1. Е.С. Молчановой1

[Иркутск,] 24 фев[раля] 1851. № 6

Дорогой друг, моя обожаемая Нелли, ваши письма от 18 и 20 янв[аря] полны утешения для нас. Я тебе писал в понедельник, но не могу отказать себе в написании еще одного письма. Все, что ты мне говоришь об уважаемой княгине Катерине Алексеевне2, вызывает во мне глубокое чувство благодарности к ней. Мое будущее, мое дорогое дитя, в радости и счастье, будущее же твое и твоего брата в спокойствии и утешении твоей добродетельной и уважаемой матери. Я счастлив, когда уверен в том, что мы можем вас троих оценить по достоинству и что мы справедливы и благосклонны по отношению к вам. И Господь вознаградит всех тех, кто благосклонен к тебе; когда говорят факты, слова не нужны. Я написал бы письмо моей уважаемой тете, но не знаю, доставят ли ей удовольствие мои строки. Всякий раз, я думаю, она знает, что я благодарен и предан ей. Это ты, мое дорогое дитя и мой друг, выполняешь эту обязанность: передаешь мои слова и моей тетушке, и князю Петру3, если он желает слушать, что сибирский край больше не край ссылки для меня с тех пор, как я узнал, что они любят и поддерживают моих детей. Я никогда не забываю их ко мне доброго отношения в былые времена. А на холодность с момента моего приговора они имели право, и, быть может, это был их долг. От всего сердца я благодарен моей тете за те ее воспоминания о моей прошедшей молодости - поры заблуждений, тогда я находил в ней благосклонного защитника и уверенного, дружелюбного наставника. Исполни, мое дорогое дитя, мое поручение со всей теплотой сердца, которой ты отличаешься, и моей теплотой, которую ты знаешь, несмотря на мои 63 года. Передавай дружеский привет всем нашим; напиши о моей сестре4, где она? и когда она вернется в la Cara Patria5.

Пусть Господь тебя хранит, пожми крепко руку своему мужу. Ваш отец и друг

Сергей Волконский.

[Приписка М.Н. Волконской на франц. яз.]

Нельга, мое дорогое дитя, добавлю несколько слов к письму папы. Я хотела тебе сказать, что унты были тебе отправлены прямой дорогой в Ени- сейск6; это все, что мы смогли найти хорошо сделанного; они стоят 30 р. серебром и 2 р. за перевозку <пропуск>, ты их подаришь, я надеюсь, твоей благодетельнице, нашей уважаемой княгине Екатерине Волконской, эта вещь, сделанная в твоей родной стране, ей доставит удовольствие, тем более если подаришь ее ты, преданная ей всем сердцем, сердцем чистым и молодым, за которое я так горда, Нельга.

Я тебя обнимаю и благословляю тысячу раз, так и Дмитрия7 и вашего будущего ребенка. Пусть доброта Господа всегда сопровождает вас. Мама твоя.

Д.В. Молчанову

[Иркутск,] 26 февр[аля] 1851. № 7

И от меня несколько строк, добрый друг Дмитрий Васильевич. Благодарю тебя и Нель[гу] за ваше доверие и любовь ко мне. Приедете, я надеюсь, что и вы будете мною довольны.

Третьего дня после полдня приехал Разгильдеев И.Е.1, на другой день хотел выехать за моря, но схвачен был сильной недугой. Хорошо, что Танкевич2 захватил: был сильной прилив крови к голове, пиявки и другие медицинские средства охранили покамест от воспаления в мозге. Если облегчение продержится, Ив[ан] Евгр[афович] выедет дня через три, надобно ему укрепиться. Его шипко беспокоит мысль, чтоб генерал не подумал, что он по-пустому теряет здесь время, дорогое для исполнения воли Ник[олая] Ник[олаевича]3, и очень меня просит все это объяснить тебе для доклада генералу, не быв сам в силах писать.

Теперь и личные мои просьбы:

1)   отпуск на воды в Оренбургскую губ[ернию] на Сергиевские воды4 на 4  месяца;

2)   снабжение меня на 1851 год газетою того размера, как я писал;

3)   для вашего же удобства отправить обои для отделки квартиры вашей;

4)   любить меня, как я вас люблю.

Ваш друг Сергей Волконский.

[Приписка М.Н. Волконской на франц. яз. ]

Мой дорогой Дмитрий, я недавно, 24 и 27 числа, получила письма от Нельги. За одну неделю она побывала на трех балах - вот оно, доказательство силы и здоровья, чему я несказанно рада, на следующий день после последнего бала Катрин5 не застала вас дома, вы были на прогулке. Все больше и больше я прошу у Господа веселья, радости и счастья для вас. Я бесконечно благодарна Катеньке6 за ее милое небольшое письмо, которое доставило мне огромное удовольствие. Я надеюсь на счастливое будущее для ее сына. Я ей написала на прошлой неделе.

Мой дорогой Дмитрий, запланированную поездку на Сергиевские воды мы отменили. Во-первых, у нас нет достаточно денег, Серж чувствует себя лучше, и к тому же хотелось бы избежать абсолютно не нужных нам встреч. У нас здесь тоже есть воды, помогающие гораздо лучше. В течение 10 лет моих страданий они просто необходимы для моего здоровья, однако я не могу себе этого позволить из-за отсутствия средств.

Вы едете в апреле к вашим родителям. Я очень рада, потому что это уже начало отъезда. До свидания, передавайте мои дружеские приветы всем, кого я уважаю.

3.  Д.В. Молчанову

[Иркутск,] 23 марта 1851. № 8

Любезный друг Д[митрий] В[асильевич]. Чувство доверенности моей к тебе и убеждение [в] твоей ко мне дружбе будет водить моим пером. Я вкладываю в твое сердце не желчное негодование, но грустные впечатления, мною испытанные.

А[лександр] Н[иколаевич], вопреки всех приличий к моим летам и родственным связям и званию, пользуясь безгласностью моею пред законом, настоятельно требует от жены акт доверенности с настоятельным указанием, чтоб был дан без всякого об оном спроса у меня1. Тому несколько месяцев жена без всякого о том моего ведения или указания, но единственно по чувству обязанности пред мною не вполне исполнила волю А.Н., означив некоторые исключения, но самовластный А.Н. опорочил ее и ныне требует ваше посредство [для] высылки доверенности по буквальному его указанию. Ж[ена], не по убеждению сердца, но по несообразному ни с чем чувству безусловного повиновения, вопреки моего желания покоряется воле своего брата и с нынешнею почтою отправляет этот акт, т[айно] от меня деланный, но сущность которого мне стороной известна. Я не шлю никакого возражения на сущность оного во всем, что в оном относится до твоей ж[ены], но полагаю, что гораздо бы вернее было передать вам имение купчей крепостью, нежели дарственной записью; дарственная запись может быть шатка по прежнему гражданскому быту твоей ж[ены]. Купчую же крепость она в полном праве заключить по быту своему за А[нной] М[ихайловной]2 с тобою. Расходы же на то и на другое одинаковы. При том оба акта могли быть просто заключены ж[еной] здесь.

Но я не могу быть довольным образом производства этого дела и намеком А.Н. против меня в кругу моего семейства. В этом обижен м[ой] о[тец], и это кровная обида. Ж[ена] никогда не оспаривала полного права располагать тем, что поступило ей во владение по моему о[тцу], но в пополнительном наделе от моих п[оместий], если оно когда-либо совершится, я полагаю иметь право голоса, что, вероятно, будет оспариваемо А.Н. Не люблю выводить с[соры]; имел бы право написать к правительству] и остановил дело в отношении доверия к А.Н. и чтоб дожидались моего назначения, но надеюсь, что ж[ена] признает мое право, тем более что у ней и у меня один предмет - надел поровну с е[е] д[етьми], это поручаю Божьему Покровительству.

Взойти мне по всем сим обстоятельствам в сношение с А.Н. и выказать ему всю несвойственность его требований (хотя имею на то полное право) я не хочу. Имея слишком много поводов к негодованию на него, снова взойти в переписку - это навлечь ему и себе новые неприятности. Но я полагаю иметь право и обязанности ж[ены] твоей, что я не одобряю действий А.Н. и покорности жены к его воле. Это не делаю я в виде жалобы на кровную, им мне наносимую обиду, но более в том отношении, чтоб чрез тебя узнать точное положение дел (о чем мы не имеем никакого положительного сведения) и чтоб ты постарался ловким образом изменить дурное направление хода дел, в чем ты это признаешь возможным.

Да и вы, мои друзья, объяты каким-то непонятным для меня страхом к А.Н., я вижу это из письма твоего к ж[ене] от 17 февраля: между должным уважением к случайному главе семейства и безотчетной к нему покорностью есть грань; первую одобряю и рад, что вы ее ему посвящаете, другую не требую и к себе от д[етей] с[воих]. Дерзости А.Н. противу меня нет предела, он ставит меня перед ж[еной] и в[ами] в ничто, прилично ли это? Совестно ли это? Охранение ваших средств быта, охранение таковых же для с[ына]3, обеспечение нужд ж[ены], верно, не менее близки моему сердцу, как и его. Мои желания - не поэзия, как он это называет, не пустой спор слов, а чисто совестливое дело. Есть данные, от которых ни в коем случае не надобно отклоняться. В наделе в[ашем] должно иметь в виду и будущий надел с[ына], и текущее обеспечение нужд ж[ены] - все это должно быть основано на положительных данных, взяв в соображение, что есть, а на что имеется в ожидании. Ценность имений не по числу душ, но по последнему расходу за десятилетие, и, приняв в соображение постоянные местные выгоды, капиталы должны быть в соображении по законному на них росту. Во всех предположениях, расчетах меня одного прошу исключить, пока есть у в[ас], у с[ына] и у ж[ены] средства, мои слабые ограниченные нужды будут вами обеспечены, лишусь я этих средств - найду людей, которые не переставали меня уважать, мне помогут, но верно не протяну руку за лептой к семейству Р[аевских]. Д.В., я тебе даю право голоса во всем этом. Умоляю тебя не отклоняться от возложенного мною на тебя поручения из излишней щекотливости или снисходительности к А.Н. Он д[ядя] - я же о[тец].

Действия А.Н. всегда и во всем означаются с ничем не сообразным самовластием; какое он имел право не исполнить в отношении вас назначенной высылки вам денег и тем поставить вас в затруднительное положение? Я вполне признателен А[нне] М[ихайловне] за ее предложение ссудить вас займом, но не желал бы, доколь мы имеем средства, чтобы другим вы были бы обязаны попечением. И в этом радушном предложении А[нны] М[ихайловны], и в содействии С[офьи] Н[иколаевны]4 таинственность, в которую оно облекается, выказывается, что они объяты каким-то страхом к А.Н. Для меня все это было бы единственным предметом смеха, если бы все это не относилось до вас и не оскорбило меня по сердцу за вас же. А.Н. сосредоточивает в себе одном волю и действие; не отдавая никакого пись­менного отчета, не обеспечивает право собственности ж[ены] на капитал, у него находящийся, в случае его смерти (чего Боже его охрани) надпись на сундуке, дела и деньги с[ына] и м[ои] могут быть не приняты опекою достаточным законным указанием. Не понимаю также, почему билеты вкладов имеют, как о том сам раз известил, код по собственным его делам. Всякое действие по оным вкладам, как с согласия ж[ены] м[оей] и не иначе как с приобретением ей одной выгод. Это приводит меня к самовольно сделанной А.Н. ссуды О[рлову]5; этот долг, не имея никакого обеспечения, с ничтожными прописными выгодами, уже двадцать лет тянется, и чем и когда кончится, ничего не известно. Записывать в приход деньги прежних доходов - не мудрость, найти новые статьи дохода, возвысить хозяйственное положение имения, найти выгодное и обеспеченное положение капиталов - вот прямая бы заслуга, и ты сам говоришь, что Воронежское имение в жалком по управлению положении, хотя и имеет, как тебе это, наверное, известно, большую ценность. С.Л.6 пишет, что одесский дом разваливается, что не допускается и в казенном управлении, мне также известно, что из конного завода, мною учрежденного в Новой Репьевке7 и в котором при мне было до 80 маток, запас молодечков и сверхнужное количество случных жеребцов, вряд ли осталась одна водовозная лошадь, и это где - в Крыму, где лошади 10 месяцев на подножном корму. Скажу также, что сколько я понимаю смысл законов, хотя мои справки не делаются у Л.В.8, но достоверно могу сказать, что если А.Н. может по доверенности ж[ены] распоряжаться ее имением, то тем более она сама лично имеет на то право, с одним только ограничением, что всякая выдача ей собственно денег, как сходно с существующими узаконениями, путем правительства назначенными, также могу удостоверить, что по смыслу законов, коль скоро братья мои не отказались законным образом от моего наследства, все долги мои падают на них. А надел жены моей должен быть очищен от всякого запрещения.

Столь выхваляемая заботливость А.Н. состоит в том, что капитал, ей принадлежащий, составлен из денежного вклада племянника моего от остатков денежных доходов с имения до поступления оного в управление А.Н., с присообщением доходов управления А.Н. до поступления имения в Опекунское управление не по одним моим долгам, но и по долгам братьев моих; мне бы весьма желательно иметь баланс постепенных и поименных сих вкладов со времени отъезда моего в Сибирь. По многим изложенным мною обстоятельствам я полагаю, что можно тебе склонить А.Н. сделать распоряжение.

Вот, друг мой Д.В., взгляд мой на дела, по которым в силу гражд[анского] закон[а] я чужд, но по совести могу и должен выразить свое мнение. Пишу к тебе не в упрек, а с чувством полной доверенности и неограниченной дружбы. Заранее знаю, что письмо мое и ожидания мои от тебя поставят тебя в затруднительное положение. Но с твоим умом, самодостоинством и ловкостью авось успеешь все обделать, как ты можешь это рассудить, не для личных наших выгод, но для сущей и истинной пользы ж[ены], с[ына] и в[ашей].

Не защищая, а рассуждая - мое семейство во всех делах по управлению бывшего моего имения до смерти матери моей и по действиям братьев и сестры моей, по ее смерти, о чем не раз им писал откровенно, я имею право судить и действия родственников жены моей в отношении ее и моих детей. Тетка К[атерина] А[лексеевна]9 родовое имение передала одной Орловой10, а А.Н., как из писем С[офьи] и Е[лены] Н[иколаевны] это нам известно, противится желанию их наделить по их смерти ж[ену] и д[етей] ее частью их имения11.

Я не все высказал, что шло к делу; требовать от тебя ничего не могу, но вторично умоляю взять все сказанное мною в соображение и, действуя по совести, не ставить на первый план личные сношения. Я положительно желаю одного: что[бы] вы не могли мне упрекнуть, что я вам что-либо скрыл, а если ты не примешь мои указания в уважение и руководство, буду иметь право сказать: je m’en lave les mains12.

Ж[ена] извещена [на] мой взгляд на требования ее б[рата]; в подробные суждения я не входил, это было бы поводом с моей и ее стороны, а этого я обязан избегнуть в уважение ее слабого здоровья, да потом я слишком дорожу ее расположением, чтоб дать повод ее на меня негодованию. Во всю мою жизнь я всегда действовал все въявь, писать к отъявленному врагу - это было бы глупость, низость. Первое не приписываю себе, вопреки приговора А.Н., которому не сроден по душе и уму. Но если ты думаешь, Д.В., что мой взгляд может быть принят к делу, если ты полагаешь, что А.Н. довольно благороден, чтобы принять [дру]жеский голос о[тца], защищающего выгоды свои к д[етям], без гнева и нового укора, ты можешь сие мое письмо ему сообщить. Я выше его гнева, а если он поймет чувство, которое руководило моим пером, то, несмотря на все сделанные им мне кровные обиды, я скажу ему от души: Спасибо!

В изложении моем о непонятных для меня распоряжениях А.Н. позабыл пометить, что не понимаю расчета, заклады имения с обязанностью платить по 6 на 100% и отдавать взятый капитал лишь по 4 на 100%. Безденежье так велико, что я убежден, что как сей капитал, так и прежде скопленный мог бы под верные обеспечения помещен быть по 8% на 100. Тогда бы оставался капитал невредим и ж[ена] имела б достаточные средства на ее расходы.

Пишу много, но, поверь, без желчи к А.Н. я изложил свое мнение и желание; высказать же мне его было в обязанности перед всеми вами. Жену твою заочно крепко целую. Тебе же жму крепко дружескую руку. Продолжайте быть счастливыми друг другом, и да благословение Божие охранит вас от всех мирских зол и испытаний.

4. М.Н. Волконской

7 июля 1852. Иркутск

Передо мной сейчас два твоих письма, мой дорогой, любимый друг, от 10 и 28 июня, единственные, которые я получил от тебя из Тарасуна1. Я не могу тебе выразить словами, милый друг, как я счастлив твоему отношению ко мне, возврату твоего доверия и нежности ко мне. Чтобы я был достоин этого до конца моих дней, да сохранит тебя Провидение на долгие счастливые годы.

Я не получаю известий непосредственно от Молчановых, за исключением тех, которые пришли из Красноярска и Томска. Почтовые марки на конвертах писем, адресованных тебе и которые я не читаю и не вижу (правда, о них мне Герман2 говорил), мне позволили проследить их маршрут. Я им пишу часто, и в последний раз я их упрекнул за молчание. Мы им в глаза смотрим, а они часто к нам спиной поворачиваются.

Хорошо бы иногда давать урок Нелли, потому что от Молчанова мы не можем ничего другого потребовать, кроме того, как сделать счастливой нашу дочь, чем он и занимается. Иван Иванович3 сообщает мне, что он хочет уехать из Нерчинска 16 числа. Известие о твоей долгой разлуке с сыном, вероятно, наводит на тебя грусть, мой добрый друг, но наши личные чувства должны смолкнуть перед превосходствами службы, склонить нас к тому, что всякая мера генерала принята им в его пользу и знания служебные для нашего сына. Мишель меня не забывает, пишет мне много, просто и доверительно. Я ему в этом признателен и благодарю его за это. Я регулярно ему пишу, его, бедного мальчика, нужно развеселить, и я ему рассказываю обо всех событиях в Иркутске. Спасибо за то, что ты сообщаешь мне в деталях о  том, что происходит у вас, в вашей местности и ее окрестностях, и особое спасибо за то, что ты подробно сообщаешь мне о себе. Ты принимаешь ванны, и от них тебе становится лучше. Я этому очень рад. Эти ванны холодные или горячие? Могут ли они освободить тебя от страданий, таких острых и продолжительных, которые ты выносишь в течение долгого времени с такой покорностью и душевной силой? Из соображений осторожности я тебя вверяю Софье Николаевне4, которая о тебе великолепно заботится во время приступов страдания. Я помню о твоем благодушном воспоминании. Ты поступаешь правильно, милый друг, возвращаясь через Кяхту. В Маймачине5 будет на что посмотреть, это может доставить некоторое развлечение твоей сестре. Это твой долг. Но, честно говоря, на вашем месте, если бы вам позволило здоровье, я направился бы к Большому заводу6.

Я представляю себе радость и удивление нашего доброго и отважного Мишеля, но, увы, это утопия, которую, впрочем, нужно только попытать с согласия генерала. Я плохо сумею рассказать тебе о Мишеле, так как я целиком и полностью им очарован: его заботой о тебе, его суждениями, его привязанностью к тете, его доверием, искренностью, непринужденностью по отношению ко мне, теплотой души, преданностью генералу. Не два месяца, а год, даже больше года, как он, по его словам, готов приступить к исполнению службы, доверенной ему генералом. Господь Бог в помощь ему в этом и защитит его в эти дни. Мишель мне дает кое-какие поручения, которые я выполняю и о которых тебе сообщаю.

[Далее по-русски.] Перловую крупу, изюм, шоколад взял в лавке Белоголового7, дома не отыскал. [Далее по-французски.] Кофе я добавил, чтобы потчевал своих гостей, я ему отправлю, если смогу потребовать еще этот долг от Мазаровича8 - маленький бочонок «Хереса», все остальное, в том числе и вино, есть дома, согласно его записке. Я пишу в Деволай9 для доставки с оказией, имея в виду уменьшение расходов, но если он испытывает трудности, я потребую от него, чтобы он обратился к тебе и поступил в твое распоряжение для дальнейших <пропуск>. Отправка этого здешней почтой будет в тягость твоему бюджету и превысит закупочные цены на местах. Устрой все, как ты хочешь, согласно местным обстоятельствам. Я надеюсь, ты получишь мое письмо, находясь еще в Тарасуне, так как ты мне еще не говорила о своем отъезде <пропуск>, и настигнешь генерала в Чите. И еще пару слов о Мишеле. Не стоит ли тебе отправить ему Абакума, и проси вернуть Нинишку10 с оказией. Это у тебя отнимет несколько дней поездки, но так будет лучше для Мишеля. В остальном делай так, как ты хочешь. Изменение маршрута генерала вызвало здесь много разговоров, так как он не собирается посещать Кяхту. Здесь не знают причины и прибегают к разным предположениям11. Говорят об отзыве генерала и о приезде сюда генерала Анненкова12. Однако это все вздор. Потеря доверия стала бы большой неблагодарностью по отношению к лейтенанту13, настолько сильно преданному благу, что в светлых и благородных целях он все свои желания и здоровье отдает службе. В Кяхте готовились к большим приемам: вина, блюда, туалеты, украшения - во все это Иркутск внес свой вклад. Меня беспокоит только одна вещь: если это нарушит планы Ребиндера14. Здесь теща15 вся в расстроенных чувствах и, поддерживаемая Черным доктором16, гувернанткой-сводницей17 и тевтонским бароном18, дает волю гримасам и проклятиям19. Все это смешно. А в остальном, дорогой друг, все это только для тебя одной. Кстати, об этой семье20. я скажу тебе словами моего крестника21. Я ему говорил о его сестре Лизе22 и о тех прозвищах, которые она ему дала. [Далее по-русски.] Ты не знаешь сестру Лизу, она не Лиза, а Лиса. [Далее по-французски.] Слово вовсе не глупое.

Я отправляю Софье Николаевне газеты, полученные со времени моего последнего письма, и прошу позаботиться. Сообщи мне, когда ты будешь на вашем берегу Байкала. Все тщательно устроено Разгильдеевым под его же руководством: все претензии и благодарности можно выражать ему. Вот уже несколько дней Василий23 ведет себя лучше, но, однако, я пишу Мишелю, что на него нельзя полагаться. К тому же что-то нужно делать из камердинера, который, как я думаю, на половинном жаловании. Напиши ему об этом тоже. Маша24 умнее, а Иван Осипов25 с серьезностью относится к твоим счетам и поручениям. Я провел свои именины грустно, так как я их провел вдали от тех, кто мне дорог. Я не сомневаюсь, что вы все обо мне думали.

Твой друг и муж Сергей Волконский.

6.  Е.С. и Д.В. Молчановым

[Иркутск,] 1852

Любезные друзья, дорогие мои детки, надоедаю вам моими письмами, но не могу удержаться в разлуке с вами хоть заочно поговорить с вами.

Я здоров. Вы, верно, знаете, что жена выехала из Тарасуна и приехала в Читу 12-го сего месяца. Пишет, что 17-го будет в Верхнеудинске1, а 27-го в Иркутске. Я не очень понимаю, что: с 17-го по 27-е слишком много на переезд из Удинска в Иркутск, слишком много, чтобы заехать в Селенгинск и Кяхту. О поездке в Кяхту не пишет, но М-me Ек2 пишет, что с нашими едет в Кяхту. Желаю, чтоб побывала в Маймачене - взгляд на место и жителей любопытен, да при том желал бы, чтобы увиделась с Ребин[дерами], чтоб не дала повода к толкам и перетолкам3.

Здесь их много: в непосещении генералом Кяхты винят дедушку Девятой4, винят и вас, как двигателей этой перемены, дай Бог, чтобы и первый взгляд был так же ложен, как и второй. Говорят, что Н[иколай] Р[оманович] очень обижен этим изменением направления пути Н[иколая] Н[иколаевича] и что имеет намерение оставить градоначальство. Что тут правда - не знаю. Тамбурина5 огорчена, разобижена, дала ход своей желчи, судит и рядит на перетолк ума и приличия - и побуждается в этом известным[и] вам ее советниками. Авось этот отъезд - ошибочное предположение, желаю от всей души по моей преданности к Н[иколаю] Н[иколаевичу] и уважению к Н[иколаю] Р[омановичу]. Генерала ждут к 24-му, все тогда для нас разъяснится, а ты, мой друг Дмитрий, вероятно, и теперь уже знаешь, что есть истинное.

Другая новость Иркутска - это отъезд Занадворова6 с Агн. Алек.7 в Петербург. Отъезд вследствие письма Фа[в]сту из тайги8. Предлагал Персин[у], чтоб медиком и, вероятно, ходатаем по делам ехал бы с ним; предл[агал] 2000 руб. сер., он просил 5000, и на то согласились, но И[ван] С[ергеевич] отказался по причине болезни его сына9. От А.Л.10 нет частных известий - официальных же не могу знать. Доверие Фавста к жене его не по пустой причине: довольно, вероятно, смазал миллионов и, видно, чувствует, что крыж ему здесь11. Что успею узнать - сообщу.

Перестройка идет вяло - много полили, помешали беспрестанные дожди, ливни, да к тому и неожиданная встреча. Наружная стена пристройки и коридор осели от подкопа. Оставить так нельзя было, будут подымать, много хлопот и остановка в производстве работ.

Внутренняя отделка комнат идет хорошо и успешно, устройство лестницы идет вяло, в полработы плотн[ицкой] и столярной, а краски нет и начала. От встреченной осадки до исправления оной остановилась и кладка оран[жерейной] печи. В осадке стен есть частью неосторожность И.Як.12, вернее, взгляд И.Е.13 Спорить и не было бы пользы и лучше было бы мирно согласиться к исправлению с объявлением приплаты за эту работу. Не сердись, мой друг, но частью и ты виноват. Подкоп под строение требует бдительного и ученого присмотра архитектора, а ты не хотел этого. А.В.14 лучше варенье варит, <пропуск> приготовляет.

В доме люди, лошади, собаки здоровы.

Жену ожидаю, но прошу ее убедительно остановиться недели на две на заимке А.В. Запах краски, шум <пропуск>, неочищение двора от всякого мусора, беспрестанная помеха к уборке - все выставлено ей на вид, не знаю, согласится ли. Письма от жены весьма успокоительны: не хвастается здоровьем, но какой- то отпечаток спокойствия, веселости - весьма мне утешительно. В постоянной я переписке с Мишей, скучает быть в разлуке, но усердно занимается. Я ему посылаю не только советы, но имею попечение и о средствах жизни, и вещественных, и мысленных, посылаю и провизию, и книги, а к этому и театр[альные] сведения и обзор общественных] иркутских событий и сплетен.

С нетерпением ожидаю от вас известий из Москвы, надеюсь их иметь от конца июня и поэтому почты через две. Удачна ли будет ваша семейная диплома- ция? Что-то не густы. Ожидаю известий и из Питера, покамест чистосердечных. Своих люблю горячо, и поэтому близка к моему сердцу встреча вас с ними и прием их вас. Напишите мне истинные ваши впечатления и их действия с вами. <Пропуск> меня с ними. За <пропуск> передайте им мою признательность. В сердечной моей преданности им, надеюсь, они уверены, вопреки их взглядам и предубеждениям. Вас обоих прижимаю к сердцу, истинно вас любящему.

7.  Д.В. Молчанову

[Иркутск,] 28 июля [1852 г.]

Черновое письмо, писанное 28 июля по-французски, но здесь во всем том, что по делам относится, переведенное по-русски для сведения по этим делам.

Жена приехала 27[-го] в Иркутск, и мы имели удовольствие читать твое письмо от 27 июня. Поручение, данное тебе к А.Н., гораздо упрощилось свиданием твоим с Р[епниным], дай Бог, чтобы все порученное тебе дело было тобою проведено в окончание с полным охранением прав собственности неоспоримой жены и сына, с тем же охранением всяких недоумений, могущих возродиться от прежнего принятого порядка А.Н. сохранением также всякой сложности в управлении арендою и без выдачи слишком пространных и необеспеченных доверенных актов. Все это поручаю тебе устроить и сколько возможно без причин, которые могли бы подать повод А.Н. к негодованию на нас, и буде он возымеет намерение учинить разрыв с нами, чтобы укор в этом разрыве лежал бы единственно на нем.

Письмо мое от 24[-го] (посланное тебе страховым) выразило тебе мой взгляд по нашим делам до получения письма твоего из Нижнего и свидания твоего с Р[епниным]. Изложенное мною тебе по делам после свидания во многом изменяется. Ты все сам рассудишь, но я полагаю, что мысль моя - взять с А.Н. векселя взамен долженствующих поступить ежегодных взносов с аренды к уничтожению долга по аренде с Р[епнина]. Есть лучший способ. Согласится ли он на это, вряд ли, хотя бы мы имели право ожидать от него этого после той неограниченной доверенности к нему, которую мы ему посвящали более 20 лет. Авось Бог его вразумит и тебе поможет в устроении дела столь важного для родительского попечения о детях.

8. Д.В. Молчанову

[Иркутск,] 4-го августа 1852

Спасибо, люб[езный] дру[г] Дмитрий, за добрые вести, сообщенные нам тобой письмом твоим от 5-го июля. Это лучший подарок, который ты мог мне представить на день моего Ангела1. Безмятежная жизнь с семейством жены моей, обеспеченное состояние сына и дочери - лучшее утешение для наших родственных связей и родительских чувств. Спасибо, мой друг, за ловкое, рассудительное окончание этого дела. По получении подробных сведений гласных об окончании сделки и передаче всех дел и документов от А.Н. буду писать ко всем по принадлежности. Но по этим делам я бы желал иметь некоторые подробные сведения, о которых прошу тебя испросить сообщения от А.Н.
В чем состоит постепенное поступление от моих родственников, наличных ли сумм или доставленных в разные времена. И в чем состоит таковое же поступление сумм от доходов с имений, переданных в разные времена племянниками моими в управление А.Н.?
Желательно бы было мне иметь полный баланс ежегодных доходов и расходов по управлению А.Н. общих дел жены моей, не в виде поверки по управлению, но как отчет собственно себе и вам - на что израсходовано то, что почитали всегда собственностью наших детей.

По аккуратности управления А.Н. собственным имением и делами многих опек, так сообщено мне <пропуск>, я уверен, что таковой отчет легко достать в его конторе, лишь бы дано им было на то согласие, а в оном не могу сомневаться, как документы для нас необходимы для правильного раздела между вами.

Поручаю все это твоему ходатайству, поручаю тебе объяснить А.Н., что желание иметь таковые сведения - мне близкие к сердцу, а не поверка его управления. Я желаю знать, в чем именно я обязан своим в их содействии к обеспечению средств жизни моим деткам, я желаю иметь полные данные, чтобы и вам, и сыну дать отчет в наших расходах и иметь правильное мерило к общему между вами разделу.

Похлопочи о моем поручении, очень буду тебе обязан. Жену твою целую, а тебе жму дружески руку.

[5 пакете с подписью:] Бумаги по делам нашим по имению со времени отъезда Д.В. в Москву.

9. Д.В. Молчанову

[Иркутск, 1852 г.]

Д.В., мне тяжело говорить с тобой о семейных делах, по моему убеждению, в темных тонах. Я горжусь своим положением политического парии1, но вследствие этого быть объектом недоброжелательных действий Ал. Ник., даже в адрес моей дочери, быть отстраненным от участия в урегулировании положения дел, касающегося будущего состояния моих детей, я вам признаюсь, больше невыносимо. Мое имущество было разделено на две части. Одна часть - наследство с присоединением имущества, приобретенного мной, вторая часть, которая по закону, досталась при разделе моим братьям, а затем моим племянникам как первостепенное имущество2.

Что касается имущества, доставшегося моей жене, оно является, не только по закону, но и по закону моей совести, собственностью моей жены, которой она может распоряжаться без какого-либо контроля с моей стороны.

Касаемо имущества, которое досталось при разделе моим племянникам. Если они доведут до конца их похвальное намерение, о котором они мне сообщили, то я предполагаю, что какая-либо договоренность не может быть достигнута без моего личного согласия. Я хочу выносить решения лично - и о размере их пожертвования, и также о размере моей благодарности, которую я им должен выразить. Закон не признает за мной этого права, и я позволил Ал. Ник. воспользоваться этим законом против меня, но так как мои племянники исполняют желание их отца и их собственное - это долг племянника перед дядей, оказавшимся в положении вне закона; я хочу знать их намерения; я хочу участвовать в конечном соглашении; я хочу высказать свое слово в финале этого акта.

Ваше отношение к Ал. Ник. не совпадает с моим. Оставайтесь при своем мнении, но не требуйте, чтобы я изменил свое. Ваша порядочность мне известна - именно это позволяет мне надеяться, что вы не согласитесь на какие-либо условия, предложенные Ал. Ник., без моего ведома, так как это нарушит мои права и не будет соответствовать той преданной теплой дружбе, которая нас троих связывает.

Мои отношения с семьей Раевских испорчены окончательно. А.Н. ответит перед Господом за все плохое, что он мне сделал в моей собственной семье, он пользуется моим положением, чтобы лично оскорбить. Я не оберегаю мою собственную семью от всей несправедливости по отношению к ней.

С этой же почтой я отправляю письмо моему племяннику Василию3, я настоятельно прошу вас передать ему это письмо без промедления и какого- либо контроля с вашей стороны или от кого-либо. Вы можете его прочитать для того, чтобы убедиться, что мое поведение благородно, в отличие от А. Ник., чьи поступки скверны.

10.  Д.В. Молчанову

[Иркутск,] января 1854

Письмо твое от 10-го дек[абря] произвело на меня печальное впечатление неудовлетворительными сведениями, которые ты получил от доверенного твоего по делу арендного условия с племянником моим Василием Николаевичем Репниным. Тем печальнее было это впечатление, что я в то же время получил от лиц, заслуживающих доверия, известия, что дела моего племянника в весьма расстроенном положении, как бывшее мое Нижегородское имение передал, по назначению братьев моих, жене моей и детям моим. Я полагаю долгом выразить с своей стороны полное мое неудовольствие и требовать от Репнина отчета.

Я не имею возможности изменить ход положения дела в таком его виде, со всеми необходимыми подробностями. Потому что все, что было сделано по этому моими братьями и племянниками с Александром Николаевичем, было сделано помимо меня, и в течение 25 лет шурин мой не давал мне никакого извещения ни касательно того, что было положено между этими вещами, ни касательно управления этим имением, и я не получал никакого отчета о доходах, которое оно приносило. Поэтому я имею только те общие сведения, которые получил от тебя вследствие переговоров твоих с Александром Николаевичем и Василием Николаевичем.

Это вынуждает меня обратиться к тебе с тем, чтоб ты сообщил это письмо моей сестре Софье, а ее прошу передать к сведенью Варваре Алексеевне1, дочери ее Варваре2 и Александру Никитичу, с той целью, чтобы они своим семейным ходатайством и настоянием требовали со стороны Василья Николаевича исполнения обязательств, которые должны быть для него священными, потому что они возложены были на него в час смерти праведной отцом его и его дядею, которых он не мог сам исполнить своей воли по обстоятельствам, от него не зависящим; сверх того, Василий Николаевич сделался исполнителем бескорыстной воли двоюродного своего брата [Александра Никитича]. Эту сделку он принял добровольно, и положительно могу утвердить, что она весьма выгодна для него.

Повторяю, что я не имею никаких точных сведений о всем, что было сделано по делам до твоего посредничества, что же касается до предсмертных распоряжений братьев моих, то они были мне сообщены самой княгиней Варварой Алексеевной и княгиней Зинаидой Александровной3. Оба мои братья пред смертью возложили детям своим обязанность не воспользоваться тем имением, которое принадлежало мне лично, имение, которое, конечно, законом переходило к ним, но которое отвергала их совесть. Племянники мои приняли это совестное обязательство и вступили в сношение с шурином моим Александром Николаевичем, уполномоченным от жены моей в то время принятия имения сходно с волею покойных моих братьев.

Как происходили передача и принятие этого имения, к удивлению моему, мне не известно; до меня дошло только, что переговоры кончились передачею племянниками моими Александру Николаевичу доверенности такого широкого размера, что он не только имел полное право управления над имением, но что даже приобрел право делать заем под залог законным образом и даже мог без предварительных с ними сношений продать Заозерское имение. В это время шурин мой мог бы точно то же сделать и с Нижегородским имением, но принял в уважение семейные выгоды и другой стороны, он уступил Репнину полное владение бывшим моим Нижегородским имением на известных тебе условиях, между [н]ими сохраненных и которые были вполне для него выгодными. Я одобрил эту снисходительную меру потому, что она, представляя явные выгоды для моего племянника, не была в ущерб выгод моих детей. Я не мог предположить, чтобы эта сделка, добросовестно принятая с обеих сторон, могла иметь те невыгодные для моего семейства последствия, которые теперь оказываются. Вот последствия этой сделки. Племянник мой вступил во владение не только частью моего имения, которую передавали ему законы и от которой он по воле отца отказался в пользу моего семейства, но он завладел частью, переданною мною племяннику моему Александру Никитичу, и даже седьмою частью, законно принадлежащей жене моей, и пользуется доходами с них уже полтора года, не исполняя ни одной статьи условия, добровольно им сделанного с моим шурином; не выплатив трех полугодовых платежей в силу условленного арендного акта, что составляет к 1-му генв[аря] 1854 года около двадцати тысяч рублей серебром, и своей неустойкой подвергает жену мою, сына и самого меня суровой необходимости делать для существования нашего займы, которые здесь трудно произвести и которые влекут за собою отяготительные проценты и, наконец, увеличиваясь беспрерывно, могут пасть в ущерб капиталу, уже переданному нами сыну нашему и который тем самым для нас свято неприкосновенен.

Вот, любезный друг, изложение неприятного и затруднительного положения, в которое поставил меня Репнин своим неотчетливым исполнением обязанностей, которые бы должны быть святыми и в отношении покойного его отца и всего моего семейства. Должно немедленно положить конец этому. Я не мог адресовать это письмо прямо моим родным, потому что не могу изложить им вполне весь ход этого дела и всех подробностей, которые тебе более известны по двухлетнему участию в переговорах, которое ты принимаешь в нем. Для меня непостижимо, каким образом Василий Николаевич мог вступить во владение этим имением по выданному ему Александром Николаевичем в законных формах акту, без получения от него столь же прочно сделанного обеспечения в исполнении и с его стороны принятых им условий. Если основанием этому служила вера в честное его слово, то исполнение такого доверия должно бы быть долгом святым, но если, сверх всякого чаяния, он намерен удерживать часть, которая ему доставалась, то это будет постыдный захват, но будет еще постыднее захватить часть, благородно отданную моему семейству племянником Александром Никитичем, и законный надел жены моей.

Если неудачные спекуляции, в которые вовлек его Гульемучи4, причиной этому, то может ли это оправдать Василия Николаевича в нарушении обязанностей его, наложенных на него волею покойного его отца, и тоже тех, которые он сам добровольно заключил при гражданской сделке. Я полагаю, что Василий Николаевич должен бы изыскать средство для безотлагательного расчета с нами или предоставить такое обеспечение, которое необходимо, чтоб сохранить за семейством моим сумму им должную и тем самым не отягощать существования моего семейства, уже без того довольно тягостного.

Прошу тебя, любезный друг, чтобы ты передал родным моим настоятельное мое требование к оказанию должной справедливости моему семейству, и пусть Миша спишет копию с моего письма для сведения Александра Николаевича, а тебя убедительно прошу, чтобы ты приложил к нему дополнения и пояснения, которые по этому делу более тебе известны, чем мне.

Мне тягостно говорить об этом и передавать семейному совету причины моего неудовольствия на сына старшего моего брата, но я должен был защищать благосостояние моего семейства и не могу молчаливо глядеть на вред, который ему наносит человек, который близок моему сердцу и который должен бы быть попечителем моих детей. Я надеюсь, что ты, мой друг Дмитрий, исполнишь возложенное мною на тебя поручение к моим родственникам, и я смею надеяться, что они добросовестно кончат это дело, которое продолжается почти тридцать лет.

Твой друг и отец С[ергей].

15.  Е.С. и Д.В. Молчановым

[Иркутск,] 24 сент[ября] 1854. № 5

Вчерась неожиданно приехал к нам Миша. Говорю «неожиданно», потому что, как вам известно из посланных к вам его писем, мы его ждали не прежде как три недели после приезда генерала. Наш общий друг Миша здоров, потолстел, посмуглел и в особенности развился в плечах. Об радости нашей его видать в семейном нашем кругу нечего мне говорить - вы это поймете, заочно делить эту радость из наших и его писем. Сестра полюбила его, и он на нее сделал то же впечатление, какое при первом свидании Неля. Благодарен сестре за радушное ее чувство к моим детям еще более, как за то, что меня посвящает <пропуск>. Миша тебе расскажет если не с этой, то с будущей почтой все, что вас об нем, про него занимает. Благодарю Бога, что он воротился, благодарю Бога, что генерал им доволен и сказал ему при отправлении его: «Скажите С[ергею] Григорьевичу], что я Вами доволен, очень доволен, и не было ни одного случая мне его за что-либо пожурить». Теперь хорошо, лишь бы опять не повредили злые и завидливые люди, а чтоб оберечь себя от этого, надо вести себя умно, осторожно и часто светскими бездельничьями не вредить себе. Буду стараться охранить Мишу советами, долговременной моей опытностью светом людей.

Мама, Чичик, кормилица и я здоровы, сынок ваш день ото дня становится милее и теперь бабу знает более всех, да и не мудрено: как не спит, то не спускает его с глаз.

Павел Иванович Запольский приехал сюда вчерась; нонче я его видел, и он в ответ на мое письмо о Мокшецком сказал: «Обещаю вам, что на другой день доклада моего Н[иколаю] Н[иколаевичу] Мокшецкий будет отпущен». Дай Бог, чтоб это сбылось и одного мнения с нами, что просто против него пустые придирки. Павлу Ивановичу передал твои поручения, Дмитрий, и извинения, что ты к нему не писал; он не сумневается в твоей дружбе. Завтра ждут генерала, интриг полный короб наготовили; да охранит его Бог от вспышек, а не миновать столкновений. Что достоверно мне будет известно, сообщу. Генерал сам отправил Мишу, чтобы угодить сестре, от Миши не <пропуск> искательства.

Поручаю вас благословению и покровительству Бога.

С[ергей] В[олконский].

16.  Д.В. и Е.С. Молчановым

[Иркутск,] 27 сент[ября] 1854. № 6

Вчерась пришла давно ожидаемая почта, опозд[авшая] почти четырьмя днями, и привезла нам письма ваши: одно из Красноярска, другое из Ачинска и третье из станции Кеи1. Читали ваши письма в семейном нашем круге с чувством горячей любви к вам и с теплыми молитвами к Богу о вас и о Сереже, который как бы вслушивался в наш разговор. Чичик здоров, мил, крепкого сложения, весел, забавен и теперь имеет нового баловника - дядю своего, я говорю «нового», потому что мы все это делаем - жена во главе, сестра и Adelaide тоже, и я тоже, и Миша тоже, а вслед за нами и кормилица, и Маша, и Авдотья, и Шонька, и Ваня. Баловство это не в беду ваше[му] сынку при теперешнем его младенчестве, да еще имеет годика два на это, если Бог позволит; тогда уже надо будет иначе действовать - не строго, но рассудительно, и тогда я буду ваш представитель, если Бог не принесет сюда к тому времени [вас] или нас к вам. Я говорю, строгость не к Сереже, но к самим себе, потом[у] что ты, моя Нелли, и брат твой примером, что без строгости с детьми обращения, а с рассудительным образом для этого при воспит[ании] можно достичь до образцовых детей, как вы оба, мои дорогие, родные детки. Вот уже три дня как Миша с нами, и как у него щеки распухли, то безотлучно всматриваюсь, вслушиваюсь, и время проходит быстро, много рассказывает занимательно, а чувства семейные, общественные, служебные горячи и взгляд - верный, светлый. Он счастлив в семействе, дай Бог ему счастья в поприще служебном, теперь стал на хорошей стезе, признан дельным, авось не изменится это убеждение. Я дорожу благосклонным расположением Н.Н. к моему сынку, молю Бога, чтоб Миша был всегда достойный оного, авось для него настал перелом счастливый, лишь бы опять это не изменилось происками завистливых людей, и буду настаивать, чтоб Миша держался М[ихаила] С[еменовича]2, тут не будет зависти.

Все мы здоровы, генерал приехал вчера ночью и нонче был в полдень с К[атериной] Н[иколаевной] у сестры моей, учтивость замечательная, жены не было дома, каталась с Чичиком, я явился к сестре в исходе заседания и принят был радушно.

Новости - производство Невельского3 в контр-адмиралы, Козакевича в капитаны 1-го ранга и Корсакова в полк[овники], об этом последнем есть приказ, о первых пишет М[ихаил] С[еменович], который был принят с восторгом царем и наследником и Констант[ином] Николаевичем4. Генера[лу] дано позволение приехать в Петербург, но он не знает, воспользуется ли этим дозволением, и если поедет, то первым зимним путем. Здесь Запольский, Дейхман5, ждут Михайловского6, Ребиндера - до сих пор нет ни по чему, ни в относи[ельности] дел, ни лиц развязки. Тому несколько часов приехал Беклемишев7, останови[лся] у нас и свидетельствует вам свое почтение.

Отъезд сестры откладывается до первого зимнего пути, но все еще не решено положительно. Желал бы, чтоб генерал был бы зимою в Питере, вероятно, он приложит старание, чтоб ты, Дмитрий, получил дозволение ехать за границу. При первой встрече не было о тебе речи со мной, но, надеюсь, <пропуск> или через сестру узнать все то, что может тебя интересовать.

Нонче не пишу о делах наших с Репн[иным]. Надо обдумать, да и ты не любишь, чтоб тебе сообщали свой взгляд, одно напишу, то думаю и тебя прошу принять в соображение, что скажу; вить частью это дело мое по началу, а Мишино - последств[ие], и грустно мне, что оно не кончено. Далее не пишу, боюсь опоздать, сел было рано писать - беспрестанно отрывают, жена пишет - она вся в Чичике. Поручаю вас благословению Божьему.

Ваш друг С[ергей] В[олконский].

Миша не пишет, по обыкновению оставил до <пропуск>, а теперь у него гости. Между прочим, Якушкин-отец8 поручил мне передать вам всем его приветств[ия], Николя9 тоже.

17.  Д.В. Молчанову

[Иркутск,] 3 окт[ября] 1854. № 7

Письмо, что посылаю вам, добрый и уважаемый детка, чрез Казакевича, который внезапно чрез несколько часов едет курьером в Петербург. С последнею почтой ген[ерал] получил позволение прибыть в Петербург, но, кажется, хочет избегнуть этой поездки и посылает Петра Васильевича для всех переговоров по морской части, в которых теперь главное дело и затруднение и нужно много разрешений свыше.

В Иркутске только и разговоров о немилости встречи с Н.Н. Струве1 и Соло- вьева2. Для первого причина - слабое управление с богатыми тузами, расходы свыше средств, вмешательство в дела жены его и взятки и интриги в Якутске, ныне было свидание и объяснение первого, и кончилось тем, что дозволено ему просить перевода и выдано в том свидетельство. Многим копал могилу, а наконец самому наготовил такую же, и вырыта самим, близкими и друзьями. Соловьев же в опале - потому что во время проезда Н.Н. подали жалобы на Алекме3, что притеснительно рассчитался с рабочими, плохо их кормил, приворовочки в лавочках на Лене, помещал их тесно и опасно от слишком тяжелого груза на палубе и, наконец, в Жигалово4 при прогоне скота сделана потрава хлеба, за которую не только не дал удовлетворение, но даже по этому предмету написал грубое письмо к генералу, которое показал он Н.Н.

Все, что тебе сообщаю, и сведения эти от самих пострадавших и сходны с вестями из других источников. Струве пишет в Питер о переводе, а по должности скажется больным5. Лично ко мне он был всегда радушен, и я остаюсь в этих же сношениях, судить обо всем этом ни с ним, ни с кем не буду. Авось ничего на меня не выдумают, буду осторожен не для своей пользы, но для Миши. Удивят ли тебя сообщенные новости, не думаю, ты многое предвидел.

Сестра, как ты это должен знать, остает[ся] до первого зимнего пути, а оный так непостоянно временем устанавливается, что вряд [ли] можно определить, когда выедет. Сестра пишет <пропуск> об Мише, так, как и о Нелли, не боюсь это вам сказать <часть фразы неразб.>. Сережа мил, здоров, подбородок славный и часто румянец - сердце бы ваше порадовалось, смотря на него. Мама вся живет в нем и этим уже чересчур балует, так Миша и я останавливаем, но поверьте, что на это редко есть причина - да Бог его сохранит вам и нам. Мишка его без памяти любит. Дела Мишки хороши. Вчерась я был первый раз на малое время у генерала (был занят приготовлением о справке Козакевича, чего я не знал), он мне повторил, что очень доволен вашим братом, лишь бы это подержалось и опять его не очернили ни за что ни про что, надо будет вести [себя] осторожно, часто без данных много портят, и вести себя усердно и умно и остерег[аться]. Запольский был и уехал, Беклемишев тоже, оба вам усердно кланяются. Первый был принят немного сухо, но потом оправился и уехал довольным. Ген[ерал], при рек[омендации], о нем сказал: «Хвали[ть] его - одна беда. Штаб мой его не любит, а его вся беда от его язычка и пера». Федор Андреич6 принят отлично и представлен вместе с Амурским представительством]. Попадется ли в это представление Миша, вряд ли, да, признаюсь, и невозможно. Николай Романович здесь, едет завтра, не знаю ничего об нем, да, наверно, недоволен, что есть его <пропуск>. Мокшецкому дал письмо Запольский к ген[ералу], что вышло из этого письма, еще неизвестно, увидим, а если узнаю до отправления письма - сообщу. Трапезников7 был принят хорошо, как сам мне говорил. О смерти Борисовых8 вам, вероятно, сообщила жена. Смерть, Андрея постигшая, с колыбели до могилы жила в нем, и самоубийство его достойно уважения. Мне по этой смерти бездна хлопот. Охранена собственность многих, в том числе и твоя, приняты меры к похоронам, удовлетворен при том все-то уже четверт[ый] день - это в Разводной, да еще дня на три. Скаж[ите] <пропуск> им сообщить Булычеву9, что все рисунки найденные перешлю к нему и что надеюсь, что недобрал деньги за текущий год, мне поможет получить, чтоб сделать надгробный монумент10. <Последняя фраза неразб.>.

Ваш друг и отец С[ергей] Волк[онский].

18.  Е.С. и Д.В. Молчановым

[Иркутск,] 8 окт[ября] 1854 г. № 7

Мои дорогие друзья, причина моего молчания вам известна. Вот уже восемь дней как я постоянно занят из-за неожиданной экстраординарной кончины обоих Борисовых. Представьте себе, что только сегодня мы их похороним, то есть после девяти дней дознания, переговоров, писаний К[арлу] К[арловичу]1. Главная причина такой задержки - это административная восприимчивость. Моллер требовал первенства над Ефимовым2 во всех распоряжениях <одно слово неразб.>.

Наконец все закончилось, и я должен уже садиться в экипаж, чтобы ехать на похороны, оба брата будут в одной могиле, вместе после смерти, как они были с самого детства и до самой смерти, в разное время их существования, и затем они оба будут преданы святой земле. Петр имел на это право, и Андрей будет там, который в приступе безумства покончил с собой. Пусть земля им будет пухом. Я потерял в Петре сердечного друга, по совести я могу сказать, что выполнил свои обязательства перед ними, как и при жизни, так и после <одно слово неразб.>. Все, что их интересовало, собрано у меня.

19.  Е.С. и Д.В. Молчановым

[Иркутск,] 10 окт[ября] 1854. № 8

Где вас застанут эти строки, вероятно, в Москве. Бог там в помощь вам, друзья мои, а сильное действие холеры тревожит нас, будьте осторожны1. Будьте тверды духом и при малейшем сумнении приступа болезни приступите к решительным мерам лечения, а мы здесь возносим ежедневно теплые молитвы к Всевышнему об охранении вашего здоровья и ниспослании вам всякого утешения и счастия.

Последние вести от вас из Каинска2 от 24[-го]; может быть, нонче вечером (пишу раненько, все спят в доме), может быть, до отхода почты получим из Омска тем правдоподобнее, что для почты запоздали. Вероятно, первое от вас письмо будет из-под крова Якова Дмитриевича3, который пишет мне, что вас ждет, и которой принял вас, не сомневаюсь в этом, радушно. Этот человек, когда свой, отличный, здесь же он был под влиянием вам известных и не тот был иногда, как если бы себя выказывал в наготе, - благородным, и такова его душа.

Мы Якова Дмитриевича ждем зимою, обещал приехать, а как тогда сестры не будет, то я предлагаю ему остановиться у нас наверху в ваших комнатах, желал бы, чтоб принял предложение не из каких либо <одно слово неразб.> расчетов, но по истинной дружбе и уважению к нему.

Сестра моя, как вы уже знаете, осталась до зимы, до пути первого, к этому ее склонил Ник[олай]Ник[олаевич], она здорова и добра к нам всем, Мишу она полюбила. Как я уже это вам писал, Adelaide bonne prevenante aimable comme de coutum^] et toute soins pour ma femme et pour votre enfant4. Сережа здоров, мил, забавен, но все зубков нет, но, говорят, случается, что и до году их нет и без худых последствий. Сережу выносят, как теплая ясная погода. Кормилица заботлива о нем - и кормит, и нянчит, отличная женщина, а Шонька, Маша и Люта в всегдашней прислуге. Все идет хорошо, лишь бы не изменилось. Мама ваша вся живет в Сереже и Мише и поэтому здорова.

Дела Мокшецкого не устраиваются. Генерал ничего не решил и предоставил решить отчет, где началось и кончилось все это дело, как распоряжением и заготовлением, так и приемом и браковкой. Может быть, это и к лучшем[у], если Павел Иванович5 захочет помочь, как обещался, и справит с Войск[овым] упр[авлением] главный свой взгляд и расчет. Кукен6 много обещал, но весьма мало сделал - глуп, труслив и судит не своим умом, а гениальной головой (т. е. по его мнению) малого Гильдебранда7. Понимаешь, из этого какой выходит ералаш.

Что делается в городе и на всех сценах жизни оного, мало знаю, времена бойки, и надо вести себя осторожно. Падение Струве все еще занимает многих, пред тобой, пред братом твоим он много виноват, копал многим ямы, а сам попал в те, которые ему выкопали жена и теща8, хотя этого сам не видит и в этом не сознается самому себе, мне его жаль и в служебном отношении оставил по себе хорошую память

Кат[ерина] Иван[овна]9 все больна, и вот уже восемь дней, что, кроме медиков и чисто семейных лиц, никто ее не видит, даже ни Поджио, ни Якушкин не допускаются. Медики в доме заверяют, что нет ничего опасного, в городе же не скрывают безнадежность излечения. Все в этом доме делается не по-людски, а как подумаешь о предстоящем горестном событии, от которого да Бог их охранит, много и тяжело подумаешь о Сер[гее] Пет[ровиче]10 и о моем крестнике11. Нонче именины Зины12 не под радостным влиянием. Ты, верно, заочно спросишь меня, не выходит ли она замуж, - чисто не знаю. Было время, что дела Н[иколая] Д[митриевича]13 шли ладно, много об этом хлопотали Струве, но теперь, кажется, перемена декораций, более на сцене Якушкин14, и тут много действует Дядька - не очень счастливый в свадебном последствии быта, как вы это знаете15. Н[иколай] Д[митриевич] еще не приехал, ждут его с часу на час у Струве, а будет ли он именинный подарок - увидим, и что узнаю, сообщу. Исписал в <пропуск> четыре страницы и если получу от вас новое письмо или что узнаю - прибавлю листок, а теперь кончаю тем, что про себя скажу, что я здоров и люблю по-прежнему.

С[ергей] В[олконский].