"РОССИЯ ПОТЕРЯЛА В НЁМ ГЕРОЯ..."

Дворянские революционеры, бывшие на каторге и в ссылке в Забайкалье, оставили глубокий след в истории края, и интерес к фактам и подробностям их пребывания в ссылке не ослабевает по сей день. Правда, в разные годы по-разному оценивали их роль в истории России - от восторженных оценок революционной поры до полного неприятия их целей и методов со стороны современных монархистов, считающих декабристов государственными преступниками и разрушителями России. Да и сами декабристы, по прошествии многих лет, нередко совсем по-другому смотрели на свои действия 14 декабря 1825 года на Сенатской площади Петербурга. В том числе и Евгений Петрович ОБОЛЕНСКИЙ - один из создателей Северного общества, взявший на себя роль руководителя восстания вместо струсившего в последний момент Сергея Трубецкого. Это Евгений Оболенский ранил во время восстания генерала Милорадовича, героя Отечественной войны 1812 года, а поручик Каховский добил генерала правительственных войск смертельным ударом. Каховский был позднее казнен в числе пяти главных заговорщиков, а Оболенский оказался вместе с Трубецким, Муравьевым-Апостолом, Вадковским, Кюхельбекером, Якубовичем и другими декабристами приговорен Верховным уголовным судом к смертной казни отсечением головы, но указом царя Николая I этой группе заговорщиков была дарована жизнь и они были лишены чинов и дворянства, сосланы на вечное поселение и каторгу в Сибирь.

В СОВЕТСКИЕ времена Евгения Оболенского историки не очень-то превозносили, видимо, памятуя о том, насколько далеко он отошел от революционных воззрений в годы после возвращения из ссылки, став очень религиозным человеком и выражая сожаления об "ошибках молодости". Во всяком случае, в учебниках его роль в восстании не подчёркивалась, а иногда даже указывалось, что после неявки Трубецкого на Сенатскую площадь восстание будто бы осталось обезглавлено, хотя это было далеко не так. Тем не менее, Оболенский был наказан довольно строго, и в числе главных руководителей заговора был сослан, сначала на Нерчинский рудник, а затем на поселение в Турунтаево.

(В скобках хотелось бы заметить, что иногда в публикациях о декабристе встречаются указания на то, что Оболенский отбывал ссылку в"Етанцах" или "Итанцах", но это всего лишь легкое недоразумение. Дело в том, что такового селения на тогдашней карте Прибайкалья не было, а была Итанцинская волость как административно-территориальная единица, центром которой было селение Турунтаевская слобода, так в документах того времени называлось современное Турунтаево. Недоразумение, видимо, порождено еще и тем, что сам Оболенский в письмах того периода нередко указывал, что живет в Етанцах, приехал в Етанцы и т.д. Видимо, это было обиходное и неофициальное наименование селения по имени протекающей здесь реки и названию волости. Во всяком случае, в официальных документах, материалах переписей того времени название селения Етанцы не встречается).

В 1826-1830 годах Е.П.Оболенский отбывал каторгу на Нерчинских рудниках, а затем был в числе других декабристов переведен в специально построенную тюрьму в Петровском заводе. Здесь прошли долгие восемь лет, прежде чем каторжникам сделали послабление в виде возможности отправиться на жительство под надзор полиции в забайкальские села. Местом ссылки для бывшего князя и сына Тульского губернатора была определена Турунтаевская свобода, куда он и прибыл в начале августа 1839 года, чтобы провести здесь 28 месяцев, по прошествии которых Оболенскому разрешено было поселиться в Ялуторовске Тобольской губернии

В июле 1839 года Е.П.Оболенский писал своему другу, декабристу И.И.Пущину: «Мое пребывание здесь приходит к концу. Окружной приехал, я с ним увижусь и отправлюсь. В Етанцах у меня нанят дом у одной вдовы Горбуновой и нанята на два месяца стряпка, сестра Егора Балаганского, по 10 руб. в месяц".

Часть писем турунтаевского периода опубликована была в 1975 году Бурятским книжным издательством в сборнике "Декабристы о Бурятии. Статьи, очерки, письма". Эти публикации помогают проследить некоторые моменты в биографии известного революционера. Кроме того, в Национальном архиве РБ есть специальное дело № 1475, ф.21 - "О нахождении в Турунтаевской слободе государственном преступнике Оболенском и прочие предписания", датированное 1840-1841 годами. Правда, документов здесь негусто - в основном сообщения о поступающих "государственному преступнику" почтовых отправлениях и его расписки в получении. Но и по ним можно судить о том, что ссыльный декабрист не пребывал в полной изоляции, он вел активную переписку с друзьями и родственниками, получал из центральной России от брата газеты "Московские ведомости», "Русский инвалид". Есть несколько и других документов, в которых волостным должностным лицам вышестоящие власти указывали о требованиях по содержанию в ссылке "государственного преступника Евгения Оболенского".

Так, 22 марта .1840 года волостное правление получило следующее разъяснение заседателя Верхнеудинского окружного суда Сологуба, датированное 14 марта:

"Указом Его Императорского Величества, Самодержца Всероссийскаго, из Верхнеудинскаго земскаго суда Итанцинскому волостному правлению. Господин Верхнеудинский окружной начальник в предложении своем от 13 ч. сего марта за №879 изъясняет, что по просьбе государственного преступника Евгения Оболенскаго дозволено ему отлучиться от места поселения в соседственныя волости и в город Верхнеудинск для покупки некоторых припасов. Господин, состоящий в должности Иркутскаго гражданскаго губернатора, входил с представлением к господину Генерал-Губернатору Восточной Сибири. Представление это разрешено его Высокопревосходительством таким образом, что государственному преступнику Евгению Оболенскому на основании известных правил выезд из волости своей в другую не может быть дозволен без ограничения, а потому ежели Оболенскому действительно предстоит крайняя необходимость отлучиться куда-либо, то это не иначе должно быть допущено, как в известное время года и с определением на то срока, которой назначать смотря по существенным надобностям, с тем однако же, чтобы о месте нахождения его непременно было известно местному начальству".

Далее в документе сообщается: "Его Превосходительство предписанием от 1 марта за № 157 уведомил его (окружного начальника) о таковой воле господина Генерал-Губернатора Восточной Сибири, поручает ему сделать надлежащее распоряжение, чтобы выезд в другую волость дозволял Оболенскому для сельских занятий в определенное время, нужное для исполнения оных и не более как на месяц, а в город не более как на три дня. Сообщая о сем земскому суду, поручить оному объявить о таковом распоряжении государственному преступнику Евгению Оболенскому, с тем чтобы он в случае надобности сделать отлучку в другую волость или в г. Верхнеудинск для покупки припасов и других надобностей всякий раз предварительно извещал о том местное волостное правление, объяснить оному, зачем и куда нужно ему отлучиться с места поселения, а сие последнее обязано доводить о том до сведения Земскаго суда".

Инструкция подробно определяла и ответственность властей за соблюдение этого порядка. И не дай Бог, если кто-то нарушил бы установления! К примеру, Томский вице-губернатор Н.П.Горлов, заменявший в 1826 году генерал-губернатора Восточной Сибири, сделал декабристам Е.П. Оболенскому и А.И.Якубовичу послабление по прибытии их в Иркутск и, приказав расковать "государственных преступников" и снять караул, направил их в Усолье на солеваренный завод. За это вице-губернатор поплатился карьерой и был отдан под суд. так что можно представить, насколько точно исполняли букву предписаний местные чиновники, которым инструкция указывала далее:

"По получении разрешения г. Начальника округа на выезд Оболенскаго в другую волость Земский, суд обязывает иметь за ним надлежащий надзор и непременно должен быть известен как о занятиях его, так и о месте нахождения его и каждый раз доносить г. Начальнику округа о времени выезда Оболенскаго с места поселения и о возвращении туда, что и возложить на непосредственную ответственность заседателей того участка, где будет находиться Оболенский. И для того приказом Итанцинскому волостному правлению (предписать) послать с предписанием сего предложения указ для объявления государственному преступнику Оболенскому с тем, что когда Оболенский намерен будет куда-либо отбыть из места водворения, то предварительно доложить о том предъявить волостному правлению, а оно обязано испросить немедленно от земского суда разрешение и для сведения препроводить с сего предложения копию чиновнику посельскому" (л.д.19 об.).

ОБОЛЕНСКИЙ прибыл в Турунтаево в ночь на 5 (18) августа 1839 года. Вот как описывает он первые впечатления о здешних местах своему другу: "Местоположение Етанцы совершенно такое же, как ты видел по всей дороге от Петровского до Удинска, т.е. везде ты видишь долину, окруженную возвышенностями, по склону гор пашни, обращенные на полдень; выходя из одной пади, входишь в другую, и таким образом неизменно продолжается ряд одинаковых местоположений: из пади по обыкновению дуют ветры. Речка Етанцы шире Баляги, но большей частью мелка, кроме разливов, в которые она, владычествует далеко за своими берегами".

"Здешние жители бедны вообще, но главнейшее их занятие есть хлебопашество, которое в прежние годы доставляло им богатство, а ныне за неурожаями сделало их бедными", - писал Е.П.Оболенский.

Действительно, к тому времени, когда декабрист приехал на поселение в Турунтаево, волость испытывала в течение целого ряда лет сильнейшие неурожаи. Побочные промыслы мало кормили местных жителей, в отличие, скажем, от крестьян Ильинской или Байкало-Кударинской волостей, которые много занимались извозом. Доходы от охоты и рыболовства тоже составляли малый процент бюджета итанцинских семейств. "Насчет бедности и нищеты здешних жителей, - писал далее Оболенский, - то молва об ней не преувеличена, но где ее нет; я думаю, что нет в мире уголка, в котором большая половина жителей не находилась в этом положении".

Приехав в Турунтаево, Оболенский поселился в доме местного дьячка, которому по наследству от отца, служившего здесь священником, достался порядочный дом. Видимо, поселенца не устроили каким-то образом условия в заранее нанятом доме вдовы Горбуновой. Но известно, что стряпкой у него служила сестра Егора Балаганского. семье которого Оболенский помогал во время пребывания в Петровском заводе. Стряпка эта, писал Оболенский, "была расторопна, употреблялась на всех свадьбах, умела хорошо готовить", в отличие от прежней хозяйки, которая "решительно ничего не умеет стряпать, кроме своего карымского чая и простых своих щей". Об этом он сообщал в письме своему каторжному другу, ссыльнопереселенцу А.Л.Кучевскому в Тугутуй 7 августа 1839 года, то есть уже на третий день после приезда в Турунтаевскую слободу. Между прочим, он сообщает, что, квартира его состоит из одной обширной комнаты, что вскоре в этот дом переедет из города еще и семья Крашенинниковых, у которых пятеро детей. Отношения с новыми соседями сложились, видимо, неплохие: в одном из писем Оболенский сообщал, что дети Крашенинникова его утешают, и он относится к ним как к родным.

Несмотря на строгое предписание, волостное начальство на "первых порах не очень ревностно выполняло обязанность докладывать о занятиях и поведении "государственного преступника". По крайней мере, 9 января 1840 года, то есть через пять месяцев после приезда Оболенского в Турунтаево, окружные власти направили волостному правлению гневное письмо с напоминанием о том, что третьего числа каждого месяца следует направлять Верхнеудинекому земскому суду донесения о поведении ссыльного. По прошествии же еще почти трех месяцев, в марте 1840-го года, окружное начальство выслало нарочного казака за донесением о поведении Оболенского и потребовало с волостного писаря Иванова за прогон 2 рубля 94 и 2/7 копейки, которые и рыли получены казаком Филипповым 29 марта. Зато уже на другой день от писаря был направлен рапорт его высокоблагородию г-ну начальнику Верхнеудинского окружного суда Шапошникову, что присланный в Турунтаевскую слободу государственный преступник Евгений Оболенский "в прошлом феврале месяце вел себя хорошо и много читает книг".
Надзор за "государственным преступником" был строгим во всем, что касалось его перемещений и общения с Центральной Россией... В остальном же Оболенскому была предоставлена свобода действий и жизни по своему усмотрению. Например, ему было разрешено выехать в город для приобретения ружья - охота составляла в те времена и основное развлечение, и статью дохода ссыльного. Газеты и письма от друзей и родственников восполняли ограниченный неграмотными местными жителями круг общения декабриста. "Не скажу, чтобы я не имел здесь сношений с людьми, они беспрерывны, но все не в том роде, в каком я бы желал", - сетовал Е.П.Оболенский в одном из писем. Евгений жаловался другу, что когда дом не свой, то ничего не прибавляется; и ничего не бывает в порядке. Понятно, что в доме дьячка были совсем не княжеские условия и нравы здешних жителей вряд ли можно было назвать идеальными... Вот почему "ничего не прибавлялось", а только "убавлялось", надо полагать, и жилье не страдало идеальным порядком.

Прибыв к месту поселения в разгар жатвы и озимого посева, Оболенский был огорчен, что нельзя было достать семян, потому что крестьяне жали остатки хлеба, не побитого морозом, бывшим в июле. "Вот почему я остался без озимого посева", - сетовал Оболенский в письме к другу. Тем не менее, поселенец приступил к земледелию немедленно и даже завел небольшую пашню - "поднял десятин пять залежи тридцатилетней под посев ржи". (Об этом в письме другу Кучевскому от 24 июня 1840 года). В Турунтаеве Оболенского занимали не только хозяйственные заботы. Как и многие декабристы, он стремился проводить свое время с пользой для местных жителей. Он не только охотно занимался обучением крестьянских детей, но и пытался применять свои познания во врачебном деле: "Между прочим, хожу за больным чахоточным мальчиком 17 лет, моим соседом. Это сын нашего пономаря. Я застал его еще на ногах, но с чахоточным кашлем. Теперь, слава Богу, лучше прежнего, но не знаю, продлит ли Господь его дни и даст ли ему здоровье. Мой пономаренок занимает меня утром и вечером, об нем скорблю и по временам радуюсь..."

Через три месяца после приезда в Турунтаево Оболенский уже обзавелся хозяйством, которое насчитывало трех лошадей, корову и двух телят. "За всеми этими животными, - рассказывал Оболенский, - смотрит старик бурят, честный и добрый мужик, которого я взял к себе и надеюсь сохранить. Вот пока все мое хозяйство, будущее неизвестно, не знаю, сохраню ли нынешнее, потому что сена понадобится много, а у меня заготовлено мало".

В. Азаровский

Князь без титула Евгений Петрович Оболенский и его жена

Родился он в 1796 году. Вокруг его имени всегда кипели страсти, которые не связаны с его именем.

Главные из них – покаянное письмо царю после событий на Сенатской площади и, как ни странно, женитьба. Казалось бы, кому и какое дело до женитьбы князя, лишенного титула? Но нет, в России живо интересовались выбором князя, как будто он пренебрёг другими возможностями выбора и обидел всю страну. А кто бы согласился выйти замуж за столь замкнутого в себе человека, решившего принести себя в жертву. Кому и зачем?

Может быть его мучали видения? Не Милародович же, которого убил Пётр Каховский, а он только ранил штыком, возникал перед ним?

Перед ним мог оживать убитый им на дуэли однополчанин, с которым должен был стреляться его двоюродный брат, но Оболенский решил спасти брата и стрелялся вместо него. Могли появляться и образы всех замученных, в том числе и повешенных, друзей-декабристов, которых он перечислил в покаянном письме царю: список чуть ли не всех мятежников. Сдаётся мне, что царь и без всякого списка повесил бы и отправил на каторгу тех, с кем он хотел расправиться, тем более убийц генерала Милорадовича, который умирая попросил царя отпустить на волю всех его крестьян. В этой просьбе характер и судьба.

Но факт ранения штыком Милорадовича не раскрывает образа автора покаянного письма, князя и декабриста, застрелившего на дуэли человека, хотя пистолет должен был быть в руке его двоюродного брата. Тоже характер?

Если читатель наберёт в поиске браузера строки – Варвара Самсонова Баранова, то обнаружит непонятное пристрастие пишущих к этой простой русской женщине из Ялуторовска: от презрения до восхищения, будто она тоже обидела всю Россию. Она была женой князя Евгения Петровича Оболенского, которому годилась в дочери. Но не в этом дело, а в том, что эта женщина обыкновенная крестьянка, прислуга господ. Имя её осталось в истории и всякий причастный к истории декабризма склоняет это имя на свой лад и своё разумение.

В этом посте я приведу факты из её биографии, полагая, что после этого читатель сам составит себе образ князя, который, кстати, после освобождения занимался освобождением крепостных крестьян в 1861 году. Милорадович, которого он ранил, сделал это намного раньше…

О Варваре Барановой известно, что она дочь крепостного крестьянина, вольноотпущенная, родилась в 1821 году. Почти поневоле выйдя замуж за князя, который был старше её на 25 лет, она родила ему 9 детей.

Очевидцы пишут, что это была некрасивая крестьянка, зарабатывающая на жизнь тем, что няньчила детей опальных господ. К некрасивому же Оболенскому 47-лет она не могла иметь никаких чувств. Но говорили, что князь хочет принести себя в жертву простому народу. Декабристы же полагали, что лучше бы он помог девушке материально. Но Оболенский и раньше не раз желавший жениться на крестьянках (были попытки), не отступал. Видимо, Баранова была его последней надеждой. Ради женитьбы на крестьянке он даже поссорился со своим другом Пущиным, с которым делил дом.

6 февраля 1846 года, в 25 лет, нянька Варвара Баранова стала Оболенской. С этой фамилией она прожила почти полвека. О её душевных страданиях от этого брака история умалчивает. Родила она княжескому роду 9 детей.

После амнистии 1856 года Оболенские уехали из Ялуторовска в Россию. Царь амнистировал их детей, но княжеское звание не вернули их отцу, не стала княгиней и мать их. О том, как князья Оболенские ждали невестку-простолюдинку можно только гадать. Но Варвара Самсоновна выглядела настолько достойно, что Пущин был извещен письмом о том, что в княжеском роде обворожены не только умом, но и наружностью невестки и полагают, что Евгений Петрович Оболенский совершенно счастлив.

Тем не менее, она до конца своих дней, вероятно, оставалось чужой среди князей, которыми были и её дети. Муж её умер в конце февраля 1865 года. Она прожила после него почти тридцать. Похоронила за это время всех своих детей. Умерла в 1894 году, прожив 73 года.

О князе, оставшемся без титула, написано множество исследовательских работ с разными подробностями, уточнениями и рассуждениями как о замечательном русском офицере, руководителе восстания. Отец его был тульским губернатором, мать – дочерью генерал-аншефа, у него были четыре брата и пять сестёр. Их воспитывали гувернеры и лучшие учителя, служили братья в лейб-гвардии, были блестящими офицерами, а сестры – светскими дамами.

Осужден был князь по первому разряду на вечную каторгу, которую, как известно, превращали в невечную, вплоть до полного освобождения. Во время восстания он был начальником штаба, ранил штыком генерала Милорадовича. Вот его путь: Петропавловская крепость – Иркутск – Усолье – Благодатка – Читинский острог – Петровский Завод – Итанца (Турунтаево) – Туринск - Ялуторовск – Калуга. Долгая дорога выпала на долю князя.

Он родился в Калуге и умер в Калуге. Принимал активное участие в подготовке документов во время крестьянской реформы 1861 года.

Любая поисковая система выдаст тысячи ссылок на материалы о нём. Каждая из них – замечательное и ценное исследование. Заминка возникает при упоминании о его жене. Но ведь это можно пропустить…Портрета её я не нашёл, хотя думал написать о её муже. Его портрет есть.

Брат Степана Никитича — Дмитрий Никитич Бегичев (1786–1855), также знакомый А.С. Грибоедова, с 1813 г., был женат на Александре Васильевне, урожденной Давыдовой. Общаясь в Москве с Бегичевыми, Грибоедов постоянно видится у них с родными братьями Александры Васильевны Бегичевой — Денисом Васильевичем и Львом Васильевичем Давыдовыми.
О поэте-партизане Д.В. Давыдове Грибоедов отзывается в письмах вполне определенно и доброжелательно как о «буйной и умной голове». Мнение о Л.В. Давыдове до нас не дошло. Правда, в письме к С.Н.Бегичеву от 10 июня 1824 г. из Петербурга Грибоедов, передавая свои путевые впечатления от дороги из Москвы в Петербург, между прочим, пишет: «На первой станции нашел я портрет Дениса В. Давыдова, на второй картинку: игрока Реньяра с подписью приличных стихов; какое сближение обстоятельств! Но будь уверен, что я не улыбнулся, а подумал о человеке, которого мы все любим. Прошу покорно Льву этого не показывать». Упоминание «Игрока» Ж.-Ф. Реньяра, комедии о страстном картежнике, который не может жить без привычной обстановки игорного дома, клянет свет и не ездит в общество, возможно, содержит намек на подобную страсть Льва Васильевича Давыдова (1792 – 1848). Предположение это ни на чем более не основано. Но если оно справедливо, можно предположить, что в письме Кашкина к Оболенскому от 30 декабря 1824 г. идет речь об этом Давыдове, а причина смерти Евгения Боборыкина, возможно, кроется в крупном карточном проигрыше. Во всяком случае, отождествлять «отвратительного Давыдова» из приведенного письма с декабристом, председателем Каменской управы Южного общества Василием Львовичем Давыдовым (1792—1855) у нас нет никаких оснований, тем более что, по словам самого В.Л. Давыдова, с Грибоедовым виделся он только раз «в Москве на большом обеде, где кроме литературы, ни о чем не говорили» (прим. 130).
«Уверенность А. Покровского, что в письме С.Н. Кашкина к Е.П. Оболенскому говорится об Александре Сергеевиче Грибоедове, обоснована (прим. 131). Грибоедов, с 1822 г. секретарь по дипломатической части при А.П. Ермолове в Тифлисе, был знаком с Евгением Лукьяновичем Боборыкиным, который, выйдя поручиком из Института инженеров путей сообщения в 1820 г., служил на Кавказе инженером 3-го класса во 2-м отделении 4-го округа Главного управления путей сообщения. Евгений Боборыкин хорошо продвигался по службе и в 1824 г. был уже капитаном и инженером 2-го класса. Именно он, а не его однофамилец Дмитрий Александрович Боборыкин (ум. 3 сентября 1820), был замешан в историю, которая в феврале 1822 г. чуть не привела к дуэли между Грибоедовым и Н.Н. Муравьевым (прим. 132). В Списке генералитета, штаб- и обер-офицеров корпуса инженеров путей сообщения по данным на 14 декабря 1825 г. Е.Л. Боборыкин уже не значится.
Почему Н.Л. Боборыкин считает обязанностью Александра Сергеевича Грибоедова проникнуть в тайну смерти своего брата, мы не знаем (прим. 133). Сам же факт передачи такого поручения через Е.П. Оболенского не должен нас удивлять: ко времени написания письма А.С. Грибоедов и Е.П. Оболенский были знакомы (прим. 134), о чем, наверное, уже знали в Москве из писем Оболенского.
Трудно сказать, о каком «деле» какого Сергея говорится в постскриптуме письма Кашкина к Оболенскому от 30 декабря 1824 г. На вопрос Следственного комитета о Н.Л.Боборыкине 27 декабря 1825 г. Е.П. Оболенский отвечал, что обращался к Боборыкину с письмом, «в коем ... просил его выправиться в каком полку Литовского корпуса служит родственник мой, выпущенный за шалость из пажей в солдаты кн. Оболенский» (прим. 135). Если о судьбе этого родственника идет речь в постскриптуме, тогда это, возможно, кн. Сергей Сергеевич Оболенский (р. 1800) —брат в пятом колене кн. Е.П. Оболенского — впоследствии еще несколько раз разжалованный и, наконец, в 1830 г. вовсе «лишенный дворянского и княжеского достоинства и воинского звания» и сосланный в Сибирь на поселение за причинение раны в бок уряднику и «упорное сокрытие получения... письма от государственного преступника Кюхельбекера для отдачи оного статскому советнику Грибоедову» (прим. 136). Каким образом Е.Е. Боборыкина могла помочь С.С. Оболенскому — остается неясным. Более правдоподобно, что в письме упомянут родной брат Евгения Оболенского —Сергей, у которого уже тогда были неприятности в Пажеском корпусе, и Боборыкина —женщина со связями, подолгу живавшая в Петербурге (прим. 137) — бралась помочь уладить его очередное «дело».

Примечания

124. Сабанеева. С. 149.

125. Пиксанов Н. К. Дворянская реакция на декабризм ⁄⁄ Звенья. Т. II. М.–Л., 1933. С. 154, 702.

126. Восстание декабристов. Материалы. Т. I. М.–Л., 1925. С. 227.

127. Там же. С. 513.

128. Там же.

129. Из вопроса 8, заданного Оболенскому 27 декабря 1825 г. на следствии по делу декабристов, ясно, что в распоряжении властей были и другие письма Кашкина. Следствие интересовало, кто такой «Н.Л., который, как пишет Кашкин, воротился к нам с прекрасным просвещением и чувствами; Боборыкин, называющий вас братом». На что Е.П. Оболенский отвечал: «Н.Л., о котором пишет Кашкин, есть вероятно Николай Лукьянович Боборыкин, двоюродный мне брат по матери, который служит в Варшаве капитаном в гвардейской артиллерии. Так как он в одинаковом родстве как со мною, так и с Кашкиным — и ни он, ни я никогда его не видали с ребяческих лет, то при первой встрече с ним в Москве Кашкин вероятно описывал мне впечатление, которое он на него сделал». — Материалы по истории восстания декабристов. Т. I. М.-Л., 1925. С. 229, 233–234.
Следствие обратило внимание, что Евгений Оболенский и Сергей Кашкин находятся «в самом тесном сношении», но не смогло или не захотело оценить силу братства двух кузенов. В деле Оболенского нет и намека на дуэль, в которой Оболенский заменил Кашкина и убил «некоего Свиньина». Убийство, совершенное на дуэли, тяжким бременем легло на плечи Оболенского и, по мнению родных, во многом предопределило его дальнейшую судьбу. — Сабанеева. С. 105; Лотман Ю.М. Роман А.С. Пушкина «Евгений Онегин». Комментарий. Л., 1980. С. 95.
Представляется, случай с дуэлью следует отнести к февралю 1820 г., когда братья вместе служили в л.-гв. Павловском полку. Е.П. Оболенский перевелся в этот полк 10 октября 1817 г., С.Н. Кашкин — 20 сентября 1819 г. Жертвой поединка стал, по нашему мнению, прапорщик того же полка Петр Петрович Свиньин, поступивший в полк 13 апреля 1819 г. и исключенный из списков полка умершим 8 февраля 1820 г. Одним из секундантов был, очевидно, Константин Оболенский (1798—1861) — в то время сослуживец родного и двоюродного братьев, также привлекавшийся к следствию по делу декабристов (его наказание ограничилось переводом в полки Финляндского корпуса). После дуэли Евгений Оболенский оставался в полку еще 4 года, а Кашкин 24 сентября 1820 г. уволился «от службы» с казенной формулировкой «по домашним обстоятельствам» и чином поручика. — Список гг. генералов, штаб и обер-офицеров Павловского полка с 21-го ноября 1796 г. по 31-го августа 1875 г. С. 41, 44, 45 / История Лейб-гвардии Павловского полка. 1726–1875. СПб., 1875.
Еще два штриха хорошо иллюстрируют характер отношения Оболенского к Кашкину.
Получив письмо Кашкина от 30 декабря 1824 г. о болезни матери и других семейных горестях, Оболенский 4 января 1825 г. берет отпуск на 28 дней и выезжает в Москву. Очевидно, 30 января 1825 г. в день смерти Анны Гавриловны Кашкиной он находится рядом с другом и братом, разделяя горе Сергея Кашкина, потерявшего мать. На следствии Евгений Оболенский всячески выгораживал брата. Так, 27 декабря 1825 г., давая «собственноручные ответы» на «вопросные пункты», он писал: «Сергей Кашкин двоюродный мне брат, и до разрушения перваго общества в 1819-м или 1820-м году находился в Обществе; — но с того времени он вышел из Службы; и разныя печальныя домашния обстоятельства совершенно удалили его от мыслей касательно общества: — С того же времени мы с ним виделись всегда на короткое время, и потому я не знаю возобновил ли он прежния связи». — Материалы по истории восстания декабристов. Т. I. М.–Л., 1925. С. 223, 233.

130. Следственное дело А.С. Грибоедова ⁄⁄ А.С. Грибоедов в воспоминаниях современников. М., 1980. С. 279.

131. М.В. Нечкина также считает, что в письме С.Н. Кашкина говорится о А.С. Грибоедове. Нечкина никак не интерпретирует содержание письма, отмечая только: «Все письмо и тоном своим, и содержанием, и упоминанием имени Грибоедова, и свидетельством о большой близости к нему декабристов не могло, казалось бы, не заинтересовать следствие. Однако никаких вопросов в связи с ним задано не было, — С.Кашкина даже не спросили, давно ли он знаком с Грибоедовым и что ему известно». В примечании к этому тексту автор монографии, правда, писала: «Заметим, что названный в письме С.Кашкина Боборыкин служил на Кавказе и упомянут в «Записках» Н.Н. Муравьева-Карского. — Нечкина М.В. Грибоедов и декабристы. М., 1977. С. 583, 701 (прим. 662).

132. Мсц. 1821. Ч. 1. С. 906; 1822. Ч. 1. С. 720; 1823. Ч. 1. С. 742; 1824. Ч. 1. С. 774; 1825. Ч. 1. С. 766; Муравьев-Карский Н.Н. Из «Записок» // А.С. Грибоедов в воспоминаниях современников. М., 1980. С. 48–50.

133. В этой версии Н.Л. Боборыкин мог придавать значение тому, что среди близких знакомых А.С. Грибоедова были два крупных карточных игрока — композитор А.А. Алябьев и его зять камер-юнкер Н.А. Шатилов, которые позже за участие в убийстве московскими игроками помещика Времева (21 февраля 1825 г.) были высланы на жительство в сибирские города с лишением всех прав состояния. По этому делу проходил и по суду оправданный отставной майор Николай Яковлевич Давыдов, которого также мог знать Грибоедов. Возможно, что этого Давыдова имел в виду Кашкин в письме Оболенскому. — Опись дел архива Государственного совета. Т. 1. Дела Государственного совета с 1810 года по 1829 год. СПб., 1908. С. 625.

134. Знакомство это произошло летом или осенью 1824 г. по приезде Грибоедова в Петербург. На первом допросе по делу декабристов 11 февраля 1826 г. Грибоедов показал: «По возвращению моему из Персии в Петербург в 1825 году я познакомился по средством литературы с Бестужевым, Рылеевым и Абаленским». — Следственное дело А.С.Грибоедова ⁄⁄ А.С. Грибоедов в воспоминаниях современников. М., 1980. С. 272–273.
Грибоедов сознательно сокращает период своего общения с декабристами: еще 5 июля 1824 г. А.А.Бестужев-Марлинский записал в своем дневнике: «Вечером познакомился у Муханова с Грибоедовым». — Цит. по кн. В.П. Мещерякова «А.С. Грибоедов. Литературное окружение и восприятие». Л., 1983. С. 151 прим. 13 (со ссылкой на кн.: Памяти декабристов, Л., 1926. Т. I. С. 67).

135. Материалы по истории восстания декабристов. Т. I. М.–Л., 1925. С. 234.

136. Государственные преступления в России в XIX веке. Т. I. Штутгарт, 1903. С. 169; Власьев. Т. I. Ч. 2. С. 310 (№ 147).

137. В Адресной книге Санкт-Петербурга на 1823 год среди «неслужащих» находим: «Боборыкина, Авдотья Евгенев. [так!] Тайн. Сов. 4 Адм. <часть> № 11». — Аллер С. Указатель жилищ и зданий в Санкт-Петербурге, или Адресная книга на 1823 г. СПб., 1822. С. 416.

Могила Е.П. Оболенского в Калуге на Пятницком кладбище.