Алексей Николаевич Оленин

Действительный тайный советник; статс-секретарь; первый товарищ министра Уделов; член Государственного Совета; директор Императорской Публичной Библиотеки; президент Императорской Академии Художеств; художник, археолог, писатель. ― А. Н. Оленин, по происхождению дворянин, родился в Москве, 28 ноября 1763 г., и был сыном ст. сов. Николая Яковлевича Оленина и Анны Семеновны, урожденной кн. Волконской; ум. 17 апреля 1843 г. в Петербурге. — До десятилетнего возраста А. Н. жил при родителях, а в 1774 г. был отвезен в Петербург к родственнице — княгине Е. Р. Дашковой. Здесь вскоре на него имела случай обратить внимание императрица Екатерина II, и по ее повелению мальчик-Оленин был записан в Пажеский Корпус. В 1780 г. А. Н., по воле императрицы, отправился в Дрезден для обучения в Дрезденской артиллерийской школе воинским и словесным наукам. Здесь он провел пять лет (до 1785 г.) в усердных занятиях по предметам своей специальности и общеобразовательным. Между прочим, его особое внимание привлекли история, древности и искусства, а Королевская библиотека, музей и общество художников помогли ему не только в целях самообразования, но развили вкус и природные наклонности и способности. В Дрездене он скоро пристрастился и к пластическим искусствам и вернулся в Россию знатоком произведений лучших художников древности и периода возрождения, и недурным рисовальщиком, развившим свои художественные вкусы под влиянием главным образом Винкельмана и Лессинга. Вскоре по возвращении на родину, Оленин был определен (в сентябре 1785 г.) в артиллерию квартирмейстером, а в мае 1786 г. произведен в капитаны. Тогда же (2-го мая) А. Н. был избран, по предложению княгини Дашковой, в члены Российской Академии за представленное им "толкование многих военных русских старинных речений", и, таким образом, впервые осязательно проявилась его симпатия к археологическим занятиям, которой он не покидал до последних своих дней. Избрание Оленина в члены Академии ввело его в еще более обширный круг литературных знакомств, который, впрочем, и до сего момента был у него немал: известно, что Оленин был весьма близок к кружку Державина, дружен с Хемницером и др. крупными писателями конца XVIII века. К этому же времени относятся и первые дошедшие до нас опыты Оленина в области художеств: в 1789 г. Оленин награвировал по способу Лепренса "скачущего курьера", в 1794 г. — заглавный эстамп к сочинению гр. А. И. Мусина-Пушкина о Тьмотараканском камне и в 1799 г. рисунки ко 2-му изданию басен Хемницера. Между тем, в 1788 г., за болезнью, Оленин, в чине майора, вышел в отставку, но уже в январе следующего года вновь определился на военную службу и был назначен в Псковской драгунский полк подполковником, для устроения при этом полку конной артиллерии. Находясь в составе Псковского полка, Оленин принимал участие во многих делах Шведской кампании, как боец, командир и инженер. Деятельное участие принимал Оленин и в военных действиях против Польши: в 1792 г. он находился в великом княжестве Литовском в составе передовых войск, под начальством гр. Кречетникова; в 1794 г. усмирял польских конфедератов Лидского повета. Военные действия не отвлекли, однако, Оленина от упражнений художественных и до нас дошли вещественные памятники его пребывания в Польше, это — 18 рисунков, изображающих типы польских конфедератов (сохранились в рукописи). Вскоре по возвращении из похода, Оленин 14 марта 1795 г., по прошению, вновь был уволен от службы с чином полковника. Немного спустя Оленин имел случай и публично выказать свои художественные способности: 6 ноября 1795 г. Державин поднес императрице Екатерине II собрание своих стихотворений (рукопись), украшенное 92 виньетками, сделанными Олениным сенией, тушью и акварелью; мотивы их были умело заимствованы молодым художником из классической мифологии и древностей; таким образом, Оленин, уже здесь успел выразить свои симпатии к миру классическому, которые впоследствии он выразил в целом ряде археологических трудов и которых держался до конца своей жизни. Между тем в апреле того же 1795 г. Оленин начал гражданскую службу, поступив в Экспедицию Государственного Ассигнационного Банка, именовавшуюся Конторой о покупке металлов; 5 августа следующего года он назначается советником Правления Ассигнационного Банка, а 24 января 1797 г. управляющим упомянутой Конторой, с пожалованием в статские советники; в октябре того же года Оленин был назначен управляющим Монетным Двором, заведуя которым, он, между прочим, познакомился с медальерным искусством, а впоследствии и основательно изучил его и составил в 1817 г. "Опыт о правилах медальерного искусства". 4 декабря 1798 г. Оленин был произведен в действительные статские советники, и скорое и блестящее повышение его по ступеням службы, отчасти благодаря расположению к нему гр. А. С. Строганова и др. влиятельных лиц, пошло еще быстрее. Ровно через год (3 дек. 1799 г.) он назначается обер-прокурором 3-го Департамента Правительствующего Сената, а затем и управляющим юнкерской школой при Сенате (после О. П. Козодавлева), которой, впрочем, он мало интересовался; в апреле 1801 г. Оленин был пожалован званием статс-секретаря. В сентябре следующего года А. Н., вместе со Сперанским, был приглашен к составлению Канцелярии при Министерстве Внутренних Дел, а 19 февраля 1803 г. определен товарищем министра Уделов. — Значительные служебные обязанности, особенно в то знаменательное время, не были, однако, помехой Оленину в его научных и художественных занятиях. Из его переписки того времени видно, что он продолжал ревностно заниматься археологией, собирал памятники древности, особенно отечественной, основательным знатоком которой уже слыл в ту пору; Академия Художеств, ценя его "отменную привязанность к изящным художествам и знание, сопровождающее оную", 1 сент. 1804 г. избрала Оленина своим почетным членом; 28 дек. 1807 г. Оленин был избран почетным членом Оружейной палаты, и, наконец, 27 апреля 1808 г. назначен на должность помощника главного директора Императорских библиотек. Впрочем, загоравшаяся война с Наполеоном оторвала Оленина от обычных занятий. В ноябре 1806 г. последовал манифест о составлении и образовании милиций, и Оленин вновь почти на 2 года становится в ряды ратных слуг отечества. 24 дек. 1806 г. он принял на себя хлопотливую должность правителя канцелярии Главнокомандующего земским войском 1-й области (Н. А. Татищева), и с 23 марта 1807 г. по 1 апреля 1808 г. исправлял должность дежурного генерала. Когда же милиции были распущены, Оленин, награжденный золотой медалью и правом на ношение милиционного мундира, и призванный на упомянутую службу по части управления Имп. библиотекой, сверх того, состоял по-прежнему на службе в Департаменте Уделов. 1 января 1810 г. Оленин был произведен в тайные советники и в то же время, при преобразовании Государственного Совета, назначен статс-секретарем по Департаменту гражданских и духовных дел; 3 апреля 1812 г. ему, как старшему статс-секретарю, Высочайше повелено было "править" (за А. С. Шишкова) должность государственного секретаря; в звании "правящего" Оленин пробыл до 22 июля 1826 г., пока не был утвержден в означенной должности.

По словам историка Государственного Совета, имя Оленина тесно связано с Государственной Канцелярией в первую половину XIX века. Еще при самом учреждении Государственного Совета, в 1801 г., Оленин в звании статс-секретаря был экспедитором по части государственного хозяйства и, между прочим, одним из ближайших сотрудников Сперанского; падение последнего, а затем вскоре объявленный Высочайший указ, повелевавший преемнику Сперанского А. С. Шишкову "быть при особе Его Величества", вызвали временное "исправление" Олениным обязанностей Государственного секретаря, а затем (уже в новое царствование) и утверждение Алексея Николаевича в этой должности. Между прочим, имени Оленина, как Государственного секретаря, выпало на долю быть связанным со столь известным заседанием Государственного Совета 27 ноября 1825 г., на котором он читал манифест императора Александра I от 10 августа 1823 г. и акт отречения великого князя Константина Павловича. В то же день он читал Николаю Павловичу журнал заседания и сделал указанные ему великим князем перемены в редакции журнала. Кроме того, Оленин же читал и рескрипт цесаревича Константина Павловича в секретном заседании Государственного Совета 13—14 декабря того же года. Кроме прямых обязанностей по службе, Оленин, в звании статс-секретаря, был неоднократно Высочайше назначаем в состав различных комитетов и комиссий: так, в 1821 г. он был председательствующим в Комитете для рассмотрения замечаний на строительные работы Исаакиевского собора, а с 17 апреля 1822 г. членом комиссии по постройке того же собора; в феврале следующего года — членом комитета призрения заслуженных гражданских чиновников; в августе 1827 г. уже в звании члена Государственного Совета (с 29 апреля 1827 г.) — членом комитета о сооружении триумфальных ворот в честь Гвардейского Корпуса; с 6 сентября 1828 г. — членом Главного Управления Цензуры.

Долговременное служение Оленина на поприще государственной деятельности было неоднократно отмечаемо знаками Монаршего благоволения и высокими наградами: Оленин умер в чине действительного тайного советника, получив последней наградой орден св. Владимира 1 степени и знак отличия беспорочной службы за LV лет. — Всегда корректно относившийся к своим служебным обязанностям, Оленин с особой любовью и рвением отправлял свою должность директора Библиотеки и президента Академии Художеств. 13 октября 1811 г. Оленин был назначен директором Императорской Публичной Библиотеки. При нем Библиотека была окончательно преобразована и 2 января 1814 г., как говорится в его формуляре, "по приведении хозяйственной и ученой части библиотеки в надлежащее устройство и порядок, Оленин открыл это учреждение на общую пользу". На торжественном собрании, по этому поводу, были произнесены речи: Красовским "О пользе знаний", Гнедичем — "О причинах, замедляющих успехи нашей словесности", тогда же была прочитана Крыловым и басня его "Водолазы". Перечисленные писатели были библиотекарями Публичной Библиотеки и в тоже время, особенно два последние, близкими людьми к Оленину и тому кружку лиц, который вращался в известном "салоне" Оленина. Алексей Николаевич, как человек европейски и разносторонне образованный, общительный и любезный, горячо любивший науки и искусства, старался окружать себя представителями последних и в своей частной жизни и на поприще служебном. Достигнув высокого общественного положения, обеспечившего ему безбедное существование, дойдя, наконец, до тех ступеней служебной иерархии, с высоты которых его голос и влияние имели значительную силу, Оленин стал меценатом в обширном значении этого слова. Всегда радушный прием, который оказывал Оленин в своем салоне труженикам в области наук и искусств, участие в их всяких нуждах, ходатайство и заступничество за них в их трудные минуты, помощь им словом, делом и советом, наконец, искренние и горячие заботы о вящем преуспеянии отечественных наук и искусств, — вот качества Оленина, как мецената. — 17 апреля 1817 г. Оленин был назначен президентом Академии Художеств. Эта новая должность, в связи с управлением Публичной Библиотекой, еще теснее сблизила Оленина с литературной и художественной сферами, и он до конца дней своих, на протяжении не одного десятка лет, был их средоточием; его салон был излюбленным местом собраний писателей и художников, был пунктом, на котором вырабатывались и составлялись мнения по тем или другим вопросам и явлениям текущей литературы и художеств, мнения, правда; не всегда имевшие вполне авторитетную силу, но к которым прислушивался весь интеллигентный мир столицы и с которыми, во всяком случае, считались. — Направление вкусов и взглядов кружка Оленина и самого Алексея Николаевича, достаточно определенное, не могло не вызывать критики, а порой и недоброжелательных отношений со стороны представителей нашей литературы первой четверти XIX столетия, разбившихся на враждовавшие между собой лагеря: имя Оленина подвергалось нередко осуждению. Обильную пищу нареканиям давало постоянное выше отмеченное стремление Оленина окружать себя лицами своего "салона"; наконец, вызывали глухой ропот и тайные интриги при жизни Оленина и разноречивые суждения о нем, как о человеке и общественном деятеле по смерти его, высокое общественное положение Алексея Николаевича и первенствующая роль во многих сферах. Многие современники (сели не большинство), единогласно свидетельствуя о широком образовании Оленина, его глубоких познаниях и трудолюбии, не умалчивают и о следующих чертах в характере Оленина — его "ласкательстве", "заискивании у сильных", дипломатичных уловках, скрытности и чрезвычайной осторожности в суждениях и обращении с людьми. Утверждают, что Оленин весьма тактично пользовался расположением к нему гр. А. С. Строганова и "умел в тоже время ладить с теми людьми, которые возвысились в царствование молодого государя (Александра I); благодаря чему, говорят, он чрезвычайно быстро и подвигался на служебном поприще, "однако никогда не изменяя чести", как заметил о нем Вигель. Некоторые современники доходили до крайностей: считали Оленина способным на донос (дело Лабзина); обвиняли в привычке выдавать чужое за свое; утверждали, что напр. для Академии Художеств он сделал больше вреда, чем пользы — (Ф. П. Толстой) и т. п.; наконец, даже в пристрастии Оленина к милиционному мундиру, который он всегда носил до самой смерти, видели тонкую преднамеренность... Лет 30 тому назад М. И. Семевский писал: "разноречивые толки о его личности составляют камень преткновения для будущего биографа; приязненные или враждебные отзывы о нем до того односторонни, что из них трудно выработать верную характеристику этого государственного деятеля". Бумаги Оленина, лишь в последнее время дождавшиеся обнародования (впрочем, далеко не во всем объеме), а также и материалы, опубликованные за последние годы, дают возможность вернее оценить эту выдающуюся личность. Без сомнения, есть доля справедливости в отзывах современников, но в них больше пристрастия. Оленин быстро возвысился не только благодаря связям, уменью пользоваться расположением высоких особ и удобными моментами, но и благодаря своему выдающемуся по тому времени европейскому образованию, рано сложившемуся уравновешенному характеру и многим редким качествам души и ума: "его чрезмерно сокращенная особа" — говорит об Оленине Вигель, намекая на его весьма малый рост — "была отменно мила: в маленьком живчике можно было найти тонкий ум, веселый нрав и доброе сердце". "Знающий и деловитый — говорит о нем академик Майков — Алексей Николаевич всем умел сделаться нужным; сам император Александр прозвал его Tausendkünstler, тысячеискусником". Еще с юношеских лет имевший случай быть замеченным людьми высокого общественного положения, осторожный Оленин долговременным опытом убедился в важности держаться auream mediocritatem и, преследуя неуклонно и всегда в своих общественных и литературных взглядах умеренность, сумел удержать за собой быстро завоеванное положение, на котором успел оказать весьма существенные заслуги отечеству. Рассмотрение последних и выяснит по справедливости огромное значение этого примечательного русского человека. — В истории Публичной Библиотеки с именем Оленина связаны важные моменты; начать хотя бы с того, что он был первым ее директором, по приведении в порядок этого драгоценного книгохранилища. Мысль основать в столице для общей пользы книгохранилище и сделать его доступным для всех, как известно, принадлежит императрице Екатерине II, по повелению которой было начато постройкой и здание Библиотеки. Разборка и размещение книг, начатые еще в 1795 г., ко времени вступления Оленина в должность помощника директора, были далеко еще не закончены и велись неумело. Вспоминая то время, Оленин писал: "я нашел сие книгохранилище в таком положении, которое непременно требовало совсем иного устройства, как по хозяйственной — так и по ученой части". Главнейшие недостатки были: "невыгодное и тесное помещение книг и недостаток положительной системы для приведения их в порядок; книги размещались в шкафах по несколько рядов и каждым библиотекарем по своему усмотрению; сырость и недостаток света еще более ухудшали положение книгохранилища. Благодаря стараниям Оленина помещение Библиотеки было подвергнуто значительным переделкам; книги приводились в порядок и размещались по определенной системе; руководством для последнего между прочим служил составленный им в 1809 г. "Опыт нового библиографического порядка для СПб. Императорской Библиотеки"; в основу этого опыта Оленин положил системы, которые применялись в библиотеках западных, преимущественно немецких. 2 января 1812 г. император Александр удостоил вновь созданную Библиотеку своим посещением, 23 февраля того же года были утверждены "Начертания подробных правил для управлений Императорской Публичной Библиотекой". Но военные события отсрочили самое открытие библиотеки: вскоре пришлось думать о спасении ее драгоценностей, которые на время были даже отвезены в Олонецкую губернию, и только 2 января 1814 г. состоялось ее торжественное открытие.

Памятником управления Олениным Библиотекой могут служить некоторые его печатные труды, имеющие отношение к Библиотеке: упомянутый выше "Опыт нового библиографического порядка", а также его брошюра: "Публичные библиотеки в Париже и Публичная Библиотека в С.-Петербурге" (1832 г.) и в особенности его отчеты, из которых видно, сколько энергии и любви постоянно прилагалось к Государственному книгохранилищу и забот о приращении и процветании его директором. При Оленине в Публичной Библиотеке образовался богатый отдел русских рукописей и старопечатных книг путем приобретения коллекции Фролова и, главным образом, драгоценного собрания церковно-славянских и русских рукописей, старопечатных книг гр. Толстого, а также собраний гр. Вязмитинова, Лобанова-Ростовского, Италинского, гр. Сухтелена. В 1829 г. в Библиотеку поступило большое собрание восточных рукописей, в 1831 г. все драгоценные издания бывшей Полоцкой иезуитской академии; в 1832—1834 были богатые поступления из многих варшавских библиотек и др. Наконец, обильный приток книг потребовал в 1834 г. новых пристроек к зданию Библиотеки. Из действий Оленина по управлению нашим книгохранилищем важно отметить привлечение им и состав администрации библиотеки лиц, имевших более близкое отношение к наукам и искусствам; эти лица, как сказано, были в то же время и членами его кружка; назовем И. А. Крылова, Н. И. Гнедича, К. Н. Батюшкова, А. Х. Востокова, А. И. Ермолаева и др. Друзья наук, литературы и искусств, эти люди, "о главе с Олениным, были и друзьями книг и добрыми посредниками между последними и лицами, к ним обращавшимися. Впрочем, некоторые современники нелестно отзываются об Оленине и его сотрудниках, как о библиотекарях; но, как кажется, эти упреки не имеют достаточных оснований. — Несправедливыми кажутся и те нарекания, которым подвергалась деятельность Оленина и особенности в бытность его президентом Академии Художеств. В пользу Оленина говорит не только беспристрастно составленное им "Краткое историческое сведение о состоянии Императорской Академии Художеств с 1764 по 1829 г.", но и позднейшие опубликованные материалы.

Как при вступлении в должность помощника директора Библиотеки, так и в звании президента Академии Художеств, Оленину пришлось начать свою деятельность с широких преобразований и исправлений недостатков, существовавших до него в этих учреждениях. Дело в том, что по смерти президента Академии гр. А. С. Строганова (1811 г.) Академия скоро пришла в упадок; и неблагоприятные слухи о ней вынудили тогдашнего министра кн. А. Н. Голицына, с Высочайшего соизволения, учредить при ней в августе 1816 г. особый комитет, под председательством Оленина, для рассмотрения "причин расстройства Академии во всех ее частях". И в качестве председателя этого комитета, а затем (с 17 апреля 1817 г.) в звании президента Академии Оленин оказал этому учреждению серьезные услуги, начав с приведения в порядок ее денежных сумм, хозяйственной части, кончая стороной чисто художественной. Были уплачены долги Академии, исходатайствованы крупные пособия, увеличен бюджет; произведены крупные переделки в зданиях, принадлежащих Академии и новые пристройки и улучшения; значительно увеличен и обогащен учебный и художественный инвентарь Академии; собственными приношениями Оленин положил начало "кунсткамеры" при Академии; наконец, им было обращено внимание и на Академическое Воспитательное Училище, подвергнутое затем большим преобразованиям и улучшениям, которыми, впрочем, не удалось поставить Училище на желательную высоту (тотчас по смерти Оленина оно было закрыто); наконец, Олениным был составлен и проведен проект нового образования и штата Академии. Его же стараниями было улучшено и положение наших молодых художников-пенсионеров Академии Художеств, отправляемых за границу, и установлен более строгий надзор и наблюдение за ними. Вещественным памятником деятельности Оленина, кроме перечисленных его трудов могут служить и его частые обширные инструкции находившимся в его ведении художникам, преподавателям и профессорам, программы курсов, наконец, упомянутое его "Краткое историческое сведение об Академии". Но заслуги Оленина по отношению к Библиотеке и Академии Художеств не исчерпываются его административной деятельностью на пользу этих учреждений: в истории нашего просвещения и искусств, насколько, конечно, те и другие имели касание к Оленину, нравственное влияние Оленина, пожалуй, даже превышало официальную сторону его деятельности. В значительной степени одаренный любовью к наукам и искусствам, эстетическим чувством и умением угадывать талант в зародыше, Оленин — говорит один из исследователей — "был истинным меценатом, другом и покровителем отечественных писателей и художников Александрова века... Он делал для них все, что только было в его силах, чтобы дать им ход и очистить им путь к известности... Нет биографии отечественного писателя от Державина до Пушкина, в которой не было бы страницы, посвященной памяти Оленина; не было художника и артиста, которого Оленин обошел бы своим вниманием или не принял радушно в своей гостиной, в которую стекались представители отечественной словесности и изящных искусств... Оленин был другом художников трех поколений: дом его посещали: Боровиковский, Брюлловы, Венецианов, Варнек, Гальберг, Егоров, Зауервейд, Иордан, Кипренский, Лосенко, Мартос, Орловский, Пименов, Теребенев, Толстой, Щедрин.... Но если Оленин много делал для развития наших художественных талантов, то, по верному замечанию С. Т. Аксакова, имя его не должно быть забыто также и в истории русской литературы: "все без исключения русские таланты того времени собирались около него, как около старшего друга". Из писателей — Озеров, Крылов, Гнедич нашли в Оленине горячего ценителя своих дарований, который усердно поддерживал их литературную деятельность; И. М. Муравьев-Апостол и С. С. Уваров встретили в нем живое сочувствие своим занятиям, в особенности по классической древности; А. И. Ермолаева и А. Х. Востокова (а также и археолога Ф. Г. Солнцева) он направлял и укреплял в их изысканиях по древностям русским"; частыми посетителями салона Оленина были также Батюшков, Блудов, Дашков, Дмитриев, Карамзин, Козлов, Плетнев, Пушкин, кн. Шаховской и мн. др. По свидетельству одного из современников "в городском доме Олениных или в подгородной даче Приютине почти ежедневно встречалось несколько литераторов и художников русских. Предметы литературы и искусств занимали и оживляли разговор... "Сюда обыкновенно привозились все литературные новости: вновь появлявшиеся стихотворения, известия о театрах, о книгах, о картинах, словом — все, что могло питать любопытство людей, более или менее движимых любовью к просвещению. Невзирая на грозные события, совершавшиеся тогда в Европе, политика не составляла главного предмета разговора, она всегда уступала место литературе". Лучшая характеристика кружка Оленина принадлежит перу Л. Н. Майкова. "Не станем утверждать, — писал покойный академик, — чтобы тот кружок, который собирался в оленинском салоне, далеко опередил свое время в понимании вопросов искусства и литературы. Урочень господствовавших там художественных и литературных понятий все-таки определялся псевдоклассицизмом, который стеснял свободу и непосредственность творчества и удалял его от верного, неподкрашенного воспроизведения действительности. Но вкус Оленина, воспитанный на классической красоте и воссоздании ее Рафаэлем, уже не дозволял ему удовлетворяться изысканными и вычурными формами искусства XVIII века и стремился к большей строгости и простоте... Лучше всего об этом свидетельствуют известные иллюстрации к стихотворениям Державина, исполненные по мысли и большей частью трудами Оленина. Точно также и в отношении к литературе. В оленинском кружке не било упрямых поклонников нашей искусственной литературы прошлого века: очевидно, содержание ее находили там слишком фальшивым и напыщенным, а формы — слишком грубыми. Зато в кружке этом со сочувствием встречались новые произведения, хотя и написанные по старым литературным правилам, но представлявшие большее разнообразие и большую естественность в изображении чувства и отличавшиеся большей стройностью, большим изяществом стихотворной формы; в этом видели столь желанное приближение нашей поэзии к классическим образцам древности. Но кроме того, в кружке Оленина заметно было стремление сделать самую русскую жизнь, новую и особенно древнюю, предметом поэтического творчества: героическое, возвышающее душу, присуще не одному классическому, греческому и римскому миру; оно должно быть извлечено и из преданий русской древности и возведено искусством в классический идеал. Присутствие таких требований ясно чувствуется в литературных симпатиях Оленина и его друзей. В этом сказалась и его любовь к археологии, и его горячее патриотическое чувство". Последнее едва ли не ярче всего выразилось в его чуткой отзывчивости на всякое проявление русской даровитости, первая — в его многочисленных археологических трудах. Наклонность к археологическим занятиям и к собиранию памятников древности сказалась у Оленина, как уже было упомянуто, довольно рано. Из собирателя и любителя он скоро стал и знатоком и археологом-писателем. Его первый печатный труд по археологии отечественной относится к 1806 г., то было "Письмо к гр. А. И. Мусину-Пушкину о камне Тьмутораканском"... Покровительственно относясь вообще к представителям науки и искусства, Оленин в особенности ревниво относился к археологам и, насколько мог, будил и поощрял молодых ученых к археологическим изысканиям. Конечно, археологии, как науки, у нас в то время еще не было, и на первых порах предстояло хоть сколько-нибудь привести в известность имеющиеся памятники древности, сделать хотя бы поверхностное их описание. Оленин прекрасно это понимал, и если немного успел сделать сам, за то усердно споспешествовал желавшим работать в этом направлении. Так, еще в 1809 г. по его настоянию были отправлены К. М. Бороздин и А. И. Ермолаев "в путешествие по России для открытия и описания древних достопамятностей, под главным начальством П. С. Валуева", позднее под его же руководством и постоянным наблюдением производил свои археологические экскурсии Ф. Г. Солнцев и др. Многосложные и многочисленные занятия по службе лишали Оленина возможности пристальнее сосредоточиться на интересах археологических, но он никогда не покидал мысли о них, ибо изучению памятников древности придавал значение особо важное. Развивая проекты "Древностей Российских", Оленин, между прочим, высказал мысль, что если "История Российская доселе составляет токмо самое скучное летосчисление", то это происходит главным образом по той причине, что у нас не только не обработан, но даже не приведен в известность богатый археологический материал, как-то: летописи и вообще вещественные памятники древности. Вот почему Оленин так настойчиво убеждал, напр., в необходимости возможно полного и критического издания свода русских летописей (его статья: "Краткое рассуждение о издании полного собрания русских дееписателей") и вот почему он с таким рвением и любовью следил за подготовительными работами Ф. Г. Солнцева над "Древностями Российского Государства". Оленин не только "следил за ходом работ этого археолога, давал советы и устранял препятствия к получению доступа к предметам занятий, но и сам работал над составлением объяснительного текста к рисункам. Этого текста он приготовил 34 листа"; в декабре 1841 г. он составил и "План издания Древностей, вступление и проект заглавия", но самое издание начало выходить в свет лишь несколько лет спустя после смерти Оленина.

Сам Оленин, повторяем, успел сделать сравнительно немного, но все же его труды — заметный вклад в нашу небогатую в то время археологическую литературу. Оленин работал в различных областях археологии. Так, он изучал наши летописи, и плодом этого изучения, между прочим, был составленный им "Алфавит достопамятным делам, собственным именам, также лицам, славяно-русским старинным речениям, упоминаемым в летописях: по кенигсбергскому списку, по никонову списку, по новгородскому попа Иоанна и по новгородскому пономаря Тимофея" (до 1841 г. Российской Академией было отпечатано лишь 32 листа). Затем Оленин написал несколько небольших статей о некоторых памятниках отечественной археологии, напр.: "Рязанские русские древности", "Опыт об одежде, оружии, нравах, обычаях и степени просвещения славян", исследование о шишаке в. к. Ярослава Всеволодовича и шлемах св. Александра Невского и др. Здесь нелишне отметить, что при составлении названных работ Оленин нередко пользовался в широких размерах содействием близких к нему археологов и художников (напр. Ф. Г. Солнцева). Наконец, Оленину принадлежит несколько работ и по классическим древностям.

{Половцов}, но самое издание начало выходить в свет лишь несколько лет спустя после смерти Оленина.

Сам Оленин, повторяем, успел сделать сравнительно немного, но все же его труды — заметный вклад в нашу небогатую в то время археологическую литературу.
Оленин работал в различных областях археологии. Так, он изучал наши летописи, и плодом этого изучения, между прочим, был составленный им План.

Оленин Алексей Николаевич

Из книги Ларисы Карцелли "Мир Пушкина в его рисунках".

До недавнего времени были известны два пушкинских портрета Алексея Николаевича Оленина - президента Академии художеств, директора императорской Публичной библиотеки, выдающегося знатока древностей, литератора и сановника, к дочери которого, Анне Алексеевне, обращен целый цикл лирических стихотворений поэта 1828 года. Пушкин питал к Анне Олениной, как мы уже знаем, сильное чувство, без конца рисовал ее профиль, во множестве вариантов - анаграммы, инициалы и проч. - выводил ее имя, соединяя его со своим, в черновиках своих рукописей. Он сватался к ней, получил отказ и тяжело и мучительно переживал его.

 
Оленин Алексей Николаевич (рисунок Пушкина А.С.)

Оба известных нам портрета А. Н. Оленина относятся к весне 1829 года, периоду пребывания Пушкина на Кавказе, во время поездки в Арзрум. На первом рисунке Пушкин запечатлел Оленина в профиль, подле хорошо всем знакомого автопортрета в папахе; на втором, сделанном, видимо, несколько дней спустя, Алексей Николаевич изображен вместе с супругою, Елизаветою Марковной, рожденною Полторацкой.

Оленин Алексей Николаевич (рисунок Пушкина А.С.)

Ныне мы имеем возможность пополнить иконографию А. Н. Оленина двумя новыми его портретами руки Пушкина, определенными несколько лет назад художником Юрием Леонидовичем Керцелли*. Портреты находятся соответственно в рабочей пушкинской тетради 842 среди черновиков неоконченной поэмы "Тазит" и в Ушаковском альбоме - знаменитом альбоме младшей из сестер Ушаковых, московских приятельниц Пушкина, - Елизаветы Николаевны.

* (Портреты воспроизведены и атрибутированы в кн.: Керцелли Л. Тверской край в рисунках Пушкина. М., 1976.)

Поскольку оба новых портрета Оленина относятся все к тому же 1829 году (портрет в черновиках "Тазита", возможно, к январю 1830-го) и теперь уже следует говорить о целой серии пушкинских рисунков этого времени, изображающих президента Академии художеств, возникает некоторое сомнение в правомерности утвердившегося в литературе о Пушкине мнения о разрыве поэта с Олениным осенью 1828 года как разрыве, вызванном главным образом причинами политическими (участие А. Н. Оленина как члена Государственного совета в разбирательстве дела о распространении запрещенного цензурой отрывка из элегии "Андрей Шенье" и дела о "Гавриилиаде").

Остановимся на этом подробнее.

Конец второго десятилетия XIX века. Петербургский дом А. Н. Оленина, служивший в это время своего рода штаб-квартирой членам так называемого оленинского кружка, охотно посещают молодые литераторы, привлеченные просветительскими и патриотическими идеями собирающейся тут художественной интеллигенции. "Героическое, возвышающее душу, присуще не одному классическому - греческому и римскому - миру; оно должно быть извлечено и из преданий русской древности и возведено искусством в классический идеал"*, - писал академик Майков о главной направленности творческой деятельности членов оленинского кружка. И вот здесь-то после окончания лицея часто бывает Пушкин, нашедший у Олениных самый восторженный прием и укрепивший здесь дружбу с Жуковским, Вяземским.

* (Майков Л. Н. Батюшков, его жизнь и сочинения. СПб., 1896, с. 39.)

Оленин А. Н. Гравюра Н. Уткина по рисунку Ф. Крюгера. 1836 г.

В доме Олениных Пушкин встречается также с Крыловым, с Карамзиным, тесно сближается с Гнедичем. Сохранилось любопытнейшее свидетельство - "баллада" ("Что ты, девица, грустна..."), сочиненная совместно Жуковским и Пушкиным в 1819 году по случаю дня рождения супруги Оленина Елизаветы Марковны. "Баллада" оканчивалась галантным пожеланием "многи леты"
Той, которую друзьям
Ввек любить не поздно!

И далее - собственно конец - следовала общая здравица:
Многи леты также нам,
Только с ней нерозно.

Но "нерозно" получилось не у всех. Пушкину в скором времени предстояло отправиться в ссылку. Сначала на юг, потом на "север", в псковскую деревню своей матери Михайловское.

Вернулся он в Петербург лишь в мае 1827 года, после семилетнего отсутствия.

Семь лет - это и не так уж как будто бы много, но такие семь лет, какими были эти годы пушкинского изгнания, изменили столицу куда сильнее, чем могли бы изменить ее другие полвека. Дух свободолюбия, дух надежд и упований на возможности перемен к лучшему, гнездившийся даже во многих из светских гостиных, сменился теперь "духом неволи". В эти семь лет произошло многое. Был декабрь 1825 года. Были допросы, дознания в царском дворце. Была виселица с пятью казненными декабристами. Виселица, многократно являвшаяся потом в виде жутких рисунков в пушкинских рукописях.

Многих друзей своих, добрых приятелей, с которыми был "в короткой связи", не нашел возвратившийся Пушкин в столице. А те, что остались, те волей- неволею сделали выбор - одни стали сановниками, другие отправились в свои деревни "поливать капусту"*.

* ("...Я не сообщаю вам ни политических, ни литературных новостей,- пишет Пушкин в мае 1832 года своему другу П. А. Осиповой из Петербурга,- думаю, что они вам надоели так же, как и всем нам. Нет ничего более мудрого, как сидеть у себя в деревне и поливать капусту. Старая истина, которую я ежедневно применяю к себе, посреди своей светской и суматошной жизни". Выражение "поливать капусту" восходит, надо думать, к французской поговорке "отправиться сажать капусту" ("aller planter ses choux"), означающей "удалиться в деревню на покой" (ср. строку "Капусту садит, как Гораций" в шестой главе "Евгения Онегина"). Вообще надо заметить, что устойчивые лексические единицы типа коротких пословиц и фразеологизмов вне непосредственного употребления в их собственном значении могут "работать" в языке (обычно в разного рода каламбурах) и в значениях составляющих эту языковую единицу смыслов, как в случае с выражением "поливать капусту", где очевидно обыгрывается и смысл известной пословицы, и изначальный, "допословичный" смысл одного из ее компонентов.)

Оленин А. Н.
А.К.Лакшин с оригинала  А.Г.Варнека 1820г. 

Президент Академии художеств, директор императорской Публичной библиотеки, действительный тайный советник Алексей Николаевич Оленин стал сановником. Членом Государственного совета и статс- секретарем департамента гражданских и духовных дел. Метаморфоза? Нет, пожалуй. В его доме и теперь очень радушно встретили возвратившегося в столицу поэта. Здесь любили, и знали, и по-прежнему высоко ценили его поэзию. И все же... И все же этот дом был уже не домом либерально настроенного ученого, знатока и любителя русской старины и античности, главы кружка, к которому близки были многие передовые деятели русской культуры и общественной мысли того времени, а дом члена правительства Николая I.

Взятие Арзрума.
Литография Гольштейна, А. Байо с оригинала В. Машкова. 1829 г.

Возвратившись в Петербург, Пушкин, как и в прежние времена, стал часто бывать у Олениных. И хотя, как писал в письме к Гнедичу в июле 1827 года сам глава семьи Алексей Николаевич, "непостоянство судеб человеческих рассеяло приютинское общество по лицу земли: многие лежат уже в могиле, многие влачат тягостную жизнь в дальних пределах света, а многие ближние рассеялись по странам..."* - у Олениных и в эти годы собиралось многочисленное общество литераторов, художников, музыкантов. Дом их продолжал оставаться одним из самых культурных и просвещенных домов Петербурга. Помимо многолетних его друзей и посетителей здесь постоянно бывают теперь Мицкевич и Грибоедов, молодой М. И. Глинка.

* (Цит. по кн.: Пушкин. Исследования и материалы. М.; Л., 1958, т. 2, с. 236.)

Неизвестный художник. Гостиная в доме Олениных в Петербурге. 1820-е годы.
Акварель. ГМП.

Непременной участницею и украшением литературных и музыкальных вечеров в доме отца своего была младшая дочь А. Н. Оленина - Анна. Хорошо образованная, очень изящная, музыкальная Анна полновластно царила в интеллигентном и мужском преимущественно обществе оленинского окружения. Ей посвящали стихи Крылов, Гнедич, И. И. Козлов, другие поэты. Аннета Оленина казалась Пушкину той самою девушкой, которая могла бы составить "счастие его жизни", стать ему верной подругой, женою. Браку этому не суждено было сбыться, и он мучительно, с острой тоскою переживает крушение этой мечты, за которой, возможно, стояла не только надежда на личное счастье, но и надежда на обретение - наконец-то! - долгожданного покоя, на успешное противостояние преследовавшему его "завистливому року".

Расстройство матримониальных планов поэта большинство исследователей склонно видеть в позиции, занятой родителями Анны Алексеевны, не желавшими для своей младшей дочери - любимицы и баловня всего семейства, фрейлины двора - этого брака. К осени 1828 года относят последовавший за расстройством брака разрыв поэта с домом Олениных.

Оленина А. А. Акварель. Художник П. Соколов. Около 1825 г.

В литературе о Пушкине часто можно встретить более или менее четко выраженную мысль о том, что с осени 1828 года Пушкин не только резко прервал свои дружественные отношения с Олениными, но и стал питать острую к ним неприязнь и презренье. Вряд ли это так однозначно, однако. Что поэт был обижен и уязвлен - несомненно. Что он перестал бывать у Олениных - тоже. Но вражда и презренье?.. Пожалуй что этого не было, хотя среди черновых вариантов к восьмой главе "Евгения Онегина" (декабрь 1829 года) можно встретить строки: "Тут был отец ее (Аннеты Олениной. - Л. К.) пролаз /Нулек на ножках".

Строки красноречивые, конечно, но, во-первых, они все-таки не включены поэтом в окончательную редакцию, а во-вторых, не забудем, что Пушкин был очень обижен, и обида эта была особенно тягостна оттого, что нанесена была людьми, которых он уважал и на уважение, а быть может, и дружбу или уж, во всяком случае, на понимание и сочувствие которых рассчитывал. Огорчение, и досада, и боль за отвергнутую любовь, и несправедливость не противников, а людей ему в общем дружественных, интеллигентных, должны были как-то прорваться - и в черновиках его рукописей появляются строки о "нульке на ножках".

Мы не имеем прямых (и вообще каких-либо, кроме приведенных строк) указаний и свидетельств резко отрицательного отношения Пушкина к А. Н. Оленину после осени 1828 года. О том, что Оленин "поправел", поэт знал и прежде. Но он знал также и о тех симпатиях, которые питали в семействе Олениных к сосланным и "влачащим тягостную жизнь в дальних пределах света" декабристам, о любви и причастности членов этой семьи к литературе, науке, искусству. А разрыва не последовать просто и не могло. Пушкин знал, что решение исходило от родителей, убоявшихся видеть его своим зятем. К тому же, по некоторым скудно дошедшим до нас свидетельствам, Елизавета Марковна, взявшая на себя обязанность отказать поэту в руке дочери, сделала это в довольно резкой форме. Поступок ее понятен. Она была светскою дамой. Женою сановника. Матерью дочери-фрейлины. Она и семья ее были благополучны во всем, и благополучия этого она терять не хотела. Пока поэт оставался гостем дома, украшавшим присутствием своим общество собиравшихся здесь литераторов, художников, музыкантов, она любезно принимала его и по-своему была ему рада. Но когда он захотел стать мужем ее дочери - она испугалась. Испугалась по-настоящему, потому что в ее глазах Пушкин был человеком, неугодным правительству, во-первых (а она была хорошо осведомлена обо всех обстоятельствах разного рода "расследований" и учреждения за поэтом "секретного надзора"), и чересчур "вертопрахом" - во-вторых. Решение об отказе она, разумеется, приняла совместно с мужем, но не желала этого брака, должно быть, гораздо сильнее его. Отсюда, вероятно, и та "суровость" ее к Пушкину, упоминание о которой мы встречаем в дневнике А. А. Олениной, опубликованном ее внучкою О. Н. Оом.

Приютино. Акварель. Художник И. А. Иванов. 1825 г.

Интересна запись от 13 января 1830 года в дневнике знаменитой Дарьи Федоровны Фикельмон, внучки Кутузова, дочери друга Пушкина Елизаветы Михайловны Хитрово. "Вчера 12-го, - записала в дневнике Дарья Федоровна, - мы доставили себе удовольствие поехать в домино и масках по разным домам. Нас было восемь - маменька, Катрин (сестра Дарьи Федоровны графиня Е. Ф. Тизенгаузен.- Л. К.)... Пушкин, Скарятин... Мы побывали у английской посольши, у Лудольфов и у Олениных. Мы очень позабавились, хотя маменька и Пушкин были тотчас узнаны..."*

* (А. С. Пушкин в воспоминаниях современников: В 2-х т. М., 1973, т. 2, с. 140.)

"Своей, несомненно, точной записью Фикельмон задала нам нелегкую загадку", - пишет Н. А. Раевский, автор широко известной книги "Портреты заговорили". "Следовало ожидать, - рассуждает он, - что после неудачного сватовства Пушкин по существовавшему и тогда и много позже обычаю перестанет бывать у Олениных...

При таких настроениях поэта совсем уже нельзя было предполагать, что 12 января 1830 года он в домино и маске войдет в дом Алексея Николаевича". "Впрочем, разгадка, быть может, в том и заключается, - продолжает Раевский, - что Пушкин был замаскирован. Отказываться от интересной поездки не хотелось. Надеялся, что не узнают, но ошибся"*. Могло быть и так, конечно. Но только, думается нам, в том обязательно случае, если поэт не считал в это время А. Н. Оленина своим зложелателем и разлад между ними не был ссорой врагов политических. В этом случае, надо полагать, ни шаткий резон замаскированности, ни нежелание отказаться от "интересной поездки" не смогли бы заставить Пушкина явиться в дом Олениных в домино.

* (Раевский Н. Портреты заговорили. Алма-Ата, 1976, с. 223.)

Интересно отметить, что А. Н. Оленин в письме от 14 декабря 1832 года на запрос непременного секретаря Российской академии П. И. Соколова в связи с избранием Пушкина в действительные члены академии ответил согласием. А весной 1835 года Оленин обратился к Пушкину с просьбой принять участие в сооружении памятника над могилой их общего друга Гнедича, и поэт отвечал ему и переслал вместе со списком лиц, пожелавших "подписаться на памятник", пятьдесят рублей ассигнациями.

О.А. Кипренский. Портрет  Олениной Анны Алексеевны (сестры декабриста). 1828 г.

Вряд ли бы Пушкин снес молчаливо политическую враждебность к нему Оленина. Очень острый и беспощадный - в особенности к политическим своим врагам - эпиграммист, автор множества злых карикатур и сатирических рисунков, Пушкин даже и не пытается как-либо задеть Оленина, а в черновиках его рукописей в мае 1829 года (т. е. год почти спустя после разрыва) дважды появляются портреты Оленина без каких бы то ни было признаков отрицательных эмоций автора рисунков к портретируемому.

Это два известных нам прежде рисунка. Но вот и два "новых", того же, примерно, времени. Один из них находим в альбоме Елизаветы Ушаковой. Он очень похож на оба уже известных и тоже относится к 1829 году. Другой портрет - в черновиках писавшейся по свежим впечатлениям поездки на Кавказ поэмы "Тазит" (ПД 842, л. 23/12). Этот портрет - один из самых интересных пушкинских портретов А. Н. Оленина. Он находится рядом с профильным изображением дочери, Анны, портрет которой, по удачному выражению определившей его Р. Г. Жуйковой, является поэтичным портретом-воспоминанием.

Профиль Алексея Николаевича Оленина, так же, как и профиль Анны Алексеевны, откровенно романтизирован и выполнен в "высоком" стиле. Думается, не будет погрешностью сказать, что рисунок не только романтизирует внешность Оленина, но и как бы "классицизирует" облик этого замечательного знатока и исследователя античности (мощная обнаженная шея, крупный изогнутый нос, маленькие уши, свободный разлет бровей, гладкая, без вихров, прическа). Оленин был невысокого роста и довольно миниатюрного телосложения ("малышка" Оленина унаследовала эти отцовские качества) - портрет же походит на эдакого римского патриция - значительного, крупного, в расцвете физических сил. Но сомнения нет - это А. Н. Оленин. Сходство рисунка и со всею документальной иконографией Оленина и с известными ранее пушкинскими его портретами почти абсолютно (та же форма головы, тот же глаз, рот, удлиненное маленькое ухо, та же линия лба и носа). А удивляться этому "классицизированному" облику Оленина после знакомства с автопортретом поэта, изобразившего себя конем среди коней настоящих, или портретом Александра Одоевского в черновиках "Полтавы", изображенного с длинным, свисающим почти до груди казацким усом, - уже не приходится. По всей видимости, мы имеем здесь дело все с той же "примеркою" поэтом-художником на лицо, реально существующее, хорошего его знакомого, некоего образа своей творческой фантазии, в данном случае, быть может, образа одной из "прикидок", возникшего по ассоциации с родом деятельности портретируемого.

Карл Павлович Брюллов (1799 – 1852)
Портрет Петра Алексеевича Оленина
1829 г.
Бумага, акварель (?)
Местонахождение неизвестно. В начале XX в. находился в собр. А. Н. Оленина

И уж, конечно, самое появление портрета Оленина вместе с портретом его младшей дочери в черновиках "Тазита" - отнюдь не случайность. Тут текст и портреты очевидно взаимосвязаны. Вспомним пушкинские наброски планов этой поэмы: I. Обряд похорон; уздень и меньший сын... любовь, отвергнутый; битва - монах. II. 1. Похороны. 2. Черкес христианин... 7. Любовь. 8. Сватовство. 9. Отказ...

Любовь - сватовство - отказ... Горячий, все еще волнующий поэта, сокровенно-личный мотив.
И он, не властный превозмочь
Волнений сердца, раз приходит
К ее отцу, его отводит
И говорит: "Твоя мне дочь
Давно мила. По ней тоскуя,
Один и сир, давно живу я.
Благослови любовь мою.
Я беден, но могуч и молод.
Мне труд легок. Я удалю
От нашей сакли тощий голод.
Тебе я буду сын и друг
Послушный, преданный и нежный,
Твоим сынам кунак надежный,
А ей - приверженный супруг".

Оленина А. А. Масло. Художник А. Попов. 1842 г.

Это последние стихи неоконченной поэмы, но в черновых вариантах имеются строки, содержащие продолжение, - отказ отца девушки выдать дочь за Тазита:
.............................
"Какой безумец, сам ты знаешь,
Отдаст любимое дитя!
Ты мой рассудок искушаешь
Иль празднословя, иль шутя.
Ступай, оставь меня в покое".
Глубоко в сердце молодое
Тяжелый врезался укор,
Тазит сокрылся - с этих пор
Ни с кем не вел он разговора
И никогда на деву гор
Не возводил несчастный взора.
............................

Лист, на котором мы видим портреты Алексея Николаевича и Анны Алексеевны Олениных, покрыт черновыми вариантами этих строк; на левом развороте листа - другой черновой вариант "отказа":
Ему внимал старик угрюмый,
Главою белой покачал.
И мрачно... отвечал:
Я не отдам моей орлицы...

Простое совпадение здесь, надо думать, исключается. Незабытая горечь неудавшегося сватовства, недавние тягостные воспоминания - и на соседний, пока еще чистый лист ложатся точные зарисовки - сначала отца, потом дочери с возведенными кверху "ангельскими" глазами...
.....................То ли дело
Глаза Олениной моей!
Какой задумчивый в них гений,
И сколько детской простоты,
И сколько томных выражений,
И сколько неги и мечты!..
Потупит их с улыбкой Леля -
В них скромных граций торжество;
Поднимет - ангел Рафаэля
Так созерцает божество влачащим тягостную жизнь в дальних пределах света.

Оленинский кружок, или Петербург–Приютино и обратно.

В первое десятилетие после победоносного 1812 года Россия переживала удивительный и небывалый общественный подъем. В 1814 году с поистине античным размахом Петербург встречал вернувшиеся из Парижа, овеянные славой русские войска. Весь путь из Ораниенбаума, куда они прибыли на кораблях, до столицы был усеян цветами. Победителям с истинным русским размахом и щедростью вручали награды и подарки. В их честь произносили приветственные речи и возводили триумфальные арки. Самая величественная арка была сооружена на границе Петербурга — у Обводного канала. Ее возводили по проекту самого модного архитектора того времени Джакомо Кваренги.

Но кроме блестящей победы и громогласной славы, молодые герои двенадцатого года вынесли из заграничных походов, длившихся целых два года, вольнолюбивые идеи, в ярких лучах которых отечественные концепции крепостничества и самодержавия предстались совсем по-иному, не так, как они виделись их отцам и дедам. Само понятие патриотизма приобрело в эти годы новую окраску, взошло на качественно новую ступень. Петербург жаждал общения. Один за другим создавались кружки, возникали общества, появлялись новые салоны. Но если раньше, говоря современным языком, в их функции входила организация досуга, теперь эти социальные объединения становились способом общения, средством получения информации, методом формирования общественного мнения. Один из таких салонов возник в доме Алексея Николаевича Оленина на Фонтанке.

Род Олениных по мужской линии известен из “Дворянской родословной книги”, составленной еще при царе Алексее Михайловиче. Первый из известных Олениных был некий Невзор, живший в первой половине XVI века. Однако есть и иная версия происхождения рода Олениных. Герб Олениных представляет из себя щит, на золотом поле которого изображен черный медведь с сидящей на его спине девушкой в красной одежде и с царской короной на голове. В верхней части щита находятся рыцарский шлем и дворянская корона, которые венчают два оленьих рога. В сложную гербовую композицию включены и другие медведи: один стоит на задних лапах и нюхает розу, два других поддерживают щит по обе его стороны.

Многосложный рисунок герба является иллюстрацией к древней ирландской легенде о короле из рода О’Лейнов. Согласно легенде, умирая, король поделил все свое имущество между сыном и дочерью. Но брат, помня о старинном предсказании, что ирландский престол займет женщина, после смерти отца схватил сестру и бросил в клетку с медведями. Девушка не погибла. Она протянула медведям благоухающую розу и пленила их сердца. Тогда брат, смягчившись, выпустил сестру, но вскоре сам погиб. Сестра стала королевой Ирландии, но продолжала жить среди медведей. У О’Лейнов были враги, которые претендовали на трон, и поэтому начали преследовать девушку. Тогда, чтобы спасти ее, медведица посадила ее на спину и переправилась с ней через пролив во Францию. А уж потом потомки королевы перебрались в Польшу, а затем, при царе Алексее Михайловиче, — в Россию, где стали Олениными.

Заслуживает внимания и родословная супруги Оленина Елизаветы Марковны. Ее мать, Агафоклея Александровна Полторацкая, в девичестве Шишкова, происходила из помещичьего сословия. В свое время она стала супругой мелкопоместного украинского дворянина М. Ф. Полторацкого. По свидетельству современников, Агафоклея Александровна была необыкновенной красавицей и однажды удостоилась даже кисти самого Д. Г. Левицкого.

Вместе с тем в Петербурге она была широко известна своей необыкновенной жестокостью. Говорят, не могла спокойно заснуть, если слух ее не насладится криком избиваемого человека. Причем приказывала пороть за малейшую провинность равно как дворовых людей, так и собственных детей.

В столице ее прозвали Петербургской Салтычихой, от прозвища помещицы Подольского уезда Московской губернии Дарьи Салтыковой, собственноручно замучившей около ста человек. В 1768 году, за полвека до описываемых нами событий, Салтычиха за свою жестокость была осуждена на заключение в монастырскую тюрьму, где и скончалась. Имя ее стало нарицательным.

Если верить фольклору, пытались наказать и Петербургскую Салтычиху. Говорят, едва взошел на престол Александр I, как по городу разнесся слух, что государь, наслышавшись о злодействах Полторачихи, “велел наказать ее публично на Дворцовой площади”. Весть тут же разнеслась по всему городу, и толпы народа бросились посмотреть на эту экзекуцию. Полторачиха в это время сидела у своего окна. Увидев бегущих людей, она спросила: “Куда бежите, православные?” — “На площадь, смотреть, как Полторачиху будут сечь”, — ответили ей. “Ну что ж, бегите, бегите”, — смеясь, говорила им вслед помещица. По другой легенде, придя в ярость оттого, что ее якобы собираются наказать плетьми, она приказала запрячь коней и “вихрем понеслась по площади с криком: “Подлецы! Прежде чем меня выпорют, я вас половину передавлю”.

В Петербурге Агафоклея Александровна владела огромным участком земли между Обуховским (ныне Московским) проспектом, Гороховой улицей, рекой Фонтанкой и Садовой улицей. У нее было три дочери, которым она и разделила свои земли в приданое. Часть этого участка получила одна из них — Елизавета Марковна, которая вышла замуж за будущего директора Публичной библиотеки и президента Академии художеств Алексея Николаевича Оленина.

Сам Оленин родился в Москве и впервые в Петербурге появился в 1774 году. Здесь он воспитывался у своей родственницы Е. Р. Дашковой, которая в то время возглавляла Петербургскую академию наук. Смышленого мальчика заметила Екатерина II. Она приказала записать его в Пажеский корпус. За три года до выпуска по повелению императрицы Оленин отправился за границу “для совершенствования знаний в воинских и словесных науках”. Там он учился сначала в артиллерийском училище, а затем в Дрезденском университете. Параллельно небезуспешно занимался языками, рисованием, гравировальным искусством и литературой. В 1786 году за составленный им в Германии “Словарь старинных военных речений” Российская академия избрала его своим членом. Только этот далеко не полный список достоинств Оленина оказался вполне достаточным, чтобы в 1811 году он был назначен директором петербургской Публичной библиотеки.

Значение оленинского кружка очень скоро переросло значение просто дружеских собраний с непременным обеденным столом, карточными играми после чая и вечерними танцами с легким флиртом. Между тем о хозяине гостеприимного дома, президенте Академии художеств, первом директоре Публичной библиотеки, историке, археологе и художнике Алексее Николаевиче Оленине в Петербурге ходили самые невероятные легенды. Будто бы этот “друг наук и искусств” до 18 лет был величайшим невеждой. Якобы именно с него Фонвизин написал образ знаменитого Митрофанушки, а с его матери Анны Семеновны — образ Простаковой. И будто бы только дядя Оленина сумел заметить у мальчика незаурядные способности. Он забрал его у матери и дал блестящее образование. Правда, по другой легенде, все происходило в обратной последовательности. На Оленина будто бы произвела сильное впечатление увиденная им в юности комедия “Недоросль”. Именно она заставила его “бросить голубятничество и страсть к бездельничанью” и приняться за учение.

Собрания оленинского кружка не прекращались даже летом, когда Петербург буквально пустел. Но происходили они на даче Оленина — в Приютине, в 20 километрах от Петербурга. В первой половине XIX века эту дачу называли “приютом русских поэтов”. Она стала как бы продолжением знаменитого литературно-художественного салона Олениных в доме на Фонтанке. Переход из одного дома в другой зачастую совершался так естественно, что многие постоянные посетители, не обнаружив никого на Фонтанке, направлялись прямо на дачу, где каждый мог рассчитывать на радушный прием, отдельную комнату, гостеприимный стол и полную свободу.

Салон Оленина считался одним из самых модных в Петербурге. В художественных и литературных кругах его называли “Ноевым ковчегом”, столь разнообразны и многочисленны были его участники. Постоянными посетителями салона были Крылов, Гнедич, Кипренский, Грибоедов, братья Брюлловы, Батюшков, Стасов, Мартос, Федор Толстой и многие другие. Охотно посещал салон Оленина и Пушкин. Здесь он заводил деловые знакомства и влюблялся, читал свои новые стихи и просто отдыхал душой.

Во время одного из посещений салона Олениных в доме № 125 по современной нумерации, на Фонтанке, согласно легенде, Пушкин встретился с Анной Керн, поразившей его юное воображение. Современные архивные разыскания показали, что встреча эта произошла в соседнем доме (№ 123), также принадлежавшем А. Н. Оленину. Правда, хозяева дома проживали там только до 1819 года, в то время как встреча Пушкина с красавицей Анной Керн датируется январем — февралем 1819 года. Строго говоря, серьезного, а тем более принципиального значения эта небольшая биографическая путаница не имеет. Однако кружок Оленина приобрел в Петербурге такую известность, что фольклорная традиция связывала с ним, а значит, и с домом, где проходили собрания кружка, все наиболее существенные события биографий своих любимцев. Так или иначе, благодаря этой встрече появилось одно из самых прославленных лирических стихотворений Пушкина, а сама Анна Петровна стала известна не только современникам поэта, но и многим поколениям читающей публики после Пушкина.

Анна Петровна Керн, в девичестве Полторацкая, родилась в состоятельной дворянской семье в Орле, где ее дед по материнской линии, И. П. Вульф, был губернатором. Личная жизнь Керн не складывалась. В 17-летнем возрасте по воле родителей ее обвенчали с 52-летним генералом Е. Ф. Керном, который у Анны Петровны не вызывал никаких иных чувств, кроме отвращения. Через десять лет, формально оставаясь его женой, она покинула мужа и уехала в Петербург.

Образ Анны Керн в фольклоре иногда даже начинал утрачивать конкретные черты определенной исторической личности и воспринимался как некий символ, смысл которого становился бесконечно расширительным. “Кому Пушкин посвятил строки: „Люблю тебя, Петра творенье“?” — “Анне Керн”. — “Почему же?” — “Потому что ее зовут Анна Петровна”.

Между тем в Петербурге жизнь Анны Петровны Керн, которая, как мы уже говорили, формально все еще оставалась женой армейского генерала, не вполне соответствовала романтическому образу, созданному великим поэтом. Она была бурной и далеко не всегда упорядоченной. Среди ее поклонников с разной степенью близости были, кроме Пушкина, Антон Дельвиг, Михаил Глинка, Дмитрий Веневитинов, Алексей Вульф и даже младший брат поэта — Лев Сергеевич Пушкин.

Только после смерти генерала Е. Ф. Керна в 1841 году Анна Петровна вышла замуж вторично. Ее мужем стал ее же троюродный брат, А. В. Марков-Виноградский. На этот раз старше своего супруга оказалась она, более чем на двадцать лет. Тем не менее она пережила его на целых четыре месяца.

Анна Петровна Керн скончалась в Москве в 1879 году. До конца дней она не забывала той давней, ставшей уже давно исторической и одновременно легендарной встречи с Пушкиным. Согласно одной легенде, незадолго до смерти, находясь в своей комнате, она услышала какой-то шум. Ей сказали, что это перевозят громадный гранитный камень для пьедестала памятника Пушкину. “А, наконец-то! Ну, слава богу, давно пора!” — будто бы воскликнула она. По другой, более распространенной легенде, Анна Петровна “повстречалась” с поэтом уже после своей смерти. Если верить фольклору, гроб с ее телом разминулся с повозкой, на которой якобы везли в Москву памятник поэту.

С салоном Оленина связана и другая любовь Пушкина, которая едва не привела к женитьбе поэта на дочери Оленина. Но прежде чем мы расскажем о несостоявшейся свадьбе Пушкина, сделаем небольшое отступление.

Кажется, впервые Пушкин заговорил о женитьбе в возрасте уже далеко не юношеском. Произошло это в 1826 году. По сути, еще находясь в ссылке, 1 декабря 1826 года в одном из своих писем из Пскова он пишет: “Мне 27 лет, дорогой друг. Пора жить, то есть познать счастье”. И далее он прямо спрашивает своего московского корреспондента, двоюродного брата предполагаемой невесты, В. П. Зубкова, следует ли ему связывать свою судьбу “столь печальную и с таким несчастным характером” с судьбой “существа, такого нежного, такого прекрасного”. Речь в письме идет о дальней родственнице Пушкина, его однофамилице Софье Федоровне Пушкиной, к которой он посватался незадолго до этого, в сентябре того же 1826 года. Похоже, Пушкину всерьез надоела беспорядочная холостая жизнь с неизменным юношеским “гусарством” в кругу необузданной “золотой молодежи”. Такое состояние его и вправду тяготило. Беспокоило это и истинных друзей любвеобильного поэта. По мнению многих из них, такая холостяцкая “свобода” всерьез мешала его систематической литературной деятельности. Однако женитьба не состоялась. Пушкин получил отказ.

Через некоторое время, будучи однажды в Москве, он заинтересовался тамошней красавицей, умной и насмешливой Екатериной Ушаковой, в гостеприимном и хлебосольном родительском доме которой постоянно бывал. Московская молва заговорила о том, что “наш знаменитый Пушкин намерен вручить ей судьбу своей жизни”. Но молва вновь обманулась в своих ожиданиях. Пушкин, не сделав предложения, уехал в Петербург и там снова начал кокетничать с дочерью Алексея Николаевича Оленина — Анной. Он знал ее давно, еще с послелицейской поры. Но на этот раз их отношения приобретали совсем иной характер. Похоже, что Пушкин не на шутку влюбился. Он даже готовился сделать ей официальное предложение. И, согласно легенде, сделал его и получил согласие родителей девушки. Оленин созвал к себе на официальный обед всех своих родных и приятелей, чтобы “за шампанским объявить им о помолвке”. Но, как рассказывает легенда, разочарованные гости уселись за стол, так и не дождавшись Пушкина, который явился, когда обед давно уже завершился. Родители Анны почувствовали себя оскорбленными, и помолвка расстроилась. Кто был тому виной — уязвленные родители, обиженная Анна или сам Пушкин, сказать трудно.

В отчаянии от отказа Пушкин якобы срочно едет в первопрестольную с намерением предложить руку и сердце Екатерине Ушаковой. Но поэту опять не повезло. К тому времени Екатерина Николаевна оказалась уже помолвленной. “С чем же я-то остался?” — вскрикивает, если верить легенде, Пушкин. “С оленьими рогами”, — будто бы беспощадно ответила ему язвительным каламбуром московская избранница, с горькой иронией намекая поэту на его недавнюю пылкую страсть к Аннет Олениной и на то, что она сама, Екатерина Ушакова, готова была согласиться на его предложение, будь оно сделано вовремя.

После всех этих неудач наконец Пушкин останавливает свой выбор на Наталье Николаевне Гончаровой, которой к моменту его знакомства с ней было всего 16 лет от роду.

После Великой Отечественной войны Приютино, разрушенное и пришедшее в запустение, начало было возрождаться. Здесь был создан музейный комплекс. Однако в 80-х годах, в эпоху пресловутой перестройки, все опять стало постепенно разрушаться, и за Приютином закрепилось обидное прозвище — Бесприютино. Любопытно, что этимология этого оскорбительного и обидного прозвища восходит к пушкинским временам. Однажды его употребил и сам Пушкин. После того, как ему отказали в сватовстве с дочерью Оленина, в письме к Вяземскому он написал: “Я пустился в свет, потому что бесприютен” (разрядка моя. — Н. С.).

Другим постоянным посетителем оленинского кружка был Иван Андреевич Крылов. Собственно, здесь, в салоне Оленина, Пушкин и Крылов познакомились. К тому времени Крылов был уже маститым баснописцем и известным драматургом.

В Петербург Крылов впервые приехал в 1782 году. Служил чиновником в Казенной палате и Горной экспедиции. Затем надолго оставил службу и занялся литературным трудом. Издавал журналы “Почта духов”, “Зритель”, “Санкт-Петербургский Меркурий”. Писал пьесы, которые одно время не сходили с подмостков петербургских театров. Но прославился не журнальной деятельностью и не театральными пьесами, а баснями, за что в народе по справедливости заслужил прозвище Российский Эзоп. В основном это были, конечно, вольные переводы из Эзопа и Лафонтена. Но все они были откликами на конкретные события в России, отличались исключительной актуальностью и потому заслуженно считаются произведениями оригинальными.

Одно время Крылов жил напротив Летнего сада, в доме Бецкого. В Летнем саду он часто любил прогуливаться. Здесь он встречался с друзьями, обдумывал сюжеты новых басен и просто отдыхал. Любимец петербургских литературных салонов и друг всех литераторов, тучный и незлобивый Крылов сам был предметом бесконечных шуток ядовитой столичной молодежи. Вот только некоторые:

Раз Крылов шел по Невскому проспекту, что было редкостью, и встретил императора Николая I, который, увидев его издали, закричал: “Ба, ба, ба, Иван Андреевич, что за чудеса — встречаю тебя на Невском! Куда идешь? Что же это, Крылов, мы так давно с тобой не виделись?” — “Я и сам, государь, так же думаю, кажется, живем довольно близко, а не видимся”.

Несколько молодых повес, прогуливаясь однажды в Летнем саду, встретились со знаменитым Крыловым, и один из них, смеясь, сказал: “Вот идет туча”. — “Да, — возразил баснописец, проходя мимо них, — поэтому и лягушки расквакались”.

После долгой и мучительной болезни — на ноге было рожистое воспаление, которое мешало ему ходить, — Крылов с трудом вышел на прогулку по Невскому проспекту. А в это время мимо в карете проезжал его знакомый и, не останавливаясь, прокричал: “А что, рожа прошла?” — “Проехала”, — вслед ему сказал Крылов.

Таким он и остался в петербургском городском фольклоре — мудрым и умным “Дедушкой Крыловым”, к известной лености, некоторой неопрятности и неумеренному аппетиту которого друзья относились со снисходительной терпимостью.

В 1855 году Крылову был отлит памятник по модели скульптора П. К. Клодта. Споры о месте его установки долгое время занимали весь литературный и художественный Петербург. Одни предлагали установить памятник в сквере перед зданием Публичной библиотеки, где долгое время служил Иван Андреевич. Другие — на Васильевском острове у здания университета, почетным членом которого он был с 1829 года. Третьи — на могиле в Некрополе мастеров искусств, где в 1844 году он был похоронен. Выбор, однако, пал на Летний сад. Причем городское предание утверждает, что место установки памятника было определено самим баснописцем еще при жизни. Легенду эту записал П. А. Вяземский, и вот как она выглядит:

Крылов сидел однажды на лавочке в Летнем саду. Вдруг его… Он в карман, а бумаги нет. Есть где укрыться, а нет чем... На его счастье, видит он в аллее приближающегося к нему графа Хвостова. Крылов к нему кидается: “Здравствуйте, граф. Нет ли у вас чего новенького?” — “Есть: вот сейчас прислали мне из типографии вновь отпечатанное мое стихотворение”, — и дает ему листок. “Не скупитесь, граф, и дайте мне два-три экземпляра”. Обрадованный такой неожиданной жадностью, Хвостов исполняет его просьбу, и Крылов со своею добычею спешит за своим “делом”. И, следовательно, местонахождение памятника, добавляет предание, “было определено „деловым“ интересом Крылова”.

В оленинском Приютине Крылов пользовался особой любовью. Собственно дачу окружал живописный парк с местами для кратковременного отдыха, беседками и павильонами. Одна из беседок предназначалась для И. А. Крылова, куда чуть ли не силой запирали этого всеобщего любимца и необыкновенного ленивца, чтобы он работал. И действительно в беседке, вошедшей в историю русской литературы под именем “Крыловская келья”, была написана не одна из его знаменитых басен.

Из художников постоянными посетителями оленинского салона были Кипренский и братья Брюлловы.

Орест Адамович Кипренский родился в безвестной деревушке Нежново вблизи крепости Копорье. Он был незаконным сыном тамошнего барина А. С. Дьяконова и дворовой женщины по имени Анна. По местным легендам, в честь рождения сына барин высадил платан, который и сегодня можно увидеть в бывшем усадебном парке. Там же от старожилов можно услышать и легенду о происхождении необычной фамилии художника. Будто бы фамилия ребенку, родившемуся “под звездой любви”, была дана по одному из имен богини любви Венеры, или Афродиты, — Киприды. Соответственно, античным должно было быть и имя мальчика. Его назвали в честь героя греческой мифологии Ореста, сына Агамемнона и Клетемнестры, хорошо известного в России по переводам трагедий Эсхила и Еврипида.

В шестилетнем возрасте Кипренский был отдан в Академию художеств, где проявил блестящие способности. Из воспоминаний современников известно, что он отличался взрывным свободолюбивым характером, за что частенько получал порицания. Из-за того же характера, если верить фольклору, однажды жизнь Кипренского могла резко измениться. Он чуть не бросил учебу в академии. Произошло это будто бы из-за страстной любви к некой барышне, которая в присутствии молодого штатского художника неосторожно заявила, что обожает военных. Кипренский тут же подал заявление о зачислении его на военную службу. И сделал это, как утверждает легенда, самым экстравагантным способом. Во время парада войск на площади у Зимнего дворца, в мундире воспитанника Академии художеств, он бросился к ногам лошади Павла I. Дерзкий и неожиданный поступок юноши так напугал императора, что он приказал гвардейцам оттащить “этого сумасброда”. Понятно, что ни о каком прошении в адрес императора после такого поступка не могло быть и речи. Будто бы только это и спасло русскую живопись от потери одного из своих виднейших представителей.

В 1827 году Кипренский создает одно из самых замечательных своих произведений — портрет А. С. Пушкина, заказанный ему Дельвигом. Художник только что вернулся в Петербург после долгого отсутствия и жил в доме графа Шереметева на Фонтанке. Там же была его мастерская. Документальных сведений о том, где позировал ему Пушкин, нет. Однако сохранилась легенда, что происходило это именно там, в Шереметевском дворце. Портрет Пушкина приобрел широкую известность еще при жизни художника. По свидетельству современников, Кипренский не однажды сам его литографировал и делал с него маленькие копии для друзей поэта.

Почти сразу после написания портрета Пушкина Кипренский вновь уехал за границу. Там, на чужбине, он и умер, о чем Пушкин узнал совсем незадолго до своей гибели.

Украшением салона были художественно одаренные братья Карл и Александр Брюлловы. Брюлловы происходили из старинного французского рода Брюлло, известного еще в XVII веке. В России Брюлловы жили со второй половины XVIII века. В начале XIX века французская фамилия потомков гугенотов была русифицирована. Разница в возрасте братьев составляла всего один год. Они одновременно учились в петербургской Академии художеств и вместе были посланы в качестве пенсионеров в Европу для совершенствования художественного образования. Оба одновременно, как они утверждали, для подчеркивания за границей “своей русскости”, изменили фамилию. К родовой фамилии Брюлло прибавили букву “в”. По другой версии, букву “в” в конце фамилии собственноручно приписал Александр I. Ему тоже хотелось, чтобы фамилия талантливых представителей России и за границей звучала по-русски.

В живописи Карлу Брюллову не было равных. После того как петербургская публика увидела его полотно “Последний день Помпеи”, художника прозвали Карл Великий. И даже Пушкин, по одной из легенд, стоял однажды перед ним на коленях. Будто бы он буквально бросился в ноги Карла, прося у него увиденный однажды рисунок “Съезд на бал к австрийскому посланнику в Смирне”. Но оказалось, что рисунок к тому времени был Брюлловым уже продан, и художник был вынужден отказать поэту в его просьбе. Говорят, чтобы загладить возникшую неловкость, Брюллов пообещал нарисовать портрет Пушкина. Будто бы даже договорились о встрече. Да встретиться не успели. Через два дня состоялась роковая дуэль на Черной речке.

Между тем не все разделяли восторженное отношение к Брюллову. В то время как одни считали его гением, раздавались и другие голоса. Многие называли его творчество апологией безвкусицы, а некоторые — вообще пошлостью в живописи. Сам Брюллов в минуты отчаянья говорил, что Россия его отвергла, а годы, проведенные на родине, считал бездарно потерянными. В 1850 году он вновь уехал в свою любимую Италию, где уже проживал однажды с 1823-го по 1835 год в качестве пенсионера Академии художеств. Сохранилась легенда, что, переходя границу, он “все оставил в отвергшей его стране”, снял с себя нижнее белье, костюм, обувь и, “увязав их в узел, забросил за пограничный столб”. Затем переоделся в заранее приготовленную одежду и поехал дальше.

Карл Брюллов отличался принципиальным и независимым характером. Сохранилась легенда о том, как он долго отказывался писать портрет Николая I, но в конце концов был вынужден согласиться. Император назначил время, но запаздывал. Брюллов довольно долго его терпеливо ожидал, но затем ушел. Первый сеанс не состоялся. Вскоре Николай, нахмурившись, сделал ему замечание, но художник, “смело глядя ему в глаза”, ответил: “Я не допускал мысли, что император может опаздывать”.

Вместе с тем, по свидетельству современников, Брюллов был личностью глубоко аморальной, много пил и “в дни славы его враги уже видели в нем пьяного сатира, с опухшим от вина и разврата лицом”. По Петербургу ходил анекдот о том, как Брюллов, находясь в веселом расположении духа и тела, однажды в мастерской представил своего ученика: “Рекомендую: пьяница”, на что тот, указывая на Брюллова, незамедлительно отпарировал: “А это мой профессор”. По словам одного современника, “безнравственность Брюллова равнялась лишь его таланту”.

Имя Карла Брюллова стало нарицательным, а его творчество — образцом для подражания многих поколений художников. Рассказывают, что Павлу Федотову долго не давалась картина “Вдовушка”, пока однажды во сне ему не явился Брюллов. Он подсказал, какие нужно выбрать цвета. Наутро все получилось. Даже в наше время именем Карла Брюллова пользуются как метафорой. После невероятно успешного восхождения по карьерной лестнице придворного портретиста последних лет советской власти А. Шилова появилось крылатое выражение, способное войти в золотой фонд городского фольклора: “На безбрюлловье и Шилов — Брюллов”.

Его старший брат Александр заслуженно пользовался репутацией видного петербургского архитектора. Он был автором здания Михайловского театра на площади Искусств, Штаба гвардейского корпуса на Дворцовой площади, комплекса Пулковской обсерватории и многих других архитектурных сооружений. По рекомендации Карла Александр спроектировал и построил загородную дачу графини Юлии Павловны Самойловой в ее имении Графская Славянка под Петербургом. Самойлова была преданной и ревнивой поклонницей таланта Карла Брюллова.

В 1837–1839 годах Александр Брюллов приступил к строительству собственной дачи в Павловске. Дача имела вид небогатой итальянской загородной усадьбы с башней и выглядела несколько непривычной для русского глаза. В то время владельцем Павловска был великий князь Михаил Павлович. Если верить фольклору, утверждая проект дачи Брюллова, Михаил Павлович будто бы проворчал: “Архитектор! Мог бы и получше”.

Брюллов любил проводить время на собственной даче с многочисленными друзьями. Он был большим выдумщиком и затейником. Мог среди ночи поднять гостей и повести их на башню разглядывать звезды. Придумывал самые невероятные развлечения. С Брюлловым был хорошо знаком Н. В. Гоголь, который в то время также жил в Павловске. Гоголь был свидетелем и участником многочисленных выдумок Брюллова. Говорят, что образ мечтателя и фантазера Манилова из “Мертвых душ” был навеян образом архитектора Александра Брюллова.

Посетителем салона Оленина был и Федор Иванович Толстой, прозванный Американцем. Это был один из самых сложных и противоречивых друзей А. С. Пушкина. Они враждовали, мирились, снова расходились, правда, когда дело дошло до сватовства поэта, Пушкин вспомнил именно о Толстом и попросил его быть посредником. По мнению некоторых исследователей, Федор Толстой послужил прототипом старого дуэлиста Зарецкого в “Евгении Онегине”. Свое прозвище граф Федор Толстой получил после того, как, участвуя в кругосветном путешествии И. Ф. Крузенштерна, был списан с корабля и высажен на Алеутских островах за недостойное поведение. Лев Николаевич Толстой, который приходился Федору Толстому двоюродным племянником, называл его “необыкновенным, преступным и привлекательным человеком”. Он действительно был умен, талантлив, но его пренебрежение к моральным нормам вызывало в обществе резко отрицательное отношение.

Имя Федора Толстого-Американца не сходило с уст светского Петербурга. Оголтелый распутник и необузданный картежник, “картежный вор”, по выражению Пушкина, Федор Толстой был проклятием древнего и почтенного рода Толстых. Только убитых им на дуэлях, если верить фольклору, насчитывалось одиннадцать человек. Имена убитых Толстой-Американец тщательно записывал в “свой синодик”. Так же старательно в тот же “синодик” он вносил имена нажитых им в течение жизни детей. Их у него было двенадцать. По странному стечению обстоятельств одиннадцать из них умерли в младенчестве. После смерти очередного ребенка он вычеркивал из списка имя одного из убитых им на дуэлях человека и сбоку ставил слово “квит”. После смерти одиннадцатого ребенка Толстой будто бы воскликнул: “Ну, слава Богу, хоть мой курчавый цыганеночек будет жив”. Речь шла о сыне “невенчанной жены” Федора Толстого цыганки Авдотьи Тураевой. По другой легенде, однажды количество умерших детей Толстого и количество убитых им на дуэлях противников совпало. И тогда Толстой, глядя в небо, проговорил: “Теперь мы с тобой квиты, Господи”.

О разгульной жизни Толстого в Петербурге рассказывали анекдоты. Согласно одному из них, однажды перепившему Толстому, который с утра должен был заступить на дежурство, кто-то из друзей посоветовал пожевать травку: “И весь хмель сразу пройдет”. — “Ну, ты даешь! — воскликнул Толстой. — Зачем же я тогда всю ночь работал?” Говорят, в такие ночи Толстой особенно любил озорство, граничащее со смертельным риском. Он ставил свою будущую жену посреди стола, сам ложился на столешницу и на глазах изумленных товарищей по оружию, почти не целясь, простреливал каблуки ее ботинок.

Первая ссылка Пушкина, согласно легендам, будто бы спасла поэта от преждевременной гибели от руки Федора Толстого, который стрелял без промаха и дуэль с которым была якобы неминуема.

Пушкин не зря в одной из своих эпиграмм назвал Толстого карточным вором. Федор не просто был нечист на руку. Он откровенно гордился этим. Известно, что Грибоедов изобразил Американца в своей знаменитой комедии “Горе от ума”. Рассказывают, что на одном из рукописных списков ходившей по рукам комедии Федор собственноручно против грибоедовской строчки “и крепко на руку нечист” пометил: “В картишки на руку нечист” — и приписал: “Для верности портрета сия поправка необходима, чтобы не подумали, что ворует табакерки со стола”. А на замечание Грибоедова при случайной встрече с ним: “Ты же играешь нечисто” — с искренним удивлением развел руками: “Только-то. Ну, ты так бы и написал”.

Согласно легендам, с легкой руки этого картежного шулера и остроумца русский язык обогатился идиомой “Убить время”. Как-то раз известный композитор Алябьев и некто Шатилов, говоря языком картежников, “убили карту в шестьдесят тысяч рублей и понт господина Времева”. И с тех пор, встречая кого-нибудь из них, Федор Толстой каламбурил: “Хорошо ли вы убили время?”

Сохранилась легенда о том, что умирал Федор Толстой стоя на коленях и моля Бога о прощении за прожитую жизнь.

Мы рассказали только об очень незначительной части постоянных посетителей дома Оленина, точнее, только о тех из них, кто был отмечен петербургским городским фольклором, о ком сохранились предания и легенды. На самом деле их было гораздо больше. Дом Оленина на Фонтанке и его загородную усадьбу Приютино посещали практически все лучшие представители русской культуры второй четверти XIX века. Значение оленинского кружка уже в пору своего возникновения переросло значение дружеских собраний с танцами, играми и непременным обеденным столом, каких в Петербурге того времени было немало. Здесь рождались художественные идеи, возникали культурные проекты, создавалось общественное мнение. Это был один из тех центров, где исподволь формировался наступивший XIX век, названный впоследствии Золотым веком русской культуры, веком Пушкина и Лермонтова, “Могучей кучки” и передвижных выставок, веком Достоевского и Льва Толстого.

Урок Митрофанушки

Денис  Иванович  Фонвизин  в своей комедии  «Недоросль» создал  образ Митрофанушки, пример необразованного провинциала, оболтуса, в 16 лет едва одолевшего грамоту, проводившего свои дни в абсолютном бездельи и забавах.

Неизвестный художник. Портрет А.Н. Оленина. 1812–1823.
Кость; акварель, гуашь. Музей «Приютино».

У «Недоросля» был прототип -  Алёша  Оленин, в последствии выдающийся  писатель и государственный деятель, действительный тайный советник, директор Школы юристов, директор Императорской Публичной библиотеки, президент Императорской Академии художеств, действительный  член  Российской Академии Наук  Алексей  Николаевич Оленин( 28 ноября(9 декабря)- 17(29) апреля 1843 г)

Фонвизин был вхож в семью, где рос «Недоросль», что позволило автору точно передать читателям образ молодого человека, вплоть до любимых выражений «величайшего невежды».

Расскажем об этом подробнее.

Алёша Оленин родился в Москве 28 ноября( 9 декабря) 1763 года в старинной дворянской  семье.

Его отец Николай Яковлевич Оленин служил в Лейб- гвардии Конном полку и вышел в отставку в  чине полковника. Мать Алёши,в девичестве княжна Анна Семёновна Волконская, происходила из древнего дворянского рода.

До 10 лет мальчик жил в  крупном имении отца в с. Салаур  Рязанской области.  Именно тогда мальчика и заметил Фонвизин, отразив  образ молодого человека в своей комедии, приведя в произведении даже  любимые  фразы  Алёши. Узнав себя в «Недоросле» мальчику стало очень стыдно. Осознав свою неполноценность, недостаток знаний  Алексей решил усердно учиться.

Домашнее образование Алексей проходил под руководством французского гувернёра, частично обучением занимались и папа с мамой. У Олениных была влиятельная родственница-княгиня Дашкова Е.Р, которая посодействовала продолжению образования в Пажеской придворной школе. Там мальчик значительно приуспел в науках и в 1780 году был отправлен  в Германию в Дрезденскую артиллерийскую  школу для получения военного образования и обучению словесности. По её окончанию Алексей поступил в Страсбургский университет.

В сентябре 1785 года после окончания университета  Алексей Николаевич возвращается в Россию и начинает служить в артиллерии. Военная карьера талантливого молодого человека развивалась стремительно. Уже в 1789 году он получил чин  полковника и был зачислен в Псковский драгунский полк, где под его руководством была сформирована первая в России конная артиллерийская рота. В это время Алексей Николаевич активно занимается  и литературным творчеством. Ещё во время  обучения в Германии он начал собирать материалы для «Толкования многих  военных русских старинных  речений».За этот труд в 1786 году Оленин становится членом  Российской академии наук.

Псковский драгунский полк принимал участие в Русско-шведской войне в 1789-1790 годах, где Алексей Николаевич командовал гусарскими эскадронами, затем в 1792 году в Русско-польской войне. 14( 25) марта  1792 года Оленин вышел в отставку.

В апреле 1795 года Алексей Николаевич поступил на службу в экспедицию по подрядам и закупкам меди при Государственном ассигнационном банке с получением чина коллежского советника. Большие организаторские способности обеспечили  быстрый карьерный рост Оленина.

5(16) августа 1795 года Алексей Николаевич был назначен советником правления этого банка, а затем 24 января(4 февраля) 1797 года получил чин статского советника и должность управляющего образованной конторы по покупке драгоценных металлов.

Профессионализм Оленина был замечен и  в октябре 1797 года он был назначен управляющим  Монетным двором, в декабре 1797 года получил Орден Святой Анны II степени и  4 (15) декабря 1797 года произведён в действительные статские советники.

Талант Алексея Николаевича Оленина был многогранен.

3(14) декабря 1799 года он был назначен обер-прокурором Правительствующего сената, а в июне 1800 года возглавил школу титулярных юнкеров при Сенате, где готовили будущих юристов.

Руководящая деятельность Оленина была по заслугам оценена Александром I.

В апреле 1801 года Алексей Николаевич начал работать экспедитором в императорской канцелярии, где получил должность статс-секретаря. Дальнейшая деятельность Оленина происходила в  тесном контакте с  М.М.Сперанским в канцелярии Министерства внутренних дел. В дополнении к этому 19 февраля ( 3 марта) 1803 года Алексей Николаевич  был назначен заместителем министра в департамент уделов.

Но наша многострадальная Родина не имела возможности долго передыхать от войн. В 1806 году в связи с войной с Наполеоном в России начало формироваться народное ополчение, которое тогда называлось милицией. 24 декабря 1806 года( 5 января 1807 года) Оленин поступил на должность правителя канцелярии главнокомандующего ополчением Петербургской области генерала Н.А.Татищева. С 23 марта ( 4 апреля) 1807 года  по 1 ( 13) апреля 1808 года Алексей Николаевич исполнял должность дежурного генерала.

В августе 1807 года Оленин был награждён Орденом Святой Анны I степени. Затем в  апреле 1808 года милиция была распущена, Алексею Николаевичу вручили памятную золотую медаль и  разрешили пожизненное ношение милицейского мундира.

По окончании боевых действий Оленин вернулся на службу в Департамент уделов.Сотрудничество с  М.М.Сперанским продолжилось..

Широко известна научная деятельность Оленина в это время.

В 1808 году вышел первый археологический труд Алексея Николаевича о Тмутараканском камне - «Письмо к гр. Мусину-Пушкину о камне Тмутараканском, найденном на о. Тамани в 1792 году». Расшифровка  надписи на  камне послужила  началом развития русской палеографии.  Научный труд получил  высокую оценку и Оленин был назначен помощником директора Императорской библиотеки графа А.С. Строганова. В 1811 году после смерти Строгонова Алексея Николаевича  назначили директором Императорской публичной библиотеки.Надо сказать, что к этим обязанностям он  также  отнёсся со всей  серьёзностью и усердием. Прежде всего Алексей Николаевич выработал устав библиотеки, по которому полагалось должности 7  библиотекарей, 7 помощников, одного хранителя рукописей с  помощником и вспомогательных служащих. Известно, что должности библиотекарей занимали выдающиеся  литераторы и  учёные: И.А. Крылов,          Н.И. Гнедич, А.И.Ермолаев, В.С.Сопиков, А.Х.Востоков.

Своей главной задачей Оленин считал создание национальной библиотеки России за счёт приобретения всех печатных изданий на русском языке. По его инициативе Александр I издал указ, по которому следовало передавать библиотеке по 2 экземпляра каждой вновь издаваемой книги. Много внимания  уделялось также приобретению литературы на  иностранных   языках. Известно высказывание Оленина:"Библиотека  есть вместилище словесности всех времён и народов".

К 1820 году,благодаря усилиям Алексея Николаевича, библиотека  по количеству фондов вышла на 4 место среди европейских библиотек.

Оклады библиотекарей были скудными, Алексей Николаевич постоянно добивался  их  увеличения, хлопотал о  пенсиях библиотекарям,  помогал с  ремонтам в  квартирах тех, кто жил в  библиотечном доме.

В январе 1810 года Алексей Николаевич назначен на должность статс-секретаря Государственной канцелярии, которую возглавил Сперанский и произведён в  тайные советники. После отставки Сперанского Александром I  Оленин временно исполнял обязанности государственного секретаря с 3(15) апреля 1812 года  по 9(21) апреля 1812 года до назначения на эту должность вице-адмирала В.В.Шишкова. Но Шишков был госсекретарём формально, так как постоянно должен был быть при Александре I  во  время Отечественной войны 1812 года. Всю основную деятельность выполнял Оленин, в  связи с чем после отставки Шишкова был  в ранге исполняющего должность госсекретаря до 1826 года.

Обязанности госсекретаря  не помешали Алексею Николаевичу в 1817 году возглавить также Академию Художеств. Любовь к искусству зародилось уже давно. Талантливый человек талантлив во всем. Известно,что Оленин автор 92 виньеток к стихотворениям Г.Р.Державина, рисунков для    2-го издания басен И.И.Хемницера.

Кроме того, большой популярностью пользовался литературный салон Алексея Николаевича, где часто бывали все современные писатели, поэты, артисты, художники, музыканты, учёные  того времени. По историческим сведениям посещал салон и А.С. Пушкин.

На должности государственного секретаря  Оленину пришлось участвовать в череде политических коллизий, связанных со смертью Александра I, отречением от престола Константина Павловича, приходу  к власти Константина I, последующее его отречение и восхождение на престол Николая I.

В июле  1826 года император утвердил Алексея Николаевича на  должности государственного секретаря, но на этой должности Оленину не  пришлось побыть долго. 29 апреля ( 11 мая )  1827 года Алексей Николаевич был назначен членом Государственного совета, которую занимал до 1841 года.

Вот так. Урок Митрофанушки, приподнесённый  Алёше Оленину  в детстве выдающимся русским писателем Денисом Ивановичем Фонвизиным,  заставил усердно учиться, упорно творчески работать, что позволило в  дальнейшем  Алексею Николаевичу Оленину   достичь высот в  науке и  государственной деятельности.