ВЛАДИМИР ФЁДОРОВИЧ ОДОЕВСКИЙ
Князь Владимир Фёдорович Одоевский (1 [13] августа 1803 или 1804, Москва — 27 февраля [11 марта] 1869, Москва) — русский писатель, философ, музыковед и музыкальный критик, общественный деятель. Член-учредитель Русского географического общества.
Последний представитель княжеского рода Одоевских — одной из старших ветвей Рюриковичей. Его отец Фёдор Сергеевич (родной брат И. С. Одоевского) приходился внуком князю Ивану Васильевичу, президенту Вотчинной коллегии в правление Елизаветы Петровны. От одной из дочерей Ивана Васильевича происходит Лев Толстой. Мать Екатерина Алексеевна Филиппова происходила из крепостных.
Оставшись сиротой в раннем возрасте, воспитывался в доме опекуна, двоюродного дяди по отцовской линии, генерала Дмитрия Андреевича Закревского. Жил в Москве на нечётной стороне Малого Козловского переулка, где его отцу принадлежали практически все строения.
Обычно жизнь и творчество Одоевского делится на три периода, границы между которыми более или менее совпадают с его переездами из Москвы в Санкт-Петербург и обратно.
Первый период относится к жизни в Москве, в маленькой квартире в Газетном переулке в доме своего родственника, князя Петра Ивановича Одоевского. Одоевский тогда учился в Московском университетском благородном пансионе (1816—1822). Большое влияние на мировоззрение оказала дружба с двоюродным братом А. И. Одоевским. Как он признался в Дневнике студента (1820—1821), «Александр был эпохою в моей жизни».
Его имя осталось на золотой доске пансиона, вместе с именами: Жуковского, Дашкова, Тургенева, Мансурова, Писарева.
С 1823 года находился на государственной службе. На квартире В. Одоевского собирался кружок «Общество любомудрия», созданный под влиянием шеллингианских идей преподававших в пансионе профессоров Московского университета М. Г. Павлова и Д. М. Велланского. Среди постоянных членов этого кружка были А. И. Кошелев, Д. В. Веневитинов, И. В. и П. В. Киреевские, В. К. Кюхельбекер. Регулярно посещали заседания А. С. Хомяков и М. П. Погодин. Собрания кружка проходили в 1823—1825 годах и завершились его ликвидацией после восстания декабристов.
В те же годы Одоевский пробует свои силы на литературном поприще: вместе с Кюхельбекером издает альманах «Мнемозина» и пишет роман «Иероним Бруно и Пьетро Аретино», оставшийся не завершённым. В 1826 году он переехал в Санкт-Петербург, где женился и поступил на службу во 2 отделение собственной Его Величества канцелярии, под начальство графа Блудова.
Для второго периода творчества Одоевского характерно увлечение мистическими учениями, прежде всего мистической философией Сен-Мартена, средневековой натуральной магией и алхимией. Он активно занимается литературным творчеством. Пишет романтические и дидактические повести, сказки, публицистические статьи, сотрудничает с пушкинским «Современником», «Вестником Европы» несколькими энциклопедиями. Редактировал «Журнал Министерства Внутренних дел».
В 1846 году был назначен помощником директора Императорской публичной библиотеки и директором Румянцевского музея.
К этому же времени относится и лучшее, по общему признанию, из его произведений — сборник философских эссе и рассказов под общим названием «Русские ночи» (1844), данных в форме философской беседы между несколькими молодыми людьми. Сюда вплетены, например, рассказы «Последнее самоубийство» и «Город без имени», описывающие фантастические последствия, к которым приводит реализация закона Мальтуса о возрастании населения в геометрической прогрессии, а произведений природы — в арифметической, и теории Бентама, кладущую в основание всех человеческих действий исключительно начало полезного, как цель и как движущую силу. Лишённая внутреннего содержания, замкнутая в лицемерную условность светская жизнь находит себе живую и яркую оценку в «Насмешке Мертвеца» и в особенности в патетических страницах «Бала» и описании ужаса перед смертью испытываемого собравшейся на балу публикой.
Примерно к этому же времени относится участие Одоевского в кружке Белинского, подготовка трёхтомника собрания сочинений, также увидевшего свет в 1844 году и остающегося до сих пор не переизданным.
Ещё в 1840-е гг. Одоевский постепенно разочаровался в мистицизме, признал ценности новоевропейского естествознания и начал активно пропагандировать идеалы народного просвещения. Наибольшую активность он развил на этом поприще уже после возвращения в Москву в 1861 г., куда он приехал вместе с Румянцевским музеем и во главе его. Одновременно он был назначен сенатором московских департаментов сената. В последние (московские) годы жизни подружился со священником и исследователем древнерусской церковной музыки Д. В. Разумовским, который по рекомендации Одоевского возглавил новую кафедру в Московской консерватории. Отец Димитрий исповедовал и причастил В. Ф. Одоевского перед смертью.
Князь Одоевский – один из основоположников русского музыкознания, музыкальной критики и музыкальной лексикографии. Наиболее близкой музыке наукой считал математику; по его словам, «музыка – дочь математики, с нею делит она мир бесконечного». Вместе с тем, для Одоевского характер исполняемой музыки – «один из общественных термометров» («Дилетанты. – Вечера госпожи Плейель, 1839»). Музыкальная летопись, созданная им как критиком, охватывает с перерывами около 40 лет и содержит имена всех крупных европейских исполнителей, приезжавших в Петербург.
В своих музыкально-критических статьях Одоевский давал не только сценический образ исполнителя, но сравнивал стили, исполнительские школы, обсуждал различные проблемы техники исполнения. Чрезвычайно высоко ценя И.С. Баха (написал о нём романтическую новеллу, положившую начало русской бахиане), пропагандировал творчество В. А. Моцарта, Л. ван Бетховена, Г. Берлиоза, признавал новаторство Ф. Листа и Р. Вагнера (впрочем, оценки последних нередко сопровождались скептическими замечаниями).
Из отечественных композиторов выделял М. И. Глинку. Одоевский принимал горячее участие в его музыкальных начинаниях (в том числе, выступил посредником между композитором и либреттистом оперы «Жизнь за царя»), написал ряд рецензий и аналитических статей о его музыке и т. д. Его поддержкой пользовались А. А. Алябьев, М. А. Балакирев, А. Н. Верстовский, А. С. Даргомыжский, Н. Г. Рубинштейн, А. Н. Серов. Одним из первых Одоевский распознал талант Н. А. Римского-Корсакова и П. И. Чайковского. С 1830-х гг. писал статьи о музыкальных терминах («вариация», «вибрация», «вводный тон» и др.) для «Энциклопедического лексикона» А. Плюшара (СПб., 1837–38), в 1860-х гг. полностью переработал «Карманный музыкальный словарь» А. Гарраса (2-е изд. 1866, неоднократно переиздавалось в редакции Одоевского до 1913 года).
Активно интересовался вопросами органологии и музыкальной акустики. В конце 1840-х гг. по заказу Одоевского петербургский органостроитель Г. Мельцель изготовил кабинетный орган «Себастианон» (назван в честь И. С. Баха; не сохранился), на котором играл и импровизировал сам Одоевский, а также его гости (в т. ч. Глинка). Громкость звука «Себастианона» (в отличие от обычного органа) зависела от силы нажатия на клавишу, что достигалось включением и отключением дополнительных регистров. Подробности настройки «Себастианона» неизвестны.
Неприменимость равномерно темперированной хроматической гаммы для воспроизведения русской народной музыки стала очевидной (в конце 1840-х гг.) Одоевскому, когда он пытался записывать народную мелодию с голоса, используя для этого своё фортепиано. Это наблюдение в значительной степени определило его дальнейшие изыскания в области инструментоведения и музыкальной акустики.
От народной музыки Одоевский перешёл к исследованию древнерусской церковной музыки. Он понял, что и здесь традиция не укладывается в рамки, задаваемые равномерной темперацией. Поскольку Одоевский исходил из представления (типичного для своего времени) о необходимости гармонизовать на европейский манер церковную и народную музыку, он стремился создать музыкальный инструмент, который бы лучше соответствовал «нетемперированному» вокальному интонированию. Результаты его исследований нашли отражение в серии его статей и в учебном пособии для любителей музыки («Русская и так называемая общая музыка», «Об исконной великорусской песне», речь к открытию Московской консерватории «Об изучении русской музыки не только как искусства, но и как науки», «Музыкальная грамота или основания музыки для немузыкантов», «Музыка с точки зрения акустики»). Отчасти Одоевский смог воплотить свои идеи в экспериментальном молоточковом фортепиано, которое он назвал «энгармоническим клавицином».
В. Ф. Одоевский написал для фортепиано «Сентиментальный вальс», Канон, Колыбельную для органа. Также он сочинил ряд экспериментальных пьес для своего «энгармонического клавицина». Эти композиторские опыты Одоевского опубликованы только частично и не получили общественного признания.
Кроме неутомимой деятельности по собиранию, сохранению и реставрации русского музыкального наследия, — прежде всего в том, что касается православной церковной музыки, Одоевский не жалел сил и на некоторых иных поприщах. Одной из выдающихся сторон его литературной деятельности была забота о просвещении народа, в способности и добрые духовные свойства которого он страстно верил. Долгие годы он состоял редактором «Сельского Обозрения», издававшегося министерством внутренних дел; вместе с другом своим, А. П. Заблоцким-Десятовским, выпустил в свет книжки «Сельского чтения», в 20 тысячах экземпляров, под заглавиями: «Что крестьянин Наум твердил детям и по поводу картофеля», «Что такое чертёж земли и на что это пригодно» (история, значение и способы межевания) и т. д.; написал для народного чтения ряд «Грамоток дедушки Иринея» — о газе, железных дорогах, порохе, повальных болезнях, о том, «что вокруг человека и что в нём самом», — и, наконец, издал «Пёстрые сказки Иринея Гамозейки», написанные языком, которым восхищался знаток русской речи Даль, находивший, что некоторым из придуманных Одоевским поговорок и пословиц может быть приписано чисто народное происхождение (например «дружно не грузно, а врозь хоть брось»; «две головни и в чистом поле дымятся, а одна и на шестке гаснет»…). Его хлопотам обязаны были своим разрешением «Отечественные записки».
Приветствуя облегчение цензурных правил в 1865 г., Одоевский настойчиво высказывался против взятой из наполеоновской Франции системы предостережений и ратовал за отмену безусловного воспрещения ввоза в Россию враждебных ей книг.
Преобразования Александра II, обновившие русскую жизнь, встретили в Одоевском восторженное сочувствие. Он предлагал считать в России новый год с 19 февраля и всегда, в кругу друзей, торжественно праздновал «великий первый день „свободного труда“, как он сам выразился в стихотворении, написанном после чтения манифеста об упразднении крепостного права. Когда в 1865 г. в газете „Весть“ была помещена статья, в которой проводился, под предлогом упорядочения нашего государственного устройства, проект дарования дворянству таких особых преимуществ, которые, в сущности, были бы восстановлением крепостного права, только в другой форме, — князь Одоевский написал горячий протест, в котором, от имени многих его подписавших, говорил, что задача дворянства состоит в следующем: 1) приложить все силы ума и души к устранению остальных последствий крепостного состояния, ныне с Божией помощью уничтоженного, но бывшего постоянным источником бедствий для России и позором для всего её дворянства; 2) принять добросовестное и ревностное участие в деятельности новых земских учреждений и нового судопроизводства, и в деятельности этой почерпать ту опытность и знание дел земских и судебных, без которых всякое учреждение осталось бы бесплодным, за недостатком исполнителей; 3) не поставлять себе целью себялюбивое охранение одних своих сословных интересов, не искать розни с другими сословиями перед судом и законом, но дружно и совокупно со всеми верноподданными трудиться для славы Государя и пользы всего отечества и 4) пользуясь высшим образованием и большим достатком, употреблять имеющиеся средства для распространения полезных знаний во всех слоях народа, с целью усвоить ему успехи наук и искусств, насколько это возможно для дворянства».
С чрезвычайным вниманием следил Одоевский за начатой в 1866 году тюремной реформой и за введением работ в местах заключения, ещё в «Русских ночах» указав на вредную сторону исправительно-карательных систем, основанных на безусловном уединении и молчании. Обновлённый суд нашёл в нём горячего поборника. «Суд присяжных, — писал он, — не тем хорош, что судит справедливее и независимее судей чиновников. Очень может статься, что умный чиновник рассудит дело толковее и решит справедливее, нежели присяжный неюрист… Суд присяжных важен тем, что наводит на осуществление идеи правосудия таких людей, которые и не подозревали необходимости такого осуществления; он воспитывает совесть. Всё, что есть прекрасного и высокого в английских законах, судах, полиции, нравах — все это выработалось судом присяжных, то есть возможностью для каждого быть когда-нибудь бесконтрольным судиёй своего ближнего, но судьёй во всеуслышание, под критикой общественного мнения. Никогда общественная правдивость не выработается там, где судья — чиновник, могущий ожидать за решение награды или наказания от министерской канцелярии» («Русский Архив», 1874, № 7).
Одоевскому принадлежит почин в устройстве детских приютов; по его мысли основана в Петербурге больница для приходящих, получившая впоследствии наименование Максимилиановской; он же был учредителем Елисаветинской детской больницы в Петербурге и вторым председателем Крестовоздвиженской общины сестёр милосердия. В осуществлении задуманных им способов прийти на помощь страждущим и «малым сим» Одоевский встречал поддержку со стороны великой княгини Елены Павловны, к тесному кружку которой он принадлежал. Главная его работа и заслуга в этом отношении состояла в образовании, в 1846 году, Общества посещения бедных в Петербурге, деятельности которого впоследствии он всячески содействовал.
По смерти он не оставил ни детей, ни какого-либо состояния. В болезни его поддерживала верная и заботливая жена Ольга Степановна, урождённая Ланская. Она умерла в 1873 г. и со смертью их прекратилась фамилия князей Одоевских.
Похоронен на Донском кладбище в Москве.
Отредактировано Катрин (04-11-2011 12:09:54)
