30 авг[уста] 1871 С. П[етер]б[ург] *)

    *) Архив, No 383, лл. 78--79.
       Вчера, любезнейший Сергей, получили мы письма твои с Mercure и другими книгами для Свечиной и проч. Ты отвечаешь мне на письмо мое о ваших подрядах. Не о том дело, что делается лучше и выгоднее, в чем я не сомневаюсь, но о том, чтобы не было дурных последствий, т. е. щитаний, и т. п., но в этом случае я думаю звание главнокомандующего освобождает от всякой ответственности. Здесь теперь такие рассматривания дела в моде. Сказывают, что кн[язь] Горчаков, бывший мин[истр] в[оенных] д[ел], подпал такому следствию. Он, конечно, виноват только в том быть может, что природа не сотворила его умным человеком. Молчанов, говорят, также подвергнут рассмотру. Этот, вероятно, виноват в другом. У нас здесь новый министр юстиции, кн[язь] Лоб[анов-]Рост[овский], ген[ерал] от инф[антерии]. Таким образом у министра юстиции будут адъютанты -- адъютант м[инист]ра юст[иции]!! Государь отправился третьего дня в Могилев и Киев. Здесь поговаривают, что е[го] в[еличество] будет на будущее лето и в чужих краях, и называют Ахен. Это недалеко от вас.
       Тулупа я еще потому не послал, что не нашел самого лучшего. Тот, о кот[ором] я писал, не лучший. Лучший будет стоить 250 р. Постараюсь доставить его, как скоро будет возможно, Лонгинову.
       О солдатке непременно хлопотать будем.
       К брату Заса я писал и послал ему письмо твоего Заса. Ответа еще не имею.
       Жалею весьма, что ахенские воды тебе не помогли. Но может быть они начали только лишь действовать и выгнали бы золотуху после.
       Завтра открывается здесь пансион при педагогическом институте.1 Кавелин его устраивает.
       Прости, писать некогда.
    Н. Тургенев.
       Князь Баратаев тебе кланяется. Он просит тебя яко Vénérable, прислать ему Acta Latomorum,2 два vol[umes]. {Зачеркнуто: 1817 или.}

8 сент[ября] С.-П[етер]б[ург] 1817. *)

    *) Архив, No 383, лл. 82--83.
       Третьего дня, любезной друг и брат Сергей, отдал я Лонгинову тулуп заячий, для отправления к Бароцци, так как ты писал. По твоему желанию выбрал я лучший. Мех для тулупа стоит 250, 3/4 меха для рукавов стоит только двадцать рублей, потому что для рукавов берется простой т[ак] н[азываемый] русской мех, а тот сибирской. Не знаю, когда Лонгинов его отправит.
       Третьего дня был у нас еще Арзамас. Были предлагаемы программы; все изключительно литературные, и эта изключительность мне совсем не нравится; я предложил следующую: "показать заслуги Англии и Франции перед Европою". Тут будет говориться в особенности о том, что Англия заставила Европу любить свободу, Франция ее ненавидеть. Но надобно также упомянуть, что Франция своею революциею прочла так сказать для Европы полный курс науки управления государственного и т. д. Я сам взялся обработать сию программу. Вижу, что это весьма трудно и не надеюсь на успех. Попробую. Орлов пред отъездом своим также предложил программу: "показать, что представительная система заключает в себе все выгоды других форм правления, существовавших в древних и новых временах, не имея их недостатков и невыгод". За сию программу также взялся сам Орлов.1
       У нас наступила осень, и погода несколько дней хороша. Вчера давали в первый раз переделанную оперу: Romeo et Julie. Музыка Стейбельта хороша, но слишком трудна для наших певунов. Вечная Сандунова, похожая на вечного, теперь умершего Сюара, все еще занимает место первой певицы, делает фальшивые цыганские рулады, которыми восхищается почтенная публика. Декорации были однакож очень хороши.
       Вчера получили мы письма от Матушки; она была в Жуковке, теперь же возвратилась в Москву. К Ивашеву письма отправлены. Бетев прислал к нам для своего сына 500 р[ублей] ассигнациями. Я возьму на них вексель и доставлю тебе для вручения Бетеву. Борис был болен, но теперь выздоровел.

    Прости, весь твой
    Н. Тургенев.
       Надо будет показать, что не вещи, а люди испортили французскую] революцию, так, как они портят английскую свободу, а чрез то и общую европейскую.

СП[етер]бург. 16 октября 1817.*)

    *) Архив, No 383, лл. 94--95 и 99.
       Благодарю за Меркурия, любезной брат и друг Сергей. В 25 No сего журнала была напечатана рецензия книги Sur la campagne de 1813. Рецензент приписывает ее Жэмини и в этом не сомневается. Но Жомини ни в чем тут не виноват. Ее писал Бутурлин, кот[орому] впрочем должно быть лестно, что его сочинения принимают за сочинения Жомини. Сей последний просит Бутурлина, чтобы он назвал себя автором книги, и он согласился. Статья Блудова о Жуковском тебе не нравится. Я нахожу ее недурной, а только как то ненатуральной или натянутою. Статья Уварова о Батюшкове, которую получишь вместе с письмом сим, также не весьма замечательна, но также не дурна. Только вначале также натянута.1 Но за что не нравится тебе поэма Жук[овского] и стихи Батюшкова? Поэма не поэма, но написана хорошо; картины или описания превосходны. У нас есть теперь молодой поэт, Пушкин, кот[орый] точно стоит удивления по чистоте слога, воображению и вкусу, и все это в 18 лет от роду.
       Вчера говорил я Убри о том, чтобы коллегия не требовала более от себя известия об орденах. Он сказал мне, что есть ли капитул опять того потребует, то он пришлет ко мне сказать, и что я могу тогда сказать, что ты представишь эти известия, когда возвратишься.
       Брошюру Констана я читал. Но как это делается, и при теперешних выборах, где участвовали столь многие, результаты не соответствуют тому, чего бы ожидать было можно. Или французы не знают еще цены сему важному праву, или не-щастия богатства, происходящие от вне, делают их равнодушными к благополучию внутреннему и след[овательно] к средствам достичь оного. Выборы, как видно, все по желанию министров. Везде выбраны президенты, вице-президенты и члены последней камеры, столь послушной правительству.2
       Вчера мы получили от Матушки письмо из Москвы. В Москве, говорят, много шуму. Но важного ничего не слышно. Говорят, что церковь на Воробьевых горах уже заложена самим государем. Также говорят, что государь будет на несколько дней из Москвы в П[етербург] или в Царское Село.
       Вексель для Бетева (prima) тебе посылается. Отец его прислал нам эти 500 р. для него. Получил ли ты тулуп? Лонгинов отправил его с поваром графа В[оронцова].
       Что касается до моего individuum, то я живу все так же, как и прежде, с тою только разницею, что часто хожу в театр как русской, так и немецкой, не столько для удовольствия, сколько от скуки. Говорят, что здесь опять будет французская труппа. Актеры по большей части со страсбургского театра. Надобно бы лучше стараться об образовании своих актеров, нежели о заведении театров иностранных, кот[орый] т. е. французского, {Зачеркнуто окончание ий.} по вкусу нашей пустой публики должен вредить успехам русского. Тут свободное совместничество нехорошо. У нас в России все должно иметь одну цель: образование. Все средства возможные не должны оставаться без употребления; а театр есть одно не из маловажных. -- Впрочем я сижу все дома. Видаюсь иногда с В[асилием] П[етровичем] Гурьевым. Он не глупой малой, но правда, что большой болтун. Разговоры его приводят меня в уныние, когда он описывает состояние наших крестьян вообще и недостаток в средствах промышленности и препоны, ей полагаемые людьми более, нежели природой. Каверина также видаю. Жуковский уехал в Москву. Баранов все болен. Ему нельзя жить в здешнем климате; а он все живет, и не хочет ехать в теплые край. Козлов очень болен; у него отнялись ноги Болезнь его называется отчасти La danse de S[ain]t Vit и вряд ли излечима. Борис также в Москве. Место, о кот[ором] ты писал для Юрьева, уже занято другим. Матушка пишет, что Булгаков получит ленту анненскую, что будут фрейлины: вот новости московские. О пожаловании нескольких в генералы (между прочим Ал[ексея] Орлова и Киселева) ты, вероятно, уже знаешь.
       Лютеране вместе с реформатами будут здесь праздновать праздник реформации.3 Все пасторы ужинали недавно у брата. Не было Ганемана, кот[орый] восстает против соединения реформатов с лутеранами и гов[орит], что одно только соединение хорошо, а именно с католической церковью.
       Мне сказывали, что в Париже вышла рецензия на книгу Стурдзы, где на сего последнего очень нападают. Нельзя ли ее сюда доставить?
       Недавно был у меня Яцын и отдал мне несколько пакетов книжек от Старынкевича, но письма нет. Пакеты и книжки розданы по адресам.
       Говорят, что в бытность государя в Полтаве пожаловано по двум губерниям, в ведомстве кн[язя] Репнина состоящим, множество крестов. Хоть бы и в Саксонии.
       Читал ли ты в Инвалиде о праздновании реформации? Брат Ал[ександр] Ив[анович] писал это; но перевод хуже подлинника.4
       Прости, любезнейший. Будь здоров.

    Весь твой
    Н. Тургенев.
       P. S. Сегодня получили мы 2 фунта табаку для тетушки; но послал ей только один и велел сказать, что другой фунт пришлется после. Ей будет и одного фунта надолго. А мне нечего нюхать, потому что из привезенного мною табаку из Парижа находившийся в большой банке, фунта 4, испортился. Это оставался у меня лучший табак; но теперь для нюханья не годится. И потому я задержал один ф[унт] из тетушкиного. Есть ли можно будет, то пришли мне табаку, но только лучше, как например прежний pour les Grands Dignitaires. И здесь есть табак французской хороший, и я впрочем и здешний с удовольствием могу нюхать. Но не знаю, так ли он хорош, как лучший парижской.
       17. Сегодня получили от тебя Сея а также и табаку 7 фунтов, которой я пошлю Матушке, есть ли ей нужно. А мне не присылай, ибо я и здесь могу иметь хороший. Тетушке оба фунта отданы от имени М[ихаила] П[етровича].

14 ноября 1817 СП[етер]б[ург]. *)

    *) Архив, No 383, лл. 90--91.
       Спасибо тебе, любезной Сергей, за Меркурия (40. 1. 2) и за Lettres Normandes. У нас был Меркурий до 37 incl[usivement]. Вероятно 39 и 38 ты послал с книгами, на имя Данилев[ского], которых мы еще не получали. В Lettres Normandes1 понравилась мне статья du Czar et du C[om]te Ruppin. Я воображаю себе степенных немцев die sich und zwar mit Recht, durch einen verdrehten Franzosen geschmeistert sehen.
       Статья моя для Арзамаса совсем не в порядке. Все твои замечания справедливы. Но почему не надобно у нас об этом писать? У нас есть люди, которые знают, что есть различные формы правлений, но не знают, почему одни лучше, другие хуже. Надобно только умно, и в особенности красноречиво, говорить им. А в этом-то случае я и не гожусь. Я написал об этой программе кое-что; но без системы, без порядка. Орлова программа также хороша. Но я думаю, что он так же неудачно может ее обработать, как я свою. Другие члены наши лучше нас пишут, но не лучше думают, т. е. думают более всего о литературе.2 А общества, один дух имеющие и оживотворенные одним или многими членами своими, могут много сделать доброго. Ганеман, кот[орый] иногда говорит дело, недавно говорил, что прекрасно было бы есть[ли] бы какое-нибудь общество предположило себе, например, составить кодекс законов. Это бы лучше было Ком[иссии] сост[авления] зак[онов]. Касательно Англии я совершенно согласен с тобою нащет правительства теперешнего. Но не соглашусь с тобою в том, чтобы Англия была близка к падению. С такою конституцией), какова английская, народы не так-то скоро упадают. И сохрани бог ее и всю Европу от такого бедствия! Да и кто более достоин стоять и процветать, как не Англия? Взгляни на Германию, на Гиспанию, на Францию -- все сии государства в большей вероятности уничтожения, нежели свободная Англия. Нельзя также предполагать, чтобы несколько человек, составляющих правительство, могли изтребить то, что основано поколениями, куплено кровию и нещастиями, а запечатлено благоденствием и славою. Нет! Прекрасное и великое не зависит до такой степени от глупости или злости нескольких хамов. Хамство прейдет, а истина, утвержденная на свободе, возторжествует. Деяния глупых и злых действительны только там, где нет свободы. К тому же люди, вкусив однажды от сладкого плода ее, не расстаются с нею так скоро и хладнокровно. Все нынешние политики, немцы и французы, пророчествующие падение Англии, смотрят далеко, а не видят того, что у них под носом, что в их отечестве. Франция и Германия и теперь гораздо нещастнее и ближе к падению, нежели Англия.3
       15. Вчера получил я письмо от Данилевского из Москвы,, в котором он пишет, что получил для нас от тебя 3 пакета и 2 ф[унта] табаку для Матушки. Теперь из Москвы все ждут новостей; но ничего не слышно. Иные говорят, что царская фамилия пробудет там до июля месяца, иные, что приедет сюда в декабре. Здесь же новостей также интересных мало. Есть одна печальная. Гр[аф] Завадовский третьего дня застрелил на дуэле Шереметева, сына В[асилия] Сергеевича. Сей последний жил с танцовщицею Истоминою, кот[орая] понравилась и Завадовскому и два раза у него была. Шереметев взбесился и требовал с бешенством дуэли. Вчера он умер. Каверин, comme de raison, был при дуэле. Но что всего страннее, один уланской офицер, Якубович, друг Шереметева, вызывал на месте же Завад[овского]. Секунданты не позволили драться. С Завад[овского] взята подписка, что не выедет из города, а Якубович сидит на гаубвахте. Правда, что до него уже полиция давно добиралась за разные шалости.
       Здесь стала совершенная зима. К физическому климату здесь можно привыкнуть, но к нравственному -- невозможно, пока он не переменится. А до сей перемены мы, по всему вероятию, не доживем. Жить же, при столь неблаготворном влиянии обоего рода сих климатов, тяжело и иногда почти несносно.
       Греч, бывший у нас по возвращении своем, весьма обеспокоил нас на щет твоей болезни. Постарайся вылечиться поосновательнее. Может быть, при более продолжительном употреблении ахенских вод, они бы тебе помогли. Что о сих водах говорят ваши медики и какие воды они тебе употреблять советуют? И надеешься ли ты побывать еще раз на водах? -- А я что-то не имею большой доверенности к французским докторам. Немцы, в сем случае, кажутся мне предпочтительнее. Не забудь, что лечиться надобно непременно в чужих краях. Здесь невозможно.
       Горчаков и Молчанов, как нарочно, прокатились по Европе перед тем, как все иностранные газеты говорили об отдании их под суд. Первый s'est soustroit à la juridiction des hommes. Третьего дня он умер, после продолжительной болезни.
       -- Я теперь занимаюсь, по поручению Ком[иссии] сост[авления] зак[онов], изложением нового проэкта о чиновниках гражданской службы, касательно экзаменов и т. п. Дело не легкое, требует много соображений. Но можно ли тут сделать что-нибудь хорошего тогда, когда служба основана на чинах и на взятках? Какие узаконения сего рода могут дать чиновникам должную образованность и бескорыстие? Да и можно ли управлять и судить (судная и правительственная части) хорошо при теперешнем положении вещей, при существующих законах и при общем хамстве?
       Жаль бедного Арно. За что такое преследование литератору? Что за опасный человек? Как сильным приятно преследовать слабых! A propos de toutes ces преследования. Я нашел Недавно в сочинениях Муравьева следующие слова: "Великодушный умеет более нежели прощать: он и вину самую уничтожит". Avis aux grands de la terre qui sont dans le cas de pardonner! Это писали у нас за 30 лет. За 30 лет у нас был Муравьев, был и действовал Фон-Визин, Новиков. -- Есть ли верить словам тех, кот[орые] говорят, что образованность и свобода рождаются единственно от просвещения и что хорошие писатели всего более действуют на образованность, есть ли верить словам сим, то в последние 30 лет мы далеко должны бы уйти вперед и в образованности и в свободе. Но опыт не подтверждает слов сих. Я не знаю более ли у нас истинно образованных людей и просвещенных людей теперь, нежели прежде. Многие думают, что менее, и приводят в доказательство неоспоримые причины. Свобода, устройство гражданское производит и образованность и просвещение. Одно просвещение никогда не доведет до свободы. Франция прежде революции была в сем случае убедительным доказательством. Напротив того, одна свобода неминуемо ведет к просвещению. Свободный ищет удовлетворения своим нравственным потребностям. Раб старается только насытить физические, или стремясь к нравственному усовершенствованию, идет по неверной, часто несправедливой дороге, и к цели, всегда пустой, часто вредной. Нравственная жизнь рабов отделяется от общей пользы, от отечества. Нравственная жизнь свободного человека всегда имеет целью пользу общую и всегда сей последней споспешествует. Пора бы убедиться в сей истине. История новейшая не ведет нас ни к какому иному заключению.
       Что Михайло Петрович? Ему, как видно, весело в Париже. Дай бог, чтобы он всегда был весел. Засвидетельствуй ему мое почтение. На прошедшей неделе, в день его имянин, мы обедали у тетушки и пили за его здоровье.
       Прости, любезнейший! Будь здоров -- или лучше сказать, лечись, чтобы быть здоровым. От Матушки мы имеем письма. Она была нездорова. Теперь начала выежжать. Прости. Весь твой

    Н. Тургенев.
       Прилагаю при сем записку Перовского Алексея.