А.Г. Муравьева. Письмо В.А. Муравьевой, 3 января 1828 г. Чита // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2001. — [Т. XI]. — С. 41—42.

1

(Чита). 3 января 1828 г.

Милая добрая кузина, не могу выразить, какое удовольствие мне доставило письмо моей свекрови1 от 9 ноября, в котором, говоря о скором Вашем приезде в Москву, она мне сообщает, что Вы, наконец, решились ехать к своему бедному мужу. Предполагая поговорить с Вами на эту тему подробно еще до получения этого письма, я теперь могу писать гораздо более свободно и откровенно.

Выслушайте меня внимательно, милая кузина, поверьте, что я говорю как искренний друг, глубоко заинтересованный в Вашей судьбе. Вы знаете, что я не могу ни видеться, ни говорить с Вашим мужем, но поскольку он живет в одном доме с Никитой2, я знаю его настроение. Хотя их несчастье невозможно выразить словами, но все же Артамон переносил бы его безропотно, если бы его сердце не терзала непрерывно мысль о Ваших страданиях, о которых он узнает из Ваших писем. Он говорит: я не могу и не имею никакого права осуждать то решение, которое приняла моя жена. Хотя из-за него он лишается единственного блага, которое ему остается на земле. Но он хотел бы Вас видеть если не (счастливой), то по крайней мере спокойной, считая, что жертва, которую Вы приносите Вашим детям, прекрасна и похвальна. Милая кузина, последуйте совету, который наша взаимная дружба позволяет мне дать Вам, примите твердое и окончательное решение, проникнитесь той истиной, что в Вашем положении Вы не можете исполнить одновременно два одинаково священных долга. Исполните тот, который подскажет Ваше сердце, и Вы увидите, что это единственный способ обрести душевный покой, которого Вам не хватает. Если именно дети требуют Ваших забот и Вашего присутствия, оставайтесь и не пишите больше мужу о своей надежде приехать к нему, когда сыновья перестанут нуждаться в Вас. Ваше существование в этом мире драгоценно, и особенно для них. Через несколько лет Вам будет намного труднее, чем сейчас, расстаться со своими детьми, особенно в их положении. То, что я говорю, вероятно, жестоко, но поверьте, Вы найдете силы и мужество, именно следуя моему совету, а поступая так, как Вы поступаете сейчас, Вы в конце концов станете жертвой непрерывных терзаний, на которые Вы себя обрекаете. Я была растрогана, когда Никита рассказал мне, что пережил кузен, когда он сообщил ему о том, что пишет его матушка. Он воскликнул: вот первое счастливое мгновенье за два года! Но, увы! Это блаженство было недолгим, ибо Ваше письмо от 3 ноября, которое он получил спустя несколько часов, опять вернуло его в обычное состояние. Не обижайтесь на меня, милая Верочка, за мое письмо, я никогда в жизни не умела ни говорить, ни писать ничего, кроме того, во что верила всем сердцем; а главное, любя всегда своего кузена, я хотела бы его видеть более счастливым. Целую Вас от всей души и желаю более спокойного года.

Целую детей.

А. Муравьева

Кузине Вере.

М.Н. Волконская. Письмо В.А. Муравьевой, 3 марта 1828 г. Читинский острог // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2001. — [Т. XI]. — С. 43—44.

3

Читинский острог. 3 марта 1828 г.

Никто не получил от Вас писем с этой почтой, милая и добрая Вера. Дай Бог, чтобы не здоровье Ваше было тому причиною. Известие о болезни сына очень обеспокоило Вашего мужа, как он страдал за Вас! Надеюсь, что следующая почта нас успокоит. Я очень глубоко сочувствую Вашему положению. Милая Вера, минуты нет, чтобы я не думала о Вас и о бедном Вашем Артамоне. Не знаю, кто из Вас двоих более несчастен. Ваше последнее письмо очень меня успокоило во многих отношениях: вижу, что мои письма нашли путь к Вашему сердцу. Вы поняли меня, милая Вера. Отдайте же справедливость и доброй Александрине, как могли Вы подумать, что ей пришло в голову давать Вам советы!

Здоровье Вашего мужа довольно хорошо, как говорит Сергей5, но он печален, подавлен до последней степени. Пишите ему часто, как Вы это делали последнее время. Артамон был очень доволен Вашим письмом, я это знаю от мужа, которому он об этом говорил. Вы все время спрашиваете меня о подробностях, милая Вера, но я не могу Вам их сообщить. Подумайте, ведь я не вижу Вашего мужа и слышу о нем только во время своих свиданий. Сергей говорит, что он очень похудел, но в остальном здоровье его хорошо; он очень прилежно ходит на работу, а досуги его посвящены лечению и уходу за больными товарищами6. Известие о приезде г-жи Давыдовой7 произвело на Вашего мужа такое впечатление, что сердце разрывалось, глядя на него. Он забился в самый темный угол тюрьмы, чтобы не быть свидетелем радости моего дяди8. Он сразу вспомнил, что Вы должны были год тому назад приехать вместе с ней.

Александрина недавно получила письма от почтенной своей свекрови, где речь идет и обо мне. Передайте, пожалуйста, милая Вера, мою благодарность доброй Екатерине Федоровне за память обо мне. Скажите ей, что Александрина совершенно здорова и питает к ней глубочайшее почтение. Она беспрестанно рассказывает мне о ней. Ей случалось несколько раз ночевать у меня, и во сне она все время зовет (...), няню, детей. Это женщина, очень глубоко чувствующая и достойная привязанности.

Прощайте, милая Вера, желаю Вам спокойствия. Храни Вас Бог ради мужа и детей. Поверьте, никто лучше меня не понимает Вашего положения.

Мария Волконская

Целую Ваших милых детей, отец их благословляет, как и Вас, единственное его утешение на этом свете.

Ее Высокопревосходительству милостивой государыне Екатерине Захаровне Канкриной

В С. Петербурге.

На Большой набережной в доме графа Шувалова.

М.Н. Волконская. Письмо В.А. Муравьевой, 6 мая 1828 г. Читинский острог // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2001. — [Т. XI]. — С. 44—45.

5

Читинский острог. 6 мая 1828 г.

Я получила с последней почтою письмо или, вернее, записку от Вас, милая и добрая Вера. Вы жалуетесь на мое молчание. Я столько выстрадала в последнее время. Смерть бедного моего ребенка отняла у меня будущее. А если и меня не будет, что останется чудному и несчастному моему Сергею! Но вернемся к Вам, милая и добрая Вера. С искренним огорчением вижу, что Вы обижаетесь на меня, как и на Александрину, за то, что мы писали о своих мыслях по поводу глубокой грусти, коей проникнуты Ваши письма. Ради Бога, прошу Вас простить меня, если я Вас этим огорчила; подумайте, по какой причине я это сделала; поверьте, что я прекрасно понимаю, что не имею права делать Вам замечания, особенно касательно самых интимных отношений. Вы должны понимать, что все это я пишу не от себя, меня об этом просят16.

Здоровье Вашего мужа довольно хорошо, он получает Ваши письма весьма регулярно. Кроме того, он имеет известия от тетушки Вашей, которая часто пишет о Вас Никите. Этот последний вполне здоров, как и его брат17 и кузен18. Я это знаю от Александрины и, кроме того, видела их издалека, когда они шли на работу; на вид они — само здоровье. Что до бедной (нрзб.), она19 не очень хорошо себя чувствует, здоровье ее слабеет; грудью она никогда не страдает, но ослабела и очень похудела. Хорошая погода вернет ей силы, а главное, если ей окажут милость быть заключенною вместе с дорогим Никитушкою, она очень быстро поправится.

После смерти моего Николино я более, чем когда-либо, хочу полностью разделить судьбу мужа. Видеть его лишь два раза в неделю — свыше моих сил. Я чувствую, что не выдержу этого;

душе моей нужен покой, и я могу его найти лишь рядом с Сергеем. Прощайте, милая Вера, поцелуйте от меня руку почтенной Вашей тетушке. Я прошу ее не беспокоиться об Александрине. Я позволила себе рассказать ей о ней, лишь когда узнала, что Александрина этого избегает. Прощайте еще раз, от всего сердца обнимаю Ваших очаровательных детей. Большое спасибо за консервы, которые Вы мне обещаете. Я их сохраню для тех, кто подвержен ангине. Что же касается других вещей, я на Вас сердита, милая Вера, за расходы на меня. Я еще ничего не получила, но уже сержусь.

Для Веры Муравьевой. Ее превосходительству милостивой государыне

Екатерине Федоровне Муравьевой в Москве.

Ваша золовка20 ответила две недели тому назад на мое письмо, написанное в апреле прошлого года. Я ей сразу же

написала, что если она будет столь же аккуратна все пятнадцать лет, что я проживу здесь, переписка с нею не займет у меня много времени. Впрочем, письмо ее доставило мне большое удовольствие благодаря привязанности ее к любезному моему Артамону.

(М. Волконская)*

М.Н. Волконская. Письмо В.А. Муравьевой, 15 июня 1828 г. Читинский острог // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2001. — [Т. XI]. — С. 46—47.

7

Читинский острог. 15 июня 1828 г.

Как справедливы Ваши упреки, милая Вера, и как я благодарна Артамону за то, что он передал Ваше письмо от 25 апреля моему мужу. Прочтя его, я поняла свою вину и спешу ее искупить. Извините прошлую мою неаккуратность во внимание к тому усердию, с коим отныне буду писать Вам. Ваш муж чувствует себя довольно хорошо, несмотря на страшную жару, которая здесь началась и от которой я страдаю больше всех. Он получает Ваши письма весьма регулярно, как и посылки. Я считала бесполезным писать Вам о сем последнем, будьте уверены, что ничто не теряется, все посылки доходят до нас в полном порядке, и если некоторые и задерживаются на несколько почт, то это из-за небрежности, с которой родственники пишут адреса и упаковывают посылки. Екатерину Федоровну в этом упрекнуть нельзя — все, что она посылает, так хорошо и тщательно упаковано, приходит таким свежим, что трудно поверить, что все это привезено за сотни верст. Артамон огорчен, что Вы столько тратите на него: одежды и белья у него больше, чем нужно, но чтобы не лишать Вас удовольствия исполнить его желание, он просит пополнить его запасы курительного табака. Кроме того, ему нужен небольшой медальон, чтобы положить волосы детей. Надеюсь, что ответила сразу на все вопросы в Ваших письмах.

Только что приехавшая горничная Каташи24 сообщила, что видела Вас в Москве и решительно утверждает, что Вы рассчитываете приехать сюда по первому санному пути. Сергей говорит, что новость эта произвела на Вашего мужа потрясающее впечатление; он то верит в это, то теряет всякую надежду. Бедный Артамон, он решился принести последнюю жертву ради благополучия детей; он принял решение, думал, что простился с Вами навеки. Теперь он совершенно потрясен, не смеет верить в свое счастие, беспрестанно говорит об этом, просит меня устроить комнату для Вас рядом с моей, недалеко от тюрьмы, а через минуту отказывается; он плачет от радости вновь увидеть Вас, а затем им овладевает мрачное отчаяние. Такая неуверенность жестоко терзает его; он все время перечитывает Ваши письма и не находит в них ничего, подтверждающего эти слухи. Я очень сердита на тех, кто их ему передал. Скажите мне ради всего святого, правда ли, что Вы поручили этой женщине объявить, что скоро будете здесь? Если это так, напишите в первом же письме, успокойте Артамона. Он вообразил, что мы выдумали эту историю ради его спокойствия. Но ведь это значило бы уничтожить его совершенно и посмеяться над ним.

Милая Вера, как счастлива я за Вашего мужа, когда думаю, что Вы скоро приедете. Не откладывайте этого на долгие годы, напишите мне, расскажите о своих планах. Каким утешением для меня будет снова Вас увидеть! Когда Вы мне пишите, что приедете, как только дети перестанут в Вас нуждаться, это ни о чем не говорит, ведь детям всегда нужна мать, и дадите ли Вы мне гарантию, что я доживу до тех пор? Напишите, прежде чем ехать, что Вы можете это сделать без ущерба для милых Ваших ангелочков. Не думайте, милая и добрая Вера, что я опять  вмешиваюсь в чужие дела.

Поймите меня, если можете. Я невыразимо страдаю за Ваших бедных детей, но согласитесь, что больше переживаешь из-за тех мучений, которые видишь своими глазами, чем из-за тех, которые представляешь себе в будущем. Поверьте, что я живо чувствую весь ужас Вашего положения. Сердце Ваше разрывается, но что должно дать Вам некоторое утешение, так это мысль, что, какое бы решение Вы ни приняли, Вы исполните свой долг как истинная христианка — долг ли матери по отношению к своим детям, долг ли супруги по отношению к своему мужу, — и то, и другое одинаково священно. Если я увижу Вас здесь, разве смогу я не пожалеть детей Ваших?

Что еще сказать об Артамоне? Вчера в течение всего нашего свидания с Сергеем я говорила о нем, чтобы угодить Вам. Он окружил себя копиями Вашего портрета25 и все время меняет какую-нибудь деталь — то цвет платья, то драпировки, то рама ему больше не нравится, он делает другую из картона и цветной бумаги. Одним словом, он занят только Вами, думает только о Вас, несмотря на свой кажущийся стоицизм. Вот Вам подробности, милая и добрая Вера, ответьте мне сразу же, напишите, что понимаете меня и не сердитесь.

Наша женская колония скоро увеличится — приезжает г-жа Юшневская26. Если она поедет через Москву, пришлите мне, пожалуйста, еще Ваших прелестных конвертов. Прощайте, передайте от меня нежный привет добрейшей и почтенной Екатерине Федоровне; скажите, что милые ее дети вполне здоровы. Александрина очень поправилась, (...) — для нее бесконечное благо, и купание в реке будет ей полезно. Она весьма спокойна и часто очень весела. Прощайте еще раз.

Навеки преданная Вам

Мария Волконская

Целую дорогих Ваших ангелочков, письма их очаровательны; я их прочла и прошу продолжить писать мне также. Артамон как нельзя более признателен доброй и очаровательной мадмуазель Софи27 за заботу ее о детях и за постоянную дружбу к нему; он от всего сердца благодарит ее за добрые письма.

Для супруги г-на Артамона Муравьева. Ее превосходительству милостивой государыне

Екатерине Федоровне Муравьевой в Москве.