Декабристы

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Декабристы » ДЕКАБРИСТЫ - УЧАСТНИКИ ВОИН 1805-1814 годов » Ф.Н. Глинка. "Письма русского офицера".


Ф.Н. Глинка. "Письма русского офицера".

Сообщений 161 страница 170 из 176

161

9 мая. Утро

Теперь сидим мы в сельском трактире, близ Дрездена, подле журчащего водопада, и ждем завтрака; а прошлого года? Прошлого года были мы в ужасном сражении на полях Будисинских!

Того же дня в полдень

Мы проехали чрез Носсен и Вильсдруф. Прошлого года там и там были жаркие схватки. В Носсене на превысокой скале виден древний, остробашенный замок.

9 мая. Вечер

Ночуем в доме одного сукноделателя. Пресчастливо живут здесь эти люди. В прекрасном доме всего довольно, даже после войны. Молодой человек, только что вставший из-за суконного стана, садился за фортепиано; и те руки, которые выткали несколько аршин в день сукна, прекрасно играли Тирольские вальсы и русские песни. Эти последние здесь в большом уважении. Все русское нравится добрым саксонцам. Малые дети называют себя казаками и собираются бить французов.

10 мая

Мы проехали город Рехлиц, где прошлого года в такой ужасной суматохе войск провел я рябиновую ночь. Проселочные и кратчайшие дороги здесь очень дурны; да нельзя иначе и быть, потому что они прорезаны сквозь цепи гор. Это военные дороги. Война везде пройдет и везде пророет себе путь. Она раздвигает горы, продирается сквозь леса, шагает чрез реки, и нет для нее непроходимых мест! Впрочем, большие дороги (шоссе) здесь прекрасны. Мы говорим: делать, а немцы говорят: строить дороги — и подлинно они их строят! Кирпич, камни, известь и песок — все употребляется здесь для сооружения почтовых дорог.

Того же дня

Проезжая Альтенбург, подивились мы еще раз огромности известного в истории старинного здешнего замка на высокой скале. На минуту приостановились у коменданта. Подполковник Данилевский (Екатеринославского гренадерского полка) принял нас весьма дружелюбно. В сем городе лечит тяжкие раны свои почтенный полковник гвардии Штевен, бывший у нас в корпусе офицером.

11 мая, очень рано. Гера

«Вот здесь-то цветущие поля Германии!» — говорил я сам себе, проезжая вчера от Альтенбурга к Гере. Одни картины сменялись другими. Природа, кажется, омочила кисти свои в лучшие краски, чтоб обмалевать места эти. Весна здесь уже в полном владычестве: там дышит она на юную зелень лугов и нив, в другом месте одевает леса молодыми листьями; одних птиц садит на гнезда, других распускает по рощам, по садам и всех вместе учит петь счастие свободы и любви. Тут, даже на простых ручьях, по селам и деревням, каменные мосты на сводах и с железными решетками. Как ни поздно приехали мы в Геру, однако гостеприимство приняло и угостило нас очень хорошо.

Город Гера с округом своим причисляется к герцогству Гот-Сакскому, заключает в себе не более 100 000 душ и принадлежит трем князьям: Рейс-Грец, Шлейс-Лобен-Штейну и князю Еберждорфскому. В самой Гере живет теперь князь Рейс 52-й. Здесь князей сих называют по нумерам.

Того же дня

Колесо сломалось в повозке, и мы принуждены были приостановиться на час в большом и красивом селении Кестриц, принадлежащем князю Рейсу 42-му. У этого 42-го Рейса есть тут прекрасный английский, на несколько верст простирающийся, сад. Некогда гулять, но взглянуть можно. Прекрасная надпись, прочитанная мною в одной беседке, осталась невольно в памяти: нет истинного счастия без склонности к уединению. Так мыслила чувствительная Елеонора Рейс, благотворительница Кестрица в 1742 году. Поколение Рейсов происходит от Алберта и Эрнеста, родоначальников многих владельцев Германских.

От Геры до Иены 5 миль. Дорога прорезана между ужасных гор. Подымаясь вверх, думаешь, что едешь на небо; но все эти горы унизаны селениями, испещрены жатвами. Здесь нет диких лесов, непроходимых пущей; все стройные ели, все острые тополя. Иена в яме; утесы смыкаются около нее наподобие стен. Кажется, будто кто нарочно вынул несколько гор из общей цепи и заместил их городом. Всего примечательнее в Иене университет, основанный в 1558 году. Он известен в Германии, однако ж Геттингенский лучше. Некогда удивлял здесь путешественников чудесами механики Вейгелев дом, который называли седьмым чудом в Иене. Теперь он пуст. Здесь-то в окрестностях Иены, около дороги в Веймар, Наполеон одержал не столько оружием, сколько хитростью и деньгами, великую победу над Прусско-Саксонскими войсками 14 октября 1806 года. Пруссаки стояли на неприступных утесах; Наполеон прополз змеем по ущельям гор; измена провела его. Иенское сражение решило судьбу храброй, но несчастной Пруссии.

Иена принадлежит герцогству Веймарскому. Здесь все единодушно благословляют герцогиню свою Марию Павловну. Ее называют матерью-благотворительницею, ангелом кротости и добродетели. Такие ж благословения слышал я и в Венгрии доброй государыне Александре Павловне. Жители Макленбург-Шверинские и до сих пор не могут вспомнить без слез о добродетелях Елены Павловны. «Здесь ангел погребен!» — говорят они, указывая на могилу ее. Так покоряют сердца народов прелестные дочери Павла и Марии! Все русские офицеры не нахвалятся милостивым вниманием к их нуждам и ранам высочайшей покровительницы русских в Веймаре. Из многих расскажу только один пример ее беспримерного великодушия. Ее высочество Мария Павловна, учредя на собственное иждивение больницы для раненых офицеров и солдат, почти каждый день удостаивала их посещением своим. Всякий раз обходила сама страждущих, одних расспрашивала о состоянии их болезни, других приветствовала, и всех вместе утешала ласковыми русскими словами. Однажды, заметя, что один гренадер неохотно ел поставленный подле него с белым хлебом суп, тотчас подошла к нему ближе. «Видно, кушанье не нравится тебе, — говорила высокая посетительница. — Скажи мне, друг мой! Не хочешь ли какого-нибудь другого?» Гренадер сперва отнекивался, но, ободренный ласками государыни, наконец сказал: «Поел бы, матушка, вареников и, кажется, здоров бы стал от них!» Этот солдат был малороссиянин, недавно поступивший в службу. Но что такое вареники? Этого кушанья никто не знал в Веймаре. Тотчас собрали всех поваров, долго толковали, расспрашивали и наконец кое-как, по объяснению бывших в больнице малороссиян, состряпали вареники. На другой день благодетельная государыня сама потчевала ими больного.

162

Веймар

Веймар, как столица небольшого герцогства, не заслуживал бы особенного внимания, если б не был столицею вкуса, муз и наук. Отчего ж, оставя обширные столицы, роскошью и великолепием блистающие, избрали они себе небольшой городок, запрятанный в лесистых горах? Оттого, что правители его, государи просвещенные, пригласили, приласкали и ободрили их.

Мой друг, когда присутствие муз украшает и бедную хижину в глухой пустыне, то посуди, какую прелесть должно придавать оно чертогам царским! За то и называют Веймар Афинами Германии. Здесь жили Шиллер и Виланд, и здесь живет еще Гете. Кажется, довольно означить только имена сии, чтоб показать, что все лучшее здесь. Но мы пробыли тут не более часа и не могли никого и ничего видеть. Взглянул только мимоездом на замок, заглянул мимоходом в прекрасный сад — и должно было пуститься далее.

После Лейпцигского сражения Наполеон, пробираясь окольными дорогами к Эрфурту, хотел было завернуть в Веймар; но генерал Иловайский не пустил его. Раздраженный неудачею, он послал 10 октября отважнейшего из наездников своих Лефевра де Нуета с 5000 конницы, чтоб предать Веймар огню; однако граф Платов, приспев с войском, заслонил город полками своими и отбил дерзкого неприятеля, который, пользуясь густым туманом, едва не ворвался в улицы. Штыки и дротики загородили путь злодеям. Русские отстояли грудью столицу сестры государя своего.

Эрфурт, 12 мая. Ввечеру

Сегодня выехали мы из Иены, проехали Веймар и приехали в Эрфурт. Здесь переезжаешь из княжества в княжество, как у нас из уезда в уезд. Свободный путешественник в каждом из сих городов прожил бы, конечно, по нескольку дней. От него можно требовать описаний; от нас же нет. На пространстве около Иены природа, как будто ненарочно, бросила кучу огромных гор, которые со всех почти сторон окружены полями. Пространство от Веймара к Эрфурту только немного холмисто.

Эрфурт, занятый ныне пруссаками, известен будет в истории по свиданию императора Александра с Наполеоном в 1809 году. Теперь война истребила здесь все достопамятности. Город был в тесной осаде. Французы в самое короткое время успели укрепить, защищать и опустошить его. Они выжгли у подножия замка, стоящего на превысокой горе Петерсберг, 250 домов. На вершине сей горы в старинной церкви погребен муж двух жен, граф Глейхен, с обеими ими в одном гробе.

Граф Глейхен, богатый властелин старинного замка близ Эрфурта, имел прекрасную молодую жену, с которою жил душа в душу. Звук военной трубы, сзывая христиан в крестовый поход, предпринятый Людовиком Великим против неверных, извлек молодого графа из объятий нежной супруги и мирного уединения. В общем строю Германских рыцарей полетел он в Палестину. Многие жаркие бои происходят между христианами и сарацинами. Граф приобретает славу и лавры, но в одном из кровошролитнейших сражений теряет свободу. Тяжкие оковы и мрачные темницы становятся уделом его. Забытый светом и людьми, долго вздыхал он о прежнем счастии и грустил по милой супруге. Ничто не предвещало несчастному о перемене судьбы его. Наконец послышал он усладительный голос надежды: она явилась к нему в прелестном образе юной девицы. Это была дочь того, кому по жребию войны принадлежала жизнь и свобода заключенного. Наслышась от тюремного стража о красоте пленника, она захотела видеть его; увидела и пленилась им сама. С тех пор почти каждый день, навещая чужеземца, утешалась она его красотою, его умом и призналась наконец в любви своей к нему. «Милый пленник! — говорила красавица, — как несчастна судьба твоя! Ты не видишь нашего прелестного отечества; не для тебя восходит солнце, позлащающее вечно цветущие долины наши; не для тебя алеют тихие зори. Ты не видишь, как ясно наше небо, как светлы звезды его! Один, с своими оковами, томишься ты в сырых и мрачных стенах! Я, напротив, наслаждаюсь всеми прелестями природы, и притом любовию отца и великим богатством; но, любезный несчастливец! с тех пор как я узнала тебя, все радости жизни стали мне чужды.

Не могу объяснить того, что чувствую еще в первый раз; но я чувствую, что с одним только тобою могу возвратить опять потерянное счастие. Почитатель бога, которого мы не ведаем, не он ли наделил тебя чудесною силою покорять одним взором сердца? Прелестный християнин! Ты очаровал душу мусульманки. Сын хладного Севера! Откуда занял ты тот пламень, который поселил в сгорающее сердце мое? Но перестань, перестань долее терзать слабую девицу! Согласись быть моим супругом, и я охотно соглашусь забыть все, что ни имею здесь драгоценного. Я оставлю могилу матери, лишу себя нежности отца, оставлю богатые чертоги, вечно благоухающие сады и поплыву с тобою по мятежным морям в страну бурь, снегов и мразов, на хладную родину твою. Твой бог будет моим богом, и твое отечество моим отечеством!»

Можно ль было противиться столь очаровательному голосу любви и страсти? Но Глейхен был верен супруге. Ах! Кто поручится за собственное сердце свое! Воин, не уступавший никому победы в боях, не мог устоять в своей твердости и пал в объятия прелестной мусульманки. Исторгшись из оков и темницы и сопровождаемый ангелом-хранителем, своею избавительницею, он направляет путь к отечеству.

Но там ожидала его прежняя супруга, супруга верная и нежная. Сколько раз, с высоких башен горного замка своего, смотрела она на синюю даль: не подымается ли пыль по дорогам; не блещет ли рыцарей строй; не едет ли милый ее!.. В тоске заставала ее румяная весна, и слез по супругу не осушало жаркое лето. Она любила мрачную осень и снежные бури зимы. Сколько раз чрез путников, идущих по святым местам, чрез рыцарей, ехавших на брань, посылала она вести к другу своей души! Сколько раз поверяла грусть свою ветрам, веющим от севера на юг; птицам, улетающим от хладной зимы, и даже струям рек, бегущим в дальние моря, за которые поплыл супруг ее. Возвращались путники и рыцари, прилетали птицы назад, дули ветры от юга; но никто не приносил вести печальной супруге о милом друге ее. Наконец прибыл он сам, и прибыл не один! Кто напишет картину первого свидания их! Кто опишет жаркий спор новой любви и благодарности с прежними обязанностями и верностью супружескою!.. Это был спор сердца с рассудком, страсти с должностью. Наконец великодушие одержало верх, обе жены согласились жить в дружбе, и. Папа благословил сей тройственный союз. Нежный супруг построил для каждой жены по особому замку, а сам жил в третьем и навещал каждую особо. Там, говорили мне, влево от дороги, едучи к Рейну, увидите вы развалины этих трех замков.

Дорога к Эрфурту усеяна батареями. Наполеон прикрывал ими тыл свой. Но русские, обходя сторонами, отнимали целые области, стесняя его к Рейну. Здесь, в Эрфурте, Наполеон приостановился было на короткое время, сбирая, на обширных полях, под выстрелами возобновленной крепости, по разным дорогам бегущие войска свои, но союзники наступали со всех сторон, Блюхер с силезскою армиею справа; прочие по большой дороге и с уклонением влево шли окружить Эрфурт; а между тем полководец баварский Вреде, еще 4 октября, в первый день Лейпцигской битвы, пошел самым поспешным ходом, со многими войсками, с берегов Инна к Рейну, чтоб отсечь обратный путь Наполеону. Сей последний, предчувствуя опасность, не стал усугублять ее медленностию: бросил сильный отряд в Эрфурт и потянулся к Готе.

Мая 13

Мы едем по следам недавно прошедшей войны. Дорога идет по полям; но слева тянется цепь синеющих гор, которые, говорят, у Эйзенаха заступят нам путь. Обозы горных жителей отличаются от прочих: их повозки на двух колесах. Сохи здесь также на колесах. Тут углаживают нивы большими качалками. Здесь уже не так, как в Саксонии: на всяком шагу не встретишься с красавицею. Саксония — земля красоты и порядка.

Гота

Бывают сады в городах, а это город в саду. Прелестный город! Пока заготовляли лошадей, мы до крайней устали гуляли по прекраснейшим аллеям неостриженных дерев; смотрели на высокобиющие водометы; встречались с светлыми ручьями, бегающими по зеленым долинам сада, и любовались разновидностию ближних гор. Сад окружает город, а поля окружают сад. Из города идешь в сад, а из сада в поле, из поля опять в город и не заметишь, как очутишься там и там. Мы подходили к древнему готическому замку герцога и всходили на превысокие насыпи, которым подобных, кроме Английских в Виндзоре, нет во всей Европе. Вид оттуда чудесный! Пространство вблизи города усеяно цветущими рощицами; а даль украшается синевой гор. Гота принадлежит тому же герцогу, который владеет и Альтенбургом. Он живет здесь. Герцог чрезвычайно добр: он отец стотысячного семейства, то есть сто тысяч подданных считают его отцом. Здесь я сам видел, что родной брат герцога ездит в простой одноколке. Министры ходят во дворец пешком — и народ счастлив!!

Первые колонны бежавшей в прошлом году французской армии вошли в Готу 11 октября. Наездники наши бились с ними. Полковник Храповицкий захватил французского министра С. Эньяна, взял 73 офицера, 900 рядовых и подорвал обоз с порохом. Наполеон спешил в Эйзенах, а оттуда влево к Франкфурту. Мы поедем по этой же самой дороге.

Дорога к Эйзенаху сперва по полям, потом чрез горы. Подошвы гор украшены селениями; вершины их дики и пасмурны. Слева синеет, как дальняя туча, гористый Тюрингский лес.

163

Эйзенах

Нечаянная и приятная встреча! Идем явиться к коменданту, и в коменданте узнаем любезного товарища нашего по корпусу и по службе Фр-а! Он ранен под Кацбахом, бросясь на выручку меньшого брата, над которым уже сверкали французские сабли; он получил две раны в голову, одну в руку; лечился в Бреславле и находится теперь военным комендантом здесь. Добрый сделался любимцем добрых немцев. Он рассказывал нам о сражении Кацбахском, происходившем под шумом мрачной бури и в проливном дожде; рассказывал о Блюхере, которого солдаты наши прозвали генералом Форвертс (вперед!), потому что во время боя он беспрестанно кричал «Форвертс!» и вел полки вперед. Жители Бреславские приняли раненых наших чрезвычайно хорошо. Ф-к осыпан был ласками от всех и подарками от некоторых.

Наговорясь о прошедшем, мы спешили насладиться настоящим и пошли гулять за город. Какая бесподобная прогулка в окрестностях Эйзенаха! Горы на несколько верст превращены в прекраснейший сад. Дороги, просади, пещеры, мостики, проходы сквозь каменные скалы — все тут ecть! Горы и долины очаровывают зрителя. Взобравшись на высоту горы, мы увидели весь город под ногами и на одной огромной скале прочитали надпись, начертанную творцом Вертера. Сердце тотчас почувствовало красоту этой надписи; память удержала смысл ее; а перо друга твоего передает ее тебе, как умеет, в переводе. «Кто имеет сердце незараженное пристрастием ко всему искусственному, сердце нерастленное роскошью и страстьми; кто любит простую, но величественную природу; кто имеет душу чистую, способную наслаждаться дарами ее — тот уклонись в сии зеленые дубравы. Чувствительный смертный! Здесь сокрыт ты от треволнений мира. Отсюда виден город, но не слышен шум его. Даже бури, мимо текущие, и ревущий гром не дерзают возмущать спокойствия, почивающего над сими сводами, из твердого гранита сооруженными. В безмятежные часы утра цветы своим благоуханием, ветерки прохладою, а птицы пением нечувствительно восхитят дух твой и преисполнят сердце благоговейною благодарностию к творцу вселенной!» Так, несравненный Гете! В прелестных садах природы, восхищаясь красотами ее, можно забыть о всем на свете. Кто пленяется изящным, тот уже не может быть злодей. Глядя на превосходную картину, слушая очаровательную музыку и гуляя в цветущем саду, кажется, нельзя и подумать о злодеянии. В невежестве черствеют чувства; все изящное умягчает их. О, да будет благословенно все, что только может сделать сердце добрым и чувствительным!!

Эйзенах есть участок герцогства Веймарского. И здесь уста и сердца всех и каждого согласно хвалят добродетели Марии Павловны. Фр-к пленил нас рассказом о ее обхождении с русскими. Каждый раз после обедни она разговаривает со всеми офицерами, приветствует солдат и осыпает ласками раненых. У тех, которые ранены в ноги, спрашивает, не высоко ль отводят им квартиры, и всегда подтверждает коменданту, чтобы помещать таких в нижних жильях, в самых чистых и покойных комнатах. Она сама заботится, чтобы содержание раненым было лучшее; всех русских называет своими милыми гостями, приглашает их гулять в зеленых садах и откушать хлеба, соли в палатах своих. Мой друг! Ты знаешь русских и можешь судить, как восхищаются они таким обхождением с ними! Русскому одно ласковое слово царя государя любимого дороже злата и серебра!

Как обходятся здесь с нашими

Немцы очень любят русских. Получа известие о взятии Парижа, одна богатая графиня Эльма сделала великолепный праздник. Комендант города Ф *** приглашен уже поздно; он входит после всех, и что ж? Его встречают десять прекраснейших девиц, поют хор и с словами «В лице вашем увенчаем всех русских офицеров, освободителей Европы!» надевают на него лавровый венок. Он должен был носить его несколько часов на голове и теперь бережет на память.

Еще пример: несколько русских солдат, ускользнув из плена, скрывались в лесистых вертепах около Эйзенаха, занятого французами. Знатнейшая из здешних женщин, сведав о сем, всякий день, под видом прогулки, ходила навещать несчастных. Она приносила им в корзинах пищу, одежду и деньги — и это продолжалось около трех месяцев. Ну, как же русским не любить здешних!

На сих днях проезжали здесь великие князья Николай и Михаил Павлович. Общий голос говорит, что они так же добры, умны и милы в обхождении, как и венценосная сестра их! Питомцы добродетельной матери оправдают неусыпные попечения ее об них.

Любопытные путешественники ходят смотреть на одной, из здешних скал чету окаменелых любовников. В глубокой древности, говорит предание, на двух противоположных скалах существовали тут два монастыря: один мужской, другой женский. Строгий надзор с обеих сторон полагал вечную преграду между близкими соседями. Но любовь не знает преград: с тонкою струею ветра прокрадывается она в мелкие скважины железных ворот; легкою ласточкою перелетает чрез высоту огромных стен, и где только есть сердца, является и она с очарованием своим. Молодой монах и соседка его виделись сперва издалека, смотрели друг на друга, кланялись, потом изъяснялись глазами, вздыхали... При каждом из сих свиданий сердце более и более брало верх над рассудком. Они подходили друг к другу ближе, ближе и наконец встретились вон там — на той скале. Вечер был прекрасный; владычество весны повсеместно. Все ожило для любви и радости. Касатки, гоняясь друг за другом, вились над мшистыми зубцами черных башен; горные горлицы, воркуя, лобызались на расцветающих ракитах. Юная чета имела также сердца. Сильно забились они при общем ликовании природы; невольно раскрылись объятия, невольно заключили они в них друг друга. Уста хотели что-то сказать и сблизились — они поцеловались!.. Но, о боже! Какая ужасная казнь за сей поцелуй! Небеса меркнут... свет исчезает... все темнеет в их глазах... непостижимый холод быстро пробегает из сердца по всем направлениям жил и медленно, вместе с цепенеющей кровью, возвращается опять к умирающему сердцу. Мраз и ужас пронизают до мозга костей! Они стынут, цепенеют, как светлый источник в последний день осени; нет жизни, нет движения — они окаменели!!!

От Эйзенаха до Фаха и Гундфельда природа дикая, гористая. Стороны эти ужасно разорены войною; даже нивы не возделаны!.. Люди бедны, лица бледны; довольства не видать. Мальчишки в лохмотьях бегают толпами и самым странным охриплым голосом кричат: «Гир-гер крейцар!»

Фульда

Очень красивый город. Тут бы должно посмотреть дворец, церкви и мало ль еще что! Но мы проехали через город, не останавливаясь в нем: перемена лошадей в деревне.

Шлюхтер небольшой городок. Если увидишь в здешних местах запустевшие поля, бедных поселян и проч., то и не спрашивая знай, что это — Вестфалия. Брат Наполеонов оглодал ее, как кость. Не знаю, каково в Касселе; но здесь зато во всякой деревне сельская гвардия в оборванных кафтанах с пиками! Наполеон и товарищи его хотели всех людей сделать воинами, а свет превратить в казарму!

164

Сальмюнстер

Город, бывший некогда епископским. Кому теперь принадлежит Сальмюнстер? Фульде. А Фульда? Покамест еще никому! Сколько стад без пастырей! И как пострадали стада за то, что пастыри дрались!.. Тут ночевали мы у монахов в старинном монастыре, в мрачной зале за тесными перегородками, которые замыкаются, как шкафы, на выдвижных монашеских постелях. Ветер чрез целую ночь расхаживал по коридорам, выл.

Недалеко от Гебгаузена обедали мы в прекрасном доме у человека, одетого в топкое сукно, с премилою его дочерью, девушкою очень воспитанною — у кого же бы это, ты думал? У простого крестьянина! Так живут здесь крестьяне; а за несколько отсюда миль в Вестфальских горах — нищие! Счастие народа зависит от правителей его. Здесь, на квартире, стоял один французский офицер и подписал на стене свое имя, название своего полка, год, месяц и число, когда он тут был. Французское самолюбие воображает; что это для всякого очень любопытно!

Ганау, пространный, красивый и прелестными окрестностями украшенный город. Собственно, о нем не скажу ничего потому, что пробыл в нем не более получаса; но здесь очень кстати описать тебе бывшее сражение у баварского генерала Вреде с войсками Наполеона; а чтоб яснее описать самое сражение, обратимся назад и посмотрим предшествовавшие ему обстоятельства.

Обстоятельства, предшествующие битве при Ганау

Наполеон оставил Эрфурт 13 октября 1813 и пошел к Готе. 14 октября большая армия союзников двинулась вслед за неприятелем. Австрийские войска и российская гвардия пошли влево чрез Шмалканден по Тюрингскому лесу. Князь Шварценберг имел в сей день главную квартиру свою в деревне Ельлебен, на пути между Веймаром и Арнстатом. Войска графа Витгенштейна и прусского генерала Клейста получили повеление обложить Эрфурт. Фельдмаршал Блюхер 14 числа пошел, с силезскою армиею, к Готе и Эйзенаху, нанося беспрестанный вред задним войскам отступавшей армии. Храбрый генерал Рудзевич, настигнув неприятельский отряд у Готы, отхватил две тысячи в плен, а прусский генерал Йорк, став на дороге, в долине Горзельской, близ Эйзенаха, отнял у неприятельской пехоты Эйхрод и, устремя все силы свои против 4-го французского корпуса, отбросил его от Эйзенаха и загнал в Тюрингский лес, из которого он, окольными путями, едва мог пробраться к Ваху.

Отступление французской армии к Рейну

Французская армия с такой поспешностью отступала чрез Фульду к Франкфурту, что передовые войска союзных армий с большим трудом могли иногда только настигать ее. Солдаты сей бегущей армии обнаруживали тогдашнее состояние ее: везде мертвые и умирающие; везде оставленные пушки и брошенные обозы. Леса и горные ущелья наполнены были больными и ранеными, усталыми и скитающимися бродягами французскими. Смятение и беспорядок были почти таковы, как в прошлом году на реке Березине. Конные войска союзников, сторожа под дорогою, всякого, кто только от толпы отлучался, хватали и часто на целые колонны, из узких мест выходящие, нападали храбро. Проворные казаки, с графом Платовым и генералом Иловайском, заскакивая вперед, бегущим пути копьем и саблею загораживали. Но столь решительной, жаркой и славной битвы, как в 1812 году 6 ноября под Красным, не было. Однако ж много причинено вреда бегущим истреблением хлебных запасов, оттого-то они сотнями умирали с голоду.

Генерал Чернышев 13-го, а граф Платов 15-го нападали внезапно: первый при Ельстероде, близ Эйзенаха; а второй, между Гейсом и Гунфельдом, при Роздорфе. Желанный успех увенчал оба нападения, 15-го числа генерал Чернышев, соединись с Иловайским, ударил с крыла на выходящую из Фульды молодую французскую гвардию. Полковник Бенкендорф, отряженный вперед, привел 500 пленных и сжег магазин[2] с хлебом.

С сего времени армия французская ускорила и без того поспешный ход свой; ибо Наполеон, как мы сказали выше, предчувствовал приближение Вреде, долженствовавшего отсечь ему путь к Маинцу. С усугублением скорости хода усугублялось число усталых и отставающих.

Оба союзные императора неотлучно находились при главной своей армии, князем Шварценбергом предводимой. Армия сия, пройдя Смалканден и Мейнинген, потянулась к Франкфурту по двум дорогам, разделясь на две половины: одна проходила Фульду, Шлюхтер и Гебгаузен; другая следовала чрез Швейнфурт и Ашафенбург. Фельдмаршал Блюхер не оставлял наносить удары правому неприятельскому крылу, обходя оное чрез города Гиссе и Ветцлар. Граф Витгенштейн выступил из Готы 18-го; а Эрфурт облегли войска генерала Клейста; принц же Шведский с особою армиею пошел чрез Кассель на север Германии, дабы, воюя отдельно от прочих, те страны от многих и сильных еще неприятелей очистить. Между тем время обратить взор на войска баварские, храбрым генералом Вреде предводимые. Три дивизии пехоты и три бригады легкой конницы баварцев да две пехотных и одна конная дивизия австрийцев составляли армию Вреде. 3 октября генерал граф Вреде как принял главное над нею начальство, так и выступил тотчас в поход, 5-го главная квартира его была в Ландсгуте, 6-го в Необурге, 7-го в Донауверте, 8-го в Нердлингене, 9-го в Динкельсбюле, 10-го в Аншпахе, а 11-го в Оффенгейме. Таким образом войска сии в восемь дней сделали более 40 немецких миль, то есть около 300 верст[3*]. И в хорошее время года поход сей почелся бы довольно поспешным, но среди дождей и непогод осенних, по скользким горным путям он, конечно, показался бы для войск несносным, если б не подстрекало их желание достичь цели и биться с врагом. 10 октября Вреде получил приятное известие о великой победе, одержанной союзниками на полях Лейпцигских. Баварцы приняли весть сию с восторгом и общим голосом просили боя. Прекрасно укрепленный город Вирцбург стоял у Вреде на пути. Должно было продолжать чрез него путь силою и оружием. Главнокомандующий сделал все нужные к тому распоряжения. Два раза посылали к коменданту, требуя сдачи; но гордый француз не хотел и слышать о ней. Тогда вместо мирных убеждений генерал Вреде употребил другие, приличнейшие обстоятельствам средства. Он подвез 82 пушки и, щадя сколько возможно город, открыл пальбу по замку. Три тысячи выпущенных бомб и ядер и все приготовления к приступу склонили коменданта к уступчивости; он оставил город и засел в нагорном замке. Генерал-майор Спретти, со многими баталионами, обложил неприятеля, 15-го генерал Вреде прибыл в Ашафенбург, а 16-го велел одному легкоконному баварскому полку занять Ганау.

Бои при Ганау

Вреде никак не предполагал, что встретит целую армию Наполеона; но высланные наездники вскоре донесли ему о приближении ее в грозных, сильных и великих еще толпах. Тогда генерал баварский решился стать при дороге и наносить идущим мимо всевозможный вред, не вступая, однако ж, в открытый бой, столь для него неравный. Между тем разные бродящие ватаги французов, выходя из ближних лесов, бросались в Ганау, и некоторым из них удавалось отнимать город у легких баварских войск. Ганау переходил из рук в руки. Разные бои, с переменным счастием, происходили впереди и около города. Наконец 17-го числа Вреде, призвав генералов Чернышева и Орлова-Денисова с их казаками, а полковника Менсдорфа с его партизанами, основал главную квартиру в самом Ганау и все свои войска в сем месте сосредоточил. В сие же самое время сделал он двоякое распоряжение: приказал, во-первых, графу Рехберху идти из Ашафенбурга чрез Зелингенштат, Офенбах и Сахзенгаузен вперед для занятия и удержания за собою Франкфурта; а потом велел австрийской бригаде, с генералом Волькманом, двинуться к Гельгаузену для нападения на неприятеля сбоку. Дивизия Ламота подвинулась туда же; отряд оный занял городок Лангензельбольд. Несколько батарей устроены в приличных местах. Такие приготовления сделаны к бою. Густые леса скрывали и ход и силы неприятеля. Наконец, в 3 часа пополудни, показался он. Это был сам Наполеон: он шел страшен и лют, как дикий зверь; грозен, как гневная туча, мечущая во все стороны молнии свои. Из России бежал он робким оленем!.. Баварцы, стоявшие в лесу, вступили было в бой; но, видя, что левое крыло французов начало обходить их, уступили место. Неприятель пустил на городок Лангензельбольд тучу бомб и гранат и вырвал его из рук баварцев. Одна дивизия Ламота устояла на своем месте.

Несмотря на сии, по-видимому, неудачи, союзники забрали у неприятеля в плен 100 офицеров и до 5000 рядовых. Если сравнить Лейпцигское сражение с Бородинским, а Кульмское с Мало-Ярославским, то нельзя не сравнить и сих боев Ганавских с боями, бывшими при Красном. Но должно согласиться, что война Отечественная (1812) числом великих пожертвований и блеском успехов своих превосходит войну заграничную (1813).

С 17-го на 18-е число Наполеон ночевал в Лангензельбольде. С утра произошла авангардная схватка; а потом Вреде построил войска к важнейшему бою, сбоку от города. Правое крыло свое оградил он речкою Кинцигом, впадающею в Маин; а левое поставил на самой Гельдгаузенской дороге. На сей же дороге выставлено большое количество пушек, чтоб сбивать неприятеля, выходящего из лесов. Под выстрелами сих пушек устроена конница; запасной же отряд стоял на левом берегу Кинцига и подкреплялся бригадою австрийцев, занимавших город.

В самый полдень многочисленные колонны французские показались на опушке леса. Они хотели было прорваться сквозь средину союзников; но залп из шестидесяти орудий тотчас обратил их назад. Видя, что ничего не выиграет тут густым строем, неприятель начал действовать врассыпную. Две тысячи стрелков высыпали из леса на правое крыло союзников; но после жаркой перепалки и сии были сбиты и загнаны обратно в лес. Таким образом, все усилия французов идти вперед не имели никакого успеха до трех часов пополудни. Но к сему времени все войска Наполеоновы собрались уже вместе: число их простиралось до 60000, следовательно, вдвое против войск Вреде.

Наполеону некогда было заниматься великими движениями и вступать в общее сражение, ибо армии союзников следовали по пятам; ему надобно было только пробиться. На сие-то и решился он, склубя все войска вместе и выдвинув 120 пушек вперед. Генерал Нансути, с 12 тысячами конницы, первый бросился напролом. Буря картечи, а потом и вся конница баварская встретила, расстроила и отбросила было его назад; но генерал Друет, прискакав с 50 пушками, восстановил бой, и неприятель всеми силами двинулся на левое крыло союзников. Столь сильный натиск Наполеона и недостаток в зарядах заставили Вреде уступить противнику своему дорогу; он отслонил сперва левое крыло, потом средину и, наконец, и все войска перевел за Кинциг и расположился на ночлег при мызе Лергоф. Города же Ганау он, однако ж, из рук не выпустил и вверил оборону оного бригаде австрийцев. Первые часы ночи прошли спокойно; но к свету французы начали бросать в город бомбы и гранаты, зажигать дома и врываться в улицы. Австрийские гренадеры отражали наглость силою и стояли храбро; но число наступающих беспрестанно возрастало и стрельба по городу увеличивалась.

Тогда Вреде, щадя прекрасный город Ганау, приказал уступить его без драки, опасаясь, чтоб французы в злости не выжгли всех домов; но 4-й французский корпус, не довольствуясь снисходительностью, начал вызывать баварцев на бой и жестоко нападал на правое крыло их. Сражение загорелось и продолжалось чрез целый день. Французы при всяком разе, когда бывали отбиты, укрывались в городе, где, подкрепясь новыми силами, выступали на новый бой. Тогда генерал Вреде, желая положить всему конец и взять город с тем, чтобы уже никогда его опять назад не отдавать, повел войска на валовой приступ. Тут нужна была храбрость, и военачальник баварский показал ее в лице своем. Взяв баталион австрийских гренадер и баварских егерей, он сам первый бросился с восклицанием «ура!» к воротам Нюренбергским; ворвался в улицы и занял вмиг половину города, несмотря на то что все улицы завалены были повозками и защищаемы стрелками. Оставалось взять Кинцигский мост. Неприятель столпился за оным и палил по союзникам гранатами. Неустрашимый Вреде невзирал ни на что: он идет впереди всех, и неприятель приходит уже в смятение, как вдруг ружейная пуля тяжело ранит этого храброго генерала и лишает на время войско присутствия его. Но баварцы, мстя за кровь любимого вождя, бросаются с отчаянием на мост и на пушки; австрийские гусары пускаются вплавь чрез Кинциг, и неприятель, отовсюду стесненный, бежит, зажегши мост.

Генерал Фреснель принял начальство после Вреде. Лишь только город был занят, то правое крыло союзников, сделав, в свою очередь, жестокий удар на левое крыло французов, завладело совершенно полем сражения.

Между тем Наполеон целый день тянул войска свои мимо Ганау чрез Вильгельмсбад и Гогхстет, откуда сворачивал опять влево на большую дорогу.

На другой день вломился он во Франкфурт и вскоре очутился за Рейном, где почувствовал почти то же, что и по переходе за Березину. Трофеями несколькодневных битв при Ганау были 15000 убитых и раненых и 10000 пленных. При Красном в 1812 году победители насчитали пленными и убитыми более этого числа в один только день 6 ноября, когда генерал Милорадович истребил войска маршала Нея. Чрез несколько дней большие армии союзников прибыли во Франкфурт, где, постояв нарочито долгое время, потянулись вверх и вниз к Рейну для вступления с разных сторон во Францию.

Дорога от Ганау до Франкфурта настоящий сад. Длинные просади из острых тополей, пруды, деревни, башни, замки представляют картину самой живописной, цветущей и счастливой страны. Здесь нет клочка земли, который бы не был нивою, и нет нивы, которая не обещала бы богатой жатвы. Справа остался у нас Вильгельмсбад, где, говорят, так весела природа, что самый задумчивый, самый угрюмый человек не может не улыбнуться, гуляя там. Слева провожала нас до самого Франкфурта прелестная река Майн.

165


Франкфурт-на-Майне

Франкфурт прекрасный, великолепный, величественный и вольный город. В стенах его заключается целый народ. Жителей считают до 50000, в том числе 7000 жидов. В правительстве участвуют две воли: воля старшин и воля народа. Такое правительство называется Аристо-демократическим...

Годовой доход с города 500000 флоринов. Франкфурт можно почесть средним магазейном Европейской торговли и общею меновою конторою Германии и Франции. Положение на Майне и при Рейне делает его к сему способным. Мятежи беснующейся Франции нанесли много вреда и благоразумному соседу ее Франкфурту. В 1796 году город был бомбардирован французами; но жители вели себя как люди вольные и честные.

Франкфурт удостоен присутствием человека, который жил некогда в великолепных дворцах, управлял пространным государством и славился делами. Теперь он в двух комнатах Английского трактира; управляет только своими страстями и славится — великодушною твердостию, с которою сносит превратности своего, жребия...

Согласись, друг мой! что наш век есть век великих превратностей: никогда общества людей не были подвержены таким бурям, волнениям и переменам. Одна только великость души не подвержена никаким бурям жизни, никаким превратностям случая. Давно ли минули времена тихие, когда спокойствие почивало над главами народов? Цари в великолепном могуществе своем сияли на престолах, как солнцы в небесах; мир, правосудие, чистая вера и наследственные добродетели делили благоденствие поровну между всеми состояниями людей. Тогда еще не имели понятия о великих ударах рока, о злополучии государей, о кровавом праве войны, о смешении племен и народов... Люди чех счастливых времен в каком-то приятном усыплении провождали беспечный век свой. Они, конечно, не могли чувствовать всей сладости безмятежного благополучия своего, ибо человек тогда только узнает настоящую цену здоровья, когда постигают его болезни; а цену счастия познает во время бед! Но настоящее поколение людей, рожденное в бурях, в дни ужаса, смятений, великих страхов и тяжких печалей, когда ничего более не слышно, кроме звуков оружия и стонов человечества, неутешно рыдающего в бедствиях войны; нынешнее поколение, говорю я, не может вспоминать без сердечной грусти о благополучии времен протекших. Каких превратностей не были мы свидетелями? Слепое счастие водило иноплеменных завоевателей из края в край земли; сила наглою стопою попирала древние рубежи царств; безбожие, смеясь, разрушало алтари веры, но, пораженное громом небесным, само упадало у подножия его. Никогда не был так переменен вид Европы: мирные города мгновенно ограждались стенами; древние стены и твердыни мгновенно рассыпались в прах, природные государи становились простолюдинами; люди из глубокой неизвестности, раздвигая толпы мятущихся народов, восходили на троны их. Но торжество порока, при всех превратностях мнений людских, никогда не сравняется с торжеством добродетели; никакой блеск, никакое могущество не могут защитить первого от тайной ненависти людей; никакое злополучие не может лишить последней ее достоинства и уважения благородных душ...

Во Франкфурте имели мы удовольствие встретиться с генерал-майором Рейхелем, бывшим полковым командиром в Апшеронском полку. На это время занимал он почетное звание военного коменданта в городе.

166

Маинц

Звон колоколов, стук проходящих конных и пеших войск, бряцание оружия и шум народа неслись навстречу нам из-за высоких окопов Маинца, когда мы приближались к нему. Недавно ревела там смерть. Рейн, величественный Рейн явился тут глазам нашим. В великолепном течении своем орошает он прекраснейшие страны Германии. Сколько народов жили и погреблись на брегах сей древней реки; сколько столетий гляделись в водах ее!..

Едем чрез длинный на судах мост; справа замечаю ряд плавучих мельниц. Входим в Маинц. До какого жалкого безобразия можно довести прекрасный город!.. Лучшие палаты, дома и церкви превращены или в арсеналы, или в казармы, или в магазейны. Бледность — общий цвет лиц, и даже прекрасного пола, который здесь опять прекрасен. Велико было несчастие жителей маинцких. Они только что вырвались из страшных когтей смерти!.. Ужаснейший мор свирепствовал в стенах осажденного града. В течение трех месяцев умерло 6000 жителей и, как говорят, до 20000 солдат. Первых хоронили по кладбищам; других с утра до вечера возили возами, как дрова, и бросали, как ничтожных тварей, по рвам и вертепам за городом. Хищники Европы валялись в снедь хищным вранам, и на распутиях, казалось, земля не хотела принимать отягченных преступлениями. Ужаснейший разврат, лютейший самой язвы, свирепствовал в сии дни гнева небесного. Воспаленные огнями сладострастия солдаты врывались в дома, исторгали трепещущих дочерей из рук их родителей и увлекали в змеиные норы свои. Часто груды тлеющих трупов служили им постелью. Ни слезы, ни моления невинности не умягчали злодеев, отнимавших у нее жизнь и честь. Замученные жещины валялись по улицам.

167


Франция

«La belle France! Прелестная Франция! — восклицают беспрестанно французы-учители. — Вот земной рай!.. Переезжайте Рейн, и вы увидите цветущую землю, счастливый народ, на каждом холме — виноград, в каждой долине — деревню! На что ни взглянете, все удивит, утешит и очарует вас. Там (во Франции) деревья обременены плодами, нивы — волнующимися жатвами, окрестности веселящимся народом. Переезжайте за Рейн, и вы увидите страны благополучные, изобилием и многолюдством кипящие». Вот в чем уверяют бродяги французские и вот чему, к несчастию, верят люди русские!.. Переезжают за Рейн — и где votre belle France! Где ваша прелестная Франция...Ужасно опустелые края, земля нагая, деревья увядшие и повсеместное безлюдье. Вот что представляется глазам: вижу пространство, но не вижу деревень; поля необработаны, окрестности унылы, тернии и волчцы растут на месте жатв!

В городах лучшие дома — казармы или больницы. Толпы нищих встречают, провожают и всевозможными хитростями и уловками нападают на кошелек и сердце проезжего. Один пугает вас своими ранами, другой рассказывает о своем увечье, третий кричит, четвертый поет. «Вот бедная сирота! — говорит какая-нибудь старуха, подводя к вам маленькую девочку. — У нее нет ни отца, ни матери; одно сострадание проезжающих кормит и одевает ее»... Просительную речь свою говорит она целую четверть часа, а в заключение восклицает: «Дайте ей франк!» «Что-нибудь убогому старику!», «Что-нибудь бедному мальчику!», «И мне!..», «И мне!..» или «Купите у меня цветов!», «У меня сладких пирожков!», «У меня ягод» и проч., и проч. Вот что услышите, приехав на станцию. Но тут уж лучше просто давать милостыню, нежели что-нибудь покупать, ибо продавщицы цветов и лакомств с прегрязными руками и в презапачканных лохмотьях.

Странно, что во всех местах, которые мы проехали, только и видны дети да старики, женщин множество. Где ж цвет юношества? Он подкошен косою смерти на полях войны! Народ и благоденствие его поглощается военным правительством. Что есть тут хорошего, так это большие дороги: чудесные дороги! Проезжаем несколько станций, не спускаясь, не возвышаясь, все по ровной глади, как по натянутому холсту; ничто не остановит повозки, нигде не получишь толчка. Дорога чиста, как ток: на ней, как говорится, ни сучка ни задоринки. Я в первый раз отроду по такой прекрасной еду. Около себя видишь горы, а под собой не чувствуешь их. Чудесная здешняя дорога проведена в виде огромной толстой плотины или наподобие крепостного вала. В прямом направлении пробитые горы, срезанные холмы, засыпаны рвы и овраги и проложен гладкий путь, шоссе. Это шоссе в некоторых местах на два, на три и на четыре аршина от горизонта от земли возвышается. Суди ж, сколько должно было приложить тут трудов и сколько тысяч рук занято сею необъятною работою!.. Но во Франции никогда не было мало рук и счастлива была она, пока руки сии не сделались хищными, дерзкими и не окунулись в крови! Сперва руки поселян возделывали нивы в долинах и лелеяли виноград по горам; руки рабочих строили города, дома и дороги; руки ремесленников ткали прекрасные шелки свои; руки воинов поднимали оружие только в защиту отечества; руки вельмож с честью управляли шпагою и пером; а руки государя крепко держали скипетр. Тогда умы были остры, сердца веселы, души благочестивы. Франция молилась, пела и любила государей своих. Но когда это было? Очень давно!.. Настали другие времена и привели с собою другие правы: половинное просвещение затмило здравый ум; непомерная роскошь вельмож и богачей расстроила поселян и огорчила бедных; уроки лжеумствователей зажгли страсти; вольнодумство потрясло алтари веры. Тогда излишество рук, употреблявшееся на украшение областей, обращено на совершенное их опустошение. Оружие заменило и плуг, и косу, и мирный посох. Ужасная буря, возраставшая из самого сердца Франции, разрушительными вихрями понеслась по всем концам. Революцией назвали великий перелом древнего порядка вещей, ниспровержение трона и расторжение всех союзов с богом, добродетелями и тишиною.

Революция значит переворот — и конечно во Франции все переворотилось и превратилось!.. «Guerre aux chateaux (война замкам) et paix aux cabannes (и мир хижинам)!» — кричали защитники равенства под предводительством генерала Кюстина и нещадно разоряли и грабили дворцы и палаты. «Да здравствует король!» — кричали защитники трона и дрались как львы с нарушителями прежнего порядка. «Свобода! братство! равенство! или смерть!» —  кричал беснующийся народ — и свобода, братство и равенство были только на языке и в мечтах, а смерть на самом деле. Война, смерть и разрушение, взявшись за руки, ходили по цветущим берегам величественного Рейна. Их след был след кипящей лавы и всепожирающей саранчи. Нож стал тогда любимою забавою безумной Франции: она резала им других и себя. Бури мятежей согнали многие тысячи народа с родной земли под чуждые небеса, конскрипция, или перепись, влекущая молодых людей поочередно на убой, повергла земледелие и хозяйство в крайний упадок. Бури, секира, дожди и времена искоренили, истребили, смыли и сгладили сады, винограды и даже следы жилищ человеческих. Левый берег Рейна, всегда улыбавшийся, видя себя столь благополучным в цветах, виноградах и жатвах своих, теперь мрачен, пуст, печален, показывает раны и опалы свои от молний мятежной войны. Вот в каком состоянии нашли мы преддверие мнимопрелестной Франции.

168

22 мая

Проселком, влево от Маинца, проехали мы чрез города Киршгейм, Винвайлер и Кайзер-Лаутерн, где, вспав на большую дорогу, идущую из Мангейма, поехали на Гамбург. Пустота, необработанность, безлюдье, дичь — вот слова, из которых путешественник должен составить описания свои страны сей. Кто бывал в польско-жидовских городах, тот разве может иметь понятие о нечистоте, поражающей взоры и обоняние в здешних. Во многих местах видал я на улицах босоногих мальчишек, в лохмотьях, играющих в карты на навозных кучах! Другие полощутся в лужах или валяются в грязи, ни о чем не заботясь. От Кайзер-Лаутерна до Гамбурга, на 28 верстах, встретили мы только трех человек, копающих дикую ниву: двух, работающих волами, и одного, собирающего травы. Где ж земля, кипящая народом? А французы все кричат, что им тесно жить!..

Местоположения здесь есть прекрасные; но не очаровательные. По обеим сторонам дороги холмы и высоты, покрытые развалинами и лесом. Во многих местах, по дороге, встречаются порядочные дома без окон и дверей! Здешние деревни совсем не то, что немецкие: тут нет ни красивых улиц, ни светлых домиков, ни порядка, ни опрятности. Один изрядный дом какого-нибудь барона или маркиза в средине, а около него кучи вместе слепленных, старинною поседелою черепицею покрытых, низких, убогих и часто курных лачужек; улицы в навозе, народ в лохмотьях... Вот картина деревни здешнего края!..

Нашу Россию не называют прекрасною; а селы ее по Волге и Оке в самом деле прекрасны. Дожди здесь сильны, шумны, внезапны и скоропреходящи — не такова ли и слава французов!..

23 мая. Город Сент-Ароль

От Рейна и до сих мест язык французский не есть еще общим и единственным: большая часть жителей говорит по-немецки; но с Сент-Ароля начинается уже повсеместное владычество этого языка. Очаровательные звуки его гремят в палатах и хижинах, на площадях, в лачугах и шинках[4]!...

Здесь, (в Сент-Ароле) язык французский сыграл со мною прекрасную шутку! Приезжаю в трактир, мне отводят комнату; вхожу и слышу самый чистый и плавный выговор французский. Привыкнув слышать язык сей всегда в лучших наших обществах, невольно предаюсь мечтам и воображаю, что там, за стеною, сидит какая-нибудь знатная женщина, женщина воспитанная, потому что говорит по-французски, и верно, милая, потому что так нежно произносит слова... Уступаю любопытству, иду заглянуть в другую комнату — это кухня; а та, которой слышал голос, ничего более, как кухарка: но какая кухарка? — не немецкая, а неопрятная, в грязи, в крови и в саже запачканная растрепа! Очарование исчезло, но представилось рассуждение: сколько, подобных этой, кухарок, прачек и проч., и проч. выезжают к нам в наставницы! Возьми запачканную француженку, брось ее в России, где-нибудь на поле: не пройдет недели — и ты увидишь ее в богатом доме, в роскоши и в почестях. Я читал одну небольшую французскую комедию, где представляется, что на Новом мосту (Pont-Neuf) в Париже сходятся несколько мужчин и женщин. Всякий горюет о своем горе. Из мужчин одни ушли из тюрем, другим приходилось не миновать их; из женщин некоторые обокрали госпож своих, другие потеряли все способы жить на счет своих прелестей. Те и другие по разным причинам, из страха и отчаяния, предвидя казнь, стыд и голод, решаются кинуться в Сену и все пороки и проступки свои утопить с собою вместе. Уже они готовы, берутся за руки, хотят кидаться... как вдруг послышался знакомый голос: «Безумцы! Что вы делаете? Вы отнимаете у себя жизнь, в которой можете найти еще тысячу радостей, тысячу наслаждений... Вы страшитесь бедности и презрения; оглянитесь назад — богатство и уважение ожидают вас! За мною, товарищи! за мною: я укажу вам земной рай для французов; переселю вас в страну, где ласки, подарки и деньги посыплются на вас как дождь!» «Что за страна эта?» — восклицают все в один голос. «Россия!.. Россия!..» — отвечает бродяга. «В Россию! В Россию!» — кричат все вместе и бегут садиться в дилижансы или почтовые коляски. Я это читал; а те, которые живали в Париже, говорят, что можно это видеть, и видеть не на театре, а на самом деле.

Нет ничего противоположное, как француз, женатый на немке: это буря с тишиною. Сердит на русских, нагл в обращении, говорлив и хвастлив — верно француз!.. «Отчего у вас так разорено и пусто?» «Где!» — говорят французы и дивятся: им кажется, что земля их цветет и блаженствует. Однако лучший из писателей их, Делиль (в своем L'Homme des champs), горько оплакивает упадок земледелия, явно жалуется на разорительные последствия войны и громко порицает растление нравов. «Франция, — говорит он, — подобна кораблю, который буря гонит по неизвестным морям и ветры терзают со всех сторон». В другом месте уподобляет он отечество свое увенчанной лаврами могиле: извне обманчивая зелень, внутри тление и смрад! Этих стихов, однако ж, нет в изданиях парижских.

24 мая

«Не ездите чрез Мец: там бунтуют и режут русских!» — твердили нам на всех почтах. Мы из Курсета взяли правее и выехали прямо на Гравло, оставя Мец слева. «А! Вот куда собрались они, вот где можно видеть людей!» — сказал я сам себе, подъезжая к Мецу. Множество домов, мыз, деревень, садов, рощиц, перелесков, дорог, обсаженных высокими деревьями, и туда и сюда идущих, едущих и гуляющих по них людей представляется глазам в окрестностях Меца. Окрестности эти в самом деле красивы и живописны, и если б вся Франция была подобна им, то и я невольно воскликнул бы: прелестная Франция! Тут под каждым холмом деревенька, на каждой высоте дом с башнями; скат каждой горы одет виноградником. Сам Мец — старинный город, окруженный огромными валами, которые заросли садами и деревьями. Пушки покоятся под тению рощей. Теперь в нем буря и буйство. Мы переехали прекрасную речку Мозель. Франция есть земля вин: Мозельское славится между прочими. Его получают тут, около Меца. И здесь дороги удивительны: французы растворили горы, чтоб их провести; а где утесы слишком высоки, там дорога извивается улиткою по ребрам их и нечувствительно возводит вас на самый верх.

Опять по-прежнему: «Та же пустота!» — сказали мы, проехав с милю за Meц. С высоты горы, по которой шла дорога, видны открытые холмистые и ровные поля; но ни больших сел, ни садов, ни Виноградов уже не видно было. Здесь-то не научиться земледелию! «Как зовут эту реку (Мозель)?» — спросил я у своего извозчика. «Рекою!» — отвечал он и уверен был, что дал самый удовлетворительный ответ. Я не знаю, в чем нельзя уверить французов! Люди, порядочно одетые, стало не простые крестьяне, спрашивали у меня на последней станции, известно ли нам, русским, что пленные французы, сосланные в Сибирь, соединились с турками и разоряют Россию!.. Хорошо знают географию!!!

«От кого можем мы получить квартиру для ночлега?» — спросили мы, приехав в Гравелот. «От господина мэра!» — отвечали нам. «А где ваш господин мэр?» — «В своем присутствии». Идем вслед за проводником — и что ж за присутствие, где заседает мэр? Простая изба-мазанка, в сенях коровы и свиньи; около — навоз. Сам мэр завешен фартуком и шьет сапоги. Около него несколько мальчиков твердят склады. Этот мэр вместе и школьный учитель. Господин мэр принимает нас довольно ласково, отпускает несколько острых слов на счет русских, оставляет шило, берет перо и пишет нам билеты для квартир. Благодарим, хотим уйти... «Постойте, постойте, милостивые государи! — закричал он нам вслед. — Вы недавно из России: скажите, какие меры приняты против французов, соединившихся с турками?» «Отсутствие войск наших, — отвечали мы, — не позволяет принять надлежащих мер, и новое бедствие угрожает еще России: беспокойные крымские татары вступили в тесный союз с сердитыми чукчами»... Ты смеешься, а господин мэр и учитель поверил — и мы расстались. Невежество мэра напомнило мне о невежестве одного француза, который в письме (перехваченном нами в прошлом году) советовал сыну своему, чтоб он вперед писал к нему именно, в какой части света и в каком государстве находится Кенигсберг. Билеты господина мэра не принесли нам никакой пользы: хозяйки домов, высокого роста, с сердитыми глазами, с большими крестами на груди и с бранью на устах, стали у дверей и, ругая мэра, объявили, что не пустят нас ни за что без заплаты. «Да мы заплатим вам охотно!» И двери отворились. Сколько проехал — я не знаю, как одеваются французские женщины. Деревенские обертывают голову какою-нибудь тряпицею и называют это bonnet; их обувь — деревянные башмаки (sabot), выдолбленные колодки на ноги. Наши лапти гораздо красивее, легче и покойнее. Но вывези к нам сабо и — чего доброго! — они как раз войдут в моду и будут в чести! <…>

169


Шалон-на-Марне

Шалон — большой старинный город на Марне. Он кажется лучше всех, доселе виденных нами; однако красивыми домами — и чистотою улиц он похвалиться не может. При самом въезде сломалась у нас повозка; нам отвели квартиру в глухой улице, в бедном доме. Ни с кем не знаком, идти некуда, что делать? Сижу, думаю, вспоминаю, соображаю то, что считал, с тем, что слышал; распутываю происшествия, пристально смотрю на карту и рисую тебе картину военных действий от Рейна до Парижа. Покуда люди, известные ученостию и прославившиеся в военном ремесле, начертают пространное историческое изображение сей знаменитой войны, ты получишь некоторое о ней понятие, взглянув со вниманием на картину, начертанную слабым пером твоего друга. Разумеется, что при этой картине должна быть и верная карта: ты ее имеешь.


Картина военных действий от перехода союзников чрез Рейн до взятия Парижа.

(Писана в Шалоне-на-Марне)

«Чтоб лучше представить себе страх, отчаяние и смятение жителей Москвы теперь, как мы (французы) уже заняли Смоленск, то вообрази себе, друг мой, что вдруг каким-нибудь несодеянным случаем русские вторглись бы во Францию и заняли Шалон-на-Марне: что б тогда было в Париже!»... Так писал в августе месяце 1812 года один французский офицер из окрестностей Смоленска к другу своему в Париж. «Но, — продолжает он, — многие веки пройдут в вечность, прежде нежели нога северных варваров ступит на землю прекрасной Франции. Париж, столица вкуса и веселий! Наслаждайся покоем в приятном шуме забав твоих; долго, долго не посмеет коснуться слуху твоему беспокойный шум оружия» И проч., и проч. (Слова из перехваченного французского письма).

На слова француза скажем его же пословицу: предполагает человек, а располагает бог! Не веки протекли в вечность; но едва прошел год и семь месяцев, и русские не только что в Шалоне, но и в самом Париже!!! Так, никогда действия провидения, для подкрепления правых и уничижения противников их, не были очевиднее, как в эту войну Европы с Францией. Казалось, что десница божия, объемлющая все сердца царей, соединила их воли и оружие народов их для покорения преступнейшего из вождей ослепленного народа. Не более как в три месяца союзники пришли от Рейна к Парижу и преклонили буйную голову Франции к стопам законного короля, не вонзая, однако ж, меча мщения в мятежное сердце ее. Последний месяц 1813 года был только свидетелем вступления союзников во Францию. С января 1814 начались важнейшие действия и кончились в марте важнейшим из всех происшествий — взятием Парижа. Итак, окинув глазами декабрь прошедшего, рассмотрим внимательно январь, февраль и март настоящего года.

1

Месяц декабрь 1813 года застал Европу в крови и пламени, но радующуюся о изгнании лютого виновника бедствий ее. Еще дымились свежие раны, еще пугало повсеместное разорение, но уже не было разорителя. Рука великодушных отвела змея от сердца Европы, из которого в течение стольких лет сосал он жизнь и кровь. Прошли времена сердитые, смягчился гнев судеб; победные клики из-за Рейна разносились по всей Германии.

2

Большая союзная армия из австрийцев, под начальством князя Шварценберга, и россиян, под предводительством Барклая-де-Толли состоящая, направляясь вверх по правому берегу Рейна, вступила в Швейцарию, дабы напасть с слабейшей стороны на Францию. Грозный ряд рейнских крепостей почитался оплотом необоримым, и никто не ожидал, чтоб буря и беда вошли во Францию со стороны Альпийских гор. 8-го и 9-го чисел декабря сия армия союзников в числе 180000 человек, перейдя Рейн, в разных местах между Базелем и Шафгаузеном, разные отделения свои по разным дорогам во внутренность Франции вдвигала. Тогда каждый день был днем занятия большого пространства зарейнских областей, 16-го числа уже союзники владели Вализскою землею.

3

Около сего же времени и Блюхер, с силезскою армиею приближавшийся к Франции справа, переходит Рейн, между Майнцом и Кобленцом у Кауба, и тотчас, обложив частию своих войск крепости Люксембург, Тионвиль, Мец, Верден и Лонгви, идет с остальными к Нанси, дабы, усилив себя сближением с главною армиею, предприятия и действия свои с движениями и действиями ее согласить. Армии, во Францию вступившие, старались одна другой подать руку и не спускать друг с друга глаз. Но не одна только Франция была тогда полем сражений. Глухие отзывы войны в разных местах по Европе еще слышны были, и возженные прежде пожары на севере и юге пылали. Принц Шведский сражался, переговаривал и опять возобновлял бои с датчанами. Австрийцы воевали в Италии. Веллингтон бился с маршалом Сультом у подножия Пириней и готов был вести толпы неустрашимых испанцев и свои английские войска в южные пределы Франции. Все крепости по Висле, вместе с мечтами и надеждами народа, пали. Дух польский отложил ретивость свою. Долго противился Данциг: французы называли его оплотом необоримым; но и он устоять не мог. В один и тот же день, то есть 21 декабря, россияне вступили в сию крепость, а австрийцы заняли Женеву. Таким образом, войска, тысячьми верстами разделенные, но одну мысль, одно желание и одну цель имевшие, как будто по некоему тайному условию, в важные города на двух противоположных концах Европы входили. Таковы происшествия, и в Отечественной войне в России неоднократно случавшиеся, наблюдательный потомок не отнесет к пустой случайности; но предпишет невидимому содействию провидения, в кровавой тяжбе за счастие человечества правую сторону покровительствовавшего.

4

В таком состоянии были дела Европы в последних днях последнего месяца 1813 года. Но обратимся опять за Рейн и встретим 1814 год под веяньем знамен союзных уже на древних рубежах Франции. Первые дни января текущего года увидели большую армию союзников, миновавшую Альзас и достигшую в Шампании до Шалона и Лангра, где некогда Юлий Кесарь одержал столь знаменитую победу над храбрыми народами Гельвеции. Блюхер 3-го числа вступил в Навей. Таким образом, пространные области между Рейном, Мозелем и Моасом заняты и одним только смелым движением союзников, без пальбы и крови, покоряемы были. 12-го числа Мюрат, король Неаполитанский, предложивший уже усердие и оружие свое на защиту правого дела, занял Рим. И в сей же день, по приказанию князя Шварценберга, 3-й и 4-й корпусы напали при Бар-Сюр-Обе, между Коломбо и Фонтенем, на французского маршала Мортье. Нападение увенчалось успехом. Полки французской армии расстроены, и маршал отступил к Труа и Шалону; а главная квартира союзников перенесена в Бар 18 января. Фельдмаршал Блюхер, с своей стороны, старался также в ходе и подвигах от главной армии не отстать. С большою поспешностью шел он от города Туля вверх к реке Марне. 11-го числа он велел дивизии князя Щербатова сделать мимоходом приступ к Биньи и укрепленный сей город взять, 13-го тот же князь Щербатов выбил неприятеля из Сент-Дизье и преследовал его до Витри; а 14 пошел влево к городу Бриенне для соединения с войсками генерала Сакена. Генерал Ланской, с небольшим конным отрядом, удерживал Сент-Дизье, поджидая прусского генерала Йорка.

5

Таковы были первые шаги союзников во Франции. Пространство исчезало под стопами их; Рейн был уже далеко назади, а Париж почти в глазах!.. Наполеон находился в Париже и громкими воззваниями, льстивыми словами и пышными обещаниями забавлял и очаровывал миллион ветреных голов в столице Франции. Но, видя грозные тучи, несущие громы свой прямо на чело сей самой столицы, он воспрянул в полной ярости своей и бросился на поле битвы. 13 января поутру поручил он жену и сына под защиту городской народной гвардии. При сем случае ложь и притворство доведены до высшей степени. Он показывал себя пред глазами народа важным отцом и супругом, изъявляя чувства, которых, может быть, в сердце своем не имел[5*]. Он хотел положить на слабую голову младенца (короля Римского) корону, которую с собственной его главы всеми, видимо, срывала невидимая рука провидения.

6

Распростясь с столицею и ветреным народом ее, бросается он в коляску и скачет на почтовых к армий в Шаблон. На берегах Марны собрано было 80 000 лучших войск. 14-го под вечер весь Шалон закричал: «Да здравствует император!» Войско повторило клик народа. Раздался звук труб, и поднялись знамена; гром пушек и звон колоколов возвестил прибытие Наполеона. Он прибыл и действует: берет 25 000 и пускается вправо. Шаг — и в Витри; другой — и отнял Сент-Дизье.

7

Между тем видит он, однако ж, что Блюхер уже подает руку Шварценбергу, что войско соединится с войском и сила подкрепится силою. Страшно для него соединение сие; воспрепятствовать ему есть цель желаний его. Для сего-то с большою частию своих войск и бросается он на самый меньший отряд союзников, с тем чтоб уничтожить оный, между двух армий стать.

8

Призвав все войска маршала Мортье из города Труа от реки Оби, для подкрепления правого крыла своего, Наполеон вдруг появился 17 января, в половине дня, пред городом Бриенною. Он пришел с великими силами и с твердою решимостью дать великий бой. Блюхер ясно видел силы и намерения неприятеля, но с мужеством принял вызов к сражению. И тут-то под стенами и в стенах города, который почитался колыбелью Наполеоновой славы[6*], произошло первое важное, по переходе чрез Рейн, сражение. Несмотря на превосходство войск неприятельских, союзники, искусно пользуясь своею конницею, сбивали ею левое крыло французов. Генерал Олсуфьев держал Бриенну. Наполеон не пощадил города, в котором провел первые лета своей молодости. Он велел палить по нем из всех своих орудий — и город запылал. Наступившая ночь и смятение, произведенное жестоким пожаром, обхватившим город, способствовали солдатам маршала Виктора прокрасться к Бриенскому замку и, после упорнейшей схватки, овладеть оным. Тогда Блюхер, видя превосходство неприятеля и следуя предпринятому уже намерению соединиться с князем Шварценбергом, спокойно отступает по дороге Бару на Оби. Маршал Виктор и генерал Груши подвинули вслед за ним колонны свои и 18-го числа остановились на выгодном местоположении, заняв войсками правого крыла Диенвиль, утверди средину в Ларотьер, а левое крыло загнув вверх к Шоменилю.

9

Союзники, с своей стороны, все свои войска и силы вместе совокупили. С разных сторон разные отряды присоединились к Блюхеру, который на дороге к Бару остановился при Тране и расположил войска свои с большою выгодою на протяжении холмов, идущих от большой дороги вправо. 18-го генерал Йорк вырвал из рук неприятеля Сент-Дизье, а граф Витгенштейн вошел в Васси и опередил Вреде, который с своими баварцами шел чрез Жуанвиль на левое крыло французов, против которого наступательное действие поручено было принцу Виртембергскому. Австрийцы с графом Гиулаем должны были напасть на правое крыло, а русские с храбрым генералом Сакеном на самую средину линий французских. Столь грозное положение наших и неприятельских войск и неуступчивость с той и другой стороны предвещали упорную битву в окрестностях Бриенны. Битву сию начал принц Виртембергский, нанесший первый удар на Шомениль, где находился маршал Виктор. Тут спорили о победе по крайней мере три часа. Принц входил в Шомениль; французы вытесняли его; но после многих усилий место боя осталось наконец за ним. Из средины французской линии войска поспешили на подкрепление левого крыла; а генерал Сакен, пользуясь сию минутою, сгустив полки свои в боевые колонны, бросился на средину и пробился было до самой церкви селения Ларотьер. Наполеон, видя опасность и беду, с лучшими войсками устремился к своим, а Блюхер подкрепил Сакена, и жестокий бой загорелся. Бонапарт, кажется, забыл тут о жизни, думая только о выигрыше, которого Блюхер не хотел ни за что ему уступить. Тот и другой были всегда впереди. Под первым застрелена лошадь, когда он сам повел молодую гвардию; подле другого убит в то же время казак. Опасность угрожала равно обоим, но слава победы досталась одному. Союзники восторжествовали и поделили по-братски лавры и трофеи. Корпус Сакена взял 30 пушек; граф Вреде 26; а принц Виртембергский 11, Граф Вреде выбил Мортье из Морвильера, обошел совсем левое крыло неприятеля, и все войска его отступили. Союзные гвардии, под начальством графа Милорадовича, подоспели весьма кстати, непосредственно участвовали в счастливом окончании сражения. Союзные монархи, очевидные свидетели битвы, праздновали победу на месте самого боя.

10

Лишенный многих войск и дерзости нападать, Наполеон отступил в Труа и далее. Тут открылись для союзников пространные поля действий и пути к Парижу. По берегам Марны и Сены пошли они к столице Франции. Если кто означит с одной стороны течение Сены, а с другой впадающей в нее Марны и проведет в первую поперечную между обоими речку Обь, тот будет иметь в начертании своем полное пространство, на котором происходили главные бои того времени. Последуем за главною армиею, несущею знамена свои по берегам Сены. Французы поспешно оставили город Труа; союзники вступили в него. Оттуда распространились действия их к Сансу, Ножану и Мери. С другой стороны Блюхер, перейдя на берег Марны, выбил неприятеля из города Шалона. Чрез несколько дней главная квартира прусских войск подвигалась в Вертю и Этожа; а войска Сакена и Йорка, занимая Монмираль и Шато-тьери, подходили даже к Лафорте-су-Жуар и Мо.

Наполеон стоял в твердой позиции при Ножане и не двигался с места. Оба крыла его были далеко обойдены, и война гремела уже в самых близких окрестностях Парижа. Воинская деятельность его, казалось, на минуту вздремала: он был в глубоком размышлении о том, что начать. Его способы в войне давно известны: первый, чтоб, разделя неприятельские войска по частям, на каждую особо с превосходными силами нападать; второй великий способ (grand moyen) состоит в обходах, чрез которые, становясь в крыле или с тылу неприятеля своего, принуждает его к отступлению. Для первого способа необходимы бои; последний совершается часто без оных, одною только поспешностию хода. Последний из сих способов, по словам Наполеона, есть способ воевать ногами. На сей раз, не щадя ничего, употребил он и оба сии способа и все свои силы вдруг.

11

Все действия союзников от Рейна до Парижа можно разделить на три периода: первый, от перехода за Рейн до сражения при Бриенне, стоил мало крови, а доставил много выгод. Второй, от сражения Бриенского до боя при Арсис-Сюр-Об есть период жарких битв и больших выгод для Наполеона, нежели для союзников. Третий период есть время побед на пути к Парижу и блистательных торжеств в стенах оного.

Мы уже описали первый из сих периодов; теперь следует заняться вторым.

Наполеон решился идти вперед, но на первом шагу должно б было ему блеснуть успехом в глаза войск и народа. Для первого удара избирает он Блюхера и, с силою и быстротою вырывающегося из тесноты вихря, бросается вверх к Марне на войска полководца сего. Первый, сделавшийся жертвою стремительного порыва Наполеона, был генерал Олсуфьев. Небольшой отряд его при Шантобере служил, так сказать, звеном, соединявшим войска Блюхера с войсками Сакена. Многочисленность и сила французская, несмотря на самое крепкое сопротивление, поглотили малое войско генерала сего. Отряд его разбит, забран и вместе с ним уведен в Париж на показ и утешение жителям. Захватив Шантобер, Наполеон разрезал силезскую армию надвое и, став в средине, угрожал тылу той и другой половины. Однако генерал Сакен, не пугаясь сих угроз, призвав к себе дивизию Йорка, нападает сам на французов при Монмирале. Схватка тут была жаркая, особливо при деревне Марте. Победа ни на ту, ни на другую сторону приметно не склонялась. На другой день Сакен отступил за Марну в Шато-тьери. Наполеон погнался было за ним пристально, надеясь, что жители разорят мост на Марне и генерал сей будет его второю жертвою. Но, к счастию, надежда эта не сбылась, и Сакен отступил благополучно к Реймсу.

12

Всякий понимающий тогдашнее расположение союзных войск, по частям разделенных, ясно видит, что Наполеон имел удобность нападать с превосходными силами на каждую из них порознь. Но зато и сам он не мог сделать лишнего шагу, чтоб не иметь в тылу или в крыле своем какого-нибудь неприятельского корпуса. Преследуя с жаром одного генерала, он подавал способ вредить себе другому. Так случилось с Бонапартом после Монмиральского боя. Блюхер, стоявший при Этоже, пропустил его погнаться за Сакеном, а сам (1 февраля) жестоко напал на маршала Мармонта, который с небольшим корпусом маячил пред Этожем, желая закрыть движение главных сил французских. Разумеется, что Блюхер опрокинул Мармонта, прогнал его и (чего бы не должно было делать) преследовал даже за Шантобер. Минутный успех сей имел невыгодные последствия. Сим успехом Блюхер оттянул, правда, Наполеона от Сакена, но навлек на себя в то время, когда не имел довольно силы, чтоб сделать отпор приличный натиску.

13

Наполеон, прослышав, что Блюхер зашел далее пределов осторожности вперед, бросился быстро назад. Ведя пешую гвардию скорым шагом, а всю конницу на рысях, он шел целую ночь и к утру соединился с Мармонтом. Это было 2 февраля. Блюхер почувствовал невыгоду своего положения и, прислонись к Вошану, решился защищаться. В 8 часов утра французы пошли на него открытым боем. За деревню Вошан пролили много крови. Наполеон привел впятеро больше конницы, нежели было ее у Блюхера. Ее-то повел он справа и слева по полям, ею занял деревни и ею окружил пруссаков со всех сторон. Храбрые пруссаки строятся в каре. Французы рыщут около них. Штыки и мужество первых отражает сабли и дерзость последних. Неприятельская пехота засела было в Этоже, но генералы Клейст и Капцевич пробились сквозь нее штыками. Ночь прекратила бой. Но Блюхер уже вырвал войска свои из беды. Он идет в Шалон, заслоняется Марною, призывает к себе Сакена и Йорка, подкрепляется корпусами Ланжерона и Сент- Приеста и, ощутя силы свои, помышляет сам о действиях наступательных.

14

Никогда, как в то время, которое мы описываем, успехи и неудачи не стояли так близко одни подле других. Между тем как Бонапарте, пользуясь минутным успехом, гнался за Сакеном за Марну, генерал Винценгероде выдержал бой недалеко от Лаона и ворвался 2-го в Суасон. 3000 пленных и 13 пушек достались победителю. Таким образом, дни побед Наполеоновых, с одной стороны, были днями неудач его с другой. Народ не ведал, радоваться ль или печалиться ему должно было; но, по врожденному легкомыслию, веря всякой приятной молве, радовался. Нельзя отвергать, чтоб именно на сей раз Париж не был защищен быстротою движений Наполеоновых; но был ли он защищен надолго, то увидим из последствия.

15

Обратив все внимание на действие при берегах Марны, мы совсем было забыли о том, что делалось на Сене. Вслед за течением реки сей союзники быстро подвигались вперед. Тотчас по отдалении Наполеона сбросили они все французские отряды с левого берега Сены и в разных местах перешли сами на правый. Уже дивизии графа Вреде и Витгенштейна достигли до Провена и шли чрез Нанжи к Мелену, а войска графа Платова и Бианки пробрались из Монтеро до самого Фонтенебло, которое и заняли 5 февраля. Париж содрогался, слыша так близко от себя шум войны. Успехи союзников на Сене отрывали Наполеона от Марны. Чтоб действовать с равным успехом на сих обеих реках (которые были тогда настоящими операционными линиями), должно было двум Наполеонам быть и по крайней мере вдвое больше войска иметь. Однако Наполеон заменял все недостатки сил быстротою. Он как будто в кармане носил войско свое и метался с оным из края в край. Эти действия вождя французского напоминают о действиях короля-полководца в Семилетней войне. Душою военного искусства великого Суворова была также быстрота... Посадя пешую гвардию свою на подводы, а коннице велев нестись на рысях, Наполеон помчался от Марны к Сене и 5 февраля (когда Платов занял Фонтенебло) внезапно нагрянул на графа Витгенштейна при Нанжисе, одержал верх и вытеснил войска его за Сену. Маршал Макдональд и Удино оставлены были на правом берегу Сены, чтоб его вовсе очистить и сберечь.

16

Невозможно описать, до какой степени, от мгновенных успехов сил, возросла гордость Наполеона. Известно, что в это время после переговоров в Шатильоне на Сене предлагали ему мир; но презорства исполненный вождь отверг предложения, сказав: «И теперь ближе к Вене, нежели они к Парижу». Конечно, союзники утратили почти все выгоды, которые доставило им сражение при Бриенне; но не должно никогда ослепляться успехами, особливо в войне!.. Когда союзники праздновали победу на полях Бриенских, то казалось, что им только один шаг оставался до Парижа... И теперь, когда Наполеон, очистив Марну и Сену, шел биться на Обь, казалось также многим, что союзникам занятых ими областей не удержать. Французы называли вождя своего наперсником судьбы (l'homme des destinees); а вождь сей бесстыдно кричал: «aut Caesar aut nihil!» («или все, или ничего!») — и вел солдат своих на верную смерть, дозволяя им, для потехи, грабить собственную землю свою. Тут кончится второй период мгновенных удач наполеоновых, и начинается, вопреки всем мечтам и надеждам его, период полной славы союзников.

17

Князь Шварценберг, убедясь в невыгодах действовать разделенными силами, решился сосредоточить их вместе. Он стоял в Труа. Прусский полководец, подкрепясь корпусом Бюлова, Винценгероде, Воронцова и принца Саксен-Веймарского, в самом деле пошел было чрез Мери к Сене. Ожидали, что общими силами дадут общее сражение. Но вдруг Блюхер, круто оборотясь назад, бросился к Севане и 12 февраля побил там Мармонта. Наполеон, преследовавший австрийцев, отделил часть войск для обеспокоивания тыла силезской армии. Маршал Виктор, Удино и Макдональд врывались в Бар-сюр-Об, но князь Шварценберг двинул силы свои и отразил их (15-го числа).

18

Наполеон, увидевши себя между армиями силезскою и князя Шварценберга, пошел на первую. На пути присоединил он к себе Мармонта у Сезаны, Мортье у Лаферте-су-Жуар. Блюхер, видя приближение противника своего в превосходных силах, переступил с левого берега Марны на правый. Один французский корпус занял Реймс и угрожал сообщению союзных армий; но, к счастию, за несколько пред сим дней взят был Суасон, и Блюхер, отступая чрез него, занял позицию между сим городом и Лаоном при Краоне. У преддверия Бельгии — в Лаоне поставлен был генерал Бюлов.

19

Уже на закате было солнце Наполеонова счастия, и день славы его приметно вечерел. Еще одержал он некоторую поверхность при Краоне, где для союзников тесно было поле; но Блюхер собрал и поставил все войска свои у Лаона. Тут произошло жаркое сражение 25 февраля — и французы, под личным предводительством самого Наполеона, остались побежденными: пруссаки гнали их за Суасон, 50 пушек наградили победителей.

20

Около сего времени известный генерал российский Сент-Приест, придя с 16 000 из Шалона к Реймсу, отнял город приступом у генерала Корбино. Это было 1 марта. Но на другой же день сам Наполеон, прослышав о случившемся, привел множество войск к Реймсу. Мужественный Сент-Приест, невзирая на неравенство сил, не отказался от боя. Храбро сражался он тут и с честию положил жизнь свою за правое дело. Под веянием знамен российских сомкнул он очи свои, сей достойный всякой хвалы француз! Россия помнит услуги, враги — силу руки, а друзья и подчиненные — любезные свойства души его.

21

Смерть храброго Сент-Приеста открыла пространное поле для лжи и хвастовства Наполеонова. Он трубил во всех печатных листах того времени, что та самая батарея, из которой вылетело смертоносное ядро для великого Моро, выслала тут другое на пагубу Сент-Приеста. И вон как, восклицал он, карает провидение французов, врагов Франции! Но святое провидение уже готовило, уже наводило гром свой на буйное чело самого Бонапарта!.. Видя армии свои ослабеющими, он прибег было к народу. «Вооружайтесь, жители Шампании! Вооружайтесь, французы! К оружию, великий народ! Северные варвары хотят стереть Францию с карты Европы! Силою и хитростью — всем ополчайтесь. Истребляйте, губите, режьте, где, как и чем только можно, всегда и везде!» — так вопиял Наполеон, советуя, особенно женщинам, приманивая неосторожных прелестями своими, губить их по ночам ножом. Не все зловредные семена его остались без прозябения; в некоторых местах народная война начинала уже возгораться! Но великие успехи союзников вскоре положили всему конец.

22

Уже протек февраль, столь обильный происшествиями, боями и превратностями. 5 марта в последний раз прошел Наполеон чрез Эперне с 40 000 своей гвардии. В последний раз польстили слуху его клики народа, провожавшего войско на бой. Марна, привлекшая опять к одной себе Наполеона, выдала Сену союзникам. Быстро подвигались они по знакомым путям вперед. 4 марта дивизия графа Витгенштейна была уже в Провене. Наполеон из Шалопна пустился еще раз поискать счастья на Оби, умышляя обойти Шварценберга, который, вместе с союзными государями, находился 6 марта в Труа. Но союзники, остерегаясь, отступили к Бару; а Наполеон 8 прибыл в Арсис, что на Оби. 9-го в сем месте произошел сильный бой и французы отброшены на северо-восток к Витри. Тут можно уже было сравнить Наполеона с тигром, окруженным искусными охотниками: ярость его не приносила более пользы.

23

Стеснялся круг действий Наполеоновых, умалялись силы, но замыслы его все еще были пространны. Перейдя Марну в Витри и вступя в Сент-Дизье, он хотел ворваться в Лотарингию, вызвать из всех крепостей гарнизоны, составить новую армию и броситься на тыл союзников. Но союзники, провидя несбыточность сих предприятий, выслав к Сент-Дизье генерала Винценгероде, обменялись дорогами с Наполеоном: пожелали ему доброго пути к Рейну, а сами пошли к Парижу!

Между тем и с юга приходили приятные вести. Ожеро уступил Лион австрийцам. Веллингтон поражал Сульта. Блюхер из Шалона подал Шварценбергу руку — и все двинулось к столице Франции.

170

24
Поход на Париж

На первом шагу своем союзники встречают, при Фер-Шампенуазе, 13 марта, дивизии Мармонта и Мортье. Увидеть, напасть и разбить было для них дело одного мгновения. Оба маршала имели только 25 000. Союзники подавили их ужасным натиском всех своих сил. Сто пушек, 7000 пленных и открытый путь к Парижу достались победителям.

25

Сим последним пользуясь, союзники, свернувшись в пять больших колонн, под веяньем победоносных знамен, с веселыми кликами надежды и радости быстро подвигались к последней цели своей, 16-го перешли они Марну в Трипоре и Мо, а 18 люди, воспоенные водами Оки и Волги, прошедшие из отдаленных краев хладной Сибири, от знойных берегов Каспийского моря, от хребтов грозного Кавказа — сии люди увидели окрестности Парижа! Надобно поставить себя на месте тех, которые прошли столь необъятные пространства, выдержали столько ужаснейших боев, подъяли столь великою истому, столь неописанные труды; и наконец, по полям, облитым кровью, по тлеющим развалинам городов, сквозь огнь, чрез воды и среди смертей, достигли конца своего пути и вершины славы; надобно, говорю я, поставить себя на месте их, чтоб постигнуть чувство, наполнившее тогда сердца подступивших к Парижу.

26

Но совсем противное было в Париже. Невеселые слухи приходили от Марны и Сены; задумчивость и уныние начинали появляться в шумных толпах вечно поющего народа. Правительство, с своей стороны, зная ветреность жителей, распускало слухи о небывалых успехах. Толпы подкупленных и легковерных разглашали их по улицам. Истина спорила с ложью. Но вывоз сокровищ, отъезд Иосифа Бонапарте и самой императрицы показали ясно Парижу настоящее его положение. Громкой барабанный бой на утренней заре 18 марта пробудил беспечных жителей столицы, и тогда только поверили, что более 100 000 победителей стояли уже за высотами, заслоняющими город их.

27

Париж имел несколько тысяч гарнизона, мог выставить до 30 000 народной гвардии и всеми силами войска подкрепить корпуса, разбитые при Шампенуазе. Природа оградила город, в долине стоящий, высотами Бельвильскими, холмом Бютшомон и горою Монмартр. Канал Уркской служил также некоторою обороною.

28

Защитники Парижа расположились следующим образом: справа занимали они Бельвиль, Менильмонтан, Бютшомон и Венсенский замок; их средина расположена была за каналом Уркским, имея за собою Монмартр, который весьма б был страшен, если б был укреплен; а левое крыло их простиралось до Нельи. Весь этот строй имел вид выгнутой Дуги.

29

Распоряжение союзников было следующее: армия силезская должна была идти справа чрез Сент-Денис к Монмартру; гвардия российская и прусская, под начальством графа Милорадовича, занимали средину, двинувшись от Бонди к Пантеню; генерал Раевский управлял нападениями на Бельвиль; а принц Виртембергский, на левом крыле, должен был занять Венсен и наблюдать за Шарантоном. Генерал Сакен и баварцы оставлены в Мо, чтобы противустать Наполеону, если б он вздумал воротиться к Парижу.


Вы здесь » Декабристы » ДЕКАБРИСТЫ - УЧАСТНИКИ ВОИН 1805-1814 годов » Ф.Н. Глинка. "Письма русского офицера".