Сергей Григорьевич Волконский.
Фотография С.Л. Левицкого. Париж. 1861 г.

Портрет Николая Аркадьевича Кочубея - зятя М.Н. и С.Г. Волконских. Фотография С.Л. Левицкого. Париж.

Киянская О.И.

С. Г. Волконский и А. X. Бенкендорф

(Из комментариев к «Запискам» С. Г. Волконского)

Декабрист Сергей Григорьевич Волконский — хрестоматийная фигура русской истории. Давно признано, что он для своего времени типичен. По происхождению, образованию и воспитанию это — типичный аристократ, князь, Рюрикович. По сфере профессиональной деятельности — типичный военный Александровской эпохи. Он с 18 лет в строю, герой Отечественной войны и заграничных походов, партизан, в 25 лет стал генералом, его портрет кисти Джорджа Доу находится в Военной галерее Зимнего дворца. Кроме того, он — типичный декабрист, участник Союза благоденствия и Южного общества, близкий друг и последовательный сторонник П. И. Пестеля. Осужденный на 20 лет каторги, и в Сибири он оставался типичным декабристом — отбыл каторгу и поселение, вернулся в Россию, написал мемуары. Иными словами, перед нами — совершенный герой своего времени.
Однако в этой типичности — главная причина того, что личность князя Волконского редко становится предметом внимания историков. О нем почти не существует специальных исследований. Имя его всегда упоминается историками с уважением, однако особого интереса не вызывает.
Цель данной работы — не опровергать мнение о типичности Волконского для своей эпохи, а обратить внимание на такие факты его биографии, которые, будучи по большей части опубликованы, обычно не попадают в поле зрения декабристоведов. Однако факты эти в значительной мере корректируют не только расхожие мнения о Волконском, но и общие представления об александровской эпохе.
В многократно опубликованных «Записках» князя Волконского есть фрагмент, который всегда ставит в тупик комментаторов:
«В числе сотоварищей моих по флигель-адъютантству был Александр Христофорович Бенкендорф, и с этого времени были мы сперва довольно знакомы, а впоследствии — в тесной дружбе. Бенкендорф тогда воротился из Парижа при посольстве и, как человек мыслящий и впечатлительный, увидел, какие [услуги] оказывает жандармерия во Франции. Он полагал, что на честных началах, при избрании лиц честных, смышленых, введение этой отрасли соглядатайства может быть полезно и царю, и отечеству, приготовил проект о составлении этого управления, пригласил нас, многих его товарищей, вступить в эту когорту, как он называл, людей добромыслящих, и меня в их числе. Проект был представлен, но не утвержден. Эту мысль Ал. Хр. осуществил при восшествии на престол Николая, в полном убеждении, в том я уверен, что действия оной будут для охранения от притеснений, для охранения вовремя от заблуждений. Чистая его душа, светлый его ум имели это в виду, и потом, как изгнанник, я должен сказать, что во все время моей ссылки голубой мундир не был для нас лицами преследователей, а людьми, охраняющими и нас, и всех от преследования» (Волконский 1991: 178-179).
События, которые описывает Волконский, предположительно можно отнести к 1811 г. — именно тогда Сергей Волконский стал флигель-адъютантом императора Александра I. Сведений о том, какой именно проект подавал Бенкендорф царю в начале 1810-x гг., не сохранилось. Известен более поздний проект Бенкендорфа о создании тайной полиции — проект, относящийся к 1821 г. Однако вряд ли в данном случае Волконский путает даты: с начала 1821 г. декабрист, назначенный командиром 1-й бригады 19-й пехотной дивизии, служил на юге, в городе Умани, и в этот период не мог лично общаться со служившим в столице Бенкендорфом.
Историки по-разному пытались прокомментировать этот фрагмент мемуаров Волконского. Так, например, М. К. Лемке в книге «Николаевские жандармы и литература» утверждая, что причина столь восторженного отзыва в том, что Бенкендорф оказывал своему другу-каторжнику «мелкие услуги», в то время как мог сделать «крупные неприятности» (Лемке 1909: 26). Современные же комментаторы этого фрагмента делают вывод о том, что Волконский, попав на каторгу, сохранил воспоминания о Бенкендорфе — своем сослуживце по партизанскому отряду, храбром офицере, и не знал, «какие изменения претерпела позиция его боевого товарища» (Волконский 1991: 440). Однако с подобными утверждениями согласиться сложно: почти вся сознательная, в том числе и декабристская, жизнь Сергея Волконского эти утверждения опровергает. Князь Волконский был и остался убежденным сторонником не только тайной полиции вообще, но и методов ее работы в частности.
Этому немало способствовал, с одной стороны, опыт участия в партизанских действиях, которые, конечно, были невозможны без «тайных» методов работы. Способствовали этому и некоторые «секретные поручения» русского командования, которые Волконскому доводилось исполнять.
В официальной и всем известной военной биографии Волконского есть немало странностей. Незадолго до окончания войны он, генерал-майор русской службы, самовольно покидает армию и отправляется в Петербург. После возвращения армии в столицу он, опять-таки самовольно, не беря никакого отпуска и не выходя в отставку, отправляется за границу, как он сам пишет, «туристом» (Волконский 1991: 319). Он становится свидетелем открытия Венского конгресса, посещает Париж, затем отправляется в Лондон. Однако вряд ли он мог, находясь на действительной службе, так свободно перемещаться по Европе. Видимо, при этом он выполнял некие секретные задания русского командования. О том, какого рода были эти задания, тоже сохранились сведения.
Самый странный эпизод его заграничного путешествия относится к марту 1815 г., ко времени знаменитых наполеоновских «ста дней». Известие о возвращении Наполеона во Францию застает Волконского в Лондоне. Согласно его мемуарам, узнав о том, что «чертова кукла» «высадилась во Франции», он тут же просил русского посла в Лондоне графа Ливена выдать ему паспорт для проезда во Францию. Посол отказал, заявив, что генералу русской службы нечего делать в занятой неприятелем стране, и доложил об этой странной просьбе императору Александру. Император же приказал Ливену выпустить Волконского в Париж (Волконский 1991: 323).
В Париже, занятом Наполеоном, Волконский провел всего несколько дней — 18 марта1815 г. он туда приехал, а 31 марта уже вернулся в Лондон. Эти даты устанавливаются из его письма к П. Д. Киселеву, отправленного из Лондона 31 марта (Письма 1933: 107).
О том, чем занимался Волконский в Париже во время «Ста дней», мало что известно. Сам он очень осторожно упоминает в своих записках о том, что во второй раз в Париже он был уже не как «турист», а как «служебное лицо», и что он был в своей поездке снабжен деньгами, полученными от его шурина, князя П. М. Волконского, тогда начальника Главного штаба русской армии (Волконский 1991: 332, 333). Известно также, что его пребывание во вражеской столице не прошло незамеченным для русского общества; стали раздаваться голоса даже о том, что он перешел на сторону Наполеона. В письме к своему другу П. Д. Киселеву он вынужден был оправдываться: «Я не считаюсь с мнением тех, которые судят меня, не имея на то права и не выслушав моего оправдания», «за меня в качестве адвокатов все русские, которые находились вместе со мною в Париже» (Письма 1933: 111).
Во многих источниках имеются сведения о том, что главным заданием, которое Волконский выполнял в Париже, была эвакуация русских офицеров, не успевших выехать на родину и оставшихся как бы в плену у Наполеона. В «Записках» Волконский называет четырех человек — трех обер-офицеров и знаменитого впоследствии придворного врача Николая Арендта, оставшегося во Франции при больных и раненых русских военных и не успевшего покинуть город (Волконский 1991: 333).
Следует заметить, что эти люди, вряд ли, случайно задержались в Париже — иначе русское командование не стало бы посылать в занятый неприятелем город русского генерал-майора, близкого родственника начальника Главного штаба. Скорее всего, это были некие русские секретные агенты, которым в случае разоблачения грозили в Париже большие неприятности.
В 1819 г. генерал-майор Сергей Волконский вступает в тайное общество. Этот его шаг был во многом случайным: сам он признается в мемуарах, что обязан этому вступлению встрече в Киеве со старинным другом М. Ф. Орловым, тогда уже заговорщиком со стажем. Яркая личность Орлова, его дар убеждения сильно подействовали на Волконского, привели к тому, что он, по его собственным словам, «вступил в новую колею действий и убеждений» (Волконский 1991: 358). Формально же в Союз благоденствия Волконский был принят в том же году генералом М. А. Фонвизиным (ВД X. 1953: 114-115).
Вступив в тайное общество, Волконский полностью подчинил свою жизнь новому для него «общему делу», стал одним из ближайших соратников П. И. Пестеля. Он оказался одним из самых близких друзей и преданных сторонников председателя Директории Южного общества — несмотря даже на то, что Пестель был намного младше его по возрасту и чину и имел гораздо более скромный военный опыт. Декабрист Н.В. Басаргин утверждал на следствии, что Пестель «завладел» Волконским «по преимуществу своих способностей» (ВД XII. 1969: 298).
В тайном обществе у Волконского был достаточно четко определенный круг обязанностей. Он был при Пестеле чем-то вроде начальника штаба, обеспечивающим, прежде всего, внутреннюю безопасность заговора.
В 1826 г. участь Волконского намного утяжелил тот факт, что, как сказано в приговоре, он «употреблял поддельную печать полевого аудиториата» (ВД X. 1953: 179). С этим пунктом в приговоре было труднее всего смириться его родным и друзьям. «Что меня больше всего мучило, это то, что я прочитала в напечатанном приговоре, будто мой муж подделал фальшивую печать, с целью скрытия правительственных бумаг», — писала в мемуарах княгиня М. Н. Волконская (Волконская 1977: 28). Марию Волконскую можно понять: все же заговор — дело пусть и преступное, но благородное; цель заговора — своеобразным образом понятое благо России. А генерал, князь, потомок Рюрика, подделывающий государственные печати — это в сознании современников никак не вяза¬лось с образом благородного заговорщика.
Однако следует признать, что в1824 г. Волконский действительно пользовался поддельной печатью, вскрывая переписку армейских должностных лиц. «Сия печать <…> председателя Полевого аудиториата сделана была мною в 1824 году», — показывал Волконский на следствии (ВД X. 1953: 144). Печать эта была использована по крайней мере один раз: в том же году Волконский вскрыл письмо начальника Полевого аудиториата 2-й армии, генерала Волкова, к генерал-майору Киселеву, начальнику штаба армии. В письме он хотел найти сведения, касающиеся только что снятого со своей должности его приятеля, командира 16-й пехотной дивизии М. Ф. Орлова, и его подчиненного, майора В. Ф. Раевского. «Дело» Орлова и Раевского, участников тайного общества, занимавшихся, в частности, пропагандой революционных идей среди солдат и попавших под суд, могло привести к раскрытию всего тайного общества.
Следил Сергей Волконский не только за правительственной перепиской. Как установило следствие, в том же 1824 г. князь вскрыл письмо своих товарищей по заговору, С.И. Муравьева-Апостола и М. П. Бестужева-Рюмина, к членам Польского патриотического общества. Муравьев и Бестужев, по поручению Южного общества, вели переговоры с поляками о совместных действиях в случае начала революции.
В сентябре 1824 г. Муравьев и Бестужев, горевшие жаждой немедленной революционной деятельности, написали полякам письмо с просьбой устранить, в случае начала русской революции, цесаревича Константина Павловича и попытались передать письмо полякам через Волконского. «Сие письмо было мною взято, но с тем, чтобы его не вручать», — показывал Волконский (ВД X. 1953: 132). «Князь Волконский, прочитав сию бумагу и посоветовавшись с Василием Давыдовым, на место того, чтобы отдать сию бумагу <…> представил оную Директории Южного края. Директория истребила сию бумагу, прекратила сношения Бестужева с поляками и передала таковые мне и князю Волконскому», — утверждал на следствии Пестель (ВД IV. 1927: 116).
В целях тайного общества Сергей Волконский использовал и свои родственные и дружеские связи с армейским начальством, с высшими военными и гражданскими деятелями империи. Он имел собственную агентуру в армии: в ноябре 1825 г. Волконский узнал о тяжелой болезни и последовавшей затем смерти императора Александра I на несколько дней раньше, чем высшие чины во 2-й армии и столицах. Уже 13 ноября 1825 г., за 6 дней до смерти императора, он знал, что положение Александра I почти безнадежное; узнал же он об этом от проезжавших через Умань в Петербург курьеров из Таганрога. Следует заметить, что, конечно, курьеры не имели право эту информацию разглашать. Однако шурин Сергея Волконского П. М. Волконский, к тому времени уже снятый с поста начальника Главного штаба, но не потерявший доверия императора, был одним из тех, кто сопровождал Александра I в его последнем путешествии, присутствовал при его болезни и смерти. Видимо, именно этим и следует объяснить странную «разговорчивость» секретных курьеров.
15 ноября Волконский сообщил эти сведения начальнику армейского штаба П. Д. Киселеву — и впоследствии по этому поводу было даже устроено специальное расследование (ВД XIX. 2001: 443-448). Когда же царь умер, Волконский сообщил Киселеву, что послал «чиновника, при дивизи[онном] штабе находящегося, молодого человека расторопного и скромного, под видом осмотра учебных команд в 37-м полку объехать всю дистанцию между Торговицею и Богополем и, буде что узнает замечательного, о том мне приехать с извещением» (ВД XIX. 2001: 447).
Естественно, что этими секретными сведениями Волконский делился не только с Киселевым, но и со своим непосредственным начальником по тайному обществу — с П. И. Пестелем (Киянская 2002: 271-272). Учитывая эти обстоятельства, Пестель начинает подготовку к решительным действиям: пытается договориться о совместном выступлении с С.И. Муравьевым-Апостолом, отдает приказ спрятать до времени «Русскую Правду» (Киянская 2002: 272). В эти же тревожные дни Волконский составляет особый шифр для переписки с Пестелем (ВД X. 1953: 134, 142). Точно не известно, был ли этот шифр использован. 29 ноября 1825 г. Пестель вмесите с Волконским составляет хорошо известный в историографии план «1 генваря» — план открытого выступления Южного общества (ВД X. 1953: 143). Согласно этому плану, восстание начинал Вятский пехотный полк, которым командовал Пестель. Придя 1-го января1826 г. в Тульчин, вятцы должны были, прежде всего, арестовать армейское начальство (ВД IV. 1927:171; ВД XI. 1954: 365). Затем должен был быть отдан приказ по армии о немедленном выступлении и движении на Петербург.
Естественно, что в этом плане Волконскому отводилась одна из центральных ролей. С лета1825 г., замещая уехавшего в отпуск своего ди-визионного начальника, князь командовал 19-й пехотной дивизией во 2-й армии. Естественно, что эта дивизия должна была стать ударной силой будущего похода. Не лишено оснований и предположение С. Н. Чернова о том, что Волконскому могло быть предложено и общее командование мятежной армией (Чернов: 60).
Однако план этот, как известно, осуществлен не был. За две недели до предполагаемого выступления был арестован Пестель, 7 января1826 г. арестовали и Сергея Волконского. После семимесячного следствия он был приговорен к 20-ти годам каторжных работ. Одним же из следователей по делу декабристов был, как известно, Александр Бенкендорф — товарищ Волконского по флигель-адъютантской службе, будущий шеф жандармов и начальник III Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, тайной политической полиции.
Стоит отметить, что если бы в 1811 г. император Александр I не отверг проект Бенкендорфа, скорее всего, имя декабриста Волконского было бы нам неизвестно. Вполне вероятно, что он был бы известен нам сегодня как заместитель Бенкендорфа по ведомству тайной полиции.
Таким образом, из данной статьи можно сделать несколько выводов. Во-первых, декабристы действительно были людьми своей эпохи. Только эпоха эта не всегда такова, какой мы ее себе представляем. Время правления императора Александра — это, кроме всего прочего, время, когда впервые была осознана необходимость профессиональной армейской разведки и контрразведки. В годы Отечественной войны такая служба была создана. Волконский в ней официально не состоял, но методы ее работы вполне использовал в своей повседневной деятельности.
Во-вторых, в корне неверно отделять декабристов от их современников, говорить об особой декабристской ментальности, культуре, стиле поведения. Анализируя биографии людей александровской эпохи, практически невозможно отделить декабристов от их следователей: тех, кого вешали, от тех, кто их вешал. Членство в тайном обществе или служба в тайной полиции — критерий чисто формальный, никак не характеризующий образ действий, а зачастую и образ мыслей того или иного исторического деятеля тех лет.

Литература:

ВД IV. 1927 — Восстание декабристов. Документы. М.; Л., 1927. Т. IV.
ВД X. 1953 — Восстание декабристов. Документы. М., 1953. Т. X.
ВД XI. 1954 —Восстание декабристов. Документы. М., 1954. Т. XI.
ВД XII. 1969 — Восстание декабристов. Документы. М., 1969. Т. XII.
ВД XIX. 2001 — Восстание декабристов. Документы. М., 2001. Т. XIX.
Волконская 1977 — Волконская М. Н. Записки. М., 1977.
Волконский 1991 — Волконский С. Г. Записки. Иркутск, 1991.
Киянская 2002 — Киянская О. И. Павел Пестель: офицер, разведчик, заговорщик. М., 2002.
Лемке 1909 —Лемке М. Николаевские жандармы и литература. СПб., 1909.
Письма 1933 — Письма С. Г. Волконского к П. Д. Киселеву // Каторга и ссылка. 1933. № 2 (99).
Чернов — Чернов С. Н. Декабрист П. Ив. Пестель. Опыт личной характерис-тики // Архив СПбИИ РАН. Ф. 302. Оп. 1. Д. 1.

П.Ф. Соколов. Портрет князя С.Г. Волконского.
Конец 1816 – начало 1817. 
Всероссийский музей А. С. Пушкина

Декабрист  С.Г. Волконский  – участник войн 1806-1814 гг.

На вопрос Следственной комиссии, откуда он заимствовал первые революционные мысли, Волконский С.Г. отмечал: «Полагаю… что с 1813 года первоначально заимствовался вольнодумческими и либеральными мыслями, находясь с войсками по разным местам Германии и по сношении моем с разными частными лицами тех мест, где находился. Более же всего получил наклонность к таковому образу мыслей во время моего пребывания в конце 1814 и в начале 1815 в Париже и Лондоне, как господствующее тогда мнение. Как в чужих краях, так и по возвращении в Россию вкоренился сей образ мыслей книгами, к тому клонящимися».

Поражение русских под Аустерлицем сильно уязвило национальное самолюбие. Патриотическому чувству был нанесен тяжелый удар. Характеризуя настроения русского офицерства, Волконский С.Г., будущий декабрист,  вспоминал, что «самая отличительная и похвальная сторона в убеждениях молодежи – это всеобщее желание отомстить Франции за нашу военную неудачу в Аустерлице». Это воспринималось как «гражданственный долг». Но вместе с тем становилось ясно, «что к отечеству любовь не в одной военной славе, а должна бы иметь целью по­ставить Россию в гражданственности на уровень с Европою».

Патриотически настроенные передовые люди, глубоко обеспокоенные судьбами России, начали задумываться над тем, что привело их родину к поражению. Князь Волконский С.Г. начал службу в 17 лет в чине поручика кавалергардского полка.  «При конце 1806 г., – вспоминал он, – опять возгорелась война с Францией, и, кто мог участвовать в оной из петербургской молодежи, спешили быть причисленными к действующей армии. Я был в числе счастливцев и был назначен адъютантом к графу Михаилу Федоровичу Каменскому, а затем к генерал-лейтенанту А.И. Остерману-Толстому».

26 декабря 1806 г. Волконский участвовал в сражении под Пултуском. Много лет спустя он писал: «Пултуское сражение была боевая моя новизна; состоя при Остермане в должности адъютанта – мое боевое крещение было полное, неограниченное. С первого дня я приобвык к за­паху неприятельского пороха, к свисту ядер, картечи и нуль, к блеску атакующих штыков и лезвий белого оружия; приобвык ко всему тому, что встречается в боевой жизни, так что впоследствии ни опасности, ни труды меня не тяготили».

За сражение под Пултуском Волконский был награжден орденом святого Владимира 4-й степени. В приказе говорилось, что он «во все время сражения посылаем был с разными приказаниями под выстрелами неприятельскими, что и исполняемо было им с усердием и расторопностью». В 1807 г. Волконский С. Г., был уже адъютантом при новом главнокомандующем генерале Беннигсене Л.Л. 7 и 8 февраля «был в сражении при г. Прейсиш-Эйлау, где ранен был пулею в бок и удостоен награждением золотого ордена отличия, установленного в том же году».

Сергей Григорьевич Волконский писал в своих воспоминаниях, «что все усилия французской армии сбить нас с позиции Прейсиш-Эйлауского сражения были неудачны …до конца оного наши войска стойко удерживали оную (позицию), отступление наше на другой день не было вынуждено новым натиском неприятеля, но было вследствие соображений главнокомандующего».

После излечения ранения Волконский вернулся в армию, где по-прежнему находился при Беннигсене. 5-6 июня Лопухин (тоже адъютант главнокомандующего) и Волконский участвовали в бою при Гутштадте. Генерал Беннигсен доносил, что они «посылаемы были от меня с разными приказаниями, которые исполняли под ружейными и картечными выстрелами с особенною расторопностью и рвением».

14-15 июня 1807 г. Волконский и Лопухин (будущий декабрист) участвовали в сражении при Фридланде. Они проявили незаурядное мужество и оба были награждены – Лопухин орденом Владимира 4-й степени, Волконский – золотой шпагой с надписью «За храбрость».

7 июля 1807 г. состоялось подписание Тильзитского мира. Волконский С.Г., свидетель этих событий, вспоминал: «Живо еще в моей памяти представляется устройство среди вод Немана: неподвижный плот, на котором воздвигнут был род здания, довольно обширного. Живо в моей памяти воззрение отплыва двух императоров, каждый с того берега, где стояли их войска, и приплыва их к этому парому, на котором решалась судьба многих властителей, многих народов. Я с берега нашего, в числе свиты Беннигсена, смотрел на поезд обоих императоров».

Тильзитский мир был поражением России. Несмотря на то, что она вышла из этой войны без территориальных потерь и даже приобрела Белостокский округ, сумела добиться сохранения самостоятельности Пруссии (хотя и в урезанном виде), Наполеон продиктовал России крайне тяжелые для нее условия, которые явились первым препятствием самостоятельности ее экономического развития (континентальная блокада). Сергей Волконский вспоминал, что весть о заключении Тильзитского мира и приказ о возвращении в Россию войск «не был по сердцу любящим славу России».

Осенью 1807 г. в Петербурге он вошёл в кружок офицеров – патриотов, организованный Орлов М.Ф. в кавалергардском полку.

Штаб-ротмистр Волконский С.Г. с 1810 г. находился на русско-турецком фронте при главнокомандующем Дунайской армией генерале Каменском Н.М. С 4 по 11 июня он участвовал в осаде и взятии Силистрии, атакованной русской армией и Дунайской флотилией. Волконский участвовал в переговорах о её сдаче. «При заключении условий» он «был послан в Силистрию для получения ключей города и знамен войсковых».

В июне был «под г. Шумлою и во многих других делах при сей крепости», сражался в отдельном отряде генерал-лейтенанта Воинова А.Л. Участвовал в экспедициях в Балканские горы, в сражении при Эскистамбуле. В июле он сражался против турецких войск под командованием Кушанец-паши, окопавшихся на правом берегу Янтры, поблизости от Батина. Сражение окончилось полным поражением турецкого корпуса. Затем Волконский вновь находился при осаде крепости Рущук. В 1811 г. за боевые дела он был произведен в ротмистры и удостоен званием флигель-адъютанта.

С назначением генерала от инфантерии Голенищева-Кутузова М.И. на пост главнокомандующего Дунайской армией Волконский находился при нём. Его посылали в самые опасные боевые дела. 13 октября в составе корпуса генерал-лейтенанта Маркова Волконский участвовал в переправе через Дунай, а 14 октября в сражении у Слободзеи. Турецкие войска были окружены, лагерь визиря взят штурмом, сам визирь бежал.

В первые дни Отечественной войны 1812 г. флигель-адъютант ротмистр Волконский С.Г. получил ряд заданий, которые успешно выполнил. Это были поездки в расположение полков Войска Донского, проверка готовности к обороне крепости Динабург и наиболее ответственное и опасное – поездка с секретным пакетом к главнокомандующему 2-й Западной армией генералу Багратиону. В пакете содержалось высочайшее распоряжение: идти на соединение с 1-й армией.

Волконскому предстояло пробираться через районы и города, которые могли уже быть заняты неприятелем. В середине июля 1812 г, после поездки во 2-ю армию Волконский получил приказ отправиться в летучий отряд генерала Винцингероде Ф.Ф., где его назначили дежурным штаб-офицером Казанского драгунского полка. В задачу входило нападать на тылы неприятеля. «Мы шли параллельно большой Смоленской дороге, – вспоминал Волконский, – и старались тревожить, где могли по слабым силам нашего отряда, хвост французской армии».

В формулярном списке Волконского отмечено: «Был в действительных сражениях во 2-й западной армии при с. Могильно и Дашкове в летучем отряде генерал-лейтенанта барона Винценгероде; 7 августа при г. Витебске».

13 сентября в деревне Фили состоялся военный совет, на котором было принято решение не давать нового сражения и отвести войска за Москву. На восходе солнца 14 сентября первые русские отряды вступили в Москву, чтобы пройти через нее и оставить город. Позже Волконский вспоминал: «Кровь кипела во мне, когда я проходил через Москву… Помню, что билось сердце за Москву, но и билось также надеж­дою, что Россия не в одной Москве и что с ожидаемыми подкреплениями, с твердостью духа армии и простого народа русского отомстим сторицею французам, которых каждый шаг во внутрь России отделял от всех их запасов и подкреплений…»

Кутузов М.И. придавал огромное значение развертыванию народной войны, оказывая серьезную помощь партизанским отрядам. Он отдал приказ об организации специальных легких конных отрядов (летучих отрядов), которые должны были действовать совместно с крестьянскими партизанскими отрядами. В них сражались многие декабристы. Волконский С.Г. вскоре после Бородинской битвы участвовал в выполнении распоряжения главнокомандующего, полученного летучим отрядом под командованием Винцингероде.

Необходимо было как можно быстрее занять Звенигород и препятствовать передвижению войск неприятеля по дороге от Звенигорода к Москве. Отряду надлежало не дать возможности французам занять Москву в обход правого фланга русской армии. С боями отступал отряд к русской столице, «к святой и милой для каждого русского, и в особенности в то время, белокаменной Москве».

Отдельный летучий отряд, в котором служил Волконский, получил задание «держать через отряды летучие сообщения с главной армией, иметь отряды по тракту Ярославскому и Рязанскому и быть… вестником в Петербург о движении неприятеля по Московскому тракту».

Французы теснили летучий отряд к Клину. Здесь Волконский стал свидетелем попытки Наполеона завязать мирные переговоры с русским правительством. В распоряжение отряда попал выбравшийся из Москвы действительный статский советник Яковлев И.А. (отец Герцена А.И.) с письмом французского императора к Александру I с предложением о мире. Волконский вспоминал, что предложение Наполеона вызвало возмущение всех офицеров отряда, не мысливших о мире до тех пор, пока враг находился на русской земле.

Волконский С.Г. со своим отрядом одним из первых вступил в Москву. Он был потрясен видом разрушенного и сожженного города: «Развалины обгорелых домов, поруганные соборы и церкви… Вид погоревшей Москвы, поруганье, сделанное французами в храмах божьих и над стеною Кремля, были горькие впечатления и, как само собою разумеется, утверждали в каждом русском, с тем и во мне, горячее желание изгнать врага из отечества».

В Москве Волконский, к этому времени уже подполковник, был назначен командиром партизанского отряда, состоящего из трех сотен казаков. Он получил приказ действовать параллельно главной дороге в направлении к Духовщине. Целью его было «тревожить неприятеля в принятом им отступательном движении, уничтожать переправы, мосты и продовольственные средства и запасы, забирать пленных, одним словом, причинять ему всевозможный вред…».

На Духовщине отряд Волконского соединился с летучим отрядом Платова. Оба отряда дошли до Смоленска и участвовали во взятии города, а затем Волконский снова перешел к самостоятельным действиям.

Вскоре отряд Волконского С.Г. получил задание «открыть коммуникацию с корпусом графа Витгенштейна, идущим на соединение с армией Чичагова, и этим общим движением препятствовать переправе французов через Березину… ». В формулярном списке Сергея Григорьевича сказано: «…открыл при городе Череге коммуникацию между главной армией и корпусом генерала от кавалерии графа Витгенштейна, равно был в деле на переправе неприятеля через Березину и в преследовании его от Лепеля через Вилейку до г. Вильны, за сие сражение награжден орденом св. Владимира 3-й степени».

Полковник Волконский С.Г. освободительный поход русской армии 1813 г. проделал с корпусом генерала Винцингероде, исполняя должность дежурного по корпусу. Еще в феврале, когда в предместьях Калиша шли упорные бои, Волконский за участие в них был награжден орденом святого Георгия 4-й степени.

Русский корпус под командованием генерала Винцингероде Ф.Ф., входивший в Северную армию, из-под Берлина двигался к Эльбе. Но вдруг было получено предписание как можно быстрее вернуться назад под Берлин. Причиной этого было наступление на него французов. Город прикрывала Северная армия. Наполеон, находясь у Дрездена, решил разбить союзников по частям, обращаясь то против одной, то против другой их армии.

На Северную армию он бросил корпус под командованием маршала Удино, который теснил прусские войска. Русский корпус, получив приказ, повернул назад. Но его передовые отряды, «выдвинутые быстро вперед, подвергались большой опасности», так как ранее «им было дано приказание сильно выдвинуться вперед и тревожить неприятеля». Полковнику Волконскому было приказано довести до сведения этих авангардных отрядов о вновь поступившем распоряжении. Это была непростая задача, так как эти отдельные отряды сложно было разыскать. Волконский проделал огромную работу и с поставленной задачей справился.

Все труды его были вознаграждены. Авангардные отряды вовремя соединились с корпусом без встречи с неприятелем. 23 августа состоялось сражение при Грос-Берене, в 5-6 км от Берлина, французы были разбиты и отброшены за Эльбу. Волконский вспоминал, что на следующий день после сражения было получено известие об одержанной победе под Кульмом. Почти в то же время Силезская армия Блюхера одержала победу при Кацбахе 26 августа.

«Можно сказать, – писал Волконский, – что эти почти современные сражения дали союзной армии тот перевес, который впоследствии ознаменовался под Лейпцигом». Сергей Григорьевич, по-прежнему находясь в авангарде Северной армии, преследовал французов до крепости Торгау. За отличие в сражении за Торгау 6-7 сентября он получил звание генерал-майора и был награжден командующим Северной армией, шведским крон-принцем Карлом-Юханом, Королевским шведским орденом военного меча для ношения в петлице.

В кампании 1814 года на территории Франции корпус под командованием генерала Винцингероде действовал совместно с Силезской армией. Авангард корпуса осадил хорошо укрепленный г. Суассон. Генерал-майор Волконский С.Г. во главе Волынского уланского полка 15 февраля участвовал в штурме этой крепости.

6 марта Волконский сражался при Краоне, 9 и 10 марта он участвовал в своем последнем бою, окончившемся взятием русскими войсками Лаона. Был награжден орденом прусского Красного орла 2-й степени. Волконский покинул корпус и отправился во Франкфурт, в Главную квартиру, где ему стало известно о взятии Парижа и отречении Наполеона.