Ольга Ожгибесова
ДОЛГИЙ ВЕК КАВАЛЕРГАРДА
(«Тюменский курьер», 2 апреля 2008, №55(2347), 3 апреля 2008, №56(2348))
Начиная с тридцатых годов XIX века в Тобольске, столице Западной Сибири, жили на поселении 15 декабристов, участников заговора против власти и восстания на Сенатской площади 14 декабря 1825 года. Большинство из них не известны широкому кругу читателей — Ф. Вольф, П. Свистунов, братья Бобрищевы-Пушкины... Но имя поручика Ивана Александровича Анненкова запечатлелось в памяти многих благодаря романтической истории, воспетой в фильме «Звезда пленительного счастья». Романтика романтикой, но факт состоит в том, что ничем не примечательный человек вошел в историю государства Российского благодаря своей жене - французской подданной Полине Гебль.
Всех достоинств — мундир и мазурка
Он был высок, строен и красив. Как ни странно, но Игорь Костолевский, исполнитель роли Анненкова, очень похож на своего героя. Во всяком случае, внешне. На этом, пожалуй, сходство заканчивается. У романтической истории про двух влюбленных — богатого кавалергарда и бедной француженки-продавщицы — совсем иное, чем в фильме, начало и уж, конечно, совсем иной финал.
Иван Александрович был сыном — единственным после смерти на дуэли брата Григория — богатой помещицы Анны Ивановны Анненковой. Богатство матери, впрочем, ему впрок не шло — Анна Ивановна, занятая лишь собой, не обращала на сына ни малейшего внимания и была непостоянна в своей материнской любви: то платила его огромные долги, а то выгоняла из дома и грозила лишить наследства.
Анна Ивановна была дочерью иркутского губернатора Ивана Варфоломеевича Якобия, фактически имевшего власть наместника. Избалованная богатым отцом, она жила в Москве в великолепном доме на углу Петровки и Газетного переулка, окруженная сиротами и приживалками, жизнь вела своеобразную, никуда не выезжала, знакомых принимала, лежа на диване, в подушках, разряженная, в кружевном пеньюаре и в бриллиантах. Помимо московского дома, ей принадлежала богатейшая дача в Сокольниках с замечательными оранжереями. Дача была так известна своей роскошью, что иностранцы, приезжая в Москву, ездили туда на экскурсии. В одной из комнат внимание гостей привлекала дверь из цельного богемского стекла с роскошными бронзовыми ручками. Дополним эту картину несколькими поместьями в центральной России и пятью тысячами крепостных.
Иван Анненков, как это было тогда принято, воспитывался дома преподавателями-иностранцами, в пятнадцать лет поступил в Московский университет, где два года слушал лекции, а в семнадцать был зачислен в Кавалергардский полк. Надо сказать, что отбор туда был очень жестким — не по уму, а по экстерьеру. Но Анненков подходил по всем статьям, поскольку, как мы уже говорили, был высок и строен, а главное — богат. Белый мундир кавалергарда ему, безусловно, шел. Мундир и умение танцевать на придворных балах — вот, пожалуй, все достоинства юного Анненкова. Он даже был постоянным партнером по танцам великой княгини Александры Федоровны, жены будущего императора Николая I, а Александр I всякий раз вставал из-за карточного стола, когда поручик танцевал мазурку, и с удовольствием наблюдал за ним.
Выросший при деспотичной сумасбродной матери, Иван Александрович, с одной стороны, унаследовал ее черты, то есть делал, что хотел, а с другой — был медлителен, нерешителен, вял, не отличался смелостью и склонностью к риску. Потому и удивляет сам факт его присутствия в рядах «Тайного общества», а впоследствии и среди осужденных декабристов.
Но с этим стоит разобраться подробнее. Членом петербургской ячейки Южного общества Иван Александрович стал лишь в 1824 году. Позже, во время следствия, никто не мог назвать имя человека, завербовавшего едва достигшего совершеннолетия кавалергарда — так незначительна была его роль в Тайном обществе. Мятежники мало что рассказывали о его участии в делах заговорщиков, и не потому, что старались выгородить, а потому что оно сводилось лишь к присутствию на нескольких собраниях. Никита Муравьев, к примеру, вообще не мог вспомнить, кто такой Анненков.
Побывав на одном из последних совещаний «Тайного общества» 12 декабря 1825 года, за два дня до восстания, Анненков высказался категорически против выступления. 14 декабря во время событий на Сенатской площади он принес присягу Николаю I и даже участвовал в разгоне мятежников. И вдруг...
Арест стал для Анненкова полной неожиданностью. Он не был готов к такому повороту событий. Беда заключалась в том, что на заседаниях кружка бурно обсуждалась возможность цареубийства. Анненков слышал эти разговоры. Слышал и не донес. Как и десятки других осужденных по делу об антиправительственном заговоре, он оказался между двумя жерновами: долгом подданного Российского государства и долгом дворянской чести, которая призывала к сохранению доверенной ему тайны. А может, и, скорее всего, не придал значения этим разговорам. Так или иначе, поручик Анненков, вчера еще блестящий кавалергард и богатый наследник, в мгновение ока превратился в бесправного государственного преступника. Удар судьбы был несправедлив, не по вине, и такой силы, что Анненков сломался. Покончить с собой — вот все, о чем мечтал он в каземате Петропавловской крепости. И пытался осуществить свои желания — хотел повеситься в камере на полотенце. Полотенце оборвалось. Анненкова, найденного на полу без сознания, привели в чувство. И тут на сцене появилась она...
«Что ты дурак – одна я знала»
Нет, конечно, она появилась гораздо раньше. Иван Андреевич Анненков познакомился с m-lle Poline, хорошенькой продавщицей из модного магазина на Кузнецком мосту, за пять месяцев до описываемых событий. Конечно, он влюбился: девушка была красива, умна, весела и... прямо скажем, не слишком строгих нравов. Влюбилась в красавца кавалергарда и она. Но если в его отношении к ней уж точно не было никакой корысти, то у француженки Полины Гебль наряду с романтическим чувством присутствовал еще и трезвый расчет.
Полина Гебль, урожденная Поль (она поменяла фамилию, приехав в Россию) родилась в 1800 году и принадлежала к древнему аристократическому роду, потерявшему состояние в годы французской революции 1789 года. Ее отец, роялист, поступил на службу к Наполеону и погиб в Испании в 1809 году. Юная Poline была хотя и бедна, зато не глупа. «На ловлю славы и чинов» в Россию после победоносного шествия русской армии по Европе ехали не только мужчины, но и женщины. Быть любовницей богатого русского аристократа, матерью его детей, не считалось зазорным. Более того, это был прямой путь к спокойной, вполне обеспеченной жизни. Если, конечно, правильно себя повести.
Poline сразу поняла, какой шанс дарит ей судьба. Единственный отпрыск богатейшего рода, потерявший голову от любви двадцатичетырехлетний Анненков, недолго думая, решил жениться на француженке, предложив ей тайно обвенчаться. Poline предусмотрительно отказалась: она хотела, чтобы согласие на брак дала будущая свекровь, только тогда их союз мог оказаться прочным и долговечным. Анна же Ивановна, узнав, что у сына будет ребенок от модистки (да-да, ребенок, о котором в фильме даже не упоминается!), сурово и насмешливо изрекла: «Что ты дурак — раньше одна я знала, а теперь вся Москва знать будет!»
Но Poline не теряла надежды. Нерешительный, не склонный к принятию самостоятельных решений Анненков был привязан к ней. Ребенок, который вот-вот должен был родиться, сблизил бы их еще больше и, возможно, смягчил бы сердце Анны Ивановны.
Восстание на Сенатской площади и арест Ивана Анненкова стали для Poline страшным ударом. Все, к чему она стремилась, было стерто в прах. Вместо богатства — нищета. Любимый человек — в тюрьме. Внебрачный ребенок — дитя государственного преступника. И не на кого опереться, неоткуда ждать помощи и поддержки. Другая бы отступила, но только не Poline. Не для того приехала она в Россию, чтобы так просто сдаться! Едва оправившись от родов (в апреле 1826 года на свет появилась дочь Александра), Poline начинает претворять в жизнь свой план. Она готовит побег Анненкова из крепости.
Кстати, сделать это было не так уж сложно. Давно известно, что в России лучшее средство убеждения и лучший ключ от всех замков — деньги. Poline беспрепятственно проникает в крепость, встречается с возлюбленным — сломленным, потерявшим желание жить. У нее все готово: подкуплены часовые и комендант крепости. Есть договоренность с капитаном американского судна. Правда, сумма, которую он запросил, велика — 50 тысяч рублей ассигнациями. Баснословные по тем временам деньги, которых у m-lle Poline, конечно, не было.
И тогда она решает обратиться за помощью к матери Анненкова. Как ни странно, надменная аристократка с головой, набитой, как говорили современники, сословными предрассудками, до этого не желавшая знать любовницу сына, проникается сочувствием к ней. Может быть, мать понимала, что если кто и может сейчас спасти ее Ивана, так это отчаянная француженка.
Анна Ивановна Анненкова принимает m-lle Poline, даже устраивает званые вечера в ее честь, но на просьбу о деньгах, необходимых для побега, отвечает словами, достойными того, чтобы остаться в анналах истории. В этих словах и дворянская спесь, и понимание неотвратимости наказания за содеянное, и даже какая-то непонятная нам гордость за родовую фамилию. «Неслыханное дело, чтобы кто-то из Анненковых бежал!» — сказала эта странная женщина. И американский корабль покинул Петербург без Анненкова на борту. Ивана Александровича, бывшего поручика Кавалергардского полка, осудили к лишению чинов, дворянства и прав состояния, двадцати годам каторги и вечному поселению в Сибири. Чересчур, чересчур... Незадолго до отправки любимого в Сибирь Poline пробралась к нему в крепость. Сняв с себя кольцо, состоявшее из двух колечек, одно из них надела на палец Анненкову.
— Я приеду в Сибирь, — поклялась она, — а если нет — пришлю вам вторую половину кольца.
Нельзя отказывать государю
Нет, жизнь не закончилась. Да, Иван Александрович, человек, которого она полюбила, — государственный преступник. На него надели кандалы, отправили его по этапу в Сибирь. Но при этом он все-таки остался единственным сыном своей матери и мог рассчитывать на ее помощь — в этом m-lle Poline не сомневалась: она уже получила от Анны Ивановны четыре тысячи рублей на необходимые расходы. Кроме того, сразу же после вынесения приговора, Николай I смягчил наказание мятежникам, уменьшив срок каторги с двадцати до пятнадцати лет, и, значит, можно было ожидать дальнейшей его милости.
В Сибирь, несмотря на сопротивление власти, уже отправились жены нескольких осужденных и, судя по доходившим оттуда письмам, на жизнь они не жаловались — человек ко всему привыкает. Ну и, наконец, теперь, когда Анненков стал бесправным государственным преступником, исчезли сословные границы между ним и бедной продавщицей. Теперь она даже оказывалась в преимущественном положении: она — свободная женщина, тогда как Анненков — каторжник. Это она окажет ему милость, став его женой. Остановка была за малым: за разрешением императора на поездку в Сибирь и бракосочетание с государственным преступником.
А вот теперь попрошу немножечко внимания. Чтобы получить разрешение обычным способом, нужно было передать прошение в канцелярию его Величества и ждать, пока оно пройдет по всем инстанциям. М-lle Poline выбрала другой путь: она решила встретиться с императором и передать прошение лично. Можете представить себе эту картину в «мрачную пору самодержавия»? — император выходит из дворца, спускается со ступенек, готовясь сесть в коляску. И в этот момент к нему подходит женщина, склоняется в поклоне и, подав прошение, обращается к нему по-французски — русского языка m-lle Poline не знала. Рискните повторить этот трюк с президентом ... в эпоху демократии.
Император не только выслушивает странную просительницу, но тронутый до глубины души, соглашается исполнить ее просьбу — разрешает разделить судьбу с осужденным.
Еще один маленький эпизод. Спустя некоторое время m-lle Poline доставили документы с разрешением на отъезд в Сибирь. Среди бумаг было письмо, в котором император всея Руси спрашивал (!) у модистки (!), что ей нужно в дорогу. «Ничего!» — ответила m-lle Poline чиновнику, доставившему бумаги. «Нельзя отказывать государю», — заметил чиновник. «В таком случае я прошу все, что государю будет угодно прислать мне».
Через неделю московский обер-полицмейстер (читай — глава городского управления внутренних дел) генерал-майор Шульгин вручил m-lle Poline три тысячи рублей ассигнациями и подал бумагу, испещренную цифрами, с просьбой расписаться в ней: «Государь не доверяет своим чиновникам в получении всей суммы и потому в бумаге проставлены номера тех ассигнаций, которые он передал вам в дорогу».
Ах, Россия, за два века ничего не изменилось!
Но и это еще не все. Говоря о милостях императора, стоит забежать вперед в нашем рассказе. Во время ареста у Анненкова были изъяты 60 тысяч рублей ассигнациями. За деньгами охотились двоюродные братья Ивана Александровича по отцовской линии. Уже будучи женой Анненкова, Poline, принявшая православие, а вместе с ним и новое имя — теперь она звалась Прасковья Егоровна, вновь обратилась за помощью к Николаю I. В результате деньги были положены в опекунский совет на ее имя, и каждый год Прасковья Егоровна получала проценты с капитала — несколько тысяч рублей, позволившие семье безбедно жить в Сибири.
Побеспокоилась Прасковья Егоровна и о своей дочери Александре. Если дети, рожденные в ссылке, не могли унаследовать состояние Анненковых, то родившаяся 26 апреля 1826 года, то есть до суда над мятежниками, Александра вполне могла стать наследницей. Правда, при условии, что она будет признана законной дочерью. С этой просьбой Прасковья Егоровна вновь обратилась к императору. Тот счел нужным «посоветоваться», то есть спросить согласия у Анны Ивановны. Старуха Анненкова не отказала француженке. В конце концов, Александра была ее единственной внучкой, не считая, конечно, кучи детей, рожденных в Сибири, но их Анна Ивановна уже никогда не увидела. Более того, она взяла Александру к себе в дом. В результате дочь бедной француженки получила-таки часть наследства своего отца.
Между прочим, гены и воспитание сделали свое дело: Александра Ивановна была женщиной очень экспансивной. Случалось, что выпоров кого-нибудь из своих многочисленных детей, а у нее было четыре мальчика и девять девочек, она кричала старшему сыну Митрофану: «Тащи еще кого-нибудь из детской! Рука разошлась!» Муж ее, помещик Теплов, не мог запомнить имен детей и часто обращался к кому-нибудь из них: «Девочка, девочка, как тебя зовут?»
Прасковья Егоровна везде поспевает
Но вернемся к Прасковье Егоровне. Без сомнения, женитьба Анненкова спасла ему жизнь - об этом свидетельствуют все, кто находился рядом с ним на каторге и в годы ссылки. Склонность к суициду, меланхолизм, беспомощность, нерешительность — эти черты характера были присущи Ивану Александровичу на протяжении всей жизни.
«Вы знаете, что я небольшой поклонник г-жи Анненковой, — писал И.И. Пущин своему другу Якушкину, — но не могу ни отдать ей справедливости: она с неимоверной любовью смотрит на своего мужа, которого женой я никак бы не хотел быть. Часто имею случай видеть, как она даже недостатки его старается выставить добродетелью. Редко ей удается убедить других в этом случае, но такого намерения нельзя не уважать».
В письме Оболенскому он же сообщает: «Анненков придерживается старой системы своей — неподвижности. Прасковья Егоровна везде поспевает...»
Евгений Якушкин, сын декабриста, побывал в Тобольске и Ялуторовске в 1853 году и оставил небольшие, но очень точные портреты именитых ссыльных: «Упасть духом он (Иван Александрович) мог скорее всякого другого, но его спасла жена — как бы ни были стеснены обстоятельства, она смеется и поневоле поддерживает бодрость в других... В Сибири Анненков женился на ней и хорошо сделал, потому что без нее бы со своим характером совершенно погиб. Его вечно все тревожит, и он никогда не мог ни на что решиться. Когда они были на поселении, не раз случалось ей отправляться ночью с фонариком, осматривать — не забрались ли на двор воры, когда муж очень тревожился громким лаем собак».
Кстати, внук Анненковых, Михаил Брызгалов, приводит свидетельство того, как Прасковья Егоровна в полном смысле слова спасла своего мужа: «Кроме живости характера, бабушка отличалась большим присутствием духа: в Сибири она спасла жизнь деду. Бабушка, войдя в комнату в ту минуту, когда убийца занес топор над головой деда, стоявшего спиной, мгновенно бросила ему в глаза горсть табаку, чем и предотвратила преступление».
Об инертности Анненкова, его нерешительности говорит один только такой факт: указ об освобождении от каторжных работ был издан к десятилетней годовщине мятежа. Но Анненков еще девять месяцев находился в тюрьме «по привычке своей никуда не спешить и по медлительности характера». А впрочем, куда ему было торопиться? Рядом с острогом, на Дамской улице, названной так благодаря женам декабристов, поселившимся здесь, находилась ма-а-ленькая усадьба, принадлежавшая Прасковье Егоровне. Размер участка — 32 сотки, дом — 299 кв. метров, в доме шесть больших комнат, одна маленькая, сени, прихожая, четыре печки. «Каторжане» могли посещать жен в любое время. Если поначалу они обязаны были возвращаться на ночь в каземат, то потом и в этом им дали послабление. Вот такая каторга.
... Характер Ивана Александровича с годами испортился окончательно. В семейной жизни все подчинялось его воле, слово Анненкова было законом. Но так поставил, скорее, не он, а Прасковья Егоровна, создавшая культ мужа. К детям, которых у Анненковых было шестеро (всего Poline родила восемнадцать детей), Анненков относился сурово. Например, не доверяя болезни старшего сына, он стаскивал его с кровати и приказывал идти в гимназию.
«Отец мой был к нам строг и суров, — вспоминала дочь Ольга. — Мы его страшно боялись, несмотря на то, что он почти никогда не возвышал голос. Это был человек с непреклонным характером и железной силой воли». Насчет воли сомнения есть, но деспотичность ему досталась по наследству.
«Мы очень боялись деда, всегда молчаливого, мало обращавшего на нас внимания, — писал М.В. Брызгалов, — полной противоположностью ему представала бабушка — живая веселая француженка, и в старости чрезвычайно разговорчивая».
М-lle Poline, жена декабриста Ивана Александровича Анненкова, прославившая его на весь мир (она стала прототипом героини романа А. Дюма «Учитель фехтования»), вернулась вместе с мужем из ссылки в 1856 году и прожила еще двадцать лет. Бывшая продавщица из модного магазина добилась своего и стала женой русского аристократа — новый император Апександр II вернул ему не только свободу, но и права, и дворянский титул, и даже помог получить часть наследства, которое прибрали к рукам близкие и дальние родственники каторжника. Между прочим, помещиком Анненков был весьма рачительным и жестоким, не прощал своим крестьянам недоимок и потрав. Он и сыновьям советовал применять решительные меры, не стесняясь в выборе средств.
В старости Прасковья Егоровна ухаживала за мужем, как за ребенком. Иван Александрович, ставший предводителем дворянства Нижегородской губернии, отличался большой рассеянностью, — провожая его на заседания, жена ходила за ним, спрашивая по-французски (она так и не научилась хотя бы сносно говорить по-русски): «Анненков, не забыл ли ты чего-либо, где твой носовой платок?»
Умерла она в 1876 году. Иван Александрович, красавец-кавалергард, вошедший в историю благодаря самоотверженности своей возлюбленной, скончался через год и четыре месяца после смерти жены — 27 января 1878 года, 76 лет от роду и похоронен в Нижегородском Крестовоздвиженском женском монастыре, рядом с супругой, так горячо его всю жизнь любившей и бывшей ему самым верным и преданным другом.
