2. АНТИКРЕПОСТНИЧЕСКАЯ БОРЬБА БОЛГАР И ГАГАУЗОВ В ПЕРИОД ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ПЕРЕСЕЛЕНЧЕСКОЙ КОМИССИИ 1816 г.
Наибольшие затруднения Комиссия испытывала в тех случаях, когда ей приходилось предпринимать конкретные шаги к ограждению болгар и гагаузов от притеснений со стороны помещиков, местных властей и откупщиков. Пользуясь своими полномочиями, Юшневский и Ватикиоти установили тесные связи с переселенцами. Это позволило им на протяжении 3—4 месяцев работы убедиться в справедливости жалоб, изложенных в «Записке, представленной при прошении от общества живущих в Бессарабской области задунайских переселенцев, о тягостях и поборах, понесенных ими со времени поселения»94.
В «Записке» напоминалось о том, что, не получив при переселении никакой помощи от правительства, а только обнадеженные обещанными льготами переселенцы заняли свободные земли южной Бессарабии, часть которых местные помещики вскоре назвали своими. Они жаловались на угнетение переселенцев, живших не только на помещичьих, но и на казенных землях. С тех и других местные чиновники взыскивали тяжелые налоги, поборы и повинности. С них требовали десятую часть урожая зерна, овощей, винограда и камыша, скашиваемого для собственных нужд, и тяжелый налог со скота и пчеловодства. Их обязывали доставлять все это на места, указанные помещиками, откупщиками и арендаторами.
Каждая семья облагалась подымной податью в размере 14 левов, а холостяки — по 7 левов в год.
Особое недовольство вызывали поборы и повинности, взыскивавшиеся «по неизвестным постановлениям» в размерах, произвольно увеличивавшихся исправниками и откупщиками. К повинностям относили косьбу и доставку сена и камыша, поставку дров и строительного леса для нужд казны. Возмущение переселенцев вызывали и требования выполнять такие повинности, как: доставка леса для строительства домов немецким колонистам и сербам, поселявшимся в Бессарабии с 1814 г., выполнение обременительных нарядов для обработки земель тех же колонистов своим инвентарем и иных работ, а также принудительная продажа им зерна по заниженным ценам. Исправники не только присваивали плату, назначенную государством за доставку леса на строительство домов немецким колонистам, но и принуждали платить каждую переселенческую семью в свою пользу от 150 до 900 левов за освобождение от этой обременительной доставки.
Переселенцы за свой счет строили провиантские магазины и склады. Они же отправляли подводную и почтовую повинности, обязываясь содержать за свой счет ямщиков, почтовые станции, обеспечивая их ячменем и сеном или же, взамен этого, большими суммами денег в пользу исправников. За свой же счет их обязывали содержать и строить на дорогах, пролегавших через их земли и земли помещиков в Буджаке, так называемые «обывательские почтовые станции» без оплаты прогонных денег. Тяжелая подводная повинность использовалась для перевозки воинских команд и поклаж, содержания караулов и разнообразных казенных нужд.
Обременительной являлась и повинность по содержанию пикетов, расположенных по границе на расстоянии 75—80 сажен друг от друга. Хотя на каждый из них следовало выставлять по 3 человека, исправники наряжали двойное количество людей с расчетом освобождать половину, взыскивая с каждого освобожденного по 5— 6 левов. Каждого пикетчика, кроме того, обязывали приобретать пику с уплатой за нее от 5 до 7 левов, хотя переселенцы соглашались изготовлять их по леву за штуку. Обременительным был постой с бесплатным содержанием в своих жилищах солдат и сербов.
При сборе налогов и поборов исправники и откупщики брали с переселенцев значительно больше утверждённых сумм с целью личного обогащения. К тому же, при уплате налогов и взыскании поборов русские рубли, котировавшиеся по официальному курсу в 5 левов, принимались по 4. Таким образом, на одной этой операции исправники и откупщики получали в свою пользу 20 процентов поступлений.
Кроме того, исправники и откупщики принуждали бесплатно работать на себя болгар и гагаузов: строить различные постройки, ухаживать за скотом, косить сено, обрабатывать поля и собранный урожай хлеба и сена доставлять «куда заблагорассудится» исправнику или откупщику. Исправники «закупали» в принудительном порядке и по произвольно сниженным ценам пшеницу и часто без всякой платы отбирали зерно, скот и разные продукты сельского хозяйства; захватывали и всякими путями присваивали скот переселенцев, оказывавшийся за пределами их сел; укрывали похитителей скота, а пострадавших, изобличавших этих похитителей, принуждали платить штраф якобы за «несправедливое обвинение» в воровстве, использовали любой повод, чтобы сажать переселенцев в тюрьмы, а затем освобождать их за такой большой выкуп, уплата которого разоряла многих и вынуждала к бегству за Дунай. Имущество, оставленное бежавшими переселенцами, присваивалось исправниками. Последние взыскивали в свою пользу по 2 лева с каждого воза хлеба, доставленного в город для продажи. Откупщики, в свою очередь, получали с каждого такого воза по 44 пары, а с переселенцев, занимавшихся извозом — по 2 лева.
Поселенцы не имели права забоя собственного скота, так как продажа мяса отдавалась «на неограниченный откуп». В пользу откупщика шла и пятая часть улова рыбы.
Эксплуатация поселенцев вызывала их разорение, нежелание развивать отдельные отрасли хозяйства. Так, например, кроме десятины с виноградников, откупщики взыскивали по 5—б пар с каждого ведра вина. Но и после этого хозяин вина не мог потреблять или продавать его, не уплатив еще по 50 пар питейного откупа с каждого ведра. В результате, как жаловались поселенцы, сумма взысканий была выше стоимости самого вина, из-за чего многие из них прекращали заниматься виноградарством, считая его невыгодным.
Анализ «Записки» позволяет заключить, что с населения Буджака взыскивалось более 40 видов всевозможных налогов, поборов и повинностей. Если не забыть при этом о притеснениях и произволе местных властей, то имеется достаточно оснований признать справедливыми жалобы не только рядовых, но и зажиточных поселенцев.
В «Прошении», поданном Юшневскому и Ватикиоти одновременно с «Запиской», поселенцы называли испытываемые ими притеснения и тяготы «силы их превосходящими» 95. Вследствие этого некоторые предпочли вернуться на родину под власть турок-угнетателей. Тем самым признавалось, что условия социально-экономической жизни в Буджаке были тяжелее, нежели в Турции. При этом отмечалось, что такие возвращенцы понесли в своих сердцах на родину «непоколебимую верность к России», считая виновниками своего бегства «местное токмо начальство». Что же касается переселенцев, остававшихся на месте, то они возлагали наивные надежды на попечение русского правительства, которое, по их мнению, учтя их приверженность к России и участие на ее стороне в последней войне против Турции, положит конец их угнетению местными помещиками и властями.
Они отдавали отчет в необходимости выполнения некоторых обязанностей в пользу казны. В этой связи можно понять жалобы на незаконность многих налогов и поборов, взыскивавшихся «по самоправию исполнителей», так как при переселении никто не предупреждал их об этих обязанностях 96. Движение против таких произвольных поборов носило отчетливо выраженный антикрепостнический характер. Освобождение от их выполнения объективно могло открыть простор для развития более прогрессивных буржуазных производственных отношений. Это подтверждается и их желанием использовать отдельные отрасли хозяйства для производства товаров на рынок. О глубокой заинтересованности в этом свидетельствовало недовольство переводом порта из Рени в Измаил. Первый считался более удобным из-за его близости к поселениям и возможности быстрой погрузки товаров на корабли, пристававшие в Рени непосредственно к берегу. Перевод же порта в Измаил означал для поселенцев, «промышлявших поставкой хлеба за границу», значительные убытки в связи с необходимостью везти товары по более отдаленным топким и болотистым дорогам и затем совершать погрузку на корабли, стоявшие на рейде97 . Это говорит о том, что производство зерна на продажу, преимущественно на внешнем рынке, интересовало буржуазные элементы и, в первую очередь, таких хлеботорговцев, какими являлись Хаджи Пейчо, Костадин Кочовлу, Хри-сто Милишоглу и другие подписавшиеся под «Запиской». Снятие всех или большинства тяготе поселенцев прямо или косвенно содействовало бы дальнейшему развитию торговли.
Одновременно с «Запиской» и «Прошением» переселенцев Юшневский и Ватикиоти представили свои «Замечания о бессарабских переселенцах», которые можно рассматривать как выводы Комиссии. Она убедилась в справедливости жалоб переселенцев и в том, что они трудолюбивы, занимаются преимущественно земледелием, скотоводством, виноградарством, пчеловодством и только некоторые — торговлей. Отмечалась и их непримиримость к притеснениям, которые они испытывали 98. Комиссия подтвердила справедливость жалоб на невыносимое положение переселенцев и изложила их требования. Высказываясь за ускорение решения вопроса об их судьбах, Комиссия опасалась, что, если не будет принято мер в ближайшее время, то они «вовсе расстроятся и по закрытии рек Прута и Дуная льдом убегут в Турцию, понеся с собой соотчичам своим роптание и неудовольствие к российскому правительству, что устранит и лишит россиян тех выгод, каковых от сей полезной нации ожидать было можно»99.
Такое мнение Комиссии, в которой руководящая роль принадлежала Юшневскому, несомненно должно было оказать воздействие на правительство и лиц, заинтересованных в заселении Буджака. Анализ «Замечаний» убеждает нас в том, что Юшневский умело сочетал в них интересы России с интересами народных масс. С одной стороны, он не относился безразлично к проблеме усиления влияния России на Балканах. С другой стороны, как представитель самой прогрессивной части тогдашнего русского общества, он отстаивал интересы народных масс, ставших на путь борьбы против закрепощения.
Он был за создание таких условий существования переселенцев в Буджаке, которые объективно привели бы к ускорению развития капиталистических отношений в этой окраине России.
*
Изложенное выше облегчает нам задачу проследить борьбу переселенцев с местными властями и помещиками за устройство на казенных землях Буджака в период работы Переселенческой комиссии. Это даст возможность ближе познакомиться с отношением Юшневского к борющимся массам при решении отдельных задач, касавшихся удовлетворения их требований. Сбор статистических сведений о всех переселенцах являлся, как уже известно, одной из задач Комиссии. В переписные списки следовало включить всех болгар и гагаузов, независимо от времени их прибытия в Бессарабию и от того, на чьих землях они поселились. Кроме того, предстояло выяснить и количество молдавского и другого населения, жившего вместе с переселенцами.
Не располагая собственным штатом переписчиков, Комиссия решила привлечь к проведению переписи самих переселенцев. По рекомендации Юшневского, из их среды было избрано для этой цели несколько человек, служивших в болгарском войске во время последней войны с Турцией. Так, например, в Гречанский цынут был направлен брат Д. Ватикиоти, бывший поручик болгарского войска Иван Ватикиоти 100.
Так как работа этих уполномоченных встретила сопротивление со стороны земских властей, Комиссия просила Гартинга прикомандировать к ним из каждого цынута по одному писцу, владевшему русским языком101, и предписать цынутным исправникам не препятствовать
проведению переписи. Гартинг согласился и потребовал от исправников выполнения требований Комиссии102. Однако последние не выполняли этих указаний. Гречанский исправник Непейпиво отказался прикомандировать писца к уполномоченному И. Ватикиоти, сославшись на отсутствие такого. Такое же положение наблюдалось и в Томаровском цынуте103. Подобное отношение нельзя рассматривать иначе, как скрытую форму сопротивления проведению переписи, так как ее цели шли вразрез с интересами помещиков. Преодолевая это сопротивление, Комиссия проявила большую самостоятельность.
Энергичные действия Комиссии при проведении переписи вызвали у переселенцев надежду на близкое избавление от помещиков, тем более, что и перепись рассматривалась как мера, связанная с вопросом об образовании болгарского казачьего войска. Эти настроения охватили даже молдавское население некоторых южных сел. Включение в переписные списки Комиссии оно рассматривало как путь к ликвидации их зависимости от земских властей и откупщиков. Ниже мы остановимся на одном из таких случаев включения в переписные списки Комиссии жителей сел Паланки и Коркмазы. Как далеки эти настроения от тех, которые царили среди молдавского крестьянства тотчас после присоединения Бессарабии к России. Тогда Бессарабское Областное правительство не могло осуществить переписи, так как она вызвала бы усиление побегов за Прут крестьян, опасавшихся ухудшения своего положения.
Неприязненно отнеслось молдавское крестьянство и к переписи населения Бессарабии, производившейся Областным правительством в начале 1816 г. Эта перепись имела своей целью установление количества налогоплательщиков для обложения биром. Она должна была охватить не только север и центр области, но также Кодрский, Гречанский и Хотарничанский цынуты со смешанным населением, в составе которого находились болгары и гагаузы.
Так как обложение биром означало для переселенцев дальнейшее усиление угнетения, то с самого начала 1816 года наблюдалось движение, направленное против исправников и других представителей власти, занимавшихся проведением переписи.
В ряде сел Гречанского и Хотарничанского цынутов дело дошло до выступлений, названных в официальной переписке «бунтами». В этом отношении большой интерес представляет движение переселенцев, живших в селах Пилинии Болгар и Пилинии Молдовень, расположенных близ с. Фрумосы (ныне г. Кагул), являвшегося центром Гречанского цынута. Согласно донесению представителя Областного правительства житничера Симеона Главче и гречанского земского исправника Непейпиво, они успешно осуществляли перепись в селах с молдавским населением. Но как только Главче прибыл в начале февраля 1816 г. в Пилинию Молдовень и Пилинию Болгар, то встретил иное отношение проживавших там болгар. На протяжении четырех дней они оказывали решительное сопротивление и неповиновение, не допустив его к проведению переписи.
Когда же житничер пригласил себе в помощь исправника Непейпиво, движение еще более усилилось или, говоря словами названных чиновников, болгары открыли «совершенный бунт». Выступление небольшой горстки болгар двух Пилиний поражает своей сплоченностью. Решительно протестуя против проведения переписи, переселенцы заявляли: «Лучше мы яд примем (чтобы) умертвить себя, нежели требуемое житничера приступим исполнить». Нельзя не обратить внимания и на осознание населением своей ответственности за противодействие властям: «Мы знаем, что после сего ничего не будет, и все готовы ответствовать, если бы до того пришлось, не только имением нашим, но и жизнью жертвовать не поопасуемся» 104.
Видимо, они при этом рассчитывали, в крайнем случае, бежать на казенные земли Томаровского и Бендерского, цынутов, так как убедились в том, что болгар и гагаузов, бежавших туда в прежние годы, не могли возвратить к помещикам.
Житничер и исправник высказали свое недовольство и тем, что сопротивлявшиеся угрожали им «опасным намерением». Все их усилия усмирить недовольное население оказывались тщетными. Когда же они попытались узнать «имена и прозвания... зачинщиков бунта», то вызвали ярость участников движения, призывавших друг друга не называть ничьих имен. Дело дошло до того, что чиновники, избегая «опасного последствия, могущего в отчаянном их положении приключиться», выехали из района движения в Фрумосу. Впрочем, этот отъезд был продиктован еще одним обстоятельством, заставившим их явиться в исправничество. Главче и Непейпиво тогда были серьезно встревожены распространением движения, вызванного, по их мнению, неизвестно кем составленной запиской, в которой было обещано создать из переселенцев казачье войско.
В результате этого из повиновения властям вышли не только болгары, но и «некоторые уже из молдаван». Оказалось, что болгары, составлявшие всего третью часть жителей двух Пилиний в ходе борьбы против переписи втягивали «в единомыслие с собой в неповиновении начальству» остальные две трети населения, состоявшие из молдаван, которых они якобы обольщали «записанием в казацкое звание». Такой пример мог оказаться заразительным и вызвать движение во всем цынуте и пограничных селах, которое представлялось тем более опасным, что население припрутских сел несло пограничную караульную службу.
При совместном выступлении болгар с молдаванами представители местных властей были бессильны справиться с ними. Между тем, движение приняло такую острую форму, что Главче и Непейпиво были не прочь использовать для его подавления воинскую силу. Они просили Гартинга прислать гренадерскую роту второго батальона Камчатского пехотного полка для расправы с «взбунтовавшимися и ослушавшимися болгарами», подвергнув их, и прежде всего старшин или чорбаджиев двух Пилиний, телесному наказанию105. Но Гартинг не счел возможным применение таких мер. Он не мог не считаться с политикой правительства в переселенческом вопросе и опасался нежелательных для себя последствий в случае насильственного подавления движения. Поэтому, действуя осмотрительно, он пытался использовать авторитет Комиссии и прежде всего А. Юшневского. Сообщив ему 29 марта о «бунтовщицких» намерениях болгар и молдаван, Гартинг просил его, как представителя главного командования 2-й армии, отправить в названные села Ватикиоти или другого чиновника, чтобы призвать жителей к повиновению властям при проведении переписи и убедить их в том, что они временно должны оставаться в составе бирников «наравне с прочими обывателями здешней области». По мысли Гартинга, освобождение задунайских переселенцев от податного бремени и их исключение из состава бирников могло последовать только после соответствующего решения правительства, которое могло быть принято на основании сведений, собиравшихся Комиссией106 .
Вместе с тем, как это видно из рапорта Главче от 5 апреля, 2-й департамент Областного правительства уже принимал меры к усмирению волнения. Он командировал в район Фрумосы двух чиновников, Ботезата и Матющенко-ко, обязав их исследовать причины движения пилинийских болгар. Отсюда стало известно, что движение распространилось и на жителей двух сел Хотарничанского цынута, которые, как и жители «прочих селений», противились осуществлению переписи, ссылаясь на то, что они уже записаны в болгарское войско107 .
Таким образом, к 5 апреля движение, по-видимому, охватило большое количество переселенцев. Для его подавления требовалось значительное усилие и помощь гражданского начальника области.
Как же реагировал Юшневский на упомянутую просьбу Гартинга? Ознакомившись с поступившими материалами, он воздержался от немедленного ее удовлетворения под благовидным предлогом необходимости проведения переписи в Томаровском цынуте, после завершения которой обещал выехать в села Гречанского цынута со всей Комиссией. И это не случайно. Ответ Юшневского свидетельствует о его сочувствии возмущенному населению. Ссылаясь на показания некоторых болгар, прибывших из двух Пилиний, он был склонен обвинять во всем происшедшем только представителей местной власти.
Причину оказанного сопротивления он видел в том, что Главче занимался не только переписью, но и принуждением переселенцев подписывать какой-то документ, содержание которого от них скрывали. По-видимому, это была практиковавшаяся тогда попытка принудить переселенцев дать подписку в том, что они не имеют никаких претензий к местным властям. Такие документы в официальной переписке 1816 г. названы «квитанциями». Смысл их заключался в том, чтобы скрыть от Комиссии и центральных властей произвол и притеснения переселенцев местными властями.
Таким образом, Юшневский выступал защитником обвинённых в «бунте» еще до своего выезда в села, охваченные движением. Он старался вскрыть произвол Главче и доказать его виновность в том, что население Пилиний отказалось выполнять его требования. Он выступил с доводами против необоснованных подозрений в причастности Комиссии к этому происшествию. Отмечалось, что она не только не подстрекала переселенцев к неповиновению властям, но, занимаясь выполнением своего поручение, попутно убеждала переселенцев в необходимости временного подчинения земским властям до издания ожидавшегося постановления правительства об их устройстве108.
Однако разбор дела затягивался, так как откупщики и помещики продолжали чинить всевозможные препятствия работе Комиссии и умышленно распространяли различные слухи с целью опорочить деятельность Юшневского и Ватикиоти. Против них выдвигались ложные обвинения в подстрекательстве переселенцев к неповиновению властям и к бегству на казенные земли. Юшневский оказался вынужденным 3 июня вновь дать объяснение по этому поводу.
С этой целью он и Ватикиоти вместе с исправником Непейпиво и житничером Главче выехали в Фрумосу. Сюда были созваны жители сел Пилинии Болгар и Пилинии Молдовень для выяснения на месте, действительно ли Юшневский и Ватикиоти дали им повод оказывать неповиновение властям. Жители Пилиний выражали готовность подтвердить присягой безосновательность обвинения Юшневского и Ватикиоти в «возмутительном внушении» 109. Разобравшись в обстоятельствах, вызвавших волнение, члены Комиссии и представители местной власти признали беспочвенность такого обвинения. Комиссия вновь убеждала переселенцев в необходимости временного повиновения местным властям, хотя это и не входило в круг ее обязанностей.
Но Гартинг и Областное правительство были серьезно встревожены продолжавшимся уходом населения на казённые земли в Томаровский и Бендерский цынуты.
Юшневский доказывал, что действительными виновниками волнений переселенцев и их неповиновения властям являлись сами помещики, неоднократно пытавшиеся включить их в состав «... старожилых поселян, на землях их (помещиков — И. М.) живущих, и лишить их, таким образом, прав, каковые удерживают за собою переселенцы, наложить обязанность остаться навсегда на их землях»110 .
Таким образом, еще раз вскрывается антикрепостнический характер движения болгар, в котором бок о бок с ними выступали и молдаване. Особенное упорство в стремлении закрепостить переселенцев летом 1816 г. проявлял боярин Бальш, являвшийся собственником двух Пилиний. Излагая в своем прошении обстоятельства, при которых состоялось приобретение в собственность Хотарничанского и части Гречанского цынутов, он пытался обосновать одновременно и свое право собственника на даровой труд всего населения, жившего на его землях. Он считал себя вправе получать «узаконенную прибыль», которая должна была поступать ему в виде годового дохода с земли и «самой работы поселян», живущих на его землях. Как и другие помещики Бессарабии, он придерживался того взгляда, что... «каждый поселянин всегда обязан находиться на своей земле и быть п о д ч и н е н н ы м п о м е щ и к у деревни» (разрядка наша.— И. М.).
Выступление пилинийских поселенцев против их закрепощения помещиками и включения в списки для обложения биром не было единственным. Такие выступления происходили и в других селах Кодрского, Хотарничанского и Гречанского цынутов. Так, например, в середине апреля 1816 г. жители сел Чадыр-Орака и Минджира, Хотарничанского цынута также оказали упорное сопротивление чиновникам, производившим перепись. Они не только вышли из повиновения властям, но и массами уходили на казенные земли в урочища Саку и Валя-Пержей. Мощность этого движения оказалась такой значительной, что земские власти не могли с ним справиться и удержать переселенцев в имениях помещиков111. Департамент запрашивал Гартинга, как поступать с непокорным населением. Однако теперь и он был вынужден считаться с невозможностью приостановить ширившееся движение переселявшихся масс. Таким образом, сопротивление переписи, осуществлявшейся местными властями, с одной стороны, и стремление быть включенными в переписные списки, составлявшиеся Комиссией Юшневского, с другой.— могут быть расценены как формы борьбы против закрепощения. Отсюда понятна и тревога бессарабских помещиков, не желавших лишиться дарового труда переселенцев.
Преодолев большие трудности, Комиссия все же собрала сведения о переселенцах, которые и были представлены в середине июля 1816 г. в Кишинев. Пользуясь «Перечневой ведомостью задунайских переселенцев», представленной Комиссией Бахметеву при рапорте 13 июля, мы можем получить следующую таблицу, характеризующую состав переселенцев летом 1816 года (см. таблицу на стр. 57).
Приведенные данные мы считаем приблизительно верными, так как они в общем мало отличаются от сведений, собранных по распоряжению Бахметева несколько месяцев спустя начальником пограничных войск в Бессарабии Навроцким совместно с попечителем Ватикиоти.
Цынуты
Количество
Число душ обоего пола
сел
дворов
семей
болгар
молдаван
греков
старожилов
Томаровский . . .
34
2554
2772
7279
2738
216
1516
Гречанский . . . .
27
1216
1288
5754
270
144
288
Бендерский ....
15
902
962
4557
153
Кодрский
10
302
1170
373
Хотарничанский .
4
231
236
1165
Кишинев (город)
144
156
571
Всего. . .
90
5349
5731
20496
3534
360
18041
В Ведомости, представленной ими в ноябре того же 1816 г., числилось 5079 семей задунайских переселенцев и 241 семья «старожилов», а всего — 5320 семей112 . Некоторое расхождение с данными Комиссии может быть объяснено тем, что в ведомость Навроцкого-Ватикиоти не вошли сведения по Хотарничанскому цынуту и г. Кишинёву и вследствие трудностей учета населения, перемещающегося из цынута в цынут.
Данные таблицы позволяют установить разбросанность переселенцев по огромной территории. Они поселились в 90 селах четырех цынутов и в г. Кишиневе. Общее количество переселенцев и старожилов составляло 26 164 души обоего пола.
Хотя Комиссия не нашла среди них неводворенных, нельзя не обратить внимания на несоответствие количества дворов, занимаемых наличным количеством семей. На 5731 семью приходилось 5349 дворов. Таким образом, 384 семьи не имели своих самостоятельных дворов. И так как Комиссия утверждала отсутствие неводворенных, то можно прийти к выводу, что в 384 случаях один двор приходился на каждые две семьи.
При сборе демографических данных Комиссия обра тила внимание на разноплеменность состава переселенцев и отразила эту особенность в своих сведениях. В числе переселенцев из-за Дуная она обнаружила не только болгар и гагаузов, составлявших большинство, но и «немалое число молдаван и частью греков», которые переселились вместе с ними в Бессарабию.
Болгары и гагаузы в общей массе переселенцев составляли 83,3%. За ними следовали молдаване—14.5% и около 2% составляли греки. Все они поселились в Буджаке, образовав в ряде случаев села со смешанным национальным составом. Такими стали и поселения буджакских старожилов. При этом 'Комиссия обратила особое внимание на желание старожилов «состоять на одинаковом положении с переселенцами»113. Комиссии не удалось довести поставленной задачи до конца. Однако она успела многое сделать. Собранные ею материалы были обработаны и использованы в ноябре 1816 г. Ватикиоти и Навроцким. На основании этих материалов можно установить, что в помещичьих селах Кодрского и Гречанского цынутов оставалось 1566 переселенческих семей114, что по отношению к общему количеству переселенцев (5079 семьям) составляло около 30%.
Установление числа переселенцев имело большое зна чение для принятия последующего решения русского правительства. Так как на учет были взяты почти все переселенцы, в том числе и
жившие на землях помещиков, мы вправе рассматривать перепись как результат борьбы народных масс за свое устройство.
Не меньшее внимание Комиссия уделила другим вопросам, которые интересовали массы народа. Это был, прежде всего, вопрос о переселении с помещичьих земель на казенные — преимущественно в Томаровский (Рениский тож) и Бендерский цынуты, лежавшие между нижними течениями Прута, Днестра и Дуная и постепенно заселявшиеся беглыми. По словам Ватикиоти, в 1816 г. большинство жителей Томаровско-Измаильского цынута состояло из переселенцев, и лишь в некоторых селах среди них жили молдаване115. При этом обращалось внимание на одну характерную особенность положения этого немногочисленного молдавского населения. Он установил, что оно «не принадлежало частным владельцам», т. е. не находилось в зависимости от помещиков116.
Вместе с тем Юшневский и Ватикиоти вновь обращали внимание своего начальства на обстоятельства, при которых часть болгар и гагаузов поселилась на помещичьих землях, вследствие чего попала в зависимость от их владельцев.
После того, как они испытали на себе всю тяжесть боярского гнета и произвола со стороны исправников и откупщиков, переход на пустовавшие казенные земли хотя, и был желательным, но стал невозможным по уже отмеченным причинам. Только вмешательство правительства, казалось им, могло вызволить их из создавшегося невыгодного положения. Поэтому приезд правительственной Комиссии и воспринимался болгарами и гагаузами как решение оказать содействие в переселении на казённые земли. Не случайно уже в начале марта, т. е. в пору, когда на юге Бессарабии начинаются весенние полевые работы, многие переселенцы стали на путь перехода на казенные земли. Не дожидаясь окончательного решения вопроса о своем устройстве, они устремились туда, чтобы заняться распашкой земли. И так как число побегов росло изо дня в день, местные земские и областные учреждения Бессарабии совместно с Гартингом, с одной стороны, и Комиссия во главе с Юшневским, с другой —должны были как-то реагировать на это явление. Сохранившиеся архивные материалы показывают, что первая сторона неизменно старалась всеми способами удержать массу переселенцев под властью помещиков в их имениях. Что же касается Комиссии, то, как увидим ниже, она боролась против притязаний помещиков и поддерживала болгар и гагаузов.
Невзирая на все препятствия, которые Комиссия встречала со стороны земских властей, Областного правительства и Гартинга, она развернула поистине кипучую деятельность, направленную на самое тщательное изучение положения переселенцев и принятие мер к его улучшению. Всего через месяц после начала работы были собраны важнейшие сведения о переселенцах, которые подтверждали справедливость их жалоб и вскрыли недостойные действия земских властей. В рапорте от 10 апреля на имя Беннигсена Комиссия сообщала: «Местное начальство, взирая недоброжелательным оком на предпринятое положение в пользу переселенцев» и, видя приближающееся освобождение их от земской власти, приняло ряд чрезвычайных мер к «усугублению угнетения», которое стало заметным со времени работы Комиссии и выразилось в стремлении собрать с них сразу все, «что только с них получить можно».
Земские власти, стараясь затруднить осуществление мероприятий, предпринимавшихся в пользу переселенцев, засылали к ним «своих людей» для распространения ложных слухов, различных внушений и угроз с тем, чтобы заставить их отказаться от переселения на казенные земли. Они прилагали все усилия, чтобы убедить переселенцев в том, что с переходом на казенные земли они лишатся всех своих выгод, которыми якобы пользовались, находясь на помещичьих землях. Среди таких агентов земских властей известны своей хищностью житничер Симеон Главче, слуджер Федоров и откупщик Григорий Брашеван117.
Чувствуя, что Комиссия может разоблачить совершенные ими преступления, помещики использовали земских исправников, откупщиков и арендаторов помещичьих сел. Для прикрытия своего хищничества они принуждали болгар выдавать им «квитанции», в том, что они не имеют к ним никаких претензий, а сопротивлявшихся этому арестовывали или обременяли особыми поборами. Юшневский и Ватикиоти возмущались тем, что помещики «при всех своих своевольствах и злоупотреблениях пользуются отличным доверием бессарабского правительства»118 .
Томаровское исправничество дошло до того, что, невзирая на присутствие Комиссии в Рени, арестовало одного из жалобщиков и освободило его только после вмеша тельства Комиссии. Это — один из случаев расправы с переселенцами. Поэтому некоторые болгары не осмеливались являться в Рени для подачи жалоб.
Так как подобные меры, по свидетельству Юшневского и Ватикиоти, не поколебали решимости большинства переселенцев добиться удовлетворения своих требований, то земские власти стали применять более жестокие меры воздействия на них с тем, чтобы вызвать полное их разорение и тем самым заставить либо отказаться от переселения на казенные земли, либо принудить их «искать спасения за границей от хищности земского начальства»119 .
С этой целью, например, использовались такие средства, как воинский постой, злоупотребления при нарядах на поставку леса для строительства домов немецким колонистам, для доставки сена и ячменя на почтовые станции и т. д. Все изложенное Юшневский и Ватикиоти рассматривали как «слабое изображение бедствий, претерпеваемых... переселенцами», из-за которых они были «выведены из терпения страданиями, их силы превосходящими». Это заставило их беспрестанно обращаться в Комиссию за защитой. Присутствие Комиссии и ее постоянное заступничество вселяли в переселенцев надежду на благополучное решение вопроса в их пользу. Тем не менее, некоторые из них, не выдержав угнетения, искали выхода в бегстве за границу. За месячный срок работы Комиссии из одного лишь Томаровского цынута бежало за Прут около 40 семей120. Измаильский полицмейстер сообщил о бегстве 8 апреля шести «беженаров» с имуществом на правую сторону Дуная121.
Земские власти, повинные в росте недовольства переселенцев и их побегах за Прут и Дунай, могли подвергнуться строгому наказанию за свои преступления, направленные во вред переселенческой политике правительства. Поэтому, стараясь избежать таких последствий, они делали все возможное, чтобы скрыть от взоров правительства свои злоупотребления и взвалить всю вину на Комиссию. Но Комиссия сумела разоблачить эти маневры. Считая одной из главных своих задач — «...удовлетворение желания самих болгар» и действуя в интересах последних, Юшневский и Ватикиоти выявляли злоупотребления не только земских властей, но и Областного правительства, которое отказывалось «внимать жалобам» болгар на несправедливые требования исправников и откупщиков при сборе податей, поборов и отбывания повинностей, перечисленных в цитированной «Записке» переселенцев от 8-го апреля 1816 г.
Изучив бедственное положение переселенцев, Юшневский и Ватикиоти констатировали бесполезность их обращений к Областному правительству, которое, «щадя своих людей (разрядка наша,— И. М.), подлежащих наказанию за противузаконные поступки, старается отделить время изобличения оных». Для этих членов Комиссии стало ясно, что, если переселенцам не будет обеспечена защита «от угнетений, беспрестанно усугубляющихся», они окажутся вынужденными «искать убежища там, куда соотечественники их проложили уже дорогу», т. е. за границей122.
Все содержание этого чрезвычайно ценного документа дышит глубоким сочувствием Юшневского и Ватикиоти к «бедным сим людям», для которых они были готовы сделать все, что от них зависело. Сознавая, что выходят за пределы своих полномочий, они соглашались взять на себя временное «охранение задунайских переселенцев от претерпеваемых ими притеснений». Испрашивая на это разрешение Беннигсена, они полагали возможным добиться успеха в том случае, если Гартинг будет удовлетворять все требования Юшневского и Ватикиоти по защите переселенцев «от притеснений, как продолжающихся, так и вновь возникнуть могущих». При этом Гартинг, в свою очередь, должен был отдать соответствующее распоряжение земским властям123. Только таким образом, по их мнению, возможно было удержать переселенцев в Бессарабии.
Однако переселенцы продолжали уходить на казенные земли. Это движение принимало широкие размеры. Томаровское земское исправничество было встревожено усилившимся притоком переселенцев из помещичьих моший других цынутов. Обращаясь в марте 1816 г. к Гартингу за указаниями, как поступать с ними, исправничество жаловалось на Юшневского и Ватикиоти, которые якобы, пользуясь своими полномочиями, запрещали возвращать беглых обратно к тем помещикам, от которых они ушли124 . К чести Юшневского и Ватикиоти, нужно сказать, что они в подобных случаях действительно становились на сторону переселенцев.
Но Гартинг упорно отстаивал интересы крепостников. В своем ответе Комиссии 4 апреля он признал действия исправничества справедливыми, настаивал на возвращении переселенцев из Томаровского цынута к помещикам, якобы «для предотвращения происходящих от того худых последствий и беспорядков», до тех пор, пока не будет получено решение правительства о дальнейшем положении переселенцев в Буджаке. Гартинг опасался беспорядков, которые могли возникнуть при переписи, производившейся тогда для обложения «всех обывателей» биром. «Ежели,— писал он,— имеющие постоянную оседлость в области не будут находиться в постоянных своих местах, подобно помянутым переселенцам, то никаких не будет средств привести в настоящую известность число народа здешнего»125 .
Стихийное переселение на казенные земли действительно создавало известные трудности для переписи. Но они могли быть легко преодолены в том случае, если бы переселение болгар и гагаузов осуществилось в массовом порядке в короткий срок и при содействии, а не противодействии властей. В таком случае переселенцы числились бы постоянными жителями в отведенных им поселениях. Но в том-то и дело, что объяснение Гартинга использовалось как предлог, чтобы оттянуть время и не затрагивать интересов помещиков. Это наше предположение подтверждается предписанием Гартинга, отданным исправникам. Он настаивал на возвращении переселенцев, успевших уйти от помещиков126 .
Выступая против этого, Юшневский и Ватикиоти пришли к выводу о бесполезности обращений к нему. В своем рапорте к Беннигсену от 15 апреля они доказывали несостоятельность аргументации управляющего областью, поступавшего с беглыми, как с «бродягами», якобы укрывающимися от «законных своих владельцев». Они указывали на недопустимость такого отношения к переселенцам и на обязанность местного правительства проявлять о них больше забот, нежели о частных выгодах помещиков, так как они прибыли в Бессарабию по приглашению русского правительства «вовсе не для того, чтобы их ли-шили свободы и отдали в удел помещикам»127 .
Помещики, оставшиеся без дарового труда переселенцев, добились предписания исправникам о возвращении беглых.
Областное правительство и Гартинг решительно потребовали от исправников возвращения к помещикам бежавших переселенцев. Юшневский и Ватикиоти не раз доказывали несостоятельность доводов, приводившихся и Гартингом и земскими исправниками. Так, еще 19 марта они потребовали от Томаровского исправника приостановить возвращение переселенцев, отмечая, что помещики уже разорили последних, присвоив имущество ушедших на казенные земли. Возвращение же переселенцев к помещикам лишь на время, до ожидавшегося юридического оформления правительством прав переселенцев на поселение на казенных землях, неизбежно привело бы к полному их разорению 128.
Менее чем через месяц после этого, 15 апреля, Юшневский и Ватикиоти обратились по тому же вопросу к Беннигсену, снова доказывая нецелесообразность и вред возвращения переселенцев к помещикам. На этот раз, видимо, с целью привлечь более пристальное внимание своего начальства. Юшневский и Ватикиоти подчёркивали, что переселенцы будут вынуждены «...искать убежище не на казенных уже землях, а во владениях Порты Оттоманской» 129. В этом случае ставился вопрос о необходимости упрочения престижа России среди новых ее подданных, с чем должно было считаться командование 2-й армии.
Таким образом, трезвый учет обстановки подсказал необходимость отказа от удовлетворения претензий помещиков к переселенцам.
Свою деятельность среди переселенцев Юшневский и Ватикиоти рассматривали под углом зрения защиты их от разорения, используя для этой цели правительственное распоряжение «не упускать из виду ничего, что только служить может к пользе государства и самого болгарского народа» и что «по местному положению усмотрено будет». Выполняя это предписание, они не только убедились в «явном разорении переселенцев», но и в том, что Областное правительство знало о тяжелом положении переселенцев меньше, чем члены Комиссии. Окончательно убедившись, что оно не пойдет навстречу переселенцам, Юшневский и Ватикиоти стали действовать через штаб 2-й армии, видимо, учитывая заинтересованность Беннигсена в создании особого болгарского военного поселения. Успешное решение этого вопроса связывалось с необходимостью освобождения переселенцев от обложения их всевозможными тяготами в пользу помещиков, так как, в противном случае, «невзирая на единодушное их согласие, не способны будут отправлять» службу в казачьем войске130.
Министерство внутренних дел, знавшее о событиях в Буджаке по донесениям штаба 2-й армии и исходившее из государственных интересов, потребовало 25 апреля от Гартинга точного выполнения распоряжения правительства от 31 декабря 1815 года, разрешавшего переселение с помещичьих земель на казенные. Козодавлев настоятельно рекомендовал прекратить возвращение к помещикам бежавших от них переселенцев131. Гартинг должен был подчиниться и предписал цынутным земским исправникам прекратить возвращение переселенцев с казенных земель в помещичьи села, «в коих они до перехода жительствовали», и поставить об этом в известность Юшневского132
Такая уступка со стороны Гартинга свидетельствовала о новом успехе борьбы народных масс, поддержанных Юшневским и Ватикиоти. Однако на деле оказалось, что Гартинг пошел на это под давлением сложившихся обстоятельств, так как ограничился формальным распоряжением. Реальных мер для проведения в жизнь принятого решения не предпринималось. Поэтому и самовольные переходы с помещичьих земель в Томаровский и Бендерский цынуты не прекращались.
Подробное ознакомление с борьбой за переселение из помещичьих владений на казенные земли в 1816 г. дает основание для вывода о том, что это была борьба против закрепощения основного производителя — крестьянина. Перемещение с боярских земель на казенные рассматривалось крестьянами как путь к приобретению земельных участков в собственность. Утверждение крестьянской частной собственности на землю в условиях начала XIX в. неизбежно повлекло бы за собой торжество мелкого товарного производства, стихийным продуктом которого, как учил В. И. Ленин, является капитализм.
* *
В общем ходе антифеодальной борьбы особое внимание уделялось вопросу об имущественных правах переселенцев. Крепостники смотрели на переселенцев не только как на крепостных крестьян, обязанных жить на их землях. Они считали себя также собственниками и всего имущества переселенцев на том основании, что это приобретение якобы совершилось в годы их пребывания на помещичьей земле. Многие переселенцы при уходе от помещиков на казенные земли не могли свободно распорядиться не только своим недвижимым, но и движимым имуществом. Присвоение имущества бежавших помещики рассматривали не только как средство обогащения, но и, прежде всего, как средство к удержанию болгар и гагаузов в зависимости. Естественно, что без скота, орудий труда и семян они не могли осваивать целинные земли Буджака.
Таким образом, помещики использовали свое феодальное право собственности для утверждения крепостнических отношений в южной Бессарабии. В то же время переселенцы, боровшиеся за свое освобождение, никак не могли мириться с этим и вступили в борьбу фактически за утверждение буржуазного права собственности, за утверждение частной собственности на орудия и средства производства. После переселения в Буджак они, и особенно находившиеся в их среде зажиточные болгары и гагаузы, на деле убеждались в том, что режим, существовавший в Бессарабии, мало чем отличался от турецкого и также являлся тормозом для экономического развития.
Жители с. Кирсово Бендерского цынута Христо Милишоглу, Георгий Сароглу, Никола Чолакоглу, Трандафил Юварлакоглу, Николай Милишоглу, Димо Дмитриев и другие жаловались на откупщика Брашевана, присвоившего у них 12 волов, 7 коров, 3 лошадей, 100 овец, большое количество хлеба и т. д. Татарбунарский поселенец Тодор Кесир жаловался на захват принадлежавшей ему ветряной мельницы, а Константин Божиоглу—на захват принадлежавших ему 130 ульев, виноградника, фруктового сада и другого имущества помещиком Бальшем. Уполномоченные общества болгар, бежавших из Кодрского цынута в Бендерский, жаловались на захват их имущества Брашеваном и Непейпиво. Уполномоченные переселенцев, перешедших из Гречанского в Бендерский и Томаровский цынуты, также обвиняли Непейпиво в присвоении их имущества 133.
Таким образом, ограблению подвергались не только рядовые, но и зажиточные переселенцы.
Борьба за возвращение имущества вначале носила мирный характер. Болгары использовали легальные пути. Они обращались с жалобами или прошениями к различным официальным лицам и учреждениям.
Известны и активные выступления переселенцев в борьбе за сохранение прав на владение своим имуществом. Так, например, в апреле 1816 г. болгары и гагаузы сел Чадыр-Орака и Минджира перед тем, как уйти на казённые земли, ломали принадлежавшие им дома и другие постройки и увозили с собой свое имущество134 . Таким образом, они не оставляли своей собственности в руках владельца названных сел.
Юшневский и Ватикиоти неустанно выступали в защиту пострадавших и перед Гартингом, и перед представителями верховной власти, особенно перед командованием второй армии. Министерство внутренних дел также было в курсе всего происходившего в районе действия Комиссии, так как получало подробную информацию. По уже известным соображениям, Козодавлев осудил практику присвоения помещиками имущества и требовал, чтобы «всякие неправые притеснения помещиков отдалить и чтобы земское начальство никаких своевольных распоряжений ко вреду переселенцев не делало» 135.
Вот почему Гартинг предложил 31 мая первому департаменту Областного правительства «немедленно решить на законном основании жалобы», поступившие из с. Кирсово от Христо Милишогло, Георгия Сарогло и других и от уполномоченных переселенцев Бендерского цынута, жаловавшихся на захват имущества исправником Непейпиво и откупщиком Брашеваном. В тот же день соответствующие предписания о рассмотрении подобных жалоб были посланы и земскому исправнику Хотарничанского цынута Бурде, и отставному сотнику Котире. Аналогичные распоряжения получили Кодрский исправник Михайлов и пограничный ревизор Ясницкий136 .
Но эти распоряжения управляющего областью явились очередной формальной отпиской, так как он предлагал чиновникам руководствоваться при рассмотрении жалоб «законами и обычаями сего края» и не разбирать жалоб тех людей, которые поселились в Бессарабии до 1806 г.
Юшневский довольно быстро разобрался в подлинных намерениях Гартинга и потребовал точного выполнения распоряжения Козодавлева. Он возражал против применения «законов и обычаев сего края» при разборе жалоб, так как это шло вразрез с предписанием Козодавлева о безусловном возвращении переселенцам их имущества. Во-вторых, как отмечалось, объявление Кутузова не предусматривало распространения «влияния прав, предоставленных в сем крае помещикам над старожилыми оного обывателями», а обещало создать «особое общество поселенцев», независимо от местных властей. Считая пере селенцев свободными, Юшневский доказывал, что и их собственность ни под каким видом не могла быть подведена под действие местных законов и обычаев, «каковые представлены здесь частным владельцам над собственностью земледельца »137.
Добиваясь возвращения имущества переселенцам, Юшневский сообщил Гартингу о том, что ему известно о существовании предписания министра внутренних дел по данному вопросу, для точного выполнения которого Юшневский считал необходимым участие в разборе поступивших жалоб одного из членов Комиссии. Характерно, что он рекомендовал использовать в качестве такого представителя Марченко, т. е. члена Комиссии, назначенного Гартингом. Выбор кандидатуры Марченко мотивировался тем, что тот состоял прежде исправником двух цынутов, от жителей которых поступили жалобы на лишение имущества. Кроме того, в помощь Марченко предполагалось послать бывшего пятидесятника болгарского войска Константина Койчо, как человека, владевшего несколькими языками138, необходимыми при общении с переселенцами.
Ответ Гартинга Юшневскому самым убедительным образом показывал, что он был против удовлетворения требований переселенцев. Не возражая против создания особой комиссии для разбора поступивших жалоб, он довольно откровенно выступил в роли противника безусловного возвращения имущества переселенцам на том основании, что они якобы поселились на помещичьих землях на условиях, обеспечивающих поступление доходов помещикам. При этом он исходил из неписанного права последних получать от крестьян разнообразные доходы и принуждать их к отбыванию всевозможных повинностей на том только основании, что они поселились на помещичьей земле.
Гартинг не хотел считаться ни с тем, что никто из переселенцев никаких условий с помещиками не заключал, ни с действительными обстоятельствами, при которых болгары и гагаузы заселяли Буджак. Он упорно твердил, будто заселение помещичьих земель происходило на условиях, заключенных между переселенцами и помещиками.
Таковы мотивы Гартинга, признававшиеся достаточными для уравнения болгар и гагаузов с прочим населением помещичьих имений в обязанностях доставлять их владельцам одинаковый доход и отбывать повинности, «...поелику они нимало не изъемлются от общих правил и обычаев, в здешнем крае на сей случай существующих». Так он находил основание для крепостнической эксплуатации переселенцев помещиками. Отстаивая этот взгляд, Гартинг ссылался на отсутствие особых указаний правительства относительно взаимоотношений помещиков с переселенцами. На этом основании Гартинг оправдывал захват помещиками переселенческого имущества, а бегство на казенные земли рассматривал как намерение переселенцев оставить помещиков без рабочих рук, обеспечивавших поступление дохода с принадлежавших им земель.
Поэтому уход последних от помещиков без предварительного расчета с ними он считал незаконным и противился возвращению переселенцам их имущества, опасаясь, что, в ином случае, помещики могли пожаловаться на него императору. Особенно несправедливыми он считал претензии болгар и гагаузов, поселившихся на помещичьих землях до 1806 г.139
Такие доводы Юшневский считал неосновательными и в донесении на имя Беннигсена от 9 июня вновь отмечал незаконность действий Гартинга по вопросу о возвращении имущества переселенцам. Он вскрывал незаконность распространения на переселенцев и их имущество действия местных законов и обычаев, тем более, что, как он справедливо заметил, «права сего края не приведены еще в известность». Исходя из этого и других суждений, изложенных в рапорте Беннигсену, Юшневский и Ватикиоти подчеркивали, что не только новые переселенцы, но и поселившиеся в Буджаке в предшествующие времена„ должны оставаться свободными, так как «давность переселения не лишила их свободы», и находиться в ведении российского правительства. В подтверждение выдвинутого положения они ссылались на то, что переселенцы в Бессарабии до 1806 г. считались непосредственными подданными Оттоманской Порты и платили подати одному только турецкому правительству. И если тогда они не зависели от местных помещиков, то и теперь должны были сохранить эту независимость140.
Пользуясь формальным согласием Гартинга на создание Комиссии для совместного разбора жалоб, Юшневский направил в нее. бывшего сотника Ивана Ватикиоти. Однако исполнявший должность исправника Томаровского цынута капитан Полтораднев не допустил последнего к разбору жалоб будто бы из-за отсутствия необходимых указаний Гартинга. Юшневский располагал достаточными основаниями для обвинения Полтораднева в пристрастном подходе к порученному делу 141 и опротестовал его действия перед Гартингом. Гартинг на следующий день вторично предписал Полторадневу допустить Ватикиоти к производству следствия по жалобам на Крапивного с предупреждением об ответственности за пристрастие при его осуществлении142. Но и на этот раз вопрос о возврате задержанного имущества не был решен. Становилось ясно, что линия, занятая Гартингом, не могла изменить положения. Владельцы моший не сомневались в его поддержке и продолжали подвергать жалобщиков «вящему разорению», не собираясь возвращать награбленного имущества143.
Считая себя охранителем законности, якобы существовавшей в Бессарабии, Гартинг заявлял, что будет ждать соответствующего указания министерства внутренних дел144. Так Гартинг делал все, что было в его силах, для защиты интересов крепостников.
Однако и на данном этапе борющиеся массы народа сумели добиться определенных успехов, зафиксированных в указе 1819 г. Несомненная заслуга в этом принадлежит Юшневскому и Ватикиоти.
Антикрепостническое движение бессарабских болгар и гагаузов в 1815—1816 гг. имело некоторые особенности, отличавшие его от движения крестьян в других местностях России. В своем «Прошении» 8 сентября 1815 г. они требовали от правительства создать из них особое болгарское казачье войско по образцу Донского. Вместе с тем было выдвинуто и требование о создании особого административного устройства и управления ими, независимого от Бессарабского областного правительства и его агентов на местах.
Переселенцы надеялись, что эти требования будут удовлетворены правительством, а с подачей названного «Прошения» вопрос о формировании казачьего войска считали предрешенным. Этим объясняется то решительное сопротивление, которое оказали жители сел Пилинии Болгар и Пилинии Молдовень при переписи, производившейся там в начале 1816 г. чиновниками Главче и Непейпиво. Болгары, жившие в этих селах, встретили их криками: «... нас записали уже один раз в казаки. Мы после сего никакого описания не слушаем и знать не хотим»145 . Такие выступления происходили не только в Гречанском, но и в других цынутах. В своем рапорте на имя Гартинга 13 мая 1816 г. второй департамент Областного правительства доносил о том, что болгары бежали из сел Чадыр-Орака и Минджира Хотарничанского цынута в урочища Саку и Валя-Пержей в связи с ожиданием «начальнического согласия» на создание из них казачьего войска и нежеланием быть включенными в списки для обложения биром146 .
26 июля того же года Бальш жаловался царю на сильное уменьшение населения его сел в Хотарничанском и Гречанском цынутах, так как болгары и гагаузы «...самопроизвольно поступают в казаки, не думая платить то, что по закону определено владельцу земли»147.
Перепись, производившаяся Комиссией весной 1816 г., рассматривалась как предпосылка для формирования ка зачьего войска, как одно из средств ликвидации зависимости от помещиков, откупщиков и земских властей не только переселенцами, но и населением южных цынутов Бессарабии, в которых не было ни болгар, ни гагаузов.
Известны и конкретные случаи таких записей бессарабских крестьян в казаки. Так, в мае 1816 г. бендерский земский исправник был встревожен тем, что неизвестный ему чиновник производил запись в казаки жителей подведомственного ему цынута. Действительно, некий Иващенко, занимаясь переписью жителей сел Паланки и Коркмазы, в которых не было переселенцев, заявлял при этом старожилам, что после переписи они будут числиться казаками.
Исправничество задержало Иващенко и прекратило дальнейшее проведение переписи. При расследовании выяснилось, что он был привлечен в качестве частного писца уполномоченным Комиссии по переписи Фогелем после отказа бендерского исправника прислать писца, затребованного Юшневским. В ходе переписи Фогель отлучился по служебным делам в Кишинев и в связи с этим поручил Иващенко завершить перепись. Комиссии пришлось дать объяснение, что указанный случай является недоразумением, так как переписью следовало охватить только переселенцев148.
Этот случай представляется интересным в том отношении, что позволяет установить отношение молдавского населения к переписи, производившейся Комиссией Юшневского. Молдаване, как и их собратья из-за Дуная, стремились к освобождению от власти помещиков, откупщиков и цынутных властей.
После окончания переписи Комиссия Юшневского поддержала требования переселенцев об образовании особого болгарского войска на правах Донского казачьего войска. Сочувственно относясь к причислению в это войско всех переселенцев, независимо от их национальной принадлежности, Юшневский и Ватикиоти подкрепляли свое ходатайство ссылкой на условия 1811 г., согласно которым к переселению из-за Дуная русское правительство приглашало не только болгар, но и других «обывателей христианского вероисповедания». В связи с этим они поддерживали и требование о выделении особого округа в Буджаке для поселения в нем этого войска149 .
Образование болгарского казачьего войска, выделение для него особого округа и предоставление в нем податных и иных льгот одним только болгарам, по верному замечанию Юшневского и Ватикиоти, породило бы впоследствии «обоюдные затруднения и недоразумения» между ними и теми, кто не вошел бы в состав этого войска. Поэтому они считали целесообразным заблаговременно устранить эти неудобства и затруднения, неизбежные при сохранении в одном и том же округе двух категорий населения с неодинаковым правовым и общественным положением 150.
Таким образом, Юшневский и Ватикиоти не в первый раз высказывались за создание наиболее благоприятных условий жизни не только для болгар и гагаузов, но и для их соратников по борьбе с боярским угнетением — молдавских крестьян.
Тесные связи Юшневского и Ватикиоти с болгарами и гагаузами позволили им уточнить причины, побуждавшие последних добиваться создания особого болгарского казачьего войска. Его создание рассматривалось как гарантия от рекрутских наборов. Зная о тогдашней системе долголетней и тяжелой военной службы в Российской империи, они опасались, что молодые болгары и гагаузы, взятые в армию, навсегда будут оторваны от своих семей. Так, они выступали противниками феодальных форм войсковой системы. При службе же в казачьих частях, как они полагали, все их единоплеменники будут находиться в одних полках, а по окончании войн смогут возвращаться в свои семьи. Юшневский и Ватикиоти подчеркивали, что такие настроения не являлись проявлением трусости или боязливости, так как во время войны 1806— 1812 гг. болгары и гагаузы показали себя неустрашимыми воинами.
Второй и, пожалуй, самый важный довод в пользу создания казачьих формирований заключался в нежелании «быть под молдавскими правами» и в надежде освободиться «от несносных для них видов помещиков закрепить за собой навсегда»151. Таким образом, создание казачьего войска в своей основе имело социальные причины, Ради освобождения от власти помещика они готовы были заплатить высокой ценой — содержанием за свой счет 3 пятисотенных полков, что для 25-тысячной массы переселенцев являлось делом довольно нелегким. Мало того, борясь за создание такого войска и зная об опасениях правительства лишиться доходов с буджакских земель, они обязывались не причинять убытка казне и отбывать все повинности и платить установленные подати. Доказывая выгодность для правительства в образовании казачьих частей, они отмечали, что в дальнейшем ему не пришлось бы содержать за счет казны русский казачий полк для охраны границы Буджака, так как ее можно было поручить болгарским казакам.
Вопрос о создании болгарского казачьего войска в правительственных кругах был встречен по-разному. Некоторые представители правительства считали нежелательным создание вооруженных болгарских сил непосредственно у государственных границ. Колебания в этом вопросе более всего проявил Александр I и его статс-секретарь граф Каподистрия. Они знакомились с поступившими от Комиссии и из штаба 2-й армии материалами о создании казачьего войска, которое могло быть использовано для несения службы на участке русско-турецкой границы от устья Прута и далее по левому берегу Дуная до крепости Килии. Сомнения в целесообразности существования такого войска они объясняли, с одной стороны, тем, что болгары и гагаузы получили бы возможность для сношений со своими соотечественниками на правом берегу Дуная, что могло приводить к «злоупотреблениям всякого рода» и давать повод к нежелательным инцидентам с враждебной Турцией. Во-вторых, военное дело, по их мнению, могло отвлечь «сей трудолюбивый народ от земледельческого образа жизни, столь полезного для всей Бессарабии»152. Таким образом, экономическому освоению буджакских степей придавалось не меньшее значение, чем созданию войска из тех же переселенцев. Нужно, однако, сказать, что царь и Каподистрия не пришли к окончательному решению и, действуя осторожно, они позже предложили бессарабскому наместнику Бахметеву представить свое мнение по этому вопросу. В случае признания необходимости создания казачьего войска, предусматривалось водворить его не между устьем Прута и Килией, а между Килией и Аккерманом153. Последняя поправка связана с желанием отдалить переселенцев от границы и, следовательно, от соприкосновения с их соотечественниками на правом берегу Дуная и тем самым устранить возможность пограничных инцидентов с Турцией.
* *
Решение этого вопроса тесно связывалось с проблемой организации управления переселенцами. В министерстве внутренних дел все более склонялись к убеждению в невозможности успокоения переселенцев до тех пор, пока они будут оставаться под властью местных бессарабских учреждений. Становилась ясной необходимость создания особого управления переселенцами. Уже 12 мая 1816 г. Козодавлев известил Гартинга о мерах, предпринимавшийся Комитетом министров в этом направлении. До принятия последним окончательного решения предлагалось осуществить некоторые предварительные меры с целью успокоения переселенцев. Гартинга обязывали выделить особого чиновника-, оказывать ему всевозможное покровительство и содействие во всех его законных требованиях, «чтобы болгары защищаемы были от всяких притеснений как помещиков тамошних, так и земского начальства»154. Таким образом, в порядок дня ставился вопрос о создании должности попечителя для задунайских переселенцев в Буджаке.
До окончательной выработки общего положения Козодавлев предложил осуществить временные меры. О них он известил Гартинга предписанием от 12 мая 1816 г. В числе временных мер предусматривалась организация особого управления переселенцами. Беннигсену поручалось назначить в соответствии с его представлениями «благонадежного чиновника для управления болгарами и попечения об их нуждах». Министр Козодавлев и Комитет министров были склонны остановиться на кандидатуре Дм. Ватикиоти, «попечительностью коего они (переселенцы — И. М.) были довольны, как то видно из самой просьбы их, поданной Беннигсену»155 .
Ватикиоти должен был управлять переселенцами, разбросанными на территории четырех цынутов, при помощи старшин, избранных ими из своей среды. Он наделялся полномочиями для защиты переселенцев. Ему предоставлялось право «сноситься в нужных случаях с областным начальством» и информировать о своих действиях министерство. Чтобы укрепить его авторитет, министерство требовало от Гартинга оказания ему «всевозможного покровительства и содействия во всех его законных требованиях». Вместе с тем и Гартинг обязывался защищать болгар «от всяких претензий как помещиков тамошних, так и земского начальства» 156. Нужно отметить, что представления Юшневского и Ватикиоти по вопросам о создании особого управления и защиты интересов переселенцев были приняты во внимание в высших правительственных сферах. На этом основании министерство внутренних дел должно было признать отрицательной роль бессарабских помещиков в заселении Буджака157 . Оно было недовольно бегством значительной части населения за границу, явившегося следствием притеснений их со стороны помещиков.
Такая откровенная характеристика, объективно изобличавшая жестокую эксплуататорскую сущность бессарабских помещиков и властей, была бы непонятна без учета того интереса, который проявлялся царизмом к заселению малолюдной Бессарабии и к захватам на Балканах. Таким образом, майское решение 1816 г. предусматривало ликвидацию вмешательства местных властей и помещиков во внутренние дела болгар и гагаузов. Это был еще один шаг по созданию особого управления переселенцами. Однако его реализация задержалась на некоторое время в связи с общей реорганизацией управления Бессарабской областью.
