Декабристы

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Декабристы » СЛЕДСТВИЕ. СУД. НАКАЗАНИЕ. » М.В. Нечкина. Следственное дело А.С. Грибоедова.


М.В. Нечкина. Следственное дело А.С. Грибоедова.

Сообщений 31 страница 40 из 103

31

32

были приниматься даже священнослужители, купцы, мещане и свободные крестьяне, резко изменился. Теперь тайное общество остро нуждалось в военных. А. Бестужев показывает, что на этом этапе «некоторых принимали в члены только для того, чтоб они служили орудиями, когда будет нужно: тем говорили только, что их дело рубиться»43. К этому можно добавить, что изречение Грибоедова о «ста прапорщиках», желающих переменить государственный строй России, свидетельствует, что о новых планах военной революции он также знал и в приведенных выше словах оттенил ее характер иронически примененным упоминанием младшего воинского чина.

Учитывая эту историю декабристской тактики, спросим себя, к какому периоду может относиться приведенное выше выражение Грибоедова: «Сто прапорщиков хотят изменить весь государственный быт России». Эти слова не могут относиться к периоду Союза Спасения — тогда и речи не было о «ста человеках». Союз еле насчитывал два десятка членов, да отсутствуют и доказательства того, что Грибоедов был уже в 1816—1817 гг. осведомлен о наличии только что возникшего общества. Это выражение не относится и к годам Союза Благоденствия, когда предполагался не военный, а самый разнообразный, до купцов включительно, состав тайного общества. «Сто прапорщиков», претендующих изменить весь государственный быт России, — это самая несомненная критика именно военной революции. Если так, то это изречение не могло возникнуть у Грибоедова ранее 1823—1825 гг., когда он приехал с Востока в Москву и Петербург и осведомился о способах переворота. Мы можем учесть это изречение как несомненное доказательство знакомства Грибоедова с самим фактом принятия тайным обществом тактики военной революции. Имеется также свидетельство о том, что еще до восстания 14 декабря, после известия о смерти Александра I и присяги Константину, Грибоедов проявил осведомленность о надвигавшихся событиях. Близкий к генералу Ермолову Денис Давыдов сообщал, что Грибоедов, находясь в середине декабря 1825 г. в Екатеринограде (по-видимому, правильнее — Екатериноградской станице), отобедав у Ермолова, направился к карточному столу и, идя рядом с известным шелководом А. Ф. Ребровым, приятелем Ермолова, сказал ему: «В

32

33

настоящую минуту идет в Петербурге страшная поножовщина». «Это крайне встревожило Реброва, который рассказал это Ермолову лишь два года спустя»44, — пишет Денис Давыдов. Если данное свидетельство (несомненно, восходящее к Ермолову) правильно, то в нем нет ничего удивительного: еще в уставе Союза Спасения значилось решение — тайному обществу выступать в момент смены императоров на престоле. Это решение не снималось никогда и было принято Северным обществом декабристов; Грибоедов мог знать об этом пункте устава и сделать логический вывод. Иного объяснения этому факту дать невозможно.

Подведем итоги. Знал ли Грибоедов о тайном обществе? Бесспорно, да. При всей скудости дошедших до нас данных о Грибоедове доказательств его осведомленности о делах общества больше, чем доказательств осведомленности о том же, например, А. С. Пушкина. Грибоедов был осведомлен не только о самом факте существования тайного общества, но и о программе его, о целях политического переворота и декабристских вариантах программы — конституционной монархии и республике, знал и о всей системе логически вытекающих отсюда реформ, в частности одобрительно отзывался о свободе книгопечатания и введении русского платья. Ему было известно не одно имя заговорщика, он имел представление и о численности общества. Он знал и о тактике военного переворота. Если все эти данные можно установить на основании скудных обрывков и полупризнаний дошедших до нас первоисточников, при утрате огромного количества существовавших, но уничтоженных революционных документов, то какова же была действительность? Осведомленность Грибоедова в делах тайного общества была, очевидно, еще более значительной и конкретной.

Необходимо отметить, каким доверием окружали декабристы Грибоедова. Они ввели его в курс важнейших вопросов тайного общества. Возьмем, например, такое свидетельство Трубецкого: «Разговаривая с Рылеевым о предположении, не существует ли какое общество в Грузии, я также сообщал ему предположение, не принадлежит ли к оному Грибоедов? Рылеев отвечал мне на ето, что нет, что он с Грибоедовым говорил». Какую степень доверия к Грибоедову надо было иметь, чтобы говорить с ним на такие темы! «Он — наш», — говорил

33

34

о нем Рылеев. Грибоедов действительно не изменил этой высокой оценке, несмотря на тюрьму и допросы, он не выдал на следствии просто ничего, ни разу не поколебавшись, ни разу не изменив принятой линии. Он оказался замечательным товарищем и доверие, оказанное ему первыми русскими революционерами, оправдал вполне.

34

35

Глава III

БЫЛ ЛИ ГРИБОЕДОВ
ЧЛЕНОМ ТАЙНОГО ОБЩЕСТВА ДЕКАБРИСТОВ?

Если на первый вопрос — знал ли Грибоедов о тайном обществе декабристов — можно ответить утвердительно и довольно полно, то с ответом на второй вопрос — был ли Грибоедов членом тайного общества — дело обстоит сложнее.

Для правильного подхода к этому вопросу необходимо сначала охарактеризовать мировоззрение лица, заподозренного в причастности к обществу. Однако полный разбор вопроса о мировоззрении Грибоедова выходит за рамки настоящей работы45. Не привлекая тут всего материала, скажем кратко: Грибоедов разделял основные убеждения декабристов. Он мечтал вместе с декабристами «о преобразовании» России, был врагом крепостного права и всего крепостнического строя в целом. Чацкого, которому доверены убеждения автора, Герцен называл «декабристом». Несмотря на всю сдержанность своих показаний, Грибоедов признавался на следствии, что участвовал в «смелых суждениях» декабристов о правительстве. Говоря о Грибоедове «он — наш», декабристы этим самым подчеркивали совпадение своих убеждений с убеждениями Грибоедова. Напомним тут экспромт Грибоедова о себе самом по случаю заключения на гауптвахте Главного штаба:

По духу времени и вкусу
Он ненавидел слов «раб»,
За то попался в Главный штаб
И был притянут к Иисусу46.

Интересно, что и А. А. Бестужев и М. П. Бестужев-Рюмин объяснили факт непринятия Грибоедова в члены тайного общества не разногласием во взглядах. Первый приводил два довода: 1) Грибоедов старше его и умнее; 2) жаль губить такой талант. Второй выдвигал два других довода: 1) Грибоедов, служа при Ермолове, «нашему обществу полезен быть не мог»; 2) Грибоедова

35

36

принимать опасно, чтобы он в тайном обществе не «сделал партии для Ермолова». Все четыре довода не имеют отношения к основам политического мировоззрения, — очевидно, оно было известным и, с точки зрения обоих декабристов, не являлось препятствием для приема Грибоедова в члены общества.

Мнение Грибоедова о желательной форме будущего правления в России в точности неизвестно. Конечно, просьба Грибоедова в письме к А. Бестужеву обнять Рылеева искренне, «по-республикански», свидетельствует о положительном отношении к республике, но не будем базироваться на ней одной в столь сложном вопросе. Если Грибоедов, положим, почитал Россию «к тому еще не готовою» и был сторонником конституционной монархии, то и тут он не выходил бы из декабристского круга идей, ибо конституционно-монархическое течение было перед выступлением 14 декабря очень сильно в тайном обществе. Борьба за конституционную монархию путем военной революции тоже была революционной борьбой с абсолютизмом и полностью укладывалась бы в рамки декабризма — течения дворянской революционности. Необходимо, таким образом, прийти к выводу, что принципиальных программных разногласий по линии основных политических идей у Грибоедова с декабристами не было.

Нужно отметить, что образ Репетилова в «Горе от ума» отражал именно декабристскую идею борьбы с опошлением замыслов тайного общества. Образ этот возник у Грибоедова в 1823 г. и отвечал особо обострившейся в тот момент в тайном обществе борьбе против репетиловщины.

Но сложнее обстоит дело с вопросом о тактике борьбы, или, как говорили декабристы, со «способами» и «средствами» действия тайного общества. Был ли Грибоедов согласен с тактикой военной революции? Его мнение: «Сто прапорщиков хотят изменить весь государственный быт России» или другой дружески-резкий вариант той же мысли: «Я говорил им, что они дураки»47 — возбуждает в этом сомнение. По-видимому, Грибоедов сомневался в силах декабристов и поэтому не верил в их успех. Правда, однажды у него вырвалось восклицание, обнаружившее какую-то степень веры в победу военного восстания. Н. В. Шимановский рассказывает в своих воспоминаниях о Грибоедове, как взволновало

36

37

последнего известие о восстании декабристов: «фельдъегерь Дамиш стал рассказывать о событии 14 декабря. В это время Грибоедов, то сжимая кулаки, то разводя руками, сказал с улыбкою: «Вот теперь в Петербурге идет кутерьма! Чем-то кончится!»»48 Видимо, он допускал в ту минуту возможность разных исходов — он не высказался сразу каким-нибудь восклицанием отрицательного порядка, не стал предрекать несомненное поражение. Допустим самые серьезные сомнения в правильности избранной декабристами тактики. Все же и это обстоятельство не даст отрицательного ответа на вопрос о причастности Грибоедова к тайному обществу: серьезные сомнения в тактике военной революции были у многих декабристов, не исключая даже Пестеля49 и членов Южного общества.

Сомнения декабристов возникли уже после крушения испанской революции, которая была по времени первой военной революцией в Европе, дольше всего держалась и рухнула последней под ударами французской интервенции 1823 г. Вот перед нами письмо декабриста Матвея Муравьева-Апостола к брату Сергею от 3 ноября 1824 г. Тактика военной революции уже возбуждает сильное сомнение: «...я спрашиваю вас, дорогой друг, скажите по совести, возможно ли привести в движение такими машинами столь великую инертную массу? Наш образ действий, по моему мнению, порожден полным ослеплением... Армия первая изменит нашему делу, — приведите мне хотя бы один пример, который бы, не скажу доказывал, а лишь позволил бы предполагать противное. Нашелся ли хотя бы один офицер Семеновского полка, который подверг себя расстрелянию?»50 Характерны сомнения, обуревавшие члена Южного общества Николая Бобрищева-Пушкина: «...года за полтора или несколько более (т. е. в 1824 г. — М. Н.) начал [я] весьма сомневаться, чтобы из этого (из решения тайного общества действовать посредством военной революции. — М. Н.) что-нибудь произошло, кроме того, что это наведет вскоре на нас со стороны правительства погибель, а со стороны света то, что нас почтут просто за шалунов, мальчишек... В самом деле, я достаточно читал, для того, чтобы думать, что в эдаком необъятном пространстве, какова Россия, могло произвести что-нибудь такое малое число [людей] и притом разметанное в разных сторонах... если произошел

37

38

известный переворот, например во Франции, то я причитал это всегда тому, что многие различные силы, по допущению Провидения, от времени скопившись, произвели этот вулкан. В России полагал, что если может произойти что-нибудь также, то разве эдаким [же] образом, и вообще почитал это общество не иным чем, как партиею, соединившеюся уже для того, чтобы в случае нужды не оставить действовать какую-нибудь нестройную толпу, в чем еще более утвердился одним разговором с полковником Пестелем. Я именно говорил ему: «Признаюсь вам, что я опасаюсь, не произвело бы это одного вреда». Он мне на это отвечал почти следующее: «Да ведь все же равно, должно же произойти что-нибудь, лучше же быть загодя и в порядке к этому готовым»51. Пестель держался дольше других, но сомнения в тактике военного переворота и в успехе революции стали наконец терзать и его: в течение всего 1825 г., показывает он, «стал сей образ мыслей во мне уже ослабевать, и я предметы начал видеть несколько иначе, но поздно уже было совершить благополучно обратный путь. Русская Правда не писалась уже так ловко, как прежде. От меня часто требовали ею поспешить... но работа уже не шла, и я ничего не написал в течение целого года, а только прежде написанное кое-где переправлял. Я начинал сильно опасаться междоусобий и внутренних раздоров, и сей предмет сильно меня к цели нашей охладевал. В разговорах иногда, однако же, воспламенялся я еще, но не надолго, и все уже не то было, что прежде»52.

Перед декабристами мысленно начинал слегка обозначаться новый путь или, скорее, поиски путей к каким-то связям с революцией народной, но пойти по нему они не могли — для этого было бы нужно переродиться из дворянских революционеров в революционеров-разночинцев.

Таким образом, сам характер сомнений Грибоедова в возможном успехе их дела при тактике военной революции, сама уверенность в том, что «сто прапорщиков» не смогут перестроить весь государственный быт России, вполне соответствуют характеру сомнений, зародившихся у ряда декабристов.

Д. А. Смирнов, интересовавшийся вопросом об отношении Грибоедова к тайному обществу, в упор спросил об этом старика сенатора А. А. Жандра, одного из самых

38

39

близких друзей Грибоедова. Свидетельство Жандра замечательно и дает в конце своем, как мне представляется, исчерпывающий ответ на вопрос об отношении Грибоедова к тактике декабристов. Вот эта часть разговора Д. А. Смирнова с А. А. Жандром в записи первого:

«— Очень любопытно, Андрей Андреевич, — начал я — знать настоящую, действительную степень участия Грибоедова в заговоре 14 декабря.

— Да какая степень? Полная.

— Полная? — произнес я не без удивления, зная, что Грибоедов сам же смеялся над заговором, говоря, что 100 человек прапорщиков хотят изменить весь правительственный быт России.

— Разумеется, полная. Если он и говорил о 100 человеках прапорщиков, то это только в отношении к исполнению дела, а в необходимость и справедливость дела он верил вполне»53.

К этому последнему ответу полностью может примкнуть исследователь. Он точно соответствует документальному материалу.

Рассмотрим теперь в целом документальные свидетельства, непосредственно относящиеся к вопросу о членстве Грибоедова.

До нас дошло 16 свидетельств осведомленных современников по вопросу о причастности Грибоедова к тайному обществу декабристов. На следствии об этом высказалось 14 человек (декабристы А. И. Одоевский, С. П. Трубецкой, К. Ф. Рылеев, Е. П. Оболенский, А. А. Бестужев, М. П. Бестужев-Рюмин, С. И. Муравьев-Апостол, С. Г. Волконский, А. П. Барятинский, В. Л. Давыдов, П. И. Пестель, А. Ф. фон-дер-Бригген, Артамон 3. Муравьев, Н. Н. Оржицкий), в мемуарной литературе — двое (А. А. Жандр и Д. И. Завалишин). Из высказавшихся 16 человек шестеро (С. П. Трубецкой, Е. П. Оболенский, А. Ф. фон-дер-Бригген, Н. Н. Оржицкий, А. А. Жандр и Д. И. Завалишин) решили вопрос в общем утвердительно; шестеро (А. И. Одоевский, К. Ф. Рылеев, А. А. Бестужев, М. П. Бестужев-Рюмин, С. И. Муравьев-Апостол, Артамон 3. Муравьев ) ответили на вопрос о членстве Грибоедова отрицательно (пока будем условно считать показание Рылеева отрицательным); четверо (С. Г. Волконский, А. П. Барятинский, В. Л. Давыдов и П. И. Пестель ) воздержались

39

40

от положительного или отрицательного суждения, отозвавшись незнанием.

Мемуарное свидетельство А. А. Жандра в записи Д. А. Смирнова уже было приведено выше. Но еще более ясное указание Жандра о членстве Грибоедова находится в дальнейшем тексте записи Д. А. Смирнова: «А выгородился он из этого дела действительно оригинальным и очень замечательным образом, который показывает, как его любили и уважали. Историю его ареста Ермоловым вы уже знаете; о бумагах из крепости Грозной и судьбе их — тоже. Но вы, верно, не знаете вот чего. Начальники заговора или начальники центров, которые назывались думами, а дум этих было три — в Кишиневе, которой заведовал Пестель, в Киеве — Сергей Муравьев-Апостол и в Петербурге — Рылеев, поступали в отношении своих собратьев-заговорщиков очень благородно и осмотрительно: человек вступал в заговор, подписывал и думал, что уже связан одной своей подписью; но на деле это было совсем не так: он мог это думать потому, что ничего не знал, подпись его сейчас же истреблялась, так что в действительности был он связан одним только словом».

Свидетельство А. А. Жандра чрезвычайно важно: никто, кроме него и Бегичева, не знал так полно этого вопроса, очевидно от самого Грибоедова. Последнее доказывается, между прочим, и тем обстоятельством, что Жандр совершенно точно перечислил имена декабристов, дававших показание о Грибоедове: он упомянул Бестужева-Рюмина, С. Муравьева-Апостола, Рылеева и Александра Бестужева. Общие сведения о заговоре (Пестель — глава Кишиневского центра, наличие какой-то «Желтой книги» и пр.) у Смирнова неверны54 — может быть, что-то спутал сам Смирнов при записи, может быть, запамятовал Жандр, — но едва ли подлинные обстоятельства допроса самого Грибоедова Жандр знал от кого другого, такие факты мог рассказать ему только сам Грибоедов.

Д. И. Завалишин в своих воспоминаниях о Грибоедове также свидетельствует, что последний был членом тайного общества. Это можно усмотреть из следующих его слов: «Спасены были и многие другие члены, даже такие, которые были замешаны посильнее, чем Грибоедов»55. Вероятно, у Завалишина были какие-то сведения об этом вопросе, которые он полностью не раскрыл

40

41

в своих воспоминаниях, но свидетельство его должно быть принято во внимание, поскольку он лично знал Грибоедова еще до восстания.

Перейдем теперь к разбору показаний, данных во время следствия. Показания эти легко складываются в две системы — северную и южную. Одна восходит преимущественно к Рылееву, содержит отрицательные и положительные показания и вся слагается из свидетельств членов Северного общества. Другая — сплошь отрицательная — вся состоит из показаний членов Южного общества. Обе эти системы относятся к разным хронологическим моментам. Первая — северная — относится примерно к марту — апрелю 1825 г. (Грибоедов был тогда в Петербурге); вторая — к началу июня того же года, когда Грибоедов проезжал через Киев. Обе системы сложились самостоятельно. Дальнейшее исследование покажет, что основные данные для решения вопроса о членстве Грибоедова даст именно северная система. Южная будет рассмотрена в своем месте в связи с вопросом о киевском свидании.

23 декабря 1825 г. в Следственном комитете впервые прозвучало имя Грибоедова, сразу названного членом общества. Он был назван С. Трубецким со ссылкой на Рылеева: «Я знаю только из слов Рылеева, что он принял в члены Грибоедова, который состоит при генерале Ермолове; он был летом в Киеве, но там не являл себя за члена; ето я узнал в нынешний мой приезд сюда»56. 24 декабря 1825 г., на следующий же день после показания Трубецкого, был запрошен о Грибоедове Рылеев. «Когда и где вы приняли в члены Грибоедова?» — спрашивал Комитет. «Грибоедова я не принимал в Общество; я испытывал его, но нашел, что он не верит возможности преобразовать правительство, оставил его в покое. Если же он принадлежит Обществу, то мог его принять князь Одоевский, с которым он жил, или кто либо на юге, когда он там был»57, — отвечал Рылеев.

На тексте первого допроса Грибоедова, который был снят генерал-адъютантом Левашовым около 11 февраля и где Грибоедов начисто отрицал свое членство, появилась пометка карандашом: «Спросить у Адуевского. Трубец. (21 ст.) знает от Рылеева, что он принял Грибоедова?» «Адуевский» (Одоевский) был спрошен; его ответ был отрицательным.


Вы здесь » Декабристы » СЛЕДСТВИЕ. СУД. НАКАЗАНИЕ. » М.В. Нечкина. Следственное дело А.С. Грибоедова.