КАЛИФОРНИЙСКОЕ РАНЧО ХЛЕБНИКОВА

В 1833 году на побережье Северной Калифорнии рядом с фортом Росс возникла ферма, снабжавшая до 1841 года Русскую Америку продовольствием. Она известна как ранчо Хлебникова. Прямого отношения к чиновнику Российско-американской компании /РАК/, правителю Новоархангельской конторы Кириллу Хлебникову эта ферма не имела. Почти за год до её возникновения он навсегда покинул эти края и поселился в Санкт-Петербурге. Управляющим на ранчо был Василий Хлебников.
В истории Русской Америки упоминаются как минимум четверо Хлебниковых. Двух из них нельзя назвать однофамильцами. Кирилл и Василий - уроженцы Кунгура, родственники. В биографическом словаре по русско-американским персоналиям Василий Хлебников назван кунгурским мещанином, приказчиком РАК в Русской Америке в 1830-х годах, племянником правителя Новоархангельской конторы, управляющим ранчо /1/.
По всей видимости, это Василий Алексеевич, сын старшего брата знаменитого кунгуряка-путешественника. Дети среднего брата Кирилла Хлебникова Ивана к тому времени были малы для такой должности. Присутствие еще одного кунгуряка на американской землей не было случайным. Без сомнения, Кирилл Тимофеевич протежировал родственнику. Была и более веская причина. Как дядя с берегов Камчатки попал в Америку отрабатывать долги, так и племянника судьба забросила на этот континент по сходным обстоятельствам. За его отцом Алексеем Тимофеевичем числился крупный долг, перешедший после его смерти к сыну. Вернуть деньги можно было наиболее быстрым способом, который предлагала Русская Америка. Там шальные деньги текли в руки. Кирилл Хлебников сполна за 16 лет американской жизни отработал долг, перекрыв в несколько раз назначенный компанией срок службы. Племянник оказался не столь расторопным. Во втором пункте завещания  дядя отписал: "Покойного брата Алексея Тимофеевича сыну и дочери по тысяче, всего две тысячи рублей, и заплатить считающийся за ним долг по московской компанейской конторе около тысячи рублей" /2/.
Русские построили форт Росс в 1812 году. В течение 29 лет, до продажи его мексиканцу швейцарского происхождения в счет поставки пшеницы, форт считался нашим 15-м поселением в Русской Америки,  самой южной точкой российской экспансии и поистине теплым местечком по сравнению с нашей же Аляской. Там первопроходцы жили на островах обособленно, в суровых климатических условиях. Урожай на каменистой почве и в ледяной сырости не вызревал.
Только ли лучшей доли искал для племянника Кирилл Тимофеевич? Его деятельность как наиболее предприимчивого чиновника РАК показывает, что форт Росс был главным делом его жизни. Через эти южные ворота в Русскую Америку шло продовольствие. Хлебников десять раз посетил форт Росс, всегда - в осенние месяцы, чаще всего - в ноябре, после сбора урожая /3/. Познание тихоокеанских владений тоже имело место. В 1829 году в столичном журнале Хлебников издал "Записки о Калифорнии". Он составил словарь индейских наречий Калифорнии. Но хозяйственные заботы были всё же важнее /4/.
Летописец Русской Америки следил за хозяйственной деятельностью форта и отмечал в ежегодных отчетах о поступлениях в его сельскохозяйственные закрома. «Здесь хорошо разведены все огородные овощи и рассажена часть фруктовых деревьев, - сообщал Хлебников. – Опыты, произведенные над хлебопашеством, не имели хороших успехов» /5/. Но урожаи, по его оценке, были. В 1819 году собрано пшеницы 92 пуда, ячменя – 64 пуда и 22 фунта, в 1820 соответственно – 173 пуда 20 фунтов и 11 пудов 20 фунтов /6/. Летописца Русской Америки заботило, что в форте Росс нужны мешки под зерно, «для переноса вымолоченного с полей в кладовые, амбары» /7/.
Говоря о самообеспечении форта, К. Хлебников указывал, что «в смете о припасах не назначается для потребления по сему отделу масла, муки и солонины, потому что оные получаются из собственных произведений» /8/. «Соль, горох, кокорузу, монтеку /сливочное масло – С.Останин/ для употребления при крепости русским и алеутам выменивают в соседственном порте С. Франциско» /9/, - добавлял он.
Летописец подчеркивал, что «при заселении Росс разведен разный скот, которого к 1 генваря 1821 г. состояло в наличии: Рогатого разного возраста 134 Овец 670 Свиней 150 Лошадей 20» /10/. Касаясь заготовки солонины, К. Хлебников отмечал, что «из количества 600 пудов предложено заготовлять в Россе до 300 пудов и в порте С. Франциско – до 300 пудов» /11/. Форт снабжал другие «конторы» Русской Америки маслом: «Из потребного в год количества до 200 пудов предположено выписывать из Охотска до 100 пудов; получать из Росса до 80 пудов» /12/.  Как видим, до создания ранчо Хлебникова форт Росс пользовался собственной животноводческой базой и пахотными  площадями. Эта сельскохозяйственная инфраструктура из-за соображений безопасности находились в черте или вблизи крепости. По данным историков, «в течение восьми лет с 1826 по 1833 гг. в калифорнийской конторе вырастили 40 706 пуд. зерна, но в столицу колоний привезли только 6646 пуд. или лишь 60 % от ежегодных потребностей Ново-Архангельска» /13/. В целом наше сельское хозяйство на Аляске и в Калифорнии не смогло удовлетворить потребности колоний в продовольствии.
Доверить главное дело жизни было не в компетенции К. Хлебникова. Приказчика-племянника опередил другой, более хваткий приказчик из Новоархангельской конторы Петр Костромитинов. Он правил крепостью Росс в 1830-1836 годах и в какой-то мере с Василием был на равных: владел крупнейшим из трех русских ранчо, вдали от форта, на южном берегу речки Славянка. Третье располагалось в глубине материка, дальше всех от крепости. В 1836 году его в пяти милях к северу от залива Румянцева /ныне – залив Бодега/ основал наиболее компетентный  в сельском хозяйстве и удачливый из российских ранчеро, камчатский креол, агроном по образованию Егор Черных. Он, воспитанник Московской земледельческой школы, по оценке биографов, «пытался развивать фермерское хозяйство и за успехи в агрономии был награжден серебряной медалью Императорского московского общества сельского хозяйства в 1839» /году/ /14/.
Что смог, Кирилл Хлебников сделал. Его племяннику доверили ближайшее к крепости ранчо, то есть по существу готовые животноводческие строения и пахотные площади. Но не в собственность, а в управление. Два других ранчо, в отличие от хлебниковского, были собственностью чиновников РАК.
Историки напускали тумана, утверждая, что «ранчо Хлебникова находилось в нескольких километрах к востоку от залива Бодега» /15/. Гораздо важнее то, что ранчо по версии одной из топографических карт почти вплотную примыкало к крепости «со стороны моря» и значилось после продажи форта по «Зарисовке 1843 года» как «развалины алеутской слободки» /16/. Его месторасположение подтверждают «Ситуационный план крепости Росс» /17/, акварель 1839 года натуралиста и этнографа Ильи Вознесенского «Вид Росса» /18/ и литография 1835 года с работы неизвестного художника «Селение Росс в Северной Калифорнии» /19/.  Эти графические документы также подтверждают нашу версию об использовании под понятием «Ранчо Хлебникова» прежней сельскохозяйственной инфраструктуры форта.
Сохранилось описание этого ранчо: "Ближайшее к селению Росс было ранчо Хлебникова размером около 70 акров /свыше 28 га – С. Останин/. На территории ранчо находился небольшой дом размером 35 квадратных метров, в котором было три комнаты. Недалеко от него стояла казарма для рабочих - 20 метров длиной и 7 шириной - также из трех больших комнат. Кроме того, на ранчо был выстроен двухэтажный склад довольно большого размера - 15 метров длиной и 7 метров шириной, с деревянным полом. Была там кухня с большой русской печью для выпечки хлебов. Очевидно, достаточно хорошие урожаи пшеницы собирались на полях ранчо Хлебникова, так как там, по имеющимся сведениям, даже была мельница с жерновом, приводившимся в движение лошадиной тягой. Одна из комнат главного здания на ранчо предназначалась для гостей. На ранчо находилась и обязательная для каждого русского селения баня, размером 28 квадратных метров" /20/. В этом описании узнаваемы ранние хозяйственные постройки, располагавшиеся за стенами крепости, включая мельницу, пекарню, баню и дворы.
Побывавший в этих местах в 1836 году священнослужитель И.Е. Вениаминов записал, что форт Росс со всех сторон окружен пашнями и лесами. По его данным, здесь проживало «всего 260 душ, в числе коих русских 120, креол 51, алеут кадьякских 50 и 39 индейцев крещеных» /21/.
Если сравнивать ранчо Хлебникова со вторым, то, по данным 1833 года, «знаменитое село Костромитиновка состоит из одного домика… и из трёх соломенных шалашей, в которых живут трое русских» /22/. Зато пахотных площадей много. По свидетельству современника, «селение и пашню обслуживали 250 индейцев, которые за работу вознаграждались весьма скупо» /23/.
Использование дешевой рабочей силы – это отдельная тема. Русские ловили аборигенов, заставляли работать насильно, за символическую плату, буквально за еду. Но в определенные месяцы, связанные с праздниками, другими особенностями жизни, традициями, индейцы убегали на волю. Зачем работать, если природа даёт всё бесплатно и сразу, от личинки до кита, от корешка до плода? Судя по хозяйственным постройкам на ранчо Хлебникова, его обслуживали надежные работники: переселенцы-алеуты и православные индейцы, которым доверяли уход за скотом.
Российским ранчеро не удалось развернуться в полную силу на плодородных землях Калифорнии. Судьба отвела им для трудов праведных менее десяти лет. Русские купили землю у индейцев за три одеяла, три пары штанов, два топора, три мотыги, несколько ниток бус, а продали за пшеницу стоимостью свыше 121,6 кг серебра. /Договорились получить за землю 42 тысячи 857 рублей серебром, не дополучили почти 37,5 тысячи рублей. В Х1Х веке 20 рублей серебром соответствовали одному фунту серебра./
Ведя  дипломатическую игру с испанцами, русские уступили свои земли мексиканцам, а те – американцам. Именно они хотя бы частично сохранили форт Росс до наших дней и из всех русских ранчо вспоминают об одном, хлебниковском, и то потому, что Кирилл Хлебников многое сделал для развития торговых российско-американских связей на заре их становления.
1. См.: Гринёв А.В. Кто есть кто в истории Русской Америки. Москва, Академия, 2009. С. 573.
2. Сборник материалов для ознакомления с Пермской губернией. Пермь, Типография губернской земской управы, 1892.  C. 21.
3. См: Русская Америка в «Записках» Кирила Хлебникова. Ново-Архангельск. Москва, «Наука», 1985. С. 34-36.
4. См.: Останин С. Ранчо Кирилла Хлебникова. Газета "Искра" /Кунгур/, 21 сентября 1991 г.
5. Русская Америка в «Записках» Кирила Хлебникова. Ново-Архангельск. С. 218.
6. См.: там же.
7. Там же. С. 204.
8, 9. Там же. С. 202.
10. Там же. С. 218.
11. Там же. С. 201.
12. Там же. С. 200.
13. История Русской Америки. 1732-1867. Том Ш. Москва, «Международные отношения», 1999. С. 272.
14. Гринёв А.В. Кто есть кто в истории Русской Америки. С. 586.
15. http://ru.wikipedia.org
16. Русская Америка. Москва, «Мысль», 1994 . С. 277.
17. Там же. С. 267.
18. Там же. С. 268.
19. Русская Америка в «Записках» Кирила Хлебникова. Ново-Архангельск. С. 130.   
20. Петров В. Русские в истории Америки. Москва, "Наука", 1991. С. 44.
21. Цит. по: Болховитинов Н.Н. Россия открывает Америку. 1732-1799. Москва, «Международные отношения», 1991. С.208.
22. Русская Америка. С. 355.
23. Там же. С.355-356.

АВТОРСКОЕ "Я" К.Т. ХЛЕБНИКОВА В ЕГО БИОГРАФИЧЕСКОЙ КНИГЕ ОБ А.А. БАРАНОВЕ

Уроженец города Кунгура Кирилл Тимофеевич Хлебников оставил богатое научное наследие по истории Русской Америки, воспоминания об её исторических деятелях. О нём же сохранились в исторических записках современников краткие отзывы, которые не дают полного представления о личности кунгуряка, чиновнике Российско-американской компании /РАК/.  Хлебников ушёл от разговора о себе в "Записках об Америке". По ним отследить его биографию, почувствовать его личность можно не напрямую, а лишь по косвенным, едва уловимым признакам.
Счастливым исключением для биографов Хлебникова стала его книга "Жизнеописание Александра Андреевича Баранова, Главного правителя Российских колоний в Америке". Она была издана при его жизни в Морской типографии Санкт-Петербурга в 1835 году. Хлебников сам сформировал читательскую аудиторию.
В Государственном архиве Пермского края хранится записка автора об экземплярах, "подаренных и розданных им разным особам с 3 октября 1835 года", а также "благодарственные письма получателей книги" /1/. В санкт-петербургском списке Хлебникова значится 116 адресатов, включая, помимо отдельных лиц, Цензурный комитет и библиотеку Главного морского штаба. Кроме того, в списке под названием "В пересылку" обозначены Москва, Казань, Калуга, Кострома, Кунгур, Иркутск, Кяхта, Якутск, Охотск и конторы РАК - всего 36 адресатов.
Автор послал в Кунгур четыре экземпляра брату Ивану и один - купцу первой гильдии Кириллу Егоровичу Кузнецову. Хлебников, видимо, считал его главой города, но срок полномочий Кузнецова закончился в 1832 году. Среди получателей книги значатся два члена Госсовета, адмирала - начальник Главного морского штаба, князь А.С. Меньшиков и спонсор издания, директор РАК, граф Н.С. Мордвинов, а также брат А.А. Баранова Пётр Андреевич. В конторы Русской Америки автор отослал 20 экземпляров. Исходя из этих архивных данных, можно предположить /поскольку некоторые цифры размыты и плохо узнаваемы/, что в Северной столице Хлебников распространил 233 экземпляра, а в регионах - 101.
Полный текст "Жизнеописания" помещён в интернете /2/. Эта книга - первый писательский опыт Хлебникова. До неё были пробы пера в журналистике. Его журналистским дебютом можно считать 1829 год, статью "Записки о Калифорнии" в журнале "Сын Отечества". В последующие годы он не успел подтвердить писательский статус, опубликовав лишь несколько статей об основателе РАК Григории Шелихове.
Книга о каргопольском купце, первом главном правителе РАК Баранове стоит в творческом и научном наследии Хлебникова особняком. В отличие от  размытого жанра "Записок", в которых авторское присутствие неактуально, литературная форма "Жизнеописания" потребовала от автора, помимо самодисциплины, творческой раскованности. Без авторского "Я" рассказ о харизматичном деятеле Российско-американской компании вряд ли бы получился. По законам этого биографического жанра Хлебников, как рассказчик, как личность, должен был выйти из тени и в какие-то повествовательные моменты заявить о себе напрямую, без ложной скромности.
Такие "выходы" есть в открывающем книгу письме автора к графу Мордвинову, а также в "Предуведомлении" и в "Заключении". В них Хлебников говорит от своего "Я". В самом тексте книги закадровое присутствие автора ощутимо в его афористичных оценках событий и житейских ситуаций. Кроме того, в одной из глав Хлебников переадресовал авторское "Я" персонажу под названием "комиссионер Компании". Опосредованно можно идентифицировать авторское "Я" в подборе тех фактов, которые неотделимы от биографии самого Хлебникова, особенно в описании морской стихии, деталей морских путешествий и в подборе персонажей, дат и мест событий, также узнаваемых в биографии автора.
К сожалению, биографы Хлебникова, работавшие преимущественно в жанрах очерка и научной статьи, не использовали полностью этот разнообразный материал. Потенциал авторского "Я" в биографической книге о Баранове не исчерпан в жизнеописании Хлебникова. И этим он, сапожник без сапог, интересен нам. Каким же предстаёт сам автор?
Хлебников в письме к Мордвинову раскрывает обстоятельства написания книги и как бы оправдывается, что не собирался стать писателем и познаний у него немного для описания подвигов Баранова. "Они достойны пера лучшего, чем моё, но сердечное желание и обязанность изъявить мою совершенную благодарность Почтенному Сословию Российско-Американской Компании придавали мне силы и ободряли меня" /3/, - поясняет автор. В "Предуведомлении" он ещё раз оговаривается: "Знаю, что познания и способности мои для сего недостаточны и слабы" /4/.
Поводом к "Жизнеописанию" послужила не только "благодарность". Хлебников ссылается на своего непосредственного начальника, главного правителя РАК Ф.П. Врангеля, который "изъявил желание, чтобы описание дел Баранова, достойных внимания и похвалы, было собрано для сведения" /5/.
То, что начальственный выбор пал именно на Хлебникова, остаётся за "кадром", за его авторским признанием и не раскрывается в тексте. Можно лишь догадываться, что потребность вести личный дневник и пробовать силы в жанре записок, а также удачи Хлебникова в журналистике были известны современникам и оценены начальством по достоинству. Врангель знал, кому он поручал "Жизнеописание".
Помимо "благодарности", поручения, журналистского опыта Хлебникова, в цепочке мотивов, обеспечивших подход к писательству, был ещё один немаловажный момент. Хлебников встречался с Барановым, "имел честь быть Правителем главной Конторы в Ново-Архангельске с начала 1818 до исхода 1832 года и, занимаясь делами по всем Конторам и Отделам, неприметно познакомился со всеми его действами и даже намерениями" /6/.
Это признание автора, увидевшего своего персонажа на склоне лет, нуждается в некоторой расшифровке. Вряд ли достаточно коротких встреч и прерывистого общения автора с Барановым в 1817-1818 годах, чтобы вырасти до биографа. Тут сработал контраст в том, что увидел 33-летний Хлебников. Контраст между немощным 71-летним стариком и масштабностью итогов его правления.
Вот это главное впечатление Хлебникова от Баранова и от Русской Америки повлияло на выбор формы биографического повествования. Оно выстроено как хроника, в которой история личности неотделима от истории РАК. При такой методике освоения жанра Хлебникову, начинающему писателю, проще было справиться с материалом, собранным кропотливо, задолго до замысла о книге. В её основу легли личными записи, конторские счета, официальные документы и письма, записи современников. Об этом хлебниковском архиве, конечно же, знал и Врангель.
"У меня были собственноручные письма Баранова к разным лицам и официальная переписка с местами и лицами, которым он был подчинён по службе, - признавался автор. - Пользуясь сими и другими материалами, я описал дела и распоряжения его" /7/.
Архивные материалы на какой-то момент, а, может быть, ещё и на наш современный вкус, заслонили главного персонажа, увели рассказ о нём в аппендиксные, не связанные с его биографией закоулки событий. "Составляя сиё жизнеописание, я основывался на делах, оправданных событиями, и часто описание происшествий вносил собственными словами действователя, взятыми из черновых его писем, - отмечал Хлебников. - Общие слухи и рассказы соучастников служили только подтверждением" /8/. По ходу рассказа он иногда замечал, ссылаясь на личный опыт общения с Барановым: "Я имел честь слышать" /9/. Творческий подъём обеспечивался и ностальгическим осознанием того, что Русская Америка была звёздным часом и в жизни автора, и она уходила в прошлое.
Возможно, по авторскому недосмотру или же, наоборот, по его замыслу усилить контраст, Баранов, увиденный Хлебниковым в старости, представлен в его рассказе от зачина до развязки в статичном облике. "Просвещённый и благородный душою Г. /господин - С.Останин/ Рязанов утешал старика" /10/, - например, так о 60-летнем, ещё не дряхлом Баранове писал 50-летний Хлебников. Не такой уж большой этот десятилетий разрыв в возрасте между автором и его героем в контексте повествования. Но образ позднего Баранова - для этого и подобран нами пример - довлеет над автором. Это, вне всякого сомнения, усиливает читательское ощущение контраста, зароненного автором изначально. Речь, конечно, не об авторском приёме, возбуждающем читательское внимание, а о мироощущении автора. В период работы над книгой с 1832 по 1835 годы, от написания до редактуры и издания, Хлебников был в хорошей физической и творческой форме и не считал себя, даже по меркам XIX века, стариком.
Автор указывал, когда он создавал книгу. Она писалась в течение года на корабле, во время возвращения из Русской Америки, в период с 1832 по 1833 годы: "Описывать дела, совершённые на местах, где я провёл многие годы в службе Компании, было для меня всегда приятным воспоминанием; ибо я писал по выходе их [из] колоний, на пути в Россию морем" /11/.
Помимо богатого архива на творческую задумку Хлебникова работал и его не менее богатый жизненный опыт. Он виден в подборе фактов биографии Баранова, в рассказе об окружавших его людях. Они не были чужими и для Хлебникова.
Вот он пишет, что Баранов напрасно ожидал себе на смену коллежского асессора И.Г. Коха, умершего в пути. Хлебников вспоминает его, начало века, Иркутск, где жил и сам тогда, и много слышал о Кохе, который находился под следствием в этом городе и был оправдан в 1802 году. В тот год Хлебников был уже в Охотске, где Коха знали в должности Охотского областного коменданта. Так причудливо переплетались фамилии, судьбы, обстоятельства в биографии самого автора.
Хлебников припоминает 1808 год, сборы капитана Л.А. Гагемейстера на Камчатке за солью к Сандвичевым островам по распоряжению Баранова. Рассказ вроде бы идёт не об авторе, но Хлебникову тут всё знакомо, всё родное. Камчатская контора, где он тогда служил. Год, ставший рубежом перемен. Тогда Хлебникова из приказчиков перевели в комиссионеры. Виден собственный торговый интерес от поездки. Знаком и Гагемейстер, под началом которого Хлебников через десять лет приступил к службе на американских островах. Упоминается соль, за которой сам отправлялся не однажды к берегам Америки.   
Жизнь летописца Русской Америки в островном "государстве" состояла из частых командировок, плаваний, мореходных рисков и впечатлений. Лучшие страницы книги о Баранове, если брать за основу литературный стиль, посвящены описанию морской стихии. Таких описаний в книге более десятка. Здесь Хлебников-писатель встаёт в полный рост: "Вдруг чрезвычайно густой туман скрыл от них берега при входе в проливе лежащие и стеной стоящие льды, кои обыкновенно во все времена года удерживаются в сем месте, даже нельзя было усмотреть с одного судна другие и окружающие байдарки. В сие время, к умножению опасности, усилилось течение с приливом моря, и быстротою оного "Ермак" увлечён во льды и носим между опаснейшими утёсами и скалами... Тогда не находили никаких способов к спасению: ветер затих, паруса не служили, буксиры бессильны противудействовать стремлению прилива, а глубина не позволяла стать на якорь. Ничего не оставалось более, как отдаться на волю Всемогущего Провидения" /12/.
"Казалось, что гибель висела у них над головами и смерть окружала отвсюду. Между громадами стоячих льдов, от течения происходили водовороты, в которых судно вертелось вместе с носящимися льдинами и прижимало той или другой стороной к оным. Тут надлежало употреблять всевозможные усилия, расторопность и проворство, чтобы отталкиваться шестами и не быть раздавленным" /13/, - к этому видеоряду тяготеет Хлебников.
"Во время бурной и мрачной ночи, сильные волны, набегая одна за другою, рассыпались по палубе; люки были сорваны, и судно медленно наполнилось водою. Посреди такого разрушения ничего не оставалось более как спасать людей" /14/, - ещё одно описание стихии, свидетелями которой в равной степени были Баранов и Хлебников.
"Чрезвычайно сильным волнением било корабль ужаснейшим образом: огромные валы, взливаясь, покрывали палубу, разрушая на верху оной всё: члены трещали при каждом ударе. Оцепенённые от страха и холода мореплаватели держались где кто мог" /15/, - такое буйство стихии с подачи Хлебникова видел Баранов. Но именно автор нашёл точные слова и яркие образы.
Иногда хроникёр берёт верх над писателем Хлебниковым, и он припоминает обстоятельства, которые лишь отчасти были связаны с жизнью Баранова и напрямую - с жизнью рассказчика.  Например, крушение у берегов Камчатки 3 ноября 1811 года корабля американца Эббетса. "Пользуясь однако же случаем иметь постоянную связь с одним из первых негоциантов Соединённых Штатов, Баранов предложил Эббетсу отправиться в Кантон и променять там компанейские меха на разные в колониях товары" /16/, - сообщал Хлебников. Он же лично наблюдал печальный итог путешествия.
"По получении сего известия в Петропавловской гавани комиссионер Компании с лейтенантом Подушкиным немедленно отправились к месту кораблекрушения, - это личные свидетельства Хлебникова, укрывшегося за одним из персонажей. - Там находили по речке Вилюя разнесённыя проливом на разстояние более 3 вёрст мёртвыя тела или искажённые члены оных, заметанныя песком, окутанные морскими поростами: иных видели зацеплённых за деревья; но всего ужаснее было зрелище поднятых и выброшенных волнами на утёсы и зацепившихся рукою или ногою в ущелице, вися всем телом на воздухе. 9 трупов найдены и погребены. Выкинутые товары кусками и лоскутьями валялись по берегу моря и реки" /17/. "Закроем сию ужасную картину" /18/, - заключил автор и так эмоционально обозначил своё "Я".
В заключительной главе Хлебников обозначил себя как "комиссионер корабля "Кутузов" /19/. Ему было "приказано быть Правителем Конторы и принимать капиталы от Г. /господина - С.Останин/ Баранова" /20/, который "важнейшие меховые товары здавал лично" /21/.
Жизненный опыт автора обобщается и в афористичных, философских замечаниях по ходу повествования. Для биографов Хлебникова это уникальная возможность почувствовать его душевный настрой, проникнуться его умонастроениями. "Несчастия уравнивают состояния людей" /22/, - говорит Хлебников. "Нужда изменяет законы" /23/, - считает он. "Беды и напасти, постигающие людей, более и скорее научают познавать благость Бога, чем непрерывное счастье и безмятежность покоя, - рассуждает по-христиански автор. - Сквозь мрак  своих понятий они чувствуют и видят высшую силу, неожиданно изводящую их из бездны зол, в которой по разумению человеческому кажется надлежало бы погибнуть. Побывав в школе бедствий, научаются осторожнее и действовать основательно" /24/. "Но что могут ничтожные силы человека противу ужасных, всемогущих сил природы? Одна неисповедимая благость Творца может спасти" /25/, - это утешение автора подходит ко многим ситуациям экстрима, в которых побывал и он. "Один несчастный случай не может и не должен отнять доброе имя от человека, ревностного к службе" /26/, - это замечание Хлебникова подходит и к его жизненной ситуации, когда за долги на Камчатке он подался в Русскую Америку.
"Для людей постоянных в своей твёрдости есть общая аксиома: чем хуже, тем лучше! А для деятельного, быстрого ума без трудов нет удовольствия!" /27/ - таково жизненное кредо кунгуряка.
Книга Хлебникова о Баранове, а по существу - об истории Русской Америки, экзотична благодаря подбору фактов, событий и обстоятельств. Этим она выбивается из привычного ряда русских изданий первой половины XIX века. Необычна она и благодаря причудливому социальному оптимизму автора. "Со временем, когда России, шествующей исполинскими шагами на пути просвещения, всё устремится на то, что приносит благосостояние и обогащение Империи; распространится и процветёт главная цепь народнаго богатства: купеческое мореплавание, и мы, следуя другим торговым народам, пройдём по далёким морям на своих судах, своими купцами и людьми построенных, ими же управляемых, тогда только узнают цену тех мест, на которыя ныне мало обращают внимания..." /28/, - вот один из многочисленных примеров устремлённости автора в будущее.
Не наигран ли этот оптимизм в разгар крепостного права, в годы правления самодержца, прозванного современниками Николаем-вешателем? Надо всё-таки помнить, что социальный состав народонаселения Российской империи был неоднороден. Контрастным было мироощущение россиян, живших в Центре, на казачьих окраинах, в Сибири и особенно на Дальнем Востоке, где чувствовалось дыхание революционной Америки, отстоявшей независимость от Англии.
Социальный оптимизм Хлебникова, выходца из купеческого сословия, активного участника американской "робинзонады", сродни мироощущению первопроходца, который нарезал себе столько свободы, сколько мог взять. С этих позиций понятны его убеждённость и устремлённость в светлое будущее. Этим светлым мироощущением, вопреки пережитым Хлебниковым невзгодам, и подкупает его авторское "Я". Этим он интересен и сейчас.
1. См.: Государственный архив Пермского края. Фонд 445, опись 1, единица хранения 45, листы 1-5.   
2. См.: режим доступа:  http://alaska-heritage.clan.su
3-28. Там же. Этот и другие тексты XIX века даются по нормам русского языка того времени.