Письма Ивана Анненкова
           

1

А.И. Анненковой. 1828. Сибирь. Нерчинский округ
       
Милостивая государыня матушка.
Сии и последующие строки вручит вам сын Фелицы Осиповны г-жи Смольяниновой. Г-жа Смольянинова, урожденная Власова, вспомнив расположение покойного дедушки Ивана Варфоломеевича, которым пользовалось ее семейство, явила трогательный пример признательности, брав живейшее участие в моем несчастном положении и оказывая со дня моего приезда все зависящее от нее пособие. Доставив же сей случай известить вас, что я жив и здоров, она получает права на мою глубочайшую и неограниченную благодарность; почему покорно прошу и вас, матушка, обласкайте ее сына, молодого еще человека, и уверьте его, равно как и почтенную его матушку, в вашей признательности несомненной. Впрочем, она сама прилагает свое письмо, на которое верно будет ожидать ответа. Мне не нужно вас предупреждать, чтоб доставление сего письма сохранилось в тайне и было никому бы неизвестно, дабы не подвергнуть ответственности особ, которые так благородно одолжают. Следующие строки я пишу по-французски, ибо они касаются до нас только двоих, на последней странице написанное прошу вас вручить Прасковье Егоровне. Прошу вас еще сделать все зависящее от вас для молодого человека, сына г-жи Смольяниновой, дабы он видел несомненную благодарность за одолжение, которое он делает, взяв на себя доставить сие письмо -- т.е. какие-нибудь подарки сыну и матери; мать любит наряды и утверждает, что знала вас еще ребенком.
       
Моя матушка! Моя дорогая и нежная матушка! Как выразить вам в этих немногих строках (написать которые я имею возможность благодаря состраданию одной особы, не забывшей благодеяний моего дедушки) все, что я испытываю, все, что я терплю вдали от вас, от всего того, что у меня есть самого дорогого на свете, вдали от ребенка, к которому несчастье привязало меня еще более, и от женщины, которая своими жертвами и своею преданностью с каждым днем все больше приобретает самые священные права на мою любовь и на мою признательность. Как мне благодарить вас, моя дорогая матушка, за вашу благожелательность, которую вы проявили к ней во время ее путешествия в Москву; я, признаюсь, не смел надеяться на такую доброту. Продолжайте же оказывать ваше покровительство ей и моей дочери, этому ребенку, служащему единственным воспоминанием о вашем сыне, который так сильно виноват перед ней, давши ей жизнь, исполненную, по-видимому, только скорбен и горечи. Ради Бога обеспечьте ее будущее и не покидайте ее. Подумайте, что это девочка, и какова будет ее судьба без поддержки в свете! Ах! эта мысль ужасна!
Матушка! Это мой ребенок, оградите же ее от опасностей которыми окружена женщина; ваша собственная кровь течет в ее жилах! Перенесите на нее ту нежность, которой вы окружали меня, не отказывайте ей в том, что вы сделали для стольких других, имевших меньше на то прав, и тем более, что, может быть, это последняя просьба, с которою ваш сын имеет возможность к вам обратиться. В данный момент небо, кажется, сжалилось над моими страданиями, луч света заблистал перед моими глазами, если только вдруг он не окажется обманчивым призраком, как это было со всеми надеждами жизни. Я очень надеюсь, что ангел, каким является мать моего ребенка, может быть, приедет ко мне, и тогда, матушка, я вас прошу предоставить ей все средства к тому, чтобы сделать это без промедления. Сколь бы это ни было тяжело для вас, я заклинаю вас именем Бога не лишать меня этого последнего утешения. Женщина, которая так великодушно жертвует собою, имеет, мне кажется, право на уважение всего света, и я на коленях умоляю вас быть снисходительной.
Я вынужден обратиться к вам еще с одной просьбой: пришлите мне сколько-нибудь денег, только необходимое; я нахожусь всецело на иждивении моих товарищей и, несмотря на всю их готовность делиться со мною, я признаюсь, что принимать это слишком тяжело для меня, даже невыносимо. Это обстоятельство заставляет меня, хотя и против воли, говорить с вами еще раз о моем дяде. С тех пор как я здесь, я получил четыреста рублей и сукно через г-жу М[уравьеву], а затем вещи вместе с письмом, за которое я вас благодарю, моя матушка; оно доставило мне минуты, каких я не переживал уже давно, и сладость которых заставила меня почувствовать, как преступно желать конца своего существования.
Ах, маменька, освободите меня от неизвестности, в которой я нахожусь еще относительно вашего здоровья и здоровья моего ребенка и наконец скажите мне что-нибудь о женщине, которую я обожаю. Мои товарищи получают регулярно каждую почту письма, нам все можно писать, все посылать; жду также с нетерпением вашего портрета; а если бы вы прислали мне и портрет моей дочери, как бы я был вам признателен.
Но, возвращаясь к моему дядюшке, так как у меня есть только этот листок бумаги, я вам скажу, что я глубоко убежден, что кроме 400 рублей вы мне послали еще денег, но с ними было поступлено так же, как в крепости. По вашим письмам, которые вы мне тогда прислали и которые я был вынужден сжечь вследствие моего поспешного отъезда, я видел, что мой дядюшка вам сказал, будто он передал мне в собственные руки 1000 рублей, тогда как я получил только 500; итак, вы сами можете судить, имею ли я теперь право с недоверием относиться к нему и к строгости его принципов.
Но я прошу вас: не думайте, что я вам написал это из предубеждения. Дядюшку, кузена [Н.Н.Анненкова], всех моих дорогих родственников -- я презираю до глубины души. Они готовы заживо ободрать меня, чтобы получить мою шкуру.
Так как я не могу больше писать, я закончу мое письмо, сказав вам, что покорился судьбе, которая теперь решена, по-видимому, бесповоротно. Если я буду иметь счастье увидеть снова женщину, которая мне дорога, я найду силы переносить мою судьбу, если же нет, -- ну, что ж! -- мой конец от этого только приблизится. Все мои желания направлены на счастье моего ребенка и на ваше; я думаю, что так же, как и для меня, счастье стало чуждым и для вас с некоторого времени; о если бы по крайней мере небо вам послало утешения, доставлять которые вам когда-либо мне запрещено даже и надеяться. Прощайте, моя матушка, целую миллион раз ваши ножки и ручки.
[Приписка] Адресуя на имя губернатора Иркутска Цейдлера, можно все посылать кроме золота.
       
Госпоже П
Ангел, которого я обожал всю мою жизнь! Я не смею больше словами выражать все чувства, которые ты мне внушаешь. С того времени как я знаю, что ты настаиваешь на выполнении обещанной жертвы, молчаливое восхищение -- вот единственное чувство, дозволенное человеку, который недостоин тебя ни в каком отношении. Итак, ты неизменна, божественная женщина! Итак, не напрасно я восхищался этой твердостью характера, этой самоотверженностью, которые являются уделом только высших существ. Ах, дорогой друг, как я недостоин тебя, и какие блага на этой земле могли бы отплатить тебе за такое героическое самоотвержение. Только бы ты никогда не пожалела о том, что ты делаешь для человека, который, вероятно, никогда не будет в состоянии вознаградить тебя. Поспеши, дорогой ангел, приехать, потому что, признаюсь тебе, у меня нет достаточно власти над самим собою, чтобы даже ждать тебя терпеливо. Ежедневное ожидание тебя гложет меня, и ты знаешь, как оно жестоко. Я прошу маменьку предоставить тебе все средства, и я уверен, что она не откажет мне в этом. Не трогайся в путь без хорошего экипажа и без слуги; возьми предпочтительно того, кто выразит сам желание следовать за тобою; и если бы это мог быть повар, то было бы очень хорошо. Петр -- может быть, но не нужно, чтобы это было насильно. Женщину же везде можно найти, и не обременяй себя какой-нибудь принцессой, которой нигде не будет достаточно хорошо. Захвати с собою все, что только ты сможешь взять, мои вещи также, если только они еще целы, помни, что я ничего не дарил моему дядюшке, не забудь мои книги.
Осыпь поцелуями мою дочку за меня. Я прошу мою матушку обеспечить ее судьбу; присоедини твои просьбы к моим. Ах, моя дочь! -- она не выходит у меня из головы! Позаботься о ней хорошенько. Когда она окрепнет, ты сможешь иметь ее около себя. Ее будущее меня мучает; маменька тебе скажет, можно ли ее узаконить; посмотри, что маменька скажет по этому поводу; я не смею надеяться, но как бы я был счастлив! Это, однако, сделали для Давыдова, который находится с нами. У меня нет больше бумаги, нужно кончать. Итак, прощай, дорогой ангел, пусть это будет "до свидания". Осыпаю тебя поцелуями, так же как и мою дочь. Приезжай, ради Бога и пиши мне, ты можешь это делать. Пришли мне твой портрет и портрет моей дочери, если я не увижу тебя скоро.