавшему о заговоре и сдерживавшему заговорщиков, говоря словами того же Николая Павловича, «мудрыми и подозрительными мерами», только в последние годы пришло горестное сознание, что «их замыслы все еще продолжались и что в какой-либо день они могут поставить страну и правительство в очень опасное положение» (Россия и Англия 1907: 533). Начались усиленные поиски связей и документов общества, но не находилось ни того, ни другого, и общество продолжало оставаться для властей «неуловимым», хотя подозрительность и опасения императора росли с каждым днем. «Есть слухи, что пагубный дух вольномыслия или либерализма разлит или по крайней мере сильно уже разливается и между войсками; что в обеих армиях, равно как и в отдельных корпусах, есть по разным местам тайные общества или клубы, которые имеют притом секретных миссионеров для распространения своей партии, — писал Александр I в своей записке, относящейся к 1824 г. и найденной после его смерти. — Ермолов, Раевский, Киселев, Михаил Орлов, гр. Гурьев, Дм. Столыпин и многие другие из генералов, полковых командиров, сверх того большая часть разных штаб- и обер-офицеров»3. По распоряжению Николая I копия с этого документа 18 марта 1826 г. была отправлена к Константину Павловичу в Варшаву для выяснения всех обстоятельств его появления и адресованности. В своем ответе на запрос И.И.Дибича цесаревич писал, что, хотя он не знал о существовании записки, но считает, что она могла быть адресована А.А.Аракчееву или кн. А.Н.Голицыну. Но если это было действительно так, то каких-либо следов их решительных мер против «возмутителей спокойствия» не обнаруживается. Вероятно, очень трудно было бороться, как писал И.Д.Якушкин, «против врага невидимого». Таким образом, вплоть до самого 1825 г., несмотря на все усилия тайной полиции, правительству, не только подозревавшему, но убежденному в существовании тайного общества, так и не удалось его обнаружить.

Как уже отмечалось выше, только донос унтер-офицера 3-го Украинского уланского полка И.В.Шервуда открыл заговор, существующий во 2-ой армии. Еще в декабре 1824 г. Шервуд, войдя в доверие некоторых офицеров — членов Южного общества, в первую очередь гр. Н.Я. Булгари и Ф.Ф. Вадковского, узнал о том, что в войсках, расквартированных на юге России, действует конспиративная организация «с преступными замыслами». Решив сообщить об этом правительству, 18 мая 1825 г. он отправил письмо своему соотечественнику — лейб-медику Я.В. Виллие для передачи императору. Вследствие этого Шервуд был вызван в Грузино к А.А.Аракчееву, а 13 июля 1825 г. доставлен в Петербург и представлен Александру I. Император долго расспрашивал его обо всех подробностях заговора, а затем поручил разработать план дальнейшего «разведывания» общества. Согласно этому плану, представленному Александру I 26 июля 1825 г., Шервуд должен был продолжить свою шпионскую деятельность в Одессе, а затем в Харькове, где, по информации, полученной императором еще в 1819 г., и по мнению самого Шервуда, могли находиться члены тайной организации. По приказу царя в дело был посвящен гр. И.О.Витт, который должен был дать лазутчику «все средства к открытию злоумышленников». Однако ни в Одессе, ни в Харькове Шервуд так и не смог выяснить структуру, намерения, планы, конкретное число членов и руководителей заговора, а главное — получить документальные материалы о нем. Узнав, что Вадковский находится в Курске, он срочно выехал на встречу с последним. 19 сентября 1825 г. эта встреча состоялась. И хотя Вадковский не дал никаких конкретных данных о тайном обществе, а только «вел преступные разговоры о цареубийстве», Шервуд все же отправил об этом с курьером сообщение Аракчееву. Безуспешными оказались все попытки Шервуда обнаружить «злоумышленников» и в Орловской губернии.

На следующий день был уже в Севастополе. После утреннего приема командира Черноморского флота адмирала А.С. Грейга и общего представления высших военных чинов флота император присутствовал при спуске на воду судна «Воробей», а во второй половине дня осматривал укрепления, находящиеся у входа в бухту Севастополя. Затем им был произведен смотр всего Черноморского флота с посещением морского госпиталя и казарм. Вечером Александр давал обед, на котором присутствовала вся местная сановная аристократия и высшее офицерство. Утром 29 октября, после осмотра Севастополя и его окрестностей, император отправился в коляске в Бахчисарай. Он прибыл туда в 4 часа дня. Именно с этого времени, согласно мемуаристам из его ближайшего окружения (воспоминания лейб-хирурга Д.К.Тарасова и дневник лейб-медика Я.В. Виллие, а также дневниковые записки Елизаветы Алексеевны), здоровье Александра I стало вызывать беспокойство. О плохом самочувствии царя, начавшемся в бахчисарайскую поездку, пишет, со слов очевидцев, в своих записках и кн. З.А.Волконская: «Вообще у Государя уже не было вида того довольства и приятности, которые он показывал до того времени. Он казался удрученным, озабоченным, в коляске спал и обедал один» (Волконская 1878: 145).

Однако, несмотря на усиливающееся недомогание, император поехал верхом в караимское местечко Чуфут-Кале, находящееся в нескольких верстах от Бахчисарая, а на обратном пути посетил Успенский монастырь. По возвращении в город он устроил большой обед, на который были приглашены представители татарской и караимской знати. Но после обеда Александр сказал Дибичу, что чувствует «некоторую слабость в желудке», которую он приписывал «прокислому барбарисовому сиропу». 1 ноября Александр выехал в Евпаторию, где посетил церкви, мечети, синагогу, казармы, карантины, а на следующий день поздно вечером приехал в Перекоп. 3 ноября, согласно маршруту, он остановился в селении Знаменском, осматривая квартировавшую там артиллерийскую бригаду и лазарет. В тот же день при переезде из Знаменки в город Орехов император оказался свидетелем известного трагического эпизода с фельдъегерем Н.И.Масковым, который его сильно поразил. По воспоминаниям Д.К.Тарасова, когда он сообщил царю о гибели Маскова, то заметил необыкновенное выражение в чертах лица Александра, которое он хорошо изучил в продолжении многих лет: «оно представляло что-то тревожное и вместе болезненное, выражающее чувство лихорадочного озноба» (Тарасов 1872: 117-119).

Тревожные предчувствия вскоре оправдались. Еще во время пребывания в Орехове монарх почувствовал «необыкновенную усталость и тяжесть в голове». 4 ноября, выехав из города и прибыв в 7 часов вечера в Мариуполь, Александр настолько плохо себя почувствовал, что, позвав к себе лейб-медика Я.В. Виллие, впервые серьезно заговорил с ним о своей болезни. Виллие, осмотрев больного, диагностировал лихорадку, которую не мог пока определить — эпидемическая или крымская. На следующий день в 10 часов утра в закрытой коляске, в теплой меховой шинели царь отправился в Таганрог. На все уговоры врачей остаться в Мариуполе он отвечал, что обещал императрице вернуться в срок. Он приехал в таганрогский дворец около 7 часов вечера. На вопрос кн. Волконского о его здоровье император ответил, что чувствует «маленькую лихорадку, которую схватил в Крыму». Между тем Виллие писал в своем дневнике: «5 ноября. Ночь прошла дурно. Отказ принять лекарство. Он приводит меня в отчаяние. Страшусь, что такое упорство не имело бы когда-нибудь дурных последствий» (Виллие 1892: 73).

Ссылка на тот факт, что Александр I долгое время не желал принимать никаких лекарств, кроме слабительных и потогонных, очень часто повторяется многими мемуаристами, освещающими историю болезни и смерти императора. Это было связано с несколькими обстоятельствами. По свидетельству большинства достоверных источников, до 10 ноября царь «не полагал себя в опасности», и «что болезнь могла стать серьезной, еще не думали». Даже несмотря на то, что 7-го числа был жесточайший обморок, появилась рвота и 8-го Виллие — наконец — дал точное определение болезни: «это лихорадка, очевидно, Febris gastrica biliosa», — Александр все же верил, что болезнь не столь опасна. Поэтому он даже запретил писать в Петербург и Варшаву о своей болезни, и только по настоянию дальновидного Волконского отправления были сделаны, но через несколько дней — 9 и 11 ноября. Возможно, отказ императора принимать лекарства был также связан с боязнью, что его могут отравить заговорщики, которые, как ему казалось, могли быть и «справа» — в высших правительственных кругах, и «слева» — среди членов тайных обществ. Во всяком случае, о страхе императора перед опасностью отравления не раз намекала в своих дневниковых записках Елизавета Алексеевна5.

За время болезни императора накопилось чрезвычайно много правительственных документов, которые требовали оперативного реагирования, о чем царь не раз говорил Дибичу и Волконскому, которые уверяли, что «теперь не до бумаг, ибо здоровье Вашего Величества всего важнее». Тем не менее, все это время император пытался заниматься  государственными делами, просматривая некоторые бумаги, но решения по ним не принимал.

Но было уже поздно: поражение мозга, о котором говорил Рейнгольд, все больше давало о себе знать и припадки следовали один за другим. Парадоксально, что даже в этой критической ситуации Александр, безусловно страдая под тяжестью неразрешенных проблем, так и не информировал петербургский Двор и правительство о заговоре во 2-ой армии и даже не попытался активизировать действия военного командования в Таганроге, чтобы принять более решительные меры к пресечению деятельности тайного общества. Не разрешил слабеющий император и проблему престолонаследия. Это тем более кажется странным, что в последние годы он с особенной настойчивостью уверял окружающих, что «когда кто-нибудь имеет честь находиться во главе такого народа, как наш, он должен в момент опасности становиться лицом к лицу с нею, он должен оставаться на своем месте до тех пор, пока его физические силы будут ему позволять это» (Шильдер 1903: 119). И на смертном одре Александр I не дал никаких распоряжений относительно своего преемника на российском престоле и не раскрыл тайну секретного Манифеста от 16 августа 1823 г. Вероятно, в действиях царя, оставившего нерешенными основные проблемы династии, проявилась, как всегда это бывает, вера тяжело больного человека, что болезнь не столь опасна. Трудно было сказать об этом императору и его ближайшему окружению, даже его личному врачу Виллие, который писал: «Что за печальная моя должность объявить ему о грядущем его разрушении». Поэтому неудивительно, что уже современники обвиняли Александра I в легкомысленности и недальновидности. Ведь как политический и государственный деятель, а не частное лицо, он должен был понимать, что «одно мгновение сомнения относительно наследства престола могло потрясти всю империю». И совсем не случайно, как считали они, поводом к выступлению тайных обществ послужило междуцарствие, приведшее к кризису власти6.

Но пока еще император был жив, хотя 16 ноября Виллис писал в своем дневнике, что «все слишком поздно». Несмотря на это, следующим утром в 8 часов, как вспоминал П.М.Волконский, Александр открыл глаза и произнес довольно внятно: «Сотте il fait beau!». Потом попросил бузину и лимонад. Всем показалось, что наступил перелом в болезни. Обрадованные слабым проблеском надежды, Елизавета Алексеевна и И.И.Дибич поспешили сообщить в столицу об улучшении здоровья монарха. Но уже к вечеру состояние больного стало резко ухудшаться, а со второй половины 18-го числа он уже до конца находился в бессознательном состоянии. «Наступило 19 ноября, — вспоминал Д.К.Тарасов. — Утро было пасмурное и мрачное; площадь перед дворцом вся была покрыта народом, который из церквей, после моленья об исцелении Государя приходил толпами ко дворцу, чтобы получить весть о положении императора. Государь постепенно слабел, часто открывал глаза и прямо устремлял их на императрицу и святое распятие. В выражении лица его незаметно было ничего земного, а райское наслаждение и ни единой черты страдания. Дыхание становилось все реже и тише. Наконец в 10 ч. 50м. утра умер» (Тарасов 1872: 127). 1 декабря 1825 г., уже после смерти императора, в Таганроге было получено Всеподданейшее письмо Александру I от капитана Вятского пехотного полка А.И. Майбороды. «В России назад тому уже 10 лет, как родилось и время от времени значительным образом увеличивается тайное общество под именем общества либералов; члены сего общества или корень оного мне до совершенства известен..., равно как и план деятельных их действий», — говорилось в нем7. Медлить более было нельзя. 5 декабря в Тульчин выехал генерал-адъютант А.И.Чернышев с приказом И.И.Дибича арестовать Пестеля...

Таким образом, высшее военное командование империи, понимая всю опасность антиправительственной деятельности тайного общества, перешло к решительным действиям. В течение ноября-декабря 1825 г. начальник Главного штаба И.И.Дибич взял на себя все дело по раскрытию нитей заговора и предпринял ряд решительных мер по разоблачению и аресту руководителей и многих членов Южного общества. Впереди было междуцарствие и 14 декабря. Однако истоки политического кризиса в России, разрешившегося восстанием на Сенатской площади, лежали в последней эпохе царствования Александра I, когда нерешенность жизненно важных для России проблем — реформ, престолонаследия и деятельности тайных обществ — сделали неотвратимой трагическую развязку. «История скажет и докажет, что четырнадцатый декабрь 1825 года вышел из царствования Александра Первого, — писал С.Н.Глинка. — Но на что же и к чему установлены правительства! К чему заводить не спасительные снаряды, если, видя обширный пожар, не двигаться с места!» (Глинка 1844: 399).

БИБЛИОГРАФИЯ

Василич 1909 — Василич Г. Восшествие на престол императора Николая I. M., 1909. — 158 с.

Виллие 1892 — Дневник лейб-медика, баронета Я.В.Виллие // Русская старина. 1892. Т. 73. С. 69-78.

Витт 1826 — Записка гр. И.О.Витта о поручениях, в которых был употреблен императором Александром I. Написана собственоручно Виттом для Николая I и относится к 1826 году // ОР РНБ. Ф. 859. К. 17. № 20. Л. 5-5 об.

Волконская 1878 — Император Александр I на юге России: из рассказов очевидцев, записанных кн. З.А.Волконской о последних днях жизни Александра I // Русская старина. 1878. Т. 21. С. 139-150.

Глинка 1844 — Глинка С.Н. Исторический взгляд на общества европейские и судьбу моего Отечества: Шестой период царствования Александра Первого от 1818 до 1825 года// ОР РНБ. Ф. 191. Оп. 151а. Д. 78. Л. 393-399.

Голицын — Из рассказов, записанных Н.С.Голицыным от П.А.Тучкова // ОР РНБ. Ф. 859. К. 18. № 14. Л. 29-63.
Гордин 1989 — Гордин Я.А. Мятеж реформаторов, 14 декабря 1825 года. Л., 1989. — 395 с.

Дуров 1872 — Дуров Н.П. История болезни и последних минут Александра I // Русская Старина. 1872. Т. 6. С. 152-162.

Завалишин 1906 — Записки декабриста Д.И.Завалишина. СПб., 1906.— 464 с.

Корф 1857а — Корф М.А. Восшествие на престол императора Николая I. СПб., 1857. — 236 с.

Корф 1857-1859б — Корф М.А. Историческая записка о происхождении и издании «.Восшествие на престол императора Николая I» // ОР РНБ. Ф. 380. № 51. Л. 1-131.

Лофтус — Из дипломатических воспоминаний лорда Лофтуса. Рассказы о кончине императора Александра I // ОР РНБ. Ф. 859. К. 18. № 18. Л.53.

Меттерних 1880 — Из записок кн. Меттерниха. // Исторический вестник. 1880. Т. 1. С. 168-180.

Мироненко 1989 — Мироненко С.В. Самодержавие и реформы. М., 1989. — 238 с.

Мироненко 1990 — Мироненко С.В. Страницы тайной истории самодержавия. М., 1990. — 235 с.

Нелидова 1802—1825 — Архив Е.И.Нелидовой. 1802-1825 // Архив СПб ФИРИ РАН. Ф.188. № 42. Л. 1-22.

Николай I 1926 — Заметки Николая I на полях рукописи М.А.Корфа // Междуцарствие 1825 года и восстание декабристов в переписке и мемуарах членов царской семьи. М.;Л., 1926. С, 36-48.

Пушкин 1995 — Пушкин А.С. Дневники. Записки. СПб., 1995. —331 с.

Рогинский, Равдин 1978 — Рогинский А.Б., Равдин Б.Н. Вокруг доноса Грибовского // Освободительное движение в России. Саратов, 1978. Вып. 7. С. 90-99.

Российские самодержцы — Российские самодержцы. М. 1994, —397 с.

Россия и Англия 1907 — Россия и Англия в начале царствования императора Николая I // Русская старина. 1907. Т. 131. С. 529-536.

Сафонов 1995 — Сафонов М.М., Междуцарствие // Дом Романовых в истории России. СПб., 1995. С. 166-177.

Семевский 1909 — Семевский В.И. Политические и общественные идеи декабристов. СПб., 1909. — 694 с.

Семенова 1991 — Семенова А.В. Новое о доносе М.К. Грибовского на декабристов // Советские архивы. М., 1991. №6. С. 65-71.

Соломко 1910 — Документы, относящиеся к последним месяцам жизни и кончине... императора Александра Павловича, оставшиеся после смерти ген.-вагенмейстера А.Д.Соломко. Спб. 1910. — 112 с. Тарасов 1871 — Воспоминания моей жизни. Записки почетного лейб-хирурга Д.К.Тарасова // Русская старина. 1871. Т. 4. С. 223-261.

Тарасов 1872 — Записки почетного лейб-хирурга Д.К.Тарасова //Русская старина. 1872. Т. 5. С. 355-388; Т. 6. С. 100-143.

Федоров 1990 — Федоров В.А. Доносы на декабристов (1820-1825 гг.) // Сибирь и декабристы. Вып. 5. Иркутск, 1988. С. 130-151.

РГВИА 1821 — РГВИА. Ф. 846. Оп. IX. № 2. Л. 1-6.

Чарторыйский 1906 — Русский Двор в конце XVIII — начале XIX столетий. Записки Адама Чарторыйского // Русская старина. 1906. Т. 127. С. 292-328.

Чернов 1925 — Чернов С.Н. Отчет о командировке в Москву летом 1924 г. Саратов, 1925. — 116 с.

Чернов 1960 — Чернов С.Н. У истоков русского освободительного движения. Саратов, 1960. — 424 с.

Шервуд 1896 — «Исповедь» Шервуда-Верного // Исторический вестник. 1896. Т. 63. Январь. С. 66-85.

Шильдер — ОР РНБ. Ф. 859 (Н.К.Шильдера). К. 38. № 15. Л. 24.

Шильдер 1898 — Шильдер Н.К. Император Александр I. Его жизнь и царствование. СПб., 1898. Т. 4. — 684 с.

Шильдер 1903 — Шильдер Н.К. Император Николай I. Его жизнь и царствование. СПб., 1903. Т.1. — 800 с.

Якушкин 1897 — Рассказы Е.И.Якушкина, записанные в Ярославле 22 ноября 1897 г. // ОР РНБ. Ф. 859. К. 38. № 15. Л, 15.