Декабристы

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Декабристы » ДЕКАБРИСТЫ. » КОРНИЛОВИЧ Александр Осипович


КОРНИЛОВИЧ Александр Осипович

Сообщений 21 страница 26 из 26

21

Xi
       Известно, что Николай Павлович возникновение духа вольномыслия и мятежа приписывал главным образом негодной, с его точки зрения, постановке воспитания и образования. Пушкину, вызванному из ссылки, Николай Павлович изволил приказать на первых же порах изложить мысли ни о чем другом, а о народном воспитании. По взглядам на сущность семейного и школьного воспитания Николай Павлович готов был мерить человека. По всей вероятности, из разговоров с Бенкендорфом Корнилович узнал о пристрастии государя к вопросам общей педагогики. Поэтому, "усматривая из журналов, с какой заботливостью и постоянством правительство печется о водворении просвещения в государстве", Корнилович "взял смелость представить о некоторых обстоятельствах, которые до последних времен замедляли ход нашей образованности". Он указал на недостаток хороших учебных книг и на совершенное отсутствие учебников по отечественному праву. По своему преподавательскому опыту в училище колонновожатых и топографов Корнилович убедился в решительной непригодности учебных книг по географии и статистике -- и в том числе лучших -- проф. Арсеньева, Шторха и Гейма26. Корнилович предложил Министерству народного просвещения пригласить к составлению учебников отличнейших профессоров и ученых и установить премии за лучшие сочинения, а для рассмотрения составить комиссию из сведущих. Крупный недостаток преподавания видел Корнилович и в несоответствии преподавания училищ целям и будущему назначению учеников. В военных заведениях обучают географии, указывал он, но любой ученик, кончивший в них курс, не ответит на вопрос, какие пути ведут из России в Австрию, какие преграды встретит войско на своем пути и т. д. Наконец, Корнилович считал гибельным для образования обстоятельством отсутствие хороших книг для чтения. Он рекомендовал вниманию Бенкендорфа книжку Франклина "Приключения бедного Ричарда, или Легчайший способ обогатиться"27. По образцу ее должно было составить сочинение, в котором "будут изложены главнейшие правила нравственности с применением их к крестьянской жизни; помещены сведения, ведущие к усовершенствованию их быта, и опровергнуты господствующие между ними предрассудки; сочинение сие, написанное в виде повести или разговоров, языком простым, понятным для каждого, произведет самое благотворное влияние на простой народ и послужит лучшим дополнением того просвещения, которое державная десница государя императора столь щедро изливает на сие многочисленное и полезное сословие". Последние слова, если бы они не были написаны в тюрьме, произвели бы впечатление тонкой иронии!
       Когда человек сидит в тюрьме, то он постоянно думает о воле, о том, как бы ему освободиться... Нет сомнения, что Корнилович, осчастливленный вниманием Николая Павловича и Бенкендорфа, мечтал о свободе и думал, что его проекты откроют ему двери тюрьмы. Пока он писал о предметах, безразличных для него,-- о торговле с Азией, о сибирских посельщиках, о евреях,-- он сохранял свободу своего мнения, но когда ему приходилось писать о таком остром вопросе, как недостатки воспитания, он должен был соображаться с тем, какое впечатление произведут его рассуждения на его просвещенных читателей, и, конечно, терял независимость мнения. Он знал, что для Бенкендорфа и Николая Павловича он -- несчастная жертва тлетворного воспитания, знал, что они будут очень довольны, если увидят в нем сознание вредности тех начал, которые были развиты воспитанием. Он должен был -- для удовлетворения вельможных читателей -- произнести анафему главным идеям: идее политической свободы и идее представительного правления. И он сделал это в записке, поданной 11 июля 1830 года. "Политическая свобода,-- писал он,-- не есть удел нашего полуденного мира. Мы можем только постигнуть ее умом, но высокие добродетели, которых она требует, не совместимы с испорченностью человеческой природы".
       Записка Корниловича очень занимательна, и ей нельзя отказать в особливом красноречии; все вещи в ней поставлены вниз головой.
       "Настоящее мое положение,-- так начинается мемуар Корниловича,-- невольно заставило меня размышлять о причинах оного, а наблюдения над самим собою и некоторыми товарищами моего несчастия убедили меня, что они отчасти заключаются в нашем воспитании. Мы учимся в юношеском возрасте, в котором преизбыточествуют чувствования. В это время жизни любовь к добру, стремление к общей пользе, готовность самопожертвования и вообще все качества, облагораживающие человечество, действуют в нас всего сильнее. Но, не быв руководимы рассудком, они могут сделаться столь же опасными, как огонь в руках сумасшедшего. Наши наставники, стараясь развивать их в нас, менее заботились об их последующем направлении. Так, например, всех нас учили древней истории и для этого давали нам читать Плутарха, Тацита и проч., не предварив, что сии писатели занимались своими сочинениями во время упадка Римской империи; что, описывая первые времена своего отечества, они преимущественно имели в виду исторгнуть своих сограждан от их нравственного унижения и пробудить в них гражданские доблести: а потому, мало заботясь о верности повествования, выбирали из ряду событий самые разительные и представляли их в особенном свете, и если подбирали к ним тени, то в таком только случае, когда сие благоприятствовало их видам. Нам же выдавали это за непреложные истины: от этого рождались в нас преувеличенные понятия, которые мы принимали тем склоннее, что наши тогдашние лета были летами мечтательности и энтузиазма. С сими понятиями мы вступали в свет, и здесь вскоре оказывались вредные их последствия. Кому из нас не объясняли происхождение верховной власти первоначальным договором, в силу коего подвластные покупали безопасность лиц и имуществ пожертвованием части своей свободы -- положение ложное и опасное, потому что оно может служить предлогом к возмущению. Кому из нас не представляли образцов человеческого совершенства монархий представительных -- мнение также совершенно несправедливое, ибо сей род правления, предполагая возможность различия выгод правительства с выгодами народными, уже основан на ложном начале, а потому и заключает в себе зародыш неустройств, которые можно отвратить насилием или посредством подкупов, уничтожающих нравственное достоинство человека и нарушающих святость и чистоту гражданских обязанностей? Но сии рассуждения, плод позднейших размышлений, не приходили и не могли приходить нам тогда на ум. Мы слепо верили всему читанному и слышанному потому, что это отчасти согласовалось с нашими первыми впечатлениями и что нас из ложных опасений содержали в совершенном неведении о сих предметах; а потому и не предварили против опасностей, какие должны были встретиться при знакомстве с ними. После того мудрено ли, что вы видите молодых людей, которые восхищаются речью какого-нибудь члена английской парламентской оппозиции, не зная, что сей пламенный защитник народных прав бьется только из-за доходного местечка и, получив оное, будет действовать против тех же мер, за которые вступался с таким жаром? Наконец, от сих-то преувеличенных понятий, свойственных юности и утвержденных воспитанием, от сего воображаемого совершенства, несогласного с подлинным природным состоянием людей и вещей, родятся сомнения, борьба чувств с рассудком и то беспокойное желание перемен, которое или обнаруживается при случае в противозаконном поступке, или, истощаясь в бесплодных усилиях, притупляет способности, кои при другом направлении можно бы употребить с пользою.
       Сказанное здесь случилось со мною, с некоторыми из моих товарищей и случается ежедневно со множеством молодых людей, живущих в свете".
       Корнилович набрасывает некоторые детали воспитательной программы, такие, какие непременно должны были вызвать благосклонное сочувствие высоких читателей Корниловича. Долг воспитания -- поставить нас в надлежащие отношения к согражданам и поселить любовь к существующему правительству, основанную на убеждении, что оно превосходит все прочие роды правления. "Есть предметы,-- пишет Корнилович,-- коих нельзя объяснить удовлетворительно отвлеченностями, потому что они не суть творение ума человеческого, а проистекают от самой природы вещей. К таковым предметам принадлежат понятия о неограниченных монархиях. Уверить в их превосходстве могут только события, которые гораздо убедительнее всяких рассуждений. Сии события покажут чрезмерную разницу между теориями, составленными на досуге кабинетными политиками, и настоящим делом; они покажут, что всякое правление имеет свои недостатки, потому что в каждом участвуют люди, подверженные слабостям; что если подобные несовершенства -- общий удел человеческих постановлений, находятся и в неограниченных монархиях, то, с другой стороны, они имеют на своей стороне преимущества, которые, без сомнения, заставят всякого незараженного предрассудками человека предпочесть их всем другим правительствам. Разумеется, что первым условием при этом должно быть беспристрастное изложение событий; но сего беспристрастия не надлежит искать в классиках, которыми нас занимают".
       В стиле реакционных деятелей той эпохи говорит Корнилович о почти общем у нас недостатке -- отсутствии основательного образования, рождающем полупросвещение или ложное просвещение, которое в оных случаях есть дух неверия -- главный источник зол сего мира. Борьбу с духом неверия должны бы взять на себя пастыри духовные, но русским священникам, невежественным и неблагонравным, она не под силу. Молодежь кончает свое образование, не получив морального руководства.
       "Редкому посчастливится встретить опытного наставника, который руководствовал бы его в это критическое время жизни. Предоставленные самим себе, мы по бедности нашей литературы прибегаем к сочинениям иностранным и при настоящем направлении умов в Западной Европе получаем, между прочим, несогласные с духом нашего правительства понятия, на кои бросаемся с жадностью, привлеченные их новостью и наружным блеском; а сии понятия, которые по неопытности считаем непреложными, более или менее действуют на все наши последующие поступки. Переменит это одно время; но покамест чрезвычайно полезно будет поручить кому-либо из сведущих государственных людей разобрать историю какого-нибудь свободного правления, например Великобритании с 1688 года, эпохи, с которой нынешняя ее конституция возымела полное свое действие; раскрыть недостатки оного и, основываясь на фактах, показать, что свобода и представительство, которыми хвалятся англичане, заключается только в одних формах; что они немало не мешают правительству действовать противно выгодам народным и что в этом отношении конституционный монарх менее связан, нежели государь самовластный, ибо сей последний, по нравственной обязанности соответствовать безусловной доверенности подданных, будет поступать гораздо осторожнее, нежели глава конституционной монархии, где сего побуждения не существует, потому что там меры правительства освящаются большинством преданных ему представителей, и что, наконец, выгоды, доставляемые сими правлениями, искупаются духом партий, поселяющим раздор между согражданами, подавляющим всякую любовь к делу общественному и заменяющим чувства патриотизма видами корысти или честолюбия. Для большей ясности надлежало бы изложить это самым простым образом, например в виде бесед с каким-нибудь англичанином, вложить в его уста все похвалы, расточаемые свободным правлениям, и опровергнуть их факты, а в заключение сравнить настоящее положение Англии с положением какой-нибудь хорошо устроенной неограниченной монархии, например Пруссии. Подобное сочинение, написанное основательно, с умеренностью и с должным уважением к истине, будет для многих благодеянием..."
       Попутно Корнилович делает признания из недавнего прошлого. "Весьма не мало из нас, членов бывшего Тайного общества, приняли в оном участие из видов честолюбия или по духу крамолы. Большая часть вошли в него, чтоб прослыть свободомыслящими, следуя господствующей в то время моде; другие же увлеклись заблуждением ума, и ни те, ни другие никак не воображая, чтоб сей первый шаг завел их так далеко.
       И можно ли было не увлечься, когда, начиная от властей, все как будто наперерыв старались друг перед другом превозносить свободные постановления? Основываясь на достоверных сведениях, говорю решительно, что прокламации союзных государей в 1813 году, беседа императора Александра I с г-жою Сталь, и особенно речь его величества при открытии первого Варшавского сейма28, напечатанная во всех наших ведомостях того времени, совратили у нас весьма многих с истинного пути, утвердив одних в их мнениях и поселив в других предубеждения против самодержавия; а сии сомнения, сие предубеждение, не говоря уже о последствиях, составляют сами по себе великое зло. Самодержавие и деспотизм суть две вещи совершенно различные и в последствиях своих одна другой противоположны. Писатели, водимые духом партий, смешивают их с намерением; а вышеозначенные акты как содержанием, так и изложением поддерживают сие заблуждение, и оно было принимаемо потому, что распространялось венценосными главами".
       Под строгой опекой государства поэтому должны находиться учебные заведения империи, и все преподавание в них должно быть согласовано с государственными потребностями и нуждами. Первое дело правительства -- поставить наши учебные заведения в надлежащее совершенство и поощрять публичное воспитание, то есть воспитание в казенных учебных заведениях. Корнилович предлагает оригинальное средство уничтожить предрассудок против казенных училищ. "Государь наследник,-- пишет он,-- вступает в те года, когда оканчивается первоначальное воспитание и начинается высшее. Смею думать, что великим для России будет благодеянием, если его величество благоволит посещать здешние университетские лекции. Тогда все знатнейшее дворянство поспешит отправить в университет своих детей, чтоб осчастливить их товариществом такого соученика. Примеру знати последуют и прочие дворяне, а сим подражать будут и другие сословия; казенные учебные заведения возвысятся в общественном мнении; гимназии и университеты наполнятся учениками; а сие подействует благотворно и на учителей и на самый способ преподавания, и, наконец, истребится мало-помалу та поверхностность в образовании, которая в нынешнее время отличает нашу молодежь и о пагубных последствиях коей я уже упоминал в другом месте. К тому же посещение университетских лекций подаст его высочеству возможность ознакомиться с способностями тех людей, которых он употребит с пользою, когда лета дозволят ему разделять труды государственного правления с августейшим родителем, и в заключение эта мера исполнит сердца новою признательностью к монарху за сей повторенный опыт благости к поданным".
       Все изложенные здесь взгляды Корниловича на "воспитание" характеризуют не его мировоззрение, а скорее влияние тюремного заключения на психику человека.

22

Xii
      Корнилович посиживал в крепости и пописывал, а начальник Третьего отделения его писания почитывал. Отношения между узником и тюремщиком были наилучшие. Разнообразие в жизнь Корниловича вносили книги и журналы, присылавшиеся от Бенкендорфа, и резолюции, о которых поставляли его в известность. Один раз Корнилович -- в третий год своего крепостного заключения -- рискнул просить начальство о большем. 24 февраля 1830 года он обратился со следующим письмом к Бенкендорфу:
     

    "Ваше Высокопревосходительство,
    Милостивый Государь!
       Месяца два тому назад я возвратил Ваши книги; после получил еще журналы, вышедшие в конце прошлого и в начале нынешнего годов. Наслаждение, какое вы мне сим доставили, легче чувствовать, нежели выразить. Вот я уже здесь третий год, и в сем заключении, которое мне казалось гораздо тягостнее Читинского, имел, благодаря Бога и Вас, несколько счастливых минут. Да воздаст Вам за это Господь щедрою рукою! Не оставляйте меня и впредь без Вашего снисхождения, и если милость Ваша будет, благоволите по-прежнему снабжать от времени до времени книгами и журналами. Все присланное Вами принято будет мною с искреннею признательностью.
       При сем осмеливаюсь обратиться к Вашему Высокопревосходительству с другою просьбою. Вам известно, что у меня есть мать в преклонных летах. К огорчению, какое я причинил ей своим беспутным поведением, присоединяется совершенная неизвестность о моей участи. Не смею упоминать о том, чтобы самому писать к ней, ибо знаю, что это запрещено: но Вы имеете все средства дать ей знать обо мне. Я прошу только уведомить ее, что я здоров и переношу заслуженную участь с совершенною покорностью воле Промысла. Вы сами отец семейства и лучше другого понимаете всю силу родительской любви. Не откажитесь доставить сиротствующей вдове несколько отрадных минут. Вы приобретете сим новое право на благословения нашего благодарного семейства.
       С душевным уважением и сердечной преданностью честь имею быть Вашего Высокопревосходительства всепокорнейшим слугою Александр Корнилович".
       
       Бенкендорф благодушно отнесся к просьбе Корниловича и написал на письме: "Его уведомить, что я охотно исполню его желание, а матери его написать".
       Но в другой раз благодушие изменило Бенкендорфу; в ноябре 1831 г. Корнилович написал письмо своему брату, но оно не было отправлено по назначению и сохранилось при делах.
       В 1832 году Корнилович обратился к Бенкендорфу по совершенно особому случаю. 31 мая этого года он писал:
     
    "Ваше Высокопревосходительство,
    Милостивый Государь!
       Прибегаю к Вам с просьбой весьма нескромной! Но чистому все чисто, говорит св. апостол Павел; а посему надеюсь, будете снисходительны к моей смелости, если и найдете ее неуместной.
       В Чите сказывали мне товарищи, содержавшиеся в Свеаборге, что вместе с ними заключен был Батеньков, которого повезли в Петербург, и что он не раз подвергался там припадкам белой горячки -- болезни, к которой и прежде оказывал предрасположение. Здесь слышу, когда днем, когда ночью, пронзительные, раздирающие душу вопли; и, узнав по голосу, чьи они, заключаю, что он содержится обок меня и нередко мучится недугом. Эта болезнь душевная, которой едва ли пособят средства физические. Мы были хорошо знакомы, когда ни я, ни он, вероятно, не имели еще понятия о тайных обществах; и надеюсь, что мне удастся, бывая с ним вместе и доставив ему развлечение, облегчить его страдание. Посему покорнейше прошу Вас, благоволите исходатайствовать мне Высочайшее дозволение с ним видеться.
       Верьте мне, Ваше Высокопревосходительство, что, пишучи сие, имею в виду не себя, ибо доволен своим положением и не умею высказать своей признательности за оказываемое мне снисхождение, притом небольшая радость видеть в состоянии болезненном человека, которого я знал в положении цветущем. Руководствуясь единственно надеждой доставить облегчение существу, коего надобно послушать, чтоб составить себе понятие о его страданиях. Догадываюсь,-- спросить об этом не смею у людей, с которыми весь разговор мой заключается в ответах на вопросы о здоровье,-- догадываюсь, что он содержится в одном коридоре со мной, от моей через одну или две комнаты. Свидания наши не выйдут из стен равелина; и, кажется, нет неудобства, почему бы нам, всегда бывающим на виду, не быть на несколько часов в день запертыми вместе или не встречаться в саду, огражденном со всех сторон стенами. Впрочем, если б что и могло от сего выйти, к чему однако ж не предвижу возможности, то четыре с лишком года, в которые я не только словом или делом, но даже видом не давал повода к неудовольствию окружающим меня лицам, да послужит мне порукой, что не употреблю во зло сей новой милости".
       Чисто человеческое чувство диктовало это письмо Корниловичу, но Бенкендорф и Николай Павлович не могли не увидеть тут важного нарушения тюремной дисциплины.

23

Xiii       
       Когда читаешь предлагаемые Корниловичем проекты то снарядить торговую экспедицию в Среднюю Азию под руководством опытного человека, то приспособить звуковой метод к русскому языку, то составить нужную по государственным соображениям книгу, то чувствуешь, что искусным человеком, который годился бы на все эти функции, Корнилович считал себя. Между строк его проектов читается такое наивное ожидание, что вот Николай Павлович и Бенкендорф возьмут да и освободят его, да и поручат ему исполнить предлагаемые им проекты. Но ожидания не оправдались: никакие благие мысли, никакие выражения чувств верноподданности не помогли, и из крепости оказалась только одна дорога -- рядовым в кавказский гарнизон.
       В нашем распоряжении нет таких сведений о том, была ли удовлетворена просьба Корниловича о свидании с Батеньковым. Кажется, да. Но представляется весьма вероятным, что она ускорила его освобождение. По высочайшему повелению 12 ноября 1832 года он был определен рядовым в пехотный генерал-фельдмаршала князя Варшавского полк. В этом звании он вскоре и умер 2 сентября 1834 года... О жизни Корниловича на Кавказе мы почти ничего не знаем. Кое-что рассказал с его слов генерал Шумков. Воспоминания Шумкова мы цитировали в начале нашей статьи; из них видно, что Корнилович проговаривался о своем пребывании в крепости и, кажется, был удовлетворен отношением к нему Бенкендорфа и Николая Павловича и своей деятельностью в качестве благоразумного советчика по государственным вопросам.
       Мы, ныне живущие, ознакомившись с крепостными проектами несчастного декабриста, мы можем только изумляться уродливости русской жизни и сожалеть о недюжинном человеке, который заслуживал лучшей участи. Талант, знания, опыт... все прошло прахом; легкий след его жизни остался лишь на страницах архивного дела.

24

Примечания
       
       В двухтомник об Алексеевском равелине в XIX веке -- тюрьме для важнейших российских государственных преступников -- включены как воспоминания самих заключенных (а их через равелин за указанный период прошло более двухсот человек), так и исследования выдающихся русских историков Б. Л. Модзалевского и П. Е. Щеголева о равелине. Ввиду ограниченности объема настоящего издания пришлось производить жесткий отбор. В первую очередь, выбраны наиболее яркие и значительные материалы, интересные максимально широкому кругу читателей, причем преимущество было отдано тем из них, которые равномерно освещают историю равелина с 1797 г. (постройка новой каменной тюрьмы) по 1884 г. (закрытие тюрьмы). К тому же учитывались труднодоступность и малоизвестность материалов, а также их неразработанность и спорность.
       В итоге в двухтомник вошли материалы, за тремя исключениями не переиздававшиеся более 60 лет. Воспоминания заключенных приведены либо по единственной, либо по наиболее авторитетной публикации, работы Модзалевского и Щеголева -- по последней прижизненной (исключение составляет незавершенная работа Щеголева о Бакунине, ранее не публиковавшаяся).
       Все материалы воспроизводятся полностью (за одним особо оговоренным исключением в относительно доступных воспоминаниях М. Бестужева). В оговариваемых случаях тексты проверены и выправлены по авторитетным источникам. Слова и заголовки, дополняющие текст, восстановлены в квадратных скобках.
       В примечаниях в основном отражена степень изученности вопроса с учетом позднейших исследований, а также содержатся сведения обо всех публикациях воспроизводимого текста. Минимальные комментарии служат разъяснению труднодоступных в настоящее время мест, а также уточнению и исправлению фактических неточностей.

25

    П. Е. Щеголев

    Благоразумные советы из крепости.
    Декабрист А. О. Корнилович

       
       Феномен Щеголева поразителен -- интеллигент в первом поколении стал одним из крупнейших русских историков и литературоведов, оставившим более 650 печатных работ, в которых глубина и научность исследования счастливо соединились с занимательностью и общедоступностью. Слишком яркая самобытность Щеголева, его бросающаяся в глаза независимость не укладывались в жестко-примитивные рамки духовной атмосферы сталинщины, поэтому после его скоропостижной смерти на 54-м году жизни (январь 1931 г.) имя его практически было предано забвению, труды почти не переиздавались, хотя исследователи и ссылались на него в научных публикациях. И только в последние годы стали вновь выходить книги Щеголева, стали появляться работы о нем {Щеголев П. Е. Первенцы русской свободы (с обширной статьей Ю. Н. Емельянова "П. Е. Щеголев -- историк и литературовед"). М., 1987; Он же. Дуэль и смерть Пушкина: Исследования и материалы (сразу вышло несколько изданий: М., 1987; Рига, 1987); Лурье Ф. М. Щеголев и его библиотека.-- Аврора, 1988, No 7, с. 85--93.}. Это избавляет от необходимости подробно описывать здесь жизнь и труды П. Е. Остановимся лишь на некоторых моментах, связанных с деятельностью Щеголева -- историка русского революционного движения, не касаясь его выдающихся исследований по русской литературе.
       Родился Павел Елисеевич в 1877 г. в семье воронежского крестьянина, работавшего писарем при мировом посреднике. В 1895 г. закончил с серебряной медалью Воронежскую гимназию и поступил на санскрито-персидско-армянский разряд факультета восточных языков Петербургского университета, одновременно занимаясь и на историко-филологическом факультете.
       Общественный подъем конца 1890-х гг. захватывает способного студента, подававшего блестящие надежды. Вскоре за участие в организации студенческой забастовки третьекурсника Щеголева исключают и 13 марта 1899 г. арестовывают (на следующий день после получения им золотой медали за первое самостоятельное исследование). Началось знакомство с российской карательной машиной. Первый арест продлился два месяца, почти сразу же за ним следует второй -- восьмимесячный (за пропаганду летом и осенью того же 1899 г. среди рабочих Путиловского завода). Сохранились две любопытнейшие записки, написанные Щеголевым во время первого и второго арестов {ИРЛИ, ф. 627, оп. 3, No 226 ("Заметка о местах предварительного заключения" от 9 мая 1899 г., 2 листа) и No 227 ("Заметка об одиночном заключении" без даты, 2 листа).}, в которых помимо чисто бытовых подробностей жизни в одиночной камере будущий историк анализирует свое душевное состояние в тюрьме. Первый раз Щеголев за два месяца побывал в трех разных тюрьмах -- полицейском доме при Спасской части, С.-Петербургской одиночной тюрьме ("Крестах") и Доме предварительного заключения, в котором всего лишь за два года до этого сидел Владимир Ульянов (декабрь 1895-го -- февраль 1897 г.). Последнее обстоятельство придает дополнительный интерес "Заметке о местах предварительного заключения", написанной Щеголевым прямо в камере. Вот краткая выдержка из нее: "В окна дует. Вентиляция неважная. В углу -- клозет, испорченный и засаривающийся. Каждый день, утром часов в 6, во время утреннего сна является надзиратель с заключенным, снабженным различными орудиями. При их помощи он проталкивает в трубы экскременты. Атмосфера -- ужасная. Во время этой операции просыпаешься и молишь надзирателя открыть форточку. Но надзиратель -- видите ли -- олимпиец: он по правилам не может этого сделать. Нужно сказать, что фановые трубы, по которым текут экскременты, просачиваются в стены и заражают воздух окончательно. Оттого-то в доме и около него -- особый запах. Не будучи специалистом, не могу судить о степени зараженности воздуха в местностях, прилежащих к дому. Стол и стул -- две чугунных доски, приделанных к стене, очень неудобны, по своей миниатюрности и по своей прикрепленности. Вода доставляется водопроводом через кран, под которым раковина величиной с четвертушку писчей бумаги. Понятно, умываться приходится на пол. Искусство умываться требует большой опытности, так как строители (вот дурачье, и злое дурачье) устроили так, что вода из крана льет только тогда, когда держишь кран рукой: лишь только отнимешь руку, вода перестает литься. Наклониться над раковиной нельзя: этому мешает отверстие для воды и над ним кран. Самое удобное -- нацедить воду в кружку и мыться на пол. Конечно, сырость от этого только увеличивается. Устройство кранов еще раз обнаруживает жестокость глупости и тупости. Дверь обжата чугуном: в ней форточка и глазок".
       Во второй записке (судя по содержанию, бумаге и чернилам, написанной также прямо в камере Дома предварительного заключения, где Щеголев отбывал второе -- восьмимесячное заключение) уже анализируется душевная жизнь узника: "Я никогда не думал ранее, что одиночное заключение может быть так богато впечатлениями. Мне казалось, что на сером фоне однообразной, изо дня в день той же самой жизни возможна целая жизнь, возможна сложность восприятий. Может быть, моя внутренняя жизнь кажется мне сложной, потому что я все время наблюдаю за собой. Когда раньше мне пришлось сидеть, правда, я все время был занят: у меня были книги. Теперь их нет, а у меня есть досуг.
       Вот уже две недели я анализирую свое состояние. Две особенности бросились мне в глаза. Если бы я назвал первую галлюцинациями слуха, то я, может быть, ошибся бы. Жизнь однообразна, каждый день одно и то же. Я знаю, что дверь камеры откроется три раза в день, форточка -- 11--12 раз, все это в определенные часы. И мне страстно хочется перемен. Я не думаю при этом о чем-нибудь существенном, нет, пусть вся перемена заключается в том, что мне принесут подписать какую-нибудь бумагу, что мне принесут передачу, квитанцию -- все равно... новость, серая пелена однообразной жизни разрывается. И ждешь этой перемены с нетерпением, страстно, с тревогой. Слышишь, как из-за стены кто-то поворачивает в сторону моей камеры... Это ко мне, должно быть, на допрос, должно быть, несут книги, письмо. Шаги ближе и ближе, вот они у двери моей камеры. Но нет, они слышатся дальше. В углу при повороте стоит стол старшего надзирателя: отсюда разносятся приказания, здесь сходятся все надзиратели. Из-за дверей камеры до меня доносится масса звуков. Сначала в шуме я ничего не различал, теперь мое ухо ловит каждый отдельный звук и я даю ему объяснение. Вот шуршание; оно начинается откуда-то издали, шш... шш... все растет, оно у моей камеры, потом тише, тише... Это сметают сор с галерейки и два арестанта ведут щеткой по дорожке, натертой воском. У столика -- преимущественно голоса "Дайте 60". Это, значит, требуют жильца 260 камеры. Теперь я не пропускаю ни одного звука, а ожидание перемен, связанных со звуками, заставляет меня слышать несуществующие звуки. Мне так хочется нового, что я по несколько раз в день слышу, как у столика называют No моей камеры. Наконец-то, но напрасно я жду результатов: никого и ничего. Я слышу вдруг конец моей фамилии, и хотя я знаю, что здесь не по фамилиям, а по No, я все-таки жду, подыскиваю оправдания для человека, назвавшего меня по фамилии, а не по номеру. Да, это верно. Вот идет надзиратель, да, да... мимо. <...>
       Другая особенность любопытна для психологов. Я чувствую, что не всегда могу управлять течением моих представлений, я не могу подавить ненужные мне в данный момент члены ассоциации. <...>
       Пока сегодня я прочел все написанное вчера; припомнил все пережитое и мне пришло в голову, не болен ли я. Опять на сцену вопрос о моей нервности. Да что же я -- нервен или нет? Неужели же то, что было со мной в 1895 и 1896 году, правда? Итак, болен я или нет?
       У меня все время в голове -- Коврин и Лев Ник. Мышкин {Коврин -- герой рассказа А. П. Чехова "Черный монах", Мышкин -- герой романа Ф. М. Достоевского "Идиот".}. Когда я вспоминаю о последнем, я вспоминаю о том промежутке необыкновенного счастья; сейчас же приходит на ум философия Коврина.
       Сегодня после 4 часов я начал ходить в ожидании огня; сначала я ходил просто, потом мне показалось, что в моем хождении есть цель; какая, я не мог сообразить... Я думал, что кого-то мне нужно нагнать; я ходил все быстрее и быстрее; камера стала для меня новой, и во время ходьбы я должен был изучить ее, чтобы не пугаться; я всматривался во все углы, и был момент, когда я чувствовал, что вот что-то страшное будет... Даже мурашки побежали по телу.
       Я пишу, а из головы у меня не выходит "Предстала, и старец смешил". Что предстала? Страшно глупая фраза без подлежащего. А как я вздрогнул, когда надзиратель открыл форточку... Нет, нужно забирать себя в руки".
       Записывая свои тюремные ощущения, двадцатидвухлетний Щеголев наверняка не подозревал, что тюремная тема прочно войдет в его творчество. На всю оставшуюся жизнь. И по тюрьмам и ссылкам ему еще придется помыкаться.
       После окончания второго -- 8-месячного -- заключения П. Е. выслали в Полтаву, где он прожил 2 года, затем по приговору (по поводу путиловских рабочих) его сослали на 3 года в Вологду, где он с апреля по август 1902 г. просидел в остроге, так как власти выяснили, что в Полтаве Щеголев участвовал в работе группы содействия "Искре". Весной 1903 г. благодаря заступничеству академиков А. А. Шахматова и А. Н. Веселовского Щеголеву позволили вернуться в столицу, где он экстерном сдал экзамен за университетский курс. Путь к академической карьере был закрыт, и П. Е. занимает пост заместителя главного редактора журнала "Исторический вестник", много пишет.
       Бурный натиск 1905 года приоткрыл двери царских архивов, в мае 1905 г. Щеголева допускают в святая святых -- архив III Отделения с. е. и. в. канцелярии. Ему удается снять такое количество копий с материалов архива, что он решает организовать первый в России легальный журнал, посвященный истории революционного движения. В 1906 г. под редакцией П. Е. Щеголева, В. Я. Богучарского и В. Л. Бурцева начал выходить журнал "Былое" {О "Былом" см.: Лурье Ф. М. Хранители прошлого. Л., 1990.}, имевший огромный успех. Пока революция шла на подъем, власти не решались закрыть журнал, но препятствовали работе обысками, запрещали отдельные номера, арестовывали материалы. А вскоре вновь арестовали Щеголева -- за публикацию его статьи "С. Г. Нечаев в Алексеевском равелине в 1873--1883 гг." (Былое, 1906, No6, без подписи). Первая же попытка приподнять завесу над тайнами равелина обошлась Щеголеву в двухмесячное заключение в "Крестах". На ноябрьском номере 1907 г. журнал все же закрыли, Щеголева выслали из столицы в Сестрорецк, а за нелегальное появление в Петербурге задержали в арестантском отделении Коломенской полицейской части, после чего выслали в Юрьев (Тарту), затем в Любань. 13 января 1909 г. Судебная палата приговорила Щеголева к 3 годам заключения, из которых он отсидел 2 года 4 месяца снова в "Крестах". Таким образом, только в одиночном заключении в общей сложности П. Е. Щеголев провел около 4 лет. Однако и после выхода на свободу он продолжает сотрудничать в прогрессивных издательствах, продолжает работать над историей революционного движения в России. В этом ряду его работ особо следует выделить материалы по истории царских тюрем. Интересно сделать одно сопоставление. Ф. М. Достоевский провел на каторге 4 года, среди уголовных преступников, но в "Записках из мертвого дома" рассказывается не столько о собственных страданиях, сколько о людях, окружавших писателя. П. Е. Щеголев тоже всю жизнь писал о других. Талант историка и публициста, обогащенный личным опытом, позволил Павлу Елисеевичу создать серию глубоко волнующих работ об узниках царских тюрем.
       Поражает, как много успел написать Щеголев, если вспомнить о его огромной занятости. После Февральской революции П. Е. -- член Чрезвычайной следственной комиссии по расследованию преступлений бывшей царской администрации {Ныне назрела необходимость тоже создать комиссию по расследованию преступлений советской администрации, а не только реабилитировать жертвы. Нельзя упускать время, пока еще живы свидетели.} (после чего он редактирует семитомное издание материалов комиссии {"Падение царского режима". Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. М.; Л., 1924--1927, т. 1--7; 2-е изд., испр. М.; Л., 1926, т. 1.}), председатель Особой комиссии для расследования деятельности департамента полиции, редактор возобновленного журнала "Былое". Оставаясь беспартийным, после Октябрьской революции П. Е. продолжает напряженно работать -- он в числе основателей и ведущих сотрудников Музея Революции, управляющий Петроградским отделением 7-й секции Единого государственного архивного фонда РСФСР, председатель исторической комиссии Петроградского бюро Истпарта, председатель Петроградской подкомиссии по изданию материалов восстания декабристов, заместитель председателя совета Общества по изучению освободительного и революционного движения в России, состоит в Пушкинской комиссии Академии наук, много пишет и печатается. В числе многих других отдельными изданиями, производившими огромное впечатление на современников, выходили его очерки, частично собранные им в книгу "Алексеевский равелин. Книга о падении и величии человека" (М., 1929). В нее вошли работы "Любовь в равелине (князь С. В. Трубецкой)", "Страсть писателя (Н. Г. Чернышевский)", "Д. В. Каракозов в равелине", "Таинственный узник (М. С. Бейдеман)", "С. Г. Нечаев в равелине (1873--1882)" и некоторые документы по истории равелина. За исключением приложений, все они включены в настоящее издание.
       Один из очерков Щеголева, не вошедших в его книгу "Алексеевский равелин", был посвящен декабристу А. О. Корниловичу.
       Александр Осипович Корнилович (1800--1834) -- человек разносторонних дарований, единственный специалист-историк среди декабристов, оказался, так же как и Батеньков, в Алексеевском равелине, а не на сибирской каторге.
       Родился А. О. в польской дворянской семье, учился в Одесском благородном пансионе (впоследствии Ришельевский лицей). В 1815 г. поступил в Московское учебное заведение для колонновожатых, готовившее офицеров для штабной службы. Еще учась в училище, был прикомандирован к Д. П. Бутурлину для разыскания в московских и петербургских архивах исторических материалов о военной истории России. В 1821 г. Корнилович переведен в канцелярию генерал-квартирмейстера Главного штаба в Петербурге с зачислением в гвардию, дослужился до штабс-капитана.
       В 1822 г. началась его литературная деятельность. В различных альманахах и сборниках он напечатал более 30 работ на исторические темы, вместе с историком В. Д. Сухоруковым издал исторический альманах "Русская старина. Карманная книжка для любителей отечественного на 1825 год" (СПБ., 1824) {В 1987 г. издательство "Книга" выпустило факсимильное издание альманаха.}. Имел обширный круг знакомых среди ученых, литераторов, крупнейших государственных деятелей.
       Был принят в Южное общество за полгода до восстания, выполнял ответственные поручения Васильковской управы, осуществлял связь между Южным и Северным обществами. Приехав в Петербург с юга 12 декабря 1825 г., участвовал в собраниях на квартире Рылеева, занимая достаточно умеренную позицию. 14 декабря был на Сенатской площади. Арестованный в ночь на 15 декабря, на следствии дал откровенные показания, был осужден в числе 16 человек по IV разряду (на 12 лет).
       О необычайности его возвращения из Сибири подробно рассказывает Щеголев: Николай I решил выяснить причастность иностранных держав к декабристскому движению. После окончания расследования Корниловича оставили в равелине, разумеется, не потому, что царю или Бенкендорфу были нужны проекты раскаявшегося декабриста. Отрицательные результаты следствия о вмешательстве иностранных держав в русские дела заставляли императора сохранять глубокую секретность и держать узника в одиночном заключении. Так, Николай I в мае 1829 г. отклонил просьбу Корниловича, переданную через Бенкендорфа и А. И. Чернышева, об определении рядовым в действующую армию на Кавказ. Только после объявления 8 ноября 1832 г. общей амнистии (сокращение сроков заключения по случаю рождения у царя четвертого сына) 15 ноября Корниловича освободили из равелина и отправили рядовым в Грузию, в пехотный графа Паскевича-Эриванского полк, стоявший в солдатской слободке Царские Колодцы, показавшейся декабристу "раем" после Алексеевского равелина. Во время похода в Дагестан против горцев А. О. Корнилович заболел лихорадкой и умер в ночь на 30 августа 1834 г.
       Подробная биографическая статья Б. Б. Кафенгауза и А. Г. Грумм-Гржимайло "Декабрист А. О. Корнилович" включена в академическое издание "Сочинений и писем" А. О. Корниловича (М.; Л., 1957, с. 413--456).
       Статья П. Е. Щеголева "Благоразумные советы из крепости. (По неизданным материалам)" впервые появилась в "Современнике" (1913, кн. 2, с. 271--296; кн. 3, с. 268--292), затем дважды перепечатывалась в первоначальном виде в сборниках Щеголева "Декабристы" (Пг., 1920 и М.; Л., 1926). В настоящем издании перепечатывается полностью по последнему изданию, в текст записки Корниловича "О содержании заключенных в Чите", с ошибками опубликованной Щеголевым, внесены изменения по академическому изданию Сочинений и писем А. О. Корниловича.
       
       1 Богучарский В. Я. Декабрист-литератор Александр Осипович Корнилович.-- Литературное дело. СПБ., 1902, с. 100--ПО. Статья включена автором в книгу "Из прошлого русского общества" (СПБ., 1905).
       2 Не согласимся с этим утверждением Щеголева и выскажем предположение, что позволение писать было всего лишь небольшой компенсацией Корниловичу за его полную изоляцию в равелине.
       3 Следственное дело о Корниловиче опубликовано полностью: Восстание декабристов. Т. 12. М., 1969, с. 319--342.
       4 Имеется в виду "Донесение Следственной комиссии". СПБ., 1826. То же.-- В кн.: Восстание декабристов, т. 17.
       5 От англ. instigation -- подстрекательство.
       6 Военный историк генерал-майор Д. П. Бутурлин писал "Историю военных походов россиян в XVIII веке".
       7 Британское и иностранное библейское общество возникло в 1804 г. и имело основной целью как можно более широкое распространение Библии (притом без примечаний и объяснений). Влияние общества быстро начало распространяться на континенте. Библейское общество в России было открыто 6 декабря 1812 г. (имело 289 отделений), деятельность его фактически прекратилась в 1824 г., а в 1826 г. последовало и формальное закрытие. Подробнее об обществе см.: Пыпин А. Н. Религиозные движения при Александре I. Пг., 1916.
       8 Тугендбунд -- тайное прусское политическое общество (1808--1810), целью которого было возрождение "национального духа" после разгрома Пруссии Наполеоном.
       9 Первая попытка прояснить связь Корниловича с австрийским посольством была сделана еще во время следствия: 29 декабря 1825 г. Следственный комитет спрашивал его о связи с Гуммлауэром и членстве последнего в Тайном обществе. Корнилович ответил: "Я познакомился с Гуммлауэром у Лебиельтерна и старался быть довольно коротко с ним, потому что нашел в нем человека весьма образованного. Впрочем, правила его всегда были весьма монархическими" (Восстание декабристов, т. 12, с. 328).
       10 Имеется в виду "Русская старина. Карманная книжка для любителей отечественного, на 1825 год, изданная А. Корниловичем" (СПБ., 1824), куда, в частности, вошла статья "Об увеселениях Русского двора при Петре I".
       11 Английский путешественник и историк Роберт Лайэлль (Lyall) выпустил несколько книг о России. Специально он интересовался военными поселениями в России, сильно пугавшими европейцев. В 1824 г. в Лондоне вышла его книга "An Account of the Organization, administration, and prИsent state of military solonies in Russia, with an appendix containing Statistical tables etc". ("Сообщение об организации, управлении и современном положении военных поселений в России. С приложением, содержащим статистические таблицы и т. п."). В том же году в Лейпциге вышел немецкий перевод, а в 1825 г. в Париже вышло сразу два французских издания. Автор сделал вывод о том, что гигантская система военных поселений носит сама в себе зерно разрушения и рано или поздно погибнет. Князь Трубецкой прервал Корниловича, не пожелав беседовать об этой русской болячке с иностранцем, тогда как она была отлично знакома в Европе. Как все это знакомо...
       12 Корнилович упоминает заключенную Йорком 18 (30) декабря 1812 г. Таурогенскую конвенцию, по которой 30 батальонов пехоты, 6 эскадронов конницы и 32 орудия (около 20 тысяч человек) прусских войск, находившихся в составе французских, оставались нейтральными впредь до решения прусским правительством вопроса о союзе с Россией. Затем речь идет о бывшем маршале Франции Ж. Бернадоте, уволенном Наполеоном в 1810 г. Избранный наследником шведского престола, в 1813 г. он командовал шведскими войсками в войне против Франции, в 1818--1844 гг. король Швеции и Норвегии под именем Карла XIV Юхана, основатель династии.
       13 Парвеню -- человек, пробравшийся в более высокую социальную среду каким-либо неблаговидным способом, выскочка.
       14 На Венском конгрессе 1814--1815 гг. были подведены итоги войны коалиции европейских держав с наполеоновской Францией. В частности, созданное в 1807 г. Варшавское великое герцогство разделено между Россией, Пруссией и Австрией.
       3 января 1815 г. Австрия, Франция и Англия подписали тайное соглашение (направленное против России и Пруссии) с целью недопущения включения Саксонии в состав Пруссии.
       15 Корнилович упоминает драму Манцони "Граф Карманьола" (Il Conte di Carmagnola, 1820), первый опыт итальянской романтической драмы.
       16 Весьма интересен выбор Корниловича: он рекомендовал Лебцельтерну труды статистика, историка и географа К. И. Арсеньева "Обозрение физического состояния России и выгод, от того проистекающих для народных промыслов, ныне существующих" (СПБ.. 1818) и лекции, изданные под заглавием "Начертание статистики Российского государства" (СПБ., 1818--1819), за которые автор вынужден был покинуть университет, поскольку в них труд свободный ставился выше труда крепостного, прославлялась свобода промыслов, выражалось сожаление об отсутствии кодификации законов, порицалась подкупность судей. Арсеньева спасло только заступничество вел. князя Николая Павловича.
       Б.-Г. Вихман, лифляндский дворянин, собирал книги о России на иностранных языках, издал ряд архивных материалов и трудов о России, его первый труд -- "Darstellung der Russ. Monarchie" (Изображение русской монархии. В 2 т. Лейпциг, 1813.)
       17 Е. И. Ольдекоп с 1822 по 1825 г. издавал еженедельную газету "St.-Reterburgische Zeitschrift" (Санкт-Петербургский журнал), выходившую по субботам в 2 или 3 листа. В ней помещались статьи и переводы по изящной словесности, истории, географии, естественным наукам, а также были разделы критики, биографий, смесь научных, художественных, коммерческих и благотворительных известий.
       18 В Виленском университете в 1817--1823 гг. существовала тайная студенческая организация филоматов (от греч. -- стремящиеся к знанию), одним из основателей которой был А. Мицкевич. Первоначально ставившее задачей самообразование, общество эволюционировало в направлении дворянской революционности и национально-освободительных стремлений. Для пропаганды своих идей в 1820 г. была организована более многочисленная дочерняя организация студентов того же университета, называвшихся филаретами (от греч. -- любящий добродетель). Филоматы успели установить связи с русскими революционерами. В 1823 г. обе организации были раскрыты, но в ходе следствия организация филаретов заслонила тайное общество филоматов, деятельность которых так и не была выявлена с исчерпывающей полнотой. Тем не менее виднейшие филоматы были арестованы и высланы в глубь России. Воспользовавшись случаем, III Отделение попыталось получить новые данные о польских революционерах и их связях с русскими.
       19 Война России и Турции (1806--1812) завершилась разгромом турецкой армии и подписанием мира в Бухаресте 16 (28) мая 1812 г., всего за месяц до вторжения Наполеона в Россию. В это время П. В. Чичагов, назначенный Александром I главнокомандующим Дунайской армией, Черноморским флотом и генерал-губернатором Молдавии и Валахии, находился на пути в Бухарест.
       20 Как видим, традиция засекречивания архивов имеет давние корни в России. Но именно советская бюрократия усложнила доступ в архивы пропорционально количеству репрессированных в нашей стране в XX веке. А тем временем бесценные книги и документы в наших библиотеках и архивах гибнут...
       21 В Читинском остроге в описываемое время было размещено 85 декабристов (кроме осужденных Верховным уголовным судом тут содержались участники восстания Черниговского полка, члены Оренбургского тайного общества и Тайного общества военных друзей). Часть декабристов была помещена в здание бывшего этапного пересыльного пункта в 2 комнатах (по 16 человек), Корнилович же пишет о других группах заключенных. Подробнее о жизни декабристов в Сибири см.: Кодан С. В. Сибирская ссылка декабристов. Иркутск, 1983.
       22 В академическом издании Сочинений и писем А. О. Корниловича (1957) перечислена 21 записка, написанная в Алексеевском равелине. Они хранятся в "деле" Корниловича и большей частью не имеют названий. Семь из них напечатаны там же под заголовками "О содержании заключенных в Чите", "О литературе", "Об улучшении положения крестьян в Сибири", "О расширении торговли России с Турцией", "О недостатках работы русской духовной миссии в Китае и о ее реорганизации", "О расширении азиатской торговли", "Еще несколько слов о торговле со Средней Азией". Кроме того, Корнилович написал в равелине историческую повесть "Андрей Безыменный", напечатанную отдельной книгой (без имени автора) в типографии III Отделения (СПБ., 1832), переводил Тита Ливия и Тацита, с 1830 г. вел регулярную переписку с родными (78 писем из равелина опубликованы в том же академическом издании). По-видимому, Щеголев не знал об этом, так как в "деле" Корниловича этих сведений не сохранилось.
       23 В Царстве Польском в ноябре 1830 г. началось восстание (толчком послужила Июльская революция во Франции). Восстание подавили к октябрю 1831 г., после чего конституция Царства Польского, фактически не соблюдавшаяся и раньше, была отменена.
       24 Левант (от фр. Levant -- Восток) -- название прилегающих к восточной части Средиземного моря стран (Сирия, Ливан, Египет, Турция, Греция, Кипр, Израиль), в узком смысле -- Сирия и Ливан.
       25 Отвратительно то, что Корнилович в Алексеевском равелине взялся писать Николаю I о поляках и евреях. Отвратительна та ложь, которую он написал о них. Вся эта ложь о евреях, основанная на антисемитских предрассудках, стара как мир. Сложны корни этого явления, но нельзя здесь не указать на социальную функцию антисемитизма: в периоды тяжелых перемен и испытаний власти часто указывали малограмотному народу на "источник" его бед. Так, например, во времена страшной эпидемии чумы в Европе (1348--1352) эпидемию изображали как результат "заговора евреев". В итоге -- погромы в Юго-Западной и Южной Германии, уничтожившие почти полностью еврейское население.
       Печально, что антисемитские предрассудки оказались живучи и на Руси, что даже часть декабристов разделяла их. Однако такова наша история, и, скрепя сердце, публикуя рассказ Щеголева о Корниловиче полностью, без купюр, составитель надеется на нравственное здоровье общества, идущего по пути демократии к такому состоянию, когда человека не будут шельмовать ни за принадлежность к любой национальности, ни за принадлежность к какому-либо "классу".
       Нравственно здоровое общество должно знать всю правду о своем прошлом. Если же общество безнадежно больно, то никакие купюры в книгах не спасут его от фашиствующих молодчиков, все громче заявляющих о себе в последние годы.
       26 Об Арсеньеве см. примеч. 16.
       Шторх А. К. -- первый вице-президент Императорской Академии наук, ее действительный член, статистик и политэконом. Автор множества трудов. Корнилович, вероятно, имеет в виду его девятитомный труд "Historien -- statistische GemДlde des Russischen Reichs am Ende des 18-ten Tahrhunderts" (Riga und Leipzig, 1797--1803) (Историко-статистическая картина русской империи в конце 18-го века. Рига и Лейпциг).
       Гейм И. А.-- профессор всемирной истории, статистики и географии Московского университета. Автор многих учебных книг, в том числе "Первоначальных оснований новейшего землеописания" (М., 1813).
       27 Франклин Бенджамин (Вениамин) -- выдающийся американский просветитель, государственный деятель, ученый, почетный член Петербургской Академии наук, один из авторов Декларации независимости США (1776) и Конституции (1787). С 1732 по 1758 г. Франклин издавал календарь под названием "Альманах бедняка Ричарда", в котором сведения по метеорологии и астрономии перемежались с собственными изречениями Франклина, притчами и поговорками. Собрав воедино эти изречения, Франклин в 1757 г. выпустил отдельную книгу "The way to wealth, or Poor Richard improved" ("Путь к богатству, или Усовершенствования бедняка Ричарда"). Франклин прославлял трудолюбивую и бережливую жизнь. Сочинения его в конце XVIII -- начале XIX века были очень популярны в России. Так, первый перевод упомянутой книги "Учение добродушного Ричарда" появился в столице в 1784 г., затем под заглавием "Как благополучно век прожить? Наука доброго человека Ричарда" в Москве (1791), там же сокращенный перевод появился в журнале "Приятное и полезное препровождение времени" (1798, ч. 19). Далее под названием "Дорога к счастию, или Наука добродушного Ричарда" книга вошла в "Собрание разных сочинений Вениамина Франклина" (М., 1803), в следующем году в Москве вышло еще одно издание: "Ручная философия, или Наука доброго Ричарда". А в канун восстания в 1825 г. в Петербурге отдельным изданием вышло еще одно сочинение Франклина: "Правила, руководствующие к лучшей нравственности". Рекомендуя вниманию Бенкендорфа запомнившуюся книгу, Корнилович придумал ей собственное название. Последний раз сочинение Франклина было опубликовано под заголовком "Путь к изобилию" в сборнике "Избранные произведения" Вениамина Франклина (М., 1956).
       28 Речь идет о проектах либерализации в России, неоднократно обсуждавшихся Александром I. Так, в беседе с императором в 1812 г. Ж. де Сталь писала: ""Государь,-- сказала я ему,-- Вы сами -- конституция для Вашей империи, и Ваше сознание -- гарантия ее". "Если это так,-- ответил он мне, -- то я -- лишь счастливая случайность"", (цит. по: Фонвизин М. А. Сочинения и письма. Т. 2. Иркутск, 1982, с. 375). Еще более обнадеживающим было заявление императора польским народным представителям на Варшавском сейме 1818 г.: "Я намерен даровать благотворное конституционное правление всем народам, вверенным провидением моему попечению" (там же, с. 150).

    Год: 1913
  Алексеевский равелин: Секретная государственная тюрьма России в XIX веке.
       Кн. 1. Сост. А. А. Матышев.
       Л.: Лениздат, 1990.-- (Голоса революции)
       OCR Ловецкая Т. Ю.

26


Вы здесь » Декабристы » ДЕКАБРИСТЫ. » КОРНИЛОВИЧ Александр Осипович