Небольшой кружок ялуторовских декабристов жил особняком от чиновного мира и мало интересовался сплетнями и толками его, а толки о затеваемом училище были: местный смотритель ревниво смотрел на затею, а настроенный им городничий ждал только удобного момента, чтобы появиться из-за кулис во всеоружии власти. Момент этот не замедлился: началась постройка училища и явившаяся полиция разогнала из церковной ограды рабочих, а городничий сделал письменный запрос протоиерею. Городничий спрашивал, на каком основании осмелились производить постройку, не испросив на то его разрешения.
Якушкин и его друг протоиерей, с первого же шага наткнувшись на противодействие ялуторовского городничего, решили обратиться по этому делу к своим друзьям в Тобольске и просить их помощи. Из письма Фонвизиной от 19 октября 1841 года видно, что муж ее, Мих[аил] Александрович Фонвизин, и Пав[ел] Сергеевич] Бобрищев-Пушкин обращались с просьбою насчет возникающей школы к тобольскому архиерею и губернатору. Преосвященный отнесся к начинанию Якушкина с полным сочувствием, обещая даже всеми силами защищать бедного апостола просвещения от козней консистории, относившейся в высшей степени неблагосклонно к этому филантропу-декабристу. Губернатор же заявлял Бобрищеву-Пушкину, что, с одной стороны, нельзя не согласиться с прекрасной идеей Якушкина устроить школу, а с другой стороны, следует признаться, что и городничий был прав, остановив постройку здания для школы, так как по полицейским правилам в таких случаях следует предварительно испрашивать разрешение... Сам губернатор однако не был намерен препятствовать заведению школы, и это слава богу. В это же время, как на грех, случилась, по словам Фонвизиной, какая-то размолвка между губернатором и архиереем, что, конечно, замедляло решение вопроса о школе. Однако наконец дело устроилось: полиция, главным образом в лице городничего, была побеждена.
С ранней весны 1842 года началась деятельная постройка школы, и 6 августа 1842 года училище было открыто. Отсутствие телесного наказания, легкость и занимательность ланкастерских приемов обучения привлекали детей в новооткрытую школу, и к концу года в ней было уже 44 человека.

«...Самою главною причиной,— писал один из названных смотрителей прот. Знаменскому от 21 ноября 1841 года,— по которой я не отвечал вскоре, было желание написать что-либо об училище, в котором только что начали вводить порядок, заимствованный в вашей школе. Хотелось не только принесть вам искреннюю благодарность, но и уведомить о том, как мы воспользовались примером ялуторовской школы. В ожидании успехов ответ на письмо замедлялся... Учитель Шалабанов, бывший у вас в феврале, слава Богу, не без пользы слушал наставления ваши и почтеннейшего Ивана Дмитриевича, которому покорнейше прошу вас засвидетельствовать мое усерднейшее почтение. Возвратясь из Ялуторовска, г. Шалабанов с восхищением рассказывал о радушии, с каким был принят, и о готовности и усердии, с которым старались познакомить его с методою. Всегда, всегда, всегда останусь благодарен вам и добрейшему Ивану Дмитриевичу...»
«При помощи Божией и добрых людей,— говорится в другом письме к протоиерею от 17 февраля 1844,— в скором времени надеюсь в богоспасаемом Кургане открыть приходское училище, то есть преобразовать приготовительный класс. По этому случаю вскоре должен явиться к вам учитель мой, которого поручаю особенному покровительству и назиданию вашему и милостивому расположению Ивана Дмитриевича. Усерднейше прошу обоих вас растолковать ему хорошенько весь ход методы».
«…Вполне располагаясь на ваше благорасположение,— говорится еще и одном письме от 2 апреля 1844 года,— посылаю моего учителя, поручая его вашему и Ивана Дмитриевича назиданию; прошу объяснить ему ход дела не теорией, а уже на практике... Простите меня, что беспокою вас, и испросите прощения у Ивана Дмитриевича. При свидании объявите мое достодолжное уважение Ивану Дмитриевичу, Евгению Петровичу (Оболенский), Ивану Ивановичу (Пущин), Матвею Ивановичу (Муравьев-Апостол) и Александре Васильевне (Ентальцева). Уверьте их пастырским вашим словам, что почтение мое к ним истинно, неложно, а уважение продлится до того дня, пока существую...»
Среди таких успехов смерть преосвященного Афанасия, защитника и покровителя этой школы, заставляла учредителей ее задумываться о будущем, но это продолжалось недолго.
«...Новый владыка,— пишет прот. Знаменскому от 19 февраля 1843 года Фонвизина,— большой партизан ланкастерских школ и желает даже здесь завести такую же; очень обрадовался рассказам Михаила Александровича о вашем училище и сказал: «Непременно представлю его к награде». Михаил Александрович возразил ему, что вы вовсе не из того хлопочете, а радуетесь самому успеху и пользе, от того происходящей...» Школе, значит, оставалось только расти в пример другим, и она росла заметно: мы уже сказали, что к концу 1842 года в ней по спискам значилось 42 чел., к концу 1843 года — 91, к концу 1844 года — 135, к концу 1845 года — 184 чел. К маю 1846 года в школе находилось уже 198 человек.

Не осталось без средств и мужское училище. «Спешу сообщить вам, — пишет М. А. Фонвизин 3 февраля 1848 года,— приятную новость, относящуюся к вашему училищу. На этих днях Холмогоров привозил мне бумагу, полученную от генерал-губернатора с прописанием предписания министра внутренних дел, в котором он, министр, признавая ялуторовское духовное приходское училище полезным для города, потому что в нем кроме детей духовного ведомства обучаются дети разных сословий и что оно вполне заменяет гражданское приходское училище, определяет производить на содержание его по 200 р. серебром в год из городских средств... Радуюсь, что теперь существование вашего училища упрочено... Хотя сумма и невелика, но для вашего заведения — важное приобретение. Этим вы обязаны губернатору, а более еще Холмогорову, который усердно хлопотал...»
Итак, училищу, признанному самим министром заведением полезным, кажется, нечего было бы опасаться за будущее, тем более что в Ялуторовске на место Лукина смотрителем был назначен Н. А. Абрамов , бывший до тех пор в приятельских отношениях с протоиереем. «Вчера (29 декабря 1849 года),— пишет ялуторовский протоиерей,— приехал сюда смотрителем училища Н. А. Абрамов, он в Березове потолстел, но доброта в нем все та же, как и прежде; радуюсь за него, что пословица старинная на него не подействовала: «Honorcs inulnnt mores»[Почести меняют нравы]. Губернатор ему советовал сблизиться с нашими общими [друзьями], а это и для меня очень и очень приятно: он в Тобольске не раз виделся с Михаилом Александровичем...»
Значит, было все хорошо, и протоиерей, вызванный из Ялуторовска преосвященным по делам службы, мог с легким сердцем отправиться в свою комиссию в Тобольск, но... Однако пусть об этом «но» говорит сам Иван Дмитриевич Якушкин. «Много благодарю вас, добрый друг, за два ваши письма,— писал Якушкин протоиерею Знаменскому от 17 мая 1850 года.— Мы все здесь по вас стосковались; сама Анна Федоровна, как она всем говорит, не ездит к обедне потому, что не вы служите; после этого согласитесь, что вы человек всеми любимый, но ради Бога не возгордитесь. Что вам сказать о наших собственных с вами делах? Они идут и хорошо, и плохо: на последней неделе вновь поступило в училище тринадцать девочек, их теперь с лишком пятьдесят, и это хорошо, но то плохо, что скоро некуда будет их принимать, а возможности скоро выстроить новое училище еще не предвидится; недели три тому назад Анна Васильевна [Мясникова] писала, что со следующей почтой пришлет доверенность на продажу своего дома в пользу нашего училища; но и до сих пор доверенность не получена. Некоторые полагают, что Бурцев писал к Мясниковой и, может быть, она, получив его письмо, отменила намерение отдать нам свой дом; впрочем, что будет, то будет, а будет, что Бог велит... С наступлением теплой погоды оказалось, что летом никакой нет возможности заниматься у нас внизу рукодельем. Я просил Николая Герасимовича пустить нас к себе во флигель, на что он согласился, с одним условием, чтобы ему ничего за это не платили; я мог только от души поблагодарить его за такую любезность, но вышло, что мы все-таки к нему перешли: Николай Яковлевич [Балакшин] пустил нас в дом Снигирева, разумеется, безденежно, и там нашим девицам во всех отношениях очень удобно, а наставницы наши, Анисья Николаевна [Балакшина] и Августа [воспитанница Муравьева], подвиваются усердно. Они мне дали 10 рублей серебром из выработанных денег их ученицами. Феоктиста [Балакшина] также хорошо действует. У мальчиков число прибывших очень незначительно, а Абрамов непременно хочет, чтобы мы ему дали учеников тридцать. Он вообще дурит и много сбивается на Лукина. Я был у него несколько раз и обо всем с ним как с порядочным человеком говорил просто и откровенно; после этого представьте мое удивление, когда я узнал, что он всячески придирается к нашим училищам. К мальчикам он заходил один раз, а у девочек и ни разу не был. Евгению [учителю мужского училища] он сказал напрямик, что ни то, ни другое училище не должно существовать. Встретившись со мной на улице, он мне сказал почти то же, но в таких странных выражениях, что я решился тут же объясниться с ним, и так как вам известно, что в подобных случаях я не умею говорить иначе как очень громко, то он и попросил меня идти с ним дальше и увел меня за собор, там я ему определил в точности и его, и мое положение, что я, конечно, не имею никакого права заведовать училищем и если я с ним говорил откровенно, то потому, что почитал его человеком порядочным, но что после всего того, что он мне сказал, я с ним незнаком, и что он может делать на меня донос куда ему угодно. Объяснил ему также, что ему никакого нет дела до наших училищ и проч., всего не упишешь на этом листке. Если Чигиринцев [директор училищ] окажется человеком порядочным, то я откровенно переговорю с ним обо всем...»

В письме к своему другу, протоиерею, от 8 июля 1850 года Якушкин писал: «Не знаю, добрый друг, какое действие произвело на отца Александра разрешение преосвященного строить училище в ограде церковной, но могу вас уверить, после того как этот человек выказал какое-то остервенение против нашего училища для девиц и даже писал о нем бог знает какой вздор к архиерею, я никак не могу решиться строить в ограде церковной, причем в отсутствии вашем мне пришлось бы беспрестанно быть в столкновении с этим полусумасшедшим человеком. По общему совету мы купили место против дома, в котором живет Бурцев и который принадлежит вам; место не очень большое, но довольно удобное для нашей постройки, а главное — на самой середине города; оно покупается на имя Николая Яковлевича [Балакшин]; он же предлагает и строить для нас училище на деньги Мясниковой; он сам хотел написать к вам о причине, почему он не может приступить к постройке училища в ограде церковной. Строение из Петровского Завода частью уже перевезено. Подрядчик обещает мне, что в нынешнем месяце оно будет поставлено и покрыто; если он не обманет, то можно надеяться, что к зиме мы в него перейдем.
В последнее время к нам поступило так много новых учениц, что оказался недостаток в грифельных досках; я несколько досок на время взял из нашего другого училища, а Синюкову поручаю купить в Нижнем для нас досок сорок. Вы, может быть, удивитесь, если я вам скажу, что мои отношения с Абрамовым опять несколько изменились, но на этот раз к лучшему; вообще после пребывания у нас директора он, кажется, несколько успокоился и совершенно смирился. Я, кажется, вам писал, что он посетил наше училище для девиц и все в нем очень хвалил; правда, он изъявил и тут некоторые за себя опасения, но они уже были так слабы, что мне ничего не стоило его успокоить. При переводе мальчиков в уездное училище он довольствовался таким числом, какое мы назначим, но просил, если можно, прислать к нему для счета человек двадцать, на что я охотно согласился; часть переведенных учеников останется у нас еще на год, и они будут только считаться в уездном училище, в том числе и Балакшин, и Загибалов, и мой крестник. Абрамов звал меня убедительно на акт и после прислал пригласительный билет в розовой рамке. Мы с Николаем Васильевичем [Басаргин] были на торжестве в новом храме науки; другие были приглашены, но не были; после акта надо было еще ехать на завтрак к смотрителю, и тут и там он был внимателен и любезен со мной, как нельзя более; и теперь, если я с ним не в таких близких отношениях, как по приезде его в Ялуторовск, то нисколько и не в неприязненных, как это было месяца два тому назад...»
В письме от 10 сентября 1850 года к протоиерею Знаменскому Якушкин писал следующее о своих отношениях с Абрамовым по делам училищ: «...На днях заходил ко мне Абрамов, много расспрашивал меня о наших училищах и в особенности о деньгах, получаемых на их содержание, и заключил тем, что будто директор сообщает ему, что оба наши училища поступают под их начальство; на это я ему отвечал прямо, что если ему это пишет директор, то он, конечно, сошел с ума, что тут идет дело не более как о том, чтобы передать училище для мальчиков под их надзор, а не под начальство и вместе с тем дать им только половину денег, получаемых на содержание обоих училищ. Но Абрамов про это и слышать не хочет. Правда, что девичье училище он не намерен взять не только под свое начальство, но и под свой надзор, опасаясь, что ему с ним будет слишком много хлопот, но зато он и не намерен оставить на содержание этого училища половину денег, получаемых из городских доходов. Надо отдать ему справедливость, что по части крючкотворства он великий человек. Знаете ли, что он придумал? Взяв под свой надзор наше училище для мальчиков, он намеревается его уничтожить, а на место его открыть приходское училище при своем уездном училище и вместе с тем иметь в своем распоряжении вполне 200 руб. серебром, отпускаемых теперь нам из городской думы. Это он мне сам сказал. На этот раз я объяснился с ним не так громко, но столько же откровенно, как и в первый раз. Он просил меня доставить ему все письменные документы о наших училищах. Я бы мог и даже должен бы был ему в этом отказать; если бы он по этому делу завел переписку с духовным правлением, самое дело улеглось бы в длинный ящик, и потому я послал ему все бумаги, относящиеся до наших училищ, которые Евгений взял у вас. Теперь вы видите, в каком смысле будет действовать Абрамов. И никаких советов вам подавать не смею, но надеюсь, что в нашем сердце есть струна, которая отзовется на мои нежные чувства к дочери, прижитой мной с вами. В училище всякий почти день прибывают новые ученицы, и ученье идет своим порядком. Строение подвигается довольно медленно, но если Бог поможет, оно к зиме хоть вчерне будет окончено. Прошение от Николая Яковлевича, [Балакшина] в строительную комиссию давно отправлено; скажите это Александру Львовичу [Жилину]. Доверенности до сих пор нет от Анны Васильевны [Мясниковой], и я беру деньги у Николая Яковлевича на постройку, совершенно очертя голову; строение вообще станет гораздо дороже, нежели я предполагал: придется на него занимать, а после того приискивать средства, как заплатить долг, но и тут, как и всегда, никто как Бог...»