СЕРДЦА ИПСИЛАНТИ
 
ПОСВЯЩАЕТСЯ 200-ЛЕТИЮ СОЗДАНИЯ ФИЛИКИ ЭТЕРИИ

ЕВГЕНИЙ ЕВСТАФИУ

В январе 1828 года в одной из средних венских гостиниц, на жесткой кровати умирал некогда блестящий офицер Российской армии, приближенный императора Александра Первого, зачинатель Освободительной Греческой Революции Александр Ипсиланти. Умирающему было всего 36 лет, и, несмотря на полное отваги и бурной деятельности недавнее прошлое, возле кровати Ипсиланти почти никого не было. Только лишь один его адъютант, Георгий Лассанис. Он-то и смог с трудом разобрать последнее желание умирающего, которое невнятно прошелестели его синие губы.

Ежегодно накануне 25-ого марта в школах Греции проводятся праздники, посвященные очередной годовщине Греческой революции. Произносятся запрограммированные речи, читаются запрограммированные стихи, звучат аккорды запрограммированного быть проигранным в самом конце мероприятия греческого гимна. Сине-белый полосатый стяг вздымается на школьном шесте, все вздыхают с облегчением и расходятся по домам: завтра еще один выходной день, парад, в котором принимают участие далеко не все.
В последние годы ряды школьников, особенно младших классов, на подобных мероприятиях заметно поредели. Неужели стоит терять два драгоценных свободных дня на то, чтобы выслушивать уже набившую оскомину историю о том, как, скажем, Палеон Патрон Германос освящал в Великой Лавре революционное знамя? Или вновь и вновь бубнить надоевшую за годы подобных празднеств фразу о том, что греки сражались как мифологические герои? Не лучше ли отпраздновать юбилей на даче или в приморском ресторанчике с традиционной зажаренной треской, сопровождаемой чесночным соусом?

Рассказы, посвященные истокам истории Новой Греции, стали скучны, пресны и настолько не вызывают патриотического взлета, что можно ограничиться и просто праздником Благовещения, великим праздником христианства, который также отмечается 25 марта.
Хотя, что можно требовать? Уже и Албанская эпопея, Вторая мировая война, битва за освобождение Афин, Сопротивление, ЭАМ кажутся молодым грекам настолько далекими, что о них и вспоминать-то нелепо. История отрезается постепенно, кусками, потому что она преподносится в школе как некая мертвая материя. Было – да сплыло, и больше не будет.
К сожалению, или к счастью, и было, и будет. Все повторяется. Течет, изменяется, но возвращается «на круги своя». Размышляя над текстом, посвященным Греческой революции 1821 года, я вдруг ясно увидела, до чего ее история похожа на историю Гражданской войны, последовавшей за освобождением Греции от нацистов в 1944 году. Раздоры, интриги, предательства, удары «ножом в спину» в смысле фигуральном и политические убийства в самом прямом. Ни в 1820-ых годах, ни в 1940-ых Греция так и не смогла насладиться завоеванной кровью свободой, предпочитая видеть во главе своего государства иноземца, нежели одного из своих детей. Ни тогда, ни потом, она не воздала заслуженные почести тем своим детям, которые отдали за нее свою жизнь. Ни тогда, ни потом, у нее не хватило силы духа взглянуть прямо в глаза своей истории, очиститься и покаяться до конца в своих преступлениях и ошибках, рассказать по совести, как обстояли дела, и почему, начав за здравие, кончили за упокой.

Итак, холодным январским утром 1821-ого года, на казенном матраце венской гостиницы «Золотая груша» умирал Александр Ипсиланти, греческий аристократ, ставший во главе созданной в 1814 году в Одессе организации «Филики Этерия», которая замыслила освободительное движение и  совершила первые неудачные попытки вооруженной борьбы против турок.
Ипсиланти тяжело болен, несмотря на не такие уж большие годы – ему всего лишь 36 лет! - подвело сердце, надорванное во время пребывания в австрийских тюрьмах.
Почувствовав, что конец уже близок, Ипсиланти схватил за рукав сидящего в его изголовье верного друга, одессита Георгиоса Лассаниса:
-    Хотя бы сердце мое пошлите на родину! – еле шелестят его бесцветные губы сердечника.
Несколько дней спустя, 19 января Георгиос Лассанис влетает в номер, где все еще тяжело дышит Ипсиланти, потрясая свежим номером австрийской газеты «Австрийский наблюдатель», и в восторге кричит, что Каподистрия прибыл на Мальту и на английском фрегате направляется в Грецию.
-Слава тебе, Господи... – бормочет Ипсиланти, пытаясь приподняться на мокрых от пота подушках. Это ему не удается, он вновь падает, и лицо его делается белее наволочки. Тогда Лассанис, наклонившись к нему, слышит:
-    Отче наш...

Может быть, я не права, но, как мне кажется, об Александре Ипсиланти вспоминают не настолько часто, как он того заслуживает. Гораздо меньше, чем, скажем, о Байроне. В одной из статей, посвященных греческой революции, я прочитала даже, что именно английский поэт обеспечил освобождение греков от турецкого рабства, привлекая внимание всей Европы к Греции и ее борьбе за свободу своим творчеством и своей героической смертью в Мессолонги.
Александру Ипсиланти не суждено было дожить до победы революции. Он не участвовал ни в ее великих битвах, ни в последующих за победами и поражениями  распрях. Можно сказать, что его личное присутствие в Революции ограничилось едва лишь одним годом. С апреля 1820 года, когда потерявшему в Дрезденской битве 1813 года правую руку храброму российскому офицеру греческого происхождения было предложено стать во главе тайной организации «Филики Этерия»,  по 7 июня 1821 года, когда в битве при Драгацане героически пал возглавляемый им Священный полк.
Кто вспоминает о первом знамени, на котором 22 февраля 1821 года приносили присягу в верности Революции, члены «Филики Этерии» и бойцы Священного полка? Черно-бело-красный стяг, где черный цвет символизировал жертвенность, белый – братство и красный – патриотизм и где была изображена птица Феникс с начертанным девизом «Возрождаюсь из пепла».

Почти на всех картинах, изображающих сцены из Греческой Революции, изображается развевающееся сине-белое знамя: Первое Национальное собрание в Эпидавре отречется от черно-бело-красного знамени, желая исправить впечатление, произведенное на испуганные греческой революцией европейские дворы, и подтвердить, что речь идет об освободительном движении, а не о революции против существующих режимов вообще.
Манифест, написанный Александром Ипсиланти, с которым он обращается к грекам и европейским вольнодумцам из молдавских Ясс, не уступает по силе и «Гимну свободе» Дионисия Соломоса, ставшему греческим национальным гимном.
«За веру, за родину! Час пробил, греческие мужи!.  Давайте же призовем вновь, о отважные и великодушные греки, свободу на классическую землю Эллады!»
Гораздо чаще вспоминаются гордыня и ошибки Ипсиланти, особенно разгром Священного полка и смерть 500 юных греков – студентов европейских университетов, откликнувшихся на призыв Ипсиланти к борьбе – в битве при Драгацане, в Румынии, 7 июня 1821 года.

«Пусть никогда не смоет дождь
и жестокий ветер пусть никогда не развеет
святую землю, что вас покрывает».

- посвятит бесстрашным греческим юношам замечательные строки великий греческий поэт Андреас Кальвос.
Преданного румынами, австрийцы заключают Ипсиланти  в венгерскую тюрьму Мункач, где он пробудет до 1823 года, пока его не переведут в германскую крепость Терезиенштадт. В 1827 году, уже тяжело больного, Александра Ипсиланти освободят из тюрьмы, но жить ему уже остается недолго. 
Так много говорится о жертве Байрона, о том, что все свое состояние он отдал на дело Греческой революции, и так мало, почти никогда, не вспоминают на школьных праздниках горькие и вместе с тем гордые слова матери Александра и Димириса Ипсиланти. Когда ее спросили, отдаст ли она деньги от проданного имения на борьбу за свободу Греции, мать братьев Ипсиланти ответила: «Это слишком малый взнос от женщины, подарившей Революции двух своих сыновей».

Александру Ипсиланти не суждено было дожить до освобождения Греции, его младшему брату Димитрису – также храброму российскому офицеру, героически сражавшемуся за свободу и умершему в первой столице Греции Навплионе в 1832 – не суждено было насладиться жизнью на свободной родине. Хотя, судя по тому, как развивались последующие за освобождением события, еще неизвестно, как обернулась бы его судьба.
Через 62 года после смерти Димитриса Ипсиланти и 66 лет после смерти Александра Ипсиланти произошло нечто, что добавило новые штрихи к символике национальной борьбы греков за свободу своей родины.
В 1894 году священником церкви Архангелов при сиротском доме, носящем имя королевы Амалии, становится архимандрит Криезис, сменивший заболевшего самого первого, давно состарившегося, священника построенной в 1859 году церкви Николаоса Мурдзиноса.

Однажды, обходя свои новые владения, архимандрит наткнулся на загадочный крепко запертый ящичек. Ни церковный староста, ни служки, абсолютно никто в Сиротском доме не знал, что находится в этом ящичке. Архимандрит несколько дней рассматривал ящичек, раздумывая над тем, что могло бы означать присутствие запертого ящичка в церкви, где девочки – сироты замаливали свои детские грехи?
В один прекрасный день он все-таки решил сбить замочек, чтобы удовлетворить свое любопытство, не дающее ему спокойно спать уже которую ночь.  В ящичке находилась коробка, а в ней – точно в яйце сказочного Змея Горыныча – два отдельно завернутые в чистые белые полотенца кожаных футляра.
Возбужденный загадкой, которая никак не желала разрешаться, архимандрит Криезис развернул одно из полотенец и приоткрыл кожаный футляр. В нем находился второй, чистого золота футляр, на котором красовались инициалы Д.И. Развернув второе полотенце и нетерпеливо раскрыв второй кожаный футляр, он также обнаружил в нем футляр поменьше. На этот раз серебряный, со стеклянной крышкой, на которой было вырезано «Александр Ипсиланти, 1828 год».

Потрясенный находкой и точно громом пораженный, архимандрит Криезис не стал допытываться, что находилось в драгоценных футлярах. Он вновь запаковал их и возложил с благоговением на алтарь.
Уже вечером, не в силах долее терпеть неизвестность, архимандрит поспешил к больному, старому священнику Николаосу Мурдзиносу. Когда он поведал ему о своей находке, священник Николаос страшно разволновался, и в течение нескольких минут только и повторял : «Вы не должны были их трогать. Не надо было их трогать!»
Архимандрит страшно сконфузился, не зная, что и думать. Тогда старик присел в кресло и произнес:
-    Вы не должны были трогать этот ящик. В нем вот уже почти полвека, как скрывается одна великая тайна, которую доверила мне Мария Ипсиланти, основавшая этот сиротский дом. В этих футлярах находятся сердца Александра и Димитриса Ипсиланти, братьев ее мужа. Она желала, чтобы эти отважные сердца находились в Греции. Но об этом никто не должен был знать, так как Мария Испиланти считала, что нация оказалась неблагодарной по отношению к памяти этих великих борцов за свободу.
-    Когда же это случилось, патер? – вскричал, окончательно разволновавшись, архимандрит.
-    Тому уже много лет, я и сам не помню. Помню только, что мы с госпожой Ипсиланти спрятали этот ящичек в Святая святых церкви.
Когда правительство узнало о находке архимандрита Криезиса, то обратилось к Сиротскому дому «Амалион» с просьбой передать сердца героев революции в музей. Однако, руководство «Амалиона» решило, что сердца братьев Ипсиланти должны остаться там, где того желала Мария Испиланти, своей благотворительной деятельностью на пользу Греции доказавшая, что она достойна носить это героическое имя.
Иногда значение для истории имеют не великие битвы, не исторические соглашения, решающие судьбу государств, и не венценосные браки, которыми скрепляют союзы великие державы.
Иногда незначительно на первый взгляд событие, малая деталь говорит больше, чем все гимны и торжественные оды на ту или иную дату.
Особенно тогда, когда эти даты отстоят на сотню-другую лет от момента их празднования потомками.
Искра от горячего сердца Александра Ипсиланти в серебряном футляре под стеклянной крышкой, может зажечь сердца современной греческой молодежи сильнее, нежели пережевывание бесталанных стихов школьной антологии, написанных специально для «педагогических», посвященных национальным праздникам торжеств в греческих учебных заведениях .