3. Е.Ф. МУРАВЬЕВОЙ

Варшава, 9 сентября [1813]

Любезная маминька, я пишу вам из Варшавы. Мы прибыли в нее вчера в 5 часов после обеда, несмотря на ужаснейшую дорогу. Реки Нарев и Висла разлились удивительно и потопили много пашен и деревень, так что мы несколько раз с версту в воде по ось ехали. От наводнения снесло в Варшаве тамошний судовый мост, так что там теперь перевоз, по которому мы и приехали. До Пскова были у нас прекрасные лошади, а за оным никуда не годились, так что станцию в двадцать [верст] нас возили 5 часов, а за городом Себежем лошади стали на половине дороги, и мы принуждены были послать еще за другими лошадьми, которых нам через два с половиною часа и привели; все же сие время мы ждали их на открытом поле. Таким образом, выехав из города Себежа в 8 часов вечера, приехали мы на следующую станцию в 5 часов утра. Маюров же на славных курьерских четырех лошадях обогнал нас на первой станции от Пскова, а мы, как ни старались, нигде его до Вильны настичь не могли. Там пробыли мы один день, но как он уехал ввечеру, а я за починкою брички должен был остаться до 9 часов утра, то мы опять и расстались во второй раз. Приехав сюда вчера ввечеру, я остановился в Hotel de Wilna и нашел его тут. Мы отсюда сегодня вместе и выедем.

Варшава прекрасна для иностранного города - каменные строения, тесные, кривые улицы, прекрасная река, но без гранитной петербургской набережной, словом, нет никакого сравнения между ею и нашею столицею.

Я уже сегодня ходил здесь к русскому коменданту и в Комиссариат наш. Теперь приготовляемся в путь далее. Мы проехали уже 1300 верст, остается еще 600.

Что делаете вы, маминька? Конечно, покупаете карты, смотрите на них, ищете нашу дорогу или читаете Ведомости1 и думаете, что я уже прибыл в армию. Когда вы будете писать, то заставьте писать также Сашу и Ипполита. Засвидетельствуйте мое почтение всем моим дядюшкам и тетушкам, также и дедушке. Освидетельствуйте также мое почтение Алексею Николаевичу Оленину и Лизавете Марковне2. Усердно кланяюсь всем братцам и сестрицам.

Прощайте, маминька, я тороплюсь отправить письмо по здешней почте. Мысленно целую ваши ручки.

Ваш покорный сын Никита Муравьев.

Известите меня о том, как поживает Баран, пес собачий и добрая Зое. С следующим письмом пришлю я к вам, маминька, наш длинный маршрут и, если успею, краткое описание нашего путешествия.

Примечания:

ГАРФ. Ф. 1153. Оп. 1. Д. 39. Л. 3-4

1 "Ведомости" - с 1728 г. "Санкт-Петербургские ведомости", старейшая русская газета, продолжавшая одноименное издание, основанное Петром I. В числе разнообразной ин­формации публиковала подробные сведения о военных действиях русской армии, о на­градах и чинопроизводствах.

2 Алексей Николаевич Оленин и его жена Елизавета Марковна были связаны с семьей Муравьевых давними и самыми тесными дружескими узами.

5. Е.Ф. МУРАВЬЕВОЙ

18 окт[ября] 1813-го года.

Город Галле

Любезнейшая маминька!

Вы теперь, конечно, в Петербурге в страшном беспокойстве обо мне, не получаете от меня писем, расспрашиваете всех приезжающих из армии, никто не слышал и не знает обо мне. Верно, вы вините меня теперь, что я к вам не пишу, но когда я опишу вам мои приключения, то вы увидите, что это несправедливо.

Приезжаю 21-го сентября с Маюровым в Теплиц. Тут узнаю, что Главная квартира перенесена в Дукс, но что государь еще в Теплице. Ищу себе квартиры и прохожу мимо князя Волконского1, которого я не знал. Вдруг подходит ко мне свитский офицер и спрашивает у меня мою фамилию от имени князя, который тотчас заметил незнакомое лицо в свитском мундире. Я тотчас, отыскав квартиры, надеваю мундир, вынимаю из брички депеши и являюсь к нему. Моя аудиенция была коротка, тотчас мне дают бумагу, по которой я откомандирован в Польскую армию к г. Беннигсену. На другой день прихожу к нему, а он меня отправляет к генерал-квартирмейстеру Бергу, при котором нахожусь теперь. Я в Теплице пробыл до 27-го числа. В тот день рано поутру выступили мы. В этот день переход был в 6 немецких миль до города Дона; тут в первый раз видел я сражение2. Оттуда наша армия, загнав маршала Губиона Сенсира в Дрезден и оставив у сего города корпус Толстова3, перешла через Плауэн на лейпцигскую дорогу. Тут я имел случай видеть графа Строганова4, которому и отдал письмо от военного министра5. Он принял меня ласково и обещался мне, что он поговорит о том с Бергом. Так как граф командовал нашим авангардом, то несколько дней не имел я случая его видеть; наконец напоминаю ему его обещание; но [он] опять его забыл, и чрез несколько дней авангард отправлен был с ним несколько маршей вперед. Он мне сказал также, что он имел от вас письмо ко мне, но отправил оное в Главную армию князю Волконскому; а я оное и поныне еще не получил.

После четырех переходов услышали мы страшную канонаду и получили повеление ускорить маршем, потому что Большая действующая наша армия, соединенная с австрийцами, атаковала уже французов под городом Лейпцигом. Мы пришли 5-го окт[ября], примкнули к австрийцам и 6-го числа все вместе атаковали неприятеля, дрались до самой ночи и совершенно его разбили. Французская армия воспользовалась ночью, чтоб отступить. На другой день мы овладели силою Лейпцигом, в котором хотели еще защищаться. Нам досталось множество пушек, пленных и король Саксонский6.

Мы теперь находимся в городе Галле, а граф Строганов, который в авангарде отдален был от нас миль на 10, отделен от нашей армии и присоединен к барону Винценгероде7. Так что я потерял уже надежду быть при нем.

По причине беспрестанных наших маршей и потому, что от нас не отправляют курьеров в Петербург, а только в Главную квартиру Большой армии, не мог я вам никак доставлять известий обо мне. Никто у нас не получает писем и не имел еще случая писать.

Пишите, пожалуйста, любезнейшая маминька, ко мне на имя Бурхарда Максимовича Берга, генерал-квартирмейстера нашей армии. Уведомите меня о вашем драгоценном здоровье. Вы не можете себе вообразить, как мне грустно, что я так давно не имею ваших писем и никаких о вас известий. Ваша печаль, ваше беспокойство отравляло для меня торжественную минуту нашего вступления в Лейпциг. Я видел улыбку радости на всех лицах, слезы благодарности на глазах жителей, громкие восклицания разносились повсюду, но я был скучен и чувствовал некоторую пустоту в себе; и когда радостные жители делали мне приветствия, я не мог им отвечать.

Каково теперь здоровье Саши, оправился ли он совершенно, что делает любезный Ипполит, каково они учатся?

Что ж касается до данных мне комиссий, то я не мог еще отдать письма и посылки братцу Михайле Сергеевичу8, потому [что] я его не видал, ни письма Константину Николаевичу9 - по той же причине, ни Александру Александровичу, потому что я до сего времени не мог отыскать 49-го егерского полку, ни Ивану Александровичу Набокову, потому что, по достоверным мною полученным сведениям, он находится в Белостоке. Артамона и Александра Захарьевичей10 видел в день взятия Лейпцига ввечеру, они оба в совершенном здоровии. Графа Толстова и Николая Николаевича11 видел я только раз под Дрезденом, когда ополчение от нас отделилось. Графа Панина я часто вижу, он у ген. Дохтурова. У графа Ожаровского12 был я накануне его отъезда из Теплица и отдал ему письмо от графини.

Издержки моего путешествия и пребывания в Праге и Теплице непомерны. Слава богу, что мы вошли теперь в неприятельский край, а то б дорогие наши союзники вынудили б у меня до последней полушки. Теперь мы ничего не плотим за квартиру, ни за фураж. Вьюк так тяжел, что мы разложили его на 3 лошади. Самый большой чемодан пуст и находится у Маюрова на сохранении, а другой навьючен на лошадь, быв так велик, что я нигде и ни у кого такого не видал до сего времени. Таким образом, мы ошиблись в своем расчете и вместо 3 содержим 5 лошадей. Верховую и одну вьючную купили мы в Праге, а остальные в Теплице, под Дрезденом и в Лейпциге. Все вместе стоят мне 88 червонцев.

Прощайте, любезнейшая маминька, целую тысячу раз ваши ручки, целую Сашу и Ипполита. Мое почтение всем дядюшкам и тетушкам и мои поклоны всем братцам и сестрицам.

Когда вы будете писать Петру Михайловичу, то напишите ему, что с берегов Салы свидетельствую ему свое почтение. Напишите дядюшке Ивану Матвеевичу, что я гостил два дни в Праге у Матюши, который от раны совсем почти выздоровел, и провел с ним прекрасные минуты. Я чрезвычайно виноват пред г. Эвенсом, что не отвечал его письму.

Прощайте еще раз, любезнейшая маминька.

Ваш покорный сын Никита Муравьев.

Один из теперешних моих товарищей, штабс-капитан Юнг, прекрасный человек, просит меня, не могу ли я выписать ему из Петербурга 1-н орден св. Анны второго класса и 2 Владимирские креста и на них по 3 или по 4 аршина лент на каждый; и чтоб при том сии кресты были бы не велики и по последнему вкусу. Если можно сие с оказиею из Петербурга доставить, то мне было бы весьма приятно ему сие одолжение сделать.

При сем прилагаю письмо, писанное мною в Праге13. Все сие отправлю отсюда по первому случаю, ибо я оного еще не нашел.

Примечания:

ГАРФ. Ф. 1153. Оп. 1. Д. 39. Л. 11-12об.

1 Князь Волконский - Петр Михайлович, ген.-адъютант, начальник Главного штаба Алек­сандра I.

2 Сражение при Доне произошло 27 сент. 1813 г.

3 Толстов - гр. Петр Александрович Толстой, ген.-лейтенант.

4 Граф Строганов - Павел Александрович, ген.-лейтенант.

5 Военным министром в 1812-1815 гг. был А.И. Горчаков.

6 Король Саксонский - Фридрих-Август I.

7 Ген. Ф.Ф. Винценгероде в 1813-1814 гг. командовал кавалерийскими соединениями.

8 Михаила Сергеевич - Лунин, ротмистр Кавалергардского полка (с янв. 1813 г.), в заграничных походах участвовал в сражениях при Люцене, Бауцене, Дрездене, Кульме, Лейп­циге, Фер-Шампенуазе, Париже.

9 Константин Николаевич - Батюшков, в окт. 1813 г. сопровождал в Веймар раненого ген. Раевского, при котором состоял адъютантом, и вернулся в армию в дек. 1813 г.

10 Братья Артамон и Александр Муравьевы кампанию 1813-1814 гг. проделали в составе свиты его имп. величества по квартирмейстерской части.

11 Николай Николаевич - Муравьев, был начальником штаба ополчения 3-го округа в кор­пусе гр. П.А. Толстого, в 1813-1814 гг. они блокировали Дрезден и осаждали Гамбург.

12 Граф Ожаровский - Адам Петрович состоял в свите при Александре I. В 1813 г. сражал­ся при Дрездене, Кульме, Бауцене, Лейпциге.

13 См. п. 4 от 18 сент. 1813 г.

7. Е.Ф. МУРАВЬЕВОЙ

11-18 ноября [1813]. Франкфурт-Кальбе1

Любезнейшая маминька!

С берегов Майна на границах почти древней Франции пишу я к вам теперь. Я послан курьером от Польской армии из-под Магдебурга в Главную действующую в Франкфурт. Мне надобно было 3 суток, чтоб проехать 420 верст, и сие еще чрезвычайно скоро в немецкой земле, где издержки на почту непомерны, а тихость ее удивительна. Я думаю, что я опять ворочусь чрез 2 или 3 дни в Польскую армию.

Мы с Алексеем положили обще, советом, чтоб с.-петербургские газеты возвестили вас, что я за Лейпциг получил Анненскую шпагу, но поелику в Главной армии сие еще в приказе не объявлено, то я решил прекратить вашу неизвестность и объявить вам оное2.

Весьма удивительно то, что данные мне при отъезде из Кальбе в Главную армию комиссии я почти все уже исполнил, а данные мне в С.-Петербурге, несмотря на ревностное мое желание, еще исполнить не мог. Особливо всего досаднее мне то, что я не мог еще доставить верным случаем 25 червонцев к Александру Александровичу Челищеву.

Захожу я вчерась в канцелярию князя Волконского и, зная по словам графа Строганова, что ваше письмо ко мне он отправил к князю, спрашиваю у начальника его канцелярии. Не знаю, - отвечает он мне, - впрочем, могу вас уверить, что у нас на частные письма весьма мало обращают внимание. С сим ответом иду я домой, попрося адъютантов спросить об оном у князя. Сегодня прихожу туда, и начальник канцелярии князя отдает мне посылку и письмо. Я думал сперва, что это мое отправление, потом, увидя, что это подписано на мое имя, распечатываю письмо и узнаю вашу руку! Долго сомневался я, наконец слезы пошли из глаз, и принужден был зайти в другую комнату и вложил письмо опять в карман3. Пришед домой, я облился слезами, это было в первый раз от самого отъезда, я чувствовал в себе все то время род ожесточения и бесчувственности. Товарищи мои, делавшие уже много кампаний, удивлялись тому хладнокровию, с которым проходил чрез трупов, устлавших лейпцигские поля. Ваше письмо облегчило меня, и я заплакал наконец. Из всех писем, писанных вами ко мне, я не получил ни одного, кроме июньского. Я буду их отыскивать в главном дежурстве в армии Барклая-де-Толли, которое отсюда в 4-х милях, а здесь стоят только государь, князь Волконский, г. Аракчеев и проч. Шубу, посланную вами, я получил, она прекрасна и очень удобна. Алексей давно уже спорил со мною об этом и говорил мне, что по первой оказии вы пришлете ко мне шубу, а я доказывал ему, что это невозможно. Невозможность исчезла, и я стал виноватым. Сию же шубу я тотчас буду носить. Холод начался только в Богемии и то весьма стерпим, ибо мы все в одних шинелях и в холодных сертуках. В ночи от 25-го на 26-е окт[ября] выпал первый снег, который держался 2 или три дни, а потом растаял, и мы оного совсем с тех пор не имеем.

Ваше рождение 5-го ноября4 мы праздновали в городе Кальбе. Поздравляю, любезнейшая, с днем вашего ангела. Я думаю, что это письмо несколько дней после оного вы получите. Из письма вашего вижу с огорчением, что у вас были неприятности с г. Прадедом! Каково учатся Саша и Ипполит? Вы мне пишете о здоровье Саши, и так я предполагаю, что он совсем оправился и здоров. Учится ли он теперь истории, географии, находит ли приятность в чтении? Ему надобно за все это горячо приняться и заставить забыть вас, маминька, об моем отсутствии. Его письмо меня также очень обрадовало, а Ипполит не удостоил меня и словцом, что мне весьма обидно! Письмо Саши писано без линейки и твердо. Его бы теперь заставлять надобно писать побольше по диктовке без линейки и вольно.

Деньги, посланные вами с полковником Шефлером, я еще не получил, да и полковник Шефлер, как я наведывался в Франкфурте и Ашаффенбурге (где Главная квартира Браклая-де-Толли), еще до сих пор не прибыл в армию; когда же он прибудет, то я надеюсь оные от него получить. Впрочем, теперь я могу обойтись еще и без оных, ибо кроме оставшихся у меня петербургских 10-ти червонцев я вытребовал на сих днях у нашей полевой комиссариатской комиссии 1200 рублей ассигнациями: 1, третное жалованье мое, 2, всемилостивейше данное всем нашим за границею находящимся офицерам не в зачет полугодовое жалованье, 3, пожалованные 180 рублей на обмундирование заграничным и 4-е, 400 прогонов от Варшавы до Теплица.

Здесь ассигнации ходят очень хорошо, так, как во всей немецкой земле теперь. Здесь дают теперь за них 24 талера и 6 грошей на 100, что составляет около 97 рублей, впрочем, это только на пяти-, десяти- и двадцатипятирублевые ассигнации, а пятидесяти- и сторублевые здесь совсем не ходят и не принимаются. У меня во Франкфурте все купцы требовали русских ассигнаций для промену.

Из Франкфурта поехал и на третий день приехал к обеду в Ашаффенбург, где видел братца Александра Захарьевича одного, потому что Артамон был в отлучке на тот день из Главной квартиры. Я ему вручил письмо и посылку к братцу Михайле Сергеевичу, также и письмо к Константину Николаевичу; он обещался доставить им оные во всей исправности. А их не мог видеть в Франкфурте, потому что полки корпуса расставлены от города милях в 2-х, 3-х, а иногда и в 10-ти. Хотя мысль увидеть их хоть на час и обнять решила мне принять на себя в этом случае тягостную и неприятную должность курьера. Он же меня уведомил, что Артамон Захарьевич, получа на мое [имя] письмо, отправил его в Главную нашу квартиру.

17-го ноября рано поутру прибыл я в Кальбе обратно и нашел там ваше 5-е письмо от 23-го сент[ября]. Вы уведомляете меня, что вы до этого уже писали мне четыре письма, 2 чрез князя Горчакова (я желал бы знать, куда и на чье имя они адресованы, тогда бы я мог их отыскивать и об них понаведаться). Одно с деньгами чрез полковника Шефлера, который еще не прибыл, и 1-но чрез почту. Я не знаю, в какой город или куда вы адресовали сие последнее, но я думаю, что оно совсем пропадет. Я не знаю, на чье имя адресовано присланное мне братцем Арт[амоном] Зах[арьевичем]. 6-ое, я думаю, было адресовано графу Строганову, и я не мог об оном в Франкфурте добиться без того счастливого случая, что я сам находился в Франкфурте, когда прибыл курьером колонновожатый граф[...]5, привезший ваше письмо от 2-го ноября. Пропало бы и оно, и посылка бы уж наверно, ибо в главном дежурстве их не приняли. Письмо Николая Ивановича Гнедича к Конст[антину] Ник[олаевичу] я тотчас, надписав оное, чрез нашего дежурного генерала Инзова отправил в Главную армию. Я узнал недавно, что Александр Александрович Челищев находится в Блюхеровой армии6 в корпусе г[енерал]-лейт[енанта] Сакена, в 27-й дивизии, но как у нас с нею никаких прямых сношений нету, то я до сих пор не мог решиться отправить к нему письмо с червонцами, дабы они не затерялись. Дежурный генерал обещался их отправить по  первому верному случаю. Итак, я надеюсь, что Николай Александрович за то на меня досадовать не будет. Я бы сам с радостью бы их пешком бы туда понес, но они стоят от нас верстах в 480 на Рейне у Кобленца.

Я был у графа Адама Петровича Ожаровского в Франк[фурте] и видел спящего Сережу. Нам с Алексеем не удалось его разбудить, и я оставил в его комнате посылку Матюши и сестрицы Лизаветы Ивановны7.

Вы должны быть в большом затруднении в домашнем вашем хозяйстве, потому что у вас нет ни Алексея, ни Андрея, и Егор по причине слабого его здоровья не может их заменить, меня это чрезвычайно беспокоит. Я чрезвычайно доволен Алексеем, он очень проворен и расторопен, и Андрей ведет себя очень хорошо. У меня здесь ни в чем недостатку нет. Только один чай теперь начинает выходить, его здесь ни за что достать нельзя, кроме [как] в аптеках вместо лекарства - маленькие порции; напротив того, кофью можно найти в последней деревушке и сахару много, хотя он по 40 талеров пуд, что составляет около 160 руб.

Вы ко мне ничего не пишете, маминька, ни о Петруше Оленине - приехал ли он с Кавказу, помогли ли ему воды и сбирается ли в армию8, ни о братце Андрее Никифоровиче, все ли он в Петербурге?

По вашему письму я заключаю, что вы редко видитесь с сестрицею Лизаветой Ивановной и Францем Петровичем Ожаровским и что вы никогда в Царское Село не ездите9.

Засвидетельствуйте мое почтение дедушке, дядюшке Сергею Михайловичу, Ивану Матвеевичу, Захару Матвеевичу и все моим тетушкам. Мысленно целую всех братцев, кланяюсь усердно всем сестрицам. Не забудьте кланяться от меня Петру Михайловичу Дружинину, когда вы будете в Москву писать, также и г. Эвенсу. Мой поклон Анне Ивановне, Петру Ивановичу Соколову. Мое почтение Алексею Николаевичу Оленину и Елисавете Марковне, также и Екатерине Петровне Новосильцевой и старой графине Ожаровской.

Целуя тысячу раз ваши ручки, пребуду навсегда

ваш покорный сын Никита Муравьев.

Маминька, вы в ваших письмах все говорите обо мне и никогда меня не уведомляете ни о вашем здоровье, ни о приключениях ваших домашних. Желаю вам от всего сердца твердости духа и спокойствия. Я вижу, что вы опасаетесь на мой счет. Но неужели вы имеете обо мне такое дурное понятие? Я думал, что вы мне отдаете больше справедливости. Давно ли расстался с вами, и мне уже позабыть или нарушить ваши наставления? Что ж касается до опасностей, то успокойтесь также, вы знаете, что без воли божией и влас от главы не отпадет. Надейтесь на его милость и благость и утолите вашу горесть и печаль.

Прибавление.

Алексей не получает никаких известий от жены, это его беспокоит. Если она в Петербурге, то, пожалуйста, заставьте ее писать к нему, а если она еще в Москве и от нее к нему есть письма, то пришлите их с вашими.

Не забудьте, маминька, о Анненском ордене и Владимирских крестах с ленточками. Здесь можно с крестами спекуляции сделать, ибо новые при Главной квартире господа кавалеры так до них жадны, что Владимирские кресты до 250, а Анненские ордена до 400 р. платят. Итак, вы видите, что можно этим обогатиться, особливо выдавая их, как здесь и делают, за кресты и ордена не петербургской, но англицкой, и именно лондонской работы. А те, которые не нашли себе купить крестов, те в одних ленточках здесь щеголяют.

Письмо к Ив[ану] Алекс[андровичу] Набокову я оставил в Гл[авной] кв[артире], где к нему оное доставят. Так как граф Ожаровский сказал мне, что если я буду к вам писать, то он может сие письмо к вам доставить и что сие вернее будет, и как слишком короткое мое пребывание в Франкфурте не позволило мне писать письма, то отправляю уже теперь оное к нему, прося его оное вам доставить.

Вы пишете, что барашек легок и весьма мало места занимает, в самом деле я не мог понять, увидя вашу посылку, как шуба может в ней уместиться, и думал, что это, наверно, другая посылка, а не она. Я уже обновил ее и употреблял ее во всю дорогу от Гл[авной] кв[артиры] до Кальбе.

Во время экспедиции нашей под Магдебург все вьюки остались маршах в 3-х назади, один Алексей непременно хотел ехать со мною, и во все время дела 27-го окт[ября]10 находился добровольно под ядрами и гранатами, из коих одну не в дальнем расстоянии от него разорвало.

При сем прилагаю письмо товарища моего штабс-капитана Юнга к матери своей. Он убедительно просит вас сделать милость отправить оное по почте в Нарву, откуда уже прибудет к месту его назначения. Вы не можете себе вообразить, сколько он мне сделал одолжений во все это время, словом, все что мне нужно, тотчас старается сделать и исправить. Он отправил 3 моих письма к вам чрез Лейпциг.

Алексей просит вас принять жену его под ваше особое покровительство. Вы говорите, что Барашек пес собачий и добрая Зое беспрестанно лают, что меня очень обрадовало, потому что это доказывает, что они здоровы и в добром расположении. В случае болезни пилюль из сырого цвету и ревеню все исправит11.

Я хотел отправить сие письмо чрез графа Ожаровского, как вдруг узнал, что отсюда отправляется курьер в Петербург. Пользуясь этим случаем, отправляю при сем к вам посылку - 13-ть аршин атласу, который я купил в Франкфурте и который гораздо дешевле петербургского. В сей же посылке Алексей отправляет жене своей 12 ар[шин] атласу*. Желая выразить ему свое удовлетворение и доставить ему довольствие, я купил в том же городе 10 аршин ситцы [рус] для его жены, который я также отправляю с той же оказией**. По первой оказии я отправлю также посылку Анне Ивановне, в знак моего воспоминания. Вы мне ничего не пишете, маминька, о Николае Михайловиче Карамзине, прибыл ли он в Петербург12. Я надеюсь, что вы уже сделали новый салоп и носите его.

Примечания:

ГАРФ. Ф. 1153. Оп. 1. Д. 39. Л. 13-17об.

1 Никита ошибочно датирует письмо, в котором рассказывается о событиях ноября, октябрем: "Гл. квартира. Г. Кальбе. 18-го октября. Сие письмо начато 11-го октября в Франкфурте-на-Майне".

2 Н.М. Муравьев за сражение под Лейпцигом был награжден орденом Анны 4-й степени.

3 Письма Е.Ф. Муравьевой к сыну Никите времени заграничных походов не сохранились.

4 День рождения Екатерины Федоровны - 2 нояб. Никита Михайлович, вероятно, имеет в виду тот день, когда отмечал этот праздник.

5 В подлиннике фамилия графа не указана.

6 Блюхерова армия - армия союзников под командованием прусского фельдмаршала Г. Блюхера, куда входил и 49-й егерский полк.

7 Муравьевы-Апостолы были в родстве с Адамом Ожаровским через его брата Франца Петровича, женатого на Елизавете Муравьевой-Апостол. Сохранилось письмо СИ. Мура­вьева-Апостола от 18 нояб. 1813 г., в котором он сообщает сестре Екатерине о несостояв­шейся во Франкфурте встрече с братом Никитой (Медведская Л.А. СИ. Муравьв-Апос­тол. М., 1970. С. 18.)

8 Петр Оленин был тяжело ранен при Бородине (где погиб его брат Николай). Лечился в Нижнем Новгороде и на Кавказе до конца 1813 г.

9 Лето 1813 г. Е.Ф. Муравьева с сыном Сашей как раз проводила в Царском Селе у Ф.П. и Е.И. Ожаровских.

10 27 окт. 1813 г. состоялось сражение под Магдебургом.

11 К письму приложена записка на трети листа, ошибочно помещенного в другое архивное дело (Д. 40. Л. 3-3 об.) после письма от 12 февр. 1814 г. Однако в записке упоминается Адам Ожаровский, г. Франкфурт и, кроме того, рукой Н.М. Муравьева продолжена ну­мерация страниц.

12 Н.М. Карамзин до июня 1813 г. задержался из-за безденежья в Нижнем Новгороде, за­тем возвратился в Москву, где в Остафьеве, подмосковном имении кн. П.А. Вяземского (на сводной сестре которого он был женат) работал над "Историей государства Россий­ского", приехал в Петербург в февр. 1816 г., где поселился у "доброй Катерины Федоров­ны Муравьевой, которая, узнав, что я буду в Петербурге, велела топить для меня свой верхний этаж. Я вижу в ней родную", - пишет Карамзин жене 7 и 8 февр. 1816 г. (Неиз­данные сочинения и переписка Н.М. Карамзина. СПб., 1862. С. 143).

9. Е.Ф. МУРАВЬЕВОЙ

17-го декабря [1813], в городе Бергсдорфе1, милях в двух от Гамбурга

Любезнейшая маминька! Сего дня узнал я, что здесь живет Александра Николавна Ланская и что она желает меня видеть. Я у нее был, и она сказала мне, что есть оказия писать в Петербург через Главную квартиру. Я тотчас воспользовался сим случаем. Мы теперь стоим в Бергедорфе при блокаде города Гамбурга. Мы почти всегда вместе с Андреем Никифоровичем, который недавно сюда прибыл и находится в совершенном здоровье. Третьего дня была оказия в Петербург, но мне никак нельзя было писать, потому что я эти два дни был беспрестанно на коне и посылаем в разные стороны. Но Алексей Иванович Маюров писал обо мне в письме своем, чтоб уведомить вас, что я здоров. Последнее письмо, которое я от вас получил, было от Андрея Никифоровича. Вы мне пишете, маминька, что вы мне присылаете бульону и сапоги чрез Полторацкого, но вы мне не пишете через которого, но думаю, что он, наверно, проедет в Главную армию. Не думайте, чтоб мы нуждались в этих вещах, здесь в продовольствии нет недостатку и везде можно достать себе сапогов. У нас по сих пор нет ни морозу, ни снега.

На этих днях узнал я, что Матюша прибыл в Главную армию и что Сережа пoлучил Анну на шею2. Андрей Никифорович находится при начальнике артиллерии Польской армии генерал-майоре Резвом.

Мое почтение всем дядюшкам моим и тетушкам и поклоны всем братцам и сестрицам. Целую ваши ручки и братцев Сашу и Ипполита и пребуду всегда ваш покорный сын

Никита Муравьев

[Адрес:] Ее превосходительству милостивой государыне Катерине Федоровне Муравьевой на Крюковом канале близ Николы Морского напротив мясного ряду в доме купца Бочкова в С.-Петербурге3.

Примечания:

ГАРФ. Ф. 1153. Оп. 1. Д. 40. Л. 10-10об.

1 Название Бергсдорфа Н.М. Муравьев пишет по разному: Бергедорф, Бергендорф, Бергдорф.

2 С.И. Муравьев-Апостол за кампанию 1812 г. был произведен в поручики и награжден орденом Анны 4-й степени.

3 Е.Ф. Муравьева, переехав в Петербург в начале 1813 г. (что устанавливается по письмам Батюшкова - Сочинения. СПб., 1887. Т. 3. С. 216. 223-224), сняла квартиру в доме куп­ца Бочкова, где жила до приобретения собственного дома в окт. 1814 г.