Декабристы Муравьевы. Ч.2

На прошедшем в 1999 г. заседании «Круглого стола» учёных, организованном редакцией журнала «Отечественная история», С. Тютюкин высказал отношение к подобного рода попыткам «пересмотреть историю»: «У освободительного движения были глубокие социальные корни и достаточно серьёзные причины, сбросить которые со счетов просто нельзя, не впадая в беспринципную, безнравственную и глубоко антинаучную идеализацию царского самодержавия…сама власть, которой в России никогда не доставало интеллекта, гуманности, а нередко и простого здравого смысла, подталкивала народ сначала на беспощадный русский бунт, нигилизм и, наконец, на революцию… Нельзя превращать всех участников движения в «бесов» или отрицать тот неоспоримый факт, что абсолютное число его участников, причём не только либералы, но и революционеры, руководствовались самыми чистыми и добрыми побуждениями, были искренними патриотами своей Родины» [20, с.17].

В декабристоведческой литературе можно увидеть отдельные свидетельства внимания учёных к проблемам декабристской политической культуры, хотя специальной терминологии в них нет, что объясняется сравнительно недавним становлением политологии и культурологи как наук со своей сущностью, специфическим понятийным аппаратом.

Понятие политической культуры возникло в рамках западной научной традиции. Впервые словосочетание «политическая культура» встречается в труде И.Г.Гердера «Идеи к философии истории человечества». Но после своего появления оно долгое время не употреблялось, а сам Гердер не считал это понятие введением в научный оборот (выделено нами – М.С) [21, с.248-249].

На становление современных понятий о политической культуре оказали влияние представители французской социологической школы (Ш.Л. Монтескье, Ж.–Ж. Руссо, Б. Констан, А. де Токвиль), в трудах которых анализировались различные политические режимы и условия, им способствующие; немецкой философии культуры (И.Кант, М. Вебер), заложившие традицию исследования познавательных практик в политической деятельности, представлений о роли культурных детерминант в социальной и политической практике; американской научной школы политологии (Т.Парсонс, Э.Шилз, Д.Истон), сформировавшей научно–теоретическую базу будущей концепции политической культуры.

Пионером использования понятий политической культуры в современной науке считают Г. Алмонда [22, с. 249-252]. В целом, политическая культура «фокусирует внимание на символических, оценочных, когнитивных реакциях людей по отношению к политической системе, а также на отношениях этих ориентаций с другими аспектами политики» (С.Паттерсон) [23, с. 253].

С подобными взглядами мы встречаемся уже в досоветском декабристоведении - в монографиях и статьях В.И. Семевского [24], М.В. Довнар–Запольского [25]. Они обратили внимание на целый ряд черт политической культуры декабристов (не прибегая, естественно, к такой терминологии): ориентацию на политическую систему; на политическую реальность, политические события.

Так, первая глава монографии В.И. Семевского называется «Отношение декабристов к нашему политическому и общественному строю», где историк даёт объяснение причин возникновения в России тайных обществ при Александре I как отражение недовольства русской интеллигенции существовавшим тогда политическим и общественным строем, внутренней и внешней политикой правительства.

Автор убедительно показал, что декабристы выработали новую концепцию политической системы России – представительное правление. В.И. Семевский подчёркивал, что сама российская действительность вызывала «раздражение у будущих декабристов (всех Муравьёвых, М.С.Лунина, А.Е. Розена, Д.И. Завалишина, М.А. Фонвизина и других) против императора Александра I и всего чиновничье–бюрократического аппарата власти» [24, с.69, 91–112, 183–184].

Примечательна глава 2 «Причины «вольномыслия» декабристов», где исследователь фактически раскрывал смысл ещё одной черты их политической культуры – ментального ядра, ментально–психологической и политической определённости, превращающей человека в характерную политическую «разновидность» [24, c.199–206, 275].

Эту мысль развил современный американский историк М.Раев. Он отмечает, что установление абсолютной монархии, реформы Петра I привели к созданию полностью зависимой от самодержавного государства бюрократии, которая как бы встала между троном и дворянством. Наиболее просвещённая, думающая, интеллектуальная часть последнего отшатнулась от верховной власти и попыталась реализовать себя в иных сферах деятельности, что ускорило превращение её в особую группу дворянской интеллигенции [26].

Важную страницу в дооктябрьской историографии в связи с проблемой феномена декабристской политической культуры составили творчество А.И. Герцена, Н.П. Огарёва, их взгляды и оценки декабризма, деятельность созданной ими «Вольной русской типографии», в которой они широко публиковали произведения самих декабристов, раскрывавших глубинный смысл их политической культуры.

А.И.Герцен так сформулировал цель издания альманаха «Полярная звезда»: «показать…преемственность труда, внутреннюю связь и кровное родство» своей деятельности с заветами декабристов [27, с.265]. В «Письме к императору Александру II» А.И. Герцен показал политическую платформу «Полярной звезды» как преемницы идей декабристов, составлявших ядро их политической культуры: дать «свободу русскому слову» и «землю крестьянам», освободив их от крепостного состояния [28, с.274].

С 1857 по 1867 гг. А.И. Герцен совместно с Н.П. Огарёвым издавали первую русскую революционную газету – «Колокол», вставшую, по утверждению В.И. Ленина, «горой за освобождение крестьян. Рабье молчание было нарушено» [29, с.258-259]. В 1862–1863 гг. Вольная типография опубликовала в двух томах и трёх выпусках «Полярной звезды» записки декабристов.

С 1856 по 1860 гг. А.И. Герцен и Н.П. Огарёв выпустили сборники «Голоса из России» (книжки I–IХ). Издатели обозначили их программу как «усилия, устремлённые к замене современного порядка дел в России свободными и народными учреждениями» (выделено нами –М.С.) [30, с.7]. Эта программа полностью соответствовала стержневой линии политической культуры декабристов.

В России декабристская тема была под запретом. А.И. Герцен по поводу такой политики русского правительства заметил: «Развитие было прервано, всё передовое, энергическое было вычеркнуто из жизни» [31, с.297].

Вольная типография взяла на себя благородный труд продолжить дело декабристов и, в частности, изучать, развивать и пропагандировать основные установки и нормы декабристской политической культуры, что выразилось в ряде направлений творчества А.И. Герцена и Н.П. Огарёва.

Во–первых, в слиянии философско–теоретических и литературно–художественных начал [32, с.552]. В IV книжке «Голосов из России» они опубликовали программное произведение «Ответ на послание А.С. Пушкина декабристам» – «Струн вещих пламенные звуки…», но без указания авторства. Об А.И. Одоевском как авторе впервые было сказано в печати в 1861 г. Н.В. Гербелем при публикации послания А.С. Пушкина «Во глубине сибирских руд…»: «Помещаем здесь превосходный ответ…, написанный декабристом князем Александром Ивановичем Одоевским, человеком с несомненным поэтическим дарованием, дальнейшему развитию которого помешала ссылка» [33,с.160]. В России стихотворение было опубликовано впервые только в 1881 г. и при публикации выпущены слова царями, царей в 8-й и 15-й строках [34, с. 160].

Во–вторых, в диалектичности, антиномичности теоретико–художественного мышления. К какой бы проблеме они ни обращались (идеала и действительности, свободы и объективного хода истории, цели и средств, нравственности и знания и т.п.), всегда стремились рассмотреть эти «социальные антиномии» в их единстве [35, с.552].

В предисловии к VIII и IX книжкам «Голосов из России» [в связи с публикацией документов: «Проект действительного освобождения крестьян» и «Доклад или так называемое: политическое завещание Ростовцева» (так в оригинале – М.С.)] Н.П. Огарёв поднял проблему чести, честности, достоинства человека и сформулировал нравственное кредо понятия «честь»: «Быть честным человеком для каждого, даже и не государя, – значит жить для блага общего, жертвовать общему личным интересом; а для государя быть честным человеком – значит освободить государство от самого себя, от всякого бесконтрольного управительства, основанного не на выборном начале, не на начале для народа постороннем, освободить государство от всякого сверхпоставленного произвола» [36, с.VI-VII]. Сравним с точкой зрения М.С. Лунина: “…чтобы управление подчинялось не своенравию лиц, а правилам неизменным”, и чтобы уже никто и никогда не обращался «с нацией как с семейной собственностью» [37, с.117, 164].

В–третьих, в мобильности, динамизме, в постоянном поиске нового, развитии, изменении взглядов, устремленности к новым проблемам [38, с. 552-553]. Можно сказать, что творческое наследие декабристов, А.И. Герцена и Н.П. Огарёва было обращено в будущее.

В дооктябрьский период сформировалась историография политической культуры самих декабристов. Не используя специальной терминологии, декабристы смогли идентифицировать себя как носителей и выразителей новой политической культуры. Для обществознания такое явление, когда тот или иной теоретический концепт может существовать и входить в исследовательский анализ скрыто, латентно, «подразумеваемо» бывает достаточно распространённым [39, с. 249].

В связи с этим представляют историографический интерес «Письма из Сибири» М.С. Лунина. Как верно подметил Н.Я. Эйдельман, основным их мотивом была историческая правота носителей освободительной идеи [40, с.35]. А лунинский «Взгляд на русское Тайное общество с 1816 до 1826 года», «ставший первой историей декабризма, написанной декабристом» (Н.Эйдельман), отразил политико–культурную программу тайного общества: «Оно протестовало противу рабства и торга русскими, противных законам божиим и человеческим. Наконец, своим учреждением и совокупностию видов оно доказало, что система самодержавия уже не соответствовала настоящему состоянию России, что основанное на законах разума и справедливости правительство одно может доставить ей права на знаменитость среди народов просвещённых» [41, с. 36].

На то, что все шесть произведений М.С. Лунина сибирского периода были политически целенаправленными, обратил внимание С.Б.Окунь [42, с.140]. Н.Я.Эйдельман также отметил, что произведения Лунина представляли «целую систему политических размышлений». Кроме того, сами факты активного, «наступательного» действия декабриста можно рассматривать как попытку воспитания в обществе новой политической культуры активистского типа.

Не следует забывать о таком факте, как постепенное и неизбежное «прорастание» политической культуры нового, активистского типа в самом народе, на что обратил внимание М.С. Лунин. Русский народ в середине ХIХ в. был уже иным, чем даже в начале века. Он, закалённый в антинаполеоновских войнах, прикоснувшийся к европейской культуре, ясно понимал своё несправедливо бедственное положение и не хотел далее его терпеть. Об этом свидетельствует нарастание крестьянских выступлений против помещичьего гнёта, военных поселений. Этот факт начали осознавать многие декабристы, прошедшие тернистый путь изгнания. Так, М.С. Лунин уже иными глазами смотрел на народ и видел его потенциальные возможности. Он считал, что такие события, как 14 декабря, «пробивают новые пути к совершенствованию настоящих понятий; направляют усилия народа к предметам общественным…» [43]. И даже более того – идёт постепенное пробуждение народного сознания.

Ч.4

В советский период стали появляться работы отечественных историков, обративших внимание на изучение культуры в целом и процессы её исторического функционирования в направлениях: во-первых, освещения исторических аспектов культуры; во-вторых, в попытках воссоздания целостной картины развития культуры как составной части истории общества [63, с. 102]. Наметился путь к исследованию политической культуры. А.Н. Копылов пишет: «Изучение исторических аспектов культуры важно и необходимо ещё и потому, что оно позволяет наметить линии взаимодействия культуры с социальными, политическими и другими явлениями и процессами в истории общества. Между тем, именно эти аспекты чаще всего выпадают из поля зрения специалистов…» [64, с. 102-103].

В 80-х гг. ХХ в. в исторической науке появилась перспектива в разработке сущности феномена культуры в целом, но по–прежнему такая существенная её составная часть, как политическая культура, изучалась недостаточно.

В целом, советская историография, не поставив проблему изучения политической культуры декабристов, внесла значительный вклад в понимание основных принципов и составляющих этого феномена.

В постсоветский период с появлением политологических и культурологических разработок культуры в целом внимание науки привлекла и проблема политической культуры, однако, специальных работ, посвящённых феномену политической культуры декабристов, к сожалению, не появилось, да и исследований политической культуры российской интеллигенции в ретроспективной политологии и культурологии недостаточно.

Здесь можно отметить кандидатские диссертации: С.А.Шириянца, посвящённую изучению политической культуры русской интеллигенции на рубеже ХIХ–ХХ вв.[65]; Ю.А. Кондратенко «Политическая культура: средневековый универсум и практика»[66], которые не соприкасаются с декабристской тематикой. Г.В. Косовым была защищена в 1999 г. кандидатская диссертация «Декабризм в социальной истории России»[67]. Это исследование, хотя и посвящено декабристам, но не ставило задачу изучения их политической культуры.

Большое внимание исследованию проблем политической культуры уделяет Ю.С.Пивоваров [68]. В статье «Политическая культура послепетровской России» он затрагивает и вопрос о декабристской политической культуре.

В целом, проблема феномена декабристской политической культуры является актуальной, но недостаточно разработанной в науке и нуждается в тщательном и всестороннем изучении.

Что касается исследований, посвящённых декабристам Муравьёвым, то здесь можно отметить несколько аспектов. Во-первых, крайнюю неравномерность в освещении персоналий «муравейника»: если о Никите Михайловиче Муравьёве, Михаиле Сергеевиче Лунине, Сергее Ивановиче Муравьёве-Апостоле, Николае Николаевиче Муравьёве-Карском написаны монографии [69], то об остальных Муравьёвых таковых нет, хотя их жизнь и деятельность получила отражение в научных статьях, эссе и других жанрах [70]. Во-вторых, проблема жизни, творческой и политической деятельности Муравьёвых в контексте развития их политической культуры изучена совсем недостаточно. В-третьих, перешедшее в 1998 г. издание многотомной документальной декабристской серии «Полярная звезда» (в связи с банкротством Восточно-Сибирского издательства) к Иркутскому мемориальному музею декабристов, материальные возможности которого могут обеспечить тираж всего в пять тысяч экземпляров, делают их уже в момент выпуска библиографической редкостью.

Предлагаемая работа представляет собой монографическое исследование феномена политической культуры декабристов на примере истории муравьёвского родового сообщества – блистательного «муравейника» России.

Монография написана на основании довольно обширного круга источников, среди которых:

1. Законодательные акты, позволяющие сделать анализ официальной политической культуры российского государства и общества и противопоставить ей оппозиционную политическую культуру передовых дворян – «первенцев свободы», активными носителями и пропагандистами которой выступали Муравьёвы.

2. Делопроизводственная документация. К указанному виду источников относятся доносы, вещественные доказательства - программы, планы тайных обществ, бумаги обвиняемых в случаях, когда их не успевали уничтожить, и они были захвачены полицией во время обыска и ареста – письма, дневники, заметки, конституционные проекты, политические и литературные произведения и т.п. В этом случае важны все свидетельства – датировка документов, их авторство, атрибутика упоминаемых лиц и т.п.

3. Судебно–следственные документы. В начале ХIХ в. политический сыск и карательные функции осуществляло Министерство внутренних дел. В 1826 г. после разгрома восстаний декабристов Николай I создал специальное «Третье отделение собственной его императорского величества канцелярии», исполнительным органом которого был корпус жандармов. Так, следствие по делу декабристов осуществлял «Тайный комитет для изыскания соучастников возникшего злоумышленного общества». Его материалы поступали в Верховный уголовный суд, задачей которого было определение степени вины каждого из обвиняемых, распределение их по «разрядам» и наказание.

Важным комплексом документов в этом же виде источников являются заключения следствия, приговоры. В них оформлены итоги следствия, даются характеристики истории создания и деятельности тайных обществ и отдельных декабристов, особенно важно – лидеров движения, к которым принадлежали Сергей Иванович Муравьёв-Апостол и Никита Михайлович Муравьёв. Но здесь необходимо учитывать наличие официальной, преднамеренной фальсификации событий, роли отдельных людей. Было опасно признать истинные цели тайных обществ, поэтому официальное заключение следствия представило декабристов «злодеями», которые, с официальной точки зрения, должны были вызвать гнев и возмущение народа.

В условиях господства патриархально–подданнической политической культуры такая трактовка тайных обществ и восстаний ничем не грозила царизму. Но, несмотря на низкий уровень официальной политической культуры, передовая часть российского общества и народ испытывали к «государственным преступникам» сочувствие и уважение. (Это особенно ярко проявилось в Сибири, в действующей армии на Кавказе, куда царь переместил значительную часть декабристов, заменив «холодную Сибирь» «тёплой» – Кавказом.)

4. Политические сочинения и публицистика [«Опыт о просвещении» И. Пнина – 1804 г.; «Право естественное» профессора Царскосельского лицея А.П. Куницына (1818–1820 гг.); научные работы профессора Московского университета К.Ф. Рулье и многие другие, на основании изучения которых у передовой дворянской молодёжи формировалось политическое мировоззрение]; программные документы тайных обществ; произведения самих будущих декабристов. В условиях отсутствия бесцензурной печати и невозможности открытого слова по важнейшим вопросам общественной жизни большая часть публицистики декабристов носила характер литературно–критических, философских, научных статей, а также ходивших по рукам списков вольнолюбивых, антикрепостнических литературных произведений.

В начале ХIХ в. в среде прогрессивно мыслящей дворянской интеллигенции начинает формироваться революционная идеология, логика развития которой привела к созданию тайных обществ, разработке в их рамках программных и иных документов, отражавших сущность декабристской политической культуры. Среди них – конституционные проекты Н.М. Муравьёва, П.И. Пестеля, проекты манифестов восставших декабристов, прокламации («Православный катехизис» С.И. Муравьёва–Апостола и М.П.Бестужева–Рюмина), документы, формулировавшие основные нравственные принципы членов тайных обществ, например, «Правила» и «Присяга» Общества соединённых славян.

5. Периодическая печать. Особенно широко открылась возможность для декабристских публикаций благодаря свободной («вольной») русской печати А.И. Герцена и Н.П. Огарёва. В самой России произведения декабристов, в основном, мемуары, «Записки», заметки и т.п. стали печататься только с 60-х–70-х гг. ХIХ в. В своих произведениях декабристы пытались показать истинную историю тайных обществ и восстаний, раскрыть подлинный смысл целей и задач движения, выступать против искажений и прямой фальсификации событий 1825 г. [71, с.21-22, 38-39]. К этому виду источников относятся некрологи, в которых содержатся ценные сведения о декабристах, их революционных взглядах.

6. Документы личного происхождения (мемуары, письма, дневники). Декабристская мемуаристика – фактор политического исторического сознания передовых дворян. А.Г.Тартаковский считал, что историческое самосознание личности «с наибольшей последовательностью реализуется в мемуаристике», «своё же конкретное воплощение оно находит в целевой установке мемуаротворчества», а когда мемуары начинают печататься для читающей публики и широко проникают на страницы разного рода изданий, они становятся подлинно общественным явлением культуры [72, с.8,9,13].

Большинство мемуаров декабристов было написано много лет спустя после непосредственных событий, тридцатилетнего изгнания и перенесённых невзгод сибирской каторги, ссылки, участия в кавказских войнах. Они создавались в условиях подготовки и проведения крестьянской реформы, когда на смену им пришли «внуки по духу», носители новой революционной идеи и практики. Духовная эволюция декабристов, принадлежавших к различным направлениям движения, была неодинаковой. Одни из них остались до конца верными идеям декабризма и попытались в своих воспоминаниях дать правдивую историю движения, отразить полную, точную, объективную картину событий и роль конкретных деятелей. Этими качествами отличаются мемуары Н.М.Муравьёва - «Заметки о тайном обществе»; «Записки» Н.Н. Муравьёва-Карского; «Записки» А.Н. Муравьёва; «Воспоминания» М.И.Муравьёва–Апостола.

Большую научную ценность представляет эпистолярия декабристов. Её условно можно разделить на две большие группы: письма, в центре внимания которых находятся вопросы быта, личных и семейных отношений; письма, содержащие, в основном, вопросы общественной, политической и культурной жизни. Большинство писем декабристов относятся к первой группе, но и они раскрывают дух и особенности эпохи, дают ценные, нигде более не встречаемые характеристики участников движения, отдельных эпизодов. Ко второй группе, несомненно, относятся «Письма из Сибири» М.С. Лунина. Даже больше того, они изначально, по замыслу самого автора, рассматривались им как публицистические произведения, цель которых – донести (в письмах к сестре) до широкого круга российской общественности правду о тайных обществах, «распространить свободные суждения по целому кругу общественно–политических и этических сюжетов» (Н.Я. Эйдельман). «Письма из Сибири» М.С.Лунина – это особый, социально–политический трактат, имевший огромное общественное, политико-культурное значение. И не вина, а трагедия высокого, «величественного проявления духа» (Н.Я. Эйдельман) декабриста в том, что его труд тогда, в 30-е– 40-е гг. ХIХ в. так и не дошёл до своего читателя, на что очень надеялся автор.

Кроме того, эпистолярное наследие декабристов является ценным источником для изучения социальной психологии передовых дворян. Как отмечает Е.Н.Марасинова, «…к наиболее существенным признакам эпистолярных источников относятся: личностно–субъективное начало, синхронный характер воссоздания действительности, основное функциональное назначение – быть средством общения и информации; …Характер и интенсивность межличностных контактов является одним из показателей внутреннего состояния социальной группы» [73, с. 37].

Дневники декабристов относятся к особой форме мемуарной литературы. Они отличаются большой достоверностью, точностью в воспроизведении событий и фактов, свидетелями и участниками которых они были.

7. Значительный массив документов находится в фондах Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ). Здесь нами изучены и вовлечены в научный оборот материалы фондов 48 (Следственной комиссии и Верховного уголовного суда), 109 (III отделения собственной е.и.в. канцелярии), 276 (письма А.Н.Муравьёва), 1153 (материалы А.М. Муравьёва), которые позволяют в достаточно полной мере проследить генезис и дальнейшую эволюцию политической культуры декабристов.

В 60-ти фондах Российского Государственного военно–исторического архива (РГВИА) содержатся ценные материалы, документы декабризма. Нами изучены коллекции фондов Военно–учёного архива (ВУА) (Ф. 395, 410, 492), канцелярии военного министерства (Ф.1), канцелярии начальника Главного штаба е.и.в. (Ф.35), канцелярии дежурного генерала Главного штаба е.и.в. (Ф.36), Главного военно–судного управления (Ф.801), Главного штаба 2-й армии (Ф.14057), Главного штаба Кавказской армии (Ф.14719), кавалергардского полка (Ф. 3545). По содержанию – это судебно–следственные материалы, записки и заметки участников декабристского движения, литературно–критические, общественно–политические произведения, мемуары, дневники, письма, выписки из воспоминаний отдельных декабристов, подлинники отдельных документов, например, «Катехизиса» и материалы о его распространении, копия воззвания М.П. Бестужева–Рюмина «К борьбе за свободу», свидетельства политико–идеологической деятельности Н.М.Муравьёва, Сергея и Матвея Муравьёвых–Апостолов. Из них мы почерпнули сведения о генезисе революционных взглядов будущих декабристов, сформировавших их передовую политическую культуру. В документах высветилась роль М.С. Лунина как связного между тайными декабристскими обществами – Южным, Польским патриотическим, Союзом свободных поляков. Таким образом, расширяются представления о масштабах распространения передовых идей и политической культуры.

Представляет интерес и ценность фонд 31 – начальника Нерчинских горных заводов Государственного архива Читинской области (ГАЧО), который хранит ценные сведения о М.С. Лунине.

8. Значительную источниковую (равно как и историографическую) ценность представляют книги серии «Полярная звезда» (документы и материалы), издающиеся проблемным советом «Сибирь и декабристы» при Иркутском государственном университете с 1979 г. К настоящему времени вышло 25 томов данного издания. Научная ценность их состоит в том, что в них сосредоточены преимущественно «новые документальные материалы, ранее не публиковавшиеся, и те, которые в силу давности или малого тиража изданий стали библиографической редкостью, труднодоступной для исследователя» [74, с. 3]. Богатейшая коллекция документов серии помогает выявить не только эволюцию декабристской политической культуры после поражения восстаний, но и её генезис, т.к. в состав документального материала входят, кроме мемуаров и писем декабристов, следственные дела, которые в совокупности анализа раскрывают весь процесс становления и развития их политической культуры.

Ч.5

I. Род Михаила Никитича Муравьёва

Дворянский род Муравьёвых восходит к XV веку. Как записано в «Краткой родословной декабристов Муравьёвых», первое упоминание о роде относится к 1488 г., где названы Есип Пуща (родоначальник рода Пущиных) и Иван Муравей, ставший родоначальником рода Муравьёвых [1]. Род этот – один из самых разветвлённых и многочисленных в России, знаменитый писателями, военными, государственными деятелями, историками, просветителями и уже в XIX в. – декабристами. Михаил Никитич – отец и дядя четырёх декабристов: Никиты и Александра - сыновей и Михаила Лунина с Артамоном Муравьёвым – племянников.

Сам Михаил Никитич был личностью неординарной. Его называли «человеком эпохи Просвещения». Энциклопедически образованный, знаток литературы, истории, философии, писатель и поэт [2]. Высокая образованность и педагогический талант М.Н.Муравьёва привлекли внимание императорской семьи, и он в 1785 г. был приглашён воспитателем великих князей – Александра (будущего императора) и Константина.

В своём доме он с величайшим тщанием заботился о воспитании своих собственных сыновей – старшего Никиты и младшего Александра. Главной заботой отца было пробуждение в детях интереса к достижениям мировой культуры, нравственным ценностям человечества, принципам гуманизма и добропорядочности. Кроме непосредственного воздействия отца-воспитателя в доме была ещё богатейшая библиотека, позволявшая сыновьям знакомиться с лучшими произведениями мировой литературы, передовой общественно-политической и философской мысли своего времени.

Немаловажным фактором в воспитании был круг общения семьи с передовыми людьми эпохи, вхожими в дом Муравьёвых, друзьями и родственниками родителей – Г.Р. Державиным, И.И.Дмитриевым, Н.М.Карамзиным, В.А. Жуковским, Н.И. Гнедичем, В.И. Майковым, А.Ф. Бестужевым, А.Н. Олениным, Н.А. Львовым, И.М. Муравьёвым-Апостолом. Один только перечень этих имён, составлявших литературную славу и гордость России, впечатляет.

Фундаментом, на который опиралась вся система домашнего воспитания и образования детей в доме М.Н. Муравьёва была общая нравственная атмосфера - взаимной любви и заботы, внимания и поддержки родителей и сыновей. Именно эта атмосфера помогла матери – Екатерине Фёдоровне (в девичестве Колокольцовой, дочери сенатора, барона, крупнейшего российского предпринимателя, обладавшего миллионным состоянием) - продолжить дело воспитания сыновей после ранней (1807 г.) кончины супруга. Более того, старший, двенадцатилетний Никита, помогал матери воспитывать младшего брата по педагогической методике отца, основанной на гуманистических принципах Ж.-Ж. Руссо.

Таковы были основы семейного воспитания будущих декабристов. Но даже они не получили бы своего полного развития и достижения положительных результатов, если бы не были воплощены в семье ещё такие важные принципы воспитания, как трудолюбие, ответственность и любознательность. В наиболее полном виде они воплотились в личности Никиты.

Ч.6

Переломным становится 1823 год. В феврале этого года Никита сочетался браком с Александрой Григорьевной Чернышёвой из очень знатного и богатого графского рода; в апреле получил очередное звание - штабс-капитана, будучи в должности начальника штаба при великом князе Николае Павловиче. Семейные дела и государственная служба были на подъёме.

В тайном же обществе растет напряжение. Во-первых, Никита Михайлович всё более расходился в политических взглядах с лидером «южан» Павлом Пестелем, который был ортодоксальным республиканцем.

Крестьянский вопрос также стал камнем преткновения в их отношениях. Павел Пестель, параллельно создававший свой проект Конституции – «Русскую правду», предлагал освободить крестьян с землёй. Никита - без земли, тем самым отстаивая гораздо менее демократичный вариант решения этой наиважнейшей для России проблемы.

Не менее серьёзные разногласия обнаружились по вопросу ликвидации сословного строя и порядка предоставления избирательных прав населению страны. И «Русская правда» Павла Пестеля, и Конституция Никиты Муравьёва предполагали упразднение сословного строя, провозглашение равенства всех перед законом.

Однако П.И.Пестель предлагал наделить всех граждан России равными избирательными правами, а Н.М. Муравьёв отстаивал сложную систему цензов (имущественных, образовательных, языковых), ограничивающих избирательные права отдельных граждан и многих нерусских народов. Все это говорило о том, что Никита Михайлович проявлял непоследовательность в отстаивании демократических принципов декабризма.

В 1823 г. Пестель настаивал на слиянии Северного и Южного обществ с целью выработки общей платформы борьбы с самодержавием и крепостничеством, активизации практических действий. Никита Муравьёв и в этом вопросе занял непримиримую позицию.

На следствии он признался: «С 1823-го года я перестал писать в Южную думу, с которой не согласовался в мнениях» [24]. Более того, будучи в 1816 – 1820 гг. сторонником террора и поддерживая планы цареубийства, теперь, в 1823 г., он пришёл от них в ужас: «Люди, обагрённые кровью, будут посрамлены в общем мнении» и «Ведь они бог весть что затеяли, они всех хотят» [25].

Более радикальная часть членов Северного общества начинают выражать недовольство позицией Никиты Муравьёва, всё чаще раздаются голоса об отстранении его от руководства Обществом (например, А.Поджио, Матвей Муравьёв–Апостол) [26]. В этом их поддерживают южане.

Все это не могло не сказаться на деятельности северян. Количественный рост общества замедлился и затем вообще прекратился. Отошёл от Северного общества Михаил Лунин «из-за недеятельности, вялости его», фактически «отпали» И.Н. Горсткин, С.М.Семёнов, И.П.Шипов, В.С. Норов, А.А.Челищев, В.В.Капнист, А.М. Миклашевский, П. Калошин и М.Д. Лаппа [27].

Проект Конституции Никиты Муравьёва вызвал резкую критику внутри северной организации (С.П.Трубецкой, Н.И.Тургенев, М.Ф.Митьков), а южане, имея более радикальную «Русскую правду» П.И.Пестеля, вообще его отвергли. Более того, на съезде Южного тайного общества была утверждена и стала программным документом «Русская правда» Пестеля [28].

Логика развития политических событий требовала завершение процесса слияния Южного и Северного обществ, но этому помешала резко отрицательная позиция Никиты Муравьёва (конец 1823 – весна 1824 гг.). Вопрос о слиянии обществ был отложен до 1826 г.

Северное общество чётко размежевалось на два крыла: умеренное, возглавляемое Никитой Муравьёвым, и более радикальное, лидером которого стал К.Ф. Рылеев, пришедший в Общество в 1823 г.

В конце концов, он и стал фактически во главе северян. Более того, разделяя платформу П.И.Пестеля и опираясь на радикальную часть Северного общества (Н.А. Бестужев, Е.П. Оболенский и др.), К.Ф. Рылеев стал разрабатывать планы восстания.

Капитан гвардии Генерального штаба Никита Муравьёв в это время занят проблемами семьи, службы, но продолжал работу над текстом третьей редакции Конституции. Он не сохранился, но позже, в Петропавловской крепости, автор воссоздал т.н. Тюремный её вариант.

С 1 сентября 1825 г. Н.М. Муравьёв находился в долгосрочном (четыре месяца) отпуске и в восстании 14 декабря на Сенатской площади не участвовал, однако его имя было названо в доносе А.И. Майбороды и в следственных делах самих декабристов. Кроме того, при аресте С.П. Трубецкого среди его бумаг был обнаружен и изъят проект Конституции Никиты Муравьёва. Уже 18 декабря орловский губернатор получил предписание об аресте находящегося там в отпуске Н.М. Муравьёва, а 20 декабря он в сопровождении жандарма был отправлен в Москву, затем - в Петербург на главную гауптвахту, откуда 26 декабря препровождён в Аннинский бастион Петропавловской крепости для «содержания под строжайшим арестом» [29].

Моральное состояние Никиты Муравьёва было тяжёлым: испуг, неизвестность, понимание своей «вины» за происшедшее во время восстания кровопролитие, за страдание многих семейств и своего собственного – всё это его угнетало.

Но поддержка матери и жены, благоприятные (в сравнении с другими) условия содержания в крепости спасли Никиту от полного отчаяния и нравственного падения [30]. В отличие от других арестованных декабристов Никита Муравьёв пользовался правом ежедневной переписки с семьёй, получал книги, шахматы, продукты питания (апельсины, лимоны, спаржа, варенье, сиропы и даже венгерское вино), был переведён в «самую хорошую камеру» [31]. Деньги семьи открыли все возможные шлюзы для сравнительно «благоприятного» содержания в крепости.

В ходе следствия Никита Муравьёв выработал тактику поведения, которая создала ему образ «кроткого, скромного, нерешительного человека», который расчётливо и умно обходил острые моменты, щадя сотоварищей по тайному обществу, умело умалчивая о каких-либо значительных фактах декабристского дела.

Он не отрёкся от декабризма. Единственное, в чём он ещё более утвердился, так это в тактике достижения целей – в отрицании насильственного переворота [32].

30 мая 1826 г. Следственный комитет представил Николаю I доклад - «Донесение», составленное Д.Н. Блудовым, в котором излагалась правительственная версия по делу декабристов. Согласно ей, Никиту Михайловича Муравьёва причислили «к государственным преступникам первого разряда» - за участие «в умысле на цареубийство», «в учреждении и управлении общества, составлении планов и конституции» и приговорили «к смертной казни отсечением головы».

По царской конфирмации 10 июля смертную казнь для заключенных первого разряда заменили вечной каторгой. Н.М. Муравьёв в числе 43-х осуждённых попал в «Список подсудимых, коих вины уменьшаются разными обстоятельствами»: за то, что «скоро и чистосердечно признался и добровольно открыл разные подробности касательно заговора». В связи с этим, вечная каторга была сокращена до 20 лет с лишением дворянства и с последующим поселением в Сибири. В августе срок был сокращён до 15 лет [33].

12 июля днём Никита Муравьёв вместе с товарищами выслушал приговор Верховного уголовного суда, а ночью прошёл через унизительную процедуру лишения чинов и званий.

Эти процедуры позволили осуждённым декабристам дважды за сутки увидеться друг с другом, обняться. Для Никиты это была двойная радость, т.к. он встретился не только с друзьями-товарищами, но и с родным младшим братом Александром [34].

Отправка в сибирскую каторгу состоялась 10 декабря 1826 г., когда Никита Муравьёв, его брат Александр, Иван Анненков и Константин Торсон, закованные в кандалы и рассаженные каждый в отдельную кибитку в сопровождении жандармов и фельдъегеря, были вывезены из Петербурга.

Движение в сторону Сибири было стремительным. Фельдъегерь Желдыбин не разрешил Никите проститься с матерью, женой и с сестрой, ожидавшими на ближайшей от Петербурга почтовой станции. Кибитки промчались мимо женщин, кричавших «Прощайте!»[36].

Александр Муравьёв много позже напишет в Сибири: «С железами на ногах мы проделали эти 6050 вёрст за 24 дня. Самая большая скорость была предписана без учёта плачевного состояния нашего здоровья… В продолжение всего пути мы отдыхали только два раза по несколько часов. Часто сани переворачивались, и мы с кандалами на ногах скатывались в снег» [35].

28 января 1827 г. Никита вместе с братом Александром поступили в Нерчинские рудники. Затем – в Читинский острог, где теснота была необыкновенная: каземат с трудом вмещал более 70 узников. Камеры, по воспоминаниям Михаила Бестужева, были тесными, тёмными и холодными. Слышны были постоянный грохот цепей, топот ног «беспрестанно снующих взад и вперёд существ». И все это на фоне споров, прений, обвинений и объяснений – «одним словом, кипучий водоворот, клокочущий неумолчно и мечущий брызгами жизни» [37]. Такая обстановка раздражала Никиту, склонного к сосредоточенным занятиям в уединении, и приносила ему жестокие нравственные страдания. Но в этой ситуации открылись и светлые стороны. Во-первых, все «государственные преступники» оказались в одном месте, что помогло им организовать быт и поддерживать друг друга.

Заключённые в Читинском остроге жили артелью, все вещи и книги были общие. Средний годовой пай составлял 500 руб., малоимущие вносили столько, сколько могли. Однако состоятельные соузники вносили значительно больше: Никита Муравьёв – до трёх тыс. в год. Такие же суммы вносили С.П. Трубецкой, С.Г. Волконский. Михаил Бестужев позже напишет: «Каземат нас соединил вместе, дал нам опору друг в друге и, наконец, через наших ангелов-спасителей, дам, соединил нас с тем миром, от которого навсегда мы были оторваны политической смертью, соединил нас с родными, дал нам охоту жить, чтобы не убивать любящих нас и любимых нами, наконец дал нам материальные средства к существованию и доставил моральную пищу для духовной нашей жизни» [38].

Во-вторых, с 1828 г. узникам разрешено было получать с воли книги, газеты, журналы, которые потоком хлынули в Сибирь и составили казематскую библиотеку. В-третьих, поскольку двери каземата запирались в 9 часов вечера, а свечи использовать не позволялось, то в темноте действовала «каторжная академия». Кто-либо из декабристов - специалист в своей области - читал лекции всем остальным. Так, Никита Муравьёв просвещал сокамерников по стратегии и тактике, А.О. Корнилович – по русской истории, Ф.Б. Вольф – по физике, химии и анатомии и т.д. [39]. В-четвёртых, декабристы стали осваивать различные ремёсла. Для этого выписывались руководства на всех европейских языках, чертежи и отличные инструменты [40]. И, наконец, случилось самое главное в судьбе Никиты Михайловича Муравьёва – это приезд 23 февраля 1827 г. в Читу его жены Александры Григорьевны. Ей, как и другим жёнам декабристов, пришлось подписать унизительные правила, определявшие положение жены ссыльно-каторжного «государственного преступника». Шесть каторжных лет, отведённых ей судьбой (Александра Григорьевна скончалась от болезни в 1832 г. в Петровском заводе), она разделила с любимым мужем.

По приезде в Читу, Александра Григорьевна поселилась в крестьянской избе вблизи каземата. Мужа разрешалось видеть только один раз в три дня по три часа, что не могло устроить супругов. Только через два года царь разрешил построить в остроге специальное помещение для совместного проживания Муравьёвых, а пока, с 20 марта 1829 г., Никите Михайловичу было позволено каждый день навещать жену, а потом и переселиться к ней, тем более, что на свет появилась первая «каторжная» дочь Софья, которую все называли Нонушкой [41].

Так как читинский каземат был слишком тесен, то Николай I распорядился построить в Сибири новую тюрьму. Место было выбрано в Петровском железоделательном заводе. Вот его описание, данное в воспоминаниях Полины Анненковой: «Петровский завод был в яме, кругом горы, фабрика, где плавят железо – совершенный ад. Тут ни днём, ни ночью нет покоя, монотонный, постоянный стук молотка никогда не прекращается, кругом чёрная пыль от железа» [42]. Из письма А.Г.Муравьёвой отцу от 1 октября 1830 г.: «Итак, дорогой батюшка, всё, что я предвидела, всё, чего я опасалась, всё-таки случилось, несмотря на все красивые фразы, которые нам говорили.. Мы – в Петровском и в условиях в тысячу раз худших, нежели в Чите.

Во-первых, тюрьма выстроена на болоте, во-вторых, здание не успело просохнуть, в-третьих, хотя печь и топят два раза в день, но она не даёт тепла; и это в сентябре. В-четвёртых, здесь темно: искусственный свет необходим и днём, и ночью; за отсутствием окон нельзя проветривать комнаты.

Нам, слава богу, разрешено быть там вместе с нашими мужьями; но как я вам уже сообщала, без детей, так что я целый день бегаю из острога домой и из дому в острог, будучи на седьмом месяце беременности. У меня душа болит за ребёнка, который остаётся дома один; с другой стороны, я страдаю за Никиту и ни за что на свете не соглашусь видеть его только три раза в неделю…одна маленькая комнатка, сырая и тёмная и такая холодная, что мы все мёрзнем в тёплых сапогах, в ватных капотах и в колпаках…» [43]. Это письмо Г.И. Чернышёв так и не получил, ибо оно было перлюстрировано А.Х. Бенкендорфом и запрещено к пересылке адресату.

Однако жёны декабристов вступили в активную борьбу за свет и свежий воздух в тюрьме, используя семейные, дружеские влиятельные связи в столице, и одержали победу: через полгода во всех тюремных камерах были прорублены окна, правда, маленькие и под самым потолком [44]. Вновь возобновилась каторжная академия: «Мы погрузились с наслаждением в волны умственного океана, чуть не захлебнувшись им»,- вспоминал Михаил Бестужев [45].

Через жён декабристов была организована подписка на газеты и журналы – все русские и более двадцати иностранных – французских, немецких, английских, польских и итальянских [46]. Составились большие личные библиотеки. Так, Екатерина Фёдоровна Муравьёва постепенно переслала из Москвы своим сыновьям почти всю библиотеку, содержавшую исторические, философские, юридические произведения русских и зарубежных авторов.

Духовная жизнь Никиты Муравьёва, да и других декабристов, была весьма интенсивной: это не только чтение книг, газет, журналов, прослушивание лекционных курсов в каторжной академии. Особенно ценным было то, что шёл процесс коллективного осмысления декабристского политического опыта – десятилетия тайного общества, практики восстаний 14 декабря 1825 г. в С.-Петербурге и 29 декабря – 3 января 1826 г. на Украине, а также следствия и суда над декабристами. Наиболее активную роль здесь играл Никита Михайлович.

Сын декабриста Е.И. Якушкин со слов своего отца записал в 1854 г.: «Никита Михайлович Муравьёв задумал ещё в Петровском Заводе составить подробные записки о тайном обществе, и, чтобы они не попались в руки правительства, он писал их в форме отдельных заметок на полях книг» [47]. Позже, на поселении, он продолжил эту работу, а в дальнейшем все эти записи использовал его брат Александр, создавая свои воспоминания – «Мой журнал» [48].

Прошло два года пребывания Никиты Муравьёва и других декабристов в Петровском заводе. Казалось, что жизнь приобрела какую-то стабильность: шли обычные каторжные работы, налажен был быт семьи (Александра Григорьевна построила дом), шла большая работа политической мысли, но в 1832 г. последовал удар - кончина любимой жены, которой от роду было всего 28 лет. Это был удар не только в сердце Никиты Муравьёва, но и всего «муравейника», всей декабристской колонии.

Александрина Григорьевна была всеобщей любимицей. М.Н. Волконская и Полина Анненкова так отозвались об этой смерти: «Святая женщина, которая умерла на своём посту» [49]. И.Д. Якушкин: «Она была воплощённая любовь» [50]. И.И Пущин: «В делах любви и дружбы она не знала невозможного».

Это она привезла и передала через тюремную решётку И.И. Пущину стихи великого А.С. Пушкина «Во глубине сибирских руд…» Этим стихотворением А.С. Пушкин показал декабристам, что они не забыты, о них помнит Россия.

Через 27 лет после этих событий И.И.Пущин напишет: «Воспоминание поэта - товарища Лицея, точно озарило заточение, как он сам говорил, и мне отрадно было быть обязанным Александре Григорьевне за эту утешительную минуту» [51].