Но терпение лопнуло и сравнительно крупный отряд вторгся в район действия Кази-Муллы и взял штурмом в 1832 году Гимры, где пал и сам Кази-Мулла. Имамом стал Хамзат-бек, который, следуя тем же террористическим методам, истребил всех членов Аварского ханского рода, не желавших ввергать Аварию в войну с русскими. Но за это Хамзат-бек поплатился от рук Хаджи-Мурата и Османа, убивших его в мечети. Имамом провозгласил себя Шамиль, очень умный, энергичный, деловой организатор. Дважды его разбивали русские и оба раза счастье оставалось на его стороне - в последние минуты ему удавалось бежать. Он стремился объединить в борьбе все племена центрального Кавказа, употребляя подкуп, насилие, террор, клевету, ложь и прочие тому подобные средства. Ему всеми этими средствами удалось втянуть в восстание Чечню и даже часть Аварии. Но с 1850 года стало сказываться наше превосходство и постепенное замирение Кавказа.
Кстати, о Шамиле. Как известно, император российский поселил его на мирное житие в Калуге, а что проделывал этот имам с нашими пленными? Он расстрелял тридцать шесть пленных и отпустил лишь одного поручика Демьянова, предварительно истязав его полутора тысячами ударами плети. Но Николай Павлович стремился к замирению, а не к порабощению кавказских народов. (А.И. Зиссерман. Материалы для истории Кавказской войны. "Русский вестник", т. 101, октябрь 1872.)
Итак, горцы были замирены, но их быт, их верования остались теми, которые они предпочитали. Не так было в парламентарной Англии. В Ирландии англичане запретили католическую религию; все государственные должности были закрыты для католиков. Земли принадлежали англичанам, которые могли удалить досрочно арендатора без всякого вознаграждения. (Шарль Сеньобос. Политическая история современной Европы. Т. 1.)
Соседняя Турция фактически принимала участие в этой войне, снабжая горцев оружием и боевыми припасами, что вызвало обострение наших отношений с нею, как на Кавказе, так и на Балканах, где турки угнетали славянские народы и препятствовали их культурному развитию. К тому же и положение Греции значительно ухудшилось из-за еще большего притеснения турками местного населения. Напомним, что Греция находилась под турецким владычеством с XV столетия и только в начале XIX греки, не выдержав угнетения, подняли восстание. Кроме того, не следует забывать, что именно они, турки, вызвали его, схватив в пасхальную заутреню в Константинополе греческого патриарха Григория и ряд других духовных иерархов и повесив их. Естественно, что император Николай I не мог оставаться равнодушным к этому беспримерному злодейскому акту, как не могли оставаться равнодушными и многие люди в Западной Европе, в числе которых был и поэт Байрон, вступивший в "филэллинское движение" и в ряды борцов за независимость Греции. Русский император стал призывать западные державы к защите христианства. В результате русский флот вошел в турецкие воды, поддержанный английским и французским флотами. Турецкий флот был разбит в Наваринской бухте (20 октября 1827 г.) и война закончилась Адрианопольским мирным договором, заключенным 2 сентября 1829 года, по которому союзники обеспечили за Сербией, Валахией и Молдавией автономное управление и признание Турцией самостоятельности Греции (3 февраля 1830 г.).
Но император Николай I предпочитал иметь по соседству Турцию, обязанную России, и потому он её спас от полного поражения восставшим египетским пашой Мехметом-Али, к которому присоединился и изменивший турецкий флот. Россия тогда послала свой флот в турецкие воды и экспедиционный корпус на тyрецкую территорию, угрожая египетским войскам, если таковые не прекратят своих враждебных против Турции действий. Таким образом Россия вмешалась в турецкие дела и в результате спасения её по Ункар-Искельскому договору (26 февраля 1833 г.) Турция обязалась закрыть Босфор и Дарданеллы для прохождения военных судов европейских держав, чем обеспечивалось спокойствие в Черном море. Но этот выигрыш России вызвал ревность и неприязнь со стороны этих держав.
Напрашивается, однако, вопрос,- правильно ли поступил император Николай I, когда сын египетского паши Ибрагим разбил турок в Сирии при Неджибе. Не было ли это ошибкой Государя? Так казалось всегда и мне самому. Я полагал, что нужно было оставить Турцию на произвол судьбы - ведь с ней мы бесконечно воевали и она помогала горцам бороться против русских! Но, во-первых, Англия готовила демарш с тем, чтобы заставить египтян отказаться от завоевания Турции; во-вторых, император Николаи I хотел предупредить этот демарш с тем, как мы уже заметили, чтобы султан спасением Турции был обязан своему северному соседу; в-третьих, император намеревался разрешить ряд наболевших вопросов, интересовавших Россию и балканских славян, а также касательно святых мест в Иерусалиме и духовных учреждений, опекаемых там Россией.
Интересно отметить, что пребывание русских войск под Константинополем для защиты его от египетских войск оставило по себе память в виде монумента, воздвигнутого на азиатском берегу Босфора на высоком мысу с плоской площадкой наверху. Этот мыс носит название Сельви-Бурну, что означает Кипарисовая гора, но теперь там кипариса нет. Памятник, поставленный на мраморную плиту, представляет кусок скалы высотой примерно в три метра. На памятнике имеется четырехстишие:
В этой равнине русские войска были гостями и ушли!
Этот обломок скалы да будет памятью и знаком,
Пусть дружба двух империй останется крепкой и стойкой
И да будет воспеваема устами друзей.
Когда-то этот текст был позолоченным, но со временем позолота сошла и, более того, некоторые буквы повреждены. На другой стороне памятника заметно углубление, в котором ранее была мраморная плита с датой "15 июня 1835 года", написанной по-русски. Говорят, что доска эта выпала и раскололась.
Но, увы, память осталась каменной, глухой, уста "друзей" стали говорить обратное, турецкое правительство, подогреваемое западными недругами России, забыло об этих словах и о самом памятнике и забыло услугу России.
Однако среди английского русофобского общества нашлись самостоятельно мыслящие люди, как, например, В. Стэд, написавший книгу "Правда о России", в которой он высказал мнение на тему, ревниво волновавшую Англию и Францию, следующим образом: "Босфор - это ворота дома (то есть России), а султан не более, как дворник, у которого ключи от этих ворот". Или, как сообщает П. И. Фирсов, другой англичанин, вступив с ним в беседу, сказал:
- Говорят, что Россия собирается воевать с Турцией. Дай-то Бог! Ах, если бы она хорошенько вздула турок!
И на вопрос, почему он не любит турок, англичанин пояснил:
- Да кто же их может любить, если только знает, как они терзают христиан. Я сам был в Турции, и под Севастополем сражался, это было давно, но и теперь стыдно вспомнить, что мы, англичане, защищали такое беспутное во всех отношениях турецкое правительство.
Надо сказать, что и премьер Гладстон относился к России справедливо, и, пока он был на посту, отношения с Англией у нас были нормальными. Он, между прочим, опубликовал книгу под названием "Россия", в которой подтверждает зверства турок и правдиво рисует Россию. Но его сменил русофоб Дизраэли. (П.Н. Фирсов. Император Николай I и Александр II. "Исторический вестник", т. 110, 1907.)
Крымская война, или, как её называют, Севастопольская кампания, началась столкновением с турками из-за того, что турки творили притеснения православному духовенству, а христианские державы Англия и Франция, а также Сардиния не только не поддержали справедливых и скромных требований России, но совместно с мусульманской Турцией обрушились на нее. А началось это, когда в феврале 1853 года русский посол князь Меншиков предъявил султану требования: 1) чтобы православное вероисповедание на всем востоке пользовалось защитой султана, как это было ранее; 2) чтобы Православная Церковь над Гробом Господним пользовалась равными правами с другими христианскими вероисповеданиями и 3) разрешить постройку в Иерусалиме православного храма и приюта для больных и бедных богомольцев.
Но возбуждаемый указанными державами и, возможно, католиками вообще, султан отклонил эти требования, а англо-французская эскадра подошла к Константинополю. Уже само это показывает, что эти державы искали повода, чтобы напасть на Россию.
В марте 1854 года Англия и Франция объявили войну России и 9 апреля, в страстную пятницу, их флот (флот христиан!) подошел к Одессе и открыл по ней огонь из четырехсот пятидесяти орудий, но огонь нашей наскоро устроенной полевой батареи заставил неприятельский флот удалиться. А 22 апреля англо-французская эскадра напала на Очаков, но и здесь её нападение было отбито. (История русских войн. Бесплатное приложение к журналу "Русский паломник" за 1915 год. Вып. 9.)
К вышеприведенному сообщению о нападении англо-французской эскадры на Одессу, на открытый город, приведем справки на основании свидетельства Палатина, прикомандированного к военному губернатору Крузенштерну. Он называет иную дату нападения,- 10 апреля, то есть страстную субботу, и даже указывает точное время,- 6.35 утра.
Эта эскадра появилась в составе двадцати шести кораблей действительно 9 апреля, но огонь открыла 10 апреля. Ответный огонь наших полевых батарей, одна из которых была в наиболее угрожаемом месте, т. к. она была устроена при появлении вражеской эскадры на самом берегу моря. И, как показывает Палатин, фактически сражалась одна именно эта батарея прапорщика Щеголева, остальные батареи не могли участвовать в битве против неприятельской эскадры, так как они были направлены в открытое море, в то время как неприятельская эскадра подошла с Пересыпской стороны. Прапорщик Щеголев только что прибыл по выпуску из военного училища. Его батарея сперва стреляла из всех четырех орудий, затем из оставшихся в строю двух и затем только из одного орудия, действуя против артиллерии неприятельской эскадры шесть часов, пока не взорвался пороховой погреб и не загорелся деревянный каркас батарейного бруствера (по тогдашнему - мерлона).
Три дня стояла против Одессы неприятельская эскадра, но все попытки высадить десант не удались. Батарея Щеголева стояла на крайнем левом фланге, практически у мола, почему эта часть местности стала затем называться Щеголевской. (Палатин. Одесские события. "Русский вестник", т. 127, 1877 г.)
Позже английский корабль "Тигр" налетел на подводную скалу и был расстрелян нашей полевой батареей, причем в плен было взято двадцать пять офицеров, включая раненого капитана и двести одиннадцать гардемаринов.
Итак, Крымская кампания началась нападением неприятельской эскадры на открытый город Одессу и, как известно, она была нами проиграна, ибо против России выступила коалиция в составе Англии, Франции, Турции и Сардинии, но, кроме того, хотя в активных действиях участия и не принимали, но стояли на стороне коалиции Австрия, Швеция и Испания. Страны этой коалиции испугались русских побед над Турцией, в особенности их взволновало занятие нами Валахии и Молдавии, а также произведенный русским флотом разгром турецкого флота в Синопе. Коалиция ввела в Черное море громадный флот и высадила в Евпатории десант почти в восемьдесят тысяч воинов в то время, как русские войска находились в Валахии, а в Севастополе и окрестностях имелось всего лишь тридцать три тысячи наших войск, вооруженных старыми ружьями, против коалиционных новых нарезных.
Помимо того, император Николай I должен был держать войска также на австрийской и на прусской границе и в Балтике, где крейсировала английская эскадра, как и в Северном море, где англичане осмелились бомбардировать Соловецкие острова, и даже на Дальнем Востоке, где они пытались завладеть Петропавловском. Но всюду их попытки были отбиты, кроме Крыма, где осада Севастополя продолжалась одиннадцать месяцев. На австрийской же границе мы должны были держать свои войска, поскольку в 1853 году Австрия потребовала отвода русских войск от Дуная, угрожая напасть на них с тыла, и это после того, как Франц-Иосиф при свидании с русским императором в Ольмуце обещал держать нейтралитет.
Так осложнилась международная обстановка и положение русских войск в Крыму. Николай Павлович уже послал было большие подкрепления в Крым, как вдруг скончался 18 февраля 1855 года. Но русские воины крепко удерживали свои позиции, пока (27 августа 1855 года) армии коалиции не удалось ворваться на Малахов курган, что заставило русских перейти на Северную сторону бухты. Такова фактическая сторона военных действий и общей обстановки.
У наших врагов, конечно, был лучший флот - паровые суда, скорострельные нарезные ружья, но у нас зато была героическая решимость защищаться. И разве это поражение? Скажут некоторые, что император Николай I вел неправильную политику, но так сказать - слишком просто, надо учесть многие факторы. Соблюдать честь России, твердо придерживаясь подписанных договоров или - поступая по-западному - плевать на свои подписи, на договоры, и считать их лишь кратковременным дипломатическим ходом. Быть непоследовательными, поступать по-иезуитски - сегодня идти в Святые места Крестовым походом против Ислама, а завтра идти с мусульманами против защитников христианства и христиан, и вместе с тем обвинять Россию в агрессии, не переставая самим пользоваться ею всюду и всегда... Нет, так русский император не мог поступать - это не по-русски!
Да, Николай Павлович был не таков, он был рыцарски благороден и до конца честен. Таким он слыл в народе, более - в народах, таким его рисуют в литературе и даже в живописи.
Наши успехи, начиная с разгрома Наполеона, успехи в Персии, на Кавказе, на турецких фронтах, против поляков и венгров, освобождение греков, защита балканских славян - вот, что вооружало западные державы против нас.
Я упомянул живописное восприятие Николая Павловича - да, действительно, как видно из статьи Льва Жемчужникова о художнике А.Е. Бейдемане, последний писал на соискание золотой медали Академии художеств картину на тему "Приидите ко мне все трудящиеся и обремененные", картину, необыкновенную для стиля академии, картину, в которой главная фигура - Николай Павлович. Надо заметить, что в то время страна переживала крупные события: войны за освобождения греков и славян, Севастополь находился под беспрерывным огнем крупной коалиционной флотилии, русские воины героически отстаивали свои редуты и гибли на них. И в это время Николай Павлович страдал за своих героев, за славян, наших братьев, и его душа часто обращалась с молитвой к Господу. Вот это состояние и схватил своей кистью художник, изобразив царя, схожего по виду с Николаем Павловичем, стоящим на коленях и обращающегося к Христу, а кругом - рабы, бедняки, славяне, греки, наши воины, плачущие дети.
Художнику все эти картины были знакомы из жизни, ведь он происходил из Молдавии, и ему гнет турок был хорошо известен, и потому он острее переживал происходящее, отчего и передал образ Николая Павловича как защитника угнетенных и страждущих народов. Его представление о царе - представление простого народа, ведь для искусства образ создает сам народ, художник же творчески воплощает этот народный образ.
Отметим, что А.Е. Бейдеман затем стал профессором Академии художеств.
Так судил народ о своем царе, интеллигенция же часто склонна к сомнениям и критике, но чтобы критиковать, чтобы судить о политике императора Николая I, надо сперва внимательно взглянуть на политику западных держав.
А надо сказать, что всё творившееся в Западной Европе - политические интриги и столкновения, временные объединения, затем разъединения, изменчивость режимов, частые смены правительств и отсюда смены политических курсов - всё это с трудом удается, нельзя сказать, понять или разобраться, но хотя бы представить в сколько-нибудь ясном виде.
Центр всех интриг находился во Франции, в той стране, которую следовало бы наказать, и наказать сурово, за принесенные Бонапартом многим странам Европы разрушения, разорения и унижения, но, как известно, император Александр I из излишнего своего благородства и европеизма пожалел Францию и ей очень слабо связали руки трактатами 1815 года. А Франция не оценила этого благородства и затаила, как говорится, "в своей душе хамство",- и именно против России, развенчавшей Наполеона и наполеоновскую Францию.
Как показывает С.С. Татищев, в продолжение тридцатилетнего царствования Николая I Франция успела четыре раза переменить у себя образ правления. При его воцарении Францией правила старшая ветвь Бурбонов, в лице короля Карла X. В июле 1830 года в результате уличных столкновений в Париже установилась конституционная монархия в лице герцога Орлеанского. Николай Павлович видел в этом нарушение божественного права наследственной монархии и нарушение международных договоров, и потому его отношение к "королю улицы" было брезгливым и весьма неприязненным. Через восемнадцать лет герцог Орлеанский был свергнут и Франция была объявлена республикой. И Николай Павлович поддерживал с республиканским правительством вполне нормальные отношения. А 2 декабря 1851 года президент Луи Наполеон, совершив государственный переворот, овладел неограниченной властью и год спустя восстановил Французскую империю. (С.С. Татищев. Император Николай I и июльская монархия во Франции, "Исторический вестник", т. 30, 1887.)
Нельзя, пожалуй, обвинять Николая Павловича в том, что можно предъявить в обвинение и другим нашим государям, например, Николаю II, в том, что он оставался верен союзникам до конца и не заключил сепаратного мира с Вильгельмом II; нельзя обвинять русского человека в том, что он верен своему другу. Но всё-таки какая-то изюминка, скорее перчинка, в этом есть. Нам представляется освещение графом А. Ржевусским этого сложного вопроса наиболее приближающимся к истине.
Граф А. Ржевусский был послан императором на Ближний Восток с целью поддержать молодого султана Абдулу-Меджида в критическую минуту поражения турецких войск от египтян. Когда он вернулся в Петербург и явился с докладом к Николаю Павловичу, то, выразив благодарность султана от его имени и от имени турецкого народа за мощную поддержку, оказанную ему русскими войсками, он указал также и на другую сторону чувств султана, а именно, что тот всё же чувствовал себя униженным, приняв помощь от христианского монарха против своих единоверцев-мусульман.
Император Николай I, будучи удивлен таким замечанием, сказал:
- То, что ты говоришь, возможно, но это ведь будет неблагодарностью.
- Народы всегда неблагодарны, Ваше Величество,- ответил граф.
- Народы да,- возразил Николай Павлович,- но не государи.
Из этой беседы граф Ржевусский заключил:
"Я привожу эти слова, так как они, мне кажется, дают ключ к пониманию характера Николая Павловича, который верил в солидарность монархов и предполагал в других те же рыцарские чувства, которые он вносил в свои отношения с ними. Это рыцарство осталось отличительной чертой личности великого императора, которому я имел честь служить в течение стольких лет. И оно было причиной главной ошибки его славного царствования: в помощи, которую он оказал молодому Францу-Иосифу в борьбе последнего с восставшей Венгрией, протянув ему ту же руку помощи, что и Абдулу-Меджиду в 1839 году" (Отрывки из мемуаров гр. А. Ржевусского. "Исторический вестник", том 82, 1913. Выделено нами. - М.3.).
Заметим, что Николай Павлович понимал и признавал свою неправоту, что видно из его слов, произнесенных в конце доклада графа:
- Кто знает, не был ли я неправ, и кто знает, не окажусь ли я неправым в будущем? Но человек не всегда свободен.
Думается, что Николай Павлович имел в виду его рыцарское отношение ко всем и даже к недостойным государям, но он по своим моральным принципам, его взглядам на долг Государя, не мог поступать иначе; в этом, думается, ключ, открывающий сердце и разум императора Николая I.
Итак, Крымская кампания закончилась неудачей спустя полгода после кончины этого неповторимого Государя.
Но каковы оценки "этой неудачи" нашими российскими деятелями?
Начнем с Ф.М. Достоевского, который, судя по его "Дневнику писателя", в нашей Крымской неудаче видел благословение судьбы:
"Самый полный переворот в политической жизни России наступит именно тогда, когда Европа убедится, что Россия вовсе ничего не хочет захватывать. Тогда наступит новая эра для нас и для всей Европы. Убеждение в бескорыстности России, если придет когда-нибудь, то разом обновит и изменит весь лик Европы. Убеждение это непременно наконец воцарится, но не вследствие наших убеждений; Европа не станет верить никаким уверениям нашим до самого конца и всё будет смотреть на нас враждебно. Трудно представить себе, до какой степени она нас боится. А если боится, должна ненавидеть. Нас замечательно не любит Европа и никогда не любила; никогда не считала нас она за своих, за европейцев, а всегда лишь за досадных пришельцев. Вот почему-то она любит себя утешать иногда мыслью, что Россия будто бы "пока бессильна".
И это хорошо, что они так наклонны думать. Я убежден, что самая страшная беда сразила бы Россию, если бы мы победили, например, в Крымскую кампанию и вообще одержали бы тогда верх над союзниками! Увидав, что мы так сильны, все в Европе восстали бы на нас, тотчас же с фанатической ненавистью. Они подписали бы, конечно, невыгодный для себя мир, если бы были побеждены, но никогда никакой мир не мог состояться на самом деле. Они тотчас же стали бы готовиться к новой войне, имеющей целью уже истребление России, и, главное, за них стал бы весь свет. Шестьдесят третий год, например, не обошелся бы нам тогда одним обменом одних дипломатических нот; напротив, осуществился бы всеобщий крестовый поход на Россию"... И далее: "Но нас тогда сберегла судьба, доставив перевес союзникам, и вместе с тем сохранив всю нашу военную честь и даже еще возвеличив её так, что поражение еще можно было перенести" (Ф.М. Достоевский. Дневник писателя. Т. 1, 1876. СПБ, изд. Маркса, 1895).
Начальник Кунгурской экспедиции, инициатор и руководитель Кокандского похода в 1853 году генерал В.А. Перовский, друг В.А. Жуковского в письме к архиепископу Могилевскому Евсевию пишет, что Крымская война в результате "должна возродить Россию к новой жизни". (Письмо генерала В.А. Перовского к архиепископу Могилевскому Евсевию. Приложение к журналу "Русская старина".)
И, наконец, согласимся с Николаем Соловьевым, обратившим внимание на две войны одного и того же столетия - Отечественную, когда многие города России были либо сожжены, либо разорены, когда большая часть России стала пустыней, и - Крымская война, когда вся мощь союзной армии обрушилась на один город Севастополь, когда союзники долбили этот героический город одиннадцать месяцев, когда только французы потеряли сто тысяч своих воинов. (Н. Соловьев. Скорбные листы Крымской кампании. "Русский вестник", т. 101, 1872.)
И прав знаменитый медик Пирогов, сказавший, что "мы имеем право гордиться, что выдержали стойко Крымскую войну". (Там же.)
Но чтобы окончательно понять условия, в которых произошла неудачная для России Крымская кампания, постараемся разобраться в позициях западных держав и в их политике. Возьмем сперва зачинщицу войны - Францию.
Учитывая переменчивость политического строя Франции, что мы выше показали, а также её экспансию и авантюрную политику Бонапартов, Россия по отношению к Франции была внимательной и осторожной, впрочем, лучше, точнее сказать, сторожкой. У нас понимали, конечно, что Франция уязвлена трактатами 1815 года, но, во-первых, она своей наполеоновской экспансивностью и агрессивностью была в этом сама виновата, а, во-вторых, мы не могли допустить повторения бонапартизма и потому император Николай I всё время пытался опереться на эти трактаты сохранением противонаполеоновской коалиции, предъявившей Франции эти трактаты. Но союзники оказались тяжелыми и ненадежными: Англия первая отошла от обязанностей по ним, Пруссия же и Австрия то настаивали на соблюдении их, то умышленно их забывали. Так политика европейского равновесия колебалась и вследствие указанного поведения союзников задача по сохранению условий трактатов 1815 года ложилась исключительно на плечи российского императора.
Колебания партнеров России позволили Франции фактически превращать в пустой звук один за другим пункты этих трактатов, в особенности энергичным, а вместе с тем беспринципным Луи Наполеоном.
Ослабляя контроль, коалиция тем самым способствовала экспансии Франции, которая хищнически посматривала как в сторону Рейнских провинций, так в сторону Швейцарии, а в особенности в сторону Бельгии. Лишь ясная и твердая политика России, сумевшей в этом случае опираться на Англию, позволила сохранить независимость Бельгии.
Экспансивность Франции усилилась, когда Луи Наполеон взял бразды правления, совершив переворот, арестовал нежелательных ему парламентариев, и таким образом один своей волей стал вести Францию к реставрации бонапартизма и Бонапартов, вопреки конвенции 12 апреля 1814 года и второй статье трактата 20 ноября 1815 года, устранявших навсегда династию Бонапартов от французского престола. А совершил он переворот следующим образом: 2 декабря 1851 года здание Законодательного Собрания и все стратегические пункты Парижа были заняты войсками, причем квесторы Собрания были арестованы, как и ряд депутатов и генералов, а также других лиц, в том числе, например, и Виктор Гюго. Нежелательные газеты - "National", "Opinion publique", "Messager", "Rйpublique", "Avenement" и другие - были закрыты. 3 декабря декретом Луи Наполеона вместо Законодательного Собрания и Государственного Совета была составлена Временная Совещательная комиссия из назначенных лиц. (Месяцослов на 1853 год. Санкт-Петербург.)
Вопреки трактатам французская армия от месяца к месяцу всё время усиливалась и наполеоновские орлы снова стали парить на французских знаменах. Но Луи Наполеон, наблюдая колебания и нетвердость партнеров России, неуклонно стремился и к большему - к признанию его императором Бонапартом III.
Николай Павлович, учитывая его заслуги в разгроме революционного фронта, предупреждал по-дружески его не совершать этого рискованного шага, однако оставался в этом одиноким, не встречая поддержки своих партнеров. Русский император справедливо видел стремление Луи Наполеона возродить наполеоновскую империю и стать носителем короны Наполеона I. Более того, Николай Павлович видел в этом стремлении напрасность жертв России, принесенных для освобождения, увы, неблагодарной Европы. Он искал сочувствия в своей политике у Англии, боявшейся усиления Франции, однако внутренние британские неурядицы, перманентные смены кабинетов и связанная с этим смена политических линий задерживали переговоры, а в конце концов даже сорвали реализацию уже подписанного договора между Англией и Россией. И, в сущности,- боязливая нерешительность, стремление уйти от реальности в область сусальных представлений, свойственные демократиям; несмотря на непризнание Англией как Наполеона I, так тем более Наполеона III, Европа была убаюкана хитрыми заявлениями последнего об отсутствии у Франции каких-либо агрессивных намерений в отношении Англии. За Англией пошли на попятную и малые европейские страны.
Как мы уже отмечали, политика императора Николая I в отношении Франции не имела агрессивных намерений, но в коалиции русский император видел средство удержать Наполеона III от новой французской агрессии.
Австрия же и Пруссия, пугая нас призраком революции, воплощенной в лице Франции, в то же время придерживалась дружеских отношений с нею и пугала её мощью России, сея таким образом семена раздора. Франция в этих условиях пыталась, как мы уже отмечали, вмешаться в польские дела, но Пальмерстон, с которым Николай Павлович легко договаривался, отказал французам в поддержке из-за "долга перед Россией".
Австрия вообще вела себя двусмысленно, и особенно в польском вопросе. Даже французский премьер Тьер признавал, что в Вене лелеют мечту о восстановлении польского королевства под скипетром Габсбургов.
Выше мы указали дружественное расположение Пальмерстона к России - оно объяснялось исключительно боязнью соглашения между Россией и Францией или, как, он говорил, что "наибольшую опасность для Европы (а думал - для Англии. - М.3.) представляет возможность соглашения между Францией и Россией".
Одновременно французский премьер Гизо в 1847 году предлагал австрийскому канцлеру заключить тесный союз как против всемирной революции, так и против России на Востоке. Эту идею обрушиться на Россию на Востоке готовился реализовать и Наполеон III, отчасти из личной амбиции,- т. к. император Николай I не считал его равным среди коронованных особ,- отчасти из-за непризнания русским императором права Наполеона III короноваться Бонапартом, и отчасти из чувства мести за поражение первого Бонапарта. Он понимал, что в Европе ему не удастся нанести удар России, так как все державы будут бояться в то же время усиления влияния Франции на европейские дела, а потому решил нанести России удар с фланга, то есть на Ближнем Востоке, считая таковым Турцию и прилегающие к ней области. Этот расчет также базировался на том, что при таком варианте ему удастся вбить клин между Австрией и Россией и привлечь первую на свою сторону, а вместе с тем - и клин между Англией и Россией.
Об этой политике Наполеона III говорит и барон А. Жомини:
"Нельзя ли предположить, что Луи Наполеон, желая европейского осложнения и опасаясь, что оно было бы слишком серьезно на Рейне или в Бельгии, избрал для этой цели Восток, не щадя слабости Турции, не боясь прибавить еще один зародыш разрушения к тем, каковые уже угрожали Оттоманской империи, и имея единственной целью найти здесь элемент территориальных изменений, благоприятных для его стремления к славе и величию" (Барон А. Жомини. Россия и Европа в эпоху Крымской войны).
Мы добавим в качестве примечания, что эта цитата приведена в указанном труде в разрядку.
Тем не менее, несмотря на происки Луи Наполеона (тогда он еще не был Наполеоном III. - М.3.), международное положение России в период перед конфликтом из-за Святых Мест, казалось вполне благополучным, что отмечалось и политическим отчетом за 1852 год, представленным Николаю Павловичу. Действительно, вследствие мер, предпринятых Россией, был улажен вопрос о престолонаследии в Дании и Греции; удалось решительными мерами восстановить согласие между Пруссией и Австрией, а кроме того удалось ликвидировать опасность войны между Турцией и Черногорией, захватившей приморский район в Адриатике, находившийся под владением Турции. Кроме того, удалось ограничить поползновения новой Франции и добиться соблюдения ею трактатов 1815 года, хотя бы их духа, и также удалось получить заверение от Луи Наполеона о соблюдении статуса кво.
Но, как пишет тот же барон Жомини, "на революционной волне во Франции пришел к неограниченной власти человек предприимчивый, скрытный, склонный к внезапным решениям; единственным принципом которого было не иметь никаких принципов. Из тщеславия, или честолюбия, он стремился играть видную роль, угождая поочередно державам, поддержку которых он надеялся приобрести, выставляя на вид перед монархами услуги, оказанные им порядку, а перед революцией - свой демократический принцип" (там же).
Приведенный Жомини демократический принцип Луи Наполеона следовало бы поставить в кавычки, ведь этот принцип знаком нам, современникам "народных демократий".
Таким образом к концу 1852 года, казалось, ничего угрожающего для России, никаких видов на коалицию против России не намечалось, но на самом деле королю-авантюристу удалось своими настойчивыми интригами лишить Россию её сильного влияния на Востоке.
Итак, изложенное выше показывает, в каких сложных условиях, в полной неопределенности и переменчивости политики западных держав пришлось императору Николаю I вести российский корабль. Особенно витиевата была линия австрийского правительства. В 1808 году, в Петербурге, как повествует Р., австрийский посол граф Мерфельд предложил государственному канцлеру графу Румянцеву посредничество в делах между Турцией и Россией и даже заявил, что Австрия непрочь содействовать присоединению к России Молдавии и Валахии при известном условии, а именно - чтобы при наступлении благоприятного времени поделить между Австрией и Россией все турецкие владения, не спрашивая на то согласия какой-либо другой державы и менее всего Франции. Тогда Австрия интриговала против Франции и каково же было удивление, когда при назревшем конфликте из-за Святых Мест Австрия склонилась на сторону Турции и своей мобилизацией протестовала против занятия нами Валахии и Молдавии - занятия как предупредительной меры, а не как оккупации этих земель. И более того, Австрия встала на сторону Франции, которая и заварила коалиционную войну против России. Эта христианская коалиция вместо того, чтобы вместе с Россией отстаивать права христиан в турецких землях, сплотилась с мусульманской Турцией против христианской России. То они шли Крестовыми походами для освобождения Гроба Господня, то вместе с мусульманами обрушились на Россию, защищавшую интересы христиан.
Австрийский канцлер Меттерних, когда он оказался уже не у дел, скорбел не о том, что Европа не приняла мер для облегчения положения христиан в турецких землях, и в частности на Балканах, а о том, что Европа на Венском конгрессе не стала добиваться прочных гарантий в пользу Турции. (Р. - К истории восточного вопроса. "Русский вестник", т. 127, 1877.)
Это ли не циничность, это ли не вероломство Австрии!
А Англия? Она сочувствовала России, когда последняя поддержала Турцию против египтян, возбуждаемых Францией, но когда влияние России на Турцию усилилось, Англия заняла враждебную позицию по отношению к России. Благоприятное отношение к России, спасшей Турцию, объяснялось меркантильностью англичан, поскольку Египет стеснял торговлю Англии на Востоке.
Франция же всё время поддерживала египтян - стало быть, интриговала и против Турции, и против Англии, и против России. И то, что Англия, Франция и Турция объединились в коалицию против России, разъяснилось беседой Стратфорда де Реклифа с нашим поверенным в делах Озеровым, когда первый сказал:
"Положение России по сочувствию к ней христиан, подданных Турции, всегда будет внушать подозрения. Всякий одержанный вами успех на этой почве возбудит недоверие не только Порты, но и всех людей Запада... Скажу Вам прямо,- слишком тесная дружба между вами и Турцией возбудит столько же подозрений в Европе, сколько разрыв, который повлек бы за собой войну" (Из книги Богдановича "Восточная война 1853 - 1856 гг.". T.I).
Становится ясным: что бы Россия ни делала, как бы она ни поступала, всё равно во всех случаях Россию обвиняли бы, против России интриговали бы, на Россию точили бы мечи. Впрочем, таково жизненное положение, когда в среду нечестных партнеров попадается один честный, то в его честности видят лишь порок, видят лишь подвох.
Многие из россиян видят в спасении Турции от египетских полчищ, после победного сражения их, направившихся было уже к турецкой столице, ошибку императора Николая I и говорят, что ему следовало бы предоставить Турцию её судьбе, пусть египтяне обессилили бы её. Но, скажем мы, при указанной выше ситуации, при указанном к нам отношении Западной Европы, и в таком случае Европа увидела бы подвох России и стремление уничтожить Турцию, и потому опять-таки набросились бы на нас, выставив себя защитниками Оттоманской империи. Как говорится, куда ни кинь - всюду клин!
Чтобы положение России стало яснее, приведем характерное выступление одного из депутатов во французском парламенте того времени:
"Султану следовало бы приблизить к себе египетского пашу и руководствоваться его советами. Он должен был бы знать, что Магомет-Али самый ревностный поборник ислама. При нем Оттоманская империя снова окрепла бы и возвратила бы прежнее единство; сотни тысяч проникнутых верой воинов окружили бы престол; турецкий и египетский флоты охраняли бы Черное море, и для султана утратили бы всякое значение как само покровительство России, так и ее угрозы" (Von Grafen Prokesch - Osten. Mechmed-Ali, Vice-Konig von Egipten. Aus meinen Tage-buch. 1826-1841).
Создается впечатление, что депутат французского парламента вовсе не католик-француз, а мусульманский кадий и что его речь произнесена не во французском парламенте, а на паперти мечети. До того дошли французы в своей ненависти к русским и России. Видно, они никак не могли перенести поражение Наполеона в России и трактаты 1815 года, виновниками которых они ' сами и были. Бонапарт хотел покорить весь мир и был наказан, понаполеоновские французы жаждали вернуть былое их величие и были наказаны, но не русскими, против которых точили зубы, а пруссаками, и не раз, а дважды.
Россию всегда Европа обвиняла во всех грехах, обвиняла во вмешательстве в польские дела, в венгерские дела, в нападении на Персию, в навязывание своей воли многим странам, но посоветуем Европе вытащить из своих ветхих сундуков зеркало, протереть его от пыли и посмотреть на себя. Она не затрудняется этим, не желая смотреть правде в лицо, так сделаем это мы.
Мы уже отмечали возбуждение поляков французами и подготовку польских легионов во Франции, а ведь, кажется, Польша не соседствует с Францией и, наоборот, очень далеко от нее расположена, так какое французам до нее дело? Но вот и другие факты, определяющие хищнический, агрессивный характер самих западноевропейских держав.
Прежде всего наполеоновская агрессия в Египет, а затем - во всей Европе; вторжение в 1823 году в Испанию для восстановления там абсолютизма, а затем вмешательство Франции (в данном случае в содружестве с Англией) в 1834-1838 годах в гражданскую войну (карлистскую) и поддержка испанских либералов. Вспомним также, что обожаемого испанцами короля Фердинанда держали при Наполеоне во французском плену и посадили вместо него своего ставленника.
А в конце XVII столетия французские и английские войска оккупировали Португалию, причем в этом случае отдали управление страной даже не в руки ставленника-португальца, а просто английскому генералу Бирсфорду, провозглашенному в 1809 году регентом. Возникший же заговор против оккупантов был подавлен самым зверским образом. И позже англичане вмешивались во внутренние дела Португалии, а также в борьбу за престол между Марией де Глория (регентшей) и Мигуэлем.
Здесь мы привели примеры вмешательства Франции и Англии в судьбы Пиренейского полуострова и не затронули их вмешательства в судьбы Бельгии, Голландии, Италии, той же Турции, но и приведенного достаточно, чтобы зеркало показало лицемерные и циничные физиономии западных демократий, главных западноевропейских держав.
Аналогично можно показать и физиономию Австрии, которая многократно вмешивалась в судьбы Италии, Швейцарии, Германии, Дании и, конечно, балканских народов.
Но почему такая неприязнь со стороны западноевропейских держав по отношению к России, почему такие козни, предательства, неблагодарность, нападки и нападения дипломатические и военные на Россию? Причина одна: авторитет русского императора, а главное - мощь России. Вот этого и не могут перенести те, которые привыкли замечать сучок в глазу других, а в своем не видеть бревна (Многое, касающееся истории западных держав, взято нами у профессора Шарля Сеньобоса, из его "Политической истории современной Европы", а именно из I части).
Западные страны в нашем продвижении на восток видели российскую агрессивность, но фактически таковое следует признать естественным явлением. Мы полагаем, оно так же естественно, как законы статики, законы сопротивления материалов.
Действительно, сколь наша Русь страдала от давления Востока! Постоянно внутренне сжимаясь, Русь накапливала энергию отдачи. Нашествие монголов, более чем двухсотлетнее господство татар накопили в сжатой сфере столь энергии, что в дальнейшие четыре века сказывалась эта отдача, наше движение на Восток. И, как показала история, наша страна, наш народ эластичны, а неэластичные страны, по тем же законам механики, сжимаясь и не имея силы отдачи, хиреют, превращаясь в призрак прошлого, и на их остатках, по законам биологии, вырастают новые организмы. Эластичный же организм - вечно молодой, вечно растущий в своем изменении, не теряет корней своей основы, своего внутреннего, присущего ему органического богатства.
Но обратимся к авторитетам.
Ф.М. Достоевский, в том же своем "Дневнике", указывает на недоброжелательность к России Западной Европы: "...И что же: все эти освобожденные нами народы тотчас же, еще не добив Наполеона, стали смотреть на нас с самым ярким недоброжелательством и с злейшими подозрениями. На конгрессах они тотчас против нас соединились вместе сплошной стеной и захватили себе всё, а нам не только не оставили ничего, но еще с нас же взяли обязательства, правда добровольные, но весьма нам убыточные, как и оказалось впоследствии".
Эту тему поднял и А.С. Хомяков: "И сколько во всем этом вздора, сколько невежества! Какая путаница в понятиях и даже в словах, какая бесстыдная ложь, какая наглая злоба! Поневоле родится чувство досады, поневоле спрашиваешь: на чем основана такая злость? Чем мы её заслужили? Вспомнишь, как того-то мы спасли от неизбежной гибели; как другого порабощенного мы подняли, укрепили; как третьего, победив, мы спасли от мщенья и т. д. Досада нам позволительна; но досада скоро меняется другими, лучшими чувствами - грустию истинной и сердечной..." (А.С. Хомяков. Полное собрание сочинений, т. I, изд. II. М., 1878).
Недоброжелательность к нам Западной Европы А.С. Хомяков, в том же томе сочинений, совершенно четко и ясно объясняет и ставит точки над "и": "Недоброжелательность к нам других народов очевидно основывается на двух причинах: на глубоком сознании различия во всех началах духовного и общественного развития России и Западной Европы, и на невольной досаде перед этой самостоятельной силою, которая потребовала и взяла все права равенства в обществе европейских народов. Отказать нам в наших правах они не могут: мы для этого слишком сильны; но и признать наши права заслуженными они также не могут..."
Указанное в общей форме давление Востока на Русь можно проиллюстрировать конкретными данными. Как указывает историк Соловьев, за время с 1055 года по 1462 произошло двести сорок пять нашествий на Русь, из которых двести падают на период 1240-1462 гг.
Так и далее - не Россия напала на страны коалиции, а наоборот, Франция, Англия, Турция и Сардиния (и угрожающая нашим границам Австрия) нагрянули в Черное море и в Крым. И даже Пруссия встала на сторону врагов России во время мир-ной конференции. Было от чего негодовать, было от чего разочароваться, было от чего впадать в пессимизм императору-рыцарю духа Николаю Павловичу. Ведь именно Россия (Александр I) спасла в Тильзите Пруссию, которую Наполеон хотел стереть с карты Европы; ведь тот же Александр I спас Францию от окончательного развала и полного уничтожения, отказав Англии, Пруссии и Австрии поддержать их неумеренные требования в Париже; ведь именно Николай Павлович спас Австрию в 1849 году, что мы ранее показали, как и Оттоманскую империю от угрозы полного уничтожения египетским пашой Мехметом-Али. Видимо, неверные, вероломные, цинично-низкие люди не выносят рыцаря, благородство которого - слишком беспокоящее их совесть зеркало.
Использованная литература:
1. Проф. Шарль Сеньобос. Политическая история современной Европы, т. 1.
2. Е.В. Спекторский. Принципы Европейской России в XIX и XX веках. Любляна. 1936.
3. Н.К. Шильдер. Император Николай I, его жизнь и царствование, т. 1.
4. К.А. Военский. Николай I и Польша, "Исторический вестник", т. 92, 1903.
5. А.М. Белов. Иностранцы о России. "Исторический вестник", т. 136, 1914.
6. Записки графа Бенкендорфа. "Исторический вестник", т. 91, 1903.
7. В.А. Тимирязев. Воспоминания княгини Радзивилл. "Исторический вестник", т. 100, 1905.
8. А.С. Пушкин. Бородинская годовщина.
9. С.С. Татищев. Император Николай I и июльская монархия во Франции. "Исторический вестник", т. 30, 1887.
10. Ф.М. Достоевский. Дневник писателя. Ч. I. СПБ, изд. Маркса, 1895.
11. Н.В. Исаков. Венгерская кампания 1849 года. "Исторический вестник", т. 81, 1913.
12. Mйmoires, dokuments et йcrits laissйs par le prince de Meiternich publiйs par son fils. Vol. Ill-IV.
13. С.С. Татищев. Император Николай I и июльская монархия во Франции. "Исторический вестник", т. 30, 1887.
14. Lui Schneider. Aus meinem Leben.I-lII, Berlin, 1871.
15. Lui Schneider. Kalisch im September des Jahres 1835. Berlin, 1835. "Der Soldaten Freund".
16. История русских войн. Бесплатное приложение к журн. "Русский паломник" за 1915 г. Вып. 8-9.
17. Н.Г. Макаевский-Зубов. Кавказ и кавказские наместники. "Вестник Европы", кн. 2, 1906.
18. А.И. Зиссерман. Материалы для истории Кавказской войны. "Русский вестник", т. 101, октябрь 1872.
19. М.3. Русский памятник в Константинополе, ж. "Часовой", № 1 (610), январь-февраль 1978.
20. В. Стэд. Правда о России.
21. П.Н. Фирсов. Император Николай I и Александр II. "Исторический вестник", т. 110, 1907.
22. Палатин. Одесские события. "Русский вестник", т. 127, 1877.
23. Лев Жемчужников. Александр Егорович Бейдеман. "Вестник Европы", т. 1, февраль 1906.
24. Отрывки из мемуаров графа А. Ржевусского. "Исторический вестник", т. 82, 1913.
25. Письмо генерала В.А. Перовского к архиепископу Могилевскому Евсевию. Приложение к журналу "Русская старина".
26. Н. Соловьев. Скорбные листы Крымской кампании. "Русский вестник", т. 101, 1872.
27. Барон А. Жомини. Россия и Европа в эпоху Крымской войны.
28. Р. - К истории восточного вопроса. "Русский вестник", т. 127, 1877.
29. Беседа из книги генерала Богдановича "Восточная война 1853-1856 гг.", т. 1.
30. Von Grafen Prokisch-Osten. Mechmed-Ali, Vice-Konig von Egipten. Aus meinen Tagebuch 1826 - 1841.
31. А.С. Хомяков. Собрание сочинений, т. 1, изд. II. М., 1878.
32. Месяцеслов на 1853 год. С.-Петербург. Типогр. Императорской академии наук. Цензурой разрешено в 1852 г.
33. М.Г. Веселкова-Кильштет. Колычевская вотчина, ч. I. СПБ., 1912.
34. Бар. Б. Нольде. Юрий Самарин и его время. ИМКА-Пресс.
35. П. Гейсманс. Славянский вопрос в понимании русского добровольца 1876 г. Гл. IV. "Военный сборник", Ms 11, 1916.
36. Роман Дмовский. Германия, Россия и польский вопрос. Санкт-Петербург, 1909.
