Декабристы

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Декабристы » Некрополь » Декабристы. Некрополь Москвы и Московской области.


Декабристы. Некрополь Москвы и Московской области.

Сообщений 71 страница 80 из 87

71

Донской монастырь

В 1946 году в столицу СССР, переменившего вдруг богоборческую политику на вполне лояльное и даже покровительственное отношение к церкви, приехали восточные патриархи — предстоятели православных церквей-сестер. Они были официально приглашены Святейшим Патриархом Алексием. Но, понятно, не без согласия верховной государственной власти, не без отеческого благословения великого вождя и учителя: к этому времени по личному указанию И. В. Сталина верующим передали сотни храмов, а к визиту в Москву восточных патриархов власть сделала Русской православной церкви еще один ценный подарок — был возвращен древний Малый собор Донской иконы Божией Матери в Донском монастыре. Не без высокого распоряжения с Введенского кладбища в Малый Донской собор возвратили и останки последнего патриарха «досталинского» поставления — Тихона (Белавина).

Это были одни из наиболее таинственных похорон, когда-либо проходивших в Москве. Накануне приезда дорогих заграничных гостей, ночью, исключительно конспиративно патриарший гроб привезли в Донской монастырь и поспешно установили в подвале Малого собора. И когда патриархи собрались в Донском монастыре, место их богослужения выглядело в высшей степени пристойно: в отремонтированном, будто не знавшем запустения храме, при гробе Святейшего Патриарха Тихона, который, казалось, так и покоился под этими плитами со дня успения, не зная посмертной двадцатилетней ссылки на Введенских горах.

Подарок отца народов возлюбленной своей дщери — Русской православной церкви оказался настолько неожиданным для нее и был так поспешно оформлен, что когда почти полвека спустя РПЦ причислила патриарха Тихона к лику святых и честные мощи его потребовалось обрести, среди отцов-пастырей и архипастырей не нашлось никого, кто бы мог верно указать, где именно мощи находятся. Пол в Малом Донском соборе, где предположительно патриарх мог лежать, вскрыли, но... святого новомученика там не оказалось.

Донское кладбище, ставшее в XVIII — начале XX веков самым престижным и дорогим местом захоронения в Москве, начиналось с могил людей незнатных и совершенно безвестных: первыми упокоившимися здесь были ратники Бориса Годунова, принявшие смерть от злых крымчаков Казы-Гирея в 1591м.

Любое упоминание о Донском кладбище неизменно начинается с предуведомления, что ему нет равных в Москве по обилию старинных надгробий, имеющих высокую художественную ценность. То, что нет равных в сегодняшнее время, понятно: Донское — единственное сохранившееся в Москве монастырское кладбище. Но так писали о нем даже до революции, когда в каждом московском монастыре существовал некрополь.

На территории в два гектара стоят сотни разнообразных надгробий: белокаменные и гранитные саркофаги плиты, обелиски, колонны, распятия, скульптуры, усыпальницы-часовни. И в начале XX века москвовед Юрий Шамурин так описывал кладбище: «Пойдите на старое кладбище Донского монастыря, особенно в наиболее запущенную южную часть; приглядитесь к полуразвалившимся, покрытым мхом и плесенью надгробным памятникам XVIII века и начала XIX, и от всей тихой, унылой картины — густых берез, молчаливых мраморных и гранитных урн, скорбных бронзовых скульптур — повеет красивым своеобразным настроением какой-то сдержанной, благородной грусти, спокойной примиренности, величественного покоя. И нельзя остаться равнодушным: элегическая красота кладбища покоряет, навевает какие-то нежные воспоминания, смутные грезы о прошлом. Донское кладбище — единственное, безукоризненно сохранившее свой старинный облик — не есть что-то исключительное и случайное. Все московские кладбища конца XVIII века были полны этой тихой поэзии смерти...»

Облик, полный поэзии смерти, старинное кладбище не изменило и в наше время, благодаря чему здесь нередко снимают элегические эпизоды по преимуществу исторических фильмов.

Донской монастырь в XVIII и XIX веках был местом погребения наиболее знатных московских родов — Мухановых, Протасовых, Хвощинских, Свербеевых, Глебовых-Стрешневых, Дмитриевых-Мамоновых, Нарышкиных, Паниных, Вяземских, Бобринских, Долгоруковых, Толстых, Уваровых. Под стать именитым покойным Донского кладбища и авторы надгробий над их могилами.

Это знаменитые Витали, Мартос, Демиут-Малиновский, Андреев, Гордеев, Васнецов.

Голицыны, имевшие родовые склепы практически в каждом московском монастыре, и в Донском имели огромную усыпальницу в храме Архангела Михаила. Между прочим, там похоронена и княгиня Наталья Петровна (1739 — 1837) — прообраз старой графини в пушкинской «Пиковой даме».

Донское кладбище известно прежде всего не могилами аристократов, а могилами деятелей культуры и науки. Здесь покоится практически весь союз писателей XVIII века во главе с отцом русского театра, как его назвал В. Г. Белинский, драматургом и поэтом Александром Петровичем Сумароковым.

В разных концах кладбища похоронены современники Сумарокова: Василий Иванович Майков (1728 — 1778), автор одного из лучших произведений XVIII века — поэмы «Елисей, или Раздраженный Вакх»; историк и публицист князь Михаил Михайлович Щербатов (1733 — 1790); автор героической поэмы «Россиада» Михаил Матвеевич Херасков (1733 — 1807); дядя А. С. Пушкина поэт Василий Львович Пушкин (1770 — 1830); другой поэт — Иван Иванович Дмитриев (1760 — 1837).

Художников и мыслителей мирового значения стали хоронить на Донском с XIX века: это архитектор Осип Иванович Бове (1784 — 1834); философ Петр Яковлевич Чаадаев (1790 — 1856); философ князь Владимир Федорович Одоевский (1804 — 1869); популярный в XIX веке писатель, автор нашумевшей повести «Тарантас» и ряда Других граф Владимир Александрович Соллогуб (1813 — 1882); художник Василий Григорьевич Перов (1833 — 1882), перезахороненный сюда в 1950е с ликвидированного кладбища Даниловского монастыря; философ, публицист, ректор Московского университета в 1905 году князь Сергей Николаевич Трубецкой (1962 — 1905); выдающийся историк Василий Осипович Ключевский (1841 — 1911); композитор и пианист Сергей Иванович Танеев (1856 — 1915), перезахороненный в 1937 году на Новодевичье кладбище; отец русской авиации Николай Егорович Жуковский (1847 — 1921).

Вскоре после революции новые власти монастырь закрыли, братию отправили на трудовой фронт. Если верить Ивану Алексеевичу Шмелеву, насельники этой обители были далеки от христианского благочестия и подвижничества. Какой-то персонаж «Лета Господня» так о них говорит: «"Донские монахи эти самые чревоугодники, на семушку — на икорку собирают, богачей и замасливают. ...Их бы ко мне на завод, глину мять, толсто..." — и очень нехорошо сказал». Пришло время, и отправили-таки этих монахов глину мять.

Донской мог бы разделить участь многих собратьев — московских монастырей, то есть сделаться лагерем, общежитием, месторождением ценного камня и т. д., но спасла его неожиданная случайность. В 1922 году сюда был помещен под арест новоизбранный Святейший Патриарх Московский и всея России Тихон.

Вообще довольно удивительно, как это большевики так долго — целых пять лет — терпели Тихона живым и на свободе: он был настроен к ним крайне враждебно, анафемствовал в своих посланиях новую власть, призывал паству к неповиновению.

Но, наконец, большевистское терпение все вышло: гражданин Белавин был взят под стражу и помещен в Донской монастырь. Можно сказать, что Донской все-таки стал лагерем. Но сидел там в заточении единственный невольник.

У северных ворот с надвратной церковью Тихвинской иконы Божией Матери приютилось невзрачное строеньице, бывшее прежде, по всей видимости, квартирой привратника. Там, на втором этаже, всероссийскому патриарху и дали две келейки с видом на яблоневый сад. Здесь святейший провел последние три года своей жизни. Единственно, в 1923 году для разнообразия впечатлений, видимо, Тихона на непродолжительное время препроводили в Лубянскую тюрьму.

Спустя тридцать восемь дней он вышел оттуда другим человеком. Больше патриарх не только не проповедовал какого-либо неповиновения власти, но, напротив, делал с тех пор исключительно верноподданнические заявления. В первом по освобождении из уз послании Тихон пишет: «...Я решительно осуждаю всякое посягательство на советскую власть, откуда бы оно ни исходило. Пусть все заграничные и внутренние монархисты и белогвардейцы поймут, что я советской власти не враг». Между прочим, патриарх тогда распорядился в РПЦ непременно поминать совнаркомовцев при богослужениях.

Вконец замученный и затравленный и, безусловно, очень переживавший вынужденное покорствование богоборцам-большевикам, патриарх Тихон умер 7 апреля 1925 года.

Похоронили Тихона 12 апреля. Протоиерей Н. вспоминает: «...Гроб был поставлен на носилки. У дверей собора совершалась лития. ...При пении "вечной памяти" святители подняли гроб, и процессия двинулась. Вся громада верующего народа запела "вечную память", и эти мощные звуки неслись далеко за стены монастыря, но никто не сходил с места, пока процессия не обошла вокруг собора и гроб Святейшего не был внесен в теплый собор. ...В стену над могилой вделан большой дубовый крест с надписью по-славянски: "Тихон, Святейший Патриарх Московский и всея России"».

Но недолго пролежал Тихон в Донском монастыре, в Малом соборе. В том же году его распорядились перезахоронить на Введенских горах.

В 1989 году Патриарх Московский и всея России Тихон был канонизирован Русской православной церковью. Естественно, встал вопрос об обретении мощей святого. Известно было, что в 1946м его перезахоронили с Введенского кладбища в Малый Донской собор. Но где именно покоилось тело, никто не знал. Как рассказал наместник Донского монастыря архимандрит Агафодор, искали гроб под собором довольно долго. Начали копать в одном месте — нет. В другом — пусто. Кое-кто уже засомневался: а не миф ли тогдашнее перезахоронение? Не было ли это дезинформацией? Верховной государственной власти важно ведь было во что бы то ни стало добиться признания ее детища — Московской патриархии другими поместными церквями, вот и старались всеми правдами и неправдами произвести впечатление на гостей — «восточных» патриархов. И когда копать под собором было уже практически негде, кто-то придумал заглянуть под воздуховод, проходящий под полом. Там не искали, потому что кому в здравом уме может прийти в голову упрятать патриарха в столь неподходящем для погребения месте? Но едва рабочие стали пробиваться под воздуховод, так сразу и наткнулись на патриарший гроб. Все сохранилось превосходно. Вот так мощи святого и были обретены.

Ныне мощи почивают в раке попеременно то в Малом, то в Большом соборах. Дважды в год их переносят из одного собора в другой. Это настоящий обряд. Так и кочуют мощи, не зная покоя. Последний путь патриарха не кончается.

Хоронят на старом Донском и теперь. Но чрезвычайно редко. Поэтому каждые похороны здесь — настоящее событие.

Так, в 1984 году здесь упокоился выдающийся советский архитектор-реставратор Петр Дмитриевич Барановский. Он отреставрировал десятки памятников архитектуры по всему СССР, в том числе и такие шедевры, как Андроников монастырь, Коломенское, Крутицкое подворье в Москве, Троице-Сергиев монастырь в бывшем Загорске, Генуэзскую крепость в Судаке, Пятницкий храм в Чернигове.

Летом 2000 года, в самую тополиную метель, на старом Донском прошли чрезвычайно многолюдные похороны, уступающие, может быть, только похоронам патриарха Тихона в 1925м. Хотя собрались на них преимущественно не почитатели покойного, а старушки-богомолки, потому что литию совершал сам патриарх Алексий Второй, а они, старушки, обычно как-то всегда узнают — По своей почте, — где именно будет служить святейший, и не упускают случая прийти и посмотреть на «батюшку патриарха». Хоронили, а вернее, перезахоранивали, останки замечательного писателя Ивана Сергеевича Шмелева (1873 1950).

Но, пожалуй, самые многолюдные и торжественные похороны прошли в Донском 3 октября 2005 года. В этот день состоялось перезахоронение Верховного правителя Российского государства Антона Ивановича Деникина (1872 — 1947). Причем хоронили генерала с соблюдением всех приличествующих крупному военачальнику почестей — с троекратным ружейным салютом и торжественным маршем гвардейцев по узкой монастырской дорожке. Вместе с Деникиным в родную землю вернулись и останки выдающегося русского мыслителя и философа Ивана Александровича Ильина (1882 — 1954). Как заметил присутствовавший на похоронах Н. С. Михалков, пока невозможно реально оценить это потрясающее событие. Может быть, в России эту дату — 3 октября 2005 года — когда-нибудь будут отмечать как окончание несчастного XX века и наступление нового, более благодатного для нашей страны столетия. А деникинская идея единой и неделимой России с возвращением на родину ее автора, возможно, завладеет сознанием русских людей и побудит их мобилизовать все силы на преодоление катастрофы 91го года.

В 1990 году Донской монастырь был передан Московской патриархии. Обычно в таких случаях говорят: возвращен верующим. Но в данном случае произошло явление в высшей мере парадоксальное. Оказавшись в лоне патриархии, монастырь, во всяком случае большая его часть, стал практически недоступен для мирян верующих и неверующих. Недоступен куда в большей степени, чем в советскую эпоху. Если в богоборческие времена в монастыре не существовало закоулка, куда бы нельзя было заглянуть, то теперь мирянин волен лишь дойти от ворот до храма и возвратиться назад. Все прочие пути перекрыты. Куда ни пойдешь, всюду понаставлены заборы, изгородки — деревянные, железные, на все вкусы. Повсюду соглядатаи. Монахи так аргументируют свои порядки: они вывесили объявление, уведомляющее посетителей, что монастырское кладбище закрыто для посещения «в связи с угрозой теракта». Но тогда разумнее было бы не кладбище, а самые храмы закрыть Уговаривать охранников бесполезно — не пустят. Отвечают вопросом: вы к кому идете, у вас здесь кто-нибудь из близких похоронен?

Нынешним хозяевам монастыря, видимо, даже в голову не приходит, что бывают захоронения, к которым идут поклониться, отдать дань памяти многие. Близок ли кому-то Чаадаев? Безусловно. А Ключевский, Шмелев, Майков, Сумароков, Бове, Барановский, Перов, Ильин?

Знают ли монахи, что это честь и слава российской истории, которая есть достояние всего народа, а не только приверженцев православия?

Помимо уникального некрополя в монастыре находится собрание монументальной скульптуры, свезенной сюда со многих уничтоженных московских кладбищ, а также архитектурные фрагменты, например наличники, порталы, от разрушенных церквей. Раньше, когда монастырь принадлежал Музею архитектуры им. А. В. Щусева, к фрагментам, вмонтированным в одну из стен, можно было свободно подойти. Теперь тропинка, ведущая к этой стене, перекрыта забором, как коттеджи новых русских. А уж о том, чтобы заглянуть, как когда-то, в некультовые монастырские здания и помещения, вообще не может быть речи.

Сейчас много говорится об издержках приватизации 1990х, но при этом не ставится под сомнение законность, а вернее, справедливость безраздельного владения церковью разгосударствленной собственностью. Кто бы мог подумать, что именно в наше время, самое демократическое и либеральное, как говорят, в российской истории, старинное мемориальное кладбище сделается совершено недоступным для посещения!

72

Алексеевский монастырь

От Лефортова до Сущевки теперь можно домчаться по третьему транспортному кольцу за несколько минут: в туннелях, по эстакадам без единого светофора пролетишь и не заметишь как. Так с ветерком и пролетают водители под горку с Русаковской эстакады в сторону Рижского вокзала, не догадываясь, что мчатся по кладбищу, что под колесами машин ожидают воскресения сотни покойных. Хорош же у них там вечный покой...

Своему перемещению от Кремля в далекое Красное Село Алексеевский женский монастырь обязан как ни удивительно... победе русских над Наполеоном в 1812 году. По обету императора Александра Павловича в честь этой победы в Москве должен был появиться грандиозный храм, посвященный Христу Спасителю. Уже следующий император — Николай Павлович после долгих поисков наиболее подходящего места для главного храма России выбрал старинное московское урочище Чертолье, где в дохристианскую эпоху предположительно существовало капище восточнославянского божества Тура, а с 1360 года здесь находился женский монастырь с многочисленными постройками и кладбищем. Царской волей все это было подчистую срыто, а на освободившемся пространстве поднялся величественный храм по проекту академика Тона, который — с перерывом на социалистический эксперимент в XX веке — стоит и по сей день.

Монастырь же вынужден был перебраться на новое место. Ему в этот нелегкий период свое высокое покровительство оказывал первоиерарх Русской церкви митрополит Московский Филарет (Дроздов). Существует легенда, будто бы игуменья Алексеевского монастыря, уязвленная столь бесцеремонным, несправедливым отношением верховной власти к ее обители, изрекла страшное пророчество: коли монастырю здесь не бывать, то и ничему более на этом месте не стоять! Это пророчество неоднократно подтверждалось: поднявшийся на монастырской земле величественный храм Христа в 1931 году был взорван, на его месте взялись было возводить грандиозный дворец советов, но не достроили и разобрали; единственное, что прижилось на месте древнего монастыря на довольно продолжительное время — небезызвестное купальное заведение «Москва».

Кстати, эта легенда о проклятии игуменьи стала дополнительным аргументом у противников восстановления храма Христа Спасителя в конце прошлого столетия. Они говорили: зря восстанавливаете, ничего на этом проклятом месте стоять не будет, порушится, как все прежнее рушилось.

Но, разумеется, предание о проклятии действительности нисколько не соответствует. В XIX веке было немыслимым делом игуменье монастыря пойти поперек воли царя или решения Синода. Подобное противление истинно верующих почиталось гордыней сродни раскольничьей. Кроме того, перемещение монастыря одобрял Филарет — авторитетнейший русский патриарх, не титулованный так официально, но по сути патриархом и бывший. Поэтому соответствует истине другое: игуменья Клавдия и сестры-монахини из своих Красносельских выселок сердечно благодарили Филарета за отеческое покровительство: «Мы же и будущие по нас будем всегда молить Бога за милостивейшего нашего отца и архипастыря, основателя и благодетеля Алексеевской обители». В этом же послании они просили митрополита содействовать скорейшему открытию при монастыре кладбища. И вскоре кладбище Алексеевского монастыря было открыто и сделалось одним из самых благоустроенных и достойных мест упокоения в Москве.

Устроено кладбище Алексеевского монастыря было по-новому, не так, как московские погосты с более давней историей. Всю его территорию прорезали многочисленные дорожки, так что почти к каждой могиле подойти не составляло ни малейшего труда. Ко времени революции земля Алексеевского монастыря была почти вся занята захоронениями. Сейчас трудно представить, как это кладбище выглядело, потому что ничего подобного в Москве уже нет.

Как заметил автор одного дореволюционного путеводителя, такого обилия цветов, как на Алексеевском, нельзя было увидеть ни на каком более кладбище столицы. Большинство могил выглядело как цветники. Здесь было много склепов, выполненных в виде часовен. И казалось, будто это сказочный городок, в котором вместо домов на узких улочках часовни, чаще всего кованые, металлические. Такие часовни делали в Москве многие мастера. Их еще иногда и теперь — ветхие, проржавевшие — можно встретить на старых московских кладбищах.

Алексеевское кладбище, как и большинство других монастырских, состояло из двух территорий: старое внутри монастырской ограды, а снаружи — новое.

На Алексеевском кладбище — и на старом, и на новом — было погребено немало состоятельных аристократов, представителей известных купеческих фамилий, военных, ученых, литераторов, художников. Здесь находились могилы кондитерских королей Абрикосовых, торговцев чаем и колониальными товарами Перловых, фабрикантов церковной утвари Оловянишниковых, купцов Алексеевых, Ланиных, коньячных монополистов Шустовых. Здесь же, разумеется, хоронили и всех почивших монахинь Алексеевского монастыря.

В 1870 году в монастыре был похоронен известный писатель, друг Пушкина, Белинского, Гоголя, директор кремлевской Оружейной палаты Александр Фомич Вельтман. В 1887 — знаменитый публицист, издатель журнала «Русский вестник» и газеты «Московские ведомости», основатель лицея цесаревича Николая — лучшего в Москве — Михаил Никифорович Катков. Была на монастырском Алексеевском кладбище и могила академика-математика Алексея Васильевича Летникова (1837 — 1888), действительного статского советника и члена-корреспондента Петербургской академии наук. В свое время Летников преподавал в Императорском техническом училище (нынешнее МВТУ им. Баумана), а затем организовал Александровское коммерческое училище на Старой Басманной и стал его первым директором (теперь здания бывшего училища занимает Московский институт химического машиностроения). Здесь же, в монастыре, под красивой часовней, в 1905 году упокоился основатель и другого знаменитого российского учебного заведения — Народного университета генерал-майор Альфонс Леонович Шанявский.

На Алексеевском кладбище похоронен художник Илларион Михайлович Прянишников (18401894). Большинство его работ — в Третьяковской галерее, в том числе «Гостиный двор», «Жестокий романс», «Спасов день», «Чтение письма в овощной лавке».

Стояли рядом когда-то на кладбище два больших креста: из черного гранита на могиле архитектора Александра Степановича Каминского (умер в 1897 году), автора проекта Купеческой биржи на Ильинке; а белый мраморный — на могиле профессора Московского университета Федора Алексеевича Слудского (умер тоже в 1897м). На кладбище находились также могилы тайного советника Ф. Ф. Вигеля, писателя С. А. Юрьева, художника С. И. Васильева, профессоров Ф. Е. Орлова и М. С. Корелина, академика архитектуры В. Н. Карнеева, московских полицмейстеров Н. И. Огарева, А. А. Власовского.

Была на Алексеевском и могила крупнейшего российского психиатра Сергея Сергеевича Корсакова (1854 — 1900), внесшего огромный вклад в медицинскую науку и в здравоохранение, основавшего московскую школу психиатров. Кроме того, профессор Московского университета (с 1857 года) Корсаков слыл еще и редкостным филантропом: долгое время он председательствовал в Обществе пособия нуждающимся студентам университета. Корсаков также был одним из инициаторов создания психиатрических центров — Алексеевской больницы для умалишенных и Центрального полицейского покоя для душевнобольных (нынешний НИИ общей и судебной психиатрии им. В. П. Сербского). Для открывшейся психиатрической клиники на Девичьем поле он неоднократно на личные средства покупал оборудование, приборы, полностью на свои деньги составил библиотеку. Доходило до того, что он оплачивал покрытие полов линолеумом. В 1949 году перед зданием клиники установили памятник С. С. Корсакову работы скульптора С. Д. Меркурова.

После революции кладбище постигла печальная участь. В 1919 году вышло постановление, запрещавшее погребение умерших на кладбище Алексеевского монастыря. Правда, как рассказывали старожилы, изредка хоронили здесь и до 1930х, пока монастырь не был упразднен. Стены с башнями и вратами снесли, а здания, в том числе церкви, перестроили под иные нужды, причем церковь Воздвижения, памятник XVIII века, перелицован столь основательно, что уже нет возможности восстановить ее в прежнем виде.

Вместе с монастырем ликвидировали и кладбище. Если ликвидацию монастыря еще как-то можно объяснить богоборческой политикой советской власти, проводимой в 1920 — 1930е годы, то уничтожение кладбища трудно чем-либо объяснить. Тем более что подавляющая часть его территории до сих пор ничем не занята. Опять же по рассказам старожилов, кладбище попало в немилость, во-первых, из-за многочисленных могил «мироедов» и «царских сатрапов», а во-вторых, многие могилы оказались без призора, бесхозными. Действительно, приходить на кладбище и ухаживать за могилой «врага народа» — какого-нибудь тайного советников, полицмейстера означало подвергнуть себя риску быть репрессированным. Поэтому многие не показывали виду, что под роскошной кованой часовней или под гранитным распятием покоятся их близкие. И новая власть распорядилась с кладбищем по-революционному решительно: надгробия пустили на нужды народного хозяйства — гранит разрезали на облицовочную плитку и на бордюрный камень, часовни и оградки отправляли во вторчермет на переплавку, могильные холмики ровняли с землей, а на освобожденной территории устроили парк. После закрытия и ликвидации кладбищ останки известных людей, как правило, эксгумируют и погребают где-то на новом месте. О том, что кого-то перезахоронили с Алексеевского монастырского кладбища, сведений нет. И очень возможно, что до сих пор где-нибудь возле церквей или прямо под асфальтом третьего кольца лежат кости Вельтмана, Каткова, Шанявского, Прянишникова, Каминского, Корсакова.

В начале 1980х парк, устроенный на кладбище Алексеевского монастыря, был рассечен широкой трассой третьего кольца. Когда строители прокладывали дорогу, вместе с грунтом в экскаваторный ковш нередко попадали надгробия, обломки подземных склепов, полуистлевшие гробовые доски, скелеты. Местные мальчишки могли на практике совершенствовать знания по анатомии: они находили на стройке черепа, бегали с ними повсюду, как оглашенные, приносили их в школу и пугали одноклассниц. Не исключено, что в их руках побывал череп генерала Шанявского — так, возможно, и после смерти основатель Народного университета послужил делу народного просвещения.

Теперь бывшее монастырское кладбище поделено надвое: меньшая его часть находится с внутренней стороны третьего кольца, возле церкви Алексия человека Божия (XIX век), а большая — с внешней стороны, у церкви Всех Святых (XIX век). И, похоже, часть с внешней стороны кольца может вновь стать действующим кладбищем. Недавно там возвели поминальную часовню, а уже в самое последнее время — в начале 2000х годов неподалеку от часовни появилось несколько деревянных крестов. Под ними покоятся насельники богадельни Всехсвятского прихода.

Среди прочих здесь похоронена монахиня Серафима (К. А. Розова), почившая в 2001 году — на сто первом году жизни! И уж совершенно потрясающе, что эта, прямо сказать, немолодая красносельская прихожанка в год выпускала по книге! Старица являлась настоящей достодивностью не только прихода, но, может быть, и всей Москвы. Где-то в начале 1920х епископ Вассиан (Пятницкий), причисленный впоследствии к лику святых, благословил двадцатилетнюю Ксению Розову монашествовать, и вскоре она приняла постриг с именем Серафима, хотя в те годы даже икону иметь дома было небезопасно, а уж монашествование считалось чем-то вроде шпионажа. Матушка Серафима окончила когда-то Высшие литературные курсы, и, хотя впоследствии стала медицинским работником, кандидатом медицинских наук, всегда, до последних дней своих, была истинным литератором, для которого не существует возраста, а творчество лишь придает сил и продлевает годы. Начиная с 1997 года она выпускала православный церковный календарь-святцы, причем сама писала многие статьи для этих ежегодников. Незадолго до смерти матушка закончила книгу о своем духовном наставнике — новомученике Вассиане (Пятницком). А еще она всю жизнь изучала творчество А. С. Пушкина и незадолго до смерти выпустила брошюру «Святитель и поэт», в которой изложена история стихотворного диалога о смысле жизни между митрополитом Филаретом (Дроздовым) и А. С. Пушкиным.

Число новых захоронений в Алексеевской монастыре будет, по всей видимости, расти, потому что из богадельни путь, увы, только один — на погост.

Сейчас многое восстанавливается заново: храмы, монастыри, памятники истории и культуры. Но, кажется, не было еще такого, чтобы возродилось какое-либо кладбище на прежнем месте. Может быть, Алексеевскому монастырскому суждено стать первым таким кладбищем.

73

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ПРИХОДСКИЕ КЛАДБИЩА НА ТЕРРИТОРИИ МОСКВЫ

ПРОШЛО три века после того, как началось наступление государства на нивы Божии — приходские кладбища в черте города. Сколько их уничтожено в столице, наверное, и подсчитать невозможно — сотни! Но, как ни удивительно, некоторые сохранились поныне, и теперь эти реликтовые погосты вполне можно отнести к ценнейшим достопримечательностям столицы. Это, как правило, камни вблизи какой-нибудь церкви — вросшие в землю, покрытые мхом, с едва различимыми надписями, а чаще вовсе безымянные. Но есть нивы, и сегодня не утратившие основного своего предназначения — быть местом упокоения новопреставленных. Более того, некоторые такие погосты даже разрослись в последние годы.

Расположены все эти кладбища довольно далеко даже по нынешним меркам от центра города. И строго говоря, собственно московскими они не являются, они прилежали к окрестным селам, а попадали в черту города по мере расширения Москвы.

ИЗ СОХРАНИВШИХСЯ бывших приходских кладбищ, действующих и поныне, ближайшее к центру Москвы — Алексеевское. Само село известно с XIV века, но кладбище имеет не столь почтенный возраст. Считается, что оно появилось только в XIX веке. Старый Алексеевский погост — ровесник селу находился у церкви Алексия человека Божия (1620е годы), но после того, как в 1824 году церковь была разобрана, пришел в упадок, а затем и вовсе исчез. В селе существовал еще один храм — Тихвинской иконы Божией Матери, и селяне стали хоронить умерших вокруг него, так образовалось нынешнее Алексеевское кладбище. Хотя, возможно, его возраст нужно отсчитывать от времени возникновения старого кладбища: Алексеевская церковь стояла поблизости от нынешней Тихвинской, и вполне вероятно , что новый храм унаследовал кладбище, бывшее вокруг старого.

У дорожки, уходящей в сторону от южной стены Тихвинского храма, на выкрашенной в белый цвет «голгофе» стоит железное распятие с надписью: Здесь погребено тело московского купца Ивана Петровича Носова. Скончался 23 августа 1844 года. Жития его было 53 года и 6 месяцев. Возможно, это и есть старейшая сохранившаяся на Алексеевском могила. Во всяком случае, более ранних захоронений на невеликом этом кладбище нам не встретилось. Но совершенно очевидно, что купца похоронили у Тихвинского храма не первым. И даже не одним из первых. Его могила не у самых стен храма, а несколько в стороне, значит, к 1844 году там уже существовал погост. Поэтому вполне вероятно, что Алексеевское кладбище все-таки старше, чем принято считать.

Еще на одном надгробии написано: Нежинский грек Дмитрий Николаевич Баффа. Скончался 16 июня 1881 года на 61м году жизни. Этот Баффа так и остался бы безвестным, если бы не послужил прототипом персонажа чеховской пьесы «Свадьба» — «иностранца греческого звания по кондитерской части» Харлампия Спиридоновича Дымбы. Это благодаря нежинскому своему соплеменнику грек кондитер Дымба обогатил русскую речь крылатым выражением «в Греции все есть».

На Алексеевском кладбище находится одна из самых почитаемых православными христианами могил в Москве. Здесь, за апсидой Тихвинской церкви, похоронен иеросхимонах Иннокентий (Орешкин, 1870 — 1949). На оградке его могилы табличка с заповедью пастве: Умудряйтесь. Не скорбите прежде времени, предавайтесь воле Божией и просите помощи у Господа.

В 1990 годы Алексеевское кладбище увеличилось вдвое: с восточной стороны к нему была прирезана приблизительно равная по размеру территория. Пока еще здесь довольно много свободного места. Но если судить по интенсивности освоения, скоро от захоронений станет столь же тесно, как на старом приходском участке.

ЧЕРКИЗОВО было включено в городскую черту в начале XX века. В селе имелась церковь Илии Пророка и около нее — небольшое кладбище. Расположенное на пригорке над прудом, поблизости от оживленной Большой Черкизовской улицы, хорошо заметное отовсюду кладбище тем не менее благополучно пережило советские годы, когда гонения на городские приходские погосты достигли наибольшего размаха. И теперь это кладбище — настоящий памятник давно ушедшей эпохи. Если кто-то хочет узнать, какими именно были Божий нивы древней Москвы, достаточно побывать в Черкизове, и время словно вернется на три века вспять.

Современное Черкизовское кладбище — самое маленькое в Москве. И одно из самых древних. Известно, что с половины XIV века в Черкизове уже существовала деревянная церковь. Впрочем, и нынешний Ильинский храм возраст имеет почтенный: его возвели в 1690 году. Однако если судить по датам на памятниках, то Черкизовское кладбище древним не покажется. Самые старые камни здесь относятся к рубежу XIX — XX веков. И их считаные единицы. Люди там покоятся всё безвестные.

Впрочем, как село не стоит без праведника, так, наверное, и кладбища не бывает без замечательной могилы. Есть и в Черкизове достодивное захоронение. Справа от ворот, в убогой часовенке, напоминающей скорее железную клетку, какие теперь устанавливают в залах суда, стоят два деревянных крашеных саркофага с крестами над ними. На одном кресте, где всегда горит лампадка, портрет старика в рубище. Под этим надгробием покоится известный в свое время в Москве юродивый и ясновидящий Иван Яковлевич Корейша (1784 — 18б1).

НА ЖИВОПИСНОМ всхолмленном берегу Яузы возвышается отовсюду хорошо заметный белый шатровый купол храма Покрова Пресвятой Богородицы в Медведкове. Первая деревянная церковь появилась здесь, как считается, в 1623 году. А до тех пор — с начала XVI века — Медведково считалось деревней, называемой Медведевкой. Эту деревеньку с ее мельницей описал А. К. Толстой в первой главе повести «Князь Серебряный».

Некогда деревня находилась во владении князя Дмитрия Михайловича Пожарского. Когда князь в 1612 году вступал с нижегородским ополчением в Москву, он сделал в родной вотчине последний привал, чтобы с отдохнувшим войском решительно навалиться на обосновавшуюся в русской столице «Литву». Перед сражением Дмитрий Михайлович горячо просил у Богородицы заступничества и дал обет в случае победы над злыми латынянами построить храм. Русские победили, и обет свой князь исполнил. Поэтому Покровский храм в Медведкове — это не просто культовое сооружение, но еще и памятник в честь победы Руси над иноземными захватчиками. К тому же стоит храм на костях героев-ополченцев 1612 года: многих погибших ратников Пожарский распорядился похоронить в собственном имении.

После Пожарских селом владел фаворит царицы Софьи Василий Васильевич Голицын; потом Медведково принадлежало царевым родственникам Нарышкиным, один из которых продал его по частям дворянам из купцов — А. Р. Сунгурову и Н. М. Гусятникову; последним владельцем числился купец 1й гильдии Н. М. Шурупенков. К этому времени в Медведкове москвичи могли незадорого снять комнаты у местных крестьян на дачный сезон. Среди медведковских дачников можно было когда-то увидеть Константина Коровина, Михаила Врубеля, Валерия Брюсова.

В 1960 году Медведково вошло в черту города. И тогда же его начали интенсивно застраивать высотными жилыми домами. К последнему десятилетию прошлого века от села не осталось и следа: теперь только церковь с кладбищем вокруг нее напоминает о старинном подмосковном селе.

Нужно сказать, что Медведковское кладбище не такое уж и маленькое: в 1990е оно было значительно расширено на юго-запад, ниже по течению Яузы. Но свободного места на новой территории уже нет, потому что по красоте расположения вряд ли в столице еще найдется кладбище, равное Медведковскому. И, по всей видимости, в дальнейшем оно будет расширяться: свободного места за оградой довольно, а для организации, ведающей погребением в столице, чрезвычайно выгодно прирезать к старым московским кладбищам новую территорию: участки продаются по необыкновенно высоким ценам.

В начале XX века по соседству с Медведковым, у Лосиноостровской станции, жил талантливый очеркист Иван Иванович Зачесов (1870 — 1910). Он прославился очерками из жизни скопцов. Большинство этих сектантов были менялы. Они подвергались всяческим преследованиям властей, полиции и прочих. Свои молельни скопцы устраивали обычно в потаенных подвалах, чаще всего в Замоскворечье — самой глухой в то время части столицы, где у многих менял стояли особняки. Очерки Зачесова о малоизвестной тогда и почти не изученной конфессиональной и социальной группе представляли огромный интерес. По неизвестной причине Зачесов покончил с собой и был похоронен на Медведковском.

А в 1911 году на Медведковском кладбище состоялись самые пышные похороны, если, конечно, не считать некоторых современных похорон на новом участке кладбища. «Московский листок» писал: «В среду, 23 ноября, в 7 часов утра скончался от удара на 68м году жизни председатель губернской земской управы, один из старейших земских деятелей, д. с. с. Николай Федорович Рихтер. Вчера, в 12 часов дня, его тело было положено в дубовый гроб и помещено в зале его скромного дома в Хлебном переулке. (На панихидах и похоронах присутствовали — В. Ф. Джунковский, губернский предводитель дворянства А. Д. Самарин, городской голова Н. И. Гучков). Похороны почившего состоятся в субботу, 26 ноября. Могила усопшему приготовлена на кладбище подмосковного села Медведкова, где погребены его мать и другие родственники».

Величественное надгробие Рихтера, выполненное в виде невысокой гранитной стены, неплохо сохранилось. Но в советское время рядом было сделано так много захоронений, что теперь подойти к памятнику предгубзема практически невозможно, разве переступая через другие могилы и оградки.

Любопытно заметить, что В. Ф. Джунковский — московский губернатор присутствовал на похоронах почти всех сколько-нибудь значительных лиц. В одно время с Рихтером умер художник Валентин Серов. Так Джунковский успел побывать и на панихиде в Ваганьковском переулке, где жил замечательный живописец.

ПО ПРЕЖНЕМУ действуют в Москве бывшие сельские приходские кладбища — Измайловское при церкви Рождества Христова, Люблинское, Покровское, Богородское. На последнем похоронен знаменитый русский гармонист Василий Николаевич Иванов (1877 — 1936) — Вася Удалой, игрой которого одинаково восхищались великая княгиня Елизавета Федоровна и Лев Троцкий. Кстати, многие большие московские общегородские кладбища, например, Кунцевское, Троекуровское, Кузьминское, Головинское — это разросшиеся в советское время бывшие приходские сельские.

74


САНДУНОВСКИЕ МИЛЛИОНЫ НА СТАРЕЙШЕМ КЛАДБИЩЕ МОСКВЫ

Лазаревское кладбище

В старину в Московском государстве принято было хоронить «по чести» лишь тех, кто почил с покаянием и причастившись. Все прочие, в том числе самоубийцы, считались умершими «дурною смертью». Мало того, что их не хоронили на погостах вместе с праведно умершими, а закапывали где-нибудь в поле, на выгоне, на буйвище, как тогда говорили, так еще и погребать этих людей дозволялось церковью только дважды в году — в четверг седьмой недели после Пасхи, в так называемый семик, и на Покров. Если самоубийство происходило задолго до дозволенного дня похорон, тело хранили в специальном помещении с ледником, называвшимся «убогим домом». Но вообще нужно сказать, опальных покойников было немного. Перспектива позорного, как тогда считалось, погребения удерживала людей от многих злодейств.

В 1758 году на самой окраине Москвы, в Марьиной роще, было устроено специальное кладбище для неимущих, бродяг и умерших «дурною смертью» — Лазаревское. Там же появился и новый «убогий дом». Москвичи очень боялись Лазаревского кладбища. Окруженное густым Марьинским лесом, оно считалось проклятым, таинственным местом.

Местом погребения нераскаявшихся грешников Лазаревское кладбище оставалось до знаменитой эпидемии чумы в 1771 году. В это время в Москве появилось несколько новых больших кладбищ. И тогда Лазаревское — единственное в Москве общественное кладбищем внутри Камер-Коллежского вала — сделалось, как теперь говорят, престижным. В XIX веке здесь хоронили купечество, духовенство, разночинцев, военных, артистов, профессоров.

В 1787 году на кладбище возвели церковь Сошествия Святого Духа. Архитектор ее — Елезвой Семенович Назаров (1747 — 1822) впоследствии был похоронен тут же, при церкви. А в 1889м всю немалую кладбищенскую территорию обнесли кирпичной стеной. Хотя Лазаревское кладбище и стало довольно-таки благоустроенным, но даже в 1916 году историк Москвы А. Т. Саладин писал, что оно «далеко не ласкает взгляда. ...Спрятавшись от всякого шума за прочными стенами, кладбище покрылось буйной растительностью. Трава выше пояса скрывает даже высокие гробницы, и к некоторым могилам можно подойти только с трудом, обжигаясь о крапиву. Вековые березы, липы и тополя, а больше ветлы, дают густую тень. Пни исчезнувших великанов в несколько обхватов, седой мох на стволах старых берез, полусумрак аллей — все это создает из старого «буйвища» своеобразный уголок, не лишенный привлекательности. Здесь так хорошо можно забыться от суетливой действительности и уйти в прошлое, когда крутом были не жалкие домишки столичной бедноты, но глухо шумела задумчивая Марьина роща, а в ее темно-зеленом сумраке пробиралась в удобные места охотничья свита Тишайшего царя».

В начале 1930х Лазаревское кладбище было закрыто, а в 1936 году и вовсе ликвидировано.

Неподалеку от Лазаревского кладбища, на улице Новой Божедомке (теперь — Достоевского), в Мариинской больнице служил в должности штаб-лекаря, то есть старшего лекаря, М. А. Достоевский — отец Федора Михайловича. Там же, при больнице, во флигеле жила вся их семья и там же в 1821 году родился будущий великий писатель. И когда в 1837 году умерла мать Ф. М. Достоевского Мария Федоровна, то похоронили ее на Лазаревском кладбище, на родовом участке купцов Куманиных. Так, по всей видимости, распорядилась ее старшая сестра Анна Федоровна Куманина.

Могила М. Ф. Достоевской находилась саженях в пятнадцати от юго-восточного угла храма. Впоследствии, бывая в Москве и навещая могилу своей любезной родительницы, Федор Михайлович заходил и в Святодуховской храм и, как рассказывают нынешние причетники, делал пожертвования на нужды храма. Какой прилив молитвенного усердия это должно вызывать у современных прихожан-лазаревцев: в их храме бывал и молился сам Достоевский! Хорошо бы еще у нынешних жертвователей на нужды храма это вызвало прилив усердия!

Кстати, рядом с сестрой позже была похоронена и тетушка писателя — Анна Федоровна Куманина, многие характерные черты которой послужили Федору Михайловичу при создании образа бабушки в повести «Игрок» — одного из самых колоритных образов в русской литературе. Могилы матери и тетушки Достоевского были не единственными на Лазаревском кладбище захоронениями родственников великих писателей: в 1890 году здесь похоронили жену В. Г. Белинского.

Теперь, спустя шестьдесят пять лет после ликвидации кладбища, можно лишь приблизительно указать место захоронения М. Ф. Достоевской. Чудом уцелело надгробие с ее могилы. Оно хранится в музее Ф. М. Достоевского при Мариинской больнице. Но что еще более удивительно — уцелели и останки М. Ф. Достоевской. В 1930е годы они были эксгумированы известным антропологом и скульптором М. М. Герасимовым. По сохранившемуся черепу он сделал скульптурный портрет, а череп был передан в музей антропологии Московского университета. Такое впечатление, что и останки М. Ф. Достоевской, и надгробие с ее разоренной могилы сохранились чудесным образом, будто самой судьбе было угодно, чтобы и то и другое вернулось на прежнее место. Если бы заинтересованные лица взялись за восстановление этой могилы, она, безусловно, стала бы одной из самых почитаемых «литературных» могил в Москве.

Вообще же восстановить бывшую могилу или сделать новое захоронение на том месте, где уже давно не хоронят, задача довольно непростая. Для этого требуется решение высшей городской власти. Но в данном случае проблема несколько упрощается: на Лазаревском кладбище восстановлено старое захоронение, почему и кладбище называть бывшим несправедливо. За апсидой церкви теперь стоит свежий деревянный крест над могилой основателя медицинского факультета Московского университета (нынешнего Первого медицинского института) профессора Семена Герасимовича Зыбелина (1735 — 1802). В этом учебном заведении очень бережно относятся к своей истории: на Большой Пироговской недавно открылся музей института, а теперь восстановлена и могила его основателя.

После закрытия кладбища на его территории устроили детский парк, причем большинство захоронений так и осталось в земле. На другие кладбища перенесен прах

очень немногих. И до сих пор стоит где-то в парке копнуть глубже, попадаются кости. А копали в советское время довольно много: строили павильоны, аттракционы, сцены для увеселения.

Одновременно с кладбищем закрыли Святодуховскую церковь. Вначале ее собирались перестроить под крематорий, но потом отдали церковь под общежитие для рабочих, затем — мастерским театра оперетты. Сейчас церковь Сошествия Святого Духа почти восстановлена. В 1999 году в память обо всех погребенных на Лазаревском кладбище возвели и освятили Владимирскую часовню.

75


ПОСРЕДИ СВОИХ ДЕТЕЙ ПОКОЮСЬ ОТ ЛЮДЕЙ

Пятницкое кладбище

От проспекта Мира, сразу за Крестовским путепроводом, уходит направо короткий, но почти всегда многолюдный переулок, живописно завершенный стройной трехъярусной колокольней. С 1922 года этот переулок именуется Дроболитейным, а прежде назывался Кладбищенским, потому что он ведет к воротам Пятницкого кладбища — одного из тех московских чумных кладбищ, что были основаны по указу Екатерины II в 1771 году.

В ограде редкостная даже для старых кладбищ теснота. От ворот до паперти Троицкой церкви буквально десяток шагов. Тут же справа миниатюрный и ухоженный мемориал погибшим в Великую Отечественную войну. Появившийся, по всей видимости, не так давно, он устроен без вечного огня — языческого, совершенно чуждого русской православной традиции символа. Кстати, и на других кладбищах, где у аналогичных мемориалов горел вечный огонь, теперь газ к горелкам из экономии перекрыт.

Первое захоронение, которое видит всякий посетитель Пятницкого кладбища, — это склеп-часовня над могилой семьи Смирновых, известных производителей винно-водочных изделий. Здесь же, возле склепа, на стене кладбищенской конторы установлена большая мемориальная доска и самому водочному королю — Петру Арсеньевичу. К сожалению, могила его не сохранилась: странным образом именно на ней позже встало здание конторы. А на доске написано: Петр Арсеньевич Смирнов (1831 — 1898) коммерции-советник, выдающийся российский винозаводчик и благотворитель. Чаще всего теперь Петра Арсеньевича вспоминают как человека, чья фамилия — Smirnoff — стала известной во всем мире маркой популярного продукта. Но, увы, почти никто не помнит о его благотворительности. А ведь на щедрые пожертвования Петра Арсеньевича в Москве существовали и даже расширялись приюты, больницы, учебные заведения. Некоторые из них действуют до сих пор. В последние годы жизни Смирнов был старостой и псаломщиком Благовещенского собора в Кремле. И продолжал делать немалые взносы в приходскую казну. Поэтому надпись на камне Среди живых да не забыт будешь звучит с некоторой двусмысленностью: за что именно Петр Арсеньевич не будет забыт, неужели только за «Smirnoff»?

За склепом Смирновых начинается главная аллея Пятницкого кладбища, с левой стороны которой оригинальный памятник: большая гранитная голова на белом постаменте. Здесь похоронен поэт Борис Абрамович Слуцкий (1919 — 1986). Автор замечательных стихотворений о войне, Слуцкий прославился совсем в другом роде литературной деятельности. Будучи поначалу одним из самых жестоких гонителей Бориса Пастернака, в конце жизни он сокрушался об этом и публично каялся. Как писали позже, большое значение в творчестве Слуцкого имеют «размышления о судьбах своего поколения, позднее дополненные критикой различных аспектов советской системы». Вот уж верно, сюжет по Кафке: кто в свое время был верным сторонником и проповедником этих самых аспектов, тот потом сделался столь же последовательным их критиком и изобличителем.

Главная аллея выходит к маленькой красной церкви Симеона Персидского, построенной в 1916 — 1917 годах в псевдорусском стиле. За апсидой церкви находится могила, которая имеет для Москвы важнейшую историческую ценность. В просторной кованой часовне под большой каменной плитой покоится московский главнокомандующий, граф Федор Васильевич Ростопчин (1763 — 1826). Прославился этот политический деятель в войну 1812 года. Впрочем, иногда считается, что слава у графа недобрая. При том, что он очень много сделал для защиты Москвы, для спасения московских ценностей, — он блестяще осуществил невиданную для того времени по масштабам эвакуацию, а затем за два года в значительной степени восстановил почти полностью сожженную Москву, сам этот злосчастный московский пожар, как считают многие, на его совести. Но бесспорно, Ростопчин — крупная фигура российской истории. И очевидно, могила его должна почитаться соответствующим образом.

Сейчас на надгробии нет никакой надписи, не указано даже имя погребенного. Можно лишь методом исключения определить, что Ростопчин лежит именно под этим камнем: справа от камня надгробие Натальи Федоровны Нарышкиной — его дочери, слева — сына Сергея Федоровича и жены другого сына — Андрея Федоровича — известной поэтессы Евдокии Петровны Ростопчиной (1811 — 1858). Следовательно, под безымянным камнем сам граф Ростопчин. Историк А. Т. Саладин в 1916 году, давая описание могилы Ростопчина, между прочим, приводит эпитафию, заранее сочиненную самим графом и бывшую еще в то время на камне: Посреди своих детей покоюсь от людей. Но нельзя же это понимать как прямое завещание бывшего «мэра» столицы. Не до такой же степени Ростопчину хорониться от людей, чтобы те не смогли теперь даже разыскать его могилы!

В 1855 году состоялись самые, пожалуй, многолюдные за всю историю Пятницкого кладбища похороны. Весь Московский университет вышел хоронить профессора истории Тимофея Николаевича Грановского. По воспоминаниям, лекции Грановского имели невиданный успех. Не только студенты, но и многие москвичи ходили на Грановского, как спустя полвека люди шли на Шаляпина или через сто лет — на Стрельцова. Теперь трудно представить, какими же были те лекции, что аудитория не могла сдерживать эмоций: у многих на глазах блестели слезы, а иные чувственные эмансипанки просто рыдали, как на концерте Паганини.

Прожил Грановский совсем недолго, 42 года. Отпевали его в университетской церкви Святой Татианы, и от самой Моховой до Пятницкого кладбища шесть верст студенты несли на руках гроб с телом любимого профессора. По всему пути следования на кладбище были рассыпаны цветы и лавровые листья.

Рядом с могилой Грановского могила его друга — знаменитого актера Михаила Семеновича Щепкина (1788 — 1863), которого называют отцом русского сценического реализма. Во времена Щепкина не существовало ни кино, ни даже фотосъемки. Поэтому, увы, мы не можем оценить его творчества. Разве по воспоминаниям. Но все источники неизменно сообщают, что Малый театр, где он служил и «во многом определил его идейные и художественные позиции», бережно хранит щепкинские традиции, несет их из поколения в поколение. Поэтому, наверное, по игре нынешних актеров Малого в какой-то степени можно судить и о даровании самого Щепкина. В столетие со дня смерти М. С. Щепкина в его честь переименовали улицу, на которой жил актер, 3ю Мещанскую, кстати, расположенную вблизи Пятницкого кладбища.

И здесь же, вблизи от могил Грановского и Щепкина, находится могила человека, на похоронах которого присутствовали лишь друзья. А между тем, имя этого человека знает, наверное, каждый. Полтораста лет как в России редкое застолье обходится без песен на его слова. Это автор стихотворений «Что шумишь, качаясь, тонкая рябина», «Вот моя деревня, вот мой дом родной», «В степи» (в народном варианте «Степь да степь крутом...») Иван Захарович Суриков (1841 — 1880), поэт-крестьянин, как написано на памятнике. При жизни Суриков признания не удостоился. Вынужденный зарабатывать торговлей углем и кровельным железом в отцовской лавке на Тверской-Ямской улице, он так всю жизнь и не мог выбиться из нужды, даже хоронил его на свой счет издатель К. Т. Солдатенков.

Кстати, Сурикова неслучайно похоронили именно на Пятницком кладбище. Раньше существовал такой обычай в Москве: хоронить землячествами и на кладбище, расположенном у дороги в родную губернию. Поэтому, например, смоленских часто хоронили на Дорогомиловском кладбище, калужских и тульских — на Даниловском, а поэта Сурикова, уроженца Ярославской губернии, похоронили на кладбище при дороге, ведущей на его родину.

На Пятницком кладбище похоронено еще довольно много деятелей культуры: семья известных актеров Малого театра XIX — XX веков Садовских; фольклорист, собиратель и издатель русских сказок А. Н. Афанасьев (1826 — 1871); мать знаменитого российского журналиста Власа Дорошевича писательница Александра Ивановна Соколова (могила ее не сохранилась); историк Павел Михайлович Строев (1796 — 1876), обнаруживший в хранилище одного из монастырей так называемый «Изборник Святослава» — книгу трудов святых отцов, составленную в 1073 году; журналист и издатель Евгений Федорович Корш (1809 — 1897), возглавлявший в течение тридцати лет крупнейшую российскую библиотеку Румянцевского музея.

Многих замечательных людей захоронили на Пятницком кладбище в советское время. На отдаленном участке, в третьем ряду от края стоит белая плита, под которой покоится профессор Александр Леонидович Чижевский (1897 — 1964). Это выдающийся биофизик и основоположник гелиобиологии, намного опередивший свое время. Чижевского иногда называют Леонардо да Винчи XX века. Сейчас многим знакома так называемая люстра Чижевского — бытовой ионизатор воздуха. Но для большинства жизнь и деятельность выдающегося ученого остается неведомой. А одна из его научных разработок — открытие зависимости между циклами солнечной активности и явлениями, происходящими в земных живых организмах и в биосфере планеты. Более тридцати зарубежных академий наук избрали его своим почетным членом, советская же Академия наук воздержалась от признания заслуг Чижевского. В 1939 году ученого выдвинули на Нобелевскую премию. В 1942 году Чижевского репрессировали и отправили, как и полагалось советскому ученому, работать в одну из «шарашек». И он там до такой степени увлекся экспериментами, что, когда ему вышел срок, отказался покинуть «шарашку» до завершения работы. Возвратился из ссылки и был реабилитирован Чижевский только в начале 1960х. Последние годы он жил неподалеку от Пятницкого кладбища в крошечной квартирке на Звездном бульваре.

Наверное, многие еще не забыли голос диктора Всесоюзного радио Ольги Высоцкой. Придя на радио почти одновременно с его появлением, она прослужила там вплоть до 1990х годов и установила своеобразный рекорд долгожительства в эфире. Во время войны только ей и Ю Б. Левитану доверяли передавать важные сообщения. Умерла Ольга Сергеевна в 2000 году и похоронена на Пятницком.

За алтарем Троицкой церкви почти сплошь могилы духовенства. Здесь похоронен бывший настоятель этого прихода протоиерей Василий Романков (1891 — 1963), настоятели других московских храмов, даже несколько архиереев. Сама церковь построена в 1835 году по проекту архитектора А. Ф. Григорьева. А когда-то здесь стояла деревянная церковь Параскевы Пятницы, по имени которой и кладбище стало называться Пятницкам. После того как деревянную церковь разобрали, во имя великомученицы Параскевы освятили один из приделов Троицкой церкви (второй — Сергия Радонежского). Так что название кладбища — не рудиментный топоним, а имеет реальное обоснование. Проект Григорьева оказался необыкновенно удачным. О таких храмах говорят: он внутри кажется больше, чем снаружи. И, как ни удивительно, до сих пор его стройная колокольня остается важным ориентиром, доминантой всей местности за Крестовской заставой.

Может, звучит несколько странно применительно к кладбищу, но Пятницкое не лишено уюта. И даже не потому, что администрация здесь, очевидно, с большим усердием поддерживает порядок, нежели это делается на других московских кладбищах, — старина, сохранившаяся на Пятницком лучше, чем на других кладбищах-ровесниках, придает ему очаровательный вид.

76


МАЛЕНЬКОЕ КЛАДБИЩЕ НА ШУМНОМ СУЩЕВСКОМ ВАЛУ

Миусское кладбище

Миусское — самое маленькое из московских чумных кладбищ 1771 года. Оно и с самого начала было меньше прочих, в последующие годы его еще урезали по краям, теперь площадь составляет всего шесть гектаров. Это кладбище сохранилось случайно. В 1800 году московское епархиальное начальство согласилось с представлением столичного главноначальствующего графа Н. П. Салтыкова: «Миюсское кладбище, по крайней ветхости церковного на нем строения и по неимению особого священника, уничтожить», и возродилось оно только спустя четверть века. В советское время кладбище также не однажды собирались ликвидировать, да что-то всегда мешало это сделать. Последний раз такой проект обсуждался в 1960е годы. Угроза ликвидации Миусского кладбища была настолько реальна, что родственники погребенных уже думали, куда перезахоранивать своих покойных. К счастью, обошлось кладбище не тронули.

Но хотя территория Миусского кладбища сохранилась, старые захоронения почти все исчезли. Из старых московских кладбищ Миусское теперь самое обновившееся. В то время как на большинстве других чумных собратьев могилы XIX века не такая уж и редкость, на Миусском с трудом можно отыскать несколько камней начала ХХ века. Надгробий же конца XIX века — считаные единицы.

Возможно, здесь самая старая сохранившаяся могила историка М. Т. Каченовского. В центральной части кладбища, в глубине участка, едва заметные с дорожки стоят две невысокие гранитные, перебитые кубами колонны. На одной из них написано: Здесь погребено тело Михаила Трофимовича Каченовского заслуженного профессора ИМПЕРАТОРСКОГО Московского университета действительного статского советника и кавалера. Родился 1 ноября 1775 года скончался 19 апреля 1842 года. Под соседней колонной лежит безвестный Коллежский асессор и кавалер Григорий Иванович Козинер, скончавшийся 3 июня 1860 года, 52 лет от роду.

Могила Каченовского сохранилась, а вот могилы еще двух дореволюционных ученых бесследно исчезли. Не найти больше на кладбище места захоронения заслуженного профессора Московского университета Федора Ивановича Синицына (1835 — 1907). Нет теперь могилы и крупного религиозного философа, писателя, заслуженного профессора Московской духовной академии Алексея Ивановича Введенского (1861 - 1913).

На кладбище похоронен также депутат второй и третьей Государственных дум от партии кадетов Николай Николаевич Кутлер (1858 - 1924). Прославился он как один из крупнейших отечественных финансистов. Ему дважды удавалось сделать отечественную валюту одной из самых надежных в мире: первый раз по поручению С. Ю. Витте в 1897 году, второй раз — в 1924м, когда он помог советскому правительству подготовить денежную реформу и выпустить знаменитый золотой червонец.

В 1823 году на кладбище возвели церковь Веры, Надежды, Любови и матери их Софии. После революции храм закрыли, а к тому времени, когда их стали возвращать верующим, он превратился почти в руины. Но в 1990е годы церковь отреставрировали, и теперь вместе с домами притча и другими постройками она образует уникальный комплекс — утолок Москвы XIX века, — отделенный от могил высокой каменной оградой. Если кто-то считает, что ему недостает мудрости или любви, если кто-то ищет веры и надежду, тому нужно непременно побывать в храме на Миусском кладбище и приложиться к образу святого семейства. Говорят, помогает.

77


КАК ХОРОШО ТУТ ЛЕЖАТЬ

Ваганьковское кладбище

Ваганьковское кладбище появилось за Пресненской заставой, как принято считать, в 1771 году. Хотя, к примеру, такой авторитетный источник, как «Новый энциклопедический словарь» Брокгауза и Эфрона, сообщает, что Ваганьковское кладбище возникло в 1696 году. Но, скорее всего, кладбище, о котором упоминает словарь, с нынешним не совпадало территориально. Это, вероятно, был погост села Новое Ваганьково при деревянной церкви Николая Чудотворца (1695). Возведенный каменный и несколько раз перестроенный Никольский храм и теперь стоит в Нововаганьковском переулке на Пресне. А это от нынешнего Ваганьковского кладбища довольно далеко. И все-таки утверждать наверное, что до 1771 года на Ваганьковском никого не хоронили, вряд ли правомерно: большинство современных так называемых чумных кладбищ, официально учрежденных в 1771 году, на самом деле наследники более ранних сельских погостов.

В прежние времена на самом большом кладбище Москвы хоронили относительно немного людей купеческого звания. Таких захоронений здесь не больше, чем на Пятницком или Даниловском, не говоря уже о старообрядческих кладбищах. Тем не менее на Ваганьковском есть несколько известных купеческих фамилий. Первая от ворот налево дорожка ведет к большой часовне-склепу XIX века. Это усыпальница фабрикантов Прохоровых, владельцев известной Трехгорной мануфактуры. В советское время могилы капиталистов, понятно, в почете быть не могли. Усыпальница Прохоровых, та вообще едва сохранилась. Еще во второй половине 1990х она практически лежала в руинах. Но теперь часовня основательно отреставрирована и выглядит изумительно.

А в глубине кладбища есть участок, без преувеличения сказать, легендарных московских «типов» — так раньше говорили — булочников Филипповых, поставщиков двора Его Императорского Величества. В середине участка среди надгробий многочисленных сродников стоит большой черный обелиск-часовня с барельефным портретом в анфас самого короля кренделей и саек. Написано на камне кратко: Иван Максимович Филиппов родился 20 июня 1824 г. скончался 22 мая 1878 г.

К концу XIX века Ваганьковское кладбище стало приобретать профиль некрополя интеллигенции, преимущественно творческой, который теперь за ним утвердился прочно. «Поселившаяся в прежних барских кварталах Поварской и Никитской улиц интеллигенция, — писал А. Т. Саладин, — близко стоящая к университету, проживающие тут же поблизости артисты московских театров, богема с Бронных улиц, — все это оканчивает жизнь на Ваганьковском кладбище. Потому-то здесь так много могил литераторов, профессоров, артистов».

В глубине кладбища, неподалеку от участка Филипповых, похоронен Владимир Иванович Даль (1801 — 1872), автор одного из самых выдающихся в российской словесности сочинений — «Толкового словаря живого великорусского языка», над которым он работал свыше пятидесяти лет!

В. И. Даль жил неподалеку от Ваганьковского кладбища, на Большой Грузинской улице, в собственном доме. Этот деревянный дом конца XVIII века, к счастью, сохранился. Теперь здесь музей Даля. Владимир Иванович очень любил ходить к кладбищу на прогулку. Он каждый день непременно совершал этот свой моцион, невзирая на погоду, хотя бы лил дождь или бушевала метель.

В марте 1872 года умерла жена Екатерина Львовна. Похоронили ее, естественным образом, на ближайшем к дому кладбище. А 22 сентября, спустя всего полгода, умер и сам Даль. Ваганьковское в то время еще не стало местом упокоения академиков, недаром Дмитриев писал что «тут безвестные люди... сошлись». Но поскольку на этом кладбище уже покоилась жена Даля, то и его похоронили рядом. И, возможно, нам с вами повезло, что он оказался на таком непрестижном кладбище, каким слыло Ваганьково в XIX веке. Если бы его похоронили в каком-нибудь монастыре, как полагалось по чину академику, то могила, скорее всего, вообще не сохранилась бы. Мог оказаться Даль и на Введенском немецком кладбище, он же был лютеранином. А в его время иноверцев не полагалось хоронить вместе с православными. Но Даль так хотел быть погребенным рядом с женой на любимом Ваганькове, что незадолго перед смертью принял православную веру.

Впрочем, отыскать могилу В. И. Даля на Ваганькове непросто, к сожалению, она находится в глубине участка, и тот, кто не знает, где именно Даль похоронен, скорее всего, пройдет мимо его надгробия — темного невысокого креста причудливой формы, стоящего в третьем ряду от дорожки, на котором мудреной, практически нечитаемой вязью написано имя покойного и дата его рождения и смерти.

Самым известным сочинителем, похороненным здесь прежде Даля, был поэт пушкинской поры Алексей Федорович Мерзляков (1778 — 1830), автор стихотворения «Среди долины ровныя», ставшего популярной, не забывшейся и через два века песней.

Неподалеку от прохоровской часовни и надгробия Шехтеля похоронен основатель и издатель крупнейшего дореволюционного литературного журнала «Русская мысль» Вукол Михайлович Лавров (1852 — 1912). Сам прекрасный литературовед и переводчик с польского — его переводы Сенкевича критика называла лучшими из когда-либо выходивших, — Лавров привлек к участию в журнале крупнейших авторов своего времени: Н. Г. Чернышевского, Н. С. Лескова, Л. Н. Толстого, В. М. Гаршина, А. П. Чехова, В. Г. Короленко, Г. И. Успенского.

Здесь же поблизости могилы так называемых писателей-народников, в том числе и авторов «Русской мысли»: Александра Ивановича Левитова (1835 — 1877); Николая Васильевича Успенского (1837 — 1889); Алексея Ермиловича Разоренова (1819 — 1891); Николая Михайловича Астырева (1857 — 1894); Филиппа Диомидовича Нефедова (1838 — 1902); Николая Николаевича Златовратского (1845 — 1911).

Неподалеку от уголка писателей-народников в 1920-е годы появились новые «мостки», центральное захоронение которых — могила Сергея Александровича Есенина (1895 — 1925). Участок стал одним из самых посещаемых на кладбище. Здесь всегда людно. И нередко кто-нибудь читает стихи. Есенин завещал, чтобы его похоронили рядом с поэтом Александром Васильевичем Ширяевцем-Абрамовым (1887 — 1924), с которым он очень дружил в последние годы своей жизни. Рядом похоронены автор повести «Ташкент — город хлебный» Александр Сергеевич Неверов (1886 — 1923); поэт и переводчик Егор Ефимович Нечаев (1859 — 1925); поэт, автор известной песни «Кузнецы» («Мы — кузнецы и дух наш молод...») Филипп Степанович Шкулев (1868 — 1930). Еще один близкий друг Есенина поэт Рюрик Ивнев (Михаил Александрович Ковалев, 1891 — 1981) похоронен на так называемой Церковной аллее, что на правой стороне кладбища, далеко от друга.

На Ваганькове находятся могилы самых выдающихся российских художников, скульпторов, архитекторов. Здесь похоронены Александр Васильевич Логановский (1810/1812? — 1855), автор барельефов на первом храме Христа Спасителя; Василий Андреевич Тропинин (1776 — 1857); Михаил Доримедонтович Быковский (1801 — 1885); Василий Владимирович Пукирев (1832 — 1890); Дмитрий Николаевич Чичагов (1835 — 1894), архитектор, построивший Московскую городскую думу на Воскресенской площади; Алексей Кондратьевич Саврасов (1830 — 1897); Елена Дмитриевна Поленова (ум. в 1898); Константин Михайлович Быковский (1841 — 1906); Василий Иванович Суриков (1848 — 1916); Алексей Степанович Степанов (1858 — 1923); Абрам Ефимович Архипов (1862 — 1930); Аристарх Васильевич Лентулов (1882 — 1943); Василий Дмитриевич Милиоти (1875 — 1943); Петр Иванович Петровичев (1874 — 1947); Вячеслав Константинович Олтаржевский (1880 — 1966); Юрий Михайловяч Ракша (1937 — 1980); Федор Павлович Решетников (1906 — 1988); Николай Михайлович Ромадин (1903 — 1987); московский зодчий, строитель Калининского проспекта и Дворца съездов в Кремле Михаил Васильевич Посохин (1910 — 1989).

Самый популярный экскурсионный маршрут на Ваганькове — новые захоронения вокруг колумбария. Здесь сейчас хоронят самых известных российских деятелей культуры и спорта. Причем интересно заметить: на этих помпезных надгробиях почти всегда отсутствует отчество покойного. Имя, фамилия — и будет с него. Массовое отсутствие отчеств на могилах творческих работников легко объясняется: имя и фамилия художника на слуху у миллионов — это его бренд, как сейчас говорят. Отчества, как правило, никто и не знает. И этот бренд естественным образом с обложек книг, из титров фильмов, с афиш перекочевывает на надгробие. Если на камне написать «Григорий Израилевич Горин», то, пожалуй, не все еще и догадаются, кто это такой, что за Израилевич. А так все-таки кто-нибудь, да вспомнит.

Но вряд ли эта «безотеческая» традиция объясняется таким образом. У прежних творческих работников разве имя не было брендом? Было точно так же, как теперь. Но на их памятных камнях обычно выбито и отчество. Дело, скорее всего, в другом: в наше время отчество как-то вышло из моды. Оно теперь у многих почитается неевропейским, нецивилизованным, анахронизмом. Часто даже при непосредственном обращении к человеку, а уж когда говорят о нем в третьем лице, отчество опускается. Возможно, когда будут в очередной раз менять паспорта, кто-нибудь придумает исключить и графу «отчество» так же, как теперь исключили — «национальность». В западных демократических странах нет отчеств, следовательно, и нам надо держаться тех же традиций. А там можно и на латиницу перейти.

Вокруг колумбария лежат многие любимцы публики. Отчества в списке отсутствуют в соответствии с оригинальной надписью, выбитой на камне. Там похоронены: Юрий Богатырев (1947 — 1989); Марк Лисянский (1913 — 1993); Владимир Ивашов (1939 — 1995); Старостин Николай Петрович (1902 — 1996); Лев Ошанин (1912 — 1996); Юрий Левитанский (1922 — 1996); Дмитрий Покровский (1944 — 1996); Владимир Мигуля (1945 — 1996); Булат Окуджава (1924 — 1997); Юматов Григорий Александрович (1926 — 1997); Евгений Майоров (1938 — 1997); Гелена Великанова (1923 — 1998); Станислав Алексеевич Жук (1935 — 1998); Владимир Самойлов (1924 — 1999); Игорь Нетто (1930 — 1999); Петр Глебов (1915 — 2000); Анатолий Ромашин (1931 — 2000, на его надгробии надпись: русский актер); Эмиль Владимирович Лотяну (1936 — 2000); Алла Балтер (ум. в 2000); Валентин Николаевич Плучек (1909 — 2002); Георгий Вицын (1917 — 2001); Глузский Михаил Андреевич (1918 — 2001); Григорий Чухрай (1921 — 2001); Станислав Ростоцкий (1922 — 2001); Светланов Евгений Федорович (1928 — 2002); Григорий Горин (1940 — 2000); Виталий Соломин (1941 — 2002); Андрей Ростоцкий (1957 — 2002).

Есть на Ваганьковском кладбище еще один участок, который после непродолжительного периода забвения стал вызывать интерес, привлекать к себе внимание. Это группа захоронений участников русских революций и гражданской войны. Центральный монумент этого участка — стела над могилой Николая Эрнестовича Баумана (1873 — 1905). Кроме него здесь похоронены еще несколько русских революционеров: Самуил Пинхусович Медведовский (1881 — 1924); Соломон Захарович Розовский (1879 — 1924); Владимир Семенович Бобровский (1894 — 1924); Владимир Нестерович Микеладзе (погиб в 1920-м); Василий Исидорович Киквидзе (1895 — 1919); Алексей Степанович Ведерников (1880 — 1919).

На одном из памятников написано: Герой гражданской войны Анатолий Григорьевич Железняков (партизан - Железняк) 20. IV. 1895 — 1919. 26. VII. «Имена такихнародных героев, как Чапаев, Щорс, Руднев, Пархоменко, Лазо, Дундич, матрос Железняков и многих других будут постоянно жить в сердцах поколений. Они вдохновляют нашу молодежь на подвиги и героизм и служат прекрасным примером беспредельной преданности своему народу, Родине и великому делу Ленина...» К. Ворошилов. 1950 г.   

Рассказать обо всех, даже хотя бы сколько-нибудь известных людях, похороненных на Ваганьковском кладбище, невозможно. Это все равно, что рассказать всю историю России в одной статье или в одной книге. Но можно назвать еще таких выдающихся, известных миллионам, людей, похороненных здесь, как Павел Воинович Нащокин (1801 — 1854); Петр Петрович Булахов (1822 — 1885); Нил Федорович Филатов (1847 — 1902); Иван Егорович Забелин (1820 — 1908); Федор Никифорович Плевако (1842 — 1908); Варвара Васильевна Панина (1872 — 1911); Иван Владимирович Цветаев (1847 — 1913); Климент Аркадьевич Тимирязев (1843 — 1920); Алексей Александрович Бахрушин (1865 — 1929); Инга Григорьевна Артамонова (1936 — 1966); Александр Петрович Старостин (1903 — 1981); Юрий Александрович Гуляев (1930 — 1986); Людмила Алексеевна Пахомова (1946 — 1986); Михаил Иванович Царев (1903 — 1987); Андрей Петрович Старостин (1906 — 1987); Андрей Александрович Миронов (1941 — 1987); Лев Иванович Яшин (1929 — 1990); Георгий Иванович Бурков (1933 — 1990);

Эдуард Анатольевич Стрельцов (1937 — 1990); Игорь Владимирович Тальков (1956 — 1991); Аркадий Иванович Чернышев (1914 — 1992); Анатолий Владимирович Тарасов (1918 — 1995).

78


ПЛОХАЯ ИМ ДОСТАЛАСЬ ДОЛЯ...

Дорогомиловское кладбище

Не было в Москве, пожалуй, другого кладбища, расположенного столь живописно, как Дорогомиловское. Оно находилось на высоком рельефном берегу Москвы-реки между Дорогомиловской заставой и окружной железной дорогой. С реки или со стороны Пресни кладбище смотрелось так же, как теперь смотрится Нескучный сад из Хамовников: полоса густого леса длиною с версту и шириною в 100 — 150 саженей.

Дорогомиловское кладбище возникло в чумном 1771 году и до 1812 года оставалось ничем не примечательным погостом, на котором хоронили простой московский люд, в основном крестьян из западных губерний — помещичьих дворовых или отпущенных в столицу на оброк. А во время Отечественной войны здесь было похоронено много погибших или умерших от ран солдат и офицеров. И не только русских, но и французов. Чаще всего в источниках упоминается братская могила, в которой похоронены 300 русских воинов — участников Бородинского сражения. Но, скорее всего, захоронено гораздо больше. И — не только в этой могиле.

Вообще период с 26 августа (день Бородина) по 11 октября (освобождение Москвы от неприятеля) — одно из темных пятен нашей истории. Действительно Кутузов и Ростопчин осуществили тогда невиданную по масштабам эвакуацию. Но при этом в первую очередь они спасали то, что могло быть реально полезным для борьбы с супостатом: чудотворные иконы, мощи святых, священные сосуды, церковную утварь. Ну а чтобы вывезти менее полезное имущество — полторы сотни пушек и 75 тысяч ружей, — у эвакуаторов не хватило ни времени, ни энергии, ни транспортных средств. Все это досталось неприятелю. И, судя по всему, в городе нашлась только одна Наташа Ростова, пожертвовавшая частным ради общего. Потому что в Москве, по разным данным, на милость неприятелю было оставлено от 10 до 23 тысяч раненых участников Бородинского дела. Для них не нашлось подвод. И поэтому, наверное, почти никто из них не выжил: кто-то погиб при чудовищном пожаре, кто-то умер из-за отсутствия ухода, а кого-то казнили оккупанты.

Так что вряд ли на Дорогомиловском кладбище могло быть похоронено всего 300 человек, если только в какой-то одной могиле. Над ней в 1849 году на средства известного промышленника мануфактур-советника Прохорова был установлен памятник: кирпичная стела, облицованная железом и увенчанная золотою с крестом главкой, напоминающая монумент на Бородинском поле. На ней сделана надпись: Сей памятник воздвигнут над общею могилою трехсот воинов-страдальцев и раненых в Бородинской битве и умерших на пути в Москву 1812. Остальные воинские могилы, не отмеченные долговечными памятниками, по всей видимости, исчезли еще в первой половине XIX века. Почему и сложилось представление, будто на Дорогомиловском кладбище захоронено только 300 участников Бородинской битвы.

В советское время стелу разобрали: выполненная в традициях православия, она, по-видимому, не соответствовала новым представлениям о памятниках над воинскими захоронениями. Кстати, тогда же взорвали и ее прообраз — монумент на Бородинском поле с могилой Багратиона заодно. На месте стелы установили гранитный обелиск с надписью: Братская могила 300 воинов-героев Отечественной войны 1812 года, павших смертью храбрых в Бородинском сражении. Сооружен Мосгорисполкомом в 1940 г. Какое-то время обелиск стоял на своем законном месте, хотя само кладбище закрыли и постепенно ликвидировали. А в начале 1950-х годов его перенесли в Фили к кутузовской избе.

Есть несколько версий о судьбе останков трехсот воинов из братской могилы. В большинстве источников говорится, что они теперь там, где стоит обелиск, то есть у Кутузовской избы. Существует также мнение, что их перезахоронили на Ваганьковском кладбище. Но, например, дорогомиловский краевед и старожил этого района Федор Федорович Егоров, на глазах которого Дорогомиловское кладбище ликвидировали и застраивали, утверждает: погребенных там солдат-бородинцев вовсе не перезахоранивали, они так и остались лежать, где лежали. И это очень правдоподобное мнение. Во-первых, после ста сорока лет их упокоения в сырой земле едва ли вообще сохранились какие-то останки. А во-вторых, это же был чисто символический акт перезахоронения: можно было откопать всего несколько косточек или даже просто перенести из старой могилы на новое место горсть земли.

В 1839 году на месте старого кладбищенского храма соорудили новую церковь Преподобной Елизаветы с двумя приделами — Владимирской Божией Матери и Спаса Нерукотворного Образа, очень похожую на Святодуховскую церковь на Даниловском кладбище. Увы, Елизаветинская церковь разделила печальную участь кладбища: она была снесена в начале 1950-х. Да и в последние годы своего существования пребывала в запустении. Церковь стояла там, где теперь двор дома № 26 по Кутузовскому проспекту, того самого дома, в котором жили генеральные секретари Л. И. Брежнев и Ю. В. Андропов.

До революции Дорогомиловское кладбище у состоятельных москвичей не почиталось особенно престижным. Это уже в позднюю советскую эпоху Дорогомилово сделалось районом, как говорят, элитным, связанным с центром новым мостом и проспектом. А совсем недавно — еще и двумя пешеходными мостами. Но когда-то до кладбища и добраться-то было непросто: к нему вела единственная дорога — через Бородинский мост по Большой Дорогомиловской улице. У земского шлагбаума на заставе, приблизительно там, где теперь стоит монумент «Москва — город герой», мостовая заканчивалась, и дальше до ворот кладбища дроги ехали еще с версту по обычному пыльному проселку.

Даже купеческих захоронений здесь было немного. Во всяком случае, купцы высшей гильдии не считали кладбище в Дорогомилове достойным для себя местом упокоения. Например, фабриканты Прохоровы, державшие за рекой напротив кладбища крупнейшую в Москве мануфактуру, хотя и установили на свой счет стелу над братской могилой погибших при Бородине, хотя и делали пожертвования в Елизаветинскую церковь, родовой склеп предпочли устроить все-таки в более достойном их положению и состоянию месте — в Новодевичьем монастыре.

Но тем более удивительно, что в Дорогомилове в XIX веке и в начале XX века часто хоронили ученых, профессоров. Одним из первых ученых здесь упокоился ординарный профессор политической экономии и дипломации Московского университета Н. А. Бекетов (1790 — 1828). А уже затем Дорогомиловское становится прямо-таки профессорским, университетским кладбищем: на нем похоронены известный юрист, специалист по гражданскому, международному и уголовному праву Л. А. Цветаев (1777 — 1835); ректор Московского университета с 1832 по 1837 год востоковед А. В. Болдырев (1780 — 1842, в 1950-м перезахоронен в Донском монастыре); профессор медицины В. М. Котельницкий (1770 — 1844); профессор математики Н. Е. Зернов (1804 — 1862, перезахоронен на Ваганьковском); терапевт, кардиолог Г. И. Сокольский (1807 — 1886); профессор анатомии Д. Н. Зернов (1843 — 1917), опровергнувший в свое время теорию итальянского психиатра Чезаре Ломброзе о врожденной склонности к преступлениям; первая женщина-профессор этнографии в России В. Н. Харузина (1866 — 1931, перезахоронена на Новодевичьем).

Были там могилы и нескольких деятелей культуры: композитора И. А. Саца (1875 — 1912, перезахоронен на Новодевичьем); писателя И. С. Серова (1877 — 1903); москвоведов П. В. Шереметевского (ум. в 1903) и В. К. Трутовского (1862-1932).

Лишь немногих из них перезахоронили.

Значительная часть кладбища теперь под домами. И, естественно, при строительстве «ампирных» гигантов все останки, кости были выбраны экскаватором вместе с грунтом и вывезены неизвестно куда.

79


ГОРСТЬ ПЕСКА С МОГИЛЫ БЛАЖЕННОЙ МАТРОНЫ

Даниловское кладбище

За Серпуховской заставой, на северном склоне Андреевского оврага, расположено одно из самых больших в Москве кладбищ — Даниловское. В прошлом при всяком упоминании о Даниловском кладбище отмечали красивое его местоположение: на рельефной местности с остатками древнего соснового бора по берегу речки Чуры. Увы, теперь нет даже и этих остатков. А Чура почти вся упрятана под землю.

Расположение кладбища на возвышенности сделало его в 1941 году в прямом смысле военнообязанным: здесь находилась зенитная батарея, прикрывавшая Москву от налетов германской авиации, а на случай прорыва к столице сухопутных неприятельских сил соорудили несколько бетонных дотов, из которых два по сей день так и стоят среди могилок, только что вросли в землю. Даниловское кладбище было готово достойно принять врага. И если бы немцы все-таки прорвались к Москве, здесь, скорее всего, разыгралось бы настоящее сражение. Конечно, едва ли после этого на кладбище сохранилось бы что-нибудь от старины, от дореволюционной эпохи.

А ведь Даниловское кладбище прежде славилось своим особенным, третьесословным, колоритом, впрочем, не совсем утраченным и до сих пор. А. Т. Саладин в 1916 году описывает его так: «Даниловское кладбище можно смело назвать купеческим, да другим оно и быть не могло, близко примыкая к купеческому Замоскворечью. Пожалуй, ни на каком больше московском кладбище нет такого обилия купеческих памятников, как на этом. Типичные для середины прошлого века надгробия в форме цилиндрических колонн, конусов, обращенных вниз остриями, колонн, перебитых кубом, попадаются здесь во множестве. Кладбище не распланировано правильными дорожками, отчасти этому мешало расположение его на изрезанной оврагами площади, а отчасти и простая традиция, по которой вообще все наши прежние кладбища не распланировывались, если же что и делалось в этом отношении, то только в последнее время».

От купеческого прошлого здесь теперь немногое осталось, хотя вокруг церкви еще есть захоронения даже первой половины XIX века. Так, например, у южной стены на одном вросшем в землю саркофаге написано: Под сим камнем погребено тело московского купецкого сына Петра Ивановича Кирильцова скончавшегося 1837 года в 12 часу пополудни июня 16-го. Жития его было 22 года 10 месяцев и 8 дней. Но прежних просторных родовых купеческих участков на Даниловском уже нет. А когда-то здесь был похоронен цвет московского купечества. Не найти теперь на кладбище могил известных московских купцов Солодовниковых, Голофтеевых, Лепешкиных, радением которых на кладбище в 1832 году была построена каменная церковь Сошествия Святого Духа по проекту известного архитектора Ф. М. Шестакова.

Самое, пожалуй, знаменитое купеческое захоронение на Даниловском кладбище, а может, и во всей Москве, — участок Третьяковых: братьев Павла Михайловича и Сергея Михайловича — основателей лучшей в мире галереи и их родителей. А. Т. Саладин дает описание надгробий обоих братьев: «На могиле Сергея Михайловича — черный мраморный, довольно высокий, но совершенно простой памятник с надписью: Сергей Михайлович ТРЕТЬЯКОВ родился 19 января 1834 г. скончался 25 июля 1892 г. Памятник Павлу Михайловичу в нескольких шагах подальше, под защитной проволочной решеткой, он почти такой же, но в несколько более изысканной обработке. Надпись: Павел Михайлович ТРЕТЬЯКОВ 15 дек. 1832 г. ум. 4 дек. 1898 г.» Но теперь их могил на Даниловском кладбище не найти. 10 января 1948 года останки обоих братьев, а также жены Павла Михайловича Веры Николаевны перенесены на Новодевичье кладбище.

До революции на купеческо-крестьянском Даниловском кладбище почти не было захоронений ученого сословия, по нынешнему — интеллигенции. Самым значительным, а может, и единственным таким захоронением здесь была могила профессора Московского университета Петра Николаевича Кудрявцева (1816 — 1858), одного из лидеров западников, крупного общественного деятеля, историка, товарища и преемника Т. Н. Грановского. Увы, могила этого крупнейшего для своего времени ученого не сохранилась.

На кладбище можно еще отыскать несколько могил лиц благородного звания, например, здесь похоронен директор коммерческих училищ действительный статский советник Александр Николаевич Глаголев (1851 — 1906). Впрочем, это не более чем чиновник, хотя и довольно высокопоставленный, но отнюдь не интеллектуал и мыслитель, как Кудрявцев. Черный гранитный обелиск этого государственного служащего и сейчас в прекрасном состоянии, он стоит у северного фасада Святодуховской церкви. Или вот могила еще одного статского генерала: в глубине кладбища невысокая, можно сказать, не по-генеральски скромная беломраморная часовня. Надпись на ней: Доктор медицины действительный статский советник Гавриил Михайлович Воздвиженский. Скончался 10 ноября 1896 г. на 63 году от рода. А неподалеку — гигантский восьмиконечный крест, какие можно увидеть разве что на старообрядческих кладбищах, с надписью: Профессор Московского университета протоиерей Александр Михайлович Иванцов-Платонов. Скончался 12 ноября 1894 года. На Даниловском был также похоронен известный пианист, преподаватель Московской консерватории Николай Сергеевич Зверев (1832 — 1893), среди учеников которого были Скрябин, Рахманинов, Зилоти.

В советское время на кладбище хоронили, конечно, уже без учета социальной принадлежности покойного. И все-таки громких имен здесь как не было прежде, так почти нет и теперь. Разве совсем единицы: крупнейший языковед член-корреспондент АН СССР Афанасий Матвеевич Селищев (1886 — 1942); историк, москвовед Михаил Иванович Александровский (1865 — 1943), автор «Указателя московских церквей» (М., 1915); искусствовед и театральный критик Сергей Николаевич Дурылин (1877 — 1954), автор свыше 700 статей и монографий и воспоминаний «В своем углу», кстати, сам он был из купеческого рода, почему, может, и оказался на этом кладбище.

Немного не доходя воинского мемориала с левой стороны площади, у края стоит довольно высокий черный четырехгранный обелиск с большим белым мячом на вершине и короткой надписью: Воронин Валерий Иванович. 1939 — 1984. Заслуженный мастер спорта СССР. Этот памятник был установлен летом 2003 года. Прежде на могиле этого выдающегося спортсмена была мраморная белая плита, и тоже с футбольным мячом, вырезанным в виде барельефа в нижней части.

Но если на Даниловском кладбище почти нет знаменитостей светских, известных мирян, почему предприимчивые эксплуататоры отеческих гробов и не возят сюда экскурсантов, как ежедневно они привозят на автобусах многочисленных гостей на Ваганьково, то для людей воцерковленных Даниловское кладбище, возможно, является одним из главных мест паломничества, столько здесь, по мнению православного человека, захоронений, достойных почитания.

Кажется, самой посещаемой не только на Даниловском кладбище, а во всей Москве в последние годы XX века стала скромная могилка Матрены Дмитриевны Никоновой (1881 — 1952), блаженной старицы Матроны, названной в свое время Иоанном Кронштадтским «восьмым столпом России» и причисленной недавно к лику святых. Всякий день, и особенно по праздникам, у могилы собирались десятки, сотни паломников, чтобы попечаловаться матушке, попросить ее заступничества и взять с могилки горсть песка, имеющего, по свидетельству многих, чудодейственные свойства. Вообще же свидетельств о чудесах, случившихся по молитвам к матушке Матроне, в том числе и прямо у могилы, собрано уже несколько книг!

В 1998 году честные мощи новопрославленной святой были обретены, или, говоря светским языком, эксгумированы и перенесены в Покровский монастырь, где и покоятся теперь в раке. Но к месту прежнего ее погребения на Даниловском кладбище так и идут паломники и неизменно уносят отсюда с собой горсть песка. На могиле постоянно горят свечи, постоянно слышна молитва. Вот уж поистине свято место.

Могила блаженной Матроны — отнюдь не единственное на кладбище захоронение, почитаемое православными людьми. Даниловское кладбище по числу таких захоронений рекордсмен: их здесь семнадцать! Особенно много паломников бывает на могилах афонского иеросхимонаха Аристоклия, скончавшегося в 1918 году, и его ученика старца иеромонаха Исайи, скончавшегося в 1958 году. Есть свидетельства и об их чудесном заступничестве за своих молитвенников. В 2004 году иеросхимонаха Аристоклия канонизировали, мощи его обретены. По слухам, рано или поздно должны быть прославлены и некоторые другие даниловские угодники.

Как рассказывают работники кладбища, они заметили удивительную примету святости почитаемых могил: обычно там много птиц, как правило, голубей, причем они совершенно не боятся людей: клюют корм с ладони, садятся паломникам на руку, на плечо. Происходит чудесное единение человека и природы, как это было в затворе у Серафима Саровского, к которому приходили и ластились лесные звери, в том числе медведи.

На кладбище было похоронено много московских и подмосковных священников.

Рядом с могилой иеросхимонаха Аристоклия, за Никольским храмом-часовней в 2003 году был похоронен популярнейший среди москвичей архиерей — митрополит Питирим. Мирское имя владыки — Константин Владимирович Нечаев. Он родился в городе Козлове в 1926-м.

Владыка Питирим завещал похоронить его на Данилевском кладбище, рядом с могилами его родителей — протоиерея Владимира и матушки Ольги.

В последние годы Даниловское кладбище стало сильно меняться, при этом оно все больше теряет свою характерную очаровательную провинциальность, становится все более цивилизованным, столичным. А неизвестно, что еще лучше: вычурные строгость и порядок, как на Новодевичьем, или приятная, традиционная русская запущенность, как на сельских погостах. Впрочем, на Даниловском есть и вполне европейские участки с грандиозными памятниками «новым крестьянам», а есть и традиционные русские уголки, где можно непринужденно посидеть в бурьяне, помянуть близких, просто поговорить о том, о сем.

80

БЕЗМОЛВИЕ ТАИНСТВЕННОГО ЛЕСА

Калитниковское кладбище

За Покровской заставой, по нынешнему разумению, в центре Москвы еще в XIX веке существовало старинное село Калитники, названное так по имени знаменитого своего владельца — великого князя московского Ивана Калиты. Юго-восток Москвы и в наше время остается наименее престижной частью города, а в старину так и вовсе считался глухим, гиблым местом: за Калитниками простирались бескрайние болота Карачаровское и Сукино, а у Покровской и Рогожской застав, как свидетельствует людская молва, чуть ли не до начала XX века можно было повстречать волков!

И когда за Калитниками, в сущности на болоте, в 1771 году появилось кладбище, названное по имени села Калитниковским, оно среди других своих ровесников — чумных кладбищ приобрело славу самого захолустного, самого сельского погоста в столице. И, в общем-то, таковым оно остается до сих пор, хотя и расположено к центру города ближе всех прочих московских кладбищ.

А между тем, родословную Калитниковское кладбище ведет от древнего Симонова монастыря. В 1771 году в монастыре был устроен чумной карантин. Каждый день там умирали десятки людей. Понятное дело, хоронить на монастырском кладбище их не могли. Умерших монахи вывозили за Покровскую заставу и хоронили в специально отведенном месте. Какое-то время кладбище за заставой было, как теперь сказали бы, филиалом Симоновского монастырского. Но впоследствии оно сделалось обычным общегородским.

Первые покойники на Калитниковском кладбище — подлый, как тогда говорили, московский люд: господские дворовые, крестьяне, приехавшие в Москву на отхожий промысел, нищие, жители окрестных сел. Кладбище имело и вид вполне сельский — деревянные кресты, беспорядочно рассыпавшиеся вокруг деревянной же церкви Боголюбской иконы Пресвятой Богородицы. Эти захоронения чаще всего исчезали вместе с сопревшими и завалившимися крестами, то есть очень скоро. Более долговечные памятники стали появляться на кладбище лишь со второй половины XIX века. Тогда иные подлые, сделавшиеся людьми достаточными, но так и оставшиеся крестьянами по своей сословной принадлежности, устанавливали почившим сродникам гранитные и мраморные памятники в виде часовенок или саркофагов. Эти памятники в основном сохранились до сих пор, их довольно много, особенно на участках вблизи церкви. На них почти всегда выбиты, кроме имени умершего и всех лет его жития, еще и название родных деревни, волости и уезда. По этим данным можно судить, что на Калитниковском кладбище хоронили, в основном, выходцев из восточных и южных уездов Московской губернии и соседних губерний этих же направлений: Подольского, Коломенского, Егорьевского, Богородского уездов, Владимирской, Рязанской, изредка Тульской губерний.

После того как сгорела Боголюбская церковь, на кладбище, но уже на другом месте, в 1834 — 1838 годах был построен каменный храм в честь иконы Богоматери Всех Скорбящих Радость с приделами Николая Чудотворца и Александра Невского в традиционном для того времени стиле ампир. Особенность этого храма в том, что вход в него сделан с севера, потому что с запада к колокольне в 1881 году пристроили так называемую ризницу, придавшую храму вид довольно-таки необычный. Теперь в ризнице располагается иконная лавка.

Как и большинство кладбищенских храмов, Всехскорбященская церковь в советское время не закрывалась. Кстати, большинство кладбищенских храмов были обновленческими, а к ним государство относилось более терпимо. Всехскорбященская церковь вообще была одним из главных храмов обновленцев, здесь часто совершал богослужения первоиерарх митрополит Александр Введенский. Он и похоронен тут же, за апсидой.

Вокруг церкви еще немало могил священнослужителей. Но особым почитанием на Калитниковском с недавних пор стала пользоваться могила монахини — под огромным гранитным четырехконечным латинского типа крестом у южной стены храма. Сюда стали приходить паломники со всей Москвы. Крест стоит на кладбище с 1880 года — эта дата выбита на одной стороне памятника. Но на другой стороне недавно сделана новая надпись: Блаженная старица схимонахиня матушка Ольга. 1871 — 1973. И это не ошибка. Она действительно почила на 103-м году жизни! Блаженная жила где-то в районе Таганки. Рассказывают, что она, однако, никогда не сидела дома. Старица была всегда в пути: ходила по Москве с котомками в руках и мешками через плечо, и если ей на пути попадался человек с лицом унылым, опечаленным или злобным, непременно останавливала его и просила помочь поднести ее «багаж». Удивительно, но почему-то никто никогда ей не отказывал. И едва человек брала матушкины мешки и котомки, печаль и злоба тотчас оставляли его. А, исполнив послушание, он шел дальше умиротворенным. Такое вот существует предание о московской блаженной Ольге, странствовавшей по улицам и избавлявшей людей от смертных грехов — гнева и уныния. Говорят, если повезет, ее можно повстречать в Москве и теперь. Впрочем, может, это уже совсем другая блаженная.

А почему матушка Ольга оказалась под чужим крестом на кладбище? Понятное дело, некому было ей, одинокой страннице, ставить монументов. Вот и похоронили ее под чужим памятником, в бесхозную могилку.

Калитниковское — это, кажется, единственное старое московское кладбище, где практически нет купеческих захоронений, во всяком случае, здесь нет ни одной известной фамилии людей этого сословия. Вероятно, состоятельные купцы — коммерц-советники — находили, что кладбище на краю Карачаровского болота не достойно быть местом их упокоения. Здесь, если и отыщется несколько памятников, на которых выбито Под сим камнем лежит купец, то можно утверждать почти безошибочно, что покойный принадлежал к невысокой гильдии, как, например, безвестные Лавр Иванович Юдин с супругой Мариной Николаевной. Единственно, чем интересна их могила с памятником, так это исключительно редким для XIX века женским именем: Марина была так же не популярна, как теперь Прасковья. И уж тем более здесь нет захоронений лиц благородного звания — титулованных особ, крупных чинов царской табели о рангах. Лишь в советское время на кладбище стали хоронить интеллигенцию — артистов, музыкантов, ученых. Но, как правило, не особо известных.


Вы здесь » Декабристы » Некрополь » Декабристы. Некрополь Москвы и Московской области.