Декабристы

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Декабристы » А.С.Пушкин » Пушкин Александр Сергеевич.


Пушкин Александр Сергеевич.

Сообщений 31 страница 40 из 58

31

ЛЮБОВНЫЕ УВЛЕЧЕНИЯ ПУШКИНА

1. Семья

Прадед и дед Пушкина по материнской линии, Абрам и Осип Ганнибалы, скандально прославились в России тем, что ухитрились стать двоеженцами. А ведь это строжайше преследовалось церковью и властями. Стоил ли удивляться знойному африканскому темпераменту великого русского поэта? Наследственность!

Говоря о предках Пушкина, исследователи обычно делают акцент на «эфиопские» гены поэта, которые будто бы объясняют его горячий, влюбчивый, взрывной темперамент. Вместе с тем потомки бояр Пушкиных тоже не были ангелами. Прадед поэта Александр Петрович, женатый на дочери графа Головина, как-то в припадке сумасшествия зарезал свою супругу, «находившуюся в родах». Дед Пушкина, Лев Александрович, подозревая жену в неверности, заключил ее в домашнюю тюрьму, где та вскоре умерла на соломе. А ее любовника-француза, служившего гувернером при сыновьях, «весьма феодально повесил на черном дворе». Как видим, повадки «дикого русского барства» не далеки от абиссинских обычаев.

Дядя Пушкина, Василий Львович, равно, как и его отец, Сергей Львович, писали стихи до конца жизни. При этом они были влюбчивы. Отец, к примеру, сказать, в Петербурге ухаживал за Анной Петровной Керн и писал ей страстные письма. Да-да, той самой Керн, которой сын посвятил стихотворение «Я помню чудное мгновенье». Все это не мешало старому волоките домогаться благосклонности также и молоденькой дочери Анны Петровны, Кати! Как видим, сын унаследовал те же черты отцовского характера: пристрастие к женщинам и поэзии.

Холодность матери к ребенку мужского пола формирует в последнем недоверие к женской любви вообще. Повзрослев, он ищет утешения у других женщин, однако постоянно обеспокоен тем, что и здесь не встретит ответного чувства. Нечто подобное было у Пушкина с его матерью Надеждой Осиповной. Лишенный в детстве нежности и ласки, поэт испытывал подсознательное беспокойство и настороженность при встречах с прекрасным полом.

Единственной непреходящей любовью Пушкина была его братская привязанность к сестре Ольге, в которой он видел воплощение женского идеала. Даже к своей несравненной супруге Наталье Николаевне, поначалу питая нежнейшие чувства, поэт охладел после нескольких лет семейной жизни. Он стал частенько не ночевать дома и при этом изводить жену необоснованной ревностью.

2. Юность

«Скороспелый» эротизм Пушкина проявился еще в детстве, когда ему было 9 лет. Предметом его увлечения стала 8-летняя Соня Сушкова. Конечно, это был совершенно невинный роман, однако показательно, что в том возрасте, когда мальчишки презирают девчонок, будущий поэт оказался способен на трогательное, нежное чувство. Красноречивый факт!

Первые лицейские любовные увлечения Пушкина, начиная с 15 лет, были созерцательно-платоническими. В их числе некая Наталья, актриса крепостной труппы графа В.В. Толстого, затем Екатерина Бакунина, сестра товарища по учебе и, наконец, молодая вдова Мария Смит, дальняя родственница директора Лицея Е.А. Энгельгардта. Стихотворения, посвященные им, дышат юношеским восторгом и неподдельной нежностью.

Чистую и стыдливую юношескую любовь познал 16-летний Пушкин к Екатерине Бакуниной, которая была на четыре года старше его. Столько же платонической, а потому и духовной, была его привязанность к Наталье Кочубей и своей родной сестре Ольге. Позднее, когда поэт изведал тайны плотской страсти, возвышенное отношение к женщинам сменилось у него на полупрезрительное.

Святыней пушкинского сердца была юношеская любовь к прекрасной Наталии Кочубей, с чьим именем связано создание «Бахчисарайского фонтана» и «Полтавы». Этот чистый, божественный образ, сохранившийся в тайниках сердца, морально поддерживал поэта, заставлял думать о самом себе, что она человек чести и долга, нравственное существо. На самом же деле Пушкин был гениальным художником и ветреным светским шалопаем.

Образ Татьяны Лариной из романа «Евгений Онегин» синтетический, он создан Пушкиным в результате слияния отдельных черт характера и облика реальных женщин, встретившихся ему на жизненном пути. В этом персонаже есть нечто от Наталии Кочубей, которой поэт был романтически увлечен в юности, а в муже Татьяны, пожилом генерале, угадывается граф Строганов, супруг Наталии. Логика ясна и правдоподобна, тем более что поэт не отрицал таких ассоциаций.

«Она поэту подарила / Младых восторгов первый сон / И мысль об ней одушевила / Его цевницы первый стон». Эти строки «Евгения Онегина» об Ольге Лариной и Ленском восходят к черновому наброску Пушкина, посвященному юной Наталье Кочубей – «красивейшей из красавиц». Вероятно, этот чудесный девичий облик неизменно вставал в памяти поэта, когда он сватался к столь же юным барышням, как Софья Пушкина, Анна Оленина, Екатерина Ушакова. Кто знает, не объясняется ли та душевная лихорадка, которую испытал поэт во время сватовства к Наталье Гончаровой, воспоминаниями о другой Наталье, знакомство с которой в 1819 году произвело на поэта неизгладимое, светлое и радостное впечатление?

Пушкин испытывал привязанность, окрашенную эротикой, к старшим по возрасту женщинам. В их числе Карамзина (супруга прославленного историка), Вяземская (жена друга), Хитрово (дочь полководца Кутузова). Он искал с ними душевной и физической близости, и не всегда находил. Так в поэте произошел роковой разрыв между чувствительными и чувственными порывами, между потребностями души и плоти. Гармония целостной любви ускользнула от него.

Жена князя Вяземского Вера Федоровна питала к Пушкину чувство нежной материнской привязанности, как и другие старшие подруги поэта – П.А. Осипова и Е.М. Хитрово. Они относились к русскому гению, как к милому шаловливому ребенку, и помогали ему добрыми советами, заботились о нем.

Пушкина всю жизнь привлекали пожилые женщины. Вероятно, не дополучив в детстве материнской ласки, он искал сочувствия на стороне. Правда, его отношения с дочерью Кутузова, Елизаветой Михайловной Хитрово, нельзя назвать идиллическими. Поддавшись первому сексуальному позыву, он впоследствии стал избегать ее, порою хамил и грубил. Он вел себя с нею, как капризный и дерзкий мальчишка, что не делает чести великому поэту.

Хронологически первым любовным увлечением Пушкина после выпуска из Лицея стала княгиня Анна Васильевна Голицына, хозяйка известного петербургского салона. Эта очаровательная и умная женщина, которая была на 20 лет старше поэта, несколько месяцев царствовала в его душе. Скорее всего, их отношения так и  остались платоническими, поскольку Александр Тургенев в письме князю Вяземскому в 1818 году сообщал: «Пушкин… делает визиты б…, мне и княгине Голицыной, а ввечеру иногда играет в банк». Вот целомудренный распорядок дня будущего первого поэта России.

В княгине Зинаиде Волконской, хозяйке салона любителей искусств, Пушкин разглядел «царицу муз и красоты». И впрямь, эта женщина была щедро одарена талантами. Все в ней дышало грацией и обаянием. Она писала стихами и прозой, музицировала, пела чудесным контральто, выступала на домашней сцене. Поэт совершенно справедливо оценил ее дар. Быть просвещенной дамой – удел немногих представительниц прекрасного пола.

Почитая сценический талант Екатерины Семеновой, Пушкин безуспешно пытался «приволакиваться» за нею. Характерное для него самомнение: начинающий, никому неведомый стихотворец – и знаменитая трагическая актриса в зените славы! Только очень азартный и самовлюбленный человек может в такой ситуации рассчитывать на успех.

3. Любовные увлечения

Молодой Пушкин, выйдя из Лицея с тамошним казарменным распорядком дня, до зрелых лет не отказывал себе в шалостях (и проказах), которые граничили с беспутством, разгулом и кипением страстей. Долгие годы его поводырем по жизни было вожделение.

В обществе гусаров и гризеток, шулеров, актрисок, веселых вдовиц юный Пушкин не мог не лишиться невинности. Это возмужание можно расценить как падение вверх или взлет вниз.

По окончании Лицея Пушкин с головой окунулся в светскую жизнь столичной «золотой» молодежи, где неизменно стремился произвести скандальный эффект. Одно время после болезни появлялся в обществе с обритой головой и в ермолке; если же надевал парик, то частенько при дамах снимал его и обмахивался, будто веером; отращивал ногти такой длины, что они больше походили на когти; частенько хамил, ссорился, при малейшем намеке на оскорбление посылал  секундантов. Иными словами, поэт норовил самоутвердиться примитивнейшими способами, какими пользуется и нынешняя молодежь. Неуемное самолюбие и тщеславие – вот одна из главных черт характера русского гения.

При создании «Гаврилиады» эротическое воображение Пушкина, как полагают некоторые исследователи, возбуждала некая кишиневская еврейка, содержавшая трактир. В этой поэме, насквозь чувственной и богохульной, автор дошел до крайней точки нигилизма, когда попытался опровергнуть догматы христианства и низвести человеческую любовь до примитивной физиологии. Идеал чистой женственности, воплощенный в образе святой Девы Марии, подвергся поношениям и насмешкам.

Продажные девки и податливые актриски – таков был донжуанский список 20-летнего повесы Пушкина, пока он не встретил генеральшу Аглаю Антоновну Давыдову, великосветскую шлюху, впоследствии умершую от сифилиса. Поскольку та была дочерью французского эмигранта герцога де Граммона, то в девичестве носила пышный титул принцессы. Разумеется, поэт, певец Руслана и Людмилы, не устоял перед соблазном покорить эту легкодоступную женщину. И как же зло высмеивал он в стихах свою любовницу и ее рогоносца-мужа! «Иной имел мою Аглаю / За свой мундир и черный ус, / Другой за деньги – понимаю, / Другой за то, что был француз». Воистину, черная неблагодарность за интимные ласки!

Венера щедра на любовные подарки, но иногда преподносит неприятные сюрпризы в виде специфических болезней. Правда, нередко это идет на пользу. Остроумно докладывал Андрей Тургенев князю Вяземскому: «Венера пригвоздила Пушкина к постели и к поэме». В результате русский читатель получил бессмертный шедевр – «Руслана и Людмилу»!

Заведя пошлую интрижку с женой отставного генерала Давыдова Аглаей Антоновной, дочерью герцога де Граммона, Пушкин повел себя не слишком достойно. После недолгой амурной связи он высмеял ее в стихах, а позднее стал нескромно поглядывать на Адель, старшую дочь своей любовницы, которой было всего 12 лет. Прямо скажем, эти поступки не укладываются в кодекс дворянской чести, столь почитаемый поэтом.

Известная своей красотой и романтическими похождениями цыганка Людмила-Шекора, жена помещика Инглези, воспылала страстью к Пушкину. Некоторые черты ее характера просматриваются в  облике Земфиры из поэмы «Цыганы», а песня – «Старый муж, / Грозный муж / Режь меня, / Жги меня» - буквально записана с ее слов. Любовная интрижка приняла столь скандальный характер, что оскорбленный супруг вызвал Пушкина на дуэль. Позже Инглези увез неверную жену за границу, где та от горя захворала чахоткой и умерла, успев напоследок проклясть как мужа, так и поэта-любовника.

Молодой Пушкин, находясь в Кишиневе, вволю развлекался с женами и дочерьми молдавских бояр и чиновников. Несколько особняком стоит его знакомство с пожилой гречанкой Калипсо Полихрони, про которую говорили, что она была любовницей Байрона. Сластолюбивый и тщеславный Пушкин, разумеется, не мог обойти вниманием столь почтенную особу. С ее слов он записал сюжет знаменитой «Черной шали», а также посвятил ей стихотворение «Гречанке» (Ты рождена воспламенять воображение поэтов»). Каких-либо подробностей их любовной связи не осталось, но имя «Калипсо» значится под номером девять в донжуанском списке поэта.

Для женщин с пылким воображением флирт привлекательнее самой настоящей любви, рисуемое счастье слаще реальных интимных радостей. Это не чуждо и мужчинам с романтическим образом мыслей, что можно видеть на примере молодого Пушкина, который нежно, без низменных помыслов общался в Крыму с четырьмя юными сестрами, дочерьми генерала Раевского.

Пушкин, путешествуя с семьей генерала Раевского на Кавказские воды, был увлечен шаловливой 15-летней Марией. Эта смуглая, игривая девочка привлекала внимание своей непосредственностью. Истинное дитя природы, она удостоилась прелестного поэтического послания, а облик юной красавицы запечатлен в «Бахчисарайском фонтане»: «…Ее очи / Яснее дня, темнее ночи».

Самым возвышенным и целомудренным было влечение Пушкина к дочери генерала Раевского, Марии Николаевне. Именно ей посвящены поэмы «Бахчисарайский фонтан» и «Полтава». Тайну своих пылких мечтаний Александр Сергеевич тщательно скрывал, поэтому исследователям пришлось приложить титанические усилия, чтобы расшифровать загадочные инициалы NN в «донжуанском списке». Воспоминания о Марии доставляли Пушкину неизъяснимую сладость. «…Неразделенная любовь, - замечает по этому поводу П.Е. Щеголев, - бывает подобна степным цветам и долго хранит аромат чувства».

Пушкин, общаясь с дочерьми генерала Раевского, попеременно влюблялся в каждую из них, в том числе и в 16-летнюю Елену, о которой вскользь упоминается в стихотворении «Таврическая звезда». Это отзывчивое, трогательное существо болело чахоткой, так что нельзя было не посочувствовать девушке, обреченной без времени покинуть сей мир.

Создавая образ Марины Мнишек в пьесе «Борис Годунов», Пушкин сравнивал ее со старшей дочерью генерала Раевского Екатериной – властолюбивой, гордой, умной и сдержанной девушкой, в которую поэт некогда был влюблен. Свидетельств их интимной близости нет, однако пушкинисты полагают, что ее имя значится в пресловутом донжуанском списке.

Красавицу Амалию Ризнич, полунемку, полуитальянку с примесью еврейской крови, Пушкин любил горячо и чувственно, страдая от мучительной, порой бешеной ревности. Пожалуй, впервые в жизни поэт познал такую сильную, всепоглощающую страсть.

Пушкин смело заводил двойные, тройные и даже «галерейные» романы, когда обольщал нескольких женщин одновременно. Любовное томление по одной даме ничуть не мешало ему навещать другую. В Одесский период жизни, например, поэт ухаживал за Амалией Ризнич, женой крупного негоцианта, и Елизаветой Воронцовой, супругой новороссийского генерал-губернатора. Поскольку оба этих имени мирно соседствуют в донжуанском списке, надо полагать, что дело не ограничилось одними лишь вздохами и поцелуями.

Отношения Пушкина с графом Воронцовым, новороссийским генерал-губернатором, поначалу были приязненные, почти дружеские. Поэт целыми днями отлынивал от дел, хотя, как чиновник, был обязан появляться на службе. Он вволю пользовался богатой библиотекой графа, столовался у него и, вопреки правилам хорошего тона, настойчиво ухаживал за красавицей-женой. Такое беспардонное поведение изумило и разгневало Воронцова, который слыл англоманом, личностью чопорной и флегматичной. Последовала опала, когда бездельника отправили в степи на борьбу с саранчой. Казалось бы, порядочный человек в такой ситуации должен уразуметь свою неправоту и сделать попытку исправиться. Не тут-то было! Он пишет злобную эпиграмму: «Полу-милорд, полу-купец, / Полу-мудрец, полу-невежда, / Полу-подлец, но есть надежда, / что будет полным наконец». Обиженный граф, вероятно, послал донос на высочайшее имя, после чего Пушкина отправили в Михайловскую ссылку. В этой истории, как ни рассуждай, поэт не похож на джентльмена!

Елизавета Воронцова, супруга новороссийского генерал-губернатора, отличалась врожденным польским легкомыслием и кокетством. Когда 24-летний Пушкин познакомился с нею, графине было уже за тридцать. Несмотря на «бальзаковский» возраст, она отличалась молодостью души и очаровательной женской грацией. Поэт был пленен этими несомненными достоинствами. К тому же Елизавета приходилась внучатой племянницей светлейшему князю Потемкину-Таврическому и была дочерью великого коронного гетмана Речи Посполитой графа Ксаверия Браницкого. Пушкин, кичившийся своей родословной, был очень падок на громкие имена и пышные титулы.

Елизавета Воронцова, любовница Пушкина, предстает в рисунках поэта женщиной благородного, величавого, спокойного типа. Глядя на эти изображения, можно подумать, что перед нами сама Татьяна Ларина в замужестве, воплощенная семейная добродетель. На самом деле супруга генерал-губернатора отличалась легкомыслием и кокетством. Разумеется, она имела многочисленные интимные связи на стороне. Как обманчива порою внешность!

4. Михайловское, Тригорское

Зрелость к мужчине приходит тогда, когда рассудок берет верх над сердцем. С Пушкиным это случилось в Михайловской ссылке. Осудив свои недавние любовные безумства и романтические порывы, он стал более трезво смотреть на вещи, мыслить категориями, присущими здравомыслящему человеку. Хотя в изгнании и позднее в Петербурге поэт неоднократно поддавался порывам страстей, все же это были поступки «не юноши, но мужа».

Обличая в стихах «развратные злодейства» русских помещиков, Пушкин и сам не чурался сексуальных контактов с крепостными девками. Хорошо известна история с Ольгой Калашниковой, которую поэт «неосторожно обрюхатил». Из переписки с Вяземским видно, как равнодушен и высокомерен владелец села Михайловского. Барское лицемерие насквозь пропитало его сознание.

Красивых женщин увлекает не столько сама любовь, сколько любовная игра – состояние беспрерывного флирта, который так украшает наши серые будни. Это нередко случается с теми, на чью долю выпали суровые жизненные испытания. Такой была Анна Керн, вынужденная выйти замуж за ненавистного ей старого генерала.

Пушкин, умевший очаровывать женщин манерами и остроумием, в недолгом общении с Анной Керн внезапно понял, что этого недостаточно. Легкомысленная красавица не поддавалась. И тогда в дело пошел поэтический талант, родились вдохновенные строки «Я помню чудное мгновенье» - несравненный шедевр русской лирики. Учитывая то, что последним любовником молодой генеральши был посредственный стихотворец аркадий Родзянко, Пушкин сделал совершенно правильный ход. Через какое-то время, обусловленное непредвиденной разлукой, неприступная крепость пала, о чем ликующий русский гений немедленно оповестил всех своих друзей. А дарственное стихотворение всего лишь через два года после написания украсило альманах «Северные цветы». Не пропадать же такому бесценному сокровищу в пыльной дамской шкатулке!

В письме к «божественной» Анне Керн Пушкин ернически утверждает: женщинам вовсе не обязательно иметь характер. «Самое существенное для них – глаза, зубы, руки и ноги (я прибавил бы сюда сердце…)». Нетрудно догадаться, что поэт под «характером» подразумевает внутренний духовный мир личности, а не только ее психическое особенности. Делая скидку на шутливую интонацию, все же очевидно: русский гений относился к прекрасной половине человечества свысока и абсолютно не верил в идею равенства полов.

К 26-летней Анне Петровне Керн, пикантной женщине со скандальной славой, Пушкин питал особое чувство. Диапазон его оценок невообразимо широк: от петрарковского обожествления («ангел чистой красоты») до презрительных реплик («вавилонская  блудница»). Вероятно, магнетическая притягательность молодой генеральши воздействовала на звонкие струны его поэтической души, а ее любовные похождения возбуждали ревность и неприязнь. Пушкин, хорошо знавший особ прекрасного пола, в данном случае показал себя не с лучшей стороны.

Анна Керн свидетельствует, что Пушкин был невысокого мнения о женском уме. Не потому ли его постоянно тянуло к красавицам? Любуясь формой, можно сквозь пальцы смотреть на внутреннее содержание.

Пушкину доставляло неизъяснимое наслаждение флиртовать с несколькими девушками и дамами одновременно, потому что он был интриганом до мозга костей. Оказавшись в Михайловской ссылке, он поначалу приуныл, но вскоре воспрянул духом: ведь по соседству, в имении Тригорском, поэт обнаружил роскошный женский «цветник» - большое семейство Осиповой-Вульф.

По словам первого биографа Пушкина Анненкова поэт имел «почти безграничное влияние» на Прасковью Осипову, хозяйку имения Тригорское и мать большого семейства. Что уж говорить о том, какое неизгладимое впечатление он производил на ее дочерей, племянниц, кузин! Провинциальные псковские барышни прямо-таки расцветали в обществе остроумного столичного денди, успевшего прославиться как стихотворец и удачливый сердцеед.

Прасковья Осипова была на 15 лет старше Пушкина. В нелегкое для поэта время она окружила его материнской заботой и даже по-женски увлеклась им. Эта хрупкая любовная связь переросла в искреннюю привязанность. «Сын моего сердца», - так называла Осипова русского гения в письмах.

Кроме интимной любви-дружбы с Прасковьей Осиповой у него были непродолжительные романы с двумя ее дочерьми и двумя-тремя племянницами. Поэт с удовольствием гостил в имении молодых очаровательных особ, где чувствовал себя не хуже султана в гареме. Дни, проведенные в прославленном Тригорском, солнечным пятном выделяются в биографии русского гения.

Пушкин в молодости имел обыкновение ухаживать за каждой женщиной, в том числе и за такой, какая ему не нравилась. Когда под рукой не было прелестного экземпляра, предмета вожделения, способного потешить изощренный вкус опытного ловеласа, поэт соблазнял невзрачных девушек. Таким был его роман с провинциальной барышней Анной Николаевной Вульф, старшей дочерью Прасковьи Осиповой (кстати, тоже его любовницы!)

Только обманутые девушки знают, насколько опасен черствый ловелас, каким был Пушкин по отношению к соблазненной им 26-летней Анне Вульф, соседке из имения Тригорское. Обманутые надежды, испорченная репутация, слезы по ночам – такова расплата за любовное увлечение. А виновник ее бедствий продолжает пользоваться привилегиями честного человека, никто не закрывает перед ним двери гостиной!

Одна из дочерей Прасковьи Осиповой, Анна Николаевна Вульф, чувствуя охлаждение соблазнившего ее Пушкина, писала ему: «Вы не стоите, чтобы вас любили». И в самом деле, в поэте было мало мужского благородства. Повеса и развратник, он постоянно искал новых чувственных удовольствий, с легкостью бросая на произвол судьбы своих прежних подруг.

Короткий роман Пушкина с впечатлительной, романтически настроенной 20-летней Сашенькой Осиповой породил легкое, игривое стихотворение «Признание» - своего рода шедевр лирики, несмотря на шутливые интонации. Надо заметить, что Пушкин не умел писать любовных стихотворений «абстрактно», не будучи вдохновленным какой-то конкретной женщиной, которой в этот момент был увлечен. Это и делает его поэзию живой, а не умозрительной.

Пушкинское отношение к семейству Вульфов трудно определить как восторженное. Этот «неотразимый Мефистофель», как его называл в переписке Алексей Вульф, умудрился вытоптать почти весь тригорский цветник: мать, дочерей, кузин, падчериц. Сластолюбие поэта в отношении соседок по имению не знало ни меры, ни границ. Он продемонстрировал нам какое-то бесстыдное буйство плоти!

Пушкин, тяготясь скукой обыденной жизни, постоянно пускался в розыгрыши и мистификации, придумывал невероятные психологические мотивы – словом, обожал путать и передергивать карты, как заправский шулер. Так он поступал с обитательницами Тригорского: с матерью Прасковьей Осиповой, ее дочерьми Анной и юной Зизи, с племянницей Анной Керн. Да и позднее, когда женился на несравненной Наталье Гончаровой, он вытворял нечто подобное с ее сестрами и наивным красавцем Дантесом. Разыгрывая из себя страстного любовника, поэт уподоблялся какому-нибудь восточному султану, окруженному несметным числом жен и наложниц.

5. На перепутье

Многие из желчных скептиков в глубине души добрые существа. Их ум ожесточен превратностями жизни, а насмешки врагов вынуждают скрывать истинные чувства. Таким, по мнению Веры Вяземской, был Пушкин.

Графиня Д.Ф. Фикельмон, близко знавшая Пушкина, отмечала: «…Невозможно быть более некрасивым – это смесь наружности обезьяны и тигра». Добавьте к этому безмерное самолюбие, а также истеричность гениального поэта – и вы поймете, что на роль романтического героя-любовника вроде персонажей его поэм Александр Сергеевич никак не годился.

Александра Смирнова-Россет слыла умной, ироничной красавицей, в которую трудно было не влюбиться. У нее имелось несметное число поклонников, среди них оказался и Пушкин. Впрочем, успеха он не достиг. Ничего удивительного, если ею увлекался сам император Николай, а также великий князь Михаил Павлович! Поэт, при всей его гениальности, не блистал величественной красотой, какой славились члены августейшей фамилии.

Аграфена Федоровна Закревская казалась Пушкину современной Клеопатрой. Эта красавица славилась бурным темпераментом, многочисленными любовными похождениями и дерзкой, вызывающей смелостью, с которой она демонстрировала высшему свету свой легкомысленный образ жизни. Понятно, что поэт не мог равнодушно пройти мимо такой колоритной особы. Они сблизились, а позднее подружились. Пушкин долгое время был поверенным ее сердечных тайн.

Пушкин, бывая в Санкт-Петербурге, частенько захаживал в фешенебельный публичный дом некоей Софьи Астафьевны, который полюбился гвардейской  молодежи. Его поведением там, очевидно, не было вполне благопристойным, так как хозяйка борделя однажды пожаловалась в полицию, что поэт, дескать, развращает ее «скромных овечек». Забавно, что такое неожиданное обвинение исходило из уст профессионалки своего дела! Чем, интересно, должны заниматься посетители подобных мест? Уж не разговорами ли о духовности, чести и любви к Отчизне?

Трижды права княгиня Н.М. Волконская, что Пушкин по-настоящему любил только свою Музу. Все реальные женщины оставались для него предметами для удовлетворения страсти. Его мощный интеллект и гениальная одаренность выковали в душе идеал высокой, чистой красоты, с которым плохо согласовывались реалии земной, суетной жизни. Поэзия искусства была для него дороже прозы бытия.

В своей дальней родственнице, Софье Пушкиной, великий поэт увидел женщину, прекрасней которой нельзя найти. Это была любовь с первого взгляда. Увы, Пушкин, избалованный женским вниманием, медлил с признанием. Пока он взвешивал в уме, можно ли на ней жениться, она вышла замуж за первого же кавалера со скромной должностью, кто предложил ей руку и сердце. Чуть больше мужской отваги со стороны русского гения – и не было бы никакой Натальи Гончаровой, Дантеса и роковой дуэли.

Пушкин, невероятно влюбчивый и темпераментный мужчина, не мог не увлечься молоденькой красавицей Анной Олениной, дочерью важного сановника и собирателя древностей. При дворе она слыла одной из выдающихся прелестниц, к тому же отличалась легким, игривым умом и пристрастием ко всему изящному. Для поэта она стала олицетворением «юности и красоты». Он посвятил ей множество стихотворений, в том числе и хрестоматийное: «Не пой, красавица, при мне / Ты песен Грузии печальной…». Она же осталась к нему совершенно равнодушной. Из этой истории следует трагичный, но абсолютно верный вывод: гениев не ценят при жизни. Им нужно умереть, чтобы потом Россия скорбела об их кончине.

Как писал В. Вересаев, отношения Пушкина с сестрами Елизаветой и Екатериной Ушаковыми были «весело-беззаботными и светло-интимными». Екатерине он посвятил несравненный поэтический шедевр: «Но ты, мой злой иль добрый гений…», и, не решившись предложить ей руку и сердце, в последнюю минуту уехал из Москвы в Петербург. Видимо, это была роковая ошибка. Зная историю с Натальей Гончаровой, нетрудно догадаться: брак с Ушаковой был бы для поэта более удачным.

Пушкин, задумав жениться, выбирал себе спутницу жизни из числа совсем юных, изящных, хорошо воспитанных красавиц. Среди тех, к кому он сватался, Софья Пушкина, Екатерина Ушакова, Анна Оленина, Наталья Гончарова. Главная отличительная черта этих барышень – робость и незнание жизни. Поэт хотел видеть в супруге неопытное, покорное, наивное существо, которое бы слепо подчинялось его воле. Замашки восточного бея, а не просвещенного русского дворянина!

6. Женитьба

Пушкин, увлекаясь время от времени пожилыми дамами, не робел и перед девушками. Его любимый девичий возраст – 16 лет. В 1828 году встреча с 16-летней Натальей Гончаровой определила судьбу поэта. Он стал всерьез помышлять о женитьбе и написал ряд чудесных любовных стихотворений. В их числе и такое, где о будущей супруге, юной красавице, сказано: «Чистейшей прелести чистейший образец». Это, пожалуй, самое проникновенное лирическое признание в русской поэзии!

Прослеживая историю женитьбы Пушкина, нельзя не заметить какой-то странной логики с его стороны. Поэт выбирал супругу, однако критерий его оценок был сугубо однозначным: красота. Никакие другие достоинства женщин его не интересовали. Преданность, нежность, сопереживание – все эти дамские качества ничуть не трогали его душу. Какая-то удивительная слепота и спесь руководила им, совершенно непростительная для человека огромного масштаба!

Наталья Гончарова, что бы ни утверждали отдельные пушкинисты, стала для поэта верной женой, заботливой матерью детей, хорошей хозяйкой и нежным другом. Если бы не истерическая и совершенно необоснованная ревность первейшего гения России, такой семейный союз мог бы существовать до глубокой старости.

Женившись на своей «мадонне», Наталье Гончаровой, Пушкин столкнулся с двумя непредвиденным обстоятельствами. Красота его жены изумила петербургское общество, а такой бриллиант нельзя было держать где-то на мансарде. Появилась вторая проблема, хроническое безденежье, которая стояла перед поэтом до последней минуты жизни. Брак с юной прелестницей загнал русского гения в такую долговую кабалу, из какой уже нельзя было выбраться. Надо иметь в виду непрактичность Пушкина, его совершеннейшее неумение добывать и разумно тратить деньги.

Амбициозное стремление Пушкина во всех сферах жизни быть выше других сыграло с ним злую шутку. Добившись руки и сердца несравненной красавицы, он погряз в бесконечных долгах. Вывозить жену в свет стоило сумасшедших денег. Не раз он укорял супругу в письмах: «Вы работаете только ножками на балах и помогаете мужьям мотать...» Злые, обидные слова! Но ведь повинен в семейных бедах был именно поэт, не умевший добывать деньги!

Пушкин все-таки знал истинную цену своей жене. В августе 1833 года в порыве нежности он пишет Наталье Николаевне: «Гляделась ли ты в зеркало и уверилась ли ты, что с твоим лицом ничего сравнить нельзя на свете, - а душу твою люблю я еще более твоего лица». И каким же безответственным мужем надо быть, чтобы нарушать супружескую верность, меняя дар Небес на сомнительные ласки «женщин известной категории»!

Пушкин, прожженный распутник и ловелас, в 1833 году менторски поучал свою молодую жену: «Смотри: недаром кокетство не в моде и почитается признаком дурного тона… Ты радуешься, что за тобою, как за сучкой, бегают кобели, подняв хвост трубочкой и вынюхивая задницу… Было б корыто, а свиньи найдутся…» В этих словах прослеживается уязвленное чувство собственника, столь характерное, к примеру, для современных итало-американцев. Те, содержа десятки любовниц, не позволяют своим женами и дочерям ни малейших вольностей, даже совершенно невинных. Типичный образчик двойной морали!

Пушкин отдавался знойному вихрю страсти, который мчал его, будто перекати-поле, по бескрайней степи. После первого неудачного сватовства к 16-летней Гончаровой он горестно писал княгине В.Ф. Вяземской: «Натали – моя сто тринадцатая любовь». Совершенно очевидно, что ни один человек не в состоянии всерьез любить стольких женщин. Пылкое увлечение быстро остывает. Так и произошло после первых лет брака с Натальей Николаевной.

Дочь Натальи Гончаровой от второго брака, Александра Арапова, засвидетельствовала со слов матери: «Пушкин только с зарей возвращался домой, проводя ночи то за картами, то в веселых кутежах в обществе женщин известной категории. Сам ревнивый до безумия, он… часто смеясь, посвящал ее в свои любовные похождения». И, поди, прокомментируй такой образ жизни! То ли, по русской пословице, «черного кобеля не отмоешь добела»? То ли, перефразируя древнеримскую поговорку, «гениям, как и богам, все дозволено»?

Об интимных отношениях Пушкина с младшей сестрой его собственной жены, Александриной, сообщают А. Арапова (дочь Натальи Гончаровой), В.Ф. Вяземская и внук П.В. Нащокина. Свидетельства, хотя из вторых рук, но многочисленные. Утверждалось также, что супруга поэта знала об этой измене и не раз закатывала бурные сцены мужу. Есть и косвенные доказательства о связи Пушкина со свояченицей: автор «Евгения Онегина» уже имел опыт растления женщин из одной семьи (Вульф, Хитрово).

Семейная жизнь Пушкина сплелась в какой-то замысловатый пятиугольник интимных связей: Дантес влюблен в Натали, но женится на ее старшей сестре Екатерине; поэт женат на Гончаровой, однако поддерживает интимную связь со свояченицей, Александриной; Наталья Николаевна любит красавца кавалергарда – и остается верна мужу! Нечто подобное творилось в Тригорском имении Вульфов, где вычерчивались совершенно немыслимые любовные геометрические фигуры и где Пушкин тоже играл роль интригана и совратителя. Правда, в отличие от первого эксперимента, второй не удался и завершился роковой дуэлью на Черной Речке.

Отношения молодой супружеской пары, Александра Пушкина и Натальи Гончаровой, с самого начала омрачались сценами ревности. Если подозрения поэта были голословны, то упреки Натальи Николаевны не лишены оснований. Биографы отмечают, что уже через год после свадьбы автор «Евгения Онегина» стал приударять за молоденькими барышнями, а его ухаживания за дамами нередко переходили грань флирта, как это случилось с графиней Дарьей Фикельмон. Невинное кокетство Гончаровой с красавцем Дантесом, послужившее причиной роковой дуэли, следует рассматривать, как попытку отомстить мужу за его похождения.

Отношения Натальи Николаевны Гончаровой к Дантесу в какой-то момент могли выйти за границы флирта. Отвечая ему на признание, она, тем не менее, сказала: «Я люблю вас так, как никогда не любила, но не просите у меня большего, чем мое сердце, потому что все остальное мне не принадлежит». Как видим, охлаждение к законному мужу, Пушкину, все же не привело к супружеской измене.

Ревность Пушкина не знала границ. Его приводила в бешенство мысль, что супруга может изменить ему, хотя бы мысленно. Как восточный деспот, он хотел, чтобы все: и плоть, и чувства жены, - принадлежали только ему.

От природы Пушкин не умел любить преданно и верно. Он не был до конца европейцем, чтобы чтить понятия долга и порядочности по отношению к женщине. В «божественной» красоте Натали он не видел ничего возвышенного и не мог привнести в ее внутренний облик истинную духовность.

7. Дуэль

Ревность делает чувство любви болезненно страстным, полубезумным, роковым. Она раздувает огонь ненависти. Для чего? Для нового романа и острых ощущений. Пушкин всю жизнь, начиная с одесского периода, был на поводке у ревности.

Пушкина убил не Дантес, а собственное тщеславие, ревность и оскорбленное самолюбие. Поклонник Натальи был всего лишь слепым орудием, которое сразило поэта.

Пушкин безо всяких раздумий и угрызений совести совращал чужих жен, притом еще похвалялся перед друзьями своими победами. И вот 4 ноября 1836 года он сам получил «диплом» о принятии в «Орден Рогоносцев», состряпанный, скорее всего, по наущению барона Геккерна. Укол меткий и болезненный: в результате поэт стал предметом насмешек и пересудов высшего света. Бумеранг подлости, сделав круг, вернулся и ударил прямо в грудь.

Пушкин был настолько одержим жгучей ревностью и навязчивой идеей мести, что не внял увещеваниям друзей и родственников накануне дуэли с Дантесом. Не помогло и грозное вмешательство императора Николая, который взял с поэта слово не предпринимать необдуманных шагов. Русский гений доверил свою жизнь Року – той самой слепой силе, которая так часто коверкала его судьбу!

Ревность – это отчаянная попытка сохранить любовь, порою граничащая с безумием. Перечитывая документы, связанные с трагической дуэлью Пушкина, приходишь к выводу: не было никакой измены Натальи, имело место лишь взаимное, притом неотвратимое охлаждение. Это видел весь Санкт-Петербург, что задевало честь поэта. Африканский темперамент, помноженный на кичливость русского столбового дворянина и толкнули поэта к роковой встрече с мнимым соперником на Черной Речке.

32

ЖEНЩИНЫ В ЖИЗНИ ПУШКИНА В ОДЕССЕ

Пушкину было 23 года, когда он приехал в Одессу. Это был период физического и нравственного мужания.

Сиротское детство при живых родителях сменилось неровным и не очень счастливым отрочеством. Лицейские годы поэта были далеко не столь идиллическими, как в его лицейских стихах. Раннее творческое созревание, неровный и независимый характер ставили Пушкина в сложное положение, как по отношению к однокашникам, так и к преподавателям и дирекции лицея.

Авторитет Пушкина-поэта среди лицеистов был достаточно велик, но звание "первого поэта" досталось не ему, а ординарному Одосеньке Илличевскому. Монастырский характер лицейского быта, отсутствие женского общества - в сочетании с ранним физиологическим созреванием и африканским темпераментом поэта создавали трагикомические ситуации. Так однажды в темном переходе, соединявшем лицей с царским дворцом, Пушкин обнял старую деву - фрейлину вместо хорошенькой служанки, чем вызвал неудовольствие императора. Будучи вхож в дом историка Н.М.Карамзина, жившего с семьей в Царском Селе, он влюбился в 36-летнюю Екатерину Андреевну Карамзину и написал ей любовное послание (не сохранилось), которое она показала мужу, по-матерински пожурив влюбленного юношу. Тот факт, что Пушкин призвал к своему смертному ложу Карамзину, говорит о том, что отзвуки этого полудетского чувства он сохранил на всю жизнь.

Первое известное нам романтическое юношеское увлечение Пушкин пережил по отношению к сестре своего лицейского товарища Кате Бакуниной. Вырвавшись на петербургский простор после лицея, Пушкин окунулся в светскую и "полусветскую" жизнь. Слава дон-Жуана и бретера опережала славу первого поэта России.

Путешествие по Крыму и Кавказу с семьей генерала Н.Раевского было означено мимолетной влюбленностью в Марию Раевскую, которой тогда было пятнадцать лет. Эта влюбленность нашла отражение в "Евгении Онегине": "Я помню море пред грозою..."

Кишиневский период был отмечен бурными, экзотическими и часто скандальными любовными похождениями с женами и дочерьми молдавских бояр. Можно вспомнить имя холодной красавицы Пульхерицы Варфоломей, красавицы-цыганки Людмилы Шекоры, жены богача Инглези; певицы Калипсо, которая, по преданию, была любовницей Байрона, Виктории Ивановны Вакар и многих других. Пушкин не был привередлив. По свидетельству И.П.Липранди, он "любил всех хорошеньких, всех свободных болтуний".

Большинство кишиневских увлечений Пушкина не носило серьезного характера. В многочисленных любовных эскападах было больше молодечества, нежели подлинной страсти.

Переехав в Одессу, Пушкин стал вести себя более сдержанно и осмотрительно, во-первых, потому что общество было другим, во-вторых, потому что женщины были другими; хотя буйство вырвавшегося на волю лицеиста иногда давало себя знать и в Одессе - но тут для этого были специально предназначенные места: "Недавно выдался нам молодой денек - я был предводителем попойки, все перепились и поехали по борделям".

В Одессе Пушкин впервые испытал настоящую, невыдуманную любовь. Историки называют имена трех женщин, с которыми связано имя Пушкина в Одессе: Амалию Ризнич, Каролину Собаньскую и Елизавету Воронцову.

Об Амалии Ризнич известно немного. Дочь венского банкира, она вышла замуж за одесского купца и мецената Ивана Ризнича, приехала с ним и матерью-итальянкой в Одессу летом 1823 года, почти одновременно с Пушкиным. Дом Ризничей был открытым домом. Празднества, балы, приемы следовали один за другим. На одном из таких приемов Пушкин увидел несравненную Амалию и без памяти влюбился. По свидетельству современников, Амалия была высокой, очень красивой брюнеткой с длинной косой и пламенными глазами. Одевалась она в наряд полуамазонки и носила черную мужскую шляпу. Вокруг нее вечно вился рой поклонников, среди которых молва упоминает известных польских магнатов Исидора Собаньского и Яблоновского.

Образ жизни Амалии рано свел ее в могилу: она много пила, курила, ездила верхом, ночи напролет играла в вист и без устали танцевала. После рождения сына 1 января 1824 года она заболела лихорадкой, и муж отослал ее вместе с сыном в Италию, где она умерла летом 1825 года.

Пушкин был ревнив от природы, но никогда муки ревности не были столь мучительны, как в пору его романа с Амалией Ризнич. Брат поэта рассказывает, что однажды он "в бешенстве ревности пробежал пять верст с обнаженной головой, под палящим солнцем". Эти муки Пушкин описал в элегии "Простишь ли мне ревнивые мечты", которую заключил словами:

Мой милый друг, не мучь меня, молю,
Не знаешь ты, как сильно я люблю,
Не знаешь ты, как тяжко я страдаю.

В Одессе написаны и другие стихотворения, посвященные Ризнич - "Ночь", "Надеждой сладостной младенчески дыша". Ей же посвящены шутливые строфы из Путешествия Онегина: "А ложа, где красой блистая..."

О смерти Амалии Ризнич Пушкин узнал в Михайловском, в 1826 году. Он отозвался на эту смерть со странным равнодушием, удивившим его самого:

Из равнодушных уст я слышал смерти весть,
И равнодушно ей внимал я.

Сидя в болдинском карантине осенью 1830 года (знаменитая "Болдинская осень"), Пушкин, возвращаясь памятью к женщинам, которых он когда-то любил, пишет элегию "Для берегов отчизны дальней".

Мучительная, страстная, отравленная ревностью любовь Пушкина к Амалии вызвала к жизни строки лирического отступления к VI главе "Евгения Онегина", не вошедшие в основной текст.

Да, да, ведь ревности припадка -
Болезнь, так точно, как чума,
Как черный сплин, как лихорадка,
Как повреждение ума.
Она горячкой пламенеет,
Она свой жар, свой бред имеет,
Сны злые, призраки свои.
Помилуй бог, друзья мои!
Мучительней нет в мире казни
Ее терзаний роковых
Поверьте мне: кто вынес их,
Тот уж, конечно, без боязни
Взойдет на пламенный костер
Иль шею склонит под топор.
Я не хочу пустой укорой
Могилы возмущать покой;
Тебя уж нет, о ты, которой
Я в бурях жизни молодой
Обязан опытом ужасным
И рая мигом сладострастным.

Об отношениях поэта с Каролиной Собаньской известно еще меньше, чем об отношениях с Амалией Ризнич. Известно, что в доме Собаньской, на углу Греческой и Ришильевской улиц, Пушкин бывал, что там он встречался с польским поэтом Адамом Мицкевичем, тоже влюбленным в прекрасную хозяйку. Пушкин познакомился с Собаньской в Киеве 21 января 1821 года.

Чувство, вспыхнувшее к ней, вскоре было вытеснено другими увлечениями. Не исключена возможность, что оно в какой-то степени снова возродилось в Одессе, где положение Собаньской было более чем двусмысленное: на ней лежало пятно политической интриганки, пособницы и сожительницы графа Витта, начальника военных поселений в Новороссии и организатора политического тайного сыска. Но не оставляет сомнения ее участие в польском освободительном движении - патриотической миссии, которую она возложила на себя добровольно и за которую была выслана из России. Не стоило, пожалуй, придавать слишком большого значения этому увлечению Пушкина, если бы не письма, найденные во французских черновиках и написанные 9 лет спустя, 2 января 1930 года.

"Сегодня - девятая годовщина дня, когда я увидел вас в первый раз... Этот день был решающим в моей жизни. Чем более я об этом думаю, тем более убеждаюсь, что мое существование неразрывно связано с вашим; я рожден, чтобы любить вас и следовать за вами, - всякая другая забота с моей стороны - заблуждение или безрассудство; вдали от вас меня лишь грызет мысль о счастье, которым я не умел насытиться. Рано или поздно мне придется все бросить и пасть к вашим ногам".

Эти строки писались незадолго до женитьбы, которой Пушкин был, казалось, вполне поглощен. Примечательно, что записка Каролины, вызвавшая этот эмоциональный взрыв, содержала всего лишь любезную просьбу - перенести светский визит Пушкина с субботы на воскресенье. Во время этого визита Каролина, равнодушная к поэту, но не к его славе, попросила на память автограф.

"Я испытал на себе все ваше могущество, - пишет Пушкин в ответ на записку Собаньской. - Вам обязан я тем, что познал все, что есть самого судорожного и мучительного в любовном опьянении и все, что в нем есть самого ошеломляющего. От всего этого у меня осталась лишь слабость выздоравливающего, одна привязанность, очень нежная, очень искренняя и немного робости, которую я не могу побороть". Пушкин написал Собаньской в альбом обещанное посвящение. В нем, как и в этих двух письмах, много грусти, укоризны и ясное сознание того, как он мало значил в ее жизни:

Что в имени тебе моем?
Оно умрет, как шум печальный
Волны, плеснувшей в берег дальний,
Как звук ночной в лесу глухом

В то же время письмо, писанное из Одессы А.Н.Раевскому (сохранился черновой набросок на французском языке), говорит о том, что и Собаньская, и Пушкин, и адресат, равно как и другие члены одесского высшего света, были вовлечены в романтическую игру, где каждый играл отведенную ему роль (см. выше): Раевский - Демона, Вецлав Ганский - Лары, демонического героя Байрона, Эвелина Ганская - Аталы, романтической дикарки из романа Шатобриана - и т.д. В этом письме Пушкин собирался очернить "соперника" - Раевского в глазах их общей страсти - Собаньской. Пушкин объясняет, почему он передумал: "Моя страсть в значительной мере ослабла, а тем временем я успел влюбиться в другую". Мучительная, страстная, хоть и кратковременная любовь Пушкина к Ризнич, так же, как во многом искусственно-романтическое чувство его к Собаньской, только оттеняют ту подлинную любовь, которую он испытал к Елизавете Ксаверьевне Воронцовой. Это ясное и благодарное чувство осветило жизнь поэта в Одессе, и Пушкин хранил его до конца своих дней как заветный талисман, подаренный ему Воронцовой при прощании. Любовь Пушкина к Воронцовой не была омрачена ни ревностью, как к Ризнич, ни играми и маскарадом, как любовь к Собаньской. Значит ли, что она была безоблачной вполне? Увы, нет. Супруга наместника была у всех на виду, и это затрудняло общение. Подозрения графа усугублял начавшийся конфликт. Кроме того, между Пушкиным и Воронцовой стоял еще один человек - Александр Раевский, роль которого в этом романе была двусмысленной: он сам был влюблен в графиню Воронцову и на правах дальнего родственника вхож к ней в дом. Вигель прямо обвиняет Раевского в интригах против Пушкина: "Влюбчивого Пушкина нетрудно было привлечь миловидной..., которой Раевский представил, как славно иметь у ног своих знаменитого поэта... Вкравшись в его дружбу, он заставил его видеть в себе поверенного и усерднейшего помощника, одним словом, самым искусным образом дурачил его".

Этот же Вигель, имевший репутацию злоязычника, с восторгом отзывался об Елизавете Ксаверьевне: "Ей было уже за тридцать лет, - а она имела все права казаться еще самою молоденькою... Со врожденным польским легкомыслием и кокетством желала она нравиться, и никто лучше ее в том не успевал. Молода была она душою, молода и наружностью. В ней не было того, что называют красотою; но быстрый нежный взгляд ее миленьких небольших глаз пронзал насквозь; улыбка ее уст ...казалось, так и призывает поцелуи".

Елизавета Ксаверьевна Воронцова, урожденная Враницкая, была на 7 лет старше Пушкина, которому еще не исполнилось 25 лет. Впервые Пушкин увидел Воронцову осенью 1823 года. Это был разгар его увлечения Ризнич. К тому же Воронцова скоро покинула свет - 23 октября она родила сына. Пушкин с головой ушел в работу над "Евгением Онегиным". 18 февраля у Воронцовых был бал-маскарад. По свидетельству Липранди, Пушкин там был и находился в очень дурном настроении - об этом поэт сам сказал ему, когда Липранди навестил его на следующий день, приехав из Кишинева. Поэт писал что-то, лежа в постели и обложившись лоскутками бумаги. Трудно сказать, что расстроило поэта - то ли холодность к нему графини, то ли высокомерие графа, то ли подхалимские выходки майора Брунова, то ли козни Раевского. А может быть, все вместе.

Весной 1824 года встречи Пушкина с Воронцовой были эпизодическими и светскими. 12 марта он выехал в Кишинев повидаться с Инзовым. Когда он через три недели вернулся, Воронцова была в Белой Церкви, в имении своей матери. В первых числах мая Одессу покидала Амалия Ризнич, и мысли Пушкина были заняты предстоящей разлукой. 22 мая произошло событие, которое больно уязвило самолюбие Пушкина. Поля Новороссийской губернии постигло бедствие - саранча, и губернатор отрядил нескольких мелких чиновников, в том числе и Пушкина, в командировку за сбором сведений о том, насколько велик ущерб, нанесенный ею. Предписание графа, по словам Вяземского, было похоже на "злейшую иронию над поэтом-сатириком". "Состоящему в штате моем, коллегии иностранных дел, коллежскому советнику Пушкину. Поручаю Вам отправиться в уезды Херсонский, Елизаветградский и Александровский и, по прибытии в город Херсон, Елизаветград и Александрию, явиться в тамошние общие уездные присутствия и потребовать от них сведения: в каких местах саранча возродилась, в каком количестве, какие учинены распоряжения к истреблению оной и какие средства к тому употребляются. После сего имеете осмотреть важнейшие места, где саранча наиболее возродилась, и обозреть, с каким успехом действуют употребленные к истреблению оной средства и достаточны ли распоряжения учиненные для этого уездными присутствиями. О всем, что по сему Вами найдено будет, рекомендую донести мне".

Можно представить себе, как взбесил Пушкина этот "циркуляр". Не так давно стало известно, что Пушкин ни на какую саранчу не поехал, что он попросту проигнорировал циркуляр Воронцова. Он отсутствовал 6 дней - с 23 по 28 мая 1824 года, из них 25 и 26 мая провел в имении своего приятеля Л.Л.Добровольского, где отметил свое 25-летие, распивая венгерское вино и читая первую главу "Евгения Онегина".

Кстати, Вигель пробовал было отменить поездку, видя состояние Пушкина, но реакция графа была неожиданной: "Он побледнел, губы его задрожали, и он сказал мне: "любезный Ф.Ф., если вы хотите, чтобы мы остались в приязненных отношениях, не упоминайте мне никогда об этом мерзавце", а через полминуты прибавил "также и о достойном друге его Раевском".

Воронцов славился выдержкой. То, что он позволил себе таким образом отозваться о Пушкине и связать его имя с Раевским, говорит о ревности и глубоко уязвленном самолюбии.

Ответное чувство графини к Пушкину следует отнести на июнь-июль 1824 года, когда он сделал княгиню Веру Вяземскую, жену своего друга Петра Вяэемского, поверенною в своих сердечных делах. "Я даю твои письма Пушкину, который всегда смеется, как сумасшедший. Я начинаю дружески любить его. Думаю, что он добр, но ум его ожесточен несчастиями; он мне выказывает дружбу, которая меня чрезвычайно трогает... Он доверчиво говорит со мною о своих неприятностях, равно как и о своих увлечениях..." (Из письма кн. Вяземской мужу из Одессы.) Узнав о том, что его высылают из Одессы в родовое имение Михайловское, Пушкин был так потрясен, что примчался с дачи Рено, где его застало известие, на дачу Вяземских без шляпы и перчаток.

Это обстоятельство говорит о том, что Пушкин, по крайней мере в последнее время, не хотел уезжать из Одессы, и о том, что несмотря на ухудшившиеся отношения с графом, он продолжал бывать у него в доме. Есть, однако, свидетельства, что отношение к нему Елизаветы Ксаверьевны изменилось к худшему. В апреле Воронцова отплывала с большой свитой в крымское имение Воронцовых в Гурзуф. Пушкин приглашен не был. А.Давыдову, который звал его, он ответил шутливым посланием "Нельзя, мой толстый Аристипп", где есть такая строчка: "Но льстивых од я не пишу" - намек на то, что от него таких од ждали. Гнев Воронцовых мог быть объяснен тем, что Пушкин не только не писал од, но сочинил знаменитую эпиграмму, которая была у всех на устах. Именно этим объясняет опалу Пушкина П.И.Вартенев: "После известной эпиграммы на ее мужа, в которой потом сам он раскаивался, конечно, обращались с ним очень сухо".

Отъезд любимой женщины он сопроводил стихами "Кораблю":

Морей красавец окрыленный!
Тебя зову - плыви, плыви
И сохрани залог бесценный
Мольбам, надеждам и любви.
Ты, ветер, утренним дыханьем
Счастливый парус напрягай,
Волны внезапным колыханьем
Еe груди не утомляй.

Вернулась Елизавета Ксаверьевна в Одессу 24 июля. Одновременно 24 июля Воронцов отправляет из Симферополя графу Гурьеву предписание исключить Пушкина из списка чиновников коллегии иностранных дел и отправить на жительство в Псковскую губернию. Это был предпоследний этап конфликта, "скрытая фаза" которого заняла три месяца 1824 года - март, апрель, май.

В каком состоянии Пушкин уезжал из Одессы, мы узнаем из пространного письма Веры Федоровны Вяземской мужу. Написано оно 1 августа 1824 года. Это письмо также проливает свет на отношения его к Воронцовой.

"Приходится начать письмо с того, что меня занимает сейчас более всего, - со ссылки и отъезда Пушкина, которого я сейчас проводила до верха моей огромной горы, нежно поцеловала и о котором я плакала, как о брате, потому что последние недели мы были с ним совсем как брат с сестрой. Я была единственной поверенной его огорчений и свидетелем его слабости, так как он был в отчаянии от того, что покидает Одессу, в особенности из-за некоего чувства, которое разрослось в нем за последние дни... Молчи, хотя это очень целомудренно, да и серьезно лишь с его стороны".

В эти отчаянные последние дни июля Пушкин задумывает бежать из Одессы - морем в Турцию. О том, что такой побег замышлялся, свидетельствуют по меньшей мере дыв документа: письмо А.Я.Вулгакова - К.Я.Вулгакову и письмо М.С.Воронцова - А.Я.Вулгакову.

В первом А.Я.Вулгаков пишет: "Воронцов желал, чтобы сношения с (княгинею В.Ф.) Вяземскою прекратились у графини (Е.К.Воронцовой); он очень сердит на них, особливо на княгиню, за Пушкина, шалуна-поэта, да и поделом. Вяземская хотела способствовать его бегству из Одессы, искала для него денег, старалась устроить ему посадку на корабль".

Во втором письме ясно чувствуется плохо скрываемое раздражение Воронцова против княгини Вяземской: "Что касается княгини Вяземской, то скажу вам (но это между нами), что наш край еще недостаточно цивилизован, чтобы оценить ее блестящий и острый ум, которым мы до сих пор еще ошеломлены. И затем мы считаем по меньшей мере неприличными ее затеи поддерживать попытки бегства, задуманные этим сумасшедшим и шалопаем Пушкиным, когда получился приказ отправить его во Псков".

29 июля Пушкина вызывает градоначальник Гурьев. Он объявляет ему об отставке и дает подписаться под следующим обязательством:

"Нижеподписавшийся сим обязывается данному от г-на Одесского градоначальника маршруту без замедления отправиться к месту назначения в губернский город Псков, не останавливаясь нигде на пути по своему произволу; а по прибытии в Псков явиться к г-ну гражданскому губернатору. Одесса. 9 июля 1824".

Пушкин подписал и другую бумагу:

"По маршруту от Одессы до Пскова исчислено верст 1621. На сей путь прогонных на три лошади триста восемьдесят девять руб. четыре коп. получил коллежский секретарь Александр Пушкин".

33

Письма Пушкина и Геккерена друг к другу

Л. ГЕККЕРЕНУ.

25 января 1837 г. В Петербурге.

Monsieur le Baron!

Permettez-moi de faire le €ésumé de ce qui vient de se passer. La conduite de Monsieur votre fils m'était connue depuis longtemps et ne pouvait m'être indifférente. Je me contentais du rôle d’observateur, quitte à intervenir lorsque je le jugerais à propos. Un incident, que dans tout autre moment m’eût été très désagréable, vint fort heureusement me tirer d’affaire: je reçus les lettres anonymes. Je vis que le moment était venu et j’en profitai. Vous savez le reste: je fis jouer à Monsieur votre fils un rôle si pitoyable, que ma femme, étonnée de tant de lâcheté et de platitude, ne put s’empêcher de rire, et que l'émotion que peut-être avait-elle ressentie pour cette grande et sublime passion, s'éteignit dans le mépris le plus calme et le dégoût le mieux mérité.

Je suis obliЁé d’avouer, Monsieur le Baron, que votre rôle à vous n’a pas été tout à fait convenable. Vous, le représentant d’une tête couronnée, vous avez été paternellement le maquereau de Monsieur votre fils. Il paraît que toute sa conduite (assez maladroite d’ailleurs) a été dirigée par vous. C’est vous qui, probablement, lui dictiez les pauvretés qu’il venait débiter et les niaiseries qu’il s’est mêlé d'écrire. Semblable à une obscène vieille, vous alliez guetter ma femme dans tous les coins pour lui parler de l’amour de votre bâtard, ou soi-disant tel; et lorsque malade de vérole il était retenu chez lui, vous disiez qu’il se mourait d’amour pour elle; vous lui marmottiez: rendez-moi mon fils.

Vous sentez bien, Monsieur le Baron, qН’après tout cela je ne puis souffrir que ma famille ait la moindre relation avec la vôtre. C'était à cette condition que j’avais consenti à ne pas donner suite à cette sale affaire, et à ne pas vous déshonorer aux yeux de notre cour et de la vôtre, comme j’en avais le pouvoir et l’intention. Je ne me soucie pas que ma femme écoute encore vos exhortations paternelles. Je ne puis permettre que Monsieur voire fils, après l’abjecte conduite qu’il a tenue, ose adresser la parole à ma femme, ni encore moins qu’il lui débite des calembours de corps de garde, et joue le dévouement et la passion malheureuse, tandis qu’il n’est qu’un lâche et qu’un chenapan. Je suis donc obligé de m’adresser à vous, pour vous prier de mettre fin à tout ce manège, si vous tenez à éviter un nouveau scandale, devant lequel, certes, je ne reculerai pas.

J’ai l’honneur d'être, Monsieur le Baron, Votre très humble et très obéissant serviteur.

26 Janvier 1837. Alexandre Pouchkine

Перевод

Барон!

Позвольте мне подвести итог тому, что произошло недавно. Поведение вашего сына было мне известно уже давно и не могло быть для меня безразличным. Я довольствовался ролью наблюдателя, готовый вмешаться когда сочту это своевременным. Случай, который во всякое другое время был бы мне крайне неприятен, весьма кстати вывел меня из затруднения: я получил анонимные письма. Я увидел, что время пришло, и воспользовался этим. Остальное вы знаете: я заставил вашего сына играть роль столь жалкую, что моя жена, удивленная такой трусостью и пошлостью, не могла удержаться от смеха, и то чувство, которое, быть может, и вызывала в ней эта великая и возвышенная страсть, угасло в презрении самом спокойном и отвращении вполне заслуженном.

Я вынужден признать, барон, что ваша собственная роль была не совсем прилична. Вы, представитель коронованной особы, вы отечески сводничали вашему сыну. По-видимому, всем его поведением (впрочем, в достаточной степени неловким) руководили вы. Это вы, вероятно, диктовали ему пошлости, которые он отпускал, и нелепости, которые он осмеливался писать. Подобно бесстыжей старухе, вы подстерегали мою жену по всем углам, чтобы говорить ей о любви вашего незаконнорожденного или так называемого сына; а когда, заболев сифилисом, он должен был сидеть дома, вы говорили, что он умирает от любви к ней; вы бормотали ей: верните мне моего сына.

Вы хорошо понимаете, барон, что после всего этого я не могу терпеть, чтобы моя семья имела какие бы то ни было сношения с вашей. Только на этом условии согласился я не давать хода этому грязному делу и не обесчестить вас в глазах дворов нашего и вашего, к чему я имел и возможность и намерение. Я не желаю, чтобы моя жена выслушивала впредь ваши отеческие увещания. Я не могу позволить, чтобы ваш сын, после своего мерзкого поведения, смел разговаривать с моей женой, и еще того менее — чтобы он отпускал ей казарменные каламбуры и разыгрывал преданность и несчастную любовь, тогда как он просто плут и подлец. Итак, я вынужден обратиться к вам, чтобы просить вас положить конец всем этим проискам, если вы хотите избежать нового скандала, перед которым, конечно, я не остановлюсь. Имею честь быть, барон, ваш нижайший и покорнейший слуга.

26 января 1837. (Франц.) Александр Пушкин

Л. Геккерн с припиской Ж. Дантеса — Пушкину.

26 января 1837 г. Петербург.

Monsieur

Ne connaissant ni votreЊécriture ni votre signature, j’ai recours à Monsieur le Vicomte d’Archiac, qui vous remettra la présente pour constater que la lettre à laquelle je réponds, vient de vous. Son contenu est tellement hors de toutes les bornes du possible que je me refuse à répondre à tous les détails de cet épître. Vous paraissez avoir oublié Monsieur, que c’est vous qui vous êtes dedit de la provocation, que vous aviez fait adresser au Baron Georges de Heeckeren et qui avait été acceptée par lui. La preuve de ce que j’avance ici existe, écrite de votre main, et est restée entre les mains des seconds. Il ne me reste qu'à vous prévenir que Monsieur le Vicomte d’Archiac se rend chez vous pour convenir avec vous du lieu où vous vous rencontrerez avec le Baron Georges de Heeckeren et à vous prévenir que cette rencontre ne souffre aucun délai.

Je saurai plus tard, Monsieur, vous faire apprécier le respect du au Caractère dont je suis révêtu et qu’aucune démarche de votre part ne saurait atteindre.

Lu et approuvé par moi Je suis

Le B-on Georges de Heeckeren. Monsieur

Votre très humble serviteur

B. de Heeckeren.

Перевод

Милостивый государь.

Не зная ни вашего почерка, ни вашей подписи, я обратился к г. виконту Д’Аршиаку, который вручит вам настоящее письмо, чтобы убедиться, действительно ли то письмо, на какое я отвечаю, исходит от вас. Содержание его до такой степени выходит из пределов возможного, что я отказываюсь отвечать на все подробности этого послания. Вы, по-видимому, забыли, милостивый государь, что именно вы отказались от вызова, направленного вами барону Жоржу де Геккерну и им принятого. Доказательство тому, что я здесь заявляю, существует — оно писано вашей рукой и осталось в руках у секундантов. Мне остается только предупредить вас, что г. виконт д’Аршиак отправляется к вам, чтобы условиться относительно места, где вы встретитесь с бароном Жоржем Геккерном, и предупредить вас, что эта встреча не терпит никакой отсрочки.

Я сумею впоследствии, милостивый государь, заставить вас оценить по достоинству звание, которым я облечен и которого никакая выходка с вашей стороны запятнать не может.

Остаюсь, милостивый государь, Ваш покорнейший слуга

Барон де Геккерн.

Прочтено и одобрено мною.

Барон Жорж де Геккерн.

34

https://img-fotki.yandex.ru/get/202427/199368979.69/0_205730_b50e3b57_XXL.jpg

Наталья Александровна Дубельт, ур. Пушкина - дочь поэта.
Фотография их фондов ВМП.

35

https://forumstatic.ru/files/0013/77/3c/13675.jpg

И. Макаров. Портрет Марии Александровны Пушкиной, дочери поэта. 1849 г.

36

https://img-fotki.yandex.ru/get/361493/199368979.69/0_20572d_711d8057_XXL.jpg

И. Макаров. Портрет Марии Александровны Пушкиной, дочери поэта. 1849 г.
Из собрания Всероссийского музея А.С. Пушкина (СПб)

37

https://img-fotki.yandex.ru/get/772910/199368979.69/0_20572c_8271ac5d_XXL.jpg

И. Макаров. Портрет Марии Александровны Гартунг, ур. Пушкиной - дочери поэта. 1860 г.
Из собрания Государственного музея Л.Н. Толстого

38

https://img-fotki.yandex.ru/get/470815/199368979.68/0_20570d_a3f7ed74_XXL.jpg

Александр Александрович Пушкин, сын поэта.
Фотограф Р. Ф. Бродовский. Конец 1890-х — начало 1900-х (не ранее 1898).
Позитив ч/б на фирменном паспарту. 13,6 × 9,5. КП-33981.
От О. Н. Болотвиновой в 2005 г.

39

За Бога, короля и даму!

Валерия Елисеева

В морозном марте 1837 года в открытых санях в сопровождении жандарма покидал непокоренную Россию недавний фаворит Их Величеств Жорж Дантес. Гордость полка и краса гвардии, озорная душа петербургских гостиных, неутомимый властелин мазурок и котильонов, баловень замужних дам и бессменный персонаж девичьих дневников… Ветер с Черной речки унес, развеял по российским просторам память о молодом французе.

Он навсегда запомнил этот миг — Пушкин. Ослепительно белые зубы, кудри вокруг вдохновенного лица. Вот он жмет Дантесу руку, сильно, с чувством. И, кажется, только в лихорадочном бреду могла привидеться упавшая в снег фигура, расплывающееся на нем темное пятно, пальцы в крови — дуло пистолета и вечность выстрела…

Он мечтал о подвигах, а стал убийцей, защищая честь и жизнь в честном поединке по законам своего времени — но разве это оправдание? Нет человека! Нет оправданий! И эхо выстрела на Черной речке докатывается до далекой Франции каждый день, год за годом.

Имя его — синоним цинизма и равнодушия — на века осталось в языке. Дантесами будут звать тех, кто посмеет очернять талант или поднять на него руку.

А если попробовать остановиться в этом гневе? «Несчастный спасшийся — не несчастнее ли?» — пророчествовал А.И. Тургенев. Ведь даже убийцы в цивилизованных странах имеют право на адвоката, и может быть, стоит посмотреть на события 170-летней давности другими глазами? Хотя бы потому, что у Александра Сергеевича претензий к Дантесу не было. Все его претензии были адресованы голландскому послу — барону Геккерну. Именно его в последний, решающий раз Пушкин вызывал на дуэль, но статус посла не позволял барону встать к барьеру. Вместо него это сделал его приемный сын Жорж Дантес. 

Франция знает другого Дантеса. Жители его родного Сульца назвали в его честь улицу и основали музей. Да и родовой замок, который давно уже не принадлежит Дантесам, в первую очередь — это история страны, в которую Жорж Дантес вписал и свою страницу.

Арийцы по крови, французы по призванию, викинги по духу… Род Антесов ( так изначально звучала фамилия рода) начал свою историю с острова Готланд, обетованной земли северных воителей. В начале XVI века Антесы перебрались в Германию. А с 1720 года один из них навсегда обосновался в Эльзасе, в маленьком Сульце, в замке с вековой историей.

Замок в Сульце, как и весь Эльзас, и сейчас окутан героическими преданиями: многострадальная земля на стыке двух цивилизаций — латинской и германской. Тридцатилетняя война уничтожит процветающий край. И только Людовик XIV (1638—1715) вернет Эльзасу материальное благополучие и религиозные права. А благодарные эльзасцы ответят почти фанатичной преданностью Франции и династии Бурбонов.

Именно в эти времена прапрадед Жоржа Дантеса, первый владелец сульцкого замка, откроет королевскую оружейную мануфактуру. Через 10 лет он станет обладателем геральдического щита, а все его потомки будут именоваться Д'Антесами (D'Anthes); в русской традиции — Дантесами. Их политические пристрастия не поколеблют ни тюремные застенки времен великих социальных потрясений, ни длительная эмиграция. Легитимизм — приверженность династии — фамильная черта.

1812 год для правнука Жоржа Дантеса — Жозефа Конрада и его супруги Марии Анны Луизы оказался счастливым: родился третий ребенок. Сын, продолжатель рода! По традиции, которая в этой семье существует до сих пор, старшего сына нарекли Жоржем.

Совсем недавно Наполеон пожаловал Жозефу Конраду баронский титул. И в 1806 году барон Дантес сочетался браком с представительницей старинного германского рода. Узок круг аристократов! Фон Гатцфельды отдаленными ветвями связаны с фон Геккернами. И что уж совсем удивительно — с Пушкиными и Гончаровыми! Бабушка Жоржа — графиня Е.Ф. Гатцфельд, супруга русского дипломата графа А.С. Мусина-Пушкина. А последний — дальний родственник Н.П. Мусиной-Пушкиной, бабушки Натальи Николаевны.

Если бы не смена режима в стране, отец Жоржа сделал бы блестящую карьеру. Он служил офицером в Королевском германском полку, был кавалером ордена Почетного легиона. А во время Великой французской революции предпринял героическую попытку спасти Людовика XVI.

Жоржу прочилась такая же судьба. Он получил отличное образование в прославленном лицее «Бурбон» в Париже, и должен был поступить в Пажеский корпус Карла Х — закрытый «питомник» вельмож, прямой путь ко двору и политической карьере. Но ни рекомендации, ни родственные связи не помогли осуществить мечту. Мест не было. Пришлось довольствоваться военной школой Сен-Сир, безусловно, привилегированной, но…

В ноябре 1829-го после вступительных экзаменов Дантес был принят четвертым учеником из 180. И то что не смогли сделать влиятельные покровители, в скором времени сделает сам Дантес.

Каждый год в школе проходит смотр воспитанников. В июне 1830-го торжеству придавалось особое значение — на празднике присутствовали члены королевской семьи. 

Самое захватывающее в «олимпийских играх» сенсирцев — стрельба по живой мишени, особый вид модной тогда голубиной охоты. Трудное испытание! Дантес — один из лучших стрелков. Череда выстрелов — и к ногам герцогини Беррийской опускается целая связка убитых голубей. И вот из рук вдовствующей невестки короля, матери наследника трона Жорж получает чеканный кубок и королевский приз — зачисление в состав ее личных пажей!

Но успех этот был обречен самой историей — через месяц Карл X опубликует манифест: свобода периодической печати отменяется, палата депутатов распускается, избирательные законы недействительны! «Я перестал понимать короля... — последует реакция Николая I, — я чувствую, что сейчас он идет к своей гибели».

И вот, провожая глазами бегущие по улицам Парижа королевские войска, премьер-министр страны, известный государственный деятель Шарль Морис Талейран скажет своему секретарю: «Запишите: 29 июля 1830 года в 12 часов 5 минут пополудни Бурбоны перестали царствовать во Франции».

Войска бегут, подумать только! Ведь еще несколько дней назад Жорж Дантес и его товарищи по школе бились на баррикадах, сметая мятежные трехцветные знамена восставшего Парижа.

Провожая королевскую семью в изгнание, Дантес поклялся отдать жизнь за восстановление и охрану законности. Он знает все, что происходит при дворе низложенных Бурбонов: целую зиму Жорж тайно переписывается со своей повелительницей. Вандея кипит, Булонь рокочет… «При малейшем успехе герцогини ее поддержат», — засвидетельствует свою позицию Николай I. Голландия и Португалия, конечно, помогли бы оружием при первой же победе.

Дантес тайно едет в Италию, потом в Вандею. Готовит прокламации, собирает сторонников. В апреле 1832-го герцогиня Беррийская прибывает в Марсель. «Раскройте врата счастью Франции!» — гласит воззвание. Но врата не раскрылись: готовый к восстанию Марсель не поднялся. На поверку их оказалось не так уж и много, верных сторонников герцогини! Безумцы… Под Шеном и Пенисьер они были разбиты наголову. И чудом выживший Дантес сопроводил герцогиню в Нант. Напоследок она пообещала поддержать перед «коронованными братьями» интересы защитников династии. В сложившейся ситуации это была единственная милость, которую мать наследника трона могла оказать Жоржу.

Дантес отправился в Пруссию. И был бы, безусловно, принят в лучший полк, если бы его устроил чин унтер-офицера, низший из офицерских. Для человека с героическим прошлым это было невозможно. И вот сам принц Вильгельм Прусский указал ему на Россию, снабдив рекомендательным письмом. Но по большому счету ни оно, ни протекции нидерландского посла барона де Геккерна Дантесу были не нужны.

Воспитанник Сен-Сира, потомственный легитимист, паж Марии Каролины Беррийской, верный защитник короны, участник восстания и герой битв под Шеном и Пенисьер — этого уже более чем достаточно для блестящей карьеры при дворе Николая I. Так что чины в России были обеспечены Дантесу исключительно его мужеством и отвагой. 

В январе 1834 года самый блистательный Кавалергардский полк Ее Величества пополнился новым корнетом. И бывший паж герцогини Беррийской теперь стал телохранителем очарованной им русской императрицы.

А Александра Федоровна в это время еще очень хороша собой, особенно в окружении кавалергардов. Ее дневник пестрит именами: Трубецкой, Скарятин, Куракин… — «золотая молодежь», сыновья самых родовитых семейств, однополчане Дантеса. Ее полк. Ее «веселая банда»! «Императрица ко мне по-прежнему добра, — пишет Дантес де Геккерну, — ибо всякий раз, как приглашали из полка трех офицеров, я оказывался в их числе…»

Он надеялся дослужиться до фельдмаршала! И, наверное, это бы удалось. Если бы по дороге в Россию в гостинице города Любека Дантес не встретил странного человека… И несмотря на их пылкую и многолетнюю дружбу, именно он и стал проклятием рода Дантесов.

Вероятно, их отношения сложились бы иначе, если бы Дантес познакомился с нидерландским послом уже в Петербурге, будучи корнетом и любимцем придирчивого светского общества. Но их пути пересеклись в захудалой гостинице немецкого городка, где Жорж умирал от воспаления легких. Без денег, друзей и уже без надежды на будущее в пугающей неведомой России. В 1833-м Дантесу был всего лишь 21 год.

Барон Луи Борхард де Геккерн, «старый барон», был старше на 20 лет. Он учился во Франции и служил гардемарином при Наполеоне. После трагического исхода битвы при Ватерлоо де Геккерн вернулся на родину, которая стала независимой, и поступил на дипломатическую службу. Секретарь посольства в Стокгольме, с 1826-го — посол в Петербурге. Стремительная карьера! Еще в молодости он познакомился с будущим кардиналом-архиепископом Безансоном и под его влиянием принял католичество. Это обстоятельство спустя несколько лет позволит ему урегулировать сложный вопрос между Голландией и Папой Римским, но окончательно отдалит барона от семьи, которая исповедовала протестантизм.

Одиночество, может быть, и сблизило этих людей. Проста и бездоказательна версия об их сексуальных отношениях... Стилистика писем «отца» и «сына» — дружески-почтительная со стороны Дантеса. И обращения «дорогой друг», «мой драгоценный», а также присутствие в письме «поцелуев» и признаний в любви, скорее всего, дань эпистолярному жанру, столь популярному в то время. Эти же приемы используют в переписке Пушкин, Дельвиг, Пущин, Плетнев… «Мой ангел» — обращаются они друг к другу.

Некую завесу тайны приоткрывает в письме к Геккерну отец Дантеса. «С благодарностью принимаю ваше предложение покрыть первые расходы по его экипировке… У меня шестеро детей; старшая дочь замужем, но вследствие революции муж ее не может содержать семью. Они живут у меня. Второй сын оканчивает учение в Страсбурге, а младшая дочь живет в пансионе, что обходится мне весьма дорого. Я был вынужден приютить у себя сестру с пятью детьми; она осталась совсем без средств. Карл X выплачивал ей пенсию, которой она лишилась…»

Письмо относится к декабрю 1833 года. А немногим ранее, в сентябре, карета возвращающегося в Россию посла сломалась около маленького Любека, и барон волею судеб остановился в той же гостинице, где болел Дантес. Просмотрев списки посетителей, он обнаружил знакомую фамилию. Ему захотелось немедленно увидеть дальнего родственника. Он поднялся в номер Дантеса, где состоялось их знакомство, после которого барон принял в его судьбе живейшее участие. Всю оставшуюся жизнь Жорж считал, что волшебное появление голландского посла спасло его от неминуемой смерти. Воспитанный в рыцарских традициях, он относился к де Геккерну, как к отцу и другу: «…вы стали для меня провидением! Ибо друг не сделал бы для меня того, что сделали вы, еще меня не зная».

Светское общество объясняло их отношения меркантильностью Дантеса. Но именитый посол богатым человеком не был. На свой посольский оклад он едва-едва мог принимать участие в вечно праздничной жизни столицы. Большого состояния у де Геккерна тоже не было. Единственная возможность обеспечить себя и нового родственника — не совсем легальна. Пользуясь дипломатическими привилегиями, «старый барон» привозил из Европы товары, которые не облагались таможенной пошлиной. И активно продавал «все, чем для прихоти обильной // торгует Лондон щепетильный // все, что в Париже вкус голодный, // изобретает для забав, // для роскоши, для неги модной...» представителям петербургского бомонда. Возможно, именно «экономические» причины (с молодым человеком удобнее продавать все привезенное) поначалу повлияли на решение де Геккерна об усыновлении. А возможно, все было гораздо сложнее…

Ни Англию, ни Францию не устраивала внешняя политика Николая I. Русский царь, по приказу которого в короткое время собиралась 350-тысячная армия, считал нерушимыми договоренности Священного союза (союза России, Пруссии и Австрии, установленного на Венском конгрессе 1815 года после низвержения Наполеона I). Этот акт был подписан еще при Александре I. Николай ревностно защищал незыблемость послевоенных границ. А его соседи мечтали о дальнейшем разделе мира. И французское посольство прибыло в 1835 году в Россию с целью препятствовать успеху русской политики на Ближнем Востоке. В то же время Англия направила в Россию нового посла, по мнению Бенкендорфа, «отчаянного либерала и врага всех самодержавных правительств, в особенности же русского». Миссия лорда Дургама заключалась в анализе настроений русского общества. Если бы в каких-либо кругах России назревало новое «восстание декабристов», правительства этих стран тут же бы поддержали мятежников.

Не по этому ли поводу в 1833 году ездил на родину, союзницу Англии, нидерландский посол? Этот посол даже в мечтах не надеялся найти такого резидента, как Жорж Дантес! «Молодцы ваши гренадеры королевской армии, — отозвался Николай I о защитниках восставшего в июле Парижа. — Я желал бы поставить золотую статую каждому». Де Геккерн прекрасно понимал, какая головокружительная карьера ожидает молодого шуана — сторонника монархии.

Однако барон осторожничает. «Хоть порой вы и принимали меня ворча, — пишет Дантес, — я знал, что вы рады немного поболтать…»

Они часто видятся, но живут раздельно. Дантес так беден, что большей частью сидит дома. И императрица Александра Федоровна финансирует его из «собственной шкатулки»… Первые вложения практичного де Геккерна — лишь в экипировку!

Только к весне 1835-го нидерландский посол убеждается в правильности своего выбора. Но трудно осуществить задуманное, живя в разных домах и общаясь от случая к случаю. Вот тогда и возникает мысль об «усыновлении»! Барон уезжает «в отпуск» на целый год. А будущий «сын» старательно информирует его обо всем в письмах.

Знал ли Дантес, какую роль он, возможно, играет в мировой политике? Вряд ли… Откровенность де Геккерна поставила бы простодушного Жоржа в тяжелую ситуацию. Легитимисты — приверженцы Священного союза! Иногда, правда, у «сына» проскальзывает вполне понятное недоумение: «…ведь в наше время трудно найти в чужестранце человека, который готов отдать свое имя, свое состояние, а взамен просит лишь дружбы…» Но он легко находит этому объяснение: «…надо иметь такую благородную душу, как ваша, чтобы благо других составило ваше собственное счастье». И к родовому девизу «За Бога, короля и даму!» Дантес добавил еще один: «Быть достойным!», принадлежавший его покровителю!

«Я только что произведен в поручики! Честно говоря, мой дорогой друг, если бы в прошлом году ты поддержал меня, я бы отправился на Кавказ — и на будущий год путешествовал бы с тобой вдобавок еще и с лентой в петлице».

А «добрейший друг» в тысячах километрах от России осуществлял свой план. Он уже побывал в Сульце, получил отказ от отцовских прав, приехал в Гаагу и пообщался с королем Вильгельмом I тет-а-тет.

По законам Нидерландов усыновление Дантеса де Геккерном невозможно. Нарушаются все три обязательных условия. «Старому» барону должно быть не менее 50 лет, его будущий «сын» должен быть несовершеннолетним, и они оба должны проживать под одной крышей не менее шести лет. Но, вероятно, кандидатура Дантеса настолько интересна правительству, что закон легко «верит» лживому прошению посланника. Де Геккерн, упоминая свой возраст, который известен в Голландии, умалчивает о возрасте «юного» Дантеса и сообщает, что юный барон проживал у него «все то время», пока посол находился в России. При этом обе стороны совершенно «забывают», что нидерландский подданный не имеет права служить в иностранной армии. После недолгих переговоров Вильгельм I разрешает усыновление, оговаривая, что всеми этими правами можно воспользоваться через год. Но кого в России интересуют даты?! И Жорж Дантес уже в мае 1836 года в полковых списках переименовывается в Шарля де Геккерна.

После трагической дуэли растерянная Голландия больше года будет стараться восстановить законность. Дантеса лишат подданства, дворянства и герба Геккерна, оставив только имя.

Наталью Николаевну Пушкину Дантес не любил. Он встречался с ней и в 1834-м, и в 1835 годах. Но, несмотря на блеск молодости и ослепительную красоту, за все это время она не вызывала у него никаких особых чувств. И вдруг в феврале 1836 года на барона де Геккерна посыпались признания:

«Я влюблен, как безумный… припомни самое очаровательное создание в Петербурге, и ты сразу поймешь, кто это».

«В последний раз у нас состоялось объяснение... Невозможно вести себя с большим тактом, изяществом и умом, чем она при этом разговоре… А как сказала: «Я люблю вас, как никогда не любила, но не просите большего, чем мое сердце, все остальное мне не принадлежит, а я могу быть счастлива, только исполняя свои обязанности. Пощадите же меня и любите всегда так, как теперь, моя любовь будет вам наградой», — и с этого дня моя любовь к ней стала еще сильнее».

«…Любить друг друга и не иметь другой возможности признаться в этом, как между двумя ритурнелями контрданса — ужасно…»

Но «самое очаровательное создание Петербурга», на которое указывают многие исследователи и сегодня, находится в этот момент на шестом месяце беременности! Наталья Николаевна почти не выезжает и давно уже не танцует. «Послезавтра у нас большая карусель, — пишет еще в декабре Александрина Гончарова брату, — молодые люди самые модные и молодые особы самые красивые и очаровательные. Хочешь знать кто?.. Прежде всего твои две прекрасные сестрицы, потому что третья... кое-как ковыляет».

Неведомый объект вожделения — далеко не первая женщина в жизни кавалергарда. Немногим ранее Жорж писал гостящему в Сульце де Геккерну: «Скажите брату, пусть покажет вам мое последнее пылкое увлечение, а вы напишите, хорош ли мой вкус…» На вкус барона действительно можно полагаться. «Я забывал рассказать о Жюли, а она ведь должна вас интересовать, ибо вы один из давних ее обожателей». Жюли — ни больше ни меньше как Юлия Павловна Самойлова! Муза Карла Брюллова, персонаж многих его картин, в том числе «Последний день Помпеи» и «После бала». А недавно Дантес расстался с той, которую называл «супругой». Считают, что под этим именем скрывалась ближайшая подруга императрицы — княгиня Бобринская.

Но теперь влюбчивый молодой человек тщательнейшим образом скрывает имя дамы, считает свое чувство «скверным», надеется «излечиться» к приезду барона. Де Геккерн давно понял, о ком идет речь. И отнюдь не гнева камер-юнкера Пушкина страшатся оба. А графа Строганова, одной из самых влиятельных и близких к престолу фигур, отца прекрасной Идалии Полетики! Нигде и никогда Дантес не назовет ее имени!

Лишь раз их отношения, такие скрытые и такие явные, окажутся достоянием окружающих. «Идалия приходила вчера на минуту с мужем, — напишет Дантесу его супруга Екатерина де Геккерн, когда того вышлют за пределы России. — Она в отчаянии, что не простилась с тобой... Она не могла утешиться и плакала, как безумная…»

Только старинный бокал, подарок барона де Геккерна, сохранит в семье графа Строганова — отца петербургской красавицы Идалии Полетики — память о тех событиях. А ответное письмо сиятельного графа: «...когда Ваш сын Жорж узнает, что этот бокал находится у меня, скажите ему, что дядя его, Строганов, сбережет его как память о благородном и лояльном поведении, которым отмечены последние месяцы его пребывания в России» — станет одной из загадок семейного архива Дантесов.

Говорили, что ее красота не уступает прелести Натальи Николаевны. Гончаровы и Идалия Полетика — троюродные сестры. Рыжеволосая, зеленоглазая красавица — незаконнорожденная дочь блистательного графа Строганова.
Что хотел Пушкин?

Споры вокруг дуэли Пушкина с Дантесом будут продолжаться бесконечно. Среди множества предположений неоднократно высказывалась и версия о международном заговоре. Ю.Н. Тынянов, например, считал, что заговор сложился на Венском конгрессе по предложению министра иностранных дел Австрии К. Меттерниха (впоследствии канцлера) и Александра I. Его целью было препятствовать революционно-либеральному движению, убирая его вождей и глашатаев — Грибоедова, Полежаева, Лермонтова…

Представить себе подобный заговор глав государств сложно, вряд ли они видели серьезную опасность в писателях и поэтах. К тому же, возвращаясь к Пушкину, поэт не был вольнодумцем! В основном он разделял взгляды Николая I на внешнюю и внутреннюю политику, разумеется, не без критики. Свою роль глашатая он изложил еще в 1834 году в «Сказке о золотом петушке». Поэт, по его представлениям, — всегда пророк. И до той поры пока политические деятели прислушиваются к его голосу, в государстве царят мир и благоденствие. Именно гражданская позиция Поэта, а не семейная драма лежит в основе конфликта «Пушкин — Геккерн».

Осенью 1836-го над безоблачной петербургской жизнью Геккернов сгустились тучи.

«Как же это случилось, мой друг, что ты мог говорить о моих домашних делах с Геккерном как с посланником? — напишет будущий король Нидерландов Вильгельм II своему шурину Николаю I. — Он изложил все это в официальной депеше…» Да, сам того не желая, прирожденный дипломат барон Геккерн допустил непозволительную ошибку: передал министру иностранных дел Нидерландов содержание своей приватной беседы с Николаем I, который что-то поведал ему «о домашних делах» Вильгельма. Но, разумеется, барон ни в коей мере не хотел рассорить государства. После этого письма отношения с представительством Нидерландов в России стали прохладными. Высочайшие неблаговоления посыпались и на Дантеса. Молодой поручик, который, по мнению Данзаса, секунданта Пушкина, «пользовался очень хорошей репутацией и заслуживал ее вполне», в короткий срок получает больше служебных взысканий, чем за три предыдущих года. А после «усыновления» на балы в Аничков дворец его вообще не приглашают. А тут еще и Пушкин отказал Дантесу от дома.

Они были знакомы довольно близко, и если не дружили, то относились друг к другу с симпатией. Александр Сергеевич считал кавалергарда человеком приятным и остроумным и от души смеялся над его каламбурами. Жорж был частым гостем в их доме, забавлял сестер Гончаровых. С лета 1836-го они встречались у Карамзиных. И за Натальей Николаевной он, конечно, ухаживал. Но не обходил вниманием ни ее сестру Екатерину, ни других дам. Его имя могло оказаться тогда в дневнике любой светской девицы. Он балагурил, поднимал веселые тосты. «Поведение вашего сына не выходило за пределы приличий», — написал Александр Сергеевич в черновике письма к де Геккерну. Однако…

Ни Карамзины, ни Тургеневы, ни Пушкины — не фешенебли! Они не принадлежат к придворной касте вельмож, приближенных к трону, среди которых до самого возвращения де Геккерна, вращался Жорж Дантес. Общество, которое с недавнего времени посещает блестящий кавалергард — карамзинская молодежь и талантливые поэты, писатели, музыканты и художники.

Чем привлек молодого француза этот интеллектуальный и отчасти либеральный русский кружок? Не по просьбе ли де Геккерна проводит в нем Дантес чуть ли не каждый вечер?

Видимо, этот вопрос заинтересовал и Пушкина… Да и неожиданное «усыновление» тоже будоражило общество. Ходили слухи, что Дантес — незаконнорожденный сын голландского короля! Выяснить реальную ситуацию несложно. Пушкин пользовался царской библиотекой, замечательно владел французским, читал на английском и немного на немецком. Вероятно, тогда поэт и понял, что пресловутое «усыновление» незаконно, но целесообразно. И цель у него может быть только одна — политическая. Прервав с семейством Геккернов все отношения, Пушкин обратился к царю: «...считаю своим долгом довести до сведения правительства и общества». О тайной аудиенции Александра Сергеевича и Николая I известно мало. Она состоялась 21 ноября 1836 года, их разговор длился более часа. Государь поблагодарил Пушкина и взял с него слово ничего не предпринимать. Сдержать слово Пушкин не смог. 

Потом, после трагических событий на Черной речке Вильгельм Оранский и Николай I будут обсуждать в тайной переписке «дело Геккерна» — его ошибки на дипломатической службе (депеша о беседе с Николаем) и само усыновление Жоржа Дантеса вызвали у них множество вопросов. Но Вильгельм Оранский станет королем только в 1841 году и на данный момент ситуацией, связанной с бароном, не владеет в полной мере, объяснить ее он может лишь как недоразумение. Вследствие чего все дело сведется к частному аспекту — вине Геккерна.

Дальнейшая миссия барона в качестве посла признается обеими сторонами невозможной. Правда, негативные отзывы о нем не помешают будущему Вильгельму II в 1845 году отправить барона во главе дипломатической службы в Вену — на ответственный пост, который он будет занимать более тридцати лет.

Первый, ноябрьский вызов Дантес хотел принять немедленно. Но перепуганный посол и слышать об этом не мог. Дуэли в России запрещены! И если под дулом великолепного стрелка Бог сохранит «сыну» жизнь, Дантеса ожидает повешение, а нидерландского посланника — отставка, высылка и, как следствие, неминуемый конец карьеры.

Он едет к Пушкину и, рыдая, просит его решить все без кровопролития. Пытается уговорить Наталью Николаевну написать Дантесу письмо, умоляя не драться с мужем. Пушкин соглашается только на двухнедельную отсрочку. И мысли посла обращаются к влюбленной в Жоржа Екатерине Гончаровой…

О женитьбе Геккерны подумывали и ранее. Правда, невеста предполагалась гораздо более знатная и состоятельная. Мари Барятинская, например. Но в надвигающейся катастрофе некрасивая, почти тридцатилетняя, небогатая барышня — единственное спасение.

Как означено в книгах записей бракосочетаний, венчание барона Георга Карла Геккерна и фрейлины Ее Императорского Величества девицы Екатерины Гончаровой состоялось 10 января 1837 года в Исаакиевском соборе по православному обряду и в костеле Св. Екатерины — по католическому.

Геккерны как могли пытались наладить отношения: Дантес приезжал со свадебным визитом — Пушкин его не принял. Он дважды писал Пушкину. Письма вернулись нераспечатанными. На свадебном обеде у графа Строганова, на который Пушкин не мог не приехать, де Геккерн просил его изменить свои отношения на родственные. Пушкин не пожелал иметь никаких отношений между их домами. Понять поэта было невозможно.

Копию известного письма, посланного Александром Сергеевичем барону Луи де Геккерну в конце января 1837 года, Дантес будет долго носить в кармане. И каждый прочитавший его качал головой. На этот раз выбора Дантесу поэт не оставил.

«…Дуэли мне уже недостаточно, и каков бы ни был ее исход, я не сочту себя достаточно отмщенным ни смертью вашего сына, ни его женитьбой, ни письмом, копию которого сохраню для моего личного употребления. Я хочу, чтобы вы дали себе труд и сами нашли достаточные основания для того, чтобы побудить меня не плюнуть вам в лицо и чтобы уничтожить самый след этого жалкого дела…»

Чего же хотел Пушкин? Вероятно, чтобы оба Геккерна покинули Россию.
«Мы отмщены, Жорж!»

Убивать русского поэта, новоиспеченного родственника, да и просто человека Дантес не собирался. Это была его первая и последняя дуэль. Для Пушкина она стала тринадцатой. Правда, все предыдущие были бескровными. Но при данных обстоятельствах отделаться выстрелами в воздух противники не могли. И Дантес решил стрелять в ногу.

Данзас рассказывал, что не успел он махнуть фуражкой, как Пушкин «в ту же секунду был у барьера». Дантес шел медленно, он успел сделать всего три шага. Доли секунд между третьим и четвертым решили судьбу России. На лице противника Дантес увидел смертельный приговор и, спасая свою жизнь, нажал на курок. Пушкин сделал еще один шаг навстречу… после которого никто никогда не узнает правды.

Поэт обещал «…обесчестить в глазах двора нашего и вашего…» — и почти все газеты мира осветили это событие! «Смерть отняла у государства, муз и поклонников поэтического таланта величайшего стихотворца России… Супруга его стала предметом внимания некого молодого француза императорской гвардии…» — писала нидерландская пресса. И если монархи обеих стран и догадывались об истинной причине дуэли, то для подданных объяснением запутанной истории стала романтическая версия, запечатленная Пушкиным в письмах к послу. В тот месяц, когда раненный на дуэли Дантес ожидал суда в Петропавловской крепости, высший свет и составил известный потомкам компромат на него. Вспомнились и пылкие взгляды, и частые танцы, тосты и неудачные шутки. «...На одном балу он так скомпрометировал госпожу Пушкину своими взглядами... что все ужаснулись...»

Он вернулся в Сульц без чинов, наград и состояния, под другой фамилией, с беременной русской женой, зятя которой он только что убил. Все теперь казалось ничтожным и мелким!

«…Дантес весьма соболезнует о бывшем с ним, но уверяет, что со времени его свадьбы он ни в чем не может себя обвинить», — писал Николаю I его брат, великий князь Михаил Павлович, после случайной встречи с Жоржем.

Также после встречи с Дантесом в Баден-Бадене А. Карамзин писал матери: «…он с жаром оправдывался в моих обвинениях… показал копию страшного пушкинского письма и клялся в совершенной невинности. Более всего отвергал он малейшее отношение к Наталье Николаевне… Он прибавил, что оправдание может прийти только от г-жи Пушкиной; когда она успокоится, она, может быть, скажет, что я все сделал, чтобы их спасти, и если мне не удалось, то вина была не моя…»

В те годы русское светское общество в большинстве своем было на стороне бывшего кавалергарда. О карьере Дантес больше не думал. Он тихо жил в родовом замке. Екатерина родила дочку, потом еще одну и еще. В каждой беременности чудился ей новый Жорж — сын, продолжатель рода! Моля о нем, ходила она босиком за пять километров в соседнее селение к чудотворному образу Девы Марии. И вымолила! Через 20 лет их сын совершит подвиг, который занесут в историю Мексиканской экспедиции под названием «дела при Котитлане». Его дальнейшая военная карьера полна мужества и отваги. Франция отметит молодого Жоржа Дантеса орденом Почетного легиона.

Баронесса Екатерина де Геккерн умерла осенью 1843 года от послеродовой горячки. «Единственную вещь, которую я хочу, чтобы ты знал — это то, что тебя крепко люблю и что в одном тебе все мое счастье!» Барону Жоржу де Геккерну тогда шел 31-й год. Можно было бы заново начать карьеру в иностранной армии, но брать в руки оружие он больше не захотел. Родная Франция по-прежнему оставалась под властью узурпатора, и служить Луи Филиппу, «королю-гражданину» — не в его принципах. И вот разросшаяся семья живет на ренту старого Жозефа Конрада. Желая поправить положение, Жорж выставляет свою кандидатуру от оппозиции на выборах в палату депутатов. И, естественно, терпит поражение.

Все изменилось в феврале 1848-го. Как только до Сульца докатилась весть о свержении Луи Филиппа, Дантес заявил: «Если бы на выборах 1846 года мой мандат призвал меня в Париж, я бы помог совершить революцию!» И пожертвовал в поддержку теперь уже настоящей революции значительную сумму. В это же время его избирают в Учредительное собрание.

Париж гудит… Вооруженная толпа врывается в палату, где проходят прения. Выстрелы… Крики…

Известная литография художника Бономе запечатлела как раз это событие. На первом плане — Жорж де Геккерн под дулом пистолета, заслонивший своим телом пристава… 

Впоследствии будущий император Наполеон III высоко оценит незаурядные таланты Дантеса. В 1852 году он отправил его с тайной миссией ко дворам Вены, Берлина и Петербурга. Второй империи необходимо признание европейских монархов. Заручившись поддержкой Австрии и Пруссии, Дантес встречается и с Николаем I. И хотя он персона нон грата, русский царь нашел время для личной встречи в Потсдаме.

Судьба наконец улыбнулась Жоржу. Теперь он сенатор с приличным содержанием и мэр Сульца. А в 1855 году растроганный де Геккерн напишет ему из Вены: «Были три императора и один молодой француз. Могущественный монарх изгнал его из своей страны в самый разгар зимы, в открытых санях, раненного! Два других государя решили отомстить за француза. Один назначил его сенатором в своем государстве, другой — пожаловал ему ленту большого креста! Вот история бывшего русского солдата, высланного за границу. Мы отмщены, Жорж!»

До конца жизни Дантес не сойдет с политического олимпа. Он будет принимать участие во внешней политике страны, отстаивать интересы Эльзаса и родного Сульца. Жители до сих пор помнят именно этого градоначальника. Он станет кавалером, а потом и командором ордена Почетного легиона.

Приемный отец, барон Луи де Геккерн, выйдет в отставку и приедет в Сульц. Он будет жить там, окруженный «детьми» и «внуками», вплоть до самой смерти в 1884 году.

Жорж переживет его на 11 лет. На покое, под каштаном, посаженным в 1837 году в честь рождения первой дочери, он будет писать мемуары. Ему есть о чем писать! Но если принять во внимание, что каждый, встречаясь с ним, считал своим долгом задать вопрос о дуэли, он писал не о ней. Напрасно было бы искать в его записках разгадку тайны дуэли! Жорж Дантес мог оставить только свой взгляд на те события. Вероятно, поэтому и не оставил! Сгорели в огне все его версии и оправдания… Об этом вот уже второй век пишут его потомки.

40

https://img-fotki.yandex.ru/get/241199/199368979.68/0_20570c_6cccdff0_XXL.jpg

Григорий Александрович Пушкин, сын поэта.
Фотография конца XIX в.


Вы здесь » Декабристы » А.С.Пушкин » Пушкин Александр Сергеевич.