ДЕКАБРИСТ А.В. ПОДЖИО И ЕГО ВОСПИТАННИКИ БРАТЬЯ БЕЛОГОЛОВЫЕ

В обширной советской историографии декабризма давно уже заняли прочное место исследования, посвященные пребыванию и деятельности в Сибири отдельных декабристов — Г. С. Ватенькова, В. Ф. Раевского, И. И. Горбачевского и других. Постоянное внимание сибирских историков к этой теме вполне закономерно: декабристы сыграли огромную роль в истории Сибири, и Сибирь имела важное значение в их жизни. Многие из них, покинув навсегда «страну изгнания», сохранили тесные связи с сибиряками, добрую память и глубокий интерес к жизни «моей всегда дорогой Сибири» (Письмо А. В. Поджио М. С. Корсакову от 16/28 июня 1869 г., Женева. ОР ГБЛ, ф. 137, Корсаковы, on. 1, п. 114, д. 42, л. 26), как писал А. В. Поджио.

Судьба А. В. Поджио, одного из видных деятелей движения декабристов, не получила еще достаточного освещения в советской исторической литературе. Его деятельность и мировоззрение привлекали внимание авторов ряда работ обобщающего характера — М. В. Нечкиной, Г. П. Шатровой, С. С. Ланда и некоторых других (Нечкина М. В. Движение декабристов. Т. 1, 2. М., 1955; Шатрова Г. П. Декабристы в Сибири. Томск, 1962; Ланда С. С. Дух революционных преобразований. М., 1975). Из них только Г. П. Шатрова рассматривает сибирский период жизни Поджио и его взгляды после восстания 1825 г. Но в ее монографии анализ мировоззрения Поджио предпринят по его «Запискам», написанным после 1870 г. (Эти годы — «за год или за два до смерти» (т. е. до 1873 г.) указывает Н. А. Белоголовый. См.: Белоголовый Н. А. Воспоминания и другие статьи. М., 1897, с. 180), контакты же его с сибиряками почти не затронуты. Работ, специально посвященных политической биографии А. В. Поджио, в советской историографии нет, если не считать комментариев С. А. Гессена к публикации «Записок» и М. В. Нечкиной к изданию следственного дела декабриста (Гессен С. Я., А. В. Поджио и его записки. — В кн.: Воспоминания и рассказы деятелей тайных обществ 1820-х годов. Т. 1. М., 1931; Нечкина М. В. Предисловие. — В кн.: Восстание декабристов. Документы и материалы. Т. XI. М., 1954). Известный итальянский историк Франко Вентури выпустил в 1956 г. книгу «J1 moto decabrista el fratelli Podgio» (Т. Venturi. J1 moto decabrista el fratelli Podgio (Движение декабристов и братья Поджио.) Torino, 1956), но эта работа написана на основании опубликованных источников, а главы, посвященные сибирскому периоду и последним годам жизни А. В. Поджио, — в основном по воспоминаниям Н. А. Белоголового.

В то же время в распоряжении исследователей имеюются разнообразные источники, далеко не все из которых введены в научный оборот. Кроме использовавшихся в упомянутых работах следственных дел самого А. В. Поджио и его товарищей по процессу, мемуаров декабристов и их современников, имеется обширное эпистолярное наследие декабриста, которое до сих пор почти не привлекало внимания историков. Письма

A. В. Поджио к С. Г. Волконскому, С. П. Трубецкому, Е. И. Якушкину, Н. Д. Свербееву, Н. А. Белоголовому хранятся в их личных фондах в архивах Москвы, Ленинграда, Иркутска. К числу источников можно отнести и единственную биографическую статью об А. В. Поджио, написанную его учеником и другом доктором Н. А. Белоголовым.

Рассказывая о последних годах жизни декабриста, автор основывался главным образом на рассказах самого Поджио и своих воспоминаниях о нем. Ценность этого источника, обусловленная близостью Н. А. Белоголового к А. В. Поджио, несомненна, но и в нем имеются отдельные неточности. Наконец, сохранились и «Записки» самого А. В. Поджио, правда, не доведенные им до конца и подготовленные к печати уже после его смерти.

Любопытна история их публикации. Безуспешными остались две попытки напечатать «Записки» Поджио. О подобном намерении писал Н. А. Белоголовый в своих воспоминаниях, о том же пишет и дочь А. В. Поджио, B. А. Высоцкая, в предисловии к копии «Записок», хранящейся в Музейном собрании ОР ГБЛ. Но они гак и не были опубликованы до 1913 г., когда их поместил на своих страницах журнал «Голос минувшего». В советское время «Записки» переиздавались еще два раза — в 1930 и 1931 гг. Как отмечал С. Гессен, все три публикации были предприняты но копии, переданной

В. А. Высоцкой Румянцевскому музею. Подлинник же, остававшийся в бумагах Н. А. Белоголового, считался утраченным. А между тем подлинные «Записки» А. В. Поджио — несколько тетрадок, исписанных его неразборчивым почерком карандашом,— и сейчас находятся в ОР ГБЛ, в фонде Белоголового (ф. 22, оп. 1, и. 3, д, 1. А. Поджио. Записки-воспоминания). Подлинник имеет некоторые разночтения с копией.

Не ставя задачу всестороннего освещения взглядов и деятельности А. В. Поджио, мы пытаемся выяснить лишь некоторые из его сибирских контактов, проследить его связи с воспитанниками и друзьями — братьями Белоголовыми. Изучение отношений Поджио и Белоголовых вписывается в рамки более широкой проблемы о влиянии декабристов на своих учеников и последователей не только в сибирский период, но и после возвращения из Сибири. Многие сибиряки, активно участвовавшие в общественном подъеме периода первой революционной ситуации, в свое время восприняли основные убеждения декабристов. Их деятельность, в какой-то степени, — тоже проявление влияния декабристов. В этом плане важно выявить контакты декабристов с их старыми друзьями и учениками.

Несколько слов об Александре Викторовиче Поджио. Один из активных деятелей Южного общества А. В. Поджио родился в 1798 г. в Николаеве. Его отец Виктор Яковлевич Поджио приехал в Россию из Италии в конце XVIII в. вместе с де-Рибасом и стал здесь одним из первых обитателей и основателей Одессы (Поджио А. В. Записки. — В кн.: Воспоминания и рассказы деятелей тайных обществ 1820-х гг. Т. 1. М., 1931, с. 23). Братья Иосиф и Александр Поджио, сохранив теплые чувства к земле своих предков, совершенно обрусели и не только считали своей родиной Россию, но и стали горячими ее патриотами. Офицер лейб-гвардии Преображенского полка А. В. Поджио с 1820 г. был близок к декабристским кругам, но активное участие в деятельности тайных обществ принимал начиная с 1823 г., когда стал членом Южного общества. Входя в Каменскую управу, Поджио был тем не менее больше всего близок к Пестелю, выполнял его поручения, знал о «Русской правде». Один из хорошо осведомленных членов общества, Поджио имел специальное задание как представитель и посол от южан в Петербурге побуждать северян к более активным действиям. Сохранились свидетельства о его энергичном натиске на умеренное крыло северян (Восстание декабристов, т. XI, с. 40). В 1825 г., при известии об аресте Пестеля, он настаивал на необходимости восстания и убеждал Волконского поднять 19 дивизию, одновременно предлагая себя для цареубийства.

Деятельность его в тайном обществе может быть кратко охарактеризована словами правителя дел Следственного комитета Боровкова: «Поджио вообще является пламенным членом общества, неукротимым в своих словах и суждениях».

Приговоренный по 1 разряду к 20-летним каторжным работам, А. В. Поджио отбывал их в Нерчинских рудниках, Читинском и Петровском казематах. В 1839 г., выйдя на поселение, был водворен в с. Усть-Куда Иркутской губернии (См.: ЦГАОР, ф. 109, 1 эксп, оп. 5, 1826 г., д. 61, ч. 33, л. 26., 26 об.). На поселении занимался огородничеством, давал уроки, как и другие декабристы, сблизился с местным населением.

Как известно, сибиряки весьма сочувственно встретили декабристов, среди них нашлись люди, ставшие, по образному выражению И. И. Пущина, «союзниками» — друзьями и помощниками ссыльных. Они помогали декабристам переписываться друг с другом и с родными, получать книги и посылки, находить средства к существованию в далекой сибирской глуши. К числу сибиряков, наиболее близких к декабристам, относится и семья Белоголовых.

Андрей Васильевич Белоголовый — иркутский купец, не очень богатый (2-й гильдии), но очень деятельный и энергичный, «кроме природного ума, обладал редкой начитанностью, был превосходный рассказчик, много видал на своем веку» (Белоголовый Н. А. Воспоминания и другие статьи. М., 1897). При торговых поездках в Н. Новгород, Москву и Петербург он доставлял письма и посылки декабристам и их родным. Своих сыновей, Андрея и Николая, он отдал на воспитание сначала к А. П. Юшневскому, а затем к А. В. Поджио. В общей сложности уроки детям А. В. Белоголового давали в разное время чуть ли не все члены «иркутской колонии» декабристов: А. П. Юшневский, П. И. Борисов, П. А. Муханов, А. 3. Муравьев, А. В. Поджио. Кроме того, как ученики и воспитанники А. В. Поджио, братья попали в круг «сверстников для компании Мишелю» Волконскому.

Особенно близка была семья Белоголовых с декабристом А. В. Поджио. Во время обучения братья Белоголовые жили у него в Усть-Куде, он был частым гостем Белоголовых в Иркутске, а позднее стал старшим другом и советчиком молодой семьи своего ученика Андрея Белоголового. Покинув в 1859 г. Сибирь, А. В. Поджио сохранил постоянный интерес к ее жизни. Регулярная дружеская переписка связывала А. В. Поджио с Н. А. Белоголовым (Такая же переписка, вероятно, велась и между А. В. Поджио и А. А. Белоголовым — со всяком случае в письмах А. В. Поджио и Н. А. Белоголового неоднократно встречаются указания на ее существование. Но, к сожалению, эти письма не обнаружены). Внимание ко всем событиям в жизни молодого врача, оживленный обмен мнениями по актуальнейшим вопросам Современности, теплая отеческая забота характеризуют эту переписку. В письмах к своему воспитаннику и другу старый декабрист с большой нежностью и любовью вспоминает своих сибирских друзей и Сибирь. В одном из писем Поджио восклицает: «Где моя молодость! Будь она в руках, клянусь вам — был бы прежде в Сибири, чем в Швейцарии! Все утрачено, кроме неизменных чувств моих к краю и к вашему семейству» (ОР ГБЛ, ф. 22, on. 1, д. 2, л. 2 об. Это письмо А. В. Поджио, приводившееся ранее с купюрами в воспоминаниях Н. А. Белоголового, случайно обнаружено нами среди писем М. Т. Лорис-Меликова к Н. А. Белоголовому).

«Нравственное влияние на нас Поджио как воспитателя было огромное», — вспоминал Н. А. Белоголовый (Белоголовый Н. А. Воспоминания, с. 49). Думается, что не только нравственное, но и идейное влияние А. В. Поджио и других декабристов на братьев Белоголовых было решающим в определении их жизненных принципов.

Николай Андреевич Белоголовый стал известным врачом и общественным деятелем, был корреспондентом герценовского «Колокола», лечащим врачом и другом Г. 3. Елисеева, Н. А. Некрасова, М. Е. Салтыкова-Щедрина, издавал за границей бесцензурную газету «Общее дело», оставил ценные воспоминания о декабристах, А. И. Герцене, С. П. Боткине (См.: Кубалов Б. Г. Сибиряк-шестидесятник Н. А. Белоголовый. «Ангара», 1960, № 2).

Менее известен его старший брат, иркутский купец Андрей Андреевич Белоголовый. Оба брата были воспитанниками декабристов, и, судя по переписке, взгляды их во многом совпадали. Трудно сказать, чья роль в общественной жизни Иркутска 50—60-х гг. XIX в. была большей; если Н. А. Белоголовый провел здесь в общей сложности 5 лет (с 1855 по 1858 и с конца 1862 по май 1865), то А. А. Белоголовый жил в городе почти безвыездно, был заметной фигурой и пользовался значительным авторитетом. Именно это влияние на различные круги иркутского общества, особенно на купеческую молодежь, внушало опасения местной администрации, тем более, что А. А. Белоголовый и не скрывал своих убеждений. Он,.как и брат, был не только активным членом, но и одним из руководителей кружка, сложившегося в конце 50-х гг. в Иркутске. Этот кружок, фигурировавший в переписке братьев под названием «Общество зеленых полей» (ОЗП, или просто «зеленых»), играл видную роль в общественной жизни города. Его участники вели борьбу за развитие просвещения в Восточной Сибири, были в числе организаторов и корреспондентов местной периодической печати (Об этом кружке более подробно говорится в нашей статье «Декабристы и кружок Белоголовых в Иркутске» в кн. Декабристы и Сибирь. Новосибирск, 1977). Члены ОЗП были активными участниками организованной под руководством Петрашевского демонстрации общественного протеста по поводу известной иркутской дуэли 1859 г. между чиновниками Беклемишевым и Неклюдовым. Дуэль, спровоцированная партией «муравьевцев» во главе с фаворитом генерал-губернатора Беклемишевым и закончившаяся убийством Неклюдова, вызвала возмущение широких кругов общественности Иркутска, так как явилась наглядным выражением деспотизма и произвола, безнаказанности окружавшей Муравьева «золотой молодежи» (См.: Карцов В. Г. М. В. Буташевич-Петрашевский в период революционной ситуации конца 1850 — начала 1860-х годов.— «Учен. зап. Калининского гос. пед. ин-та», 1963, т. 35, с. 156—161; Кубалов Б. Г. Протест против выступления Бакунина об «иркутской дуэли». — «Лит. наследство», 1956, т. 63. с. 238—239; Коваль С. За правду и волю. Иркутск, 1966, с. 33—34). Передовые круги города во главе с петрашевцами и членами ОЗП приняли ряд мер для того, чтобы придать этому протесту организованный и массовый характер и направить его против местных властей. На участников протеста обрушились респрессии, к числу подозрительных лиц был причислен и А. А. Белоголовый (Вагин В. И. Муравьевское время в Сибири. (Неопубликованная работа.) ГАИО ф. 162. (Вагин) В. И., on. 1, д. 47, л. 46). (Н. А. Белоголовый находился тогда за границей.)

Н. А. Белоголовый, рассказывая о дуэли, писал в своих воспоминаниях; «В Иркутске тогда же говорили, что при декабристах ничего подобного не могло бы случиться; они, и особенно Волконские и Поджио, будучи всегдашними посредниками между генерал-губернатором и сибирским обществом, служили своего рода средостейием и помогли бы гр. Муравьеву подвергнуть дело спокойному и всестороннему рассмотрению и удержали бы его от запальчивости и деспотических мер, в каких в данном случае не было никакой настоятельной надобности!» (Белоголовый Н. А. Воспоминания, с. 104). Такую же точку зрения мы видим и в письмах к А. В. Поджио из Иркутска, перлюстрированных III Отделением. Авторы писем Неустрбева, принадлежавшая, видимо, к либеральной части иркутян, и петрашевец Ф. Львов, описывая конфликт Муравьева с иркутским обществом, апеллируют к декабристу. В письме Неустроевой прямо говорится о надеждах, которые возлагались на Поджио: «Кто скажет ему (Муравьеву — И. М.) правду? Кто откроет ему истину?» (ЦГАОР, ф. 109, III Отд, секр. арх., оп. 3, д. 1307).

И Поджио берется за выполнение этой задачи. Когда-то он был довольно близок к Муравьеву, как и многие другие декабристы, горячо одобрял его борьбу за освоение Приамурья, но осуждал отношение генерал-губернатора и его окружения к нарождавшимся демократическим силам Иркутска. В письме к Е. И. Якушкину А. В. Поджио, живший в то время под Москвой, сообщает о своем намерении выехать на станцию железной дороги «навстречу Николаю Николаевичу, которого нужно мне видеть» (ЦГАОР, ф. 279, Якушкины, on. 1, д. 620, л. 11об. ш ОР ГБЛ, ф. 23, oн. 1, п. 4, д. 4, л. 3 об). Свидание, во время которого Поджио пытался вступиться за притесняемых графом иркутян, состоялось. О его результатах мы узнаем из письма Поджио к Н. А. Белоголовому. Речь шла о дуэли, о протесте иркутян против нее и конкретно о роли Андрея Белоголового в организации этого протеста. Любопытно, что в беседе с Поджио Муравьев подчеркивал активность в организации протеста и близость А. А. Белоголового к его учителю: «И не раз он говорил мне: «И у вашего Андрея собирались, чтоб мне вредить!» — пишет Поджио164. В ответ он постарался убедить всесильного генерал-губернатора, что А. А. Белоголовый и другие иркутские вольнодумцы отнюдь не питали ненависти лично к нему, а высказывали свое возмущение действиями его окружения: «Не вам, не вы и Анд. Анд. я знаю: знаю его к вам чувства, а вас уверили, что выразившееся мнение против Беклемишева было направлено лично против вас…» (ОР ГБЛ, ф. 23, oп. 1, п. 4, д. 4, л. 3 об., 4). Неизвестно, поверил ли Муравьев старому декабристу, но Поджио сообщал Белоголовому: «…Я нашел его спокойнее и не предвижу худого, по крайней мере я все употребил, что мог, чтоб его успокоить и разубедить во многом». Однако он счел нужным все же предупредить своего воспитанника: «Говорю с вами и прошу вас об этом кроме семейства ни с кем решительно не говорить»166. Возможно, что именно заступничество Поджио привело к тому, что к А. А. Белоголовому никаких особых репрессивных мер применено не было.

Тем не менее Белоголовые для властей стали олицетворением активной части оппозиции. В одном из писем своему преемнику — новому генерал-губернатору Восточной Сибири М. С. Корсакову — Н. Н. Муравьев советует прислушиваться иногда к общественному мнению с тем, чтобы увеличить число сочувствующих, «но на Белоголовых и им подобных не следует обращать ни малейшего внимания» (ОР ГБЛ, ф. 137, Корсаковы, oп. 1, п. 111, д. 34, письмо от 1/13 марта 1861 г., л). Убеждение администрации в неблагонадежности Белоголовых сохранилось надолго. Когда в 1862 г. Н. А. Белоголовый был направлен на работу в Иркутск старшим врачом больницы, товарищ министра внутренних дел послал генерал-губернатору Восточной Сибири «конфиденциальное» письмо. В нем, отмечая прекрасную профессиональную подготовку Белоголового, автор указывает, что «так как до господина министра внутренних дел дошло сведение, что проживающие в Иркутске родственники Белоголового не совсем по образу мыслей благонадежны и влияние их может быть не без вредных для Белоголового последствий, то… иметь над врачом этим секретный бдительный надзор» (ГАИО, ф. 24, Гл. управление Вост. Сибири, оп. 3, карт. 39, д. 28, л. 1 об). Есть основание полагать, что в данном случае речь шла о старшем брате И. А. Белоголового Андрее.

Сам Н. А. Белоголовый получил иные сведения о причинах своей «неблагонадежности». Еще в Петербурге, перед отправлением в Сибирь, он узнал от директора медицинского департамента МВД Е. Пеликана о занесении себя в «список подозрительных лиц». В письме к брату Николай Андреевич передает содержание беседы с Е. Пеликаном, который все допытывался, каким образом Белоголовый оказался среди неблагонадежных. «Я на это ему отвечал, что знать не знаю, за что удостоился я подозрения, что в заговорах я никаких не принимал участия, а что вот разве за независимость образа мыслей, который я при этом в беседах не имею недостаток не скрывать и пр. и пр… А любопытно мне было бы узнать, чем вызвал это premice avertissement». Через месяц удалось выяснить и это. «Последние дни в Питере я старался добраться до источника милостивого внимания III Отделения, удостоившего внести меня в свою записную книжицу — и наконец при помощи Розова узнал, что источник этот есгь донос на меня из Иркутска за сообщение корреспонденции в Лондон. С этой стороны нападения я ожидал меньше всего и больше всего не желал, ибо начинать при таких условиях свою службу… весьма неинтересно. При убеждении в Иркутске, что я корреспондент Герцена, я стал считать, кто в этом случае может стоять ко мне неприязненно, и стал считать Казбек угрюмый и не счел врагов. Эдак, пожалуй, и прослужишь снова без году неделю…».

В воспоминаниях, написанных на склоне лет, Н. А. Белоголовый признался, что он действительно был в свое время корреспондентом Герцена — две его заметки были помещены в лондонских изданиях, и, кроме того, он «передал кой-какие документы по сибирскому управлению для напечатания в «Колоколе». Донос последовал, скорее всего, после напечатания в приложении к «Колоколу» «Под суд!» — большой статьи с изложением обстоятельств иркутской дуэли и гневным обвинением сибирских властей. Но это было не единственное обращение Н. А. Белоголового в Вольную русскую печать.

15 июля 1861 г. в «Колоколе» появилась небольшая анонимная заметка о неблаговидном поведении племянников декабриста А. В. Поджио, захвативших его имение, унаследованное ими благодаря приговору Верховного уголовного суда 1826 г. («Колокол», л. 103, 1861, 15 июля) Эта заметка, как вспоминал Н. А. Белоголовый, была написана им (Белоголовый Н. А. Воспоминания, с. 121-123). После этого, как писал А. В. Поджио Е. И. Якушкину, один из племянников «хотел посредством третейского суда выказать себя непричастным в наследстве», но посредники «решили дело в мою пользу» (ЦГАОР, ф. 279, oп. 1, Якушкины, д. 620, л. 36 об., 37, 25 июня 1862 г.). Небольшой капитал (6600 руб.), который был получен А. В. Поджио благодаря вмешательству «Колокола» и Н. А. Белоголового, дал ему возможность провести последние годы жизни независимо.

Контакты старого декабриста с учениками не оборвались с его отъездом в Швейцарию, не переставал он интересоваться и Сибирью. Помимо довольно регулярной переписки с сибиряками, он часто встречался с Н. А. Белоголовым, который почти каждое лето навещал его в Швейцарии. Н. А. Белоголовый подробно рассказывает о последних годах жизни А. В. Поджио, о его горячем интересе к новостям общественной жизни, о его отношениях с А. И. Герценом, для которых характерны были «горячие споры, не нарушавшие, однако же, между ними ни добрых отношений, ни частых свиданий» (Белоголовый Н. А. Воспоминания, с. 137). Споры были вызваны расхождениями по важнейшим проблемам. По воспоминаниям Белоголового, Поджио в те годы «являлся представителем прогрессивного либерализма, умеренного и отчасти удовлетворенного тем торжеством своих идеалов, к осуществлению которых близилось правительство Александра II».

Иным и более радикальным выглядит мировоззрение А. В. Поджио по его собственным «Запискам», в которых высказана страстная ненависть к самодержавию и вера в его конечную гибель. Противоречие между этими источниками может быть объяснено тем, что воспоминания Белоголового написаны через 20 лет после смерти Поджио, когда автор их был стар и болен и сам стоял на позициях умеренного либерализма. Кроме того, он мог реконструировать взгляды Поджио по 60-м гг., когда для того, как и для многих декабристов и других общественных деятелей, были характерны либеральные иллюзии, вера в «царя-освободителя». Поджио писал 9 января 1860 г. о царе как единственной надежде России и движущей силе всех преобразований: «вне его ничего не вижу и не предвижу покамест» (ЦГАОР, ф. 279, он. 1, д. 620, л. 22 об). В период крестьянской реформы во взглядах Поджио с особенной силой высказалась противоречивость и двойственность, свойственные дворянским революционерам. С одной стороны, он сочувствует крестьянам, он глубоко убежден не только в необходимости их освобождения, но и в неизбежности наделения землей: «вы колом не вышибете у него из головы, чтобы земля, расчищенная им, пли дедом, или прадедом, земля, по которой он прошел первый сохой, которую он удобрил и искони пользовался, не была бы его собственностью не по вашим понятиям о праве, а по понятиям первого занявшего!» (Письмо Н. Д. Свербееву, б/д (1861 г.). ГАИО, ф. 774, Свербеев Н. Д., on. 1, д. 72, л. 28 об). С другой стороны, Поджио беспокоится и об интересах помещиков, он доказывает обязательность выкупа крестьянами наделов, чтобы не разорить помещичьих хозяйств. Обязательность выкупа нужна и для примирения противоположных интересов, для прекращения временно-обязанного состояния; «Конечно, если бы правительство вменило обязательный выкуп, то такое содействие имело бы самое благотворное и ускорительное влияние на общее всех желание», — пишет Поджио в 1863 г. Е. И. Якушкину (ЦГАОР, ф 279, on, 1, д. 620, л. 47.). Либеральные иллюзии А. В. Поджио определили неодобрительное отношение его к студенческому движению, к деятельности противоправительственной заграничной печати, к распространению прокламаций и другим революционным выступлениям, которые, как ему казалось, могли столкнуть правительство с пути преобразований.

В 1871 —1872 гг., когда создавались «Записки», у Поджио, вероятно, произошло отрезвление. Рассеялись его либеральные иллюзии на добровольное дарование царем конституции: «Нет, правительства неисправимы. Поделиться властью свыше их сил, и самодержавие не было бы истинно самодержавием, если бы оно было и уступчиво и разумно» (Поджио А. В. Записки. — В кн.: Воспоминания и рассказы деятелей тайных обществ 1820-х гг. М., 1931, с. 72.). Оценивая теперь реформы 60-х гг., он отмечает, что уроки кровавого конца николаевского царствования не пошли впрок, никаких изменений в политике власти не произошло, и все «пошло тем же путем — путем ничем, никем не обузданного произвола!». Мечтая об уничтожении самодержавия, Поджио не видит силы, способной совершить это; «…народ, безмолвствуя, не подаст своего голоса и теперь, не скажет своего слова», «никакая мысль о самоуправлении не проникала в эту забитую народную толпу, загнанную в огромную тюрьму!». Единственная надежда — эго просвещение народа — «я требую пробуждения, восстания ума!» — восклицает декабрист.

«Записки» Поджио — один из тех декабристских документов, в которых наиболее отчетливо выразилась эволюция декабристов к революционному просветительству, им высказана идея революции с участием народа, но народа подготовленного, просвещенного, способного действовать сознательно и целеустремленно (Шатрова Г. П. Декабристы и Сибирь. Томск, 1962, с. 58.).

Наследие декабристов было воспринято и учениками А. В. Поджио — братьями Белоголовыми, которые, как и учитель, одушевлены были и «горячей враждой к крепостному праву и всем его порождениям», и — особенно — «горячая защита просвещения, самоуправления, свободы, европейских форм жизни и вообще всесторонней европеизации России», и «отстаивание интересов народных масс… искренняя вера в то, что отмена крепостного права и его остатков принесет с собой общее благосостояние и искреннее желание содействовать этому» (Ленин В. И. От какого наследства мы отказываемся? Поля, собр. соч., т. 2, с. ) — основные черты мировоззрения просветителей 60-х гг. XIX в.

Н. П. MATXAHOBA

В. Азаровский

«Сила не в каре, а в праве». 

В истории декабризма известны несколько братьев, которые участвовали в мятеже. К ним относятся братья Поджио 1792 и 1798 годов рождения.

Старший осужден по 4 разряду на 12 лет каторги, а младший – по 1 разряду на вечные каторжные работы. Почему так получилось, хотя по логике обстоятельств старший должен был привлечь младшего к тайным обществам? И это ситуацию разъясняют приговоры. Младший – «собственным вызовом» умышлял цареубийство, а старший только согласием на цареубийство участвовал в умысле. Большая разница? К тому же за старшего просил царя влиятельный тесть. Говорят, что это обстоятельством было главным при наказании. Но мне думается, что младший, как и всякий младший, был более горяч, чем старший.

К месту или не месту, но я приведу известный мне случай (писал на эту тему): из Соловков, похоронив там отца, в разное время бежали (!) два брата-бурята, младший дошёл от берега Белого моря до китайской границы за 4 года, а старший шёл – 7 лет. Встретились в Китае.

Видимо, старшие всё-таки более степенные, чем младшие.

О моей догадке свидетельствует и биография Александра Викторовича, а также документы его судебной тяжбы после амнистии.

Корни родословной братьев уходят в Пьемонт, откуда был их отец Виктор Яковлевич Поджио, итальянец. Мать – Магдалина Осиповна Даде. Католики. Сын их, приговоренный на вечные каторжные работы, родился в Николаево, учился в Одессе, служил в армии с 1814 года, член тайных обществ декабристов с 1823 года. Мечтал о республике. Дружил с Пестелем. Был связным между Южным и Северным обществами декабристов. Призывал к убийству правителей России и скорейшей борьбе с устоями самодержавия. Видимо, был уверен в победе…

В двадцать семь лет, в 1825 году, в чине подполковника подал в отставку. Побуждал декабристов поднять немедленное восстание в Тульчине, где проживал. В Сибирь отправлен 8 октября 1827 года, в Читинский острог прибыл 4 января 1828 года, с сентября 1830 года – в Петровском Заводе. Участвовал в артелях и работе каторжной «академии». По известной милости царя сроки вечной каторги снижали несколько раз, 14 декабря 1835 года он, как и многие другие, узнал, что срок его каторги сокращен до 13 лет.

10 июля 1839 года, ровно через тринадцать лет после оглашения приговора, он вышел за ворота острога в Петровском Заводе. Теперь он должен был отправиться на поселение в село Усть-Кут Иркутской губернии, где уже пять лет жил его старший брат. К этому времени он, видимо, был болен. Известно, что в 1840-х годах он два раза лечился на местных минеральных водах.

По всей вероятности, он часто посещал Иркутск, где ко времени его поселения жили некоторые декабристы, были отстроены дома.

В 1851 году он женился на учительнице (классной даме) Иркутского института Ларисе Андреевне Смирновой, с которой после амнистии 1856 года выехал в центральную часть России. Но выехал только в 1859 году. Почему задержался? Исследователи пишут, что он не совсем удачно занимался золотопромышленностью. Видимо, блеск сибирского золота затмевал глубины сибирских руд, испытанные некоторыми декабристами.

С мая 1859 года семья Поджио стала жить в Псковской губернии, в с. Знаменском, у сына Иосифа Викторовича Поджио, который умер в 1848 году в доме Волконских, в Иркутске, где и был похоронен.
Конфликт младшего Поджио и его племянника из-за наследства известен, даже Герцен вынужден был вмешаться. Были публикации в «Колоколе». Тем не менее, семья Поджио выехала из имения.
Он нанимался управляющим имениями своих знакомых, друзей, получил разрешение на проживание в Москве, на выезд за границу. Жил в Швейцарии, встречался с Герценом. За три года до смерти жил во Флоренции.

Умер в 1873 году в имении С. Г. Волконского, с которым дружил многие годы. Могилы их рядом. Оставил ценное наследие – воспоминания о декабристах и декабризме. В одной из своих работ написал: «Сила не в каре, а в праве». В том праве, за которую он боролся всю свою жизнь.

Очевидцы пишут, что он мог любоваться и часами рассказывать об Италии, но был патриотом России и желал быть похороненным в России.

В Николаеве и Одессе есть улицы имени братьев Поджио.