МАТЮШКИН Фёдор Фёдорович.

Страница: 1 2 3 »

Сообщений 1 страница 10 из 29

Поделиться118-01-2013 20:32:08

Автор: Александр
Профи
Зарегистрирован: 24-11-2012
Сообщений: 254

ФЁДОР ФЁДОРОВИЧ МАТЮШКИН

С.Г. Чириков. Портрет Фёдора Фёдоровича Матюшкина. 1810-е гг.

Родился 10 июля 1799 года в Штутгарте, где его отец, Федор Иванович М., служил советником в российском посольстве. Первоначальное образование получил в пансионе при Московском университете, затем учился в Главном немецком училище св. Петра (1809—1811). В 1811 поступил в Царскосельский лицей, который закончил вместе с А. С. Пушкиным в 1817 году. В том же году поступил волонтёром на флот, где в младших чинах участвовал в ряде кругосветных и полярных экспедиций под начальством В. М. Головнина (в 1817—1819 годах на шлюпе «Камчатка») и барона Ф. П. Врангеля (в 1820—1824 годах). В свою книгу о путешествии Врангель включил два отчёта Матюшкина о поездках к берегам рек Большого и Малого Анюя и по тундре к востоку от Колымы, с описанием местностей и нравов жителей. Врангель назвал один из описанных им мысов в Чаунской губе мысом Матюшкина. В 1825—1827 годах Матюшкин в чине лейтенанта вновь сопровождал Врангеля в плавании на шлюпе «Кроткий» вокруг света.

С 1828 года Матюшкин в качестве вахтенного начальника находился в Средиземноморской эскадре графа Л. П. Гейдена, участвуя с ней в блокаде Дарданелл, и был награждён орденом св. Владимира 4-й степени.

30 июня 1831 года, в чине капитан-лейтенанта, командуя бригом «Ахиллес», в сражении с идриотами острова Пароса, отличился при атаке корвета «Специя», взорванного им под огнём береговых батарей; за это дело ему был пожалован бант к ордену св. Владимира 4-й степени. 16 декабря 1831 года он за проведение 18 морских кампаний был награждён орденом св. Георгия 4-й степени (№ 4615 по кавалерскому списку Григоровича — Степанова).

Вернувшись в 1834 году в Кронштадт, Матюшкин некоторое время командовал фрегатом «Амфитрида», но вскоре был переведён в Черноморский флот. Командуя фрегатом «Браилов» и кораблём «Варшава», крейсировал у Кавказских берегов, неоднократно перевозя десантные отряды и принимая деятельное участие в делах против горцев; в 1838 году участвовал в битве против горцев и при взятии местечек Туапсе и Шапсухо и за отличие произведён в капитаны 2-го ранга. В 1840 году произведён в капитаны 1-го ранга и в 1849 году — в контр-адмиралы.

Переведённый на Балтику, Матюшкин был назначен командиром 3-й бригады 3-й дивизии Балтийского флота и в 1850—1851 годах плавал у берегов Дании, Шлезвига и Голштинии. За успешную блокаду Кильского залива, во время которой он командовал бригадой линейных кораблей, Матюшкин был награждён орденом св. Владимира 3-й степени. Этим плаванием окончилась строевая деятельность Матюшкина.

Назначенный в 1852 году вице-директором инспекторского департамента, он посвятил себя административной деятельности: участвовал в составлении нового морского устава, исправлял должность главного командира Свеаборгского порта, состоял членом морского генерал-аудиториата, цензором от морского министерства, членом разных комитетов и с 1858 года председателем Морского учёного комитета. 26 августа 1856 года Матюшкин был произведён в вице-адмиралы и 30 августа 1861 года назначен сенатором и с 1865 года был первопристутсвующим во 2-м отделении 5-го департамента Сената, 9 июня 1867 года произведён в адмиралы.

Среди прочих наград Матюшкин имел ордена св. Станислава 1-й степени (1853 год), св. Анны 1-й степени (1861 год) и св. Владимира 2-й степени с мечами (1864 год).

Скончался Матюшкин в Санкт-Петербурге 16 сентября 1872 года. Похоронен на Смоленском лютеранском кладбище, в 1956 году перезахоронен на Некрополе мастеров искусств Лавры.

Поделиться218-01-2013 20:34:49

Автор: Александр
Профи
Зарегистрирован: 24-11-2012
Сообщений: 254

К ВОПРОСУ О ПРИНАДЛЕЖНОСТИ Ф. Ф. МАТЮШКИНА К ТАЙНОМУ ОБЩЕСТВУ ДЕКАБРИСТОВ

П.В. Ильин

Причастность Ф. Ф. Матюшкина к кругу декабристов не вызывала сомнений у многих исследователей. Источники, прежде всего переписка Матюшкина с Е. А. Энгельгардтом, с товарищами по Лицею и участниками тайных обществ И. И. Пущиным и В. Д. Вольховским, не раз заставляли говорить о близости Матюшкина к "декабристскому движению". Его дружеские связи и контакты с тем же И. И. Пущиным, а также с В. К. Кюхельбекером, В. И. Штейнгейлем, Г. С. Батеньковым, К. Ф. Рылеевым, Ф. С. Лутковским и, возможно, некоторыми из офицеров-моряков, вошедших в число участников тайного общества (Н. А. Бестужев, М. К. Кюхельбекер), обнаруживаемые из этих источников, послужили основанием для заключения о том, что Матюшкин входил в ближайшее окружение декабристов и даже являлся их политическим единомышленником.1
Однако вплоть до последнего времени не были известны сколько-нибудь определенные, конкретные документальные свидетельства о факте формального членства известного мореплавателя и лицейского товарища А. С. Пушкина в декабристском тайном обществе.
Первым на прямое свидетельство о принадлежности Матюшкина к числу членов тайного общества, сохранившееся в фонде следственных показаний лиц, привлеченных к делу декабристов, обратил внимание А. Б. Шешин. В 1979 г. он опубликовал результат своего наблюдения в статье "Морская управа Северного общества декабристов".2 В 1989 г. он же посвятил этому вопросу отдельную статью "Друг Пушкина Ф. Ф. Матюшкин -- декабрист".3
Внимание исследователя привлекли показания одного из руководителей Южного общества М. П. Бестужева-Рюмина, опубликованные в составе его личного следственного дела в 1950 г. и находившиеся ранее вне поля зрения научной традиции. Эти показания прямо и недвусмысленно свидетельствуют, что в тайном обществе знали о приеме Матюшкина в Северное общество, в состав предполагавшейся "морской управы", состоявшей из флотских офицеров.
Отвечая на вопрос о том, что ему было известно о положении дел в Северном обществе, Бестужев-Рюмин сообщал: "...Матвей Муравьев жаловался на бездейственность Северного общества, говоря, что Трубецкой, Никита Муравьев, Тургенев проводят время в беспрерывных политических прениях и тем связывают руки Оболенскому и Рылееву <...> Что Рылеев намеревался сформировать морскую управу и уже начал принимать флотских членов. По имени помню только Матюшкина".4
Предположительный характер свидетельства, относящийся, однако, только к самому намерению Рылеева учредить "управу" из морских офицеров, очевидно, не относится напрямую к сообщению о Матюшкине: как раз его, согласно утверждению автора показания, в тайное общество уже приняли (Рылеев "уже начал принимать флотских членов"). Именно фамилию Матюшкина запомнил Бестужев-Рюмин -- как одного из первых принятых в тайное общество в Петербурге флотских офицеров.
Проанализировав это свидетельство Бестужева-Рюмина, А. Б. Шешин пришел к выводу о высокой степени достоверности информации, которая в нем содержится.
Бестужев-Рюмин, после раскассирования гвардейского Семеновского полка служивший на юге -- в 1-й армии, не посещал Петербург в течение 1821--1825 гг. Тем не менее он выступает здесь в качестве авторитетного источника. По обоснованному заключению А. Б. Шешина, автор показания передает сведения, полученные им от М. И. Муравьева-Апостола, длительное время (в 1823--1824 гг.) выполнявшего функции представителя Южного общества в Петербурге.
Матвей Муравьев-Апостол был человеком очень хорошо осведомленным в делах петербургских конспираторов. Он был непосредственно погружен в деятельность тайного общества на севере, тесно общался с его руководством в лице Н. М. Муравьева, Е. П. Оболенского, С. П. Трубецкого, Н. И. Тургенева, И. И. Пущина; контактировал он и с К. Ф. Рылеевым.5 Покинув Петербург в августе 1824 г., Матвей Муравьев-Апостол вскоре оказался рядом со своим младшим братом Сергеем и, безусловно, мог передать сведения о вновь принятых в Петербурге членах как ему, так и его ближайшему другу -- Бестужеву-Рюмину. Постоянный контакт с братом и Бестужевым-Рюминым сохранялся у Матвея Муравьева-Апостола и позже, вплоть до событий мятежа Черниговского полка и их общего ареста 3 января 1826 г.
Таким образом, вопрос о причастности Ф. Ф. Матюшкина к тайному обществу возник на следствии в результате показаний одной из наиболее крупных и влиятельных фигур декабристского движения, Бестужева-Рюмина, следовательно, -- возник не случайно, не в силу случайного подозрения или ошибочного показания, сделанного неосведомленным лицом. Исходя из этого, следует признать, что отнесение Матюшкина к числу участников тайного общества декабристов имеет под собой вполне конкретное и достаточно серьезное основание.
Введя это ценное документальное свидетельство, ранее не останавливавшее на себе внимания ученых, в научный оборот, А. Б. Шешин сделал вывод о несомненном участии Матюшкина в "морской управе" Северного общества. Этот вывод в целом разделял и автор настоящей статьи.6
Вместе с тем ряд вопросов, возникающих при углубленном изучении данного свидетельства, исследователь оставил без ответа. Вызвало ли показание, сделанное Бестужевым-Рюминым, интерес у следствия? Опрашивались ли в связи с полученными от Бестужева-Рюмина сведениями другие подследственные? Были ли сделаны показания о Матюшкине другими лицами? Наконец, отбирались ли показания у Матвея Муравьева-Апостола, который собственно и являлся первоисточником информации, поступившей от Бестужева-Рюмина? Иначе говоря, до настоящего времени все еще не получен ответ на вопрос -- содержит ли фонд следственных показаний по делу декабристов дополнительные свидетельства относительно участия Матюшкина в тайном обществе?
В следственном деле Бестужева-Рюмина отсутствуют какие-либо следы интереса следствия к вновь названному лицу. Нет такого рода указаний и в персональном следственном деле М. И. Муравьева-Апостола.
Обращение к фонду материалов следствия и суда по делу декабристов позволило выявить документы, связанные с расследованием причастности Матюшкина к тайному обществу. В следственном деле "Справки, собранные о разных лицах, в описи означенных, о принадлежности их к злоумышленным обществам" отложились показания, сделанные в ответ на запросы Следственного комитета о степени причастности ряда подозреваемых к декабристскому союзу.7 Большинство из них появились в результате показаний, впервые назвавших в ходе процесса то или иное имя. Среди этого комплекса материалов и обнаружились запросы о принадлежности Матюшкина к тайному обществу и ответы на них подследственных.
Теперь можно считать несомненным тот факт, что показания Бестужева-Рюмина обратили на себя внимание следствия, что и неудивительно: ведь это свидетельство принадлежало одной из самых заметных и деятельных фигур в тайном обществе.
Показания, содержавшие первое упоминание о Матюшкине, были даны Бестужевым-Рюминым после устного допроса, состоявшегося 5 апреля, и "читаны" в Следственном комитете 9 апреля.8
Лишь спустя почти два месяца, 24 мая 1826 г., последовал повторный, содержательно развернутый запрос Следственного комитета, адресованный Бестужеву-Рюмину, который специально касался названных им ранее Матюшкина и Бутурлина: "В ответах ваших вы называете членами Тайного общества Бутурлина и Матюшкина.9 Комитет требует от вас чистосердечного и положительного пояснения: подтверждаете ли вы показание свое, что Бутурлин и Матюшкин действительно были членами тайного общества и чем можете доказать сие? Знаете ли вы их лично как членов или только слышали как о членах и от кого именно? Каким образом вам о них сказывали, т. е. когда, где и кем именно они были приняты, в каких сношениях и с кем из членов находились и какое принимали участие в делах общества?".10
В своем ответе Бестужев-Рюмин свидетельствовал: "Имею честь донести Комитету, что я о Бутурлине никогда не слыхал и в показаниях моих о нем не упоминал. О Матюшкине же говорил мне Матвей Муравьев, но я уже ясно вспомнить не в состоянии, сказывал ли он, что Матюшкин член или что общество намеревается принять его".11
Это повторное показание Бестужева-Рюмина требует комментария. Прежде всего, вопреки данному показанию, фамилию Бутурлина Бестужев-Рюмин все же называл на следствии и именно в качестве участника тайного общества. Она прозвучала в его показаниях, зачитанных на заседании Следственного комитета 18 февраля. В этих показаниях Бестужев-Рюмин перечислял известных ему участников Союза благоденствия -- тайного общества, которое на момент его вступления в декабристский союз уже не существовало. Сведения о них он получил от давних участников тайного общества, с которыми имел постоянный контакт: "Известные мне члены того общества суть: <...> Бутурлин (писатель)...".12 Отрицание этого обстоятельства в повторном показании показывает, что его автор был откровенен далеко не во всем.
В своем повторном показании (в отличие от первого) Бестужев-Рюмин уже не свидетельствует о приеме Матюшкина в тайное общество как о безусловном факте, ссылаясь на состояние своей памяти. Он предпочел отказаться от утвердительного свидетельства о принятии в тайное общество нового лица и сделал оговорку: возможно, что Матюшкина лишь намеревались принять, но не приняли.
Повторное показание Бестужева-Рюмина как будто не подтверждает прием Матюшкина в декабристский союз. Тем не менее оно безусловно представляет значительную ценность как свидетельство о возможном вступлении Матюшкина в тайное общество: показание прямо говорит о весьма специфическом интересе руководителей тайного общества к Матюшкину: они либо приняли, либо хотели принять его в конспиративную организацию, очевидно, считая его своим идейным единомышленником.
Но для нас важен еще один момент -- Бестужев-Рюмин в этом показании вновь указывает источник своей осведомленности о Матюшкине -- М. И. Муравьева-Апостола -- источник, безусловно, авторитетный. Можно сказать, что эта информация действительно поступила к Бестужеву-Рюмину "из первых рук", от лица, долгое время находившегося в Петербурге среди наиболее активных членов Северного общества.
Было бы удивительно, если бы после этого следствие не обратилось с запросом о Матюшкине к М. И. Муравьеву-Апостолу. Так и произошло. На следующий день, 25 мая 1826 г., ему были направлены вопросные пункты: "Подпоручик Бестужев-Рюмин показывает, что вы говорили ему о Матюшкине, но не упомнит, сказывали ли вы ему, что он член тайного общества или что оное намеревалось принять его. Комитет требует от вас откровенного и положительного пояснения: принадлежал ли означенный Матюшкин к Тайному обществу, когда, где и кем именно был принят, в каких сношениях и с кем из членов находился и какое принимал участие в делах общества? Равно кто он такой и где находится?".13
Муравьев-Апостол ответил на этот запрос лаконично и вполне категорически: "В последнем показании моем я написал Мотовиловка. Я не говорил с Бестужевым-Рюминым о Матюшкине, которого я не знал никогда".14
Показания Муравьева-Апостола вызывают определенные сомнения. Прежде всего они противоречат зафиксированному в источниках факту его знакомства с Матюшкиным: дело в том, что Муравьев-Апостол встречался с ним до начала следственного процесса. Это могло произойти, судя по всему, только в 1824 г., в Петербурге. Недвусмысленное указание на это обстоятельство содержат материалы поздней переписки И. И. Пущина и Ф. Ф. Матюшкина. В письме от 25 января 1852 г. Пущин писал лицейскому другу из места своего поселения -- Ялуторовска (Тобольская губерния): "Со мной здесь один твой знакомец, Муравьев-Апостол <...> он тебя видел у Корниловича, когда ты возвратился из полярных стран; шлет тебе поклон...". Позже последовало уточнение: Муравьев-Апостол видел Матюшкина "у Корнилова в доме армянской церкви".15 9 сентября 1852 г. Пущин вновь напоминал Матюшкину о его давнем знакомце: "Приветствует тебя Матвей Муравьев, он помнит твои рассказы по возвращении из сибирской экспедиции. Один он только тебя знает из здешних моих товарищей ялуторовских".16 Матюшкин откликнулся, и вскоре Муравьев-Апостол благодарил Матюшкина за то, "что <...> не забыл".17 Таким образом, очевидно, что М. Муравьев-Апостол был знаком (хотя и не близко) с Матюшкиным, встречался с ним, слушал его "рассказы" о полярной экспедиции в Петербурге в 1824 г. и сохранил о нем воспоминания, вопреки утверждению о своей полной неосведомленности относительно Матюшкина, прозвучавшему на следствии.
Муравьев-Апостол не только дал ложное показание, но и предпочел, уходя от ответа на заданный вопрос, скрыться за ссылкой на ошибку, якобы допущенную со стороны следствия, -- путаницу между приведенным в его показаниях названием села (Мотовиловка), в окрестностях которого происходили события мятежа Черниговского пехотного полка, и фамилией Матюшкина. В данном случае не приходится сомневаться в том, что и со стороны М. Муравьева-Апостола, и со стороны Бестужева-Рюмина (в случае его повторного показания) имело место стремление спасти от расследования и наказания мало замешанное лицо, против которого не было определенных показаний о вступлении в тайное общество и деятельности в качестве его участника. В этом оба декабриста могли убедиться по самому содержанию заданного им вопроса.
Других вопросов и показаний о Матюшкине данное следственное дело не содержит. Можно лишь констатировать, что показания Муравьева-Апостола фактически спасли Матюшкина от привлечения к следствию и от дальнейшего расследования степени его участия в тайном обществе.
Важно отметить, что следствие вообще не задало вопроса о принадлежности Матюшкина к тайному обществу тому лицу, кто, судя по всему, непосредственно участвовал в приеме Матюшкина -- Рылееву. Особенно это кажется странным в контексте показания Бестужева-Рюмина, прямо отсылавшего к Рылееву как инициатору приема морских офицеров в тайное общество, и в том числе Матюшкина. В данном случае, как можно заключить, следствие не проявило необходимой тщательности при сборе и анализе показаний, а спрошенные о Матюшкине повторно Бестужев-Рюмин и Муравьев-Апостол, оценив столь явно проявившийся вполне определенный интерес следствия к новому подозреваемому, несомненно, решили не вовлекать в дело новое лицо.
При анализе следственных показаний о Матюшкине нельзя не заметить, что кратковременное и быстротечное расследование его причастности к тайному обществу носит явно незаконченный характер. В этом отношении можно провести параллель с расследованием участия в тайном обществе А. С. Грибоедова. Тщательное исследование хода и особенностей этого вопроса, проведенное М. В. Нечкиной, показало, что следствие не придало значения прозвучавшим в ходе процесса авторитетным показаниям, прямо свидетельствующим о членстве Грибоедова в тайном обществе, оставило без внимания содержащиеся в них противоречия и недоговоренности, не учло других показаний, прекратило расследование ряда эпизодов его контактов с членами Южного общества в Киеве, сделав в итоге вывод о его полной "невиновности" и освободив из-под ареста. М. В. Нечкина убедительно доказала, что многие показания, касавшиеся принадлежности Грибоедова к тайному обществу, на самом деле скрывали действительную степень его причастности к декабристскому союзу.18
Так же как и в случае с Грибоедовым, следствие установило причастность Матюшкина к тайному обществу, но окончательно не доказало факт его членства. Как и в случае с Грибоедовым, следствие фактически проигнорировало показание, свидетельствующее о принадлежности Матюшкина к тайному союзу, не проявило внимания к явному сокрытию подлинных фактов в показаниях Муравьева-Апостола и Бестужева-Рюмина, не провело очных ставок в связи с полученными противоречивыми показаниями, не обратилось с запросами к важнейшим свидетелям (Рылееву) и в целом не было доведено до конца. Как и в случае с Грибоедовым, налицо стремление ряда подследственных выгородить Матюшкина, вывести его из зоны наказания.
Но в отличие от Грибоедова показание о членстве Матюшкина в тайном обществе привлекло еще меньше внимания следователей: он не был арестован и не привлекался к допросам, скоротечное расследование носило заочный характер и ограничилось только повторными запросами Бестужеву-Рюмину и Муравьеву-Апостолу. На Матюшкина не было заведено и отдельного персонального следственного дела. Несмотря на прозвучавшее показание Бестужева-Рюмина, справка о Матюшкине отсутствует и в известном "Алфавите" А. Д. Боровкова -- составленном делопроизводителем Следственного комитета по итогам расследования своде данных о степени причастности к делу привлеченных к следствию лиц.19
Насколько уверенным может быть исследователь в достоверности свидетельства Бестужева-Рюмина о вступлении Матюшкина в тайное общество? Действительно ли контакты Матюшкина с лидерами Северного общества носили такой характер, что мог иметь место прием в его члены?
Сопоставление биографических данных и указаний на встречи с участниками декабристских союзов дает основание утверждать, что прием Матюшкина в тайное общество мог состояться в промежутке времени от первых месяцев до августа 1824 г., когда Матвей Муравьев-Апостол покинул Петербург.20
В начале 1824 г. Матюшкин возвратился из многолетней экспедиции по описи берегов Ледовитого океана (1821--1824) и некоторое время провел в Москве, где встречался со своими лицейскими товарищами, в том числе с И. И. Пущиным. Об одной из этих встреч прямо говорится в позднейшей переписке двух товарищей по Лицею: в письме от 25 января 1852 г. Пущин замечал: "...я воображаю тебя тем же веселым Федернельке, каким оставил тебя в Москве, -- помнишь, как тогда Кюхельбекер Вильгельм танцевал мазурку и как мы любовались его восторженными движениями...".21 Встреча могла произойти начиная с марта 1824 г.: Пущин находился в Москве, перейдя на службу в Московский надворный суд, с 14 марта 1824 г.22
Не мог ли ближайший друг Матюшкина Пущин, незадолго перед тем (не позднее середины 1823 г.) принявший в Северное общество К. Ф. Рылеева,23 известить своего лицейского товарища о существовании тайного общества, а затем, когда Матюшкин отправился в Петербург, направить его к Рылееву для окончательного приема во вновь создаваемую "морскую управу"?
Достаточно хорошо известно, что Пущин активно привлекал своих лицейских товарищей и вообще давних друзей к участию во вновь созданном Северном обществе, стремясь к расширению рядов конспиративной организации и к активизации ее деятельности -- среди тех, кто благодаря ему вступил в новый союз, в первую очередь следует назвать В. Д. Вольховского, бывшего члена Союза благоденствия, в октябре 1823 г. привлеченного к деятельности Северного общества и принявшего участие в ряде совещаний на квартире Пущина, где обсуждались уставные правила и проводились выборы руководства.24 В 1824--1825 гг. Пущин фактически в одиночку образовал из своих старых товарищей два кружка -- московскую управу Северного общества и "Практический союз". В состав этих обществ вошли друзья Пущина Павел И. Колошин, С. Н. Кашкин, И. Н. Горсткин, А. В. Семенов, А. А. Тучков, к этому же кругу были близки бывшие лицеисты А. П. Бакунин, Б. К. Данзас и В. П. Пальчиков (последние двое -- лицеисты 2-го курса), давние товарищи Пущина.25
Отметим здесь также, что в документах следствия зафиксирован и факт встречи Матвея Муравьева-Апостола с Пущиным в Москве в августе 1824 г., когда Муравьев-Апостол возвращался из Петербурга в южные губернии и на неделю остановился в Москве: "После моего выезда из Петербурга в 1824 году я поехал в Малороссию через Москву, где я прожил неделю <...> Я видел также Пущина, который жил у Колошина меньшого <...> Пущин мне говорил, что он так занят по делам службы, что ему нет времени куды-нибудь поехать, что в Москве, кроме стариков и детей, никого нет...".26 На этой встрече, как видим, речь шла о делах тайного общества и о возможности расширения рядов конспиративной организации. Очень возможно, что тогда же Муравьев-Апостол мог передать Пущину сведения об окончательном приеме Матюшкина в тайное общество, произошедшем в Петербурге и осуществленном Рылеевым. Пущин же в свою очередь мог сообщить Муравьеву-Апостолу о том, что он, Пущин, еще в Москве открыл Матюшкину существование тайного общества. Следовательно, в этом случае Муравьев-Апостол располагал безусловно достоверной информацией о факте именно состоявшегося (а не планируемого) приема нового члена -- Матюшкина в Северное общество.
Между тем хорошо известен и тот факт, что Матюшкин со своей стороны прекрасно знал о тесной дружбе Пущина и Рылеева: об этом свидетельствует его письмо к Е. А. Энгельгардту от 19 октября 1826 г., написанное вскоре после приговора суда по делу декабристов: "Нет, Пущин не может быть виноват, не может быть преступником. Я за него отвечаю. Он взят по подозрению и по пустому подозрению -- дружба его с Рылеевым, слово, сказанное неосторожно, но без умысла...". Далее следует весьма любопытная фраза: "Признаюсь Вам, Егор Антонович, когда я прочел его (Пущина. -- П. И.) в списке <...> я думал, что и я виноват (курсив мой. -- П. И.), я его так любил, так люблю".27 Возможно, Матюшкин осторожно соотносил собственную осведомленность о тайном обществе, собственное согласие вступить в него и беседы, которые велись им на встречах с Пущиным и Рылеевым в 1824 г., с теми реальными обстоятельствами и связями, которыми интересовалось следствие. Следует признать весьма симптоматичным отраженный в данном письме факт осведомленности Матюшкина о тесной "дружбе" Пущина и Рылеева.
Что же касается отрицания Матюшкиным "виновности" Пущина, то для Матюшкина, как и для многих других участников тайных обществ, существовало значительное расстояние между членством в тайном политическом объединении и участием в открытом вооруженном выступлении, которое имело место 14 декабря 1825 г. Очевидно, Матюшкин не мог поверить в то, что Пущин сыграл столь заметную роль в событиях мятежа на Сенатской площади.
Таким образом, наличие точно установленных на протяжении 1824 г. связей Матюшкина с Пущиным и Рылеевым прямо указывает на вполне определенный конкретный путь, который привел Матюшкина в тайное общество декабристов. Информация о состоявшемся приеме Матюшкина, отраженная в первом показании Бестужева-Рюмина, а затем смягченная различными оговорками во втором его показании, также могла поступить к нему по прямому каналу -- от Рылеева и Пущина через М. Муравьева-Апостола.
В августе 1825 г. Матюшкин отправился в кругосветную экспедицию и, таким образом, время его фактического пребывания в тайном обществе ограничивается мартом 1824 г., когда начались его встречи с Пущиным, и августом 1825 г. Покинувший в августе 1824 г. Петербург Муравьев-Апостол уже знал о принятии Матюшкина.
Существуют и другие, далеко не косвенные, свидетельства источников о том, что Матюшкин не скрывал своих связей с участниками тайного общества и своей принадлежности к кругу их единомышленников. В письме Ф. П. Врангеля к Ф. П. Литке сообщается о том, что в августе 1826 г., получив в Петропавловске-на-Камчатке первые известия о событиях 14 декабря, Матюшкин, вообразив, что "...его сообщники в Петербурге овладели всем правлением, затеял было в Камчатке дурные дела", якобы возбуждая неудовольствие в подчиненной команде.28 В настоящее время это документальное свидетельство может вызвать определенный скепсис. В самом деле, насколько целесообразно и реалистично было вызывать возмущение далеко от пределов России, среди участников кругосветной экспедиции? По-видимому, Матюшкин, как и другие участники плавания, получил известия не только о мятеже 14 декабря, но и о его разгроме, о первых арестах его активных участников и организаторов.
Непредвзятый анализ свидетельства в свете приведенных в настоящей статье данных подводит исследователя к мысли о том, что Матюшкин мог выражать в этой связи сожаление о гибели своих товарищей по тайному обществу, близких ему людей, в том числе -- в разговорах с подчиненными ему младшими офицерами. О характере эмоциональных высказываний Матюшкина по поводу участия в восстании Пущина и других друзей можно судить по его известному письму Е. А. Энгельгардту, цитированному выше. Весьма возможно, что имел место и обмен мнениями о возможности победы "бунтовщиков", об их планах ввести в России представительное правление и Матюшкин выразил свое сочувствие этим планам. Все это, разумеется, вполне могло быть расценено непосредственным начальством как "дурные дела".
Но примечателен сам факт осведомленности Ф. П. Врангеля -- знаменитого мореплавателя и многолетнего начальника Матюшкина -- о том, что "сообщниками" Матюшкина являются именно те, кто выступил 14 декабря в Петербурге. Это напрямую свидетельствует о том, что последний явно обнаружил свое сочувствие восставшим. Менее достоверным следует считать его признание в организационной связи с обнаружившимся тайным обществом, в своей принадлежности к нему.
Как и другие приведенные свидетельства источников, письмо Врангеля в немалой степени подтверждает заключение, которое можно сделать на основании показания Бестужева-Рюмина -- о вступлении Матюшкина в тайное общество декабристов в 1824 г.
Таким образом, ставшие предметом нашего анализа дополнительные показания о принадлежности Матюшкина к декабристскому тайному обществу, сохранившиеся в материалах следствия, показывают, что действительные обстоятельства его вступления в тайный союз, равно как и степень осведомленности о политических планах заговорщиков, не получили адекватного отражения в материалах следствия. Наиболее обоснованным представляется заключение о том, что эти показания в значительной мере скрывают подлинные факты и обстоятельства, нежели содержат исчерпывающие данные на этот счет. Причиной этому стало главным образом стремление подследственных не вовлекать в расследование лиц, мало замешанных в деятельности заговорщиков.
Факт принятия Матюшкина в "морскую управу" Северного общества, первоначально сообщенный Бестужевым-Рюминым в достаточно категоричной, утвердительной форме, затем был укрыт от расследования -- им и М. И. Муравьевым-Апостолом. В целом, расследование вопроса о вступлении Матюшкина в тайное общество не было закончено и осталось недоведенным до конца; в частности, не были допрошены важнейшие и самые осведомленные свидетели: Рылеев и Пущин.
Приведенные нами следственные показания не перечеркивают первоначального свидетельства Бестужева-Рюмина. Они даже в некотором отношении подтверждают его обоснованность (ссылка на Матвея Муравьева-Апостола в повторном показании Бестужева-Рюмина, полный и явно намеренный отказ Муравьева-Апостола от какого-либо определенного показания относительно вступления Матюшкина в тайное общество), но вместе с тем лишают его безусловного доказательного значения.
Вывод о вступлении Матюшкина в число членов тайного общества декабристов, сделанный ранее на основании первоначального показания Бестужева-Рюмина, необходимо сопроводить поправкой -- "согласно показанию Бестужева-Рюмина, не получившему подтверждения в ходе расследования". Эта поправка не означает, что показание Бестужева-Рюмина неавторитетно -- она свидетельствует лишь о том, что первоначальное, достаточно точное и недвусмысленное свидетельство в дальнейшем не было подтверждено другими показаниями. Отметим, что тоже очень важно, -- показание Бестужева-Рюмина фактически не было и опровергнуто.
Итоговое положение представляется в следующем виде: причастность Матюшкина к тайному обществу не вызывает сомнений, но его формальное членство в декабристском союзе остается окончательно недоказанным. Можно лишь высказать достаточно обоснованное предположение о том, что лицейский друг Пушкина, вероятнее всего, был принят в тайное общество Рылеевым в течение марта -- августа 1824 г., по рекомендации и при непосредственном участии Пущина (давний товарищ по Лицею, возможно, первым сообщил Матюшкину о существовании тайного союза "либералистов"). Об этом факте в той или иной форме стало известно участникам тайных обществ -- даже на юге, в кругу членов Южного общества.
Введенные в научный оборот новые указания следственных документов снимают категоричную однозначность с ранее известного показания Бестужева-Рюмина о принятии Матюшкина в Северное общество. Последовавшее затем неполное и явно незаконченное расследование не подтвердило первоначального показания этого декабриста в полном объеме. Но углубленный анализ содержания всех полученных следствием показаний, а также приведенные в настоящей статье данные других источников, позволяют предположить, что Матюшкин все же состоял в тайном обществе декабристов и лишь случайно избежал привлечения к следственному процессу и соответствующего наказания. При таком развитии событий вопрос о принадлежности к тайному обществу Матюшкина имел бы более определенный и, несомненно, положительный ответ.

Поделиться318-01-2013 20:38:31

Автор: Александр
Профи
Зарегистрирован: 24-11-2012
Сообщений: 254

Сноски

1. См., например: Гастфрейнд Н. Товарищи Пушкина по Императорскому Царскосельскому Лицею: Материалы для словаря лицеистов 1-го курса. СПб., 1913. Т. 2. С. 3--115; Пасецкий В. М. Впереди -- неизвестность пути. М., 1969. С. 134; Друзья Пушкина: Переписка, воспоминания, дневники: В 2 т. М., 1985. Т. 1. С. 284.
2. Шешин А. Б. 1) Морская управа Северного общества декабристов // Вопросы истории. 1979. N 2. С. 115--122; 2) Федор Матюшкин в Якутии // Полярная звезда. 1980. N 4. С. 133--138.
3. Шешин А. Б. Друг Пушкина Ф. Ф. Матюшкин -- декабрист // Временник Пушкинской комиссии. Л., 1989. Вып. 23. С. 161--166.
4. Восстание декабристов: Материалы. М., 1950. Т. 9. С. 113.
5. Там же. С. 269.
6. Ильин П. В. Безвестные декабристы: О лицах, не вошедших в "Алфавит" А. Д. Боровкова // 14 декабря 1825 года: Источники, исследования, историография, библиография. СПб.; Кишинев, 2001. Вып. 4. С. 391--394.
7. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 48, оп. 1, д. 244.
8. Восстание декабристов. С. 100.
9. Курсивом здесь и далее выделены фамилии, подчеркнутые в документе. -- П. И.
10. ГАРФ, ф. 48, оп. 1, д. 244, л. 58.
11. Там же, л. 58--58 об.
12. Восстание декабристов. С. 82.
13. ГАРФ, ф. 48, оп. 1, д. 244, л. 59. Формулировка вопроса показывает, что Следственный комитет спустя почти два месяца после первого показания Бестужева-Рюмина не сделал никаких справок и не располагал никакими новыми данными о Матюшкине.
14. ГАРФ, ф. 48, оп. 1, д. 244, л. 59--59 об.
15. Пущин И. И. Сочинения и письма: В 2 т. Т. 2: Письма 1850--1859 гг. М., 2001. С. 41, 60.
16. Там же. С. 51.
17. Там же. С. 60.
18. См.: Нечкина М. В. Следственное дело А. С. Грибоедова. М., 1982. С. 25, 46, 52, 85--90.
19. Случай Матюшкина не единичен в этом отношении. О других подобных случаях неучтенных в "Алфавите" свидетельств о членстве в тайном обществе (к которым относятся, например, Д. П. Бутурлин, С. Д. Нечаев, К. М. Полторацкий) см.: Ильин П. В. Безвестные декабристы. С. 363--468. В силу этого "Алфавит" Боровкова никак нельзя считать исчерпывающим сводом декабристских персоналий, как это традиционно принято в исследовательской практике.
20. Восстание декабристов. С. 201.
21. Пущин И. И. Сочинения и письма. Т. 2: Письма 1850--1859 гг. С. 39. Следует напомнить, что в это время В. К. Кюхельбекер еще не входил в число членов тайного общества.
22. Пущин И. И. Сочинения и письма. Т. 1: Записки о Пушкине. Письма 1816--1849 гг. М., 1999. С. 76.
23. Пушкина В. А., Ильин П. В. Персональный состав декабристских тайных обществ (1816--1826): Справочный указатель // 14 декабря 1825 года: Источники, исследования, историография, библиография. СПб.; Кишинев, 2000. Вып. 2. С. 59.
24. Восстание декабристов: Материалы. М.; Л., 1925. Т. 1. С. 266, 271; М.; Л., 1926. Т. 2. С. 225; Т. 9. С. 189 (показания Е. П. Оболенского, И. И. Пущина, М. И. Муравьева-Апостола). См. также недавно опубликованное следственное дело В. Д. Вольховского: Восстание декабристов: Документы. М., 2001. Т. 20. С. 445--451.
25. Пушкина В. А., Ильин П. В. Персональный состав декабристских тайных обществ. С. 15, 67.
26. Восстание декабристов: Материалы. С. 257.
27. Письмо написано Матюшкиным во время кругосветного плавания под началом Ф. П. Врангеля из Русской Америки. Цит. по: Друзья Пушкина: Переписка, воспоминания, дневники: Т. 1. С. 291 (оригинал письма: ОР ИРЛИ, шифр 22774. С IX в, л. 6).
28. Письмо Ф. П. Врангеля (2-я половина 1826 г., Петропавловск-Камчатский). Цит. по: Пасецкий В. М. Впереди -- неизвестность пути. С. 135.

Поделиться418-01-2013 20:41:10

Автор: Александр
Профи
Зарегистрирован: 24-11-2012
Сообщений: 254

Покровский А. А.
Портрет Ф.Ф.Матюшкина (1799-1872).
Россия, 1851 г.
Всероссийский музей А. С. Пушкина

Поделиться519-01-2013 14:42:19

Автор: AWL
Site Admin
Зарегистрирован: 12-12-2010
Сообщений: 45633

Матюшкин Федор Федорович
(10.07.1799–16.09.1872)

Адмирал, исследователь Арктики, кругосветный мореплаватель.
Матюшкин происходил из старинного русского дворянского рода. Родился в Германии, в Штутгарте, где его отец состоял надворным советником при русском посольстве. В городе не было русской церкви, и мальчика окрестили по лютеранскому обычаю. Мать оставила сына на попечение отца и уехала в Россию наставницей в Московский Екатерининский институт. Детство Матюшкина не было счастливым. После ранней смерти отца мать забрала 10-летнего мальчика и поместила его в Благородный пансион при Московском университете, где он и получил начальное образование. Благодаря покровительству императрицы Марии Федоровны Матюшкина допустили к экзаменам в только что основанный Царскосельский лицей, в который разрешено было принимать только детей из знатных и лично знакомых царю семей. После успешной сдачи экзамена в возрасте 12 лет Матюшкин стал лицеистом первого, как его потом называли «пушкинского» набора.
Мальчик имел добродушный мягкий характер, но сильную волю, прекрасные дарования и отменное прилежание. В официальном табеле, составляемом на каждого из выпускников, о Матюшкине сказано: «весьма благонравен, при всей пылкости вежлив, искренен, добродушен, чувствителен; иногда гневен, но без грубости». Уже в лицее всеми отмечалась его страстная любовь к морю. Матюшкин вызывал симпатию и у товарищей, и у педагогов, был одним из ближайших друзей Пушкина и в годы учебы, и после окончания лицея.
Из лицея Матюшкин был выпущен коллежским секретарем. Директор лицея Е.А. Энгельгардт с помощью Министерства народного просвещения помог Матюшкину войти волонтером в состав команды шлюпа «Камчатка», который под командованием В.М. Головнина отправлялся в двухлетнее кругосветное плавание с заходом на Камчатку и в Русскую Америку. Попасть на корабль к строгому и требовательному Головнину считалось большой честью даже для заслуженных морских офицеров. Все решила личная встреча с Головниным, к которому Матюшкин пришел с рекомендательным письмом от Энгельгардта. Прочитав письмо, Головнин сказал: «Вот вас рекомендуют, а дорогой не помрете? И скучно, доложу вам, будет, и тошнить станет от качки: пожелтеете, аппетита лишитесь, а чего ради?». И после паузы добавил: «Не испугал? Ну, короче скажу: чуть что – в Англии высажу. Поручений пока никаких вам не даю».
Так исполнилась заветная мечта Матюшкина стать моряком. Его приняли волонтером с последующим зачислением в мичманы, «если к тому стараниями его представится возможность».
К сожалению, оказалось, что молодой моряк жестоко страдает от морской болезни. Головнин даже предлагал ему остаться в Портсмуте, но Матюшкин заверил его, что все перетерпит, и об уходе с корабля не может быть и речи. На борту «Камчатки» он познакомился с будущими выдающимися мореплавателями и учеными - Ф.П. Литке и Ф.П Врангелем. Молодые мичманы, понимая состояние Матюшкина, как могли, поддерживали его, рассказывали о себе, расспрашивали о лицее, о Пушкине. Их связывала тяга к знаниям, любовь к морю, путешествиям. Доверительными и теплыми стали отношения молодых людей с Головниным. Дружбу с ним они сохранили на долгие годы.
Плавание много дало Матюшкину. Он стал опытным, закаленным моряком. Мягкость и доброжелательность помогали ему легко сходиться с людьми. На Камчатке и в Русской Америке Головнин поручал ему поездки для ознакомления с бытом и нравами местных жителей. Дружеские отношения установились у Матюшкина с правителем Камчатки знаменитым П.И. Рикордом и его женой Людмилой Ивановной. Образ этой прекрасной женщины на всю жизнь остался в сердце Матюшкина. Он искал такую же, но не нашел, так никогда и не создав семьи: «Не потому один я, что никого полюбить не хочу, а потому, что та, которую люблю, недосягаема и мешает мне сходиться с другими».
По окончании плавания Матюшкину было присвоено звание мичмана. Теперь он с полным правом мог сказать о себе то же самое, что говорил позже Литке: «В начале похода я не имел никакого представления о службе: воротился же настоящим моряком, но моряком школы Головнина».
Несмотря на прекрасный отзыв Головнина, официальное решение о зачислении его на флот было принято только через три месяца после завершения плавания в декабре 1819 года. И лишь в феврале 1820 года после ходатайств Энгельгардта и князя Голицына Матюшкину был пожалован орден Св. Анны 3 степени, который к тому времени уже получили его товарищи.
В 1820 году была организована экспедиция для описи побережья Сибири к востоку от реки Колымы, участка наименее полно описанного в процессе ВСЭ. Кроме того, необходимо было исследовать район к северу от побережья с целью поисков земли, известной по рассказам местных жителей. Во главе экспедиции был поставлен Врангель, который в качестве своего помощника пригласил Матюшкина. Им предстояло сменить борт корабля на нарты с собачьими упряжками, а океанские просторы на заснеженную тундру и ледяные торосы.
Экспедиция отправилась из Петербурга в конце марта 1820 года и через 10 дней прибыла в Москву, путь из Москвы до Иркутска длиной 5317 верст преодолели за полтора месяца. В Иркутске Врангель и Матюшкин были представлены сибирскому генерал-губернатору М.М. Сперанскому, принявшему деятельное участие в организации экспедиции.
Матюшкин выехал на север раньше основной части экспедиции для закупки продовольствия и строительства зимовья у мыса Баранов Камень и обсерватории. По приезде в Нижнеколымск он обнаружил, что местные власти ничего не сделали из того, что было им предписано, поставив экспедицию в очень тяжелое положение. Лишь стараниями Матюшкина начали строительство обсерватории, а сам он выехал к устью Колымы для закупки у местных жителей рыбы для собак.
В ноябре 1820 года после почти восьмимесячного пути через Сибирь участники экспедиции добрались до Нижнеколымска. Завершив подготовку, Врангель, Козьмин и три казака отправились вдоль побережья к Чаунской губе, от устья Колымы на восток к Шелагскому мысу, восточному входному мысу Чаунской губы. Они должны были решить одну из задач экспедиции – установить существует ли здесь перешеек между Азией и Америкой, как утверждали некоторые зарубежные географы. Матюшкин же отправился на ярмарку в село Островное, где должен был встретиться со старейшинами и расспросить их о предполагаемой к северу от устья Колымы неизвестной земле. Решение этого вопроса было второй основной задачей экспедиции. Лишь один из старейшин Валетка нарисовал на снегу остров к северо-востоку от мыса Шелагского.
Возвратившись в Нижнеколымск, тут же отправились в новый поход, теперь к северу для разрешения загадки «Земли Андреева». Преодолевая параллельные гряды торосов, глубокие, заполненные снегом расщелины между ними, страдая от снежной слепоты, путешественники удалились на 215 километров от берега и, не встретив новых земель, вынуждены были повернуть обратно и заняться описанием Медвежьих островов. Отряд Матюшкина описал остров Четырехстолбовой.
Летом 1821 года экспедиция обследовала Колымский регион, отряд Матюшкина провел описание бассейна Большого Анюя, правого нижнего притока Колымы.
Третий поход по льду был предпринят весной 1822 года от мыса Большой Баранов, расположенного восточнее устья реки Колымы. Им удалось пройти на север от берега более чем на 250 километров, достигнув 72° 02′N, откуда они были вынуждены повернуть назад, встретив открытое бушующее море. Вышли на берег в мае после 46-дневного скитания по льдам.
Летом 1822 года отряд Матюшкина произвел опись тундры к востоку от устья Колымы и исследовал район Малого Анюя.
Год спустя, весной был совершен четвертый, последний поход на север, теперь от мыса Шелагский. Матюшкин в нем не участвовал. Перед ним была поставлена задача описи побережья от Чаунской губы до мыса Северный (ныне Шмидта). Отряд Матюшкина и отряд Врангеля, возвращавшийся из похода на север, встретились на побережье, и эта встреча была поистине спасительной для Врангеля. Они чудом уцелели, попав на мелкобитый дрейфующий лед, но потеряли практически все свое продовольствие, а до ближайшего наземного склада оставалось 360 верст.
Во время съемки Матюшкин встречался с чукотскими старейшинами, которые сообщили ему, что гористая земля хорошо видна летом к северу от мыса Якан, находящегося на 176°32′ E. Путешественники, прибыв на мыс Якан, долго всматривались на север, но земли не увидели. Теперь-то мы знаем, что она там есть. Матюшкин отправился на север, но успеха не достиг.
Спустя 25 лет эта земля была открыта американским капитаном Г. Келлеттом и названа в честь его судна Земля Пловер. Еще через 19 лет американский китобой Т. Лонг назвал эту безлюдную землю «Врангелевой». С таким же правом она могла называться «Землей Матюшкина». Матюшкин был обрадован честностью американца, но к радости примешивалась и горечь.
В 1823 году пришло предписание Адмиралтейств-коллегии закончить экспедицию. По результатам ее Врангель опубликовал книгу, в которую составной частью вошли два отчета Матюшкина. Пушкин не раз советовал ему взяться за написание большой книги. Годы, проведенные на севере, Матюшкин и сам считал самыми выдающимися в его жизни, но книгу так и не написал.
После окончания экспедиции Матюшкин был направлен на службу в Кронштадт. Он находился в подавленном состоянии: не ладилось дело с производством в следующий офицерский чин, грустно было сознавать, что все успехи экспедиции приписаны одному Врангелю. Свои основания для грусти были и у его начальника по экспедиции. Он грустил о том, что ему не удалось ступить на ту землю, которую они искали четыре года. Выручил Головнин, предложивший Врангелю кругосветное путешествие на военном парусном транспорте «Кроткий» к берегам Камчатки: «Берите с собой Матюшкина. И дай бог вам прославить отечество новым вояжем». Матюшкин получил приглашение Врангеля почти одновременно с известием о производстве его в лейтенанты.
Плавание продолжалось в течение 1825–1827 гг.
Возвращение Матюшкина на родину было горестным. Многих его товарищей осудили за участие в восстании на Сенатской площади. Судьба спасла Матюшкина, в его симпатиях к декабристам нет сомнений.
После плавания на «Кротком» пути Матюшкина и Врангеля разошлись. Десять лет совместных экспедиций не сделали их очень близкими. Слишком отличались характеры, да и политические взгляды этих людей: убежденный монархист Врангель и воспитанный в вольнодумной лицейской семье Матюшкин. Тем не менее, до конца своих дней они поддерживали добрые отношения и вели переписку.
До 1833 года Матюшкин служил на кораблях Черноморского флота, участвовавших в военных действиях на стороне Греции против Турецкой империи. В 1828 году за участие в блокаде Дарданелл он был награжден орденом Св.Владимира 4 степени, а в1831 году он за проведение 18 морских кампаний - орденом Св.Георгия 4-й степени. В последующие годы список наград Матюшкина пополнился орденами Св.Станислава 1 степени (1853 год), Св.Анны 1 степени (1861 год), Св.Владимира 2 степени и Св.Владимира 3 степени с мечами (1864 год).

После кратковременного перевода на Балтику в 1835 году он снова вернулся на Черноморский флот, где прослужил почти 15 лет. В 1837–1838 гг. в чине капитан-лейтенанта командовал фрегатом «Браилов», который крейсировал у кавказского побережья для пресечения плавания турецких судов, участвовал во взятии Туапсе. На «Браилове» застало Матюшкина страшное известие о гибели Пушкина. «… Пушкин убит! Яковлев! Как ты это допустил? У какого подлеца поднялась на него рука?...». В нарушение устава он приказал дать траурный залп из всех орудий.
В 1849 году в чине контр-адмирала Матюшкин вновь переведен на Балтику. На рубеже второй половины XIX века он оставил строевую службу, но из флота не ушел, занимая различные посты в морском министерстве, в Комитете по выработке морского устава, возглавлял Морской ученый совет.
В период Крымской войны заслуженный адмирал не остался в стороне от событий. Он был назначен командиром военно-морской базы Свеаборг и сыграл важную роль в отражении нападения английской эскадры, вошедшей в Финский залив. После окончания Крымской войны его произвели в вице-адмиралы, а спустя 11 лет – в полные адмиралы. Помимо службы, он вел большую педагогическую и общественную деятельность: писал учебники, организовал выставку, посвященную Севастопольской обороне, сыграл главную роль в сооружении в Москве памятника Пушкину. С 1861 года был сенатором.
Всю свою жизнь холостяк Матюшкин не имел собственного дома. Его заменяли ему каюта корабля, казарма, палатка, гостиница Демута в Санкт-Петербурге, дома друзей, служебные апартаменты. Лишь к концу жизни он обзавелся собственной дачей, которую очень любил.
Умер Матюшкин в сентябре 1872 года от паралича, к тому времени в живых оставались лишь четыре его лицейских товарища. Его погребли на Смоленском лютеранском кладбище в Петербурге. В 1950 году прах и памятник, гранитная глыба с крестом, перенесены в некрополь мастеров искусств Александро-Невской лавры.

Источник

Поделиться613-11-2019 20:18:39

Автор: AWL
Site Admin
Зарегистрирован: 12-12-2010
Сообщений: 45633

А.Б. Шешин

ДРУГ ПУШКИНА Ф. Ф. МАТЮШКИН -- ДЕКАБРИСТ

Длительная дружба связывала Пушкина с Ф. Ф. Матюшкиным. Она началась в Лицее, но не прервалась и после того, как лицеисты первого выпуска разъехались из Царского Села. Перед отправлением в 1817 г. в первое кругосветное плавание Матюшкин "получил от Пушкина <...> длинные наставления, как вести журнал путешествия".1 А в 1825 г., когда Матюшкин на транспорте "Кроткий" отправился во второе кругосветное плавание, Пушкин, обращаясь к нему, писал в стихотворении "19 октября":

Сидишь ли ты в кругу своих друзей,
Чужих небес любовник беспокойный?
Иль снова ты проходишь тропик знойный
И вечный лед полунощных морей?
Счастливый путь!.. С лицейского порога
Ты на корабль перешагнул шутя,
И с той поры в морях твоя дорога,
О, волн и бурь любимое дитя!
II, 425

Узнав о гибели поэта, Матюшкин восклицал в письме к бывшему лицеисту М. Л. Яковлеву (от 14 февраля 1837 г.): "Пушкин убит! Яковлев, как ты это допустил? У какого подлеца поднялась на него рука? Яковлев! Яковлев! Как мог ты это допустить?..."2
Лицейские друзья Пушкина И. И. Пущин и В. К. Кюхельбекер 14 декабря 1825 г. вышли на Сенатскую площадь. Состоял в Союзе благоденствия и участвовал в совещаниях "северян" в 1823 г. лицеист первого выпуска В. Д. Вольховский. Уже давно литературоведы и историки поставили перед собой вопрос: был ли декабристом друг Пушкина Матюшкин?
"Жизнеописатель обязан задаться вопросом: принадлежал ли его герой к стану декабристов, был ли он в числе деятелей тайного общества? Документов, которые без обиняков ответили бы на эти вопросы, которые прямо сказали бы: "да, принадлежал", "да, был", -- таких документов нам обнаружить не удалось", -- писал Ю. Давыдов в книге о Матюшкине, вышедшей в 1949 г. Эти же слова исследователь повторил и во втором издании своей книги.3
Л. А. Шур, издавший записки Матюшкина о кругосветном плавании на шлюпе "Камчатка", обратил внимание на его письмо к Энгельгардту от 19 октября 1826 г. "Егор Антонович! Верится ли мне? -- писал Матюшкин, узнавший о восстании 14 декабря и участии в нем своих друзей. -- Пущин! Кюхельбекер! Кюхельбекер может быть; несмотря на его доброе сердце, он был несчастен. Он много терпел, все ему наскучило в жизни, он думал, везде видит злодеев, везде зло. Он -- энтузиац-фанатик, он мог на все решиться, и все в одно мгновенье. Но Пущин. Нет, Пущин не может быть виноват, не может быть преступником. Я за него отвечаю. Он взят по подозрению, и по пустому подозрению...". "Боль за лицейских друзей, стремление спасти их -- вот основная мысль этого письма. Но оно свидетельствует также, что Матюшкин не был декабристом и ничего не знал о тайных обществах", -- таков был вывод Л. А. Шура.4
Однако письмо Матюшкина к Энгельгардту нельзя считать исчерпывающим доказательством непричастности его автора к тайным обществам декабристов. Неясно, было ли оно отправлено (это признает и Л. А. Шур).5 Неясно, выражало оно истинные взгляды Матюшкина или было задумано как ловкий тактический ход, имевший целью и отвести угрозу ареста от его автора (который, по видимости, так искренне осуждал восставших), и, может быть, смягчить участь друзей, поведению которых он находил столь благоприятные для них объяснения.
А главное, кроме письма, приведенного Л. А. Шуром, имеются материалы, свидетельствующие о другом отношении Матюшкина к восстанию 14 декабря и к его друзьям-декабристам. Первые известия о восстании Матюшкин получил в Петропавловске-на-Камчатке в августе 1826 г. Историк русских полярных путешествий В. М. Пасецкий в одном из писем командира транспорта "Кроткий" Ф. П. Врангеля к Ф. П. Литке обнаружил сообщение о том, что Матюшкин, вообразив, будто "его сообщники в Петербурге овладели всем правлением, затеял было в Камчатке дурные дела" и старался вызвать недовольство команды транспорта. Позднее, в 1830-х гг., Матюшкин в письме к Ф. С. Лутковскому советовал другу сжечь свои послания: видимо, в них было что-то "предосудительное". В письмах к И. И. Пущину 1840--1850-х гг. Матюшкин признавался, что он завидует судьбе декабриста, с негодованием рассказывал об упадке русского военного флота, враждебно отзывался о Николае I. На основании поздних писем Матюшкина к Пущину В. М. Пасецкий пришел к выводу: Матюшкин "сожалел, что он не оказался в числе тех, кто вышел на Сенатскую площадь".6
Книги Ю. Давыдова и В. М. Пасецкого, с одной стороны, и Л. А. Шура -- с другой, определили как бы два направления в отношении последующих авторов к "декабризму" Матюшкина. Одни отрицали принадлежность Матюшкина к декабристам, другие предполагали, что он был близок к участникам первого русского революционного движения. Таким же остается положение и в настоящее время. Автор-составитель двухтомника "Друзья Пушкина" В. В. Кунин, перепечатав письмо Матюшкина к Энгельгардту от 19 октября 1826 г., весьма категорично заявил, что Матюшкин "к числу декабристов не принадлежал".7 С другой стороны, М. П. и С. Д. Руденские, авторы книг "Они учились с Пушкиным" и "С лицейского порога", не упоминая об этом письме, подчеркнули близость Матюшкина к декабристам.8
К сожалению, сторонники близости Матюшкина к декабристам, не находя прямых свидетельств, не ограничились косвенными данными, а обратились к домыслам. Уже в первом издании книги Ю. Давыдова появились необоснованные сведения об участии Матюшкина в совещаниях офицеров Гвардейского экипажа (они были повторены и во втором издании).9 Единственным "доказательством" послужило личное знакомство Матюшкина с В. К. Кюхельбекером, брат которого Михаил служил в Гвардейском экипаже (но не участвовал в собраниях офицеров экипажа, основавших небольшое тайное общество),10 и Ф. С. Лутковским (лейтенант Ф. С. Лутковский, плававший вместе с Матюшкиным на шлюпе "Камчатка", действительно бывал на собраниях моряков-гвардейцев, но никаких сведений об участии в них Матюшкина не имеется).
В книге Ю. Давыдова были приведены и необоснованные сведения о встрече Матюшкина с К. Ф. Рылеевым в Кронштадте в июне 1825 г. 2--3 июня Рылеев действительно приезжал в Кронштадт вместе с В. К. Кюхельбекером, А. И. Одоевским, А. А. Бестужевым, Д. И. Завалишиным и Н. Н. Оржицким, но никаких данных об их встрече с Матюшкиным не имеется. Для доказательства своего предположения Ю. Давыдов обратился к дневнику В. К. Кюхельбекера, который декабрист вел в сибирской ссылке. 17 августа 1842 г., после встречи с проезжавшим по Сибири братом лицеиста и декабриста И. И. Пущина, В. К. Кюхельбекер записал: "Вчера у меня был такой гость, какого я с своего свидания с Матюшкиным еще не имел во все 17 лет моего заточения, -- Николай Пущин".11 Совершенно ясно, что в приведенной записи речь идет о свидании с Матюшкиным, которое произошло уже во время "заточения" В. К. Кюхельбекера; декабрист отмечает, что за "17 лет заточения" его особенно порадовали две встречи -- с Матюшкиным и Николаем Пущиным. Так поняли эту запись и издатели дневника В. К. Кюхельбекера.12 Но Ю. Давыдов без всяких оснований решил, будто в дневниковой записи 1842 г. речь идет о встрече В. К. Кюхельбекера с Матюшкиным 3 июня 1825 г. в Кронштадте. А отсюда последовал вывод, будто Матюшкин встречался в Кронштадте и с Рылеевым: "Можно с уверенностью сказать, что 3 июня 1825 года Рылеев виделся в Кронштадте и с Федором Матюшкиным. Вильгельм Кюхельбекер, да и другой составитель московской "Мнемозины" Одоевский не могли в тот день не повстречаться со старым другом. И не это ли было последнее свидание Матюшкина с Кюхельбекером, о котором Вильгельм вспоминал в своем сибирском дневнике?"13 Во втором издании книги Ю. Давыдова предположение, касавшееся дневниковой записи В. К. Кюхельбекера, превратилось в утверждение: "3 июня 1825 года -- это можно утверждать -- Рылеев виделся в Кронштадте и с Федором Матюшкиным. Вильгельм Кюхельбекер в тот же день повстречался со старым другом. Это и было последнее их свидание, о котором Вильгельм вспоминал в сибирском дневнике семнадцать лет спустя".14
Утверждения Ю. Давыдова подхватили другие авторы. То, что у Ю. Давыдова было необоснованным предположением (пусть и высказанным с излишней уверенностью), М. П. и С. Д. Руденские и В. В. Кунин преподнесли читателям уже как твердо установленный факт. В книги М. П. и С. Д. Руденских перешли от Ю. Давыдова и встречи Матюшкина с офицерами Гвардейского экипажа А. П. Арбузовым и братьями Беляевыми, и его свидание с Рылеевым и В. К. Кюхельбекером в Кронштадте.15 А В. В. Кунин сообщил о приезде в Кронштадт к Матюшкину Рылеева, В. К. Кюхельбекера и А. И. Одоевского, сославшись при этом не только на книгу Ю. Давыдова, но и на книгу М. П. и С. Д. Руденских "Они учились с Пушкиным".16
Но вернемся к вопросу о том, принадлежал ли Матюшкин к декабристам. И письмо Матюшкина к Е. А. Энгельгардту, и его письма к И. И. Пущину 1840--1850-х гг., и свидетельство Ф. П. Врангеля о странном поведении Матюшкина на корабле при получении первых известий о восстании, и даже предположения Ю. Давыдова о беседах Матюшкина с офицерами Гвардейского экипажа и его встрече с К. Ф. Рылеевым 2--3 июня 1825 г. -- все это лишь косвенные данные, на основании которых можно что-то предполагать, но нельзя окончательно решить вопрос. Прямых свидетельств о принадлежности Матюшкина к декабристам до сих пор не было обнаружено. И после публикаций Л. А. Шура и книг Ю. Давыдова, В. М. Пасецкого, М. П. и С. Д. Руденских и В. В. Кунина вопрос о принадлежности Матюшкина к декабристам по-прежнему остается открытым.
Ю. Давыдов, который склонялся к тому, чтобы отнести Матюшкина к декабристам, не имея прямых свидетельств о вступлении своего героя в тайное общество, пояснял: "Давно замечено: представление о том, что вся жизнь документирована, ни на чем не основано".17
Однако прямое свидетельство о принадлежности Ф. Ф. Матюшкина к тайному декабристскому обществу есть. Почему же его до сих пор не обнаружили исследователи? Они искали косвенные свидетельства в самых разнообразных источниках, обращались к неопубликованным архивным документам, но почему-то обошли тот главный комплекс документов, который один только мог дать четкий ответ на уже давно поставленный вопрос. Этот комплекс документов -- "следственные дела" декабристов.
В апреле 1826 г., отвечая на заданный Следственным комитетом вопрос об отношениях Южного общества с Северным, М. П. Бестужев-Рюмин писал: "... Матвей Муравьев жаловался на бездейственность Северного общества, говоря, что Трубецкой, Никита Муравьев, Тургенев проводят время в беспрерывных политических прениях и тем связывают руки Оболенскому и Рылееву <...> Что Рылеев намеревался сформировать Морскую управу и уже начал принимать флотских членов. По имени помню только Матюшкина".18
Почему же историки до сих пор не обратили внимания на это прямое свидетельство о приеме Ф. Ф. Матюшкина в декабристское общество? Вероятно, в какой-то мере здесь повинен составитель именного указателя к девятому тому издания "Восстание декабристов". К фамилии Матюшкина в именном указателе был приписан инициал "М", которого не было в показаниях М. П. Бестужева-Рюмина, а в скобках "пояснено": "Матюшко". Так Федор Матюшкин превратился в М. Матюшко.19
В какую же "Морскую управу" был принят лейтенант Матюшкин, и как об этом узнал "южанин" Матвей Муравьев-Апостол? С июня 1823 г. по август 1824 г. М. И. Муравьев-Апостол жил в Петербурге. Здесь в 1824 г. он встретился и познакомился с Матюшкиным, возвратившимся из полярной экспедиции. Матвей Муравьев-Апостол помнил о Матюшкине и в сибирской ссылке почти через 30 лет после встреч с ним. "Со мной здесь один твой знакомец Муравьев-Апостол <...> он видел тебя у Корниловича, когда ты возвратился из полярных стран; шлет тебе поклон...", -- писал И. И. Пущин Матюшкину из Ялуторовска 25 января 1852 г.20 "Приветствует тебя Матвей Муравьев, он помнит твои рассказы по возвращении из сибирской экспедиции", -- сообщал И. И. Пущин 9 сентября 1852 г.21
М. Н. Муравьев-Апостол был представителем "южан" при Северном обществе. Он участвовал в совещаниях "северян" и знал об их планах. Знал он и о стремлении К. Ф. Рылеева создать "Морскую управу" Северного общества.
В конце 1823--1824 гг. на совещаниях Северного общества был принят разработанный Рылеевым план, включавший не только восстание в Петербурге, но и одновременно с ним восстание в Кронштадте и вывоз императорской семьи за границу на военном корабле. Для его исполнения Северное общество должно было создать в своем составе "Морскую управу" и иметь влияние на офицеров Балтийского флота.22
В конце 1824 -- начале 1825 г. в Северное общество были приняты капитан-лейтенанты Н. А. Бестужев и К. П. Торсон и лейтенант М. А. Бестужев, в 1825 г. -- мичман П. А. Бестужев и лейтенант Н. А. Чижов. Рылеев привлек в общество лейтенанта В. П. Романова и вел переговоры с лейтенантом Д. И. Завалишиным.23 А из высказывании М. И. Муравьева-Апостола о Северном обществе, переданных М. П. Бестужевым-Рюминым, мы узнаем, что одним из первых принятых в "Морскую управу" Северного общества морских офицеров был Матюшкин.
Рылеев поручал Торсону и Н. А. Бестужеву при восстании в Петербурге "ехать в Кронштадт, где при помощи членов возмутить матрос, сменить начальство и принять город и крепость под свою команду".24 Подготовку корабля, на котором предполагалось вывезти за границу императорскую семью, и командование им Рылеев также поручал Торсону. Вероятно, лейтенант Матюшкин должен был и участвовать в "возмущении матрос" в Кронштадте, и быть одним из офицеров на корабле, увозящем императорскую фамилию в изгнание...
Но участвовать в этих событиях Матюшкину не пришлось. 14 декабря 1825 г. он находился на транспорте "Кроткий" у берегов Бразилии. А когда у берегов Камчатки Матюшкин получил первые неясные сведения о восстании в Петербурге, он, видимо, попытался поднять бунт на корабле, т. е. действовал так, как полагалось действовать члену "Морской управы" Северного общества.
Восстание окончилось неудачей. Друзей Матюшкина арестовали, сам он был далеко и оказался непричастным к декабрьским событиям в Петербурге. А командир "Кроткого" Ф. П. Врангель не донес на подчиненного: свое возмущение "дурными делами" Матюшкина он выразил только в частном письме.

А.Б. Шешин

Примечания:

1. Анненков П. В. Материалы для биографии А. С. Пушкина. М., 1984. С. 163; ср. с. 405.
2. Грот Я. Пушкин, его лицейские товарищи и наставники. 2-е изд. СПб., 1899. С. 74.
3. Давыдов Ю. В морях и странствиях. М., 1949. С. 121; 2-е изд. М., 1956. С. 153.
4. Шур Л. А. К берегам Нового Света. М., 1971. С. 24.
5. Там же. С. 24.
6. Пасецкий В. М. Впереди -- неизвестность пути. М., 1969. С. 134--137. См. также: Давыдов Ю. В морях и странствиях. 1956. С. 155, 190.
7. Друзья Пушкина / Сост., биогр. очерки и примеч. В. В. Кунина. М., 1984. Т. 1. С. 284.
8. Руденские М. П. и С. Д. 1) Они учились с Пушкиным. Л., 1976. С. 105--106; 2) С лицейского порога. Л., 1984. С. 104--105.
9. Давыдов Ю. В морях и странствиях. 1949. С. 116--117; 1956. С. 147--148. -- При этом автор ошибочно отнес к офицерам Гвардейского экипажа лейтенанта Д. И. Завалишина.
10. См.: Шешин А. Б. Декабристское общество в Гвардейском морском экипаже // Исторические записки. М., 1975. Т. 96. С. 124.
11. Кюхельбекер В. К. Путешествие. Дневник. Статьи / Изд. подгот. Н. В. Королева, В. Д. Рак. Л., 1979. С. 411.
12. В одном из примечаний они высказали предположение, что Матюшкин побывал у В. К. Кюхельбекера в Динабурге (Кюхельбекер находился в Динабурге в 1827--1831 гг.) в период "послабления тюремного режима". (См.: Кюхельбекер В. К. Путешествие. Дневник. Статьи, С. 662).
13. Давыдов Ю. В морях и странствиях. 1949. С. 118. -- В приведенной цитате Ю. Давыдов спутал приезжавшего 2--3 июня 1825 г. в Кронштадт декабриста А. И. Одоевского с известным издателем "Мнемозины" и писателем В. Ф. Одоевским.
14. Давыдов Ю. В морях и странствиях. 1956. С. 118.
15. Руденские М. П. и С. Д. 1) Они учились с Пушкиным. С. 106; 2) С лицейского порога. С. 104.
16. Друзья Пушкина. Т. 1. С. 285, 289.
17. Давыдов Ю. В морях и странствиях. 1956. С. 153.
18. Восстание декабристов: Материалы. М., 1950. Т. 9. С. 113.
19. Там же. С. 300. -- К тому же вряд ли кто искал сведения о Матюшкине в девятом томе "Восстания декабристов", который содержит следственные дела только членов Южного общества.
20. Пущин И. И. Записки о Пушкине. Письма. М., 1956. С. 251.
21. Там же. С. 255.
22. См.: Шешин А. Б. Морская управа Северного общества // Вопросы истории. 1979. No 2. С. 117--119.
23. См.: Там же. С. 119--125.
24. Восстание декабристов. М., 1976. Т. 14. С. 203.

Поделиться713-11-2019 20:20:37

Автор: AWL
Site Admin
Зарегистрирован: 12-12-2010
Сообщений: 45633

Федор Федорович Матюшкин, лицеист пушкинского выпуска, адмирал, сенатор.
Неизвестный фотограф.
Позитив подкрашенный.
Всероссийский музей А.С. Пушкина

Поделиться813-11-2019 20:27:48

Автор: AWL
Site Admin
Зарегистрирован: 12-12-2010
Сообщений: 45633

Ю. В. Давыдов

Ф. Ф. Матюшкин

(1799--1872)

В пригожий летний день 1817 года из Кронштадта в далекое плавание ушел военный шлюп "Камчатка". Командовал им знаменитый мореплаватель Василий Михайлович Головнин. Плавать под его командой считалось большой честью для любого офицера и гардемарина. Но на этот раз на борту "Камчатки", уходившей в далекий "вояж", среди моряков был штатский восемнадцатилетний юноша, только что закончивший Царскосельский лицей. В свое первое плавание уходил Федор Матюшкин, друг великого Пушкина, впоследствии выдающийся исследователь северо-востока Азии и военный моряк, будущий командир кораблей, бороздивших моря и океаны.
На борт "Камчатки" Матюшкина привела давняя романтическая мечта о странствованиях.
Матюшкин получил первоначальное образование в пансионе при Московском университете. Вечерами веселая гурьба подростков собиралась в пансион слушать новые стихи Жуковского, Василия Пушкина, Мерзлякова. В их толпе можно было видеть Александра Грибоедова, Петра Чаадаева, Ивана Якушкина, братьев Муравьевых и других, чьи имена стали потом известны всей стране. Зачастую из пансионского зала слышались звуки оркестра: школьный театр ставил новую пьесу.
Беспокойной жизнью жила молодежь. юношеские умы занимала французская просветительная философия и рассуждения Плутарха о героях. В стенах университета и пансиона издавался рукописный журнал. По рукам ходила пародия, сочиненная Грибоедовым по случаю столкновения русских профессоров с немцами.
Федор Матюшкин, сын отставного чиновника министерства иностранных дел {В рукописном отделе Государственной публичной библиотеки им. Ленина хранится документ, в котором указывается, что Федор Иванович Матюшкин находился в службе с 1779 года, а с 1801 года числился отставным надворным советником.}, учился превосходно. В 1811 году близ Петербурга в Царском Селе открылось привилегированное дворянское учебное заведение, названное по заграничной моде лицеем. Московский пансион послал в лицей семерых лучших учеников. В числе их был Федор Матюшкин.
Будущие лицеисты остановились в номерах Демутовой гостиницы. Из окна видны были неподвижные воды Мойки, каменные стены домов, мутное петербургское небо. В той же гостинице жил их московский знакомый -- поэт Василий Львович Пушкин и с ним курчавый мальчуган -- племянник Александр. Дядя тоже привез его в "лицею".
Осенью начались занятия. После лекций в лицее увлекались тем же, что и в московском пансионе: сочинительством, рукописными журналами, театральными постановками. Под присмотром воспитателей юноши гуляли в пышных царскосельских садах, бродили вдоль озер, любовались мраморными мифическими девами.
Посреди одного озера высился большой памятник. Зимою, когда озеро замерзло, Федор пробрался к памятнику. На позеленевшей от времени медной доске он прочел длинную надпись. В ней упоминались граф Орлов и полуостров Морея, капитан Долгорукий и Аркадия, бригадир Ганнибал и крепость Наварин. Памятник был сооружен в честь победы, одержанной некогда русским флотом у берегов Греции. Федор долго глядел на выступавшие в разные стороны носы старинных кораблей. Плыли низкие зимние тучи, и корабли, казалось, стремились уплыть за ними следом. Федор вернулся в свою лицейскую келью со смутной думой о неведомых землях и синих морских далях.
Началась Отечественная война. Мимо Царского Села шли войска. Воспитанники с тоской и завистью провожали тех, кому выпало счастье сражаться за Отечество. Потом до них докатился грохот Бородинской битвы. Потом они услышали горькие вести о пожаре Москвы. И, наконец, заговорили о наступлении Кутузова, о бегстве Наполеона, о сражениях на полях Европы.
Это было время побед и ликований. Лицеисты жили реляциями и политикой. "Газетная комната, -- писал Пущин, -- в часы, свободные от классов, никогда не была пуста: читались наперерыв русские и иностранные журналы при неумолкаемых толках и прениях".
В комнате Федора Матюшкина допоздна горел свет. Он читал до тех пор, пока дежурный гувернер не задувал свечу. Учился Матюшкин старательно. Распределяя лицеистов по степени знания русского языка, воспитатель пометил Матюшкина пятнадцатым, а Александра Пушкина, как сие ни курьезно, шестнадцатым.
С Пушкиным Федора связала горячая юношеская дружба. Они вместе пристрастились к книгам о путешествиях и географических открытиях. Некоторые пушкинисты полагают, что именно Пушкин заронил в сердце своего однокашника мечту о море.
Федор вошел в тот "братский союз", который не раз славила лира Пушкина. Иван Пущин, Владимир Вольховский, Вильгельм Кюхельбекер, Михаил Яковлев. Большой любовью пользовался Федор у лицейского директора Егора Антоновича Энгельгардта, человека образованного и сердечного.
Быстро промелькнуло шесть лет. Ученье подходило к концу. Юноши все чаще думали о будущем. Матюшкин однажды объявил Егору Антоновичу свое желание стать моряком. Директор, хорошо знавший Головнина и Крузенштерна, обещал помочь ему.
Летом 1817 года в лицее состоялся выпуск. Пришло время расстаться с Царским Селом. Лицеисты, сроднившиеся за годы учебы, обнявшись прошлись тенистыми аллеями старого парка. Над озерами с прозрачной водой раздалась песня, сочиненная Антоном Дельвигом:

Простимся, братья! Рука в руку!
Обнимемся последний раз!
Судьба на вечную разлуку,
Быть может, породнила нас!

Вскоре воспитанники лицея разъехались. Многие из них ушли на штатскую службу, некоторые избрали карьеру армейских офицеров. Благодаря хлопотам Егора Антоновича исполнилось желание Матюшкина.

Приветствую тебя свободный океан.

А. Пушкин

Сперва было тяжко. Мерный размах волн, качание мачт, уходящая из-под ног палуба -- все это кружило голову, вызывая одурь и тошноту. Матюшкин страдал морской болезнью. Порой он каялся: лучше уж было бы сидеть на суше! А море развертывало перед ним свои красоты. Весело пел ветер. Ловко крепили паруса матросы. Свистала боцманская дудка. Военный шлюп "Камчатка", зарываясь носом в волны Балтики, все дальше уходил от Кронштадта.
О плавании Василия Михайловича Головнина на "Диане" и его двухлетнем пребывании в японском плену Матюшкин узнал еще в лицее. О нем рассказывал Егор Антонович, сообщали статьи в журнале "Сын Отечества". А теперь Матюшкин сам на корабле Головнина шел вокруг света.
Экспедиции предстояло доставить в Петропавловск на Камчатке военные грузы и произвести в Тихом океане гидрографические работы. Кроме того, Головкину поручалось расследовать деятельность чиновников Российско-Американской компании, притеснявших туземцев.
"Камчатка" резво бежала к берегам Англии. Одолевая недуг, Матюшкин знакомился с мореходной наукой. Ему охотно помогали новые товарищи -- гардемарин Феопемт Лутковский, мичманы Федор Литке и Фердинанд Врангель.
В сентябре 1817 года корабль положил якорь в портсмутском порту. Вместе с Головкиным Матюшкин посетил Лондон. Он с любопытством присматривался к этому большому городу, окутанному густым туманом.
Плавание от Великобритании до Южной Америки было долгим и утомительным. Дорогою "Камчатка" изведала жестокий шторм. В книгах Федор не раз встречал картины океанских бурь. Но в книгах -- это одно. В действительности бушующая Атлантика была куда грознее всех представлений. Впоследствии Матюшкин писал Энгельгардту: "...огненные хляби, разверзающиеся перед нами, казались готовыми поглотить нас...". Нептун пощадил мореходов. Они благополучно достигли Рио-де-Жанейро.
5 ноября крепостные пушки палили в честь русских моряков.
Офицеры вместе с российским консулом ездили в город. На одной из центральных улиц они увидели негров-невольников, выставленных на продажу. Белые плантаторы бесцеремонно ощупывали их, громко торговались и переругивались. Рио-де-Жанейро "славился" торговлей черными рабами.
Выехали за город. Вокруг простирались кофейные плантации. Их-то и обрабатывали черные рабы. Лошади везли путников дурной каменистой дорогой. Проехав верст двадцать с лишком, моряки увидели водопад. Грохочущий поток низвергался с сорокасаженной высоты. Солнце освещало водопад и делало его похожим на огромное клокочущее пламя. Художник Михаил Тихонов, принимавший участие в плавании на "Камчатке", зарисовал великолепный пейзаж.
Утром 23 ноября "Камчатка" оделась парусами. Эхо прощальных пушечных залпов прокатилось над заливом. Скрылись из виду домики Рио-де-Жанейро с их причудливыми бельведерами и мезонинами, с разноцветной резьбой на окнах и дверях. Потом пропали колокольни окрестных церквей. "Камчатка" снова вышла в открытый океан.
Новый -- 1818 -- год застал корабль у мыса Горн. Экипажу выдали жалование и лишнюю порцию вина. Вино выпили, а деньги припрятали до лучших времен. В новогодний вечер на "Камчатке" ставили комедию собственного сочинения. Матюшкин припомнил веселые спектакли в Московском университетском пансионе и театральные упражнения лицеистов.
Наконец пройден коварный мыс Горн. На этот раз Тихий океан не изменил своему названию. Плавание было покойным. Шлюп шел хорошо, покрывая ежедневно более двухсот миль.
В мае корабль прибыл на Камчатку. По Авачинской губе плыли льдины. Они сталкивались одна с другой и со звоном раскалывались на части. Морякам не терпелось ступить на твердую землю. Но ветер как нарочно был тихим и переменным. Только в полночь "Камчатка" встала на якорь в Петропавловской гавани.
На берегу Федору Матюшкину вручили объемистый пакет: письма Егора Антоновича Энгельгардта.
Лето "Камчатка" провела в плаваниях по Тихому океану. Федору Матюшкину довелось увидеть острова Алеутской гряды, остров Кадьяк -- первую факторию Российско-Американской компании, Ново-Архангельск -- столицу Русской Америки, Калифорнийский полуостров.
Великий океан был суровой школой для мореплавателя. Матюшкин становился настоящим моряком. Головнин доверил ему обязанности мичмана.
В начале 1819 года Головнин был уже в обратном плавании на пути к родным берегам. Путь пролегал через два океана -- Индийский и Атлантический. Во второй день марта "Камчатка" пересекла Петербургский меридиан, обогнув таким образом земной шар. Миновали мыс Доброй Надежды. В деревянные борта шлюпа снова ударяли волны Атлантики. Еще несколько недель плавания -- и моряки увидели пустынный и скалистый берег; две тысячи миль отделяли остров Св. Елены от Африки, три тысячи миль -- от Америки.
Лишь только "Камчатка" показалась на рейде, как от 74-пушечного британского корабля, стоявшего под контр-адмиральским флагом, отвалила шлюпка. Английский лейтенант объявил Головнину, что его корабль может стать у западного мыса залива и что ночью никто из русских не должен съезжать на берег. С заходом солнца и до зари английская шлюпка дежурила подле "Камчатки".
На острове Св. Елены доживал свой бурный век Наполеон Бонапарт. Дом его в долине Лонгвуд денно и нощно охранялся английскими патрулями. Наполеон казался британцам опасным даже здесь, на заброшенном в океане каменистом клочке земли.
И снова море... В июне 1819 года были на Азорских островах. В июле в ночной мгле перед мореплавателями блеснул огонь Эдистонского маяка: открылись берега Англии. "Камчатка" вошла в европейские воды. Первые дни сентября застали ее в Финском заливе. В предвечерних сумерках 5 сентября "Камчатка" отдала якорь на рейде Кронштадта. Сердце Федора Матюшкина билось сильно и счастливо.

III

Путешествие было окончено. Матюшкину, зачисленному для дальнейшей службы в 21-й флотский экипаж, предоставили отпуск. Он долго бродил по улицам величественного города, видел лицейский флигель в Царском Селе, любовался осенним багрянцем знакомого парка. Егор Антонович и старые друзья встретили Федора с искренней радостью. Потом он уехал в Москву.
Зима 1819 года наступила довольно рано. Бранясь со станционными смотрителями, отнюдь не робевшими при виде мичманского мундира, Матюшкин с трудом добрался до Москвы. Остановился он в доме матери, воспитательницы Екатерининского института благородных девиц. В Москве из лицейских был один Яковлев. С ним Матюшкин провел несколько московских вечеров.
Давно уже минула романтическая пора 1812--1815 годов. Вернулись на родину герои Бородина, освободители Европы, вернулись, прошагав с торжеством под триумфальными арками, на которых начертаны были слова "Награда в отечестве". А в отечестве поджидали их фельдфебель Аракчеев, утрамбованный плац, одурь парадной шагистики, свист шпицрутенов, да каторжные порядки военных поселений. Многие поначалу еще веровали в "благословенного" -- в императора Александра. Тот кочевал за границей, шил себе прусские и австрийские мундиры, произносил либеральные речи. Красивые слова остались словами.
Передовые русские люди хотели видеть родину свободной, а видели ее в кандалах. И они поняли, что "ветхое здание государственного устройства России требует важных изменений".
-- Для того ли мы освободили Европу, чтобы наложить ее цепи на себя? -- рассуждали между собой офицеры. -- Для того ли дали конституцию Франции, чтобы не сметь говорить о ней, и купили кровью первенство между народами, чтобы нас унижали дома?
А в Европе все сильнее задувал ветер революции. Европейский феодализм трещал по швам. В январе 1820 года восстали испанцы, в июле поднялся неаполитанский народ, в августе -- португальский. В марте 1821 года разгорелась борьба в Пьедмонте. Мыслящие русские люди восторженно приветствовали европейских мятежников.
-- Что почта -- то революция! -- восклицал Николай Тургенев.
-- Большая часть молодежи,-- замечал другой современник,-- в восторге от всего, что происходит, и не скрывает своего образа мыслей.
-- Имеет каждый век свою отличительную черту, -- говорил Павел Пестель. -- Нынешний ознаменовывается революционными мыслями. От одного конца Европы до другого видно везде одно и то же... Дух Преобразования заставляет, так сказать, везде умы клокотать....
Умы клокотали. Все громче раздавалось., слово "свобода", все резче осуждалась монархия, все больше становилось рукописных листков с вольными стихами Пушкина... Рождались тайные общества будущих декабристов.
До нас не дошли документы, которые бы свидетельствовали о том, что Матюшкин был в числе деятелей тайных обществ. Но представление о том, что вся жизнь документирована -- ни на чем не основано: бывают события и годы без документов. Вдумываясь в обстоятельства жизни Федора Матюшкина, убеждаешься, что он очень близко примыкал к кругу декабристов. Его юношеские годы прошли в стенах двух таких либеральных учебных заведений, какими были московский университетский пансион и царскосельский лицей. Его ближайшими друзьями были видные декабристы -- Пущин, Вольховский, Кюхельбекер, Батеньков. А ведь это было время, когда участие в деле декабристов многие офицеры почитали за заповедь чести, которая всегда так высоко почиталась Федором Матюшкиным. Вот почему можно думать, что Матюшкин, если и не входил в состав тайных обществ, то несомненно сочувствовал им. И кто поручится, что хмурым декабрьским днем 1825 года не был бы он среди восставших на Сенатской площади, коли б не ушел в море несколькими месяцами ранее!
Зиму 1819--1820 года Матюшкин провел в Москве и Петербурге, жадно впитывая политические новости, засиживаясь допоздна с друзьями.
Но "охота к перемене мест" все чаще овладевала его сердцем. В одном из писем к Егору Антоновичу Матюшкин писал: "Мне не годится жить на берегу: я там сам не свой -- то ли дело на корабле. Боже мой, скоро ли я опять пойду в море...".
В море он не пошел. Весной 1820 года Врангель предложил Матюшкину отправиться вместе с ним в экспедицию к берегам Ледовитого океана. Матюшкин согласился. Сборы были недолгими. Получив подъемные деньги и уложив в чемодан пожитки и книги, Федор отправился в дорогу.
По пути застигла весенняя распутица. Крайне замедляли путешествие разливы рек. Несколько раз в дороге встречали весну и зиму: в Казани зеленели деревья, а на Урале глубокий снег лежал на горных вершинах и в долинах.
В конце мая моряки прибыли в Иркутск. Здесь Матюшкин познакомился с сибирским генерал-губернатором Михаилом Михайловичем Сперанским. Это был человек недюжинный. Сын сельского священника, блестяще закончивший духовную академию, он быстро выделился из среды сверстников широтой кругозора, богатством теоретических познаний и трудолюбием. В 1810 году Сперанский был назначен государственным секретарем. Его попытки провести очень умеренные буржуазные реформы вызвали резкий отпор реакционного дворянства. Падение Сперанского произошло столь же внезапно, как и возвышение: мартовским днем 1812 года Сперанского отправили в ссылку. Прошло несколько лет, и Александр вспомнил о нем. В 1819 году Сперанский был назначен генерал-губернатором Сибири. Врангель и Матюшкин застали Сперанского в начале его сибирской деятельности.
Сперанский вел с Федором долгую беседу о Пушкине, восхищаясь "Русланом и Людмилой", расспрашивал о молодом поэте, о знакомых литераторах.
В доме генерал-губернатора Матюшкину довелось близко сойтись с Гаврилой Батеньковым. Человек обширных познаний, знаток литературы и умнейший собеседник, он сразу же приворожил Матюшкина. Батеньков был участником Отечественной войны и заграничных походов. Из Петербурга его выслали за связь с деятелями тайных обществ. После восстания 1825 года Батеньков был арестован и провел в Алексеевской равелине двадцать лет. Заживо погребенный узник слушал отдаленный бой курантов и писал стихи

Вкушайте, сильные, покой,
Готовьте новые мученья!
Вы не удушите тюрьмой
Надежды сладкой воскресенья.

Всю жизнь Матюшкин хранил к этому человеку сильное и нежное чувство. В феврале 1859 года шестидесятилетний Федор Матюшкин писал амнистированному Гавриле Батенькову: "...любите старца, как Вы любили юношу".

...Участники экспедиции недолго пользовались гостеприимством Иркутска. Узнав о трудностях путешествия по Колымскому краю, Врангель отправил Матюшкина вперед для устройства экспедиционной базы в Нижне-Колымске. Это был "край земли". Почти одиннадцать тысяч верст отделяли его от Иркутска.
Мичман на время стал интендантом и квартирмейстером. Он выстроил над домом "штаб-квартиры" башню для астрономических наблюдений, оборудовал снежный погреб, закупил у местных жителей рыбу -- провиант для людей и собак. Само появление молодого военного моряка в далеком безлюдном крае казалось невероятным. Старожилы сулили ему всякие невзгоды. В пути ему пришлось перенести и голод, и стужу, и жестокие снежные пурги. Но юноша не унывал. До зимы он успел даже съездить в устье Колымы, чтобы собрать там сведения о размерах осеннего лова рыбы.
Ранней весной 1821 года начались исследовательские походы. Врангель отправился к морю, а Матюшкин в местечко Островное на Малом Анюе. Там собиралась ярмарка. Ею и воспользовался Матюшкин, чтобы познакомиться и сблизиться с чукчами -- воинственным народом крайнего северо-востока. Описание этого замечательного похода Ф. П. Врангель впоследствии полностью включил в свое сочинение.
19 марта Матюшкин вернулся в Нижне-Колымск, а 22 вместе с Врангелем снова выступил в поход, на этот раз по льдам Восточно-Сибирского моря, к Медвежьим островам. По описи Матюшкина была составлена карта острова Четырехстолбового. 36 дней продолжалась изнурительная и полная опасностей езда в лабиринте торосов по коварным полыньям. Тщетными были поиски земли, якобы виденной к северу от Медвежьих островов.
Возвращались на базу, когда и сюда на дальний север незаметно подкралась весна. 20 июля Матюшкин с доктором Кибером, казаком и двумя проводниками ушли в путешествие по Большому и Малому Анюю. Семьдесят долгих дней продолжался этот поход. Только позднее время года, беспрерывные метели вынудили путешественников вернуться.
В один из вечеров Матюшкин писал Энгельгардту: "Брр... холодно, холодно. Вообразите себе юрту, низкую, дымную, в углу чувал, где козак на сковороде поджаривает рыбу. В окошке вместо стекол льдины, вместо свечи теплится в черепке рыбий жир... Нещастие делает человека лучшим, я никогда не мог похвалиться сострадательностью, но признаюсь, что теперь делюсь последним с бедным. Только теперь вышла от меня юкагирка, которая принуждена была есть мертвые тела своих детей... последнее свое дитя она с голоду и с жалости сама умертвила. Ужасно. Вы не поверите, Егор Антонович, в каком бедственном положении этот край".
Летом следующего 1822 года Матюшкин производил опись тундры к северо-востоку от Колымы. Оставшееся до зимы время он посвятил исследованию Малого Анюя. На плоту, связанном ивовыми прутьями, в сопровождении доморощенного лоцмана-юкагира Матюшкин совершил труднейшее плавание. Плот не слушался весел, беспрестанно задевал за камни, то вертелся среди реки, то шел кормою вперед, то зарывался в воду на крутых коробах. От толчков люди падали, цеплялись за мокрые бревна, чтобы не свалиться в реку. В поселке Маловетрянном юкагиры уступили путешественникам свой карбас. Но Анюй местами уже покрывался тонким льдом. У острова Русского льды окончательно затерли лодку. Два дня Матюшкин и его спутник прожили в шалаше из шестов и ветвей, покрытых сверху для отепления мхом и снегом. Наконец, стала река. Измученные собаки потащили по льду сани, то и дело проваливаясь и увлекая за собой людей. Только 24 сентября, после 94-дневного отсутствия, Матюшкин вернулся в Колымский острог.
В январе 1823 года начался заключительный, четвертый по счету, поход в Ледовитый океан. Снова жизнь среди торосов, на ледяных полях, ломаемых сжатиями. Путь на север, на поиски неизведанной земли. Какой необычайной энергией и мужеством нужно было обладать, чтобы, пренебрегая смертельными опасностями, преодолевать этот страшный путь.
В июле 1823 года поход закончился. Врангель задержался в Нижне-Колымске для окончания расчетов. Матюшкин отправился в Якутск. Полярная экспедиция завершилась.
В разъездах по тундре, в опасных рейдах по льдам океана незаметно протекли четыре года. Где-то далеко, на другом "конце света", был Петербург, лицей. Иногда после полугодичного странствования оттуда приходили письма. Но они не были радостными: либеральное кокетство Александра I, которым он грешил, в молодости, давно прошло, друзья Матюшкина переживали трудное время:
"...Твоя участь, - читал он энгельгардтовы строки, - правда не завидна, но иногда, право, лучше бы в юрте с юкагиром струганину есть, нежели с Карцевым, Гауеншильдом и Калиничем (преподаватели лицея. -- Ю. Д.) в золотых чертогах есть фазановы пастеты".
"...Князь (министр просвещения реакционер Голицын - Ю. Д.) мною весьма недоволен и, находя, что я весьма дурно воспитываю вверенную мне молодежь, предписал, особым секретным ордером, священнику Кочетову пещись о исправлении воспитанников, об искоренении в них зла и пр." -- сообщал Энгельгардт в другом письме.
"...Куницын (любимый лицеистами свободомыслящий преподаватель -- Ю. Д.) от всех должностей по министерству народного просвещения отставлен и запрещено ему что-либо и где-либо преподавать... а Куницын умел учить и добру -- учил! А люди презрительные во всяком отношении... остаются и награждаются".
Перечитывая эти листки на заснеженных берегах Колымы, Федор Матюшкин с грустью вспоминал "иные берега, иные воды".
Он покидал Сибирь, увозя с собой новые карты, записи о народах почти неизвестных, рисунки неведомой природы. В его дневниках были рассказы о виденном и пережитом, зарисовки северных сияний, словник чуванского и оэдокского языков...
Заслуги Матюшкина в сибирской экспедиции несомненны и значительны. Однако имя его, заслоненное именем Врангеля, долгие годы оставалось в тени.
После четырехлетних странствований Матюшкин вернулся в родные края на обетованную землю. Он совершил подвиг, который по праву выдвигал его в число выдающихся русских географов, исследователей далекой Сибири. Как оценят его труд в Москве, в Петербурге, в родном флоте?
В письмах из Москвы к Энгельгардту Матюшкин, не скрывая горечи, писал:

"О наших будущих наградах -- признаться я с некоторого времени стал ко всему равнодушен -- мне все равно, буду ли капитан-лейтенатом или останусь мичманом -- если я и мало сделал, то по крайней мере столько претерпел, что всякая награда не будет награда.
Кто мне возвратит четыре года жизни? Кто мне возвратит совершенно потерянное и расстроенное здоровье?
Нет, при перемене погоды (у нас опять зима) у меня начались ревматизмы -- в мои лета, в 24 года -- ревматизмы".
(Из письма от 19 марта 1824 года).

"Капитан-лейтенантом меня не делают, эта награда принадлежит барону Врангелю, но мне бы хоть дать старшинство лейтенантского чина с отправления моего в Сибирь, т. е. с марта 1820-го года.
Офицеры, просто на службу едущие, получают эту награду -- а мне отчего отказали?
Ох, этому маркизу, дай ему бог царствие небесное".
(Из постскриптума к письму от 19 марта 1824 года).

"О чинах и наградах ни слова -- что дадут, то и будет -- но надежд мало. Вы знаете, Егор Антонович, как у нас туго во флоте. Скоро ли у нас по флоту будет производство по линии? и попадусь ли я в это число избранных? Через 2 месяца будет 7 лет, как я на службе, 7 лет, как из лицея, а все еще в первом чине -- все еще мичман..."
(Из письма от 2 апреля 1824 года).

Морскому министру маркизу де-Траверсе, бездарному и тщеславному царедворцу, были глубоко чужды и интересы флота, и слава России. Подвиг Матюшкина показался ему такой же никчемной затеей, как и все, что прославляло и возвеличивало государство Российское. Представление о производстве и награде Матюшкину надолго затерялось в министерских канцеляриях...
С сибирскими журналами Матюшкина произошел любопытный эпизод. Весной 1824 года, когда Матюшкин гостил у матери в Москве, к нему однажды явился заезжий англичанин, некий Бекстер. Он предложил Матюшкину пятнадцать тысяч рублей за его сибирские записи. Деньги были большие, а кошелек Матюшкина -- пуст. Но Матюшкин решил, что честному русскому человеку нельзя отдать плоды своего труда в чужие руки. Он решил, что эти плоды принадлежат не ему, Матюшкину, а России. От денег Матюшкин, к явному разочарованию пронырливого англичанина, отказался.

Возвратившись из сибирских странствий, Матюшкин услышал взволнованные разговоры о бурных событиях в Греции. Повсюду говорили о героизме маленького народа, о воскресшей славе древней Эллады. В книжных лавках продавали "Записки полковника Вутье о нынешней войне греков", переведенные Орестом Сомовым, и "Простонародные песни нынешних греков", переведенные Николаем Гнедичем. Многие декламировали наизусть "Военный гимн" Риги, греческого поэта-революционера:

Расторгнем рабство вековое.
Оковы с вый сорвем.
Отмстим отечество святое.
Покрытое стыдом!
К оружию, о, греки, к бою!
Пойдем, за правых -- бог!
И пусть тиранов кровь рекою
Кипит у наших ног!

Русские сердца с горячим сочувствием отнеслись к борьбе греков против турецкого господства.
В середине 1821 года русское правительство порвало дипломатические отношения с Турцией. В воздухе запахло порохом. Англия и Австрия, опасавшиеся русского проникновения на Балканы, призывали греков "прекратить мятеж против султана", "вернуться к долгу верных подданных", "освободиться от гибельного заблуждения" и т. п. Но народ, с оружием в руках отстаивавший свою свободу и независимость, не слушал лицемерных зарубежных политиков. В 1822 году Национальное собрание объявило независимость Греции.
Успехи повстанцев и непреклонная решимость России вмешаться в балканские дела понудили тогдашнего министра иностранных дел Англии лорда Каннинга надеть маску спасителя греков. Каннинг решился на сближение с петербургским кабинетом. Почта из Лондона приносила в невскую столицу уверения в "искренней дружбе", "доверии", "преданности" и "общности интересов".
В апреле 1826 года Англия и Россия подписали протокол, предусматривающий автономию Греции при условии уплаты ежегодной дани Константинополю. Летом следующего года к берегам Мореи подошли русские, английские и французские корабли. Соединенная эскадра вошла в Наваринскую бухту и разгромила стоявший там турецко-египетский флот.
Гром наваринской баталии прокатился над миром, вызвав ликование всех искренних друзей греческой свободы. Раздосадованный британский король, награждая участника Наварина адмирала Кодрингтона, не удержался от восклицания:
-- Я посылаю ему ленту, хотя он заслуживает веревки!..
...Жизнь Федора Матюшкина прошла стороной от событий знаменательных. Так в декабре 1825 года, когда декабристы вышли на Сенатскую площадь, Матюшкин был в кругосветном плавании на шлюпе "Кроткий" под командованием Врангеля. А когда в октябре 1827 года его товарищи сражались в Наваринской бухте, Матюшкин вместе с Врангелем только что благополучно завершили этот дальний вояж. Впоследствии судьба еще раз обманула Матюшкина: много лет прослужив на Черноморском флоте, он был переведен на Балтику в канун Крымской кампании в не смог, таким образом, разделить с черноморцами славу и тяжкий ратный труд Севастопольской обороны.
И все же Матюшкин, хоть и не поспев к Наварину, увидел легендарную Грецию. Летом 1828 года он прибыл на эскадру Логина Петровича Гейдена. Эскадра крейсировала в Средиземное море.
Бриг "Кимон", которым Матюшкин командовал в 1829 году, посетил многие гавани греческого побережья, неоднократно бывал на Мальте. Матюшкин не уставал восхищаться землями Средиземноморья, овеянными мифами античных времен.
На кораблях средиземноморской эскадры служили в то время многие выдающиеся русские моряки, в том числе контр-адмирал Михаил Петрович Лазарев, будущий начальник Матюшкина по Черноморскому флоту, капитан 2 ранга Александр Павлович Авинов, капитан 2 ранга Лука Федорович Богданович. На флагманском 74-пушечном "Азове" плавал Павел Степанович Нахимов.
Годы, проведенные Матюшкиным в кругосветных плаваниях, дали ему богатейшую морскую практику. На Средиземном море он стал обстрелянным боевым офицером. Ему приходилось драться с пиратами, грабившими русские торговые суда, сражаться с турецкими военными кораблями, участвовать в блокаде Дарданелл и Константинополя.
В 1830 году Матюшкин получил в командование бриг "Ахиллес". Вскоре он был, наконец, произведен в капитан-лейтенанты. Радуясь успехам своего любимца, Энгельгардт писал знакомому: "Он (Матюшкин. -- Ю. Д.) наконец произведен в капитан-лейтенанты. Это, как говорят, по флоту самый трудный и важный шаг. Поныне он командовал судном по благосклонности начальников, а впредь будет командовать по законному праву".
Матюшкин пробыл на Средиземном море до осени 1832 года. Потом он вместе с эскадрой ушел в Черное море.

VI

В камине горел огонь. За окном шумели мокрые деревья и низкое сумрачное небо мутилось дождем. Стоял октябрь.
Осенним вечером 1825 года в сельце Михайловском опальный поэт Александр Пушкин написал стихотворение. Он назвал его "19 октября". То была дата лицейской годовщины. В стихотворении есть строки, посвященные Матюшкину:

Сидишь ли ты в кругу своих друзей,
Чужих небес любовник беспокойный?
Иль снова ты проходишь тропик знойный
И вечный лед полуночных морей?
Счастливый путь!.. С лицейского порога
Ты на корабль перешагнул шутя,
И с той поры в морях твоя дорога,
О, волн и бурь любимое дитя!
Ты сохранил в блуждающей судьбе
Прекрасных лет первоначальны нравы:
Лицейский шум, лицейские забавы
Средь бурных волн мечталися тебе.
Ты простирал из-за моря нам руку,
Ты нас одних в младой душе носил
И повторял: на долгую разлуку
Нас тайный рок, быть может, осудил!

Более десяти лет прошло с того времени, как Пушкин написал эти строки. В конце 1836 года Матюшкин был в Петербурге. В доме у Казанского моста на Екатерининском канале после многих лет разлуки он обнял Александра Сергеевича.
Пушкинист Я. К. Грот со слов Матюшкина записал рассказ об этой встрече. "В ноябре 1836 года, -- пишет Грот, -- Пушкин вместе с Матюшкиным был у М. Л. Яковлева в день его рождения; еще тут был князь Эристов, воспитанник второго курса, и больше никого. Пушкин явился последним и был в большом волнении. После обеда они пили шампанское. Вдруг Пушкин вынимает из кармана полученное им анонимное письмо и говорит: "посмотрите, какую мерзость я получил". Яковлев... тотчас обратил внимание на бумагу этого письма и решил, что она иностранная и по высокой пошлине, наложенной на такую бумагу, должна принадлежать какому-нибудь посольству. Пушкин понял всю важность этого указания, стал делать розыски и убедился, что эта бумажка голландского посольства".
Невесело было в тот вечер у Яковлева. Друзья чувствовали, что молодость их минула, каждый пришел на встречу, отягощенный своими заботами. Грустными были застольные песни. А скольких они не досчитались в своем "прекрасном союзе"! Иных уж не было на свете, иные томились в сибирских острогах... В доме у Казанского моста поэт и моряк виделись в последний раз. Вскоре Матюшкин вернулся на Черное море, где на севастопольских верфях достраивался его будущий 44-пушечный фрегат "Браилов". А 14 февраля 1837 года петербургская почта принесла ему весть о гибели Александра Сергеевича.
Матюшкин написал Яковлеву горестные, отчаянные строки:
"Пушкин убит! Яковлев! Как ты это допустил? У какого подлеца поднялась на него рука? Яковлев, Яковлев! Как мог ты это допустить? Наш круг редеет, пора и нам убираться..."
...Флотская служба шла своим чередом. Фрегат "Браилов" участвовал во взятии Туапсе. Затем Матюшкин перешел на корабль, "Варшава" и проплавал на нем добрых десять лет.
Зимою Матюшкин жил на берегу, по соседству с Нахимовым. Любовь к флоту и одинаковый холостяцкий образ жизни сделали их друзьями. Они часто вместе коротали зимние вечера. "Я живу, -- писал Матюшкин одному из балтийских знакомых, -- по-старому -- каждый божий день в хижине и на корабле -- вечером в кругу... (неразборчиво) братцев Нахимова, Стадольского..."
Летом "беспокойный адмирал" Михаил Петрович Лазарев скучать не давал. "...Николай чудотворец носит нас по морям", -- сообщал Матюшкин в другом письме.
Шли годы. Матюшкин не раз ходил к берегам Кавказа, участвовал в стычках с горцами, высаживал десанты.
В одном из писем к своему приятелю (еще по плаванию на "Камчатке") Феопемту Лутковскому Матюшкин писал: "...М. П. Лазарев ходил с нами в море пробовать новые корабли. "Три Святителя" и "Три иерарха" -- хорошие корабли, и каждой из них отвечает за трех, но моя старуха "Варшава" -- держится лучше, чем "Три Святителя", несет лучше паруса... Скучно становится в Черном... Лета идут, не знаю как Вы, а я старею... Люблю нашу службу, хоть признаться, впереди ничего не видать! Бригада, бригадное счастье, бригадные ревматизмы..."

VII

В 1849 году в чине контр-адмирала Матюшкин был переведен на Балтику. Во время войны Дании с Гольштинией он блокировал тремя русскими кораблями Кильский залив.
В 1851 году Матюшкин сошел с корабля. После 34 лет почти беспрерывных походов закончилась его практическая служба на море. Он поселился в Петербурге. С той поры Матюшкин занимал высшие должности в морском ведомстве. Во время Восточной войны 1853--1854 гг. он на короткий срок вновь получил строевое назначение -- исправляющим должности главного командира и военного губернатора военно-морской базы Свеаборг, которая подверглась жестокой бомбардировке англо-французского флота. В 1867 году друзья поздравили его полным адмиралом.
Адмиральские орлы были честно заслужены им. Пред сильными мира Матюшкин за свою долгую жизнь ни разу не склонил головы. Он был скромным, незаметным, но неутомимым тружеником флота. В числе немногих он осмеливался открыто восставать против бездарного и надменного Меншикова, вершителя флотских дел. А ведь князь Меншиков пользовался особым расположением Николая I, осыпан был всеми милостями и занимал при дворе высокое положение.
"Рассказывают, -- доносил Меншикову один из его прихлебателей, -- будто бы ваша светлость своим управлением погубили Балтийский флот, и что если и делается что-либо хорошее в Черном море, то сим обязаны Лазареву, а в настоящее время Корнилову и Нахимову. Сии клеветы... довольно сильно распущены в публике. В числе главных деятелей по этой части находится Матюшкин".
Восемнадцать последних лет своей жизни Матюшкин прожил в Демутовой гостинице, в той самой, где встретил некогда Василия Львовича Пушкина с племянником Александром.
Летом одинокий старик уезжал на дачу в Бологое. Опираясь на палку, он бродил в запущенном парке и слушал переплеск озерной воды.
Один за другим уходили "под гробовые своды" его бывшие лицейские друзья. Он пережил почти всех, кого любил великий поэт.
Когда-то Пушкин, заглядывая в будущее, пытался угадать:

Кому из нас под старость день лицея
Торжествовать придется одному?

Тому, на кого падет жребий судьбы, искренно сочувствовал Пушкин:

Несчастный друг. Средь новых поколений
Докучный гость, и лишний, и чужой
Он вспомнит нас и дни соединений,
Закрыв глаза дрожащею рукой.

Жребий этот пал на Матюшкина. Он скончался сентябрьским днем 1872 года на семьдесят четвертом году от роду. Старый слуга, отставной матрос Андрей Романов, схоронил его на Смоленском кладбище...

Поделиться915-11-2019 13:17:19

Автор: AWL
Site Admin
Зарегистрирован: 12-12-2010
Сообщений: 45633

МАТЮШКИН Фёдор Фёдорович
(1799-1872)

Ф.Ф. Матюшкин Русский адмирал, лицейский друг и товарищ А.С. Пушкина.

Ф.Ф. Матюшкин родился 10 (21) июля 1799 года в Штутгарте (Германия), где его отец, Фёдор Иванович, состоял чиновником министерства иностранных дел в ранге надворного советника (с 1801 года) при русском посольстве. Сохранились датированные 1799 годом донесения Фёдора Матюшкина-старшего о передвижении войск во время итальянского и швейцарского походов русской армии, о взятии А.В. Суворовым Чёртового моста. В Штутгарте не было русской церкви, и мальчика крестили по лютеранскому обычаю. Вскоре мать оставила сына на попечение отца и уехала в Россию наставницей в Московский Екатерининский институт. Детство Матюшкина не было счастливым. Его отец скончался ещё в Германии. После этого мать забрала 10-летнего мальчика и поместила его в Благородный пансион при Московском университете, где он и получил начальное образование. Благодаря покровительству императрицы Марии Фёдоровны Матюшкина допустили к экзаменам в только что основанный Царскосельский лицей, в который разрешено было принимать только детей из знатных дворянских семей. Московский пансион послал в лицей семерых своих лучших учеников (Вольховский, Яковлев и др.). В их числе был Фёдор Матюшкин. В 1811 году, после успешной сдачи экзамена 12-летний Матюшкин стал лицеистом первого, как его потом называли «пушкинского» набора.

Будущие лицеисты остановились в номерах Демутовой гостиницы. В той же гостинице жил их московский знакомый – поэт Василий Львович Пушкин со своим племянником Александром. Дядя тоже привёз его в лицей. Осенью начались занятия. После лекций в лицее увлекались сочинительством, рукописными журналами, театральными постановками. Добродушный, с мягким характером, но твёрдой волей, Матюшкин сразу вызвал симпатию и товарищей, и педагогов. Его прекрасные дарования, любовь к чтению, живое воображение, прилежание отмечали все наставники. Преподаватель российской словесности Н.Ф. Кошанский писал о Матюшкине: "Одарён счастливыми способностями, его старание и прилежание происходят совершенно от чувства собственной пользы". Его интерес к истории и географии преобладал над прочими. Адъютант-профессор географии, всеобщей и российской истории Иван Кайданов дал такой отзыв о нём: «Весьма прилежен. Уроки всегда слушает с великим вниманием и по всему приметно оказывает очень хорошие успехи». При всей живости своего характера он оставался скромен в поведении. Профессор А.П. Куницын говорил о Матюшкине, что он «с размышлением», это была немалая похвала в устах педагога. В официальном табеле, составляемом на каждого из выпускников, о Матюшкине сказано: «Весьма благонравен, при всей пылкости вежлив, искренен, добродушен, чувствителен; иногда гневен, но без грубости».

Мать Ф.Матюшкина Анна Богдановна жила в Москве и, не имея никаких капиталов, работала в должности классной дамы в Екатерининском институте для благородных девиц. За все 6 лет обучения мать ни разу не смогла навестить сына, и в дни, когда товарищей навещали родные или сами они разъезжались на вакации, Матюшкин чувствовал себя осиротевшим. Возможно поэтому его в Лицее называли ласково: «Федернелька», переиначивая на немецкий лад русское «Феденька, Федорушка».

С первых же дней все в Лицее приметили в Матюшкине ничем не объяснимую страстную любовь к морю, хотя тот, по собственному признанию, никогда не плавал на корабле. По-видимому, в этой любви был повинен и Александр Пушкин, который увлекал Фёдора своим поэтическим воображением, рисуя невиданные дальние страны. Некоторые пушкинисты полагают, что именно Пушкин заронил в сердце своего однокашника мечту о море. Специально для Матюшкина в Лицее выписывались книги по географии и мореплаванию. За любовь к морю, в Лицее он получил ещё одно прозвище "Плыть хочется". Невысокий, крепкого сложения, с добрым, открытым лицом, внутренне собранный, с твёрдым намерением быть только моряком, Ф.Матюшкин особенно полюбился второму директору Лицея – Е.А. Энгельгардту. Чуткий педагог понимал, что Матюшкин в Лицее "как сирота": его отец умер рано, а мать не имела возможности навещать сына. Когда к воспитанникам приезжали родители, Энгельгардт уводил Матюшкина к себе. Живой и добрый нрав юноши снискал любовь всех домочадцев директора. Фёдор особенно чувствовал братскую связь с товарищами по Лицею. Дружба с Иваном Пущиным, Владимиром Вольховским, Вильгельмом Кюхельбекером, Михаилом Яковлевым и особенно с Александром Пушкиным приобрела для него большое значение. Фёдор вошёл в тот "братский союз", который не раз славила лира Пушкина.

Когда началась Отечественная война и мимо Царского Села шли войска, воспитанники с тоской и завистью провожали тех, кому выпало счастье сражаться за Отечество. Потом они услышали вести о пожаре Москвы и, наконец, заговорили о наступлении Кутузова, о бегстве Наполеона, о сражениях на полях Европы. Это было время побед и ликований. Лицеисты жили реляциями и политикой. "Газетная комната, – писал Пущин, – в часы, свободные от классов, никогда не была пуста: читались наперерыв русские и иностранные журналы при неумолкаемых толках и прениях". В комнате Фёдора Матюшкина допоздна горел свет. Он читал до тех пор, пока дежурный гувернёр не задувал свечу. Учился Матюшкин старательно. Распределяя лицеистов по степени знания русского языка, воспитатель пометил Матюшкина пятнадцатым, а Александра Пушкина, как это ни курьёзно, шестнадцатым. Однажды Матюшкин объявил Е.А. Энгельгардту своё желание стать моряком. Директор, знавший Головнина и Крузенштерна, обещал помочь ему.

Летом 1817 года состоялся выпуск. Из Лицея Матюшкин был выпущен на гражданскую службу коллежским секретарём. Директор лицея Е.А. Энгельгардт, как и обещал, приложил все усилия, чтобы помочь ему в осуществлении мечты стать мореплавателем. При содействии Министерства народного просвещения Энгельгардт помог Матюшкину войти волонтёром в состав команды шлюпа «Камчатка», который под командованием В.М. Головнина отправлялся в двухлетнее кругосветное плавание с заходом на Камчатку и в Русскую Америку. Попасть на корабль к строгому и требовательному Головнину считалось большой честью даже для заслуженных морских офицеров. Всё решила личная встреча с Головниным, к которому Матюшкин пришёл с рекомендательным письмом от Энгельгардта. Прочитав письмо, Головнин сказал: «Вот вас рекомендуют, а дорогой не помрёте? И скучно, доложу вам, будет, и тошнить станет от качки: пожелтеете, аппетита лишитесь, а чего ради?» И после паузы добавил: «Не испугал? Ну, короче скажу: чуть что – в Англии высажу. Поручений пока никаких вам не даю». Так исполнилась заветная мечта Матюшкина стать моряком. Его приняли волонтёром с последующим зачислением в мичманы, «если к тому стараниями его представится возможность».

Вильгельм Кюхельбекер, обрадованный за друга, что сбылись его мечты, обратился к нему с посланием в стихах. В журнале "Сын отечества", где стихотворение было опубликовано, оно имело примечание: "Воспитаннику Императорского Царскосельского Лицея, отправляющемуся ныне в путешествие кругом света со знаменитым мореплавателем нашим Василием Михайловичем Головниным на корабле "Камчатка". Стихотворение "К Матюшкину" Кюхельбекер считал впоследствии одним из лучших своих юношеских произведений:

Скоро, Матюшкин, с тобой разлучит нас шумное море:
Челн окрыленный помчит счастье твоё по волнам!
Но не забудешь друзей! Нашей мольбою храним,
Ты не нарушишь обетов святых о, Матюшкин! В отчизну
Прежнюю к братьям любовь с прежней душой принесёшь!

Перед отправкой в кругосветное плавание Матюшкин получил отпуск и поехал к матери. "Я отправился, – пишет Матюшкин, – в дорогу. Прощаясь с местом, где я, может быть, провёл счастливейшее время жизни, я не мог удержаться от слёз. Хотя я ехал в Москву, хотя я ехал к любимой мною матери, которую не видел шесть добрых лет, но я не радовался: какая-то непонятная грусть тяготила меня; мне казалось, что я оставляю Царское Село против воли, по принуждению. Из Ижоры я спешил как можно скорее, чтобы, признаюсь, мне не возвратиться назад..."

Матюшкин-лицеист 26 июля 1817 года в своём дневнике Матюшкин записал, что наконец сбылись его мечты, коими его воображение питалось несколько лет. Дневник этот, по словам Ф.Матюшкина, он "собирался вести по совету и плану Пушкина", который дал "длинные наставления, как вести журнал путешествия". Так, в июльский день 1817 года из Кронштадта в далёкое плавание ушёл военный шлюп "Камчатка", под командованием знаменитого мореплавателя В.М. Головнина. Экспедиции предстояло доставить в Петропавловск-Камчатский военные грузы и произвести в Тихом океане гидрографические работы. Кроме того, Головнину поручалось расследовать деятельность чиновников Российско-Американской компании, притеснявших туземцев. С первых дней плавания оказалось, что Головнин был прав и Матюшкин подвержен морской болезни. Однако Матюшкин заверил капитана, что всё перетерпит, и об уходе с корабля не может быть и речи. Матюшкин не только преодолел болезнь. Он остро ощущал незнание морского дела, но упорно учился, выполняя самые трудные задания. Смелость, выносливость и исполнительность Матюшкина снискали ему доверие и симпатию капитана В.М. Головнина.

В сентябре 1817 года корабль прибыл в Портсмут. Вместе с Головниным Матюшкин посетил Лондон. Плавание от Великобритании до Южной Америки было долгим и утомительным. Дорогой "Камчатка" изведала жестокий шторм. Матюшкин писал: "Огненные хляби, разверзающиеся перед нами, казались готовыми поглотить нас..." Но 5 ноября они благополучно достигли Рио-де-Жанейро и пробыли там до 23 ноября. Новый 1818 год застал корабль у мыса Горн. Лишь в мае корабль прибыл на Камчатку. В Петропавловске Фёдору Матюшкину вручили объёмистый пакет: письма Егора Антоновича Энгельгардта. Лето "Камчатка" провела в плаваниях по Тихому океану. Фёдору Матюшкину довелось увидеть Алеутские острова, остров Кадьяк – первую факторию Российско-Американской компании, Ново-Архангельск – столицу Русской Америки, Калифорнийский полуостров.

На борту «Камчатки» Фёдор Матюшкин познакомился с будущими выдающимися мореплавателями и учёными – молодыми мичманами Ф.П. Литке и Ф.П. Врангелем. Дружбу с ними он сохранил на долгие годы. Плавание много дало Матюшкину. Он стал опытным, закалённым, профессиональным моряком. На Камчатке и в Русской Америке Головнин поручал ему поездки для ознакомления с бытом и нравами местных жителей. Дружеские отношения установились у Матюшкина с правителем Камчатки знаменитым П.И. Рикордом и его женой Людмилой Ивановной. В начале 1819 года Головнин был уже в обратном плавании на пути к родным берегам. Путь пролегал через два океана – Индийский и Атлантический. 2 марта "Камчатка" пересекла Петербургский меридиан, обогнув таким образом земной шар. Миновали мыс Доброй Надежды, а ещё через несколько недель прибыли на скалистый остров Св. Елены, где под круглосуточной охраной британцев доживал свой бурный век Наполеон Бонапарт. В июне 1819 года были на Азорских островах. В июле перед мореплавателями открылись берега Англии, вечером 5 сентября "Камчатка" отдала якорь на рейде Кронштадта.

По окончании плавания Головнин представил Матюшкина вместе с другими офицерами к награде. Однако морское ведомство отклонило это представление, ссылаясь на то, что Матюшкин не являлся морским офицером. Несмотря на прекрасный отзыв Головнина, официальное решение о зачислении его на флот в чине мичмана было принято только в декабре 1819 года. Понимая несправедливость отказа морского ведомства, В.М. Головнин вместе с Е.А. Энгельгардтом лишь в феврале 1820 года добились того, что Фёдор Матюшкин получил орден Св. Анны 3-й степени, который к тому времени уже получили все его товарищи. Но и без ордена Матюшкин с полным правом мог сказать о себе то же самое, что говорил позже Литке: «В начале похода я не имел никакого представления о службе: воротился же настоящим моряком, но моряком школы Головнина». В конце 1819 года Ф.Матюшкину, зачисленному в 21-й флотский экипаж, предоставили отпуск. Он уехал в Москву, увидел мать, лицейских товарищей, Пушкина. Зиму 1819-1820 года Матюшкин провёл в Москве и Петербурге, но "охота к перемене мест" всё чаще овладевала им. В одном из писем к Энгельгардту Матюшкин писал: "Мне не годится жить на берегу: я там сам не свой – то ли дело на корабле. Боже мой, скоро ли я опять пойду в море..." Но в море он не пошёл. Весной 1820 года лейтенант барон Ф.П. Врангель предложил Матюшкину отправиться вместе с ним в экспедицию к берегам Ледовитого океана, для описи побережья Сибири к востоку от Колымы. Кроме того, необходимо было исследовать район к северу от побережья с целью поисков земли, известной по рассказам местных жителей. Матюшкин согласился и вскоре уже отправился в дорогу.

Экспедиция отправилась из Петербурга в конце марта 1820 года и через 10 дней прибыла в Москву. Преодолевая весеннюю распутицу и разливы рек, в конце мая моряки прибыли в Иркутск, проделав путь из Москвы до Иркутска длиной 5317 вёрст. В Томске Матюшкин останавливался у своего лицейского товарища А.Д. Илличевского. В Иркутске Врангель и Матюшкин были представлены сибирскому генерал-губернатору М.М. Сперанскому, принявшему деятельное участие в организации экспедиции. Это была трудная экспедиция. Узнав о трудностях путешествия по Колымскому краю, Врангель отправил Матюшкина вперёд для устройства экспедиционной базы в Нижнеколымске. Матюшкин выехал на север раньше основной части экспедиции, но прибыв в Нижнеколымск обнаружил, что местные власти ничего не сделали из того, что было им предписано, поставив экспедицию в крайне тяжёлое положение. Лишь стараниями мичмана Матюшкина, ставшего на время интендантом и квартирмейстером, начали строительство “обсерватории” для астрономических наблюдений, оборудовали "штаб-квартиру" и снежный погреб. Сам он выехал к устью Колымы для закупки у местных жителей рыбы – провианта для людей и собак.

В ноябре 1820 года после восьмимесячного пути через Сибирь участники экспедиции добрались до Нижнеколымска. Ранней весной 1821 года начались исследовательские походы. Завершив подготовку, Врангель, Козьмин и три казака отправились вдоль побережья к Чаунской губе, от устья Колымы на восток к Шелагскому мысу. Они должны были решить одну из задач экспедиции – установить существует ли здесь перешеек между Азией и Америкой, как утверждали некоторые географы. Сам же Матюшкин отправился в село Островное на реке Малый Анюй, где должен был встретиться со старейшинами-чукчами и расспросить их о предполагаемой к северу от устья Колымы неизвестной земле. Решение этого вопроса было второй основной задачей экспедиции. Один из старейшин нарисовал на снегу остров к северо-востоку от мыса Шелагского.

Вернувшись в Нижнеколымск 19 марта, Матюшкин 22 марта вместе с Врангелем снова выступил в поход, на этот раз по льдам Восточно-Сибирского моря к северу, к Медвежьим островам для разрешения загадки «Земли Андреева». Преодолевая гряды торосов, глубокие расщелины между ними, путешественники за 36 дней удалились на 215 км от берега и, не встретив новых земель, вынуждены были повернуть обратно и заняться описанием Медвежьих островов. По описи Матюшкина была составлена карта острова Четырёхстолбового. Летом 1821 года экспедиция обследовала Колымский регион, отряд Матюшкина провёл описание Большого Анюя, правого притока Колымы. 20 июля Ф.Ф. Матюшкин с доктором Кибером, казаком и двумя проводниками ушли в путешествие по Большому и Малому Анюю. Семьдесят дней продолжался этот поход. Только позднее время года, беспрерывные метели вынудили путешественников вернуться. В один из вечеров Матюшкин писал Энгельгардту: "Брр... холодно. Вообразите себе юрту, низкую, дымную, в углу чувал, где козак на сковороде поджаривает рыбу. В окошке вместо стёкол льдины, вместо свечи теплится в черепке рыбий жир... Несчастие делает человека лучше, я никогда не мог похвалиться сострадательностью, но признаюсь, что теперь делюсь последним с бедным. Только теперь вышла от меня юкагирка, которая принуждена была есть мёртвые тела своих детей... последнее своё дитя она с голоду и с жалости сама умертвила. Ужасно. Вы не поверите, в каком бедственном положении этот край".

Третий поход по льду был предпринят весной 1822 года от мыса Большой Баранов, восточнее устья Колымы. Им удалось пройти на север от берега более чем на 250 км, достигнув 72°02′ северной широты, откуда они были вынуждены повернуть назад, встретив открытое море. После 46-дневного скитания по льдам в мае они вернулись в Нижнеколымск. Оставшееся до зимы время Матюшкин посвятил исследованию реки Малый Анюй. На плоту, связанном ивовыми прутьями, в сопровождении лоцмана-юкагира Матюшкин совершил труднейшее плавание. Плот не слушался вёсел, задевал за камни, то вертелся среди реки, то шёл кормою вперёд, то зарывался в воду. От толчков люди падали, цеплялись за мокрые брёвна, чтобы не свалиться в реку. Анюй местами уже покрывался тонким льдом. У острова Русского льды окончательно затёрли плот. Два дня Матюшкин и его спутники прожили в шалаше из шестов и ветвей, покрытых сверху для отепления мхом и снегом. Когда стала река, измученные собаки потащили по льду сани, то и дело проваливаясь и увлекая за собой людей. Только 24 сентября, после 94-дневного отсутствия, Ф.Ф. Матюшкин вернулся в Колымский острог.

В январе 1823 года начался последний, четвёртый по счёту, поход в Ледовитый океан, теперь от мыса Шелагский. Матюшкин в нём не участвовал. Перед ним была поставлена задача описи побережья от Чаунской губы до мыса Северный (ныне Шмидта). Отряд Матюшкина и отряд Врангеля, возвращавшийся из похода на север, встретились на побережье, и эта встреча была поистине спасительной для Врангеля. Они чудом уцелели, попав на дрейфующий лёд, но потеряли почти всё своё продовольствие, а до ближайшего склада оставалось 360 вёрст. Во время похода Матюшкин вновь встречался с чукотскими старейшинами, которые сообщили ему, что гористая земля хорошо видна летом к северу от мыса Якан, находящегося на 176°32′ восточной долготы. Путешественники, прибыв на мыс Якан, долго всматривались на север, но земли не увидели. Спустя 25 лет эта земля была открыта американским капитаном Г.Келлеттом, а в 1867 году американский китобой Т.Лонг назвал эту землю «Землёй Врангеля». Матюшкин был обрадован честностью американца, но с таким же правом она могла называться «Землёй Матюшкина». В то время, когда Матюшкин находился у берегов Ледовитого океана, А.С. Пушкин писал:

Завидую тебе, питомец моря смелый,
Под сенью парусов и в бурях поседелый!
Спокойной пристани давно ли ты достиг –
Давно ли тишины вкусил отрадный миг –
И вновь тебя зовут заманчивые волны.
Дай руку – в нас сердца единой страстью полны.

В разъездах по тундре, походах по льдам океана прошли четыре года. Иногда Матюшкин получал тревожные письма лицейских товарищей, педагогов. "...Твоя участь, – писал ему Е.А. Энгельгардт, – правда не завидна, но иногда, право, лучше бы в юрте с юкагиром струганину есть, нежели с Карцевым, Гауеншильдом и Калиничем (преподаватели лицея) в золотых чертогах есть фазановы пастеты". В 1823 году пришло предписание Адмиралтейств-коллегии закончить экспедицию. По её результатам Врангель опубликовал книгу, в которую вошли два отчёта Матюшкина о поездках к берегам рек Большой и Малый Анюй и по тундре к востоку от Колымы, с описанием местностей и нравов жителей. Высоко оценив заслуги Ф.Ф. Матюшкина, начальник экспедиции Ф.П. Врангель назвал один из описанных им мысов (69°43'50'' северной широты и 170°47' восточной долготы) в Чаунской губе Восточно-Сибирского моря мысом Матюшкина. Позднее именем Матюшкина была названа гора на острове Врангеля в Чукотском море.

Он покидал Сибирь, увозя с собой новые карты, записи о народах почти неизвестных, рисунки неведомой природы. В его дневниках были рассказы о виденном и пережитом, зарисовки северных сияний, словарь чуванского и оздокского языков... Пушкин не раз советовал Матюшкину взяться за написание книги. Годы, проведённые на севере, Матюшкин и сам считал самыми выдающимися в его жизни, но книгу так и не написал, а его имя, заслонённое именем Врангеля, долгие годы оставалось в тени. После отпуска Фёдор вернулся к месту своей службы в Кронштадт. Он находился в подавленном состоянии: не ладилось дело с производством в следующий офицерский чин, грустно было сознавать, что все успехи экспедиции приписаны одному Врангелю. Подвиг, который по праву выдвигал его в число выдающихся русских географов, исследователей Сибири, остался незамеченным. Весной 1824 года в письмах к Энгельгардту Матюшкин, не скрывая горечи, писал: "О чинах и наградах ни слова – что дадут, то и будет – но надежд мало. Вы знаете, Егор Антонович, как у нас туго во флоте. Скоро ли у нас по флоту будет производство по линии? и попадусь ли я в это число избранных? Через 2 месяца будет 7 лет, как я на службе, а всё ещё в первом чине – всё ещё мичман... О наших будущих наградах – признаться я с некоторого времени стал ко всему равнодушен – мне всё равно, буду ли капитан-лейтенантом или останусь мичманом – если я и мало сделал, то по крайней мере столько претерпел, что всякая награда не будет награда… Кто мне возвратит четыре года жизни? Кто мне возвратит потерянное и расстроенное здоровье? При перемене погоды у меня начались ревматизмы – в мои лета, в 24 года – ревматизмы".

И всё же Матюшкина тянуло в море. Его недавний командир и начальник по экспедиции Ф.П. Врангель грустил о том, что ему не удалось найти ту землю, которую они искали четыре года. Выручил адмирал Головнин, предложивший Врангелю кругосветное путешествие на военном транспорте «Кроткий» к берегам Камчатки: «Берите с собой Матюшкина. И дай бог вам прославить отечество новым вояжем». Матюшкин получил приглашение Врангеля почти одновременно с долгожданным известием о производстве его в лейтенанты и 25 августа 1825 года отправился в новое кругосветное плавание на военном транспорте "Кроткий", под начальством Ф.П. Врангеля. Как благословение прозвучали обращённые к Фёдору Матюшкину слова Пушкина, написанные им в Михайловском в дорогой для них день основания Лицея ("19 октября 1825 года"):

Сидишь ли ты в кругу своих друзей,
Чужих небес любовник беспокойный?
Иль снова ты проходишь тропик знойный
И вечный лёд полунощных морей?
Счастливый путь! С лицейского порога
Ты на корабль перешагнул шутя,
И с той поры в морях твоя дорога,
О, волн и бурь любимое дитя!
Ты сохранил в блуждающей судьбе
Прекрасных лет первоначальны нравы:
Лицейский шум, лицейские забавы
Средь бурных волн мечталися тебе,
Ты простирал нам из-за моря руку,
Ты нас одних в младой душе носил
И повторял: "На долгую разлуку
Нас тайный рок, быть может, осудил!"

В 1827 году, после плавания на «Кротком» пути Матюшкина и Врангеля разошлись. Десять лет совместных экспедиций не сделали близкими этих очень разных людей. Тем не менее, до конца своих дней они поддерживали добрые отношения и вели переписку. Возвращение Матюшкина на родину было горестным. Его лицейские друзья И.И. Пущин и В.К. Кюхельбекер 14 декабря 1825 года вышли на Сенатскую площадь. Состоял в Союзе благоденствия и участвовал в совещаниях "северян" лицеист первого выпуска В.Д. Вольховский. Многих его товарищей осудили за участие в восстании. Судьба спасла Матюшкина; несмотря на то, что документов о его связи с декабристами обнаружить не удалось, в его симпатиях к восставшим нет сомнений. В письме к Энгельгардту Матюшкин, узнавший о восстании 14 декабря и участии в нём своих друзей, писал: "Егор Антонович! Верится ли мне? Пущин! Кюхельбекер! Кюхельбекер может быть; несмотря на его доброе сердце, он был несчастен. Он много терпел, всё ему наскучило в жизни, он думал, что везде видит злодеев, везде зло. Он – фанатик, он мог на всё решиться, и всё в одно мгновенье. Но Пущин. Нет, Пущин не может быть преступником. Я за него отвечаю. Он взят по подозрению, и по пустому подозрению..." Боль за лицейских друзей, стремление спасти их – вот основная мысль этого письма. Но, с другой стороны, оно свидетельствует о том, что Матюшкин не был декабристом и ничего не знал о тайных обществах. В любом случае, участвовать в этих событиях Матюшкину не пришлось. 14 декабря 1825 года он находился на транспорте "Кроткий" у берегов Бразилии.

Летом 1828 года Ф.Ф. Матюшкин был переведён на Черноморский флот и прибыл в эскадру адмирала графа Л.П. Гейдена. С началом русско-турецкой войны 1828-1829 годов эскадра крейсировала в Средиземном море, а Матюшкин, командуя различными военными кораблями, в качестве вахтенного начальника участвовал с эскадрой Гейдена в блокаде Дарданелл. Бриг "Кимон", которым Матюшкин командовал в 1829 году, посетил многие гавани греческого побережья, неоднократно бывал на Мальте. На кораблях средиземноморской эскадры служили в то время многие выдающиеся моряки, в том числе контр-адмирал М.П. Лазарев, будущий начальник Матюшкина по Черноморскому флоту, капитан 2 ранга А.П. Авинов, капитан 2 ранга Л.Ф. Богданович. На флагманском 74-пушечном "Азове" плавал П.С. Нахимов. В декабре 1829 года Ф.Матюшкина назначили командиром брига "Ахиллес". За "неподражаемое мужество и храбрость против мятежников" во время греческого восстания он в 1829 году был награждён орденом Св. Владимира 4-й степени и произведён в капитан-лейтенанты. Радуясь успехам своего любимца, Энгельгардт писал знакомому: "Матюшкин, наконец, произведён в капитан-лейтенанты. Это, как говорят, самый важный шаг. Поныне он командовал судном по благосклонности начальников, а впредь будет командовать по законному праву".

30 июня 1831 года Ф.Ф. Матюшкин, в чине капитан-лейтенанта, командуя бригом «Ахиллес», в сражении с идриотами острова Парос, отличился при атаке корвета «Специя», взорванного им под огнём береговых батарей; за этот подвиг ему был пожалован бант к ордену св. Владимира 4-й степени. 16 декабря 1831 года он за проведение 18 морских кампаний был награждён орденом св. Георгия 4-й степени (№ 4615 по кавалерскому списку Григоровича – Степанова). Матюшкин пробыл на Средиземном море до осени 1832 года, а потом он вместе с эскадрой ушёл в Чёрное море. До 1833 года Матюшкин служил на кораблях Черноморского флота, участвовавших в военных действиях на стороне Греции против Турецкой империи. Вернувшись в 1834 году в Кронштадт, он некоторое время командовал фрегатом «Амфитрида», но в 1835 году снова вернулся на Черноморский флот, где прослужил почти 15 лет.

В 1837-1838 годах капитан-лейтенант Матюшкин командовал фрегатом «Браилов», который крейсировал у кавказского побережья, неоднократно перевозил десантные отряды и принимал деятельное участие в боях против горцев; в 1838 году он отличился при взятии Туапсе и Шапсухо и за отличие был произведён в капитаны 2-го ранга. Затем Матюшкин перешёл на корабль, "Варшава" и проплавал на нём добрых десять лет. В 1840 году он был произведён в капитаны 1-го ранга, а в 1849 году – в контр-адмиралы.

Осенью 1836 года Ф.Ф. Матюшкин, служивший на Черноморском флоте, приехал в Петербург и 8 ноября в доме бывшего лицеиста М.Л. Яковлева у Казанского моста на Екатерининском канале после многих лет разлуки обнял Александра Пушкина. Пушкинист Я.К. Грот со слов Матюшкина рассказал об этой встрече. "В ноябре 1836 года, – пишет Грот, – Пушкин вместе с Матюшкиным был у М.Л. Яковлева в день его рождения. Пушкин явился последним и был в большом волнении. После обеда они пили шампанское. Вдруг Пушкин вынимает из кармана полученное им анонимное письмо и говорит: "посмотрите, какую мерзость я получил". Яковлев обратил внимание на бумагу этого письма и решил, что она иностранная и по высокой пошлине, наложенной на такую бумагу, должна принадлежать какому-нибудь посольству. Пушкин понял важность этого указания, начал розыски и убедился, что эта бумажка голландского посольства". В доме у Казанского моста поэт и моряк виделись в последний раз. Вскоре Матюшкин вернулся на Чёрное море, где на севастопольских верфях достраивался его будущий 44-пушечный фрегат "Браилов". А 14 февраля 1837 года почта принесла ему в Севастополь весть о гибели А.С. Пушкина. В письме Матюшкина к М.Л. Яковлеву (от 14 февраля 1837 года) слышен крик отчаяния: "Пушкин убит! Яковлев! Как ты это допустил? У какого подлеца поднялась на него рука? Яковлев! Яковлев! Как ты мог это допустить?.. Наш круг редеет, пора и нам убираться..." Матюшкин всегда любил Пушкина и как великого поэта, и как друга. В нарушение устава он приказал на «Браилове» дать траурный залп из всех орудий.

Зимой Матюшкин жил на берегу, по соседству с Нахимовым. Любовь к флоту и холостяцкий образ жизни сделали их друзьями. Они часто вместе коротали зимние вечера. Одному из своих знакомых Матюшкин писал: "Я живу по-старому – каждый божий день в хижине и на корабле – вечером в кругу братцев Нахимова, Стадольского..." В письме к своему приятелю по плаванию на "Камчатке" Ф.Лутковскому Матюшкин писал: "М.П. Лазарев ходил с нами в море пробовать новые корабли. "Три Святителя" и "Три иерарха" – хорошие корабли, но моя старуха "Варшава" держится лучше, чем "Три Святителя", несёт лучше паруса... Скучно становится в Чёрном... Лета идут, не знаю как Вы, а я старею... Люблю нашу службу, хоть признаться, впереди ничего не видать! Бригада, бригадное счастье, бригадные ревматизмы..."

Около 15 лет прослужил Ф.Ф. Матюшкин на Черноморском флоте, а в 1849 году в чине контр-адмирала был переведён на Балтику и назначен командиром 3-й бригады 3-й дивизии Балтийского флота. В 1850-1851 годах во время войны Дании с Голштинией он успешно блокировал тремя русскими кораблями Кильский залив. За это в 1851 году Матюшкин был награждён орденом св. Владимира 3-й степени. Этим плаванием окончилась строевая деятельность Матюшкина. Он поселился в Петербурге, но из флота не ушёл, занимая с 1852 года различные посты в морском министерстве. Назначенный тогда же вице-директором инспекторского департамента, он посвятил себя административной деятельности: участвовал в составлении нового морского устава, состоял членом морского генерал-аудиториата, цензором от морского министерства, членом разных комитетов и с 1858 года председателем Морского учёного комитета.

Во время Крымской войны 1853-1856 годов основные военные действия развернулись на Чёрном море. Но английский флот двинулся к балтийским берегам России, к Кронштадту, Петербургу, Свеаборгу. В 1854 году руководить оборонными работами морской базы в Свеаборге стал контр-адмирал и бригадный командир Ф.Ф. Матюшкин, назначенный военным губернатором крепости и главным командиром Свеаборгского порта. Энергия, талант Матюшкина ярко проявились в организации оборонительных работ. Английская эскадра, вошедшая в Финский залив летом 1855 года, в течение 45 часов жестоко бомбардировала крепость, но Свеаборг не сдался. Англичане вынуждены были прекратить военные действия на Балтике. Поражение в Крымской войне тяжело подействовало на Матюшкина, тем более что его друзья Корнилов, Истомин, Нахимов героически погибли, обороняя Севастополь. После окончания Крымской войны 26 августа 1856 года Матюшкин был произведён в вице-адмиралы, был награждён орденами св. Станислава 1-й степени (1853), св. Анны 1-й степени (1861) и св. Владимира 2-й степени с мечами (1864).

С 30 августа 1861 года Ф.Ф. Матюшкин – член Правительствующего Сената. 9 июня 1867 года он был произведён в адмиралы. Помимо службы, он вёл педагогическую и общественную деятельность: писал учебники, организовал выставку, посвящённую Севастопольской обороне, в конце 1860-х годов сыграл главную роль в сооружении в Москве памятника Пушкину. Мореплаватель и исследователь, находившийся всю жизнь в морях и странствиях, в походах и сражениях, он, будучи председателем Морского учёного комитета, плодотворно занимался историографией русского флота. После смерти М.Яковлева к Матюшкину перешёл лицейский архив, который был свято им храним и незадолго до кончины передан академику Я.К. Гроту – лицеисту выпуска 1832 года.

Своей семьи Ф.Ф. Матюшкин не имел, как не имел и собственного дома. Его семьёй были лицейские товарищи, которых он никогда не оставлял в беде. Встав на последний якорь в Петербурге, он поселился сначала у лицейского товарища М.Л. Яковлева, а потом 15 лет в полном одиночестве прожил в Демутовой гостинице, в той самой, где встретил некогда Василия Львовича Пушкина с племянником Александром. Лишь в конце жизни Матюшкин построил собственную дачу близ Бологого, которую очень любил. Опираясь на палку, он бродил в запущенном парке и слушал переплеск озерной воды. За нехитрым хозяйством адмирала присматривал отставной матрос Андрей Романов. Один за другим уходили "под гробовые своды" его бывшие лицейские друзья; Матюшкин пережил почти всех. Когда-то Пушкин, заглядывая в будущее, пытался угадать:

Кому из нас под старость день лицея
Торжествовать придётся одному?

Тому, на кого падёт жребий судьбы, искренне сочувствовал Пушкин:

Несчастный друг. Средь новых поколений
Докучный гость, и лишний, и чужой
Он вспомнит нас и дни соединений,
Закрыв глаза дрожащею рукой.

Жребий этот пал на Фёдора Матюшкина. Один из ближайших товарищей А.С. Пушкина, русский мореплаватель, адмирал, сенатор Ф.Ф. Матюшкин умер в Бологом (по другим источникам – в Петербурге) 16 (28) сентября 1872 года от паралича в возрасте 73 лет; к тому времени в живых оставались лишь четыре его лицейских товарища. Старый слуга Андрей Романов похоронил его на Смоленском лютеранском кладбище. В 1956 году останки Ф.Ф. Матюшкина были перенесены в Некрополь мастеров искусств (Тихвинское кладбище) Александро-Невской лавры.

За всё время существования Царскосельского лицея (1811-1843 годы) из него вышло всего два мореплавателя: Ф.Ф. Матюшкин и А.А. Воронихин, закончивший Лицей в 1823 году (он умер в 1835 году в чине лейтенанта флота). И хотя в Лицее учился сын прославленного адмирала В.М. Головнина – Александр Васильевич (лицеист 1839 года выпуска), но он не продолжил дело отца, а стал министром просвещения. Фёдор Матюшкин – единственный из первенцев-лицеистов ставший мореплавателем. Он был скромным, незаметным, но неутомимым тружеником, его имя вошло в историю отечественного флота.

Источник

Поделиться1015-11-2019 13:44:19

Автор: AWL
Site Admin
Зарегистрирован: 12-12-2010
Сообщений: 45633

Фёдор Фёдорович МАТЮШКИН

(10.07.1799-16.09.1872)

Фёдор Фёдорович Матюшкин происходил из старинного русского дворянского рода. Он родился 10 июля 1799 г. в Германии, в г. Штутгарте, где его отец Фёдор Иванович состоял при русском посольстве в чине надворного советника.

Фёдор Иванович умер рано, и его жена Анна Богдановна, урождённая Медер, оставшись без средств к существованию, вернулась в Россию и поселилась в Москве, заняв место классной дамы в Екатерининском институте.

Своё первоначальное образование Фёдор Фёдорович Матюшкин получил в Московском университетском пансионе. В 1811 г., после успешно сданного экзамена, 12-летнйй Фёдор Матюшкин был переведён во вновь открытое учебное заведение - Царскосельский лицей.

Добродушный, с мягким характером, но твёрдой волей, Ф. Матюшкин сразу же вызвал симпатию у товарищей и педагогов. Его прекрасные дарования, «пылкое понятие» и живое воображение, любовь к чтению, внимательность, прилежание отмечали все наставники. Профессор А.П. Куницын считал, что Матюшкин занимается уроками «с размышлением», и это была большая похвала выдающегося педагога и учёного.. Мальчиком Фёдор уже любил порядок и был аккуратен, при всей живости своего характера оставался скромен в поведении. Он был добр, чувствителен, иногда вспыльчив и гневен, но «без грубости» и только «на минутку», всегда старался истребить в себе эти недостатки.

С первых дней учёбы все приметили в Матюшкине ничем не объяснимую страстную любовь к морю. По-видимому, в том был повинен и Александр Пушкин, который увлекал Фёдора Мэтюшкина своими поэтическими фантазиями, рисуя невиданные земли. Два романтически настроенных соученика с детства мечтали о дальних странах. Один - поэт - видел их в своём воображении и описал в стихах, другой - мореплаватель - объехал весь свет.

Как благословение другу, прозвучали обращенные к Фёдору Матюшкину слова Пушкина:

Сидишь ли ты в кругу своих друзей,

чужих небес любовник беспокойный?

Иль снова ты проходишь тропик знойный

и вечный лёд полунощных морей?

Счастливый путь!.. С лицейского порога

ты на корабль перешагнул шутя,

и с той поры в морях твоя дорога,

о, волн и бурь любимое дитя!

Ты сохранил в блуждающей судьбе

прекрасных лет первоначальны нравы:

лицейский шум, лицейские забавы

средь бурных волн мечтаются тебе;

ты простирал из-за моря нам руку,

ты нас одних в младой душе носил

и повторял: «На долгую разлуку

нас тайный рок, быть может, осудил!»

Началась Отечественная война. Мимо Царского Села шли войска. Воспитанники с тоской и завистью провожали тех, кому выпало счастье сражаться за Отечество. Потом до них докатился грохот Бородинской битвы. Затем они услышали горькие вести о пожаре Москвы. И, наконец, заговорили о наступлении Кутузова, о бегстве Наполеона, о сражениях на полях Европы.

Это было время побед и ликований. Освободительная эпопея 1812 года всколыхнула патриотические чувства подростков и способствовала появлению у многих из них желания стать военными. Невысокий, крепкого сложения, с добрым открытым лицом, внутренне собранный и целеустремлённый, с твёрдым намерением быть только моряком, Фёдор Матюшкин особенно полюбился второму директору лицея - Егору Антоновичу Энгельгардту. Чуткий педагог, он понимал, что Матюшкин в лицее «как сирота»: мать его, живя в Москве, не имела средств и возможности навещать сына. Когда к воспитанникам приезжали родители, Энгельгардт уводил Матюшкина к себе. Живой и добрый нрав юноши снискал любовь к нему всех домочадцев директора.

В характеристике 1816 г. Е.А. Энгельгардт писал о Матюшкине: «Тихая, добрая душа, которая делает именно то, что должна, даёт именно то, что имеет, кажется именно тем, что есть, и остаётся тем, чем была. Товарищи называют его из-за флегмы голландцем; у него есть склонность к морской службе».

Ф.Ф. Матюшкин был выпущен из Царскосельского лицея с чином коллежского секретаря, но благодаря стараниям директора лицея Е.А. Энгельгардта был определён в морскую службу к адмиралу В.М. Головнину. Мечта Фёдора стать моряком начала осуществляться.

Энгельгардт не ограничивался заботами об устройстве Матюшкина в плавание. Он решил ещё и выхлопотать отпуск своему питомцу для свидания с матерью, которую Матюшкин не видел шесть лет. Егор Антонович не был лично знаком с Головниным, но обратился к нему 26 июля 1817 г. с письмом, в котором замечал, что бывший его воспитанник Матюшкин «достиг теперь цели всех своих желаний» и скоро отправляется в море. Энгельгардт выражал уверенность, что, узнав его добродушие, откровенность и необыкновенные дарования, Головнин полюбит его и удостоит «отеческого назидания и руководства».

В этот же день Матюшкин в дневнике записал, что наконец исполнилось его желание, сбылись его мечты, коими его воображение питалось несколько лет. Дневник этот он «собирался вести по совету и плану Пушкина» и вёл его во время кругосветного плавания.

С первых дней плавания на «Камчатке» оказалось, что Фёдор Матюшкин был подвержен морской болезни. Но огромная сила воли, страстное стремление к заветной цели помогали ему бороться с болезнью и преодолевать её. Он остро ощущал незнание морского дела, но упорно учился, выполнял самые трудные задания. Смелость и выносливость Матюшкина снискали ему доверие и симпатию капитана корабля В.М. Головнина.

В своём дневнике, а также в письмах к Энгельгардту Матюшкин описывал земли, которые встречал на своём пути. Он видел не только прекрасные померанцевые рощи, но и рабов, истощённых и забитых, которые трудились на полях плантаторов.

По окончании кругосветного плавания на шлюпе «Камчатка» В.М. Головнин представил Матюшкина к награде вместе с прочими офицерами корабля. Однако Морское ведомство отклонило это представление, ссылаясь на то, что Матюшкин не является морским офицером. Но впоследствии хлопоты Головнина и Энгельгардта возымели своё действие: Фёдор Матюшкин получил орден Св. Анны 3-й степени.

Вернувшись из плавания, Фёдор увидел мать, лицейских товарищей, Пушкина. Но радость свидания была непродолжительной. Матюшкин стал готовиться к новой экспедиции - по исследованию берегов Северного Ледовитого океана, которой должен был руководить Фердинанд Врангель. Вместо корабля их ждали карты и упряжки собак, вместо морских просторов - тайга и тундра, вместо шторма - вой вьюги.

В то время, когда Матюшкин находился у берегов Ледовитого океана, Пушкин писал в одном из своих набросков:

Завидую тебе, питомец моря смелый,

под сенью парусов и в бурях поседелый!

Спокойной пристани давно ли ты достиг -

давно ли тишины вкусил отрадный миг —

и вновь тебя зовут заманчивые волны.

Дай руку - в нас сердца единой страстью полны.

В этой экспедиции Ф.Ф. Матюшкин исследовал остров Четырёхстолбовый, тундру к северо-востоку от Колымы, Чаунскую губу. Завершилась северная экспедиция в 1824 г.

Во время экспедиции Матюшкин переписывался с однокашником по лицею В.Д. Вольховским. Он писал: «Ты желал иметь понятие... о нашей учёной собачьей экспедиции - с удовольствием исполню твою просьбу... Мы не будем более ни мёрзнуть, ни голодать, ни мучиться, через несколько дней я совсем оставлю берега Ледовитого моря, на коем я убил три года своей жизни... Велика разница между вашей учёно-военной верблюжьей экспедицией и нашей - вы имели много таких удовольствий... о коих мы не могли думать... Не стану тебе описывать, что мы описали и как мы описывали - первое ты можешь видеть из приложенной при сем карты... а второе очень сходно с вашим - у нас собаки, у вас - верблюды, у нас море - у вас степь...».

По окончании экспедиции в 1824 г. Фёдор Фёдорович Матюшкин некоторое время жил у матери в Москве, потом находился в Петербурге, на службе в Кронштадте. И снова - кругосветка: в декабре того же года на шлюпе «Кроткий» под командованием Ф.П. Врангеля он уже в Рио-де-Жанейро. Плавание длилось до 1827 г.

Пятнадцать лет служил Ф.Ф. Матюшкин на Чёрном море, затем десять лет - на Балтике, а последние десять лет - в Морском министерстве. В 1867 г. он стал полным адмиралом Российского флота.

Фёдор Фёдорович оставил после себя не только журнал кругосветного плавания на шлюпе «Камчатка», но и вёл с лицейских лет дневники, переписку с Энгельгардтом, а также с Корниловым, Пущиным и многими другими лицеистами, сотрудничал в журнале «Морской сборник». По просьбе Ивана Ивановича Пущина он прислал ему в сибирскую ссылку пианино. По возвращении Пущина из ссылки Матюшкин немедленно помчался к нему. Друзья встречались в это время неоднократно - в Петербурге, в Москве, в Бологом.

22 мая 1857 г. Ф.Ф. Матюшкин и Д.А. Эристов были шаферами на венчании Ивана Пущина и Натальи Фонвизиной, которое происходило в домовой церкви в имении князя Эристова «Высокое» (ныне Бологое-2, Тверская обл.).

Фёдор Фёдорович Матюшкин приезжал в Бологое к Дмитрию Алексеевичу Эристову, своему товарищу по Царскосельскому лицею, а в то время генерал-аудитору Российского флота, в летнее время и очень полюбил эти места. Его всегда сопровождал старый матрос Андрей Команов. Фёдор Фёдорович любил подолгу бродить в окрестностях усадьбы и по берегу Бологовского озера. В эти годы Ф.Ф. Матюшкин приобрёл здесь, напротив усадьбы Д.А. Эристова, на покатом озёрном берегу, утопающем в зелени, небольшой участок земли и построил дачу «Заимка». По дороге к дому садовник высадил берёзовую аллею.

После смерти Эристова, последовавшей 9 октября 1858 г., по предложению вдовы князя Софьи Ивановны Матюшкин переселился в усадьбу «Высокое», где Эристова отвела ему небольшую комнату на втором этаже дома. В летнее время он жил здесь несколько лет подряд, ходил на охоту и отдыхал. Свою дачу «Заимка» Фёдор Фёдорович сдавал в аренду детям своих знакомых-лицеистов - братьев Бориса и Константина Данзасов.

В конце августа 1872 г. Матюшкин почувствовал себя очень плохо и заторопился в Петербург, поближе к врачам. Он объехал на повозке любимые места близ Бологого и попрощался с ними навсегда.

16 сентября его не стало. Прах Фёдора Фёдоровича Матюшкина покоится в акрополе Александро-Невской лавры, за одной оградой с Жуковским, Карамзиным, Крыловым, Гнедичем. Рядом могилы лицеистов - Дельвига и Данзаса.

От «Заимки» в Бологом осталась лишь часть фундамента да несколько старых берёз, но жив ещё дом Д.А. Эристова.

Именем Матюшкина назван мыс в Чаунской губе на побережье Северного Ледовитого океана. В Бологом есть улица Матюшкина, которая заканчивается у того покатого берега, где когда-то стояла дача адмирала.

В. Короткова