Валентин Константинов
В одесской таможне
Коль скоро речь заходит о событиях масштабных и растянутых во временном пространстве на долгие годы, то неизбежно сталкиваешься с тем, что в действе далекого прошлого участвовали не только личности первого или второго плана. Водоворот масштабных событий просто не может не вовлечь в себя множество людей, чьи характеристики и судьбы заслуживают пристального внимания, но, тем не менее, его не получают. Прежде всего, именно потому, что их роль в главном событийном русле, в силу разных причин, оказалась не слишком заметной.
В полной мере сказанное можно отнести к теме пребывания декабристов в нашем городе. Разумеется, большинство мемуаристов и исследователей львиную долю внимания уделяют таким личностям, бывавшим в Одессе или посещавшим ее, как, например, Сергей Волконский, Сергей Трубецкой, Алексей Юшневский или Михаил Орлов. Когда-то в очерке «Гости 1820 года», автор этих строк, повествовал о пребывании в городе Михаила Лунина и Никиты Муравьева; в свое время посчастливилось рассказывать о связи города с братьями Поджио, Сергеем Муравьевым-Апостолом, Николаем Лорером, Александром Вегелиным…
Теперь же, в свете сказанного выше, хочется хотя бы частично исправить ситуацию, поведав о людях, чья судьба привлекала историков в меньшей степени. Полистав старые записи и публикации, решил обратить внимание на двух людей причастных к декабристскому движению, чьи судьбы тесно связаны с Одессой. При этом замечу, что таких персонажей оказалось не так уж мало.
По разным причинам, о некоторых скажу ниже, мой выбор пал на Петра Павловича Титова и Степана Михайловича Палицына. Правильность решения была подтверждена архивными находками – о деятельности этих людей, причастных к декабристскому движению, были обнаружены архивные документы.
***
Листаю биографический справочник «Декабристы», уже давно увидевший свет в издательстве «Наука». И вот страница 175. Упоминание известной организации – одесского Строительного комитета в связи с тем, что его членом довольно длительное время являлся Петр Павлович Титов, до середины 1826 года поручик лейб-гвардии Кирасирского полка, состоявший в 1824-1825 годах в Северном обществе.
Как декабрист Титов не был уличен следствием в каких-либо радикальных действиях. По этой причине, пробыв менее года под арестом в Петропавловской крепости, был «выписан тем же чином» в дальний гарнизон. Должен сказать, что сухие и конкретные данные справочника способствовали формированию в моем представлении не слишком лицеприятного портрета.
Судите сами. Относительно непродолжительное членство в Обществе. Мягкое, почти символическое наказание в середине 1826 года, далее – гладкая, хотя и не блестящая карьера. Сначала по военной линии, затем – по «статской», главным образом, в Одессе. В этом же ряду – «высочайшее» решение в «впредь принадлежность к тайному обществу не считать преградой в дальнейшем ходе службы». Чуть позднее – женитьба на фрейлине Юлии Михайловне Левицкой – дочери генерала от инфантерии М. И. Левицкого. Наконец, благополучное увольнение от службы с чином статского советника в 1853 году. Ни убавить, ни прибавить – карьера чиновника средней руки, человека, как показалось, случайного в декабристском движении.
Возможно, мне «светило» так и остаться под гипнозом безупречных, но сухих данных справочника и переключить свои поисковые интересы, на какую-нибудь иную фамилию. Но, по счастью, случилось иначе…
На рабочем столе в зале Госархива Одесской области два дела: одно тонкое, в несколько страничек, другое - пухлое – более 500 листов. Первое содержит материалы «Об определении на службу в комитет коллежского советника Титова». Во втором – материалы о его последующей деятельности в комитете. Раскрываю первое дело. И сразу – сюрприз.
Прелюбопытнейшая бумага:
«1833 Года Генваря 24 дня.
Я, нижеподписавшийся, дал сию подписку Одесскому строительному комитету в том, что я не принадлежу и впредь принадлежать не буду ни к каким масонским или другим тайным обществам.
Коллежский асессор Петр Титов».
И здесь же клятва церковная. Содержание аналогичное, а форма более пространная. Замысловатые обороты полны верноподданнических «излияний». Уже первые материалы дела, кстати, ранее исследователей не интересовавшего, породили вопросы. Ведь немногим ранее Титов состоял чиновником в аппарате М.С. Воронцова, генерал-губернатора, полновластного управителя всего южного края. Именно тогда последовало высочайшее повеление: принадлежность к обществу «не считать преградой в дальнейшем ходе службы». И, вдруг, такие унизительные подписки? Почему?
И, вообще, что за человек был Титов? Оправдан ли слабый интерес к его личности среди исследователей? Захотелось разобраться.
Как оказалось, ответы спрятаны не столь уж далеко. Издание «Восстание декабристов» под редакцией академика М.В. Нечкиной, том ХVIII. Всего несколько страничек уделено делу Титова. Но как много они в себе содержат! Давайте убедимся.
Из формулярного списка, которым открывается дело о поручике лейб-гвардии Кирасирского полка, адъютанта графа Сакена (главнокомандующего Первой армией) узнаем, что двадцатипятилетний Титов происходит «из дворян Рязанской губернии», на военной службе с 1815 года, блестяще образован: владеет французским и немецким языками, «дифференциальные и интегральные исчисления, алгебру, арифметику, физику, механику, историю, географию и натуральную историю знает». Арестован Титов 1 января 1826 года, первый допрос с него «снят» членом следственной комиссии генерал-адъютантом В.В. Левашовым.
Примечателен, весьма примечателен этот первый допрос! Отвечая на второй по счету пункт своеобразной «анкеты» о принадлежности к тайному обществу, поручик-кирасир все напрочь отрицает: «Знакомство и связи мои заключались токмо с некоторых из моих товарищей. Впрочем, жил я уединенно и более занимался науками и чтением».
Когда Титову говорят о имеющихся против него показаниях, молодой человек твердо отвечает: «Повторяю, что я об оном обществе не знал и в оном не участвовал, в доказательство прошу очной ставки с теми, кои меня обвиняют».
Мужественная линия, которой, надо сказать, придерживался далеко не каждый декабрист…
Буквально через несколько дней, «14 генваря», как явствует из материалов дела, вопрос о роли Титова в обществе специально задают «самому» князю Сергею Трубецкому, неудавшемуся «диктатору» восстания.
Трубецкой, углубляя драматизм ситуации, без обиняков показывает: Титов – член общества. Вот цитата: «Я знаю только, что он считался в числе членов. Сколько я могу припомнить, то говорил мне о нем полковник Нарышкин или князь Оболенский, точно сказать не могу утвердительно…». Предельно откровенно, не правда ли?
С показаниями князя знакомят Титова. И вновь, говоря языком современного детектива, «дают ему шанс», предлагая вопросник о целях общества в десяти пунктах. Но Титов, поручик Кирасирского полка, оказывается, в известном смысле, более крепок духом, нежели Сергей Трубецкой – полковник полка Преображенского. Он продолжает упорствовать! Сохранился рапорт, который приведу частично:
«Высочайше утвержденному тайному Комитету>
лейб-гвардии кирасирского полка поручика Титова
Рапорт
Я имел честь получить после вчерашнего допроса бумагу в десяти пунктах, на которые имею честь почтительнейше донести следующее.
Не соучаствовал в тайных обществах ни Петербургском, ни других, ему подобных, я не могу объяснить ни уставов сих обществ, ни предмета их действий, ни средств, деятелей и мелких исполнителей…
Что же принадлежит до показаний графа Пушкина (Титов говорит о Владимире Мусине-Пушкине, давшем против него показания – В. К.), то прошу нижайше об очной ставке с ним, ибо его нарекания имеют другой вид; узы шестилетнего товарищества и дружества доставляли нам часто случай и необходимость беседовать вместе. О планах и действиях тайного общества у нас, однако, речь не заходила никогда; также и в членах такового мы один другого не вербовали…».
Далее подпись, дата. Такой вот рапорт. Что можно сказать?
Самое очевидное – линия поведения на следствии, избранная Титовым, вызывает сомнения в ее целесообразности. Свидетельство против него такого авторитета, как Трубецкой, подкрепленное показаниями Владимира Мусина-Пушкина, вряд ли были опровергаемы, тем более, что основания сомневаться в «цепкости» следственной комиссии у Титова, вероятнее всего, отсутствовали. И все же Титов избрал именно этот. Не логичный путь.
Напрашивается объяснение: такое понятие, как «узы … товарищества и дружбы» не являлось для нашего кирасира пустым звуком. Документы красноречивы: Титов оставался верен этим принципам много дольше, нежели большинство близких ему людей.
Фактом, после которого всякое отрицание своего участия в обществе становилось абсурдным, стали показания, точнее «откровения» товарища и ровесника Титова – полковника Тарутинского пехотного полка Михаила Нарышкина. Только ознакомившись с ними 22 февраля, почти через два месяца со дня заключения в крепость, Титов начинает давать показания. Им предшествовал полный отчаяния рапорт. Чего только стоят первые фразы: «Итак, полковник Нарышкин сам расторгает узы злосчастия, нас сковывавшие! В последних числах декабря он заклинал меня через графа Пушкина молчать, буде дойдет до спроса!».
Такого же отчаяния, с примесью горечи разочарования, полны дальнейшие показания Титова. Обращает на себя внимание то обстоятельство, с какой тщательностью декабрист избегает ответа на ключевые вопросы. Так, на третий и четвертый пункты очередной «анкеты», где, в который уже раз, шла речь о целях общества и средствах достижения этих целей, Титов отказывается отвечать «по незнанию». Ничего «не слыхивал» он о Южном обществе, никаких «конституций не читал», ему «не приходило… на ум справляться, кто их пишет», «на совещаниях общества… ни у кого не был».
Так ли это? Ведь Петр Титов – лицо, отнюдь не случайное в декабристском движении, как предполагалось мною поначалу.
Может быть и так. И все же сомнительно, чтобы декабрист, знавший не менее десяти своих собратьев, имевший личное поручение от Сергея Трубецкого «о разведывании обществ», лично основавший нечто вроде «полууправы» и принявший в общество двух членов, не был осведомлен о содержании и целях движения.
Так это, или нет, показания Титова, едва заметно измененные в записке следственной комиссии, легли для решения царю на стол.
Кстати, если судить по чисто внешним признакам, словесным оборотам, то показания исполнены покаяний. В этом, однако, если мысленно обратиться к той эпохе, нет чего-либо необычного. Так было принято…
Ключевым мотивом, точнее, основанием для принятия решения по делу кирасира явился, очевидно, следующий абзац записки: «По поручению Нарышкина решился учредить полууправу, пригласил в оную подполковника Гвоздева и поручика Жемчужникова, не объяснив, однако же им правил, коих сам порядочно не знал».
Резолюция «за подписанием» барона Дибича определяла: «Продержав еще три месяца в крепости выписать тем же чином в дальний гарнизон».
Мы вновь вплотную приблизились к актуальному вопросу, едва затронутому в начале очерка: о мягкости наказания, назначенного Титову. С одной стороны, вроде бы объяснение дано: правил общества Титов, будто бы «и сам порядочно не знал». Но данное объяснение - частное. А имеется также общее.
Стоит ли в наше время закрывать глаза на очевидное? Во многих решениях по делам декабристов налицо явная «мягкость» царя, что в корне противоречит многочисленным трактовкам, распространенным в советскую эпоху. Вспомните хотя бы образ Николая I, созданный Василием Ливановым в киноленте «Звезда пленительного счастья» - безусловно, не лучшая работа признанного мастера. Нынче просто нелепо закрывать глаза на совершенно очевидные вещи, или, скажем, по крупицам выискивать цинизм в царских резолюциях. Напротив, если судить по материалам многих дел, то самодержец, скорее поражает состраданием к восставшим подданным. Чтобы убедиться в этом, достаточно раскрыть уже упомянутый справочник «Декабристы». Едва ли на каждой странице: «выписать тем же чином…», «оставить без внимания» и даже «выдать прогонные деньги».
Можно говорить и конкретно. О прощенном почти полностью одном из основателей декабризма Михаиле Федоровиче Орлове. Об участии Николая I в поездке в Сибирь Полины Гебель (будущей Анненковой). О многих других.
Естественно, человек думающий, интересующийся историей, непременно спросит: в чем здесь дело? А люди, уверенные в своих познаниях, ознакомившиеся с подлинными документами эпохи, вполне могут заговорить, да простят меня историки советской школы, о гуманности императора.
Лично мне подобное мнение приходилось слышать неоднократно, в том числе от серьезных исследователей. Да что уж там! Мэтр отечественной живописи Илья Глазунов изобразил Николая I на эпохальном полотне «Вечная Россия» в окружении Некрасова, Левитана, Крамского, Бунина…
Что касается добросовестных исследователей, то они, доказывая гуманность властителя, нередко ссылаются на мнения серьезных юристов о правомерности царских действий, разумеется, в рамках того времени. И еще. Любят некоторые знатоки темы проводить исторические параллели, высказывая предположения о том, чем мог завершиться для восставших день 14 декабря, случись он, допустим, лет, эдак, на восемьдесят или сто десять позже. Или на сто лет раньше, в петровские времена. Ограничилось бы дело пятью казненными? Об этом даже рассуждать не стоит. Без сомнений, последствия для мятежников были бы куда более тяжелыми.
Некоторые «официальные» толкования, намекающие на причину гуманности царя («втихую» гуманность признавали всегда) не выдерживают вообще никакой критики. Например, версия-стереотип о том, что российского императора всерьез волновало отношение светской Европы к его решению по делу декабристов. Дескать, в духе сегодняшнего дня: «Что о нас там подумают?».
Не исключено, какую-то роль мнение «просвещенной» заграницы, быть может, и сыграло. Вспомним, хотя бы в «записках» декабриста Андрея Розена: «Следственная комиссия, дознав, что заговор этот возбудил толки и пересуды о Росси. Видела в этом все затруднение своей задачи». Что же до самого императора, то если верить многочисленным свидетельствам, «оглядываться» на Европу ему было не слишком свойственно.
Стереотипы… Как прочно они в нас сидят! Вот, к примеру, стереотип о чисто человеческих качествах Николая I, сформированный в двадцатые-тридцатые годы прошлого века. Квинтэсенция – образ императора в киноленте «Поэт и царь». Ничего общего с действительностью, с серьезными историческими источниками. Замечу, что стереотип имеет весьма опасное свойство – преломляться, проходить через десятилетия, вновь появляться слегка осовремененным на страницах книг, журналов, на кино- и телеэкранах. Чтобы отказаться от него, требуются определенные усилия.
Листаю книги. Копии документов, мнения авторитетов… Откровенные беседы со знатоками темы. И выводы.
… К 1825 году со дня убийства императора Павла I прошло не так уж много лет. Во всяком случае, не так много по историческим меркам, чтобы Николай I, человек «памятливый», исключительно умный, вне сомнений, способный извлекать уроки из прошлого, забыл о событиях 11 марта 1801 года. Он прекрасно понимал: основная угроза лично ему – дворянский переворот. Так же, как и то, что основная опора трона – дворяне. Легко представить, как сильно он опасался лишиться этой опоры!
Да, мягкость, а в ряде случаев и гуманность царя, имели место. Но носили они вынужденный характер. Следовательно, само слово «гуманность» - человеколюбие здесь вряд ли уместно. Правильнее, думаю, вести речь о здравом смысле, о дальновидности, о тонком расчете, наконец. И уж совсем не стыкуются с реальностью слова «мягкость», «гуманность», когда вспоминаешь некоторые факты иного рода. Все детали и глубину трагического эпилога 13 июля 1826 года – дня казни пятерых декабристов. Или убийство Михаила Лунина, едва ли ни единственного из декабристов, кто пошел до конца.
Что же до мысленных «переносов» событий 1825 -1826 годов в другие эпохи, - в петровскую, сталинскую и так далее, то неправомерность такого метода, думаю, очевидна. И декабристы, и Николай I со своим окружением, всецело принадлежат первой половине позапрошлого века. В других столетиях им как-то неуютно.
Итак, «мягкое», возьмем это слово в кавычки, решение по делу Титова находит объяснения. Что же произошло с нашим героем в дальнейшем, еще до того, как начался одесский период его жизни?
Он и стал героем. После службы в Омске и Владикавказе Титов в 1828 – 1829 годах – активный участник русско-турецкой войны. Дважды ранен, удостоен «монаршего благоволения», награжден орденом Анны 3 степени с бантом.
Далее – одесский период жизни декабриста. Листаю пухлое дело, тщательно вчитываюсь в документы. Картина очень и очень печальная, по фактам полностью совпадающая с содержанием справочника «Декабристы», но по духу – совсем иная. Вот, на 115 странице тома приковывает внимание автограф бывшего к тому времени офицера:
«Рапорт
Чувствуя усиливающиеся болезненные припадки, которым я подвержен бываю от полученной в сражении раны, я до выздоровления не могу продолжать занятий своей должности, о чем имею честь покорнейше донести.
Коллежский асессор
Петр Титов
24 июля 1843».
Такого рода рапортов в деле несколько. К пятидесяти годам здоровье декабриста оказалось основательно подорванным. Другая «ахиллесова пята» Титова – безденежье, граничившее с нищетой. Бесконечные просьбы о выдаче ссуд и пособий, о досрочной выплате жалованья. Имения и, соответственно, крепостных у Титова не было.
Светская служба, с ее чиновничьим бытом, такими же отношениями между людьми, судя по документам, изрядно тяготили Титова. Вот еще прошение об отставке. И еще одно.
А вот еще одна попытка унизить декабриста, сродни упомянутой клятве. Медицинское освидетельствование после опоздания из отпуска «по причине болезни». Начальство «не поверило» в болезнь! Нуждался ли в освидетельствовании человек, проливший кровь в боях за Отечество?
Унижения объяснимы. Как объяснимо и то, что мужественный человек, декабрист им почти не противился. Очевидно, жизненные обстоятельства надломили его. Прошлого Титову не забывали. Бюрократическая машина российской империи являла отлаженный механизм. И механизм этот работал против таких, как Титов. В «Списке о службе…», составленном 16 марта 1844 года, сказано ясно: «По высочайшему повелению содержался в крепости как принадлежащий к тайным обществам и по Высочайшему Его императорского Величества приказу в 7 день июля 1826 года последовавшему переведен из лейб-гвардии Кирасирского полка в Омский гарнизонный батальон тем же чином с выдержанием в крепости еще трех месяцев». Именно данный пункт «Списка», судя по всему, - первопричина всех неприятностей, которые, похоже, преследовали нашего героя на всем протяжении его жизни в Одессе. Кстати, в свое время краевед Владимир Чарнецкий определил место работы Титова в Одессе – Приморский бульвар 7. Дом сохранился.
Подошел к концу наш разговор о славном и скромном декабристе. Остается добавить, что его жизненный путь оборвался в 1878 году в Москве, похоронен он был в Новоспасском монастыре, и что могила его не сохранилась. Обычная история поверхностной оценки и короткой памяти! Бедному кирасиру не повезло и после смерти… Может быть, эти строки хоть чуточку, хоть самую малость поправят положение, вызовут интерес исследователей к личности декабриста…
***
Упомянутая в одном из предыдущих очерков акварель художника Тетбу де Мариньи примечательна не только сохраненным видом Таможенной площади, домов Бларамберга, Волконского, Штиглица. На ней много интересного найдет также исследователь истории Одесского таможенного ведомства. Конечно, автора этих строк данная тема заинтересовала прежде всего в русле его личных «краеведческих» интересов, в том числе включающих в себя таможенное ведомство. Поиск стал целенаправленным и вскоре дал некоторые результаты.
Среди обнаруженных в Госархиве Одесской области документов – черновик послужного списка Петра Петровича Трубецкого, родного брата несостоявшегося «диктатора» восстания. Петр Трубецкой возглавлял Одесский таможенный округ с января 1823 года и дослужился на этом посту до чина действительного статского советника. Многго ранее был членом Союза благоденствия и, не стоял в стороне от деятельности некоторых декабристских организаций. Видимо, вина Петра Петровича перед императором была не столь уж велика, к тому же император не горел желанием покарать всю фамилию Трубецких…
… Вообще, в историческом плане с Одесской таможней связано ох как много – ведь история таможенного ведомства неотделима от истории порта, с чего, собственно, и начиналась Одесса. Вот и теперь - неожиданно в документах Одесского таможенного ведомства встречаю знакомые фамилии: Палицын, Панкратьев, Прянишников… Декабристы! Не слишком громкое, но, все же, волнующее открытие!
Особенно заинтересовала личность Степана Палицина. Почему именно его? Естественно, каждый из декабристов в той или иной степени привлекает внимание, прежде всего, конкретными делами, поступками. Панкратьев и Прянишников, после изучения и сопоставления фактов, размышлений, не показались мне интересными.
Из «алфавита Боровкова», составленного в 1827 году по личному указанию Николая I, узнаем: Феофил Панкратьев «принадлежал к числу членов Союза благоденствия, но уклонился и не участвовал ни в каких тайных обществах, возникших после 1821 года». Что касается одесского периода его жизни, то в нем слишком многое вызывает неудобные вопросы. В 1840 году Панкратьева отдают под суд, отнюдь не за политические убеждения. А немногим ранее он попал в темную историю с фальшивой ассигнацией.
Не сильно привлекала и личность Петра Прянишникова. В том же «алфавите Боровкова» о дне мятежа читаем следующее: «По присоединении к московским солдатам, он (Прянишников – В.К.) хотел уйти, но остался там, будто бы из боязни насилия, увидев, что Оболенский грозил Лелякину пистолетом за намерение удалится с площади. Однако сего никто не подтвердил, а напротив, дознано, что Оболенский и пистолета не имел… Когда мятежники рассеяны были картечами, Прянишников убежал и спрятался в доме Лаваля, скрываясь, как уверял он, от Щепина-Ростовского, который будто бы старался всех выгонять для сопротивления…».
Понятно, что такие участники декабристского движения, как Панкратьев Прянишников, не были опасны самодержавию, их оправдали.
Иное дело – Степан Палицын.
В свое время судьба Палицына заинтересовала академика М.В. Нечкину, безоговорочно, великолепного, если ни лучшего знатока темы. Обратимся к ее высказываниям: «Палицын, 19-летний прапорщик, был воспитанником Благородного пансиона С.-Петербургского университета, вступил на службу колонновожатым, вскоре переведен в гвардейский Генеральный штаб… Выполняя указание Рылеева, был дважды, (в день мятежа – В.К.) в гвардейском морском экипаже и в лейб-гренадерских казармах. Подчеркнем удаленность этих мест от рылеевского центра и особую трудность держать с ним связь. Все это было Палицыным проделано, его надо числить в числе подготовивших восстание… «Снисходя» к молодости декабриста, Николай 1велел не предавать его суду, а наказать в порядке монарших приказов – год пребывания в тюрьме, а затем, до конца жизни – тяжелые служебные назначения, включая военную службу в Сибирском батальоне в Семипалатинске, а потом на Кавказе…».
И далее: «Прямая причастность этого 19–летнего юноши к восстанию бесспорна. Мы мало изучаем его, видимо, очень сложную страдальческую последующую жизнь».
Согласен с этими словами полностью! И с тем, что «мало изучаем», и с тем, что последующая часть жизни Палицына сложная и страдальческая. Одесские исследования это подтверждают.
Но прежде обратимся к материалам следствия. Тем, что опубликованы в ХVIII томе издания «Восстание декабристов»… Обращают на себя внимание два обстоятельства. Первое – твердость характера молодого прапорщика, что сродни характеру и поведению на следствии кирасира Титова. И второе – уж слишком «почтительный» тон его показаний.
Помимо того, что вести себя подобным образом в ту эпоху было принято, Палицын, что вполне естественно, стремился на допросах принизить свою роль, уповает на «молодость», ссылается, якобы, на неосведомленность. Так, у Рылеева он видел «многих других, которых… фамилии не знал». Ничего не знал он «и об действиях их до 14 числа». И более того, мысль о том, что он член общества, «не приходила ему в голову».
А когда дальнейшее сопротивление отлаженной следственной машине становится совсем уж бессмысленным, лишь тогда юноша пишет «верноподданническое» письмо Николаю I с «покаяниями».
В самом факте подобного письма ничего необычного нет. Сегодня доподлинно известно: с такого рода посланиями к монарху обращались и куда более закаленные жизнью люди. Волконский, например. А также Басаргин, Капнист, Франк… Просили Николая о помиловании Аврамов, Перетц… Кстати, все названные декабристы бывали в Одессе, а некоторые подолгу жили здесь.
Что же касается «верноподданического» тона, то этому имеется множество объяснений. Вероятно, молодой человек, прибегая к данному средству, стремился заставить следствие поверить в «искренность» раскаяния. Александр Одоевский, между прочим, в течение почти четырех месяцев, под видом раскаяния пытался отрицать свою роль в Северном обществе. Затем, и об этом уже говорилось, с выражениями «покорности» тогда было принято обращаться не только к царю. Даже комендант Петропавловской крепости по фамилии Сукин, мягко говоря, не отличавшийся изысканностью манер, возвращая вдове казненного Рылеева «оставшиеся… деньги», подписался: «Имею честь быть с истинным почтением, милостивая государыня, ваш покорный слуга…».
Не думаю, что монарх поверил в искренность раскаяния юноши. «Высочайший» приказ предписывал перевод Палицына «тем же чином в Петровский гарнизонный батальон с выдержанием в крепости еще один год». Не такое уж мягкое наказание, если вдуматься. Оно и стало первым звеном в длинной цепи несчастий, обрушившихся на декабриста.
Его дальнейший путь можно проследить по послужному списку, который хранится в Государственном архиве Одесской области. Хотя, думаю дело отнюдь не в точных датах. Хотя, они важны и в чем-то даже новы. Новы до такой степени, что могут служить серьезным дополнением статьи о Палицыне в упомянутом ранее справочнике «Декабристы», увидевшем свет в издательстве «Наука» еще в 1988 году.
Стало ясно, например, что в Смоленске у декабриста был собственный двухэтажный дом с флигелем, который он часто посещал, что за его меной числилось небольшое имение – «123 души крестьян». Выявлены имена и возраст сыновей декабриста. Дата ареста в справочнике определена, как спорная, а в деле сказано определенно – 2 января 1826 года.
А вот любопытный эпизод, датируемый мартом 1839 года. Палицын тогда должен был предстать перед комиссией военного суда при Сибирском линейном батальоне. Документы говорят о том, что «вошедши в присутствии оной комиссии в шинели и не скинув оной, стал при открытом зерцале и перебирал книги с законами…».
Через семь лет после главных событий в своей жизни Палицыну вновь довелось услышать свист пуль. Он участвует в нескольких «делах… под личным начальством… командира отдельного кавказского корпуса барона Розена», постоянно бывает в перестрелках.
Для меня, не менее важным, чем определение точных дат, являлось выяснение характера декабриста, подоплеки его поступков, его внешности, наконец.
Как выглядел Палицын? Сегодня ответа на этот вопрос не существует. Если бы царь не «снизошел» к молодости Палицына, мы бы наверняка имели его изображение в исполнении Николая Бестужева, художника-декабриста, который в сибирской ссылке стал автором целой галереи портретов своих товарищей. Но в ссылке Палицын не был. Так же, как, впрочем, его собрат-декабрист Петр Титов, также прослуживший несколько лет в Одессе…
Сухие данные справочника «Декабристы» дают все основания говорить о дальнейшей нелегкой судьбе Палицына. Он, как уже упоминалось», служит в Сибири, затем на Кавказе. И всюду подвергается травле со стороны чиновников. Так, в марте 1834 года власти начинают расследование «по подозрению в неблагонадежности Палицына и состоявших с ним в сношениях, и живущих в Пятигорске доктора Майера и городничего Ванева». Даже Бенкердорф, лично следивший за ходом расследования, пришел к выводу, что дело «имело началом личную злобу некоторых доносчиков и сплетни» и потому подлежало прекращению.
Постоянный жесткий полицейский надзор вплоть до 1844 года, ограничения в перемещении, нужда и пристальное внимание со стороны властей – вот что характерно для дальнейшей жизни Палицына.
А что же одесский период? О чем еще интересном поведали архивные документы? Что же, рассмотрим их.
Вот клятвенные обещания, аналогичные тем, которые уже знакомы нам по делу декабриста Титова. На пожелтевшем листе бумаги читаю:
«На основании примечания к 407 статье 111 тома устава о службе по определению от правительства, мы не принадлежим ни к каким Масонским ложам и другим тайным обществам, под каким бы названием они ни существовали, и обязываемся впредь к оным не принадлежать,
Март 1 дня 1849 года.
Исправляющий должность Члена Одесской Портовой Таможни
Коллежский секретарь Степан Палицын
(подпись)».
Также как и в предыдущем случае, данное клятвенное обязательство дополнялось клятвой церковной, также имеющейся в деле. Полагаю, что данное «дополнение» было весьма существенным. Ведь подавляющее большинство декабристов было людьми глубоко и искренне верующими.
Заметных успехов на служебном поприще Палицын не достиг. Их и не могло быть. Та же атмосфера гонений и унижений. Вот, например, документ о производстве декабриста в скромный чин титулярного советника:
«Ведомость… № 3022 2 мая 1853 года.
Член сей таможни Коллежский секретарь С. Палицын высочайшим приказом по гражданскому ведомству 7 марта 1853 года произведен за выслугу лет в титулярные советники.
Управляющий (подпись)».
Сложно сказать насколько был рад декабрист этому производству. Скорее, данное повышение в чине можно было посчитать оскорблением. Чин титулярного советника мог бы обрадовать совсем молодого, начинающего служебную карьеру человека. Палицыну к тому времени исполнилось сорок семь лет…
Расстался с Одессой декабрист в следующем 1854 году. Свидетельство тому – еще один документ:
«21 мая 1854 г. Министерство финансов. Департамент внешней торговли.
Отделение 2.
Стол 1.
8 мая 1854 г.
№7825.
О перемещении двух чиновников.
Г. Исправляющему должность Начальника Одесского Таможенного округа.
Департамент внешней торговли журналом «7» сего мая переместил члена Одесской портовой таможни титулярного советника Палицына – младшим чином Радзивиловской таможни, а на место Палицына члена Одесской портовой таможни определил прикомандированного к сей таможне, для исправления должности члена, чиновника для познания дел С.-Петербургской таможни коллежского советника барона Сердобина, и давая Вам о сем знать для надлежащего исполнения, - предписывает распорядиться об отправлении г.Палицына в Радзивилов к назначенной должности и об отсылке формуляра его к Начальнику Радзивиловского таможенного округа.
Управляющий Департаментом Свиты Его Императорского Величества
Генерал-майор (подпись)
Начальник Отделения (подпись)».
Остается сказать, что и последующий отрезок его жизненного пути не был легким. Известно: он продолжал находиться под неусыпным полицейским надзором, бедствовал в материальном отношении, имея большую семью. В преклонном возрасте занимал скромную должность управляющего акцизными сборами во Владимире. Жизненный путь его оборвется в 1887 году…
***
Среди имен декабристов, по разным причинам не занявших видного места на скрижалях истории, числится имя Александра Ивановича Вегелина, чьи последние годы жизни после сибирской ссылки также прошли в Одессе. Строго говоря, в полной мере к декабристам его можно отнести с оговорками, поскольку поручик Литовского пионерного батальона, состоял в относительно самостоятельном тайном Обществе Военных друзей. За попытку вооруженного выступления в известные памятные дни, Вегелин, наряду с капитаном Игельстромом, был приговорен к смертной казни, позже замененной десятью годами каторжных работ. В сибирской ссылке его содержали вместе с декабристами: был он дружен и часто общался с семьей Трубецких. Сохранились мемуарные свидетельства, например, о том, что расставаясь после сибирской ссылки как Трубецкой, так и Вегелин не могли сдержать слез…
Не лишним для характеристики Вегелина будет привести выписку, составленную в Аудиторском департаменте по военно-ссудному делу Литовского пионерного батальона:
«Игельстром и Вегелин первоначально противу… показаний в возмущении батальона не сознались; но когда подпоручик Петровский объявил в военном суде … о бывших между Игельстромом, Вегеленом, подпоручиком Гофманом, шляхтичем Руткевичем, разжалованном из чиновников 12 класса в рядовые Угречич-Требинском и им, Петорвским тайных связях, и что все они, кроме Руткевича, принадлежат к учрежденному ими в 1825-м году тайному обществу под названием «Военных друзей», то по изысканию о сем предмете, как имеющим связь с … происшествием касательно неучинения пионерным батальоном присяги, признаны виновными…».
К данному документу можно добавить только то, что и Вегелин, и Игельстром в ходе восстания проявили мужество, энергичность и упорство. Вечером в день событий они сами скачут в Белосток. Ими движет надежда: своим примером поднять Белостокский пехотный, а затем и Луцкий гренадерский полки. Все тщетно. Не поднялся полк… Слухи о крахе мятежа в столице приобретают реальные очертания – как раз в эту ночь в Белосток прибыл с соответствующим уведомлением фельдъегерь…
Александр Вегелин… Помимо главного дела его жизни, в котором, к слову, очень многое похоже на все, связанное с событиями на Сенатской площади, декабрист интересен и многим другим. Поразительным образом жизненные пути-дороги переплетаются со многими великими и известными современниками. И, прежде всего, русскими поэтами.
Так, Вегелин оказался у тела убитого Лермонтова на следующий день после роковой дуэли. Судя по всему, декабрист, служивший в ту пору на Кавказе, был довольно коротко знаком с поэтом. Вот как выглядит исполненный трагизма эпизод, в воспоминаниях декабриста Николая Лорера: «На другой день я еще не знал о смерти его (Лермонтова – В.К.), когда встретился с одним товарищем сибирской ссылки, Вегелиным, который, обратившись ко мне, вдруг сказал:
- Знаешь ли ты, что Лермонтов убит?
Если бы гром упал к моим ногам, я бы и тогда, думаю, был менее поражен, чем на этот раз. « Когда? Кем?» - мог я только воскликнуть.
Мы оба с Вегелиным пошли к квартире покойного, и тут я увидел Михаила Юрьевича на столе, уже в чистой рубашке и обращенного головой к окну. …Живописец Шведе снимал портрет с него масляными красками».
Мемуарные источники подтверждают близкое знакомство Вегелина и с поэтом-декабристом Александром Одоевским. Менее, чем за два месяца до своей внезапной кончины в письме к декабристу Михаилу Назимову, Одоевский упоминает Вегелина: «Мой сердечный привет тезке моему Александру Ивановичу. Обнимаю тебя от всего сердца и желаю тебе счастья и всех успехов возможных, равно как и Александру Ивановичу…».
Был дружен Вегелин, кстати, в одесский период своей жизни, и со Львом Сергеевичем, родным братом великого Пушкина. И в данном случае судьба распорядилась так, что именно Вегелин стал у гроба Левушки Пушкина. Слово Николаю Лореру: «Он (Лев Сергеевич – В. К.) занемог … водяною в груди, ездил в Париж и получил облегчение, но, возвратившись, снова предался своей гибельной привычке и скоро угас, в памяти и с той же веселостью, которая преобладала в нем всю жизнь его. С улыбкою он повторял: «Не пить мне больше кахетинского!» На руках товарища моего по Сибири А. И. Вегелина скончался Л. Пушкин на 41-м году от роду…». Недавнее открытие мемориальной доски в нашем городе – безусловно, событие правильное и радостное, но, полагаю, оно было бы еще более значимым, если бы организаторы действа вспомнили также о тех, кто был рядом со Львом Пушкиным в последние месяцы его жизни.
Думаю излишне подробно говорить о том, что эпизод, о котором повествует Лорер, имел место в Одессе. Кстати, и здесь сложно обойти вниманием тему исторической роли Одесской таможни. Факт – доказательств не требующий – родной брат великого поэта, прибыв в наш город, стал членом Одесской портовой таможни, прибыл в Одессу, где прослужил до самой смерти. Умер он, как известно, 19 июля 1852 года, а что касается таможенного ведомства тех времен, то там Льва Пушкина ценили, периодически отмечая даже «Высочайшими наградами».
***
Прервемся на мгновение. Вообще, история таможенного ведомства в Одессе многогранна – в ней хватает всего – и строгих фактов, и легенд с детективным душком, а также исторических анекдотов. Дабы развлечься, предлагаю один:
«При поимке контрабанды у сухопутной таможни случилось быть князю Воронцову и помещику Т.
- Как эти люди не могут изловчиться? - спросил Т. – Нет ничего легче, чем провести таможенных.
Управляющий таможней возразил, что, дескать, нет ничего труднее. Тогда Т. в присутствии светлейшего, пообещал завтра в 12часов дня провести через таможню «разного товара на 10 тысяч рублей». В присутствии великого управителя было заключено пари.
В назначенный час к таможне в собственном экипаже подкатил Т. Естественно, ему был учинен самый тщательный досмотр, даже экипаж был изрублен в щепки, за что пришлось хорошенько уплатить. В конце концов, после полной конфузии оппонентов, т подозвал к себе свою«болонку», на деле оказавшейся ряженой дворнягой. Естественно, вся контрабанда была сокрыта под ее «одеянием».
Не думаю, что современных таможенников удалось бы провести с помощью, в общем-то, незамысловатого трюка. Но то, что было в прошлом, нынче выглядит, согласитесь, забавно. Хотя, если вернуться к разговорам серьезным, то можно напомнить, например, о том, что при Воронцове таможенная политика совершенствовалась, а режим порто-франко был продлен еще на 10 лет.
***
Вернемся впрочем, к Вегелину. Да, одесский период жизни пожилого к тому времени человека, не отмечен яркими событиями. Если доверять справочнику «Декабристы», о котором уже не раз говорилось, то на склоне лет Вегелин жил в Одессе, где, как сообщает справочник, «заведовал Минералными водами». Впрочем, последнее утверждение более, чем спорно. Краевед и исследователь Владимир Чарнецкий, о котором говорил уже не раз, документально доказал, что Вегелин в 1848 году служил там в качестве эконома. Кстати, дом, где располагались «Минеральные воды» фрагментарно сохранен до сих пор - Дерибасовская, 26.
Что можно добавить к сказанному? Проживая в Одессе, Вегелин нередко встречался с собратьями, виделся он и с Сергеем Трубецким в пору приезда этого незаурядного человека на склоне лет в Одессу – факт, зафиксированный в мемуарах Трубецкого. К слову в Одессе Сергей Трубецкой пробыл на склоне лет не так уж мало - прибыв сюда в октябре 1858 года, он прожил здесь по июнь следующего, 1859 года. Событие не из ряда выдающихся, но все же… Трубецкой в одной из писем вспоминает: «.. ежедневно хожу часу во 2-м на бульвар и сижу на лавочке с Сашей, Надей и часто бегающими по бульвару Сережей и Колей, любуюсь на море и на проходящие и стоящие корабли (их, впрочем, мало – жалуются жители); к Саше подсядет Вегелин, и. как давнишний здесь житель, и знает всех. Ио называет проходящих и рассказывает их историю.
В 3 часа расходимся: Вегелин идет обедать к сестре своей м-м Граве, а мы в гостиницу Вагнера к Саше обедать. Эта гостиница принадлежит Лицею, но прежний хозяин пользуется ею до 1-го июля…».
Конечно, по данной теме никто не запрещает немного пофантазировать. Например, о том, что встречи Трубецкого с Вегелиным проходили буквально в канун отмены крепостного права и не обходились без обсуждения данной темы. Предположение отнюдь не беспочвенное. В письме, кстати, тоже написанном из Одессы, Трубецкой рассуждает:
«Теперь животрепещущий вопрос волнует все умы, каждый разрешает его своим образом, согласно с своими интересами, с своими опасениями и надеждами, и действуют на основании их. Но можно утвердительно сказать, что никто, ни партизаны, ни противники освобождения, не видят ясно не только отдаленных, но и ближайшего результата».
Впрочем, завершая настоящий разговор, лучше перейти к конкретике. Она, увы, ее радует. И Трубецкому, и Вегелину, после их последней встречи, остается жить совсем не много. Лидер декабризма Сергей Трубецкой уйдет из жизни осенью 1860 года и будет похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище. Кончина Вегелина последует в том же году и похоронят его в Одессе, на кладбище, которого в наши дни уже нет.
Подводя черту, как под декабристской темой, так и под настоящими заметками, автор не может не сказать о том, что много интересного и ранее малоизвестного, осталось «за кадром». Например, лишь фрагментарно затронута тема пребывания многих декабристов Одессе на склоне лет. А исследовать здесь есть что, сохранились и архивные документы. Вот, хотя бы, рапорт от 14 сентября 1858 года, в котором одесский полицмейстер доносил начальству:
«Дворянин Сергей Волконский 13 числа сего месяца прибыл в Одессу и остановился в Ришельевской гостинице, за которым в следствие предписания Вашего Превосходительства от 19 июня, учрежден секретный надзор. О чем имею доложить Вашему Превосходительству».
Да, с кончиной императора Николая 1 в судьбах многих, пожилых к тому времени декабристов, многое изменилось. В том же архиве имеется небезынтересный для нас циркуляр департамента полиции министерства внутренних дел от 10 сентября 1856 года. Приведу его частично:
«Господину начальнику губернии …Его императорское Величество всемилостивейшее соизволил повелеть:
Осужденных по приговору Верховного Уголовного суда 13 июля 1826 года… освободить от всех ограничений; а тем из них, которые до произнесения над ними приговора принадлежали к потомственному дворянству, даровать все права потомственного дворянства, только без права на прежнее имущество и без титулов.
Предлагаю Вашему Превосходительству представить мне во возможно непродолжительном времени самые точные сведения: находятся ли во вверенной Вам губернии лица, кои смогут воспользоваться таковыми монаршими милостями, где живут и чем занимаются.
Подписал Министр Внутренних Дел Ланской».
Ирония судьбы! Сам Ланской в молодости был близок к тайному обществу, дружен с декабристом Александром Николаевичем Муравьевым, правда, наказания избежал. Теперь он – всесильный министр. А документ? О чем он говорит? С одной стороны – «монаршие милости», с другой – «Где живут и чем занимаются». Иначе быть не могло.
…Почти ничего не сказал и о личном вкладе некоторых декабристов в развитие южного края, об их интересе к будущему Одессы. А ведь здесь есть о чем поведать. Александр Корнилович, например, интересовался и даже высказывал замечания по вопросам экономики региона и роли торговли в жизни молодого города. Декабрист Петр Титов, отмечено в настоящем очерке, многое сделал для городского строительства, участвовал в борьбе с чумой. Николай Чижов. Будучи мичманом, ходил в рейсы из Одессы в Николаев. Он оставил после себя лирический очерк «Одесский сад», где каждая строка дышит неподдельной любовью к родному краю. Высказывал интересные мысли относительно развития Одессы и Николай Лорер, приезжая в город по делам в сороковых годах позапрошлого века.
А тема посещения города декабристов с непродолжительными визитами? Она тоже достаточно занимательна, а автору этих строк довелось в свое время прикоснуться к ней лишь слегка. Так известный литератор и исследователь декабристского движения Натан Эйдельман в книге «Апостол Сергей» сообщал: «Летом 1820 года в Одессе в одно время оказались Иван Матвеевич (Муравьев – Апостол, отец братьев – декабристов – В. К.) с женой и младшими детьми. Капнисты (семья поэта Василия Васильевича Капниста – В.К.), братья Никита и Александр Муравьевы с матерью, Михаил Лунин». Будущие декабристы обсуждали политические проблемы, вели острые дискуссии.
К исследованиям подтолкнули сомнения, возникшие в дате. Ведь из содержания другой работы того же Натана Эйдельмана, подготовленной в соавторстве с И. Желваковой, монографии о Михаиле Лунине «Письма из Сибири» следует, что ни Александра Муравьева, ни Екатерины Федоровны – матери Муравьевых, летом 1820 года в Одессе не было. Похоже, не было в это время в Одессе и Капниста, автора нашумевшей во времена Павла I сатирической комедии «Ябеда». В чем здесь дело?
Не сразу, но изучение документов, мемуарных источников расставило все по местам. Действительно, названные Эйдельманом лица, Одессу посещали. Только было это не в 1820-м, а в предыдущем, 1819 году! Софья Капнист, в замужестве Скалон, вспоминает об этом довольно подробно, особенно выделяя Никиту Муравьева, «как человека с большими способностями и которого лично знал государь Александр Павлович и отдавал полную справедливость его уму и отличному образованию». Представляют также интерес высказывания Софьи Капнист - Скалон о спорах, которые вели между собой Лунин и Муравьев. Над последними, кстати, любил подшучивать многое повидавший на своем веку Василий Капнист.
Предвижу читательской упрек в малозначимости события, о котором идет речь. Так ли уж важно в 1820 или годом ранее произошла встреча в Одессе. Но так ли уж оно малозначимо, это событие? Особенно, если внимательно посмотреть на личности будущих декабристов.
Никита Муравьев… Один из основателей Союза спасения, член Коренного совета Союза благоденствия, член Верховной думы Северного общества и правитель его, автор проекта конституции. В числе других, наиболее деятельных руководителей декабристского движения осужден «по 1-му разряду».
Михаил Лунин… Тоже стоял у истоков движения, был Северного общества, и также осужден «по 1-му разряду». Лунина отличали ясный ум, большая физическая сила, бескомпромиссность убеждений. Жизнь его была прервана в конце 1845 года в Акатуйской тюрьме. Многие полагают: имело место заурядное политическое убийство…
А почему бы не обратиться к теме впечатлений гостей от посещения молодого города? Уверен, исследователя ждет много интересного. В тех же одесских письмах Никиты Муравьева можно ознакомиться с уникальными свидетельствами о культурной жизни города или особенностях городской застройки. Будущий декабрист отмечает, что на пороге 1820 года в Одессе случился строительный бум – за три предшествующих года было построено 380 домов. Тут же дано объяснение: «торговли было мало, цены на работников и на материалы спали чрезвычайно. Камень, который стоил 24 копейки, теперь стоит только 8 копеек и все принялись за строение».
Заслуживает внимания и круг общения Муравьева и Лунина в Одессе. Помимо упомянутых персонажей, а кстати, Матвей Иванович Муравьев – Апостол имел в Одессе свой дом, местонахождение которого пока установить не удалось, будущие декабристы также общались с писателем и поэтом Гавриилом Гераковым, примадонной итальянской оперы Ариси, юным Ипполитом Муравьевым – Апостолом, которому будет суждено погибнуть несколько лет спустя во время разгрома Черниговского полка, графом Карлом Францевичем Сен-При, «херсонским и подольским губернатором», также имевшим свой дом в районе нынешнего переулка Чайковского. Многими другими известными людьми.
… Словом, как видим, белых пятен в теме еще хватает; молодым исследователям, любителям истории Одессы, в связи с декабристской темой, есть, к чему приложить усилия. Готов им в этом посодействовать по мере сил и буду очень рад такой возможности.
