Декабристы

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Декабристы » ЛИЦА, ПРИЧАСТНЫЕ К ДВИЖЕНИЮ ДЕКАБРИСТОВ » ПАССЕК Пётр Петрович.


ПАССЕК Пётр Петрович.

Сообщений 11 страница 13 из 13

11

https://img-fotki.yandex.ru/get/38393/199368979.5/0_19d1ae_30bce302_XXL.jpg

К. Шлезигер (I пол. XIX в.) Портрет баронессы  Софьи Михайловны Дельвиг. ур. Салтыковой. 1827 г.
Племянница декабриста.
Бумага, акварель, карандаш.
Государственный музей А. С. Пушкина, Москва.

12

С.М. Салтыкова:

Крашнево. 9 июня 1824.
«Дорогой друг! Вот наконец я и прибыла в знаменитое Крашнево, где нахожусь уже с  позавчера, т.е. с 7 числа сего месяца. 

Мы прибыли на станцию ночью, справляемся на счет лошадей, а нам отвечают:*нет их, и не бывали!*.  Папа пришел в ярость и не знал, что думать, так как ему известна точность моего Дяди; он уже полагал, что люди сбежали вместе с лошадьми; затем он начал винить в этом Дядю; и действительно, - все говорило против него, потому что  он сказал нам, что лошади будут на этой станции 4-го июня и что они будут ждать нас там, когда бы мы ни захотели прибыть туда; мы приехали 6-го, а лошадей нет! Папа, в минуту гнева, хотел уже писать Дяде, что он не позволит ему дурачить себя (он был уверен, что тот хотел сыграть с ним шутку), что хотя нам и осталось сделать всего еще 20 верст, - это  не помешает ему вернуться в Петербург и никогда ногой не ступать в Крашнево..  К счастью, однако, гнев Папа скоро прошел; но что меня особенно удивило, - это то, что он сам стал хохотать над теми странными мыслями, которые впали ему в голову, затем пришел в хорошее настроение духа, согласился провести ночь на станции, чтобы дать отдохнуть лошадям, которые нас туда привезли, и затем нанять их еще до Крашнева, хотя за них и приходилось заплатить вчетверо дороже против обыкновенного. На другой день утром мы прибыли сюда, причем Дядя был совершенно сконфужен тем, что произошло: так как он человек довольно рассеянный, то он забыл, что лошадей надо было послать 4-го, и был уверен, что они нам будут нужны только 7-го. Минуту спустя появилась Тетушка; она приняла меня с ангельскою добротою, я была тронута до слез ее ласками, очень искренними, - в чем можно ручаться; я не думала, что на свете может быть столь почтенная, столь мягкая, столь терпеливая, столь совершенно-добродетельная женщина, как Тетушка... 

Правда, Дядя мой человек умный, - но он употребляет свой ум на то, чтобы насмехаться надо всем, что есть святого, - не говоря уж о мощах, - но и над самим Христом; наиболее частым предметом его острот является Евангелие. То, что ты слышала, говорит Папа, ничто по сравнению с тем, что говорит Дядя: он заставил бы дрожать меня даже во время моего самого сильного безверия; он не довольствуется тем, что сам себе дает зло, поворачивая в смешную сторону религию, но причиняет зло и бедной Тетушке, насмехаясь над нею ежеминутно. Она сносит это с редкою незлобивостью; она умиляет меня постоянно и до такой степени, что я с трудом удерживаюсь, чтобы не расплакаться. У нее есть брат, которого она нежно любит и который пользуется полным ее доверием. Дядя не пропускает случая, чтобы поиздеваться и над ним, - он говорит, что тот расстроен в уме, и что Тетушка также становится такою: он делает это замечание тогда, когда она не может чего-нибудь вспомнить или произносит одно имя вместо другого, - что может случиться со всяким. Что хуже всего, - это, что он старается говорить ей эти вещи в присутствии многих. Я не понимаю, как не обезоружит его ее незлобивость и терпение! Она его любит чрезвычайно, но  мне кажется, что он не платит ей тем же; когда она хочет приласкать его, - он ее отталкивает или говорит колкость, - не всегда по поводу религии; и даже очень редко, - но на каждом шагу, который она делает, за каждое слово, которое она произносит. А между тем она не лишена ума; она очень рассудительна; я никогда не слышала от нее чего-нибудь, что давало бы повод к насмешке. Часто он дает ей чувствовать, что досадует, что женат; она принимает это спокойно, не показывая ни малейшего вида, и всегда утверждает, что вполне счастлива.

В следующем письме, от 15 июня, Салтыкова возвращается к рассказу о своих дяде и тетке.

«Теперь я уже гораздо меньше грущу, - пишет она, - Тетушка дает мне удивительный пример терпения и безропотности; с каждым днем я все более привязываюсь к ней и позволяю себе назвать ее прямо совершенством; невозможно, зная ее, не ценить и не любить всем сердцем. Что касается Дяди, то он человек на редкость веселый и умный; но при знаюсь тебе, что я совсем не уважаю его, хотя и не могу помешать себе любить его, - из признательности, так как он выказывает мне действительно много любви и внимания. Вчера у меня был длинный разговор с ним; начался он с шуток, но затем сделался очень серьезным. Дело шло о колкостях. Я откровенно высказала ему то, что думаю о нем. Упрекала его за его несправедливость, за его слишком строгие суждения, за его насмешки над предметами, которые заслуживали бы большего уважения, за его пристрастия и т. д. Он согласился, что я права в этом последнем отношении и что он находит все прекрасным в особе, которую он любит, тогда как порицает многое и несправедливо в особе, которая не пользуется его расположением. Но, - сказала я ему, - вам очень трудно по нравиться, дорогой Дядюшка; для этого нужно быть красивой и в особенности иметь хорошенькую ножку, быть хорошо сложенной, умною, к о л к о ю; без всего этого люди вам не нравятся, так как вы не придаете никакой цены качествам душевным; вы доказываете это на каждом шагу, насмехаясь над особами, достойными уважения и даже не лишенными ума, но которые имеют один грех - быть некрасивыми, - и за это вы с ними даже не разговариваете.

Дядя. У меня на это не хватает смелости: они отталкивают меня своею некрасивостью.

Я. Вы преувеличиваете: те, о которых я говорю (при этом я называю их ему), некрасивы не до такой уже степени.

Он. Но они не говорят ни слова.

Я. Это от того, что они все боятся; вы известны своею несправедливостию и своею язвительностию; они прекрасно говорят с другими, но вам могут отвечать только односложными словами, - и это происходит от робости, потому что у них есть ум; сознаюсь вам, Дядюшка, что я тоже вас боюсь, так как я тоже имею несчастие быть некрасивой и молчаливой, перед вами же я говорю еще меньше.

Дядя. Я в отчаянии, дорогая Софи, что ты такого дурного обо мне мнения. Я покажу тебе письмо, которое я написал сегодня и в котором идет речь о тебе: ты увидишь, что напрасно меня боишься.

При этом он меня поцеловал. Я не хотела читать его письма, я знаю, что он меня любит, и что это то пристрастие, за которое я его упрекнула, заставляет его говорить обо мне хорошо. М-ль Энгельгардт, ... присутствовавшая при нашем объяснении, была одного со мною мнения, и это дало мне смелость продолжать разговор; однако я сама удивляюсь смелости, с которой я говорила столь неприятные истины Дядюшке. Я сообщаю тебе лишь четвертую часть нашего разговора: нужно было бы много времени на то, чтобы передать тебе его письмо целиком; но если бы ты сама его слышала, ты бы удивилась, а если бы ты знала Дядю, я уверена, что ты согласилась бы с моим мнением».

Салтыкова описывает дядино имение, - и описание это настолько любопытно, что мы приводим его здесь, в подтверждение свидетельства декабриста Якушкина о блестящем состоянии деревенского хозяйства почтенного вольтерьянца.

«Не имея возможности (из-за постоянных дождей) прогуливаться пешком, мы ездили в коляске по окрестностям Крашнева, которые восхитительны. У Дяди тринадцать деревень, - и все они видны сразу, так как расположены на возвышенностях. Самая красивая, это - Яковлевичи, где находится церковь и Ланкастерская школа, которую Дядя основал для крестьян; с удивлением видишь успехи, которые они делают. Нужно сознаться, что Дядя прекрасно умеет управлять имением; он достиг того, что распространил цивилизацию среди варварства, так как Смоленская губерния в отношении невежества хуже всех других, даже сами помещики здесь более «провинциальны», чем в других местах. В Яковлевичах Дядя и Тетушка живут по зимам; там красивый и теплый дом, там находится библиотека, бильярд и всевозможные игры, чтобы заменить летние прогулки; наконец, все это в чудесном порядке. Церковь великолепна; мы сегодня там были, так как сегодня  - воскресенье; поют очень хорошо; священники совершают службу благородно и с достоинством, слышно все, что они говорят; в конце концов, ничего лучшего и желать нельзя, это было бы превосходно даже для Петербурга. Затем нам показывали скотный двор и молочную, где нас угощали очень хорошими сливками, простоквашей и превосходным маслом, - все величайшей чистоты. - Я еще немного играю на фортепиано, так как мое очень скверно; но г. Глинка (один из соседей) обещал нам при слать свое»...

13

Пётр Петрович Пассек.

Мать Петра Петровича Пассека, Мария Сергеевна, poжд. Волчкова, известная в свое время красавица, еще задолго до смерти своего мужа Александра Михайловича Салтыкова сошлась с Петром Богдановичем Пассеком, одним из главных пособников Екатерины II при восшествии ее на престол. По словам Г.И. Добрынина, она «в самых цветущих летах разладила с мужем и, в таком горьком случае, искала пособия и защиты по Петербургу. Пассек тогда был при дворе камергером. Он предложил свое покровительство, которое показалось для нее тем надежнее, что и он, разладя с женою, из фамилии Шафировых, не меньше имел нужду в покровительстве себя молодыми и пригожими женщинами. Сей случай двух горевавших половин сочетал их на всю жизнь». От этого-то союза и родился, около 1775 г., сын Петр, который получил отчество и фамилию своего отца Пассека, хотя и прижит был М.С. Салтыковою без развода ее с мужем. П. Б. Пассек, своенравный до дикости вельможа и всесильный временщик, любил, - по свидетельству Добрынина, - хоть и незаконного, но единственного своего сына «беспримерно», ибо был «наилучший отец, наилучший любовник и муж, добрый и чувствительный друг»...
Мальчик «назывался, по отцовскому и по cвoeму имени, Петром, а по нежности - Пипинком и Панушком». Мать свою он называл «тетею», и, по свидетельству одного француза-путешественника, видевшего мальчика в 1788-1789 г., был «так же ласков и льстив, как и его отец, красотою походил на тетку, а притворством напоминал обоих». Мария Сергеевна, малолетний сынок и ... манежные лошади Пассека были, по выражению Добрынина, «три струны, которые были приятнейшею в жизни для его сердца музыкою, и без них он жить не мог». Он перевез их, т. е. «друга» своего и сына, -  при назначении своем в 1782 г. Белорусским генерал-губернатором - в Могилев и, «любя всякого рода удовольствия», устраивал у себя по вечерам «собрания, дабы вкусить приятность жизни Марье Сергеевне и Панушке»...
Сожительство Пассека и Салтыковой заключилось браком, совершенным в селе Яковлевичах, Ельнинского уезда Смоленской губернии, осенью 1796 г.; здесь и в селе Крашневе, того же уезда, проживала она и раньше, в 1792 г., и здесь бывал у нее сын - М. А. Салтыков; эти имения, равно как и красивая загородная усадьба Пипенберг, под Могилевом, достались вскоре «Пипинке», т. е. Петру Петровичу Пассеку как единственному наследнику отца.
П.П. Пассек воспитывался в отцовском доме, под руководством англичанина Макгрегора (который так и остался потом жить у него в доме), а затем служил в военной службе, в которую был зачислен еще в 1792 г.; произведенный 27 марта 1795 г. в подполковники, он в 1796 г. состоял генеральс-адъютантом при фельдмаршале графе Румянцове-Задунайском. Затем, в чине полковника, был командиром Московского гренадерского полка, 7 июня 1799 г. был произведен в генерал-майоры и назначен шефом Киевского гренадерского полка, во главе которого стоял до 1804 г., когда место его заступил И.Н. Инзов, впоследствии начальник Пушкина в Кишиневе. Он еще служил во время второй войны с Наполеоном, а когда в июле 1812 г. составилось Смоленское ополчение, то в числе дворян, вступивших в службу в это ополчение, был и отставной генерал Пассек, местный помещик. Ополчение принимало участие в Бородинском и Малоярославецком боях и было распущено в апреле 1813 г., причем Пассек получил орден Анны 1-й степени. В 1818 г. мы встречаем Пассека живущим в Париже, а в 1820 г., состоя отставным генерал-майором, он проживал в своих смоленских поместьях - Крашневе и Яковлевичах; к этому времени относится любопытный рассказ о нем М.С. Николаевой (род. 1808), которая благодаря соседским отношениям ее родителей с Пассеком, в детстве и юности часто видывала этого оригинального человека.  «Генерал Петр Петрович Пассек, - пишет она, - был с нами коротко знаком, так же, как и жена его Наталья Ивановна. Часто они проводили у нас по нескольку суток со всем своим штатом, который составляли двое англичан: один из них Макгрегор - воспитатель Петра Петровича, поселившийся у своего ученика на всю жизнь, и другой, Джек, почти слепой. Пассек на свой счет лечил его у лучших окулистов в Москве, поддержавших его зрение. Тут же жила побочная сестра бездетного Петра Петровича - Екатерина Петровна, получившая в его доме порядочное образование. У  Пассека в селе Крашневе был большой сад с беседками, киосками, мостиками, множеством цветов и теплицей, а в другом селе, Яковлевичах, где Пассек проводил зиму, была довольно большая библиотека и Ланкастерская Школа для крестьянских мальчиков на 30 человек».  - «Я любила и уважала Петра Петровича. Зная, что он любит хорошую обувь, - так, бывало, натяну чулок и крепко подвяжу, что трудно ходить, но терплю, лишь бы заслужить его одобрение. Он ездил с женою за границу, что тогда не было так обыкновенно, как теперь, и привез нам всем разные безделушки, между прочим - новую тогда игру лото».

К тому же времени относится и рассказ о Пассеке декабриста Ивана Дмитриевича Якушкина, также смоленского помещика: описывая приезд декабриста М. А. Фонвизина к нему в имение Жуково, Вяземского уезда, Якушкин пишет: «От меня мы поехали к Граббе в Дорогобуж и познакомились с отставным генералом Пассеком, который пригласил нас в свое имение недалеко от Ельни. Он недавно возвратился из-за границы и жестко порицал все мерзости, встречавшиеся на всяком шагу в России, - в том числе и крепостное состояние. Имение его было прекрасно устроено, и со своими крестьянами он обходился человеколюбиво, но ему все-таки хотелось как можно скорее уехать за границу»...
На известном съезде членов Союза Благоденствия в Москве в январе 1821 г. Якушкин, очевидно, доложил о Пассеке как о человеке, которого было бы полезно привлечь на свою сторону, - и ему было поручено вовлечь Пассека (и П. Я. Чаадаева) в члены нового Тайного Общества. Это вскоре и удалось Якушкину.
«Возвратясь в Жуково, - пишет он в своих 3аписках, - я заехал к Пассеку и принял его в члены Тайного Общества. Он был этим чрезвычайно доволен; когда он бывал с Граббе, Фонвизиным и со мной, он замечал, что у нас есть какая-то от него тайна, и ему было очень неловко. Он всегда был добр до своих крестьян, но с этих пор он посвятил им все свое существование, и все его старания клонились к тому, чтобы упрочить их благосостояние. Он завел в своем имении прекрасное училище, по порядку взаимного обучения, и набрал в него взрослых ребят, предоставляя за них тем домам, к которым они принадлежали, разные выгоды ... Курс учения оканчивался тем, что мальчики переписывали каждый для себя в тетрадку и выучивали наизусть учреждения, написанные Пассеком для своих крестьян. В этих учреждениях, между прочими правилами, предоставлено было в их собственное распоряжение отдача рекрутов и все мирские сборы. Они имели свой суд и расправу. По воскресеньям избранные от мира старики собирались в конторе и разбирали тяжбы между крестьянами. Однажды Пассек за грубость послал своего камердинера с жалобой на него к старикам, и они присудили его заплатить два рубля в общественный сбор. Камердинер же этот получал от своего барина 300 рублей в год. Пассек в этом случае остался очень доволен и стариками, и собой. Он вообще двадцатью годами предупредил некоторые учреждения Государственных имуществ. Бывши сам уже не первой молодости и желая насладиться успехом в деле, которое было близко его сердцу, он употреблял усиленные меры для улучшения своих крестьян и истратил на них в несколько лет десятки тысяч, которые он имел в ломбарде; зато уже при нем в имении было много грамотных крестьян, и состояние их до невероятности улучшилось. Но крепостное состояние в этом деле все испортило. Теперь это имение принадлежит племянникам Пассека, и очень вероятно, что ни одно из благих его учреждений уже более не существует»...

Деятельность Пассека на пользу его крестьян была известна и Александру I, который однажды, в беседе с князем П.М. Волконским, указал на Пассека, Якушкина, Фонвизина и других помещиков, которые «кормили целые уезды» во время тогдашнего неурожая в Смоленской губернии.
В 1824 и 1825 гг. Пассек, как увидим ниже, встречался с молодыми членами Тайного Общества - Якушкиным, Кюхельбекером, Повало- Швейковским, Каховским (принятым в члены, впрочем, позже). Все они навещали его в Крашневе, а последний, приходясь двоюродным братом жене Пассека, гостил у него в деревне подолгу. Внезапная смерть Пассека в конце апреля  1825 г. избавила его от последствий участия его в Тайном Обществе, -  и в известном «Алфавите членам бывших злоумышленных тайных обществ» осталась о нем лишь краткая запись: «Пассек, Петр Петрович, отставной генерал-майор, помещик Смоленской губернии. - Умер. Якушкин показал, что он принял его в общество, имевшее целью введение представительного правления».

Подробную, хоть и одностороннюю, характеристику Пассека дает в своих приводимых ниже письмах к подруге С. М. Салтыкова; из них же видно и отношение Пассека к своей жене, Наталье Ивановне. Последняя происходила из большой помещичьей семьи Олениных, той же Смоленской губернии, и была в родстве со многими местными семействами; так, например, Каховский, как мы узнали, приходился ей двоюродным братом: Н. И. Пассек была дочерью Ивана Михайловича Оленина, а Каховский - сыном его сестры Настасьи Михайловны, бывшей замужем за смоленским помещиком коллежским асессором Григорием Александровичем Каховским. Декабрист Иван Семенович Повало-Швейковский был тоже ее кузеном, будучи сыном брата ее матери, Анастасии Ивановны, - Семена Ивановича Повало-Швейковского; таким образом, декабрьские события 1825 г. должны были тяжело на ней отразиться. Она, однако, прожила довольно долго вдовою и умерла в конце 1842 г. в Яковлевичах. Превосходный профильный портрет ее, равно как и два портрета ее мужа, П.П. Пассека, исполненные гравюрой и литографией, можно видеть в прекрасном издании  А. В. Морозова: «Каталог моего собрания гравированных и литографированных портретов».


Вы здесь » Декабристы » ЛИЦА, ПРИЧАСТНЫЕ К ДВИЖЕНИЮ ДЕКАБРИСТОВ » ПАССЕК Пётр Петрович.