30 июня [1821 г.].*)

    *) Архив, No 2373, лл. 52--53.
       Мы получили сейчас письмо твое от 15 июня. Не о перемещении и не о чем подобном дело, -- но о спасении твоем, любезнейший Сергей, т. е. о спасении всей нашей миссии. Нам, во всех подробностях, достоверно известно положение ваше, и, по всем соображениям, я никак не могу предвидеть вашего освобождения. Одно только непонятное авось дает некоторую надежду. Вот уже неделя, как мы, узнав в точности о беде, в которой вы находитесь, не знаем что думать. Я не помню такого тяжелого для меня положения.-- Ты пишешь, что вместо товаров корабли, ходящие по каналу, наполнены спасающимися. Следственно можно еще спасаться? Но у них, видно, нет гвардии охранительной! -- Как бы то ни было, но письмо твое нас весьма обрадовало и ободрило, потому что мы его не ожидали. Но содержание его однакоже произвело сие действие, хотя ты и пишешь, что мы не должны о тебе очень безпокоиться. Произшествия важны, велики, но они не могут однакоже в важности своей поглотить чувств индивидуальных. Этого и требовать нельзя. Но отстраняя даже индивидуальность я не могу отдать всего моего внимания, или даже большей части оного, произшествиям, вне моего отечества случающимся. Потому-то слухи о войне, которая кажется быть у нас популярною, увеличивая безпокойство мое, делая положение моего духа еще более смущенным, не вынуждают от меня решительного мнения на счет сей войны. Напротив того, имея в виду между государствами одну Россию, и между народами одних русских, я никогда не дал бы голоса моего ни для какой войны, кроме войны оборонительной.-- Почему народы, упредившие других в устройстве гражданском, мало занимаются другими? -- Единственно потому, что они, вследствие сего устройства, имеют более причин любить свое отечество.1 И так любовь к от[ечест]ву делает нас равнодушными к прочим народам. В слове Фенелона: что "он любит семейство свое более себя, отечество более семейства и род человеческий более от[ечест]ва", справедливо только первое. Все прочее есть афектация, которой Фенелону долженствовало бы быть чуждым.-- Я сам не знаю как я заговорился. Теперь я не могу ничего делать, ни о чем думать, кроме как о тебе. Есть ли что делаю, то машинально.-- Что нибудь решительное узнаем мы в конце июля, а вы в начале июля. Какой ответ?--Признаюсь, я ничего не предвижу утешительного.2
       Часто я воображаю себе, что миссия наша уже в Одессе. Нечего ие может быть для нас щастливее сего -- но может ли это быть?
       Знакомый твой о тебе осведомляется. Лобанов, брат бывшего адъют[анта] гр[афа] В[оронцо]ва, возвратившийся недавно из Парижа, сказывал мне, что и там многие у него о тебе спрашивали, при теперешних обстоятельствах Турции.
       Прости! Любезнейший! Пиши когда только возможно. Да говори не обинуясь о том, что вас ожидает. Мы только это знаем.

    Н. Т.

7 июля 1821.*)

    *) Архив, No 2373, лл. 57--58.
       Мы писали тебе два раза, любезнейший Сергей, по получении твоего письма от 15 июня. Это письмо поручается отправить из Одессы г[осподи]ну Мингани, которой туда правительством отправляется. Там теперь должны находиться дамы, от вас уехавшие. Здесь никаких новых слухов на счет Царьграда нет. Ожидать надобно ответа от туда. Между тем все у нас говорят о войне. Я боюсь, что объявление о ней увеличит неприятность вашего положения. Недавно я слышал будто посланник, ходя гулять, бывает часто на фрегате вашем, дабы приучить людей видеть его на оном. Но этому известию не верю. Мудрено и не согласно с прямыми известиями.
       По газетам видно, что против греков турки не предпринимают ничего положительного, оставаясь при своей системе гу-бительства и разрушения. -- Теперешнее молчание молвы о делах Константинопольских, -- что оно предвещать может? -- Бурю ли или некоторое успокоение? -- Пожалуйста, брат, пиши. Теперешние известия решительны. Я думаю посланнику лучше трактовать с турками из Одессы, нежели из Буюкдере. Но можно ли попасть в Одессу?
       Здесь, в отношении к делам внутренним нет ничего нового. Сперанский, как говорят, занимается теперь делами Сибири. Предполагают, что сему краю дано будет новое устройство. Сам же Сперанский, как с достоверностию утверждают, будет начальником Коммиссии сост[авления] законов и членом Департамента законов в Гос[ударственно]м совете. Я думаю, что лучше сего ничего нельзя для него придумать. Он может приобресть себе славу и признательность России, устроив наше законодательство. Лет в 5 можно много сделать.
       Ермолов, кот[орый] теперь здесь, отправляется, как сказывают, в Грузию. Он очень привязан к тамошнему своему месту, занявшись устройством сего края.
       Тетушка Варв[ара] Сем[еновна] отправилась в деревню, несмотря на слабость своего здоровья. К Александре Ильиничне мы писали. Она в жалком положении.
       Михайло Петрович вчера поехал в деревню к тетушке В[арваре] С[еменовне], а оттуда хотел ехать в Москву к Ал[ександре] Ильин[ичне].
       Книги твои еще не приходили. Я, по смущенному разположению духа, не могу заниматься моим жюри. Но будучи обязан работать по службе, занимаюсь делами советскими.
       Прости, любезнейший! Будь здоров! Когда-то бог приведет нас увидеться!

    Твой весь Н. Т.

    9 июля.
       По сию пору ничего не слышно о Ц[арь]граде. В гамб[ургских] газетах я читал, что через Гамбург проехал турецкий курьер в Англию. Кажется, что англичане собираются in Trüben fischen, хотя Londonderry и порядочно говорил о греч[еских] делах в парламенте.1 В Инвалиде запрещено помещать политические известия, вероятно за переведенную статью о вашем банкире Danesi, искаженную в иностранных газетах.2

17 июля [1821 г.].*)

    *) Архив, No 2373, л. 61.
       Спасибо за письмо от 29 мая. Хорошо, что ты его написал, потому что посланного с курьером сухопутным мы еще не получали. Газеты различное говорят о произшествиях в Ц[арь]граде. Во вчерашних гамбургских описан спор министра с визирем о банкире Danesi или Danoli, которого правительство посадило в тюрьму.
       IX т[ом] Карамзина к тебе давно уже послан. Его можно назвать: Les galanteries de l'Histoire de Russie. Карамзин хорош, когда он описывает. Но когда примется рассуждать и философствовать, то несет вздор. -- Здесь многие находят, что рано печатать историю ужасов Ивана царя.
       Спасибо за намек о жюри шотландском. В твоих книгах я надеюсь найти кой что о сем предмете, которым я продолжаю заниматься. Не знаю как сладить с двумя главами: о следствии и о теории наказаний и преступлений, которые я изложил на черно, по Göde Criminal-Recht, но которые выходят слишком пространны, в отношении к главному предмету. Теперь я перечитываю Бентама. Сколько ума! Может быть система его нё-удобоисполнительна, но он заставляет думать. Печально видеть, что из множества истин, столь ясно и столь давно в теории доказанных, так мало перешло еще в практику! Многие истины так часто были повторяемы, что сделались triviales, a есть ли предложить исполнить их на практике, то закричат: новость, новость! Опасные перемены! Как будто ум человеческий делает успехи для того только, чтобы изощрять самого себя!

    Прощай!
    Н. Т.

2 августа [1821 г.].*)

    *) Архив, No 2373, лл. 64--65.
       В конце июля ждали от вас известий с решительным ответом; но по сию пору ничего не получено. Это обстоятельство, различные слухи из Вены о заключении послан[ника] в 7-баш[енную], помещение сего же известия в газетах франкфуртских всех принимающих участие непосредственное в делах Конст[антино]польских привели в беспокойство. Кораблей в Одессу также не приходило. С другой стороны говорят, что в Вене или в Одессе есть известия из Ц[арь]града от 4 июля нашего стиля, и что там все было по прежнему. Между тем слухи о войне продолжаются; но, кажется, нет никаких приготовлений важных. По газетам видно, что турки превращают в пустыню и Молдавию и Валахию. Последние газеты содержат ответы рейс-эффенди различным иностранным послан[ника]м, делавшим представления о поведении Порты против русского министра. Не знаю все ли это справедливо; но весьма вероятно. В сем ответе р[ейс-эф]енди говорит, что турецкое пра[вительст]во никак не желает войны с Россиею. -- Есть ли оно хоть несколько понимает свои выгоды, то конечно мудрено ему желать умножать число своих неприятелей. Но не желая, тур[ецкое] прав[ительст]во делает все противное мирным сношениям. И газеты пишут, что русской послан[ник] "ist Sträng bewahrt in seinen Hause zu Bujukdere" -- Катакази говорил брату, что он никогда так не беспокоился на счет миссии, как теперь. -- Не знаем что думать, и откуда ожидать, где искать надежды.-- В Смирне, как видно по газетам, происходили также ужасы; но агенты держав европейских перешли на корабли, и ожидали там восстановления спокойствия. Вам этого нельзя сделать! -- Вчерашние газеты говорят, по слухам, что Ипсилантий с братом своим посажен в крепость Carlsburg. Не знаю где эта крепость.1
       Три ящика книг твоих мы получили; вынули книги; все в целости доставлены. Теперь у нас их разбирают по списку, тобою из Ц[арь]града присланному. Против сего списка много лишних книг. Когда будут все разобраны по порядку, в каком записаны в твоем каталоге; то тогда окажется, есть ли недостатки. Этих книг покуда нельзя поставить в шкафы; ибо нет совсем места: они лежат на столах в моей комнате. Но к сентябрю жилище наше увеличится (вследствии постройки новой лестницы) одною или двумя комнатами, и тогда мы порядочно поставим твои книги, и будем их беречь. Когда же приведется тебе читать их! Теперешнее твое положение, столь долго продолжающееся и в будущем представляющее более дурного, нежели хорошего, сильно нас удручает. Ничто не идет на ум. Матушка также очень о тебе безпокоится. Она теперь поехала в Ростов с Алекс[андро]ю Ильиничною. Возвратится в Москву к половине августа. Мне хочется в сентябре съездить в Москву. Не знаю позволят ли отлучиться дела по Совету. Теперь по нашему деп[артамен]ту много их накопилось. И для меня тем труднее ими заниматься, что я не могу, с теперешним расположением духа, ничего делать.
       Мих[аил] Петр[ович] находится в деревне у Ал[ексея] Петр[овича] и у тетушки, которая живет в Тихвине. Он писал к нам, что Алексею Петровичу не лучше.
       Здесь нового ничего. Сперанский вчера в первый раз присутствовал в Госуд[арственно]м совете. Он сделался членом оного, по Деп[артамен]ту законов. По Комиссии сост[авления] зак[оно]в он еще ничего не предпринимает, ожидая, вероятно, возвращения князя Лопухина; ибо тогда, как полагать должно, он окончательно будет сделан начальником Комиссии.
       Государь, как говорят, в этом ме[ся]це поедет смотреть гвардию.
       Нынешнее лето весьма нещастливо для многих губерний. Здесь, в Москве и в некоторых других местах дожди испортили хлеб и сено. На низу, и между прочим у нас в Симбирске, хлеб пропал от засухи. У нас в деревне остался хлеб от прежнего времени, и я велел выдавать его крестьянам взаймы. Они прислали почти весь оброк за 1-ю половину сего года.
       Прости, любезнейший. Ожидаем от тебя писем. Что скажешь? -- Твой Н. Т.