[27 декабря]/8 янв. 1816. *)

    *) Архив, No 382, л. 46.
       Вот, брат, какое письмо получил от бр[ата] Ал[ександра] Ив[ановича]. Оно меня так поразило, что я право вчера по-вечеру был не при своем уме. Неприятность ли самого происшествия или предчувствие более ужасного причиною этому -- не знаю. Скажу тебе только, что я не мог собрать мыслей, не мог владеть размышлением. Теперь духом спокойнее, но недоумение все также велико, и положение брата тяжело давит мое сердце. Двадцать раз спрашивал я у себя: что делать? -- но никакого ответа себе дать не могу. Есть ли он уверен был в своем щастии, почему он не решился быть щастливым? Есть ли одно имение тому причиною, и есть ли он думал, что ему довольно было б всего его и нашего имения, есть ли он это думал и не решился быть щастливым, то это умножает мое огорчение и мою досаду. -- Неужели он мог усумниться, что вместо неприятности он бы доставил нам истинное наслаждение, ибо способствовать к щастию других лучше, чем самому быть щастливым. Неужели эта одна мысль была причиною его нерешимости? Не могу думать. Но что значит этот скорый отказ? В воскресенье она была еще на все согласна. Во вторник все переменила. -- Что значат эти ложные и истинные причины, о кот[орых] брат говорит? Может ли страсть, чистая и истинная, иметь столь скорый перелом? -- Но как бы то ни было, письмо его доказывает, что его положение весьма трудно и даже ужасно.
       Лишиться предмета, к которому он стремился всеми чувствами, всею жизнью, -- и не иметь и не предвидеть другой цели в жизни -- тяжело и составляет истинное нещастие. Между тем я не знаю, что писать к нему. Хочу однакоже дать ему почувствовать, что есть ли мог быть хотя дальнею причиною его нерешимости, то такое его о нас мнение еще более меня огорчает и еще более заставляет сожалеть о его неудаче. -- Утешения были бы для него излишни. Однакоже я погожу писать к нему. Письмо его ты можешь сохранить у себя, ибо я снял с :него копию. -- Предчувствия меня устрашают.
       -- Все заставляет меня желать как можно скорее ехать в Петербург. Есть ли дел здесь нельзя будет кончить до 1/2 февраля, то я к 1 марта надеюсь отсюда уехать. Прости. И пиши ко мне, что ты думаешь о брате и о его письме.1

  Н. Тургенев.

  23 января/5 февраля [1816 г.] Фр[анк]фурт. *)

    *) Архив, No 382, лл. 47--48.
       Третьего дня получил я письмо твое от 13/25 янв. и вчера от 17/29 вместе с Матушкиными.
       Братнино письмо ты бы мог оставить у себя, ибо я писал тебе, что имею с него копию. Матушкино письмо при сем возвращаю ...... {Здесь идет пять с лишним строчек совершенно зачеркнутых.} он не пишет. В течение 7 месяцев получил я от него два письма. В особенности теперь он может себе вообразить, сколько нам необходимо знать что-нибудь обстоятельного о его теперешнем положении. Сие молчание заставляет меня думать, что он начинает забывать о своем горе.
       Твои два последние письма очень невелики. А ты бы не ошибся, есть ли бы что-нибудь написал о политических делах. Всякой день здесь надобно говорить об этом.
       Розен и вместе с ним Габбе поехали в Бамберг. Посему мне Франкфурт сделался пустынею. Я привык с ними проводить целые дни, а теперь редуцирован единственно на одну мою комнату и на беседу с самим собою. Это положение делает меня опять скучным. Дела никакова по ликвидации не имею, ибо нет еще комиссаров. Слышу однакоже, что прусский чиновник Гегман, бывший здесь, опять сюда едет, и думаю, что он будет и комиссаром.
       Что делает Николай Ал[ександрович]? Долго ли он намерен пробыть в Париже? Габбе поручил мне уведомить его о своем отъезде. Очень бы он одолжил нас всех уведомлением о себе.-- Я списал мой портрет для Матушки. Хочу вставить в табакерку, как она желает. -- Напиши о своем житье в Мобеже. -- О Сушкове и Анне П[етровне] ты также ни слова не пишешь. Что они в Париже делают? Есть ли какие-нибудь надежды, что Жерве заплатит Мериану?
       -- Получает ли Сушков жалованье?
       Присылай, брат, брошюры. Я думаю из Парижа можно было бы их переслать с дилижансом. Я просил Мериана переслать к тебе несколько брошюр, кот[орые] я к нему послал.-- Третьего дня проежжал здесь Алексей Орлов, но я его не видал. Михайло Фед[орович], говорят, очень болен. Я об этом сердечно сожалею.
       Вся Германия занимается теперь ссорою Австрии с Баварией). О здешнем сейме позабывают думать. Наш мин[истр] Анштет все болен, также как и жена его. Гр[аф] Воронцов учится истории и, говорят, очень прилежно и охотно. Vaut mieux tard que jamais. Прости. Пиши пожалуй чаще и более. -- Я написал письмо к Матушке и брату. Брату сделал я предложение прислать для корпуса графа Воронцова несколько тысяч или сот экземпляров Библии и даже русских книг для чтения офицерам. Это лучше, чем продавать их пудами из Академии Наук.1 Прости.

    Весь твой
    Н. Тургенев.       

Франкфурт [1]/13 февр. [1816 г.]*)

    *) Архив, No 382, лл. 53--54.
       Вчера получил первое письмо твое из Мобежа от 4 февраля]. О Помбале я слухам не могу верить. Приближение его ко двору подает повод злонамеренным или никак не намеренным людям хулить его. Впрочем, хотя он, кажется, честной и благородной человек, но варвар. Хамство же, всем варварам более или менее свойственное, может увлечь его к непозволительным поступкам. Мне Стар[ынкевич] говорил, что в сем случае какой-то доброй человек писал сюда к своему приятелю и Ал[ександру] И[вановичу], что будто он, под видом рассеянности и равнодушия ко всему, соответствует приписываемому Помбалю занятию. Стар[ынкевич] гов[орил] мне, что он уведомил о сем брата. Но брат в письме своем ко мне пишет, что ничего от Стар[ынкевича] не получал и просит меня сказать ему, о чем дело идет, что я и сделал. Впрочем такая клевета совсем не опасна, ибо опровергается собственною нелепостию. Ты увидишь из прилагаемых писем брата, что на его щет можно быть почти покойным. Последний его поступок отличается твердостию и благородством духа. Я начинаю по сему думать, что он через 10 лет -- известная тебе эпоха -- может быть нам, т. е. нам, {Так в подлиннике.} полезен!!!1 Есть ли не понимаешь, то вспомни о Мих[аиле] Орл[ове] и о хамстве. Он, бр[ат], пишет мне о иезуитах, но неясно. Однакоже можно из слов его заключить, что он содействовал к их изгнанию. -- Посылок твоих, посланных с Адабашевым, не нашлось при открытии ящиков, князю Репнину принадлежащих. Были ли в них твои посылки при отправлении из Дрездена? Адабашев здесь мне сказывал, что твои посылки привезены им в Россию. Впрочем, ему верить нельзя. Он давно уже отсюда уехал.
       Портрет мой я уже имею, и похожий. Здесь нельзя достать хороших табакерок иначе как по заказу и то только золотых, стоющих около или и вполне 50 черв. По сию пору я не могу разполагать деньгами, ибо не знаю, долго ли здесь пробуду. Прусской комиссар по сию пору еще не приежжал Австрийский же не получил еще своих полномочий. Я писал к брату, чтобы он сказал гр[афу] Нессельроду, что есть ли и того и другого не будет здесь к половине февраля, то я отсюда уеду. Но гр[аф] Нессельроде велел мне написать, чтобы я непременно дожидался здесь того и другого, и чтобы окончил дела, мне порученные. Посему я думаю, что и письмо мое к гр[афу] Нессельроде, писанное о сем на прошедшей неделе, не будет иметь никакого действия. Жалованье же обещают мне ассигновать. Штейн не в прусской службе; и весьма был, кажется, не доволен за орла. Очень большой партизан пруссаков.
       Пиши более о житье в Мобеже. Розен, а вместе с ним и Габбе, поехали в Бамберг.
       Надолго ли Стар[ынкевич] остался в Париже?
       Получает ли Сушков жалованье?
       Здешний конгресс ничего не делает. Недавно баденского посланника принудили вытти с Казино-бала, зато, что пришел в щиблетах. Министры за это вступились. Неучтивый директор сложил с себя сие звание, а прочие извинились перед посланником.
       Анштет все болен. Теперь ему лучше. Я у него иногда бываю. Гр[аф] Воронцов учится теперь географии и истории. Как будто за прилежание, получил он вчера 3-ю Владим[ира]. Но сие награждение, как говорится, за его труды в Париже, по представлению Capodistria. Я здесь теперь довольно скучно живу; занятий по службе нет. Читаю много газет. Прошу сообщать мне политические известия.
       О смерти Коцебу и здесь было слышно; но вероятно несправедливо; ибо было бы во всех газетах. Здесь ходит пророк, мельник из окрестностей Гейдельберга, и гов[орит], что N[аполеон] опять придет во Фр[анцию] и что будет сильная война 6 лет. После чего будет мир 1000 лет.2 Также и известные развалины Rotenstein, где находится сова или Geist, предзнаменуют войну. Этот Geist шумит обыкновенно перед войной и улетает из развалин. И то и другое, по слухам, случилось.
       Что твои обещанные брошюры -- в Геттингене студенты взяли приступом Дидрихово книгохранилище, взяли оттуда сочинение профессора] Dabelow (о котором Гуго говорит: Herr Dabulow mit ow или owos). Сожгли эту книгу, и даже написали много обид профессору]. В книге, иные говорят, было что-то против студентов. А в газетах читал я, что там что-то против Deutschheit.
       Прости. Пиши чаще. Твой весь

    Н. Тургенев.

8/20 февраля [1816 г.]. Фр[анк]фурт. *)

     *) Архив, No 382, лл. 57--58.
       Сегодня получил я из Гильдесгейма книги, посланные тобою с Вильдерметом, и шапку. Он там сделался болен и просит тебя об этом уведомить. Письмо от 10 февр[аля]. Он пишет, что ему теперь лучше, и надеется продолжать путь свой через 8 или 10 дней. Много спасибо за Censeur Vil1 иза брошюры. Брошюра Duc de Gaëte пустая. Завтра начну читать другие. Шапка славная. Я все хожу здесь в старой шапке, находя, что она покойнее.
       {Вырван кусок бумаги.} П[етербурга] ничего не получил после моих к тебе писем.
       Пишу я и к Мериану. Посылаю к нему: Preussens Rheinische Mark, кот[орую] прошу, по прочтении, тебе доставить. Мы с ним в регулярной переписке. Он в письмах своих не щадит своего искусства в рисованьи. Он жалуется, что пославши к Жерве и Сушкову пропасть бумаг и писем, не получил от них не только что спасибо, но даже и уведомления о получении. Это весьма нехорошо, в особенности касательно Сушкова. Что этот Монтескье-Коцебу делает в Париже? На одной из расписок о получении от М[ериана] твоего долга он подписал: S[ouchkoff] président -- можно сделать Klugblatt. {Здесь в подлиннике нарисован трилистник с надписями: S[ouchkoff], Kotzebu, Mont[esquieu].}
       Прусской комиссар еще не приежжал. Я его дожидаюсь. От тебя я уже с неделю не получал писем. Пожалуй пиши чаще и более о своем житье-бытье. В П[етербурге] вышел новый манифест, в коем сообщаются народу о последних произшествиях в Европе известия.2 Вспомнишь невольно Капнистову известную эпиграмму.
       21. Неужели у вас не получают русских газет и журналов? Здесь есть все: Сенатские ли, или Северная Почта. Есть ли Вам этого нельзя сделать через Брюссель, то можно бы прямо в П[етер]бург написать.
       -- Есть ли опять будешь в Париже, то пожалуйста не забывай финансовые брошюры и покупай их. Поищи Forbonnois. В Париже верно эта книга есть in 4° в нескольких томах. Также бы и Mémoires de Sully надо иметь. У нас, сколько я помню, их нет. В Москве, кажется, у нас была сия книга, но сгорела. Имберг, как брат пишет, приехал в П[етер]бург.
       Перовский хочет знать о своем Мальтийском кресте.
       Прости. Спешу теперь итти к Штейну, чтобы поговорить о делах нашей комиссии.

    Весь твой
    Н. Тургенев.
       Брат пишет, что определение мое в пом[ощники] ст[атс]-секретаря] имеет трудности. У Аракч[еева], презид[ента] Комитета мин[истров] заготовили указ об определении меня просто в канцелярию Совета. Я просил брата возпрепятствовать таковому определению, тем более, что через оное лишаюсь я места при Министерстве финансов, где я всего скорее могу служить.3 В П[ете]рб[ур]ге] каждый день выходят, пишет брат, ограничения выгод старших чиновников.
       Не тем надобно теперь заниматься.