Кроме древнейших ирригационных сооружений вблизи Селенгинска, Н. Бестужев нашел предметы древней культуры - нож, кинжал, три копья и стрелы*.
* (А. А. Лушников. Воспоминания о декабристах. Архив Кяхтинского краеведческого музея им. академика В. А. Обручева.)
Бродя с ружьем по берегам Селенги, Н. Бестужев находил на скалах писаницы. Постепенно у него начали скапливаться материалы по истории освоения Прибайкалья бурятами. Н. Бестужев собирал и записывал изустные предания. Он считал наиболее важными историческими документами записи родословных и преданий первых в крае поселенцев - бурят. Собранные материалы он хотел использовать для истории заселения Прибайкалья бурятами. Со свойственной ему энергией и настойчивостью он ушел в эту увлекательную работу с головой.
По свидетельству А. А. Лушникова, Н. Бестужевым была написана статья "О наскальных изображениях вблизи Селенгинска". Статья эта до 1901 года (до смерти А. М. Лушникова) хранилась в семье Лушниковых вместе с другой работой Н. Бестужева - "О заселении бурятами Прибайкалья"*.
* (А. А. Лушников. Воспоминания о декабристах. Архив Кяхтин-ского краеведческого музея им. академика В. А. Обручева.)
Но бывали дни и месяцы (особенно во время усилившейся реакции после поражения революции 1848 года в Западной Европе), когда Н. Бестужев, этот сильный духом человек, оставлял все свои занятия. Он не находил себе места. Мысль о том, что он не может с большой пользой приложить силы своего ума, весь свой запас познаний, не давала ему покоя. Он был обречен на бездействие, и это безмерно тяготило его. Самые лучшие годы жизни он провел, лишенный возможности полностью развернуть свои дарования. Порой на него находила тяжелая апатия. В один из таких моментов он написал скорбные слова (в письме к Батенькову):
"Здесь нет ничего, что бы можно (было) подстрекнуть к большой деятельности, нет никаких происшествий, которые могли бы служить станциями для определения полета времени, теряемого бесплодно, и оттого произошла та апатия, с какою мы смотрим на потерю времени, не имеющего для нас цены. Одни материальные заботы о поддержании жизненного процесса еще занимают нас, но и это занятие, всякое, с ноги на ногу, ступою бродячею"*.
* (Письмо Н. А. Бестужева к Г. С. Батенькову. ОРЛБ, шифр Елаг. XVI. (Подчеркнуто Н. Бестужевым.))
Сетуя в письме к М. Ф. Рейнике на свой образ жизни на поселении - "дни идут похожие один на другой", - Н. Бестужев писал: "Вот вам моя жизнь, или лучше сказать, прозябание"*. Но эти настроения проходили, и снова Н. Бестужева охватывала жажда деятельности. Кроме статьи "О новоизобретенном в Сибири экипаже", в "Трудах Вольно-экономического общества" была напечатана и вторая статья - "Бурятское хозяйство", которая является ценнейшим дополнением к "Гусиному озеру".
* (ИРЛИ (ПД). Архив Бестужевых, фонд 604, № 5598, лл. 66-83-об.)
В статье о "Бурятском хозяйстве" Н. Бестужев с любовью описывает трудолюбие и сметливость бурят: "Бурят и плотник, и кузнец, - пишет автор, - и столяр... и пахарь, и косец...
Чрезвычайно просто и остроумно плавят они дрова по быстрым нашим рекам, усеянным островами, отмелями, каменными грядами. Они делают из четырех нетолстых бревен раму и опускают ее на воду; в эту раму бросают дрова как попало и накидывают таким образом сажень до 15. Верхние дрова погружают нижние, а эти, в свою очередь, по удельному своему весу, приподнимаются, и, таким образом, на воде составляется куча, выпуклая сверху и снизу, содержанная с боков рамою, а снизу - переплетенная положением дров и собственным стремлением кверху. К этой раме приделывают две петли и, таким образом, переходят пространство верст в 50 и более, между всех опасностей горной реки"*.
* (О бурятском хозяйстве. "Сибирский житель" (Н. А. Бестужев). Труды Вольно-Экономического общества, т. I (1853, № 2), отд. 111, смесь 99-102, с чертежами.)
В этой же статье Н. Бестужев упоминает о своем пастухе, буряте Ирдынее, - "фактотуме всех... хозяйственных желаний и поделок" Елены Александровны, у которого, по словам А. А. Лушникова - "были золотые руки". Ирдыней, так же как и Анай Унганов, стали родными людьми в доме Бестужевых. Ирдыней чинил всякие хозяйственные вещи, делал разные стулья и деревянную посуду"*.
* (А. А. Лушников. Воспоминания о декабристах. Архив Кяхтинского краеведческого музея им. академика В. А. Обручева.)
Московским обществом испытателей природы при Московском университете в 1853 году был основан журнал "Вестник естественных наук". Редактор журнала - профессор Московского университета К. Ф. Рулье, предвосхитивший в России учение Дарвина, поместил в первом номере журнала статью Н. Бестужева "Гусиное озеро".
Статья вышла без имени автора, однако редакция сообщала: "Статья, предлагаемая нами... составлена автором, проживающим около 30 лет в Забайкалье"*.
* ("Вестник естественных наук", изданный Московским обществом испытателей природы (Москва), 1854, № 1-30, ст. общ. 1-480.)
Статью доставил в редакцию знакомый Н. А. Бестужева - видный чиновник министерства народного просвещения, И. П. Корнилов, который писал Г. С. Батенькову: "Он (Н. Бестужев. - М. Б.) прислал мне недавно превосходную монографию о Гусином Озере... Попечитель Университета Ген(ерал) Адъ(ютант) Вл(адимир) Ив(анович) Назимов, принял статью Н(иколая) А(лександровича) Б(естужева) с величайшею признательностью и она будет напечатана в Вестнике Общества Испытателей Природы. Статья о Гусином Озере будет подписана Забайкальский житель. Он (Н. Бестужев. - М. Б.) получит по 45 р(ублей) с(еребром) за печатный лист, что составит вероятно более 200 р(ублей) с(еребром)"*.
* (Письмо И. П. Корнилова Г. С. Батенькову от 30 октября 1853 г. ОРЛБ, шифр Елаг. XVI.)
Несомненно, выход статьи порадовал Н. Бестужева. В одном из своих писем этого периода (27 июля 1854 года) к Батенькову Н. Бестужев писал: "Люби меня попрежнему, как и я тебя. Мы становимся стариками, издержка на это чувствование стало быть будет недолгая"*.
* (ОРЛБ, шифр Елаг. XVI.)
Но, несмотря на такие мысли, он еще не испытывал недостатка сил; любовь к труду и к жизни не ослабевала, наоборот, возникало много новых планов и надежд. Крымская война, однако, отвлекла его на время от своих замыслов.
Нужно знать образ мыслей и характер Н. Бестужева, чтобы понять всю глубину тяжелых переживаний, испытанных им в последние два года его жизни. Он горячо любил свою родину, свой народ и возлагал на них большие надежды. Как он страдал в годы войны, бессильный помочь защитникам отечества, вынужденным своею кровью расплачиваться за ошибки Николая I.
В Крымскую войну 1853-1855 годов Россия дорого поплатилась за реакционную внутреннюю и близорукую внешнюю политику, которую в течение 30 лет проводил бездарный правитель Николай I.
"Царизм потерпел жалкое крушение, он скомпрометировал Россию перед всем миром и вместе с тем самого себя - перед Россией. Наступило небывалое отрезвление"*.
* (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XVI, ч. II, стр. 29.)
Нескоро доходили до Селенгинска вести о военных действиях на Крымском полуострове. Н. Бестужев с волнением следил за действиями русского флота в Крыму.
Рейнике, по просьбе Н. Бестужева, сообщал братьям о героических подвигах русских моряков, о Синопском сражении*. Н. Бестужев радовался высокому флотоводческому мастерству П. С. Нахимова, его синодской победе, вписавшей новую славную страницу в историю русского флота. Н. Бестужев гордился русскими моряками и говорил Лушниковым: "Я тоже когда-то носил морской мундир"**.
* (ИРЛИ (ПД). Архив Бестужевых, фонд 604. д. 16(5585), л. 133.)
** (А. А. Лушников. Воспоминания о декабристах. Кяхтинский краеведческий музей им. академика В. А. Обручева.)
В 1854 году Н. Бестужев особенно интересовался обороной Камчатки и действиями русских войск против напавших на полуостров с моря англичан и французов.
Н. А. Бестужев.
Рисунок Л. Питча 1870-х годов с автопортрета Н. Бестужева 1840-х годов.
Местонахождение подлинника и рисунка Л. Питча неизвестны.
Фотография из книги 'Декабристы' М. Зензинова, М., 1906.
До нас дошел ценнейший документ - фрагменты задуманной Н. Бестужевым статьи о Крымской войне. К сожалению, эта статья осталась незаконченной; видимо, внезапная болезнь и смерть автора помешали дописать ее. Дошедшие до нас отрывки представляют огромный интерес. Они написаны рукой настоящего патриота; в то же время эти отрывки являются почти единственным авторитетным свидетельством огромного патриотического чувства народов, населявших окраины Сибири в годы Крымской войны. Н. Бестужев писал: "Народ, не зная положения, не понимал причин, возбудивших нынешнюю войну, почувствовал и угадал сердцем, что это война за честь, за благо... состояние России. Газеты с жадностью читались наперерыв, только время, отделяющее нас от источника новостей, заставляло грустить и думать, что, может быть участь многих дел и многих сражений, известных в России, здесь еще гадательны. Простой народ не читал газет, но просил вестей, и воодушевление его так велико, что при первом известии о рекрутском наборе рядовые являлись сами... Граждане бедные, будучи не в силах пожертвовать многим, собрали 211 р(ублей) для раненых Селенгинского полка. Офицеры и солдаты артиллерийской роты, здесь стоявшей, вздыхали, что они осуждены на бездействие, и хотели идти хоть на устье Амура, чтобы там встретить англичанина, готового везде нападать на беззащитные берега и искать легкой добычи также и на водах Тихого океана"*.
* (ИРЛИ (ПД). Архив Бестужевых. Фонд 604, д. 17, л. 171.)
Говоря далее об отношении сибирских "инородцев" к разразившейся войне, Н. Бестужев отмечает: "Казаки и буряты не отстают в чувствованиях от русских солдат. Буряты, осведомляясь постоянно о войне, как говорят сами, готовы по первому воззванию двинуться всем народом против врагов России"*.
* (Там же.)
В суровые годы войны, желая принести посильную помощь горячо любимой родине и внести свою лепту в дело обороны страны, Н. Бестужев трудился не покладая рук. Он старался прежде всего закончить работу над своими хронометрами, ибо они имели первостепенное значение для кораблевождения. Он думал не только о нуждах родного флота, в котором с честью прослужил много лет; его не оставляли мысли о том, как облегчить тяжелый труд солдата на войне, как увеличить боеспособность русского оружия. В 1854 году Н. Бестужев изобрел ружейный замок.
Думы о судьбе России не покидали Н. Бестужева со дня поражения декабристов. Николай I, напуганный революционным восстанием, пытался чудовищным террором остановить кризис и распад крепостнического режима. Он с невероятной жестокостью преследовал представителей демократических течений и общественной мысли и бесчеловечно расправлялся с передовыми деятелями русской культуры и со всеми, кто шел по следам декабристов.
В февральские дни 1854 года до Селенгинска дошли тревожные слухи: в январе английские и французские корабли, грубо нарушив морские границы России, вошли в Черное море. В октябре Д. Д. Старцев, возвратившись из Иркутска, привез тяжелое известие: в сентябре интервенты высадили в Крыму свои войска и осадили Севастополь. Вскоре пришла и весть о том, что в сентябре же русские моряки-герои затопили у входа в Севастопольскую бухту пять парусных кораблей и два фрегата и тем самым преградили путь вражескому флоту. Н. Бестужев прекрасно понимал вероломную политику Англии и Австрии в этой войне по отношению к России и с негодованием писал Батенькову: "Англия, которая завладела своей заносчивой политикой целым полусветом, не может равнодушно смотреть на Россию"*. "Не знаю, как у тебя, - писал Н. Бестужев тому же Батенькову: - а у меня сердце ноет.
* (ОРЛБ, шифр Елаг. XVI/I.)
Когда читаешь газеты и известия о тех страшных препятствиях, которые восстают со всех сторон на нашу родину. Негодная Австрия, неблагодарная, коварная, сунула палку своей лицемерной политики в колеса восточного вопроса. Не знаю также, как выйдет из этой страшной борьбы Россия, но если она ввойдет* победительно: то всего более желал бы я страшной затрещины Альбиону и Австрии"**.
* (Так в подлиннике.)
** (ОРЛБ, шифр Елаг. XVI/I.)
Весьма примечательно, что это письмо было написано Н. Бестужевым Батенькову в июле 1854 года, еще до вторжения англичан и французов в Крым.
В течение нескольких лет Н. Бестужев рвался в Иркутск, чтобы повидаться с друзьями, навестить Баснина (в библиотеке которого можно было найти книги по любым вопросам), побеседовать с близкими ему людьми на волнующие темы. Н. Бестужев с тоской писал Трубецкому: "Душа моя так и просится в Иркутск, чтобы набеседоваться до сыта и о старом, и о новом - но увы! дух бодр, но плоть немощна, а еще немощнее карман... - Да с первой возможностью я постараюсь посмотреть на своих старых друзей..."*.
* (ЦГИА, ОЛФ. Фонд 1143, оп. № 1, ед. хр. 49. л. 8.)
Отсутствие средств долго не давало Н. Бестужеву возможности съездить в Иркутск и встретиться с друзьями.
Осенью 1854 года Н. Бестужев был вызван в Кяхту. В связи с освящением собора ему было поручено реставрировать старые иконы. Как всегда, он остановился у Лушниковых. Градоначальником города был Н. Р. Ребиндер, женатый на дочери Трубецкого, Александре Сергеевне. С детских лет она была любимицей Н. Бестужева. Несколько дней Н. Бестужев провел в обществе Лушниковых и Ребиндеров и "хорошо провел время", как он писал Трубецкому.
От Ребиндеров Н. Бестужев узнал о том, что Якушкин, страдавший ревматизмом, получил право выезда на Тункинские минеральные воды для лечения и по пути заедет к Бестужевым в Селенгинск.
Н. Бестужев вернулся из Кяхты, чтобы встретить Якушкина, одного из выдающихся деятелей декабристского движения, сыгравшего огромную роль в развитии народного образования в Западной Сибири* (он создал в Ялуторовске ланкастерские школы взаимного обучения).
* (О школах взаимного обучения И. Д. Якушкина пишет академик Н. М. Дружинин: "Ялуторовский опыт Якушкина не был изолированным единичным явлением. С одной стороны, он подхватывал оборванную нить Союза благоденствия и его революционных преемников; с другой стороны, он связывался единством внутренней цели с сибирскими опытами других декабристов... В общем, границы и методы начального обучения сохраняли прежние и принципиальные основания и прежнее социально-педагогическое направление. Каждая сибирская школа, основанная декабристами, могла иметь собственные неповторимые особенности... Но эти разнообразные и внешне разрозненные попытки объединяла одна руководящая и вдохновляющая идея: заложить необходимые культурные основания для предстоящего государственного преобразования России.
Ланкастерская школа Якушкина раскрывает эти мотивы в наиболее конкретной и развернутой форме: идеология дворянского революционного начала XIX в. со свойственными ему колебаниями и противоречиями проникает собою историю этого интересного социально-педагогического эпизода". (Н. М. Дружинин. Декабрист И. Д. Якушкин и его ланкастерская школа.) Ученые записки Моск. городского педагогического института, т. II, вып. 1, 1941.)
Н. Бестужев всегда относился к Якушкину с чувством глубокого уважения и любви. Особенно они сблизились в Чите и Петровском заводе. Однако встреча в Селенгинске не состоялась. Трубецкой известил Н. Бестужева о новом приступе болезни Якушкина, которому было разрешено пройти курс лечения в Иркутске.
Якушкин и Трубецкой приглашали Н. Бестужева в столицу Восточной Сибири.
"Если Иван Дмитриевич (т. е. Якушкин. - М. Б.) еще не уехал, - писал Трубецкому Н. Бестужев, - то передайте ему мой искренний привет и сожаленье о его нездоровье.
При всем моем желании видеть его, я должен ограничиться одним желанием, потому что средства наши также весьма ограничились"*.
* (ЦГИА, ОЛФ. Фонд 1143, оп. № 1, ед. хр. 49, л. 16.)
А в это время на Крымском полуострове началась длительная героическая борьба за Севастополь, который был важнейшей военно-морской базой России на Черном море. Оборона Севастополя явилась главным событием Крымской войны. С этого времени и до последних дней Н. Бестужева не оставляла тревога за Севастополь.
Медленно доходили до Селенгинска вести о военных действиях в Крыму. Братья Бестужевы с нетерпением ждали вестей от Рейнике "...мыслью часто, очень часто бываю я в дебрях Селенгинска, в гостях у друзей мною уважаемых с детства"*, - писал братьям Бестужевым Рейнике. В своем неизданном дневнике 25 декабря 1854 года Рейнике записал: "Сегодня, как будто подарок на елку, получил я два письма от Н. А. Бестужева из Селенгинска. Это порадовало меня... День за письмами к Николаю Александровичу Бестужеву"**.
* (ИРЛИ (ПД). Архив Бестужевых. Фонд 604, л. 4.)
** (Там же, л. 22.)
В 1854 году Рейнике находился в Николаеве. Н. Бестужев просил присылать ему точные описания героических подвигов русских моряков"*, а также приложить к письму "карты окрестностей Севастополя и его рейда"**.
* (ИРЛИ (ПД). Архив Бестужевых. Фонд 604, д. № 16(5585), л. 133 и 123-об.)
** (Там же.)
Превращенный Нахимовым и его боевыми соратниками и военными инженерами в мощную сухопутную крепость, Севастополь героически противостоял бесчисленным бомбардировкам и штурмам англо-французских войск.
Русские солдаты и матросы проявили невиданный героизм и высокое военное мастерство. Они стойко отражали натиск численно превосходящих сил врага, ломая его планы вторжения в глубь России.
С первого дня обороны Севастополя братья Бестужевы мысленно были вместе с его защитниками. Еще кадетом М. Бестужев был дружен с будущим адмиралом П. С. Нахимовым, то есть в то время, когда их братья Николай и Платон были корпусными офицерами. Организатор героической обороны Севастополя, один из ближайших учеников и сподвижников адмирала М. П. Лазарева, друг и соратник П. С. Нахимова, адмирал В. А. Корнилов был товарищем М. Бестужева по Морскому корпусу. "Корнилов, - писал Рейнике Н. Бестужеву, - вспоминает с удовольствием, как за 30 лет перед сим поручен он был Михаилу Александровичу и как тот заботился о нем - тогда юном мичмане, за это шлет он спасибо"*.
* (ИРЛИ (ПД). Архив Бестужевых. Фонд 604. Из письма М. Ф. Рейнике Н. А. Бестужеву, д. 16(5585), л. 124-об.)
Героическая защита Севастополя, образование народных ополчений против врагов отчизны воодушевляли Н. Бестужева. Он писал: "И здесь в Сибири, в отдалении каких-нибудь 6500 верст от сердца России... то же негодование противу народных врагов воодушевляло нас"*.
* (Там же, д. 17(5585-5586), л. 171.)
Д. Д. Старцев, часто бывая по своим делам в Иркутске, привозил свежие вести о боях в Севастополе.
"Добрый старый друг наш Михаил Францевич, - писал М. Бестужев Рейнике, - сколько драгоценного, святого заключал для нас Севастополь в стенах своих, для нас, не имеющих ничего, кроме прошедшего, и потому сколько мы ценили ваши письма, заключающие в себе множество интересных подробностей о Севастополе.
К сожалению, брат не мог дождаться последнего из них, и посылок, его сопровождавших"*.
* ("Адмирал Нахимов". Документы и материалы для истории Русского флота. Военмориздат, 1945, стр. 197-198 (из письма М. А. Бестужева к М. Ф. Рейнике от 1 января 1856 г.).)
В переписке декабристов этих лет часто упоминается имя Я. Д. Казимирского, который был начальником корпуса жандармов в Омске и Иркутске. Он оказал декабристам, а позднее и петрашевцам, много услуг.
По тем сведениям, которыми мы располагаем, Казимирский был гуманным, незаурядным человеком, что и сблизило его с декабристами.
Насколько Казимирский стоял выше окружающей среды, говорят строки его письма, обращенные к И. И. Пущину: "Если б вы могли знать, какая гадость Омск. Какие люди и какие взятки... стыд и срам"*, - писал старому декабристу жандармский генерал.
* (Письмо Я. Д. Казимирского И. И. Пущину от 18 июля 1855 г., Екатеринбург. ОРЛБ, шифр М/7588, лл. 30-31.)
Казимирский был человеком большого благородства и высокой культуры; И. И. Пущина он называл "братом", "другом" и "добрейшим в мире стариком, у которого до сих пор сердце юноши"*.
* (Из письма Я. Д. Казимирского И. И. Пущину. ОРЛБ, шифр М/7586, л. 205.)
Казимирский горячо любил свою родину. Когда до Омска дошли тревожные вести о последних днях обороны Севастополя, Казимирский с болью писал И. И. Пущину (17 сентября 1855 года): "Сегодня почта еще не пришла, а что-то пишет? ...Черное море, флот и часть Крыма и чудная крепость - все потеряно, - и, опасаясь мысли о вторжении врагов в глубь страны, он прибавляет: "Истребив Севастополь, они (т. е. враги. - М. Б.) пойдут на Одессу. Нет мыслей, бросаю перо..."*.
* (ОРЛБ, шифр М/7586, л. 116.)
По-видимому, в один из приездов Казимирского в Иркутск Трубецкой и другие декабристы сообщили ему о большом желании Н. Бестужева побывать в Иркутске и повидаться г друзьями. В конце января 1855 года Н. Бестужев получил вызов в Иркутский жандармский округ, чем он был немало озадачен. Каково же было его удивление и радость, когда он встретился там с Казимирским.
Последний писал о своей встрече с Н. Бестужевым И. И. Пущину: "...я вытребовал его (т. е. Н. Бестужева. - М. Б.) из Селенгинска, и было забавное событие, ибо он не знал, зачем и почему его требуют в Иркутск? ...Обрадовался.. Ник(олай) Бестужев постарел, разумеется в моих глазах: я не видал (его) с 39 года. Но бодрый и живой старичок, почти такой же, как был.
Можете чувствовать, как я обрадовался, увидя его"*.
* (Из письма Я. Д. Казимирского к И. И. Пущину. ОРЛБ, шифр М/7586, л. 232.)
Юшневская писала И. И. Пущину (6 марта 1855 г.): "Николай) Алек(сандрович) Бестужев гостит в Иркутске - на минуту забежал ко мне, идучи мимо - и с того времени я его не видела. Его видел Як(ов) Дм(итриевич)... Слышу от других, что Ник(олай) Алек(сандрович) собирается ко мне - до сих пор не показался еще"*.
* (ОРЛБ, шифр М/7586 , л. 128.)
В последний свой приезд в Иркутск Н. Бестужев остановился у иркутского доктора И. С. Персина - домашнего врача Трубецких. Н. Бестужев писал Батенькову: "Вот я живу здесь уже другую неделю у Персина, который тебе очень кланяется. Проводя всякий день у Як(ова) Дмитр(иевича) (Казимирского.- М. Б.), куда стекалось множество публики, чтобы воспользоваться последними минутами пребывания почтенного генерала j'ai été tout á fait dépaysé* в такой степени, что голова у меня закружилась, и я по два раза принимался писать к тебе, но не мог найти ни одной мысли, чтоб выжать ее из головы на бумагу; да и теперь не думаю, чтобы при всем моем старании мог тебе сказать что-нибудь дельное"**.
* (Я совершенно как в чужом месте (или на чужой стороне) (франц.). Подчеркнуто Н. А. Бестужевым.)
** (Письмо Н. А. Бестужева к Г. С. Батенькову (от 1 марта 1855 г., Иркутск) ОРЛБ, шифр. Елаг XVI/II.)
Н. Бестужев с радушием был принят в Иркутске у Волконских, Трубецких и у Поджио. У Трубецких произошла долгожданная встреча с Якушкиным.
В это время из Баргузина приехал М. К. Кюхельбекер*.
* (И. Д. Якушкин писал П. Н. Свистунову в Тобольск 21 февраля 1855 г. "...теперь в Иркутске гостят Кюхельбекер и Ник(олай) Бестужев. И тот и другой вам очень кланяются". Летописи "Декабристы". Книга III, под редакцией Н. П. Чулкова. М., изд. Гос. Литературного музея, 1938, стр. 460.)
Друзья ежевечерне собирались вместе, о чем Казимирский писал И. И. Пущину 2 февраля 1855 года: "Мы всякий день все собираемся вместе: сегодня вечер назначен у Трубецкого.
В этот кружок попадают чаще других моряк князь Оболенский и бригадный ком(андир) Аничков и прения о Крыме доходят до того, что из рук вон. Самые, упорные и infatigable-ные* политики суть: И. Д. Якушкин, Оболенский, Мурав(ьев) (генерал-губернатор.- М. Б.), Поджио; до такой степени, что я стал упрашивать помилования... до 2-х часов ночи готовы толковать все об одном Крыме"...**.
* (Неутомимые (франц.).)
** (ОРЛБ, шифр М/7586 лл. 100-101.)
Мысли старых декабристов и лучших людей того времени были в Крыму - у стен героического Севастополя, где решалась судьба николаевской России.
"Наши декабристы страстно любили Россию"*, - говорит Герцен.
* (А. И. Герцен. Собрание сочинений под редакцией М. К. Лемке. 1923, т. 21, стр. 207.)
"Декабристы были душою преданы России"*, - писал в глубокой старости М. И. Муравьев-Апостол своей воспитаннице А. П. Сазонович.
* (Из письма М. И. Муравьева-Апостола к А. Н. Сазонович от 29 декабря 1876 г. ГИМ, ОПИ. В 8/5. 68560/1335, № 14, л. 21.)
Декабристы горячо и беззаветно любили свою родину, задавленную социальным гнетом. И в заключении и на поселении они оставались такими же, какими были в декабрьские дни 1825 года,- борцами за освобождение своего народа от крепостнического гнета.
Все лучшие годы жизни они отдали России и ни разу не пожалели об этом в тюрьмах и глухих углах Сибири.
"Люблю Россию,- писал Н. Бестужев А. А. Свиязевой,- мои несчастья не отучили желать добра ей"*.
* (Из письма Н. Бестужева к А. А. Свиязевой (1843 г.) ИРЛИ (ПД) Архив Бестужевых. Фонд 604, д. 4 (5583), л. 136.)
В своих незаконченных "Воспоминаниях об отце" - Никите Муравьеве, Софья Никитична Муравьева, в замужестве Бибикова, говорит: "Помню я, как однажды какой-то заезжий офицер из России (все проезжие вменяли себе в обязанность побывать у отца и его товарищей, так они умели поставить себя) коснулся тогдашних злоупотреблений Правительства и потом, нагнувшись к уху отца, прибавил вполголоса: "Я должен вам сознаться, что не люблю России!"
Отец в сильном негодовании отодвинулся от него и громко отвечал:
"Зачем вы это говорите мне? Если б я не любил России - я бы не был здесь"*.
* (ЦГИА, ОЛФ. Фонд 1153 (Муравьевых), д. 167, оп. № 1, л. 14.)
М. И. Муравьев-Апостол писал той же А. П. Сазонович "М(ихаилу) А (лександровичу) Фонвизину было разрешено возвратиться в Россию в 1854 году. М(ихаил) Александрович заехал в Ялуторовск, чтоб проститься с об(р)азцовой колонией, так наименована Ялуторовская колония нашими товарищами (т. е. декабристами.- М. Б.). Когда настал час расставания М(ихаил) Александрович) нас всех дружно обнял, Ивану Дмитриевичу (т. е. Якушкину.- М. Б.) поклони(лся) в ноги за то (что) он принял его в наш Тайный Союз. После долголетней ссылки, особенно отягченной, поступок М(ихаила) А(лександровича) - человек он был положительный, дает понятие о Тайном Союзе"*.
* (Письмо М. И. Муравьева-Апостола к А. П. Сазонович от 25 марта 1878 г. ГИМ, ОПИ. В 3/5 68560/1335 , ед. хр. А516 № 41, л. 58.)
Н. Бестужев и его товарищи-декабристы считали главной задачей передовых сил России уничтожение крепостного права и всех его порождений, как противоречащих естественному праву и человеческой природе. Они принесли много пользы России, но могли принести еще больше. Об этом они не переставали говорить и думать в течение всей своей жизни в Сибири; с грустью замечал Н. Бестужев в своем письме от 4 июля 1851 года к И. П. Корнилову: "Четверть века вся наша деятельность заключалась в одном размышлении"*.
* (Н. А. Бестужев. Статьи и письма, пит. соч., стр. 81.)
Особенно острыми и тяжелыми были их переживания в дни Крымской войны, когда, по выражению одной анонимной рукописи, весь "авангард Европы очутился в Крыму"*.
* (А. Шебунин. Н. И. Тургенев. М., ГИЗ, стр. 122.)
Под грохот севастопольских пушек декабристы и их друзья толковали в далекой Сибири о том, что существующий строй подгнил и что необходимы коренные изменения во всех частях управления России.
Декабристы восторгались героизмом воинов русской армии и флота, героически противостоявших напору сильных и хорошо оснащенных армий союзников, которые не смогли не признать могучей духовной силы защитников Севастополя.
Политику душителя всех народов России Николая I декабристы считали бессмысленной и подлой. Гнилость царского режима и всех порядков крепостнической России наиболее ярко обнаружилась в годы Крымской войны.
Н. Бестужев писал из Иркутска Батенькову: "Я живу у Ивана Сергеевича Персина припеваючи до того, что даже не стало голосу.
Ехать домой сбираюсь в конце марта; уехал бы раньше, но делаю хозяину моему портреты с детей и тоже обещал Волконскому для внука, да еще с одной знакомой девицы..."*.
* (ОРЛБ, шифр Елаг. XVI/II.)
Н. Бестужев, встречаясь у Волконских и Трубецких с генерал-губернатором Восточной Сибири Н. Н. Муравьевым, сообщил ему о своем изобретении ружейного замка.
"Здешнее начальство, - писал Н. Бестужев Батенькову 11 марта 1855 года, - очень ко всем нам благосклонно. Я рассказал Ген(ерал) Губ(ернатору), что имею ружейный замок моей выдумки, столь мало сложной, что стоимость его работы и ценность будет втрое менее ныне употребляемого; он захотел его видеть, и я должен был заказать такой здешнему оружейнику, который, хотя худо понял мой рисунок и худо выполнил его на деле, но все-таки дал идею об удобстве и простоте замка.
Вследствие этого, вчера мой замок, приделанный к обрезку ствола, поехал в Питер к великому кн(язю) Константину Николаевичу с описанием представления тех выгод, которые могут быть получены при нынешних военных обстоятельствах и требовании беспрестанного ремонта орудий. Я не хотел подписывать и не подписал объяснения замка, но Г(енерал) Губернатор) в письме своем к вел(икому) князю сказал, что это выдумка бывшего моряка такого-то..."*.
* (ОРЛБ, шифр Елаг. XVI/II.)
Н. Бестужев прожил в Иркутске почти два месяца и уже собирался вернуться в Селенгинск, но, как он сам говорит: "Большое мое знакомство в здешнем городе удерживает меня дольше, нежели предполагал сначала; все это вывело меня из колеи моей тихой, почти деревенской жизни; встаю, ложусь, обедаю, иду и хожу совсем не так, как привык я - и право, голова идет кругом - весело, но и к веселью у меня оказалась отвычка"*.
* (Письмо Н. А. Бестужева Г. С. Батенькову. ОРЛБ, шифр Елаг. XVI/II.)
По-видимому, еще в Иркутске Н. Бестужев узнал о смерти Николая I.
Повидавшись с друзьями и знакомыми, Н. Бестужев поспешил в свой тихий Селенгинск.
Вместе с ним переезжала Байкал жена селенгинского городничего Н. В. Киренского с детьми. Стояли сильные морозы с ветрами, а она не имела теплой одежды. Н. Бестужев уделил ей часть своей теплой одежды и дорогой простудился. В этом поступке, как и всегда во всем, проявилась доброта его натуры. Он приехал в Селенгинск совершенно больным.
"По его (т. е. Н. Бестужева. - М. Б.) возвращении в Селенгинск, - говорит М. Бестужев, - ...в то время, когда он уже носил в груди зародыш смерти, печальный и молчаливый, он несколько раз мне повторял, когда речь падала на критическое положение России: что выльется из нашего нового царя (Александра II. - M. Б.) -богу одному известно; но, говорят, он добр и, следовательно, не захочет идти по следам своего батюшки. Он не захочет окончательно погубить Россию, продолжая войну, как это сделал его отец из личного самолюбия, воображая себя молотом европейской политики, кующим цепи по своему произволу"*.
* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч., стр. 289.)
Старый декабрист умирал в то время, когда в Крыму решалась судьба Севастополя.
"Успехи и неудачи севастопольской осады его интересовали в высшей степени. В продолжение семнадцати долгих ночей его предсмертных страданий, я сам, - говорит в своих "Воспоминаниях" М. Бестужев, - истомленный усталостью, едва понимая, что он мне говорил, почти в бреду, должен был употреблять все свои силы, чтоб успокоить его касательно бедной погибающей России. В промежутки страшной борьбы его железной крепкой натуры со смертью, он меня спрашивал: "Скажи, нет ли чего утешительного?"*. Умирал Н. Бестужев от воспаления легких, или, как тогда говорили, от горячки.
* (Там же, стр. 322.)
Все друзья и знакомые в Иркутске были страшно встревожены болезнью Н. Бестужева. Якушкин писал Батенькову: "Вчера мы получили печальное известие о Ник(олае) Алек(сандровиче) Бестужеве. Из Селенгинска пишут, что он безнадежно болен..."*.
* (Из письма И. Д. Якушкина к Г. С. Батенькову от 9 апреля 1855 г. ОРЛБ. Фонд Бат. 13/38, л. 4.)
М. Бестужев писал Завалишину: "Это письмо я к тебе пишу ночью у постели страждущего брата Николая, который уже третью неделю не встает с ложа болезни, и были минуты, где мы отчаивались в его жизни. Да и теперь не могу сказать ничего положительного потому, что слабость так велика, что малейшее ожесточение болезни пересилит оставшиеся силы и подломит его".
И здесь же, рядом с умирающим братом, который до последней минуты жизни не переставал думать о Севастополе, М. Бестужев, успокоенный вестью о том, что героический Севастополь не сдается врагу, писал с восхищением: "Каковы наши черноморцы. Право, можно гордиться, что мы с тобою некогда носили мундир с якорями... Ну, я должен проститься с тобою. Больной охает и зовет меня"*.
* (ГИМ, ОПИ. Фонд 250 (бумаги Д. И. Завалишина), ед. хр. 1, л. 51, место хр. Б 61.)
М. Бестужев сообщал М. И. Семевскому: "Покойный брат мой был олицетворенная терпеливая усидчивая деятельность. До последней минуты он не оставлял намерения написать мемуары, все собирался, откладывал и умер. Едва ли не последние его слова были, когда, сжимая горячую свою голову, он говорил: и все, что тут ... надо будет похоронить"*.
* (Курсив М. А. Бестужева. Воспоминания Бестужевых, цит. соч., стр. 446.)
М. И. Семевский со слов Е. А. Бестужевой так описывал смерть Н. Бестужева:
"До последней минуты Николай Александрович был в полной памяти и рассудке.
Благодарю... благодарю от всего сердца... за заботы... за любовь... прощайте... милые мои сестры... Елена... Маша... Оля... Прощай, добрый друг мой Мишель... - и в слабом шопоте: что... наш Севастополь? - скончался"*.
* (ИРЛИ (ПД). Архив Бестужевых, фонд 604, № 5569.)
Последние мысли и слова умирающего были о любимой родине, о героическом Севастополе, с именем которого на устах Н. Бестужев ушел из жизни.
"Сильно опечалила нас обоих кончина Николая Александровича, - писала А. С. Ребиндер И. И. Пущину,- эта потеря чувствительна для всех, кто его знал, а бедным сестрам должно быть невыносимо тяжело"*.
* (Письмо А. С. Ребиндер (рожд. Трубецкой) И. И. Пущину от 9 августа 1855 г. ОРЛБ, шифр М/7586 , л. 80.)
М. К. Юшневская писала И. И. Пущину: "Мне грустно взять перо в руки, редкий листок мой доходит до вас, в котором не было бы чего-нибудь печального, выждала я время, чтобы не первой мне сказать вам о кончине доброго нашего Н. А. Бестужева. Погостил он у нас, как будто бы нарочно - приехал проститься с нами... дорогой простудился - сделалось воспаление в груди, потом воспаление в мозгу и 14 мая скончался..."*.
* (Подчеркнуто М. К. Юшневской. Из письма М. К. Юшневской И. И. Пущину от 9 июня 1855 г. ОРЛБ, шифр М/758 л. 320-321.)
