30

Н.В. Зейфман. Неизданные письма к И.И. Пущину (А.П. Барятинский, А.Ф. Фролов, Д.А. Щепин-Ростовский, А.П. и М.К. Юшневские) //Записки отдела рукописей Государственной библиотеки СССР им. В.И. Ленина. Выпуск 43. Москва, 1982.

[Алексей Петрович – Ивану Ивановичу Пущину]

Малая Разводная, 10-го января 1842

К отъезду Евгения Петровича [Оболенского] жена написала вам целую тетрадь, почтенный Иван Иванович. Посещая чаще меня наши колонии, она знает все подробности, могущие вас интересовать. А я - домосед и по призванию и по необходимости - остаюсь дома, испытав неоднократно, что нельзя полагаться на людей. И потому мы с Арт[амоном] Зах[аровичем] положили между собою никогда всем не отлучаться.

Итак, я должен привыкнуть к мысли, что в этой жизни никогда вас не увижу. Обстоятельства так расположились, что мы принуждены навсегда отказаться от надежды подвинуться к Европе. Впрочем, каждый из поселенных здесь, в соразмерности своих способов, употребил столько на свое водворение, что необходимо сделался attache a la glebe* (* Прикрепленным к земле, крепостным (фр.). Вам известно, что мы домогались разрешения жить в самом Иркутске, чтобы избежать постройки и с тем вместе, чтобы иметь возможность предпринять что-либо к улучшению нашего содержания. Одно, что казалось нам возможным, это - воспитание детей. Сделано уже было и начало, когда мы жили на предместье за Ушаковкой, но все рушилось во время взятия Лунина. Жительство в городе нам решительно отказано, и мы принуждены были переселиться немедленно сюда. Продолжать начатое можно бы и здесь; но опыт показал, что это предприятие могло бы быть выгодным тогда только, когда бы можно было сделать его в большом виде. Здешние же граждане и чиновники не довольно ценят выгоды образования. У нас была одна девочка, получившая некоторые начала у покойного Ордынского 66. Она жила у нас, как в пансионе: стало быть надлежало не только учить, но заниматься нравственным образованием. На это нужно было столько времени и трудов, что мы с женою не имели возможности никуда отлучаться, и все это для одной только воспитанницы. А так как таковых в виду более не имеется, то мы принуждены отказаться от этого предприятия. Понятовский в прошлом году получил и доставил нам дохода 3800 руб. с уведомлением, что хотя и являлись покупщики имению, но цену давали невыгодную. Разумеется, мы не перестаем повторять ему, чтобы непременно продал, и в марте ожидаем известия о последствии киевских контрактов. Посредством некоторых лишений, конечно, можно, хотя очень бедно, жить означенным доходом; но уже отделить нельзя ничего не только на уплату долгов, но даже на гардероб наш. Впрочем, провидение неистощимо в своих чудесах. 11 лет прожили мы здесь почти без всяких собственных способов; и все-таки живем, и еще имеем дом, который, в соразмерности с числом живущих в нем, обширнее и удобнее: помещения прочих женатых наших товарищей. Здоровье мое постоянно хорошо, зато жена редкий день чем-нибудь не страждет. Занятия мои те же, кроме музыки, которую начинаю покидать. Она требует спокойных мыслей и беззаботности. Чтения у нас мало. С тех пор как Ник[ита] Мих[айлович Муравьев] пустился в агрономию, он не выписывает книг. А прочие не получали даже ни газет, ни журналов, кроме мос[ковских] газ[ет] и берлинских, но и эти доходят ко мне медленно и неисправно. В городе я бываю очень редко, несмотря на дозволение. Бывая у других, надобно и самому принимать, а это заведет далеко. При том же как бы нас там ни принимали, а все-таки мы находимся в каком-то ложном отношении и к властям и к жителям. Не хочу этим осуждать некоторых из наших господ, которые поступают иначе: у всякого свой образ воззрения. Евг[ений] Петр[ович Оболенский] расскажет вам, как иные находят удовольствие маскироваться и выплясывать у горожан, и вы скажете, какой же способ.

Мало ли что есть вам пересказать, но жена, полагаю, многое написала, а остальное доскажет Евг[ений] Пет[рович]. Итак, я должен сказать вам прости с горестным убеждением, что никогда вас не увижу. Буду утешать себя упованием на неизменное сохранение вашей дружбы

всею душою ваш А. Юшневский.

ПРИМЕЧАНИЯ

66 Ордынский - не удалось установить. Это не ссыльные поляки Феликс или Карл Ордынские, поскольку первый был переведен в 1836 г. в Отдельный Кавказский кор пус, а второй был жив еще в 1856 г. (сведения о них любезно сообщены нам Н. К. Орловой. - Н. 3.)

32

Н.В. Зейфман. Неизданные письма к И.И. Пущину (А.П. Барятинский, А.Ф. Фролов, Д.А. Щепин-Ростовский, А.П. и М.К. Юшневские) //Записки отдела рукописей Государственной библиотеки СССР им. В.И. Ленина. Выпуск 43. Москва, 1982.

[Мария Казимировна – Ивану Ивановичу Пущину]

10-го мая 1843. Малая Разводная

Давно я к вам не писала, добрый наш Иван Иванович, и теперешним моим письмом будете вы огорчены. Если бы от меня зависело, все бы только говорила вам приятные вещи, но когда у самой тяжело на сердце и надо сказать какую-нибудь печальную неожиданность, то, право, жалеешь, что умеешь писать!

Наш добрый Никита Михайлович переселился на вечный покой, так неожиданно и так скоро, что мы не можем прийти в себя. Была я у Марьи Никол[аевны] 24-го апреля, пришли к ней вечером за большим креслом и сказали, что у Ник[иты] Мих[айловича] сделались колики, он простудился, это было в субботу; воскресенье я возвратилась домой, но ничего не могла узнать о здоровье Н[икиты] Мих[айловича], потому что никого у них не принимали и даже люди не говорили, что у них делается (маленький Китушка был очень болен). В среду утром в 7-[м] часу входит к нам Ар[тамон] 3[ахарович] и показал записку Ал[ександра] Мих[айловича]: "Arrivez, Artamon, mon frere est tres rnal" .[Приезжай, Артамон, брат очень плох {фр.)]. Но покуда посланный доехал, Ник[ита] Мих[айлович] скончался - он умер утром в исходе пятого - т. е. 28-го апреля. Пред кончиной, в 12-м часу ночи, исповедовался и приобщился Cвятых Тайн, все время стоял на коленях и молился в землю. Антонов огонь, как сказывают, так скоро действовал, что спасти его уже не было возможно. Сильное воспаление в кишках и желудке - а началось простым колотьем- 30-го апреля проводили мы его тело и предали земле - схоронен он у самой церкви в Урике. Из наших дам была я только одна, Мар[ья] Ник[олаевна] имела свой нервический припадок, ее не пустили, Кат[ерина] Ив[ановна] не выходит из своей спальни, во ожидании разрешения67. Мужчины были Ар[тамон] 3[ахаровнч], мой муж, Панов, С[ергей] Григ[орьевич], Сутгоф, Вад[ковский]. Алекс[андр] Вик[торович] страдал нарывом в ухе, а Ос[ип] Вик[торович] оставался при М. Н. Еще был Мух[анов], который располагал всем при этой печальной церемонии. Нонушка, вероятно, мало плакала потому, что была поражена неожиданностью и, как мне показалось, не понимала важности этой потери. Алек[сандр] Мих[айлович] очень плакал - и все тоже, Арт[амон] 3[ахаровнч] ужасно плакал. Было здесь еще два лица посторонних добрых людей и умеющих ценить покойного Н[икиту] Мих[айловича]. Да будет ему Царствие небесное и вечный покой.

Маленький Никитушка скончался того же дня, когда похоронили его дядю. Он был болен 21 день - в голове у него была вода, и очень страдал ребенок.

Я уже не была у них, когда хоронили Никитушку, - даже не заходила к ним после похорон Н[икиты] М[ихайловича]. Пообедав у М[арьи] Н[иколаевны], уехали домой, с нами и Панов, Ар[тамон] 3[ахарович] прежде нас был дома.

Жаль, что никто при жизни не видел Ник[иту] Михайловича]. Когда разбудили С[ергея] Григ[орьевича] и Мух[анова], они не застали уже живым. Тоже Вад[ковский] и Ар[тамон] 3[ахарович] получили записки, когда уже покойник лежал на столе. Подробности знаем только от Сенюшки - человека, который был при нем. За час даже до кончины Ник[иты] Мих[айловича] никто не знал, что он опасно болен. Кроме Ферд[инанда] Богд[ановича] никого из докторов не было. Не умею объяснить вам ни начала, ни конца болезни. Видно было, что покойник очень страдал, у него не только было лицо совершенно черное, но даже руки - и все кровь шла носом и кусками кровь отделялась у него ртом пред кончиной. Бедный Ник[ита] Мих[айлович]. Кате[рина] Ив[ановна], Сашинька, Лиза, узнав о смерти Н[икиты] Мих[айловича], очень плакали, а Зина целый день просидела на диване в уголку, не играла куклами и не говорила ни слова. С[ергей] П[етрович] думал, что в субботу хоронят, потому не был - и так огорчился, что не дали ему знать, что по случаю разлагательства покойника схоронили его раньше.

Сказывают, Нонушка с нетерпением ждет, чтобы ее увезли к бабушке и сестрицам. Просили уже отсюда, чтобы там родные выхлопотали позволение на ее отправление к бабиньке. Вероятно, все это раньше зимы свершиться не может. Дай Бог ей уехать к доброй старушке, только бы господь продлил дни ее и перенесла бы она ужасный этот удар для нее. Бедная Катерина Федоровна[Муравьева] , без слез нельзя вспомнить об ней.

Сказывают, что писал Вас[илий] Львович [Давыдов], будто и Антон Петрович Ар[бузов] умер, жил тихо, скромно, но убило его равнодушие его брата, который совсем его бросил и довел его до крайней бедности68. Будущую почту, добрый наш Иван Иванович, получит Ев[гений] Петрович] приятное от меня письмо и поделится с вами, радуясь за Кат[ерину] Ив[ановну]. Бог милостив - надеюсь, что напишу вам хорошие вести об ней. Сегодня я должна была ехать к ней на целую неделю, но всю ночь страдала сильною головною болью, и утром дождь пошел - я отложила до послезавтрого мой отъезд. Пробуду у нее подольше, чтобы поберечь Кат[ерину] Ив[ановну] и позаняться маленькими моими друзьями - иначе они соскучают и маминьке не дадут покоя. От Кат[ерины] Ив[ановны] напишу вам письмо общее с Ев[гением] Пет[ровичем]. Конверты хотя я не получила еще, но получу, будучи у Кат[ерины] Ив[ановны], много и усердно благодарю вас за них, у меня давно уже нет ваших конвертов. Теперь опять стану вам по одному чаще пересылать. Скажите Ев[гению] П[етровичу] дружеский наш привет. Расписочки и третье письмецо хранятся у меня, полученные от Дмитрия Прокофьевича, прикажет ли он переслать их к себе - или предать их истреблению, как уже ни на что не нужные листки. Ящик свой верно скоро получит от г-на тобольского губернатора. Его увез Ганюшка.

Прощайте, добрейший уважаемый Иван Иванович. Дай Бог, чтобы я никогда не писала вам отсюда таких печальных происшествий и чтобы у нас нее были здоровыми, также и у вас чтобы все было благополучно.

Муж мой сам напишет, его дома нету - хлопочет, сколько сил, как бы только помочь своему недостатку, слава Богу, успевает - и здоровье его до сих пор не изменяется, да укрепит господь его и на будущее время. Забыла сказать вам, что по просьбе Веры Алексеевны разрешено Ар[тамону] Зах[аровичу] ездить по всей губернии Иркутской для его промыслов . Мы все порадовались за него - ас этим вместе, думаем, что и другим будет свободнее выпросить и для себя, кому надо будет, такое позволение для промыслов. Прощайте. Всем нашим добрым товарищам пожатие руки.

М. Юшневская.

Нонушку разбудили - отец благословил ее после своего причастия.

ПРИМЕЧАНИЯ

67 13 мая 1843 г. у Трубецких родился сын Иван (ум. 1874).

68 Декабрист А. П. Арбузов (1790 - янв. 1843), с 1839 г. на поселении в с. Назаровском Ачинского о. Енисейской губ. Его брат Егор Петрович Арбузов, к которому перешло имение декабриста, не писал и не помогал ему. В дневникех Вл. Философа содержится следующий рассказ о смерти Арбузова ( со сл Киреева) «В мороз в 30 градусов, он, больной, отправился ловить рыбу, стал прочищать старую прорубь, но слабые силы изменили ему, он упал прямо в воду, выкарабкался, но не пошел домой, продолжал ловить рыбу, закинул бродец и, к счастью, поймал нужное количество для расплаты с хозяйкой. Придя домой, он прехладнокровно заплатил ей свой долг и сказал, что больше ни в рыбе, ни в чем нуждаться не будет. Она подумала, что он намекает на то, что к нему присланы деньги и пошла было за ним ухаживать. Он лежал уже мертвый на постели. Так, на 48 году жизни, погиб этот человек (умный, любезный и основательных сведений) в глуши и забвении, и подвиг его —разве эта рыбная ловля не подвиг? — разносится только в отдаленном околодке Сибири» (17 июня 43 г.).

34

"Письма декабриста Алексея Петровича Юшневского и его жены Марии Казимировны из Сибири", публ. В. П. Голубовского, Киев, 1908 г.

[Мария Казимировна - Семену Петровичу.]

26 Сентября 1843. Малая Разводная

Добрый друг и брат Семен Петрович.

<…> У нас на днях спустили пароход, - большое событие в нашей Сибири. До сих пор по Байкалу плавали грязные суда, большею частью, с омулями (наши сибирские сельди и главный рыбный промысел). Перевозят и чаи и разный товар на особых судах, но все это очень некрасивые, плоскодонные суда, без всяких выгод для пассажиров, так что многие предпочитали большую лодку и скорее переплывали Байкал. Когда приехала я к твоему брату, 6 суток качало меня на Байкале. Другой раз переехала счастливо, когда все мы приехали сюда на поселение. В третий раз проехали по льду моря в конце Марта, едучи на горячие воды. В Августе опять в четвертый раз переплыла море счастливо в одни сутки. Невозможно довольно налюбоваться горами, окружающими Байкал. Прелестные места есть. Гольцы в виду. Покрыты снегом верхи этих гор. Чудесный вид, особливо, когда солнцем осветит всю эту группу гор. Иные имеют совершенную форму сахарной головы. Несколько недель тому назад ездила я по хозяйственным делам за 80 верст от нас к Байкалу по другую сторону - называемая кругоморская дорога. Ты себе не можешь вообразить узкой скалистой дороги, исковерканной рытвинами. Крутизны гор, лес - тайга непроходимая, необыкновенной высоты сосны, кедры, темнота, чаща такая, что три шага сделать нельзя. Все покрыто мохом, очень красивым. Как подушки меховые лежат по лесу. И разный цвет на этих подушках, большею частью, розовый, голубой и желтый. По дороге малины множество, огромные кусты. В этом году все замерзло: не было ни ягодки. Зато видела я первый раз в жизни, как растет морошка, и ягоды кушала свежие. Не нашла много вкуса в ней. Черная смородина несравненно лучше. Но что за удовольствие было для меня видеть рыбаков, ловко разбрасывающих свои сети по морю, управление лодками с таким искусством. Прелесть… сколько рыбы в один раз вытаскивают. Какая вкусная рыба - чудо что такое. Нельзя иметь понятия, какое объедение жареные свежие омули.

Только могут наслаждаться этим удовольствием те, которые живут на этих берегах. Я смотрела несколько часов, как при лунном свете ловили рыбу. Трудно описать тебе, другой мой, какой это был вид чудесный. В Культуке, где я была, узкое место моря; с обеих сторон горы покрыты лесом, и посредине моря полоса светлая отражалась от луны. Чудесный вид. Тут я вспомнила Софиевку, и так сделалось грустно, тяжело на сердце, что я поскорей уселась в тарандас (sіс) и ночью же уехала оттуда. Хорошо, что успела купить себе соленой рыбы и все, что мне было нужно. - У меня теперь садят кусты смородины, по скату горы к реке. Ты уже знаешь, что дом наш стоит на высоте, на берегу Ангары. Ограда нашего дома внизу. От реки место осталось для дороги. Посредине ограды сделаны небольшие ворота и выход на Ангару. Жаль, что не умею снимать видов. Я бы тебе послала рисунок, и ты бы любовался местоположением. У нас и зимою, и летом, народ мимо самого дома проходит. Зимой по льду почтовая дорога, а летом суда, лодки, поминутно плоты; теперь на кораблях целые скирды сена плывут. Право же, это очень мило! А на рисунке каждая вещь лучше еще кажется. Все, что тебе сказала в моем письме, написано с мыслию, чтобы ты видел, что и у нас есть свои прелести Сибирские, есть места хорошие, даже нравятся самые дикие места, которых не найдешь нигде. Вообрази: когда я ехала в Культук, нарочно замечала, не попадется ли птица какая-нибудь. Такая тишина, что ничего живого не найдешь, ни даже жучка, ни червячка, ну ничего - одним словом - кроме множества мошки и больших комаров. Никто, даже проезжающий, не попадался. Сказывали жители Культука, что медведей много бывает и то далее в лесах. Жаль, что не по силам было на Хамар-Дабан взобраться - можно только верхом и то очень страшно. Есть узенькая дорога, и та засыпана каменьями. Много бы тебе еще могла говорить о наших горах и диких местах, да всего не перескажешь и надоесть можно <…>

Твой друг М. Юшневская.

36

Письма политических ссыльных в Восточной Сибири, Иркутск, Восточно-Сибирское книжное издательство, 1978, С. 97-98

[Мария Казимировна - графу А. Ф. Орлову]

2 октября 1844 г. Малая Разводная

Граф Александр Федорович!

Г. генерал-губернатор Восточной Сибири объявил мне, что ваше сиятельство признать изволили невозможным удовлетворить просьбе моей о дозволении возвратиться в Россию, потому что доселе еще не было примера возвращения из Сибири жен преступников, сужденных Верховным уголовным судом, так и по той причине, что женам их, в том числе и мне, еще при отправлении из России было объявлено, что нам дозволяется ехать в Сибирь с тем именно условием, что мы подвергнемся всем ограничениям мужей своих и должны оставаться в Сибири на всю жизнь...

Вскоре после смерти моего мужа г. генерал-губернатор Восточной Сибири сделал распоряжение о признании меня во всех прежних моих правах и, вследствие отношения графа Бенкендорфа, потребовал от меня сведения: в каком именно месте, по возвращении в Россию, желаю жить...

Вопрос, сделанный мне по предложению г. шефа жандармов, Вашего предместника, подавал мне надежду на скорое возвращение в Россию, но вместо того мне через земскую полицию не как вдове, которой права восстановлены, но как вдове государственного преступника, объявлено противное.

Быв уверена в чувствах высокой справедливости вашего сиятельства, я убеждаюсь, что полное изложение обстоятельств побудит Вас отменить решение, отнимающее у меня права, оставленные мне волею государя императора и приговаривающее уже меня лично к наказанию, ничем мною не заслуженному.

Исполняя священный долг жены, я разделяла участь моего мужа до последней минуты его жизни, приняв с покорностью все особенные условия, поставленные правительством. В России я имею дочь и восьмидесятилетнюю мать и всеподданнейше прошу государя императора дозволить мне возвратиться в Россию для исполнения остающихся на мне священных обязанностей матери и дочери.

С глубочайшим почтением имею честь быть вашего сиятельства покорная слуга

Марья Юшневская

[ЦГАОР, ф. 109, 1 эксп., оп. 5, д. 61, ч. 38, л. 81-81 об. Подлинник. Рукопись.]