381

Первый результат моей поездки... Я, конечно, узнаю и дату смерти Александры Николаевны. До сих пор было лишь известно, что в 1887 году она была еще жива.9 О месте погребения сведений тоже не было.

Вот и ворота старого парка. Они открыты. Очень напоминают знакомый всем по фотографиям въезд в Ясную Поляну — те же белые приземистые столбы. Машина останавливается у подъезда. Открывается тяжелая дубовая дверь со старинным железным кольцом, вставленным в львиную пасть. Я не без волнения переступаю порог замка, в котором жила и умерла Александра Николаевна.

Вельсбург представляет меня своей жене и ее матери. Дамы приветливо встречают русского гостя. Родной язык хозяек — немецкий, но я владею им неуверенно и прошу разрешения говорить по-французски.

Меня проводят в большую гостиную. Пока мы идем в глубь комнаты, успеваю заметить, что стены сплошь увешаны портретами и гравюрами. Мебель старинная. Массивные керосиновые лампы. Свечи в бронзовых бра. Электричества в глухой словацкой деревне нет. Общий разговор за рюмками вина продолжается недолго. Любезные хозяева знают, что мне не терпится увидеть реликвии madame Alexandrine. Стол очищен. Вельсбург кладет передо мной небольшой, отлично сохранившийся альбом в зеленом кожаном переплете с тисненной золотом надписью «Album». Прошу разрешения делать заметки10 и принимаюсь рассматривать портреты. На мой взгляд, все они сделаны одной и той же рукой. Карандаш очень уверенный, довольно искусная расцветка акварелью, сходство большое, но все-таки это работа очень грамотного любителя, а не художника.

Я насчитал 29 портретов — каждый на отдельном листе. Они исполнены в 1851—1857 годах (большинство сделано в 1852 году, вероятно в связи с предстоявшим отъездом Александры Николаевны за границу). Почти на всех листах указаны имена и фамилии изображенных лиц, на многих имеются автографы. Преобладают портреты членов семей Пушкиных, Гончаровых и Ланских (15 листов), рисованные (за исключением одного) в 1852 году: Н. Н. Ланская, все ее дети от обоих браков, генерал П. П. Ланской, братья Александры Николаевны — Дмитрий, Иван и Сергей Николаевичи.

Портреты детей поэта представляют известный интерес, так как их облика в этом возрасте мы не знали. Карандашный портрет сорокалетней Натальи Николаевны с ее автографом («Natalie Lanskoy») не особенно удачен. Красивое лицо вышло напряженным, и сходство, как кажется, не схвачено.

К 1857 году относятся сделанные в Вене портреты барона Густава Фризенгофа, его сына от первого брака Григория и дочери Натальи — в то время трехлетней девочки в длинных кружевных панталончиках. Остальные портреты 1852 года изображают петербургских знакомых Александры Николаевны: князя П. А. Вяземского (? — портрет не подписан), генерала князя Н. А. Орлова и других. Интересен портрет «португалки» графини Юлии Павловны Строгановой, урожденной д’Альмейда, с ее подписью: «Julie comtesse Stroganoff — ce jour heureux».11

383

чуть одутловатые губы. Очень похож на Пушкина, но уверенности у меня нет — портретов поэта в этом возрасте мы не знаем. Предупреждаю Вельсбургов о том, что этот рисунок, быть может, представляет очень большую ценность, и закладываю в альбом закладку с пометкой «Pouchkine (?)».

В одном из альбомов замечаю еще одну акварель — полукарикатуру, возможно изображающую Пушкина. Молодой человек с бакенбардами в зеленом сюртуке (¾ фигуры). Здесь я совсем уже не уверен в атрибуции и хозяевам замка ничего не говорю. На всякий случай все же вкладываю закладку, надписав на ней «Pouchkine (??)».

Когда-нибудь специалисты внимательно просмотрят и рисунки, изображающие каких-то детей. Художник, несомненно, знал Пушкина мальчиком (до поступления в лицей), а среди датированных бродянских рисунков есть очень ранние (например, спящий кот с надписью «Vassili Ivanovitsch — 1810»).

Приходится расстаться с альбомами — времени очень мало, а я только начал осмотр здешних сокровищ.

«— Теперь я Вам покажу снимок madame Пушкиной и моей прабабушки, а Вы скажете, известен он Вашим специалистам или нет».

Георг Вельсбург подает мне большой, отлично сохранившийся дагерротип. В одинаковых платьях и чепцах сидят рядом Наталья Николаевна и Александра Николаевна. За ними и сбоку трое детей Пушкиных — сыновья в мундирах пажей и девочка-подросток (младшая дочь Наталья). Одна из девочек Ланских прижалась к коленям матери. Дагерротип снят не в ателье, а в комнате (видны книжные шкафы) и, по всей вероятности, относится к 1850 или, самое позднее, к 1851 году.17 Наталье Николаевне было тогда 38—39 лет.

Беру большую лупу и долго смотрю на генеральшу Ланскую. Прекрасные, тонкие, удивительно правильные черты. Милое приветливое лицо — любящая мать, гордая своими детьми. Невольно вспоминаются задушевные пушкинские письма к жене. На известных до сих пор изображениях Натальи Николаевны, как мне кажется, нигде не передан по-настоящему этот немудреный, но живой и ласковый взгляд, который сохранила серебряная пластинка.

У ее сестры заострившиеся черты стареющей барышни. Тоже очень живое лицо, но совсем иное, чем у Натальи Николаевны. Пристальный, умный, но жестковатый взгляд. От этой сорокалетней особы можно ждать острого слова, но вряд ли услышишь ласковое.

«— Хороший дагерротип, не правда ли?

«— Прекрасный... он нигде не воспроизводился, и, насколько, я знаю, это самый ранний снимок Пушкиной-Ланской.

«— Для Вас, вероятно, будет интересен и этот альбом. Коллекция визитных карточек — ее составил брат моего прадеда Фризенгофа,18 когда служил в посольстве в Петербурге».

Перелистываю большой альбом, в котором аккуратно наклеено множество карточек. Он действительно интересен, как интересно все в этом замке воспоминаний. Времена уже послепушкинские — начиная с 1839 года,19 но здесь весь большой свет столицы — тот самый, который

385

Я рассказываю ее историю Вельсбургам, не боясь их задеть — первая жена барона Густава им не родственница, но неожиданное решение загадки ее происхождения их все же интересует. По этому случаю хозяин замка достает из шкафа одну из книг, «принадлежащих де Местру»: Стихотворения В. Жуковского, т. 1, 1824. Списываю дарительную надпись (по-русски): «Графу Местру от Жуковского. В знак душевного уважения». Вельсбург прибавляет: «У нас есть и портрет Жуковского — увидите в столовой».

Все больше и больше увлекают меня бродянские реликвии. Чего-чего здесь только нет... Русские хозяйки замка давно умерли, недавно похоронили и полурусскую, но все осталось на своих местах — сохранились даже карандашные надписи на косяке дверей из большой гостиной в малую. Здесь, по принятому в замке обычаю, отмечался черточкой рост родственников и близких знакомых. Мне показывают отметку с надписью «Nathalie Lanskoy». Точный рост Натальи Николаевны — такой отметки, вероятно, сейчас не найти больше нигде в мире. Очень мне хочется попросить метр и измерить, но на первый раз не решаюсь.21

Переходим в малую гостиную, продолговатую уютную комнату. Друг против друга большие парные портреты супругов Фризенгоф (масло) работы их дочери Натальи Густавовны. Оба уже глубокие старики. Александре Николаевне, должно быть, за семьдесят. Из-под черной наколки виднеется белый старушечий чепчик. Умное, строгое, но успокоившееся лицо. Нет в глазах прежней пронзительности. В кресле сидит очень степенная, важная старушка-баронесса, теща герцога Элимара Ольденбургского. Поэт здесь решительно не при чем. Даже портрета его нет в замке — о рисунке де Местра, если он и изображает Пушкина, Александра Николаевна, вероятно, вообще не знала.

А изображение его убийцы — Дантеса имеется. Мы идем в столовую, и я сразу замечаю его портрет (сепия?), помещенный на видном месте. Портрет исполнен в 1844 году художником S. Wagner. Внизу размашистая подпись «B-on G. de Heckeren». Сидящие за столом не могут не видеть молодого еще Дантеса (ему 32 года).

Большой литографированный портрет В. А. Жуковского с его русской подписью «Жуковский» висит на той же стене. На литографии имеется печатная надпись: «Nach der Natur gez. von Krüger. Lith. von Mayer».22 Есть также литография с портрета де Местра, висящего в гостиной, и ряд хороших «русских гравюр» (портретов и групп), как их издавна зовут в замке. Они принадлежали Александре Николаевне, но, по словам Вельсбурга, уже ее дочь не помнила, кого они изображают. Большинство гравюр работы Knichuber, издатель Höpelich. Все, кроме одной, исполнены в 1839—1844 годах.

За обедом говорим о покойной герцогине Наталье. Дочь, по-видимому, во многом была похожа на мать. Образованный и содержательный человек с большими художественными и литературными интересами. Живописи училась, кажется, в Вене и писала как настоящая портретистка. Манера у нее старомодная, но более чем грамотная. Очень любила общество художников и писателей. До глубокой старости ездила верхом. Мне показали фотографию — престарелая Наталья Густавовна сидит на коне по-мужски. Пристальный взгляд, как у матери на дагерротипе 1850—1851 годов, но лицо доброе. Говорят, она и на самом деле делала немало добра жителям Бродян. Но чудаковата была seigneuresse de Brodiany, по

387

1862—1870 годы, но есть кое-что интересное. Неизвестная фотография Натальи Николаевны (1862), ее детей от обоих браков в разные годы, родственников семьи, знакомых.

Ужинаем мы вчетвером при свечах. В этой комнате сорок лет кушала Александра Николаевна. Так, вероятно, было и при ней — обыкновенные, хорошо приготовленные блюда, но сервировка прекрасная. На скатерти русского льна бело-голубые тарелки старого мейсенского фарфора, великолепное серебро из приданого шведской принцессы, матери герцога Элимара, тонконогие бокалы чешского хрусталя. Вот и память об Александре Николаевне — на серебряной крышке блюда, принесенного горничной, ее русская монограмма «А. Г.».

Я чувствую себя немного уставшим от массы впечатлений за этот памятный день, но завтра надо ехать обратно, а мне еще о многом хочется расспросить хозяев. Оказывается, у Вельсбургов есть еще один замок, где-то в Австрии, и там тоже немало портретов. Есть какие-то и русские портреты и в имении Krasno, в четырех километрах от Бродян. Оно принадлежит потомкам брата барона Густава. Кто изображен на этих «русских портретах», сейчас уже никто не может сказать. Когда-нибудь, я надеюсь, очередь дойдет и до Krasno, и до замка в Австрии.

Вечером мы долго беседуем в малой гостиной при мягком свете свечей. Сидим в тех самых старинных креслах, в которых сиживали когда-то стареющие сестры — генеральша Ланская, приехавшая в гости из России,24 и баронесса Фогель фон Фризенгоф.

Ночую я в комнате с готическими сводами. Это самая древняя часть замка. Теперь здесь аппартамент для гостей.

Утром, как и накануне, солнечно, но холодно — весна в этом году запоздала. После кофе иду с Вельсбургом пройтись по парку. Он невелик, но хорошо распланирован, в английском вкусе. Старые, толстые деревья — липы, дубы, ясени, вязы, лужайки с видами на замок, громадные кусты сирени. Им, вероятно, не меньше 100 лет. Небольшая белая беседка с ампирными колоннами выстроена, должно быть, по желанию одной из русских хозяек Бродян — в средней Европе ампирных построек почти нет. Ворота вроде яснополянских. Тоже напоминают Россию. О них я уже упоминал. Сам двухэтажный охряно-желтый замок сравнительно невелик и совсем не роскошен. В нижнем этаже — помещения для гостей и службы, во втором этаже — жилые комнаты. Не зная архитектуры, вида здания описывать не берусь. Оно красиво, но единого стиля во всяком случае нет. Одна часть построена в середине XVIII века, главный корпус, вероятно, в семнадцатом столетии, а библиотека пристроена уже в XIX веке. Когда-то все здание было окружено рвом, но Фризенгофы, приобретя замок, уничтожили этот остаток старины.

Из парка мы поднимаемся к часовне. Вельсбург открывает склеп. Первым от входа на бетонном постаменте стоит серебристый с золотом гроб Александры Николаевны с немецкой надписью на щитке:

FREIFRAU ALEXANDRINE VOGEL VON FRIESENHOFF
GEBORENE GONTSCHAROW25
* 1811

† 9 VIII 1891