Декабристы

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Декабристы » ЖЗЛ » Барановская М.Ю. Декабрист Николай Бестужев.


Барановская М.Ю. Декабрист Николай Бестужев.

Сообщений 31 страница 40 из 56

31

IV

В 1844 году Прасковья Михайловна обратилась в III отделение с просьбой разрешить ей вместе с дочерьми поселиться у сыновей в Селенгинске. Хлопоты Прасковьи Михайловны, казалось, должны были принести благоприятный результат, что видно из "Дела № 61, часть 42-я - "О государственных преступниках Николае и Михаиле Бестужевых"*.

* (ЦГИА, № 61, оп. № 2, год 1826.)

Мать и сестры Бестужевых стали готовиться к отъезду. Они освободили своих крестьян, наделили их землей, а дом в Сольцах продали.

Прасковья Михайловна была уверена в том, что вскоре вся их семья будет вместе; деньги от продажи своей маленькой деревеньки она отослала сыновьям с Селенгинск, чтобы они смогли закончить постройку дома и расширить хозяйство.

По требованию III отделения Прасковья Михайловна и ее дочери подписали бумагу - подчиниться всем ограничениям, которые распространялись на жен и родственников государственных преступников, отправляющихся на совместное с ними жительство в Сибирь. Распростившись с Петербургом, они выехали в Москву и остановились у старого друга их семьи, старшего архитектора по сооружению храма Христа спасителя И. И. Свиязева.

Все было готово к длительному путешествию, когда из III отделения прибыла бумага, в которой новый шеф жандармов А. Ф. Орлов (брат декабриста М. Ф. Орлова) уведомлял Прасковью Михайловну о том, что ее просьбу он "всеподданнейше повергал на воззрение Государя Императора, но его величество, по некоторым причинам и для собственной вашей пользы не изволил изъявить высочайшего согласия на означенное ваше ходатайство"*.

* (ЦГИА № 61, № 2, год 1826. Архив III отделения собственной е. и. в. канцелярии. I экспедиция III отделения, часть 42, л. 25. (О государственных преступниках Николае и Михаиле Бестужевых. Здесь же о дозволении сестрам их отправиться в Сибирь).)

Отказ царя сразил Прасковью Михайловну. Оставшись без пристанища, она вынуждена была поселиться вместе с дочерьми у сына Павла (в имении его жены во Владимирской губернии - в селе Гончарове). Между тем Н. и М. Бестужевы уже выхлопотали у генерал-губернатора Восточной Сибири В. Я. Руперта разрешение выехать в Иркутск для встречи матери и сестер.

Мысль о том, что мать оказалась без средств к существованию, что царь своим запретом лишил их возможности увидать друг друга, была невыносима тяжела для Н. и М. Бестужевых.

"Как это случилось? Как могло случиться, когда вы уже имели официальное разрешение - мы никак понять не можем", - писал М. Бестужев Прасковье Михайловне. - "Грустное утешение матери: видеть детей своих в заключении, вы купили дорого, купили ценой своей свободы, обязавшись остаться навечно в заключении, в общей нашей тюрьме - Сибири.

Неужели еще за это вы должны поплатиться совершенным разорением? Нет, любезная матушка, это произошло, вероятно, от какого-либо недоразумения. Пишите прямо к царю, представьте ему ваше бедственное положение, и он не оставит страдать безвинно. А до того времени, когда этот луч отрады блеснет вам, - мужайтесь"*.

* (ЦГИА, № 61, № 2, год 1826. Из письма М. А. Бестужева к брату Павлу от 18 января 1845 года, Селенгинск. Архив III отделения собственной е. и. в. канцелярии. I экспедиция III отделения, № 1, часть 42. (О государственных преступниках Николае и Михаиле Бестужевых.))

"Не оставлявший" страдать безвинно царь и его опричники не сочли нужным доставить это письмо М. Бестужева матери и задержали его в III отделении.

По письму Розена можно судить, как тяжело переживал Н. Бестужев вместе с братом новый жестокий удар: "С радостью открыл письмо Ваше от 25 марта, - писал Розен Н. Бестужеву, - любезный и истинно уважаемый Николай Александрович; но читая далее и далее, сердце наполнилось невыразимой скорбью и живо чувствовало все, что Вы чувствовали при уничтожении многолетних надежд и ожиданий. Не менее соболезную о почтенном семействе Вашем - как и чем помочь"*.

* (ИРЛИ (ПД). Архив Бестужевых. Фонд 604.)

Прасковья Михайловна не перенесла этого удара - в 1846 году ее не стало. Вскоре умер и Павел Александрович.

Сестры остались совершенно одни; им снова надо было думать о средствах к существованию и месте жительства. Елена Александровна, схоронив в Москве мать, поехала в Петербург и снова начала хлопоты.

У братьев вновь появились надежды на соединение - теперь уже только с сестрами. Н. Бестужев считал Сибирь своей второй родиной; надеясь на приезд сестер, он писал Елене Александровне: "Я только и думаю о возможности увидеться с Вами - и одно состоит в том, что я желаю Вас видеть здесь - в Сибири (или если бы) мне самому придется эта возможность, то я съездил бы за Вами и приехал бы опять сюда, так как мне нравится здешний край..."*.

* (ИРЛИ (ПД). Архив Бестужевых. Фонд 604.)

Наконец разрешение "на добровольное вечное... заключение"* с братьями было получено от III отделения, и Елена Александровна с сестрами выехала в Сибирь. Юшневская писала И. И. Пущину от 16 июля 1847 года: "В августе ожидаю прибытия дорогих гостей Бесту(жевых) сестер. Они уже в дороге, судя по их письмам"**.

* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч., стр. 744.)

** (ОРЛБ, шифр М/7583, л. 147.)

По пути в Селенгинск Елена Александровна с сестрами навестила вдову М. К. Юшневскую, а также многих декабристов, поселенных в Иркутске и в пригородах. Она повидалась также с Г. С. Батеньковым, за год до того освобожденным из Петропавловской крепости после двадцатилетнего одиночного заключения"*. Когда Трубецкой сообщил о том, что Батеньков освобожден и поселен в Томске, Н. Бестужев писал по этому поводу: "Ваше известие о Батенькове меня обрадовало чрезвычайно; я уже перестал считать его в живых, но каково-то его состояние как нравственное, так и физическое? Просидеть 20 лет в тюрьме, взаперти, без людей, без воздуха - не теряя вида!"**.

* (Е. А. Бестужева писала М. А. и Н. Д. Фонвизиным: "Проездом через Тобольск с особенным чувством участия и уважения сколько могла уделить времени, побеседовала дружески с умнейшим человеком, который сумел 20 лет провести в ужасном одиночестве, не сойдя с ума, и, кроме небольшой странности и дикого смеха, сохранившего все свои способности! Селенгинск, 1947. Сентябрь 2". ОРЛБ, Фв. 1/52, л. 2.)

** (Письмо Н. А. Бестужева С. П. Трубецкому от 14 мая 1846 года. ЦГИА ОЛФ. Фонд 1143, оп. № 1, ед. хр. 49, л. 1.)

Приезд сестер оживил и обрадовал братьев и семью Торсона (мать Торсона к тому времени умерла).

О том, как счастлив был Н. Бестужев, говорит его шутливое письмо к Трубецкому: "Если бы Вы случились теперь здесь, то, несмотря на Вашу солидность, милостивый государь, я бы ухватил Вас и заставил бы протанцевать польку вместе со мною. Я до того оглупел в это в*.

* (Письма А. Е. Розена И. И. Пущину (от 14 декабря 1832 года, Курган). ОРЛБ, шифр М/7576 , л. 146.)

В одном из писем к Елене Александсвободные оброчные статьировне Н. Бестужев писал: ремя, что ни одна серьезная мысль нейдет мне в голову, и, несмотря на то, что работы пропасть, я не могу ни за что браться. Это самый беззаботный период моей жизни. Сестры спрашивают того или другого - я махнул рукой и нейду от них ни на шаг*.

* (Письмо Н. А. Бестужева к С. П. Трубецкому. Без даты (1847 г.). ЦГИА ОЛФ, Фонд 1143, л. 11,оп. № 1, ед. хр. 49, л. I.)

Братья всячески старались скрасить жизнь сестер у них на поселении. Сестры пожертвовали для них даже своей личной жизнью. Вскоре по приезде сестер М. Бестужев женился на сестре есаула Селиванова - Марии Николаевне, "девушке-сибирячке, т. е. с природным умом и практическою сметливостью", как М. Бестужев говорит о ней в своих "Воспоминаниях"*.

* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч., стр. 193.)

М. Бестужев построил себе отдельный дом и въехал в него со своей женой; сестры разместились в большом доме, мезонин которого занимал Н. Бестужев.

"Н. Бестужев - рассказывает А. А. Лушников, - жил в мезонине большого дома. Его комнатки были маленькие и чистенькие. На стенах у постели его висели портреты на кости, им самим рисованные: отца, матери, сестры Елены; здесь были и виды Читы, и ее роскошных окрестностей, также им рисованные. У него было много книг; отцу и братьям его он давал читать Лермонтова, Гоголя и "Записки охотника" Тургенева"*. Охотно давал читать свои книги и М. Бестужев.

* (А. А. Лушников. Воспоминания о декабристах. Архив Кяхтинского краеведческого музея им. академика В. А. Обручева.)

С приездом сестер все домашнее хозяйство перешло в руки Елены Александровны. М. Бестужев, "постоянно несчастливый в лотереях", вдруг выиграл прекрасное фортепиано, и впервые улицы старого города Селенгинска огласились звуками чудесной музыки из бестужевского дома. Мария и Ольга были прекрасными музыкантшами и вместе с книгами привезли много нот.

32

V

Братья Бестужевы и Торсон оставили заметный след в культурной жизни Забайкалья.

Селенгинские декабристы построили дома, занялись благоустройством (насколько это было возможно) своих жилищ, разбили возле них сады, завели огороды. Местные жители вначале диву давались, глядя на все, что совершалось у них перед глазами. Постепенно они стали перенимать у них городские обычаи. Живя вне дома, находясь постоянно на различных промыслах, селенгинцы смотрели на свое жилище, как на шалаш или таежный балаган. Насмотревшись на новых обитателей Селенгинска, они тоже захотели завести оседлый образ жизни: построить избы, заняться огородничеством. Они подражали во всем - начиная от архитектуры и убранства дома и кончая личной гигиеной и покроем одежды. Больше всего их поражало то, что эти люди - дворяне, бывшие офицеры, делали все своими руками и не гнушались никаким трудом.

https://img-fotki.yandex.ru/get/56621/199368979.c/0_1a8aa3_bcbe284f_XXXL.jpg

Селенгинский дом Бестужевых, в котором жил и умер Н. А. Бестужев.
Фотография. Гос. Исторический музей

По соседству с Торсоном и братьями Бестужевыми русские и буряты возводили избы и устанавливали юрты. М. Бестужев писал в 1841 году сестре Ольге Александровне: "У нас праздники и морозы наступили праздничные: вот уже пятый день ртуть не оттаивается, так что и в нашей тепленькой квартирке иногда бывает очень студенской воздух. Посудите же, каково положение несчастных бурят, юрты которых примыкают почти вплоть к нашему двору.

Огонь раскаленный посередине их едва согревает, а дым, который едва выходит в круглую дыру, проделанную наверху юрты, их душит и ест им глаза. Но это приятности дневные, когда же ночью потухает огонь, посуди, каково спать при 40° мороза? Тебе может быть, известно, что они, кроме овчинных шкур, из которых они себе делают одежду, никакого белья не носят... К этому присовкупи их ничтожную пищу, состоящую почти единственно из кирпичного чая, который они редко подправляют затуралом (подболтка из молока, муки и масла), и ты будешь иметь только слабый очерк их горемычной жизни"*.

* (Письма из Сибири М. и Н. Бестужевых, цит. соч., стр. 27.)

Братья Бестужевы были первыми, кто стал оказывать бескорыстную помощь бурятскому населению.

М. Бестужев говорит в своих "Воспоминаниях": "Кругом нас живут добрые буряты, почти все народившиеся на наших глазах. Старики нас любят и уважают: все они больше или меньше наши должники"*.

* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч., стр. 180-181.)

Селенгинские декабристы делились со своими соседями всем, что у них было, спасая их от цепких лап местных кулаков, которые за ничтожные долги заставляли этих безответных людей работать на себя до полного изнеможения. Н. и М. Бестужевы нередко защищали их от произвола местных властей.

Братья быстро сблизились со своими соседями, а Н. Бестужев со своей обычной любознательностью стал внимательно приглядываться к этой новой для него народности. Он очень высоко ставил их за любовь к ближнему, за бескорыстную помощь в нужде и несчастье, благоразумие, честность, почитание старших, гостеприимство, любовь к домашнему очагу. Как человеку дисциплинированного труда, ему очень нравилось их исключительное трудолюбие. В то же время Н. Бестужев старался всеми способами отучить их от азартной игры в шагайки (бараньи кости) и от алкоголя, которым злоупотребляли не только мужчины, но и женщины. Своим чутким отношением к людям, желанием быть полезным во всех жизненных делах Н. Бестужев быстро завоевал всеобщую любовь и сделался самым близким для бурят человеком, другом, учителем, которого они назвали "Улан-Норан" - "Красное солнце".

33

VI

Со свойственным ему увлечением Н. Бестужев в Селенгинске занялся изучением языка и быта той народности, среди которой ему пришлось жить.

Он первый поставил перед собой задачу изучения края и сделался краеведом, этнографом и фольклористом Бурятии. Еще в Читинской и Петровской тюрьмах наряду с другими занятиями Н. Бестужев с разрешения тюремной администрации взялся за изучение местоположения Читы и Петровского завода, их климатических условий, а также особенностей местной речи и национального быта. В его записных книжках* того времени встречается целый ряд заметок, представляющих историко-этнографический интерес. Они убедительно говорят о том, что интерес к этнографии и фольклору обнаружился у Н. Бестужева до его поселения в Селенгинске.

* (Записные книжки Н. А. Бестужева. ИРЛИ (ПД), Архив Бестужевых. Фонд 604.)

В первое время после выхода из тюрьмы братья Н. и М. Бестужевы должны были прежде всего энергично взяться за устройство своего хозяйства, чтобы можно было жить своим трудом. Хозяйственная деятельность обоих братьев тесно связывала их с приселенгинским населением, особенно с бурятским. Впервые братья Бестужевы встретились с представителями бурятского народа в 1830 году, при переходе декабристов из Читы в Петровский завод. "Что за добрый народ эти буряты, - говорит в своем путевом дневнике М. Бестужев, - я большую часть времени провожу с "ими в расспросах и разговорах. Некоторые говорят хорошо по-русски, с другими я кое-как объясняюсь с помощью составленного мною словаря. Это их удивляет. Они мне рассказывают свои сказки, две или три я списал при помощи переводчиков... там... много оригинального китайского остроумия - монгольских сказок почти совсем нет"*.

* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч. Дневник путешествия нашего из Читы, стр. 328.)

Местное начальство, боясь запоздать со встречей этапа, еще за месяц до перехода декабристов пригнало бурят с юртами (за 200 и 400 верст от их становищ), но не обеспечило их никаким продовольствием" "... и из страху, чтобы они не разбежались, - говорит М. Бестужев, - их не пускали шагу от юрт"*. Буряты сопровождали конвой, указывали дорогу, расставляли юрты. Напуганные рассказами исправников, они вначале со страхом смотрели на декабристов. Сами исправники по словам М. Бестужева, "тоже бог знает какое имели о нас понятие"**.

* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч. Дневник путешествия нашего из Читы, стр. 329.)

** (Там же, стр. 328.)

"Как забавно было видеть их изумление, не видя в нас ни змей, ни чертей, а веселых, добрых малых, которые их поили и кормили до отвалу*, смеялись с ними, шутили и даже говорили по-ихнему... Бедные! - говорит М. Бестужев, - приди мы неделю позже и может быть половина из них перемерла бы с голоду"**.

* (Подчеркнуто М. А. Бестужевым.)

** (Воспоминания Бестужевых, цит. соч. Дневник путешествия нашего из Читы, стр. 328.)

Страстный охотник, Н. Бестужев в свободные часы бродил с ружьем по окрестностям Селенгинска, изучал приютивший его край и повседневную жизнь его обитателей. "Со всеми лучшими охотниками из бурят, - говорит в своих "Воспоминаниях" М. Бестужев, - он (т. е. Н. Бестужев. - М. Б.) был в большой дружбе, уходил с ними на целые недели в горы, устраивал засады и облавы"*.

* (Воспоминания Бестужевых, цит, соч., стр. 184.)

Со своими друзьями Н. Бестужев исходил все Прибайкалье. Ведя свои этнографические наблюдения, он зарисовывал природу края, типы бурят, виды их одежды, головные уборы и предметы домашнего обихода. Интерес к этнографии появился у Бестужева во время поездки в Голландию и в заграничном плавании к берегам Испании в 1824 году. Н. Бестужева уже тогда интересовали народные костюмы голландцев и испанцев, их быт, обычаи и нравы.

В своем рассказе "Трактирная лестница" Н. Бестужев говорит: "Я путешествовал довольно по свету; и если обстоятельства не всегда были благоприятны для наблюдения за целыми странами, по крайней мере, я не пропускал случаев рассматривать людей, в частности, и редко проходило, чтобы наблюдение человека не было для меня поучительно"*. В Сибири эти этнографические интересы получили новое направление. Все наблюдения, материалы и заметки должны были послужить для научной работы. В основу ее Н. Бестужев положил систематизацию явлений окружающей его природы и жизни человека в условиях Сибири.

* ("Северные цветы". Альманах на 1826 год. СПБ. "Трактирная лестница" Н. Б-ва (Н. Бестужева), стр. 27, изд. А. А. Дельвигом.)

Его внимание привлекли памятники древности, сокровища национальной культуры и природные богатства края. Он старался определить главнейшие черты жизни бурят, собрать как можно больше фактов и сделать научно обоснованные выводы. Отдельные черты жизни и быта бурят он отразил в своем этнографическом очерке "Гусиное озеро", посвященном этнографии и фольклору бурятского народа.

Гусиное озеро (по-бурятски Кул-Нагур или Кулун-нор, что в переводе означает "Большое озеро") расположено у склонов огромных гор и является одним из крупнейших озер Бурят-Монголии. Оно находится между Улан-Удэ и Кяхтой, в 15 километрах от Селенгинска. Н. Бестужев неоднократно бывал здесь, совершая этнографические экскурсии, приезжал сюда с сестрами.

Н. Бестужев заинтересовался лежащим по середине озера островом Осердышь со множеством водяных птиц (отчего оно и получило название Гусиного), северным берегом с осаждающейся солью, обилием в озере различных пород рыб. Он был очарован величественными горами, покрытыми мощными соснами. С гор открывался вид на широкие долины, бескрайние степи, быстрые реки и тихие озера, необозримые леса, огромные пастбища и пахотные угодья.

На Гусином озере Н. Бестужев увидел живую картину быта бурятского населения того времени. Изучая природные богатства края, он обнаружил минеральные краски, горный хрусталь, строительные материалы. Исследуя берега Гусиного озера, он открыл местонахождение каменного угля: "Бурый уголь, - говорит в своем очерке Н. Бестужев, - тонкими и толстыми пластами залегает во многих местах". Н. Бестужев первый в печати заявил о замеченных им в районе Гусиного озера залежах каменного угля.

В своем очерке Н. Бестужев сделал меткие и глубокие замечания о различных сторонах жизни бурятского народа, к обычаям которого относился с большим сочувствием и уважением. Он дал описание физического типа бурят и характеристику их нравов, быта. Бестужев подробно рассказывает о юртах, их внутренном устройстве, о воспитании детей, о пище и привычных для бурят ремеслах.

Он с восхищением говорит о проявлениях редкой сообразительности бурят. Однажды Н. Бестужев потерял трубку. Бурят сейчас же отыскал за юртой старую баранью кость. Он моментально обрезал ее ножом, сделал из нее подобие трубки, набил табаком и с явным ожиданием похвал выкурил ее сам. "Художество" бурята привело Н. Бестужева в восторг, и весь свой путь по верховьям Ахура он не расставался с этой трубкой. Этнограф детально охарактеризовал одежду бурят, женские головные уборы и их ритуальное значение. Сообщая о развлечениях бурят и играх детей, о свадебных обрядах, калыме, араке, способе ее приготовления, он с печалью говорит о губительной привычке бурят к пьянству.

Указав, что "он пристрастен ко всему техническому", Н. Бестужев со всеми тонкостями описывает приемы работ своего старого приятеля-бурята - кузнеца Цыбека Бакланыча.

"Во всем здешнем крае от Верхнеудинска до Кяхты, по левому берегу Селенги, нет кузнеца искуснее Бакланыча, зато работы у него полны руки", - пишет Н. Бестужев. Большой знаток этого дела, он любуется Бакланычем, в руках которого обыкновенный топор становится послушным и искусным инструментом. По словам Н. Бестужева, Бакланыч "делает этим топором все, на удивление иностранцев. Топор заменяет ему и пилу, и струг, и клещи, и молоток, и даже ватерпас; топорище его сделано со смыслом: это не простая березовая палка, воткнутая в продушину топора; это хитрая кривая линия, которая, кроме того, что делает ловкость действию, такова, что если взять топор за кончик топорища, то носок топорища должен быть на отвесной линии с лезвием. Обух топора наварен сталью для вбивания гвоздей, а если понадобится вытащить гвоздь, то он ущемляет в угол язычка под топорищем и самим топором". Здесь же Н. Бестужев говорит о сходстве бурятского топора "со всеми европейскими топорами, совершенно отличными от топоров русских", и дает описание топоров бурятского и русского и чем является топор для бурят.

Н. Бестужев очень точно и тщательно излагает приемы рыбной ловли летом и зимой, способы заготовки дров.

Характеризуя социальный строй и религиозный уклад бурят - ламаизм, он отмечает слепую веру бурят-скотоводов в потусторонние силы.

Тайши, купцы и царские чиновники жестоко эксплуатировали бедняков и отнимали у них земли и пастбища. Дацаны и ламы затемняли сознание бурятского народа, приучали его к покорности и терпению.

Н. Бестужев называл служителей ламаистской религии - лам (священнослужителей) виновниками нищеты и бесправия бурят. Ламаизм он считал фактором экономического и правового порабощения бурятского населения, заявляя со всей резкостью: "Ламское сословие есть язва бурятского племени".

Н. Бестужев рассказывает, как ламы наживаются на темноте и суевериях бурят, всячески поддерживая при этом "отделение бурят от русских", и сознательно тормозя приобщение бурятского народа к более высокой - русской культуре.

"Ламы из неопрятности сделали даже религиозную обязанность, говоря, что умываться, а пуще того, ходить в баню, держать посуду в опрятности - смертный грех. Они очень хорошо понимают, что приближение к русским лишает их того влияния, которое имеют они на бурят. Так, например, работник-бурят в русском доме в городе уже умывается, не ест падали, а потому и обедает за одним столом с русскими; зато, если он болен, его лечат русскими лекарствами, если умрет у него отец или мать, он не имеет времени созывать много лам для трехдневных или более поминок, а в этих случаях ламы лишаются порядочной поживки.

Здесь, в окрестностях, жил бурят по прозванию Марко-богатый; он точно был богат, но ему стоило захворать и пролежать пять месяцев, чтобы сделаться нищим. Налетало множество лам, как воронов, надо было совершать с утра до вечера моления, отгонять злого духа бубнами, трубами и прочею варварскою музыкою. Надо было обкладывать больного то коровьими, то бараньими внутренностями, по усмотрению лам-врачей; натурально, что требуха доставалась на долю больного, а мясо - ламам, сверх того надобно было платить и за службу и за дружбу, за труды, так что к концу болезни Марко-богатый стал Марко-нищий.

Тогда ламы оставили его на произвол природы, которая не преминула в свою очередь, без всякой платы, поставить его на ноги, а те (т. е. ламы. - М. Б.) отправились искать новых жертв".

М. Бестужев не закрывал глаза на то, как много дурного в нравах бурят. Он старался искоренить "сутяжничество, хитрость и прочие дурные наклонности", которые встречал у отдельных лиц. Однако в своем очерке он отмечает не эти черты бурят, а их трудолюбие, сообразительность и гостеприимство.

"Самый бедный из них,- отмечает Н. Бестужев,- при посещении его даже незнакомым человеком засыплет для него в чашу последнюю ворю чая и будет сидеть после того сам голодным несколько дней".

Способствуя развитию гражданского самосознания, Н. Бестужев оказал неоценимую услугу этому забитому и бедному народу. Он смотрел на бурята не как высокомерный европеец на "инородца-дикаря", а подошел к нему, как человек к человеку, в самом высоком значении этого слова. Буряты часто навещали его.

Каждый приезд гостей из отдаленных улусов убеждал Н. Бестужева в том, что его усилия просветить этот народ дают хорошие плоды.

"Бурят сметлив и на все способен потому, что наблюдательность развита в нем в высшей степени. Мне случалось, - продолжает он в своем очерке,- сажать с собой за обед бурят, приезжавших из отдаленных улусов, и эти люди, которые никогда не видели ни ложки, ни вилки, не принимались за кушанье до тех пор, пока не замечали, как это делают другие, и делали не хуже никого".

С сожалением отмечает Н. Бестужев, что калым и безбрачие лам сдерживают рост этого сметливого племени.

Давая характеристику бурятскому народу, Н. Бестужев писал: "Что касается умственных способностей бурят, то, по моему мнению, они идут наравне со всеми лучшими племенами человеческого рода". Трудно поверить, что эти строки написаны 100 лет назад. Н. Бестужев намного опередил своих современников.

В этом очерке Н. Бестужев перевел три бурятские сказки, умело воспользовавшись местными областными и русско-бурятскими словами при передаче сказок по-русски.

Своим очерком Н. Бестужев пробудил в России большой интерес к Гусиному озеру. Из самых разных мест шли сюда путешественники. На берегах озера, наряду с каменным углем, открытым Н. Бестужевым, нашли и другие ископаемые богатства края.

Спустя много лет царское правительство обратило внимание на эти месторождения и даже обсудило возможность проложить к ним железную дорогу и организовать добычу угля. Но дальше пожеланий дело не двинулось. Да и статья Н. Бестужева о Гусином озере была надолго забыта. И только в начале 20-х годов XX века М. К. Азадовский снова поднял вопрос о значении этой статьи для русской этнографической науки*.

* (М. К. Азадовский. Н. Бестужев-этнограф. Приложение: три бурятские сказки, записанные Ник. Бестужевым. К столетию 14 декабря 1825 года. ВСОРГО (Вост.-Сиб. отд. Русского геогр. общества), 1925. 32 стр. Печ. обл. отд. Отт. из сборника "Сибирская живая старина", вып. III, стр. 9-40 (г. Иркутск).)

Вплотную разведками гусиноозерских угольных залежей занялись лишь советские геологи. По берегу озера пролегла железная дорога. В нетронутый край пришли советские инженеры, техники, горняки.

Там, где в 40-х годах минувшего столетия, изучая Гусиное озеро, проходил селенгинский изгнанник, вырос новый угольный бассейн с благоустроенным шахтерским городком. Работники социалистической угольной промышленности с каждым годом все больше и больше увеличивают добычу угля. Все природные богатства края поставлены на службу Родине.

Н. Бестужев оставил нам ряд зарисовок, показывающих, в каких тяжелых условиях жили буряты-скотоводы, связанные с кочевой и полукочевой, почти первобытной формой хозяйства. Вместо примитивных мелких хозяйств ныне в республике имеются сотни крупных сельскохозяйственных артелей и десятки колхозов-миллионеров. За годы Советской власти трудящиеся Бурят-Монгольской АССР добились огромных успехов в развитии промышленности и сельского хозяйства республики.

В альбоме Н. Бестужева изображены тесные, длинные, одиноко разбросанные по степи войлочные юрты. На месте старых кочевий выросли новые улусы со стадионами, парками, садами, домами культуры, школами и клубами.

В своем альбоме Н. Бестужев набросал портреты старых и молодых бурят, а также женщины с кубунчиком (ребенком. - М. Б.) на руках. На нескольких листах альбома изображены изделия из дерева и металла, вышивки и орнамент. Последние страницы Н. Бестужев посвятил зарисовкам природы Забайкалья. Н. Бестужев мастерски изобразил могучие горные хребты, долины и степи, расположенные вдоль Байкала.

В непрестанном труде, в заботах о нуждах бедного люда провел Н. Бестужев годы своей жизни в Бурятии. У него были все основания сказать, что он вполне постиг дух народа, изучил все многообразие народных типов и характеров.

Н. Бестужев сумел по достоинству оценить социальные особенности жизни народов Восточной Сибири и Забайкалья. В то время как в Европейской России помещичьи крестьяне были задавлены крепостным правом, свободные сибиряки жили иной жизнью. Противопоставляя их крепостным в России, Н. Бестужев писал А. А. Свиязевой: "Отсутствие черных изб и лаптей и смышленость сибиряков разительно отличаются от русских мужиков"*.

* (ИРЛИ (ПД). Архив Бестужевых. Фонд 604, д. 4 (5573), л. 142-143.)

Н. Бестужев не упускал случая подчеркнуть порочность крепостного права в России, где "несмотря на попытки нововводителей, - все старо, непрочно"*. Сибирь не знала крепостных порядков, тормозивших развитие промышленности и сельского хозяйства в европейской части российской империи. "Здесь, в Сибири, - писал Н. Бестужев, - все ново - земля, промышленность, торговля, люди. Сибиряки умны, догадливы, переимчивы"**.

* (ИРЛИ (ПД). Архив Бестужевых. Фонд 604, д. 4 (5573), л. 135.)

** (Там же.)

Сибиряки беспредельно любили свою суровую родину. Н. Бестужев писал брату Александру, находясь еще в Петровском заводе: "...случалось слыхать солдат с диких берегов Лены, которые с восторгом поминали о своей стороне и предпочитали ее всем берегам Рейна и Сены, виденным ими во время походов 1812 года"*.

* (Бунт декабристов, изд. "Былое". 1926, стр. 366.)

Н. Бестужев внес большой вклад в историю и этнографию края. Близость к народу, изучение его прошлого и настоящего плодотворно сказались на результатах научных трудов и общественной деятельности Н. Бестужева.

В то время как декабристы Лунин, Никита Муравьев, Фонвизин, Выгодовский и другие, продолжали в разных углах Сибири вести всеми доступными средствами политическую борьбу с самодержавием и крепостничеством, Н. Бестужев взял на себя роль просветителя своей новой родины - Сибири, считая, что "главнейшая опора народного правления должно быть просвещение. Самодержавие - невежество. Каждый шаг просвещения в монархии есть шаг к свободе"*.

* (ИРЛИ (ПД). Архив Бестужевых. Фонд 604, д. 6 (5575), л. 226.)

34

VII

Н. и М. Бестужевы и Торсон были просветителями и учителями целого края. Их педагогическая деятельность протекала в самых разнообразных формах.

В доме Торсона была устроена школа, где обучались дети селенгинских жителей - буряты и русские. Селенгинские изгнанники давали детям не только общую подготовку,- они обучали их ремеслам.

Н. Бестужев был ревностным пропагандистом идеи о необходимости ремесленного образования; какое бы ни было общее образование, а "ремесло,- хотя бы одно,- знать необходимо"*.

* (А. А. Лушников. Воспоминания о декабристах. Архив Кяхтинского краеведческого музея им. академика В. А. Обручева.)

Н. и М. Бестужевы и Торсон не жалели своего времени для школы. Просветительная деятельность декабристов среди населения показалась местным властям "опасной", и они поспешили принять решительные меры пресечения. Но ничто не могло ограничить благотворного влияния Н. и М. Бестужевых и Торсона на умы юных учеников. Селенгинская, кяхгинская и верхнеудинская молодежь стремилась учиться у декабристов.

Лучшие ученики были первыми приняты в Иркутскую и Казанскую гимназии, а сын купца М. М. Лушникова Александр, подготовленный Н. Бестужевым, поступил в Академию художеств; - его родственник А. В. Янучковский успешно сдал экзамены в Горный институт.

"Николай Александрович во время жительства в Селенгинске занимался и учительством, - говорит А. Першин, - из его учеников вышли люди хорошие и толковые, как-то - Александр Михайлович Лушников и Алексей Дмитриевич Старцев.

Бестужев разделял день своего труда так: от 5 до 9 часов утра работал часы, с 9 до 2-х часов учил мальчиков и девочек, после обеда не отдыхал, а опять садился за работу часов до 5, потом немножко писал, а вечером читал. Он говорил: "Я за чтением отдыхаю". Так этот высокоталантливый человек проводил всякий день в неустанном труде"*.

* (А. Першин. Воспоминания старожила. Чита. "Забайкалье", 1902, № 43, 3 марта.)

А. А. Лушников свидетельствует в своих "Воспоминаниях": "Мой отец с братьями своими учились у Н. и М. Бестужевых. Дедушка мой гордился своей дружбой с декабристами и радовался, что у его сыновей такие наставники"*. И далее:

"Отец с детства знал Бестужевых и женился при жизни Николая Александровича; последний хорошо знал и мою мать. Родители мои говорили нам, как для Бестужевых бедные и богатые были равны и когда те и другие бывали у них в доме - разницы в приеме не бывало никакой: одинаково принимали, с радушием. В доме у них был во всем порядок. Когда ученики Бестужевых хорошо учились, Николай Александрович одаривал их книгами и сластями.

* (А. А. Лушников. Воспоминания о декабристах. Архив Кяхтинского краеведческого музея им. академика В. А. Обручева.)

- Учитесь, - говорил он, - ученье откроет вам широкую дорогу всюду.

Он следил не только за нравственной чистотой своих учеников, но и за физической. Моя мать говорила, как Бестужевы и Торсон говаривали своим ученикам:

- Никогда, ни при каких случаях нельзя опускаться. Пусть будет бедное платье, но чистое и аккуратное.

Декабристы наши, говорил отец, работали и на огороде, и на пашне, и дома плотничали, и своих лошадей чистили и при этом соблюдали аккуратность. Когда же в свободное время Бестужевы ездили в новый город*, их нельзя было узнать; они преображались в столичных жителей, соблюдая во всем тон. Николай Александрович ездил в своей сидейке, которую он сам для себя сделал. Лошадью правил в перчатках. В свободное время дома он ходил в простом недорогом костюме, зимой и он и Михаил Александрович в темных байковых курточках-сюртучках"**.

* (Новый город Селенгинск в 5 верстах от старого Селенгинска, где жили Н. и М. Бестужевы и Торсон.)

** (А. А. Лушников. Воспоминания о декабристах. Архив Кяхтинского краеведческого музея им. академика В. А. Обручева.)

Немало сделали селенгинские декабристы и для развития профессионального технического образования.

Бурят обучали ремеслам не только в школе и в мастерской М. Бестужева. Н. Бестужев, бывая в улусах по хозяйственным делам, прививал бурятам различные профессиональные навыки. Кочевники загорались желанием учиться, приезжали к Н. и М. Бестужевым, проходили курс обучения, а затем, запасшись инструментами*, возвращались в свои становища. Вместо них приезжали из других улусов. Н. Бестужев был приветливым, внимательным хозяином и принимал их с радостью. Каждый приезжающий к нему бурят был для него "айлчин" (гость).

* (По сообщению Р. Ф. Тугутова, директора Кяхтинского краеведческого музея им. академика В. А. Обручева, в колхозах Селенгинского и Хоринского аймаков многие колхозники в процессах своих работ пользуются инструментами работы Н. А. Бестужева.)

В его мастерской они постигали процесс сборки часового механизма, осваивали инструменты для ювелирных работ. Одобренные учителем, они приступали к изучению прикладного искусства. Н. Бестужев всячески поощрял в них любовь к творчеству. Молодому буряту Сандану Бадмаеву из улуса Хоринской степи он подарил инструменты для работы по металлу. Через некоторое время Бадмаев привез Н. Бестужеву трубку для табака, покрытую гравированным узором, и нож с тончайшим узором своей чеканки.

Буряты называли Н. Бестужева "эрхим", "хайртай" ("уважаемый" и "почтенный"), а также "цаг дзасх дархан" ("часовой мастер"). Для всех них он вскоре делался: "зуг, амарнан ноин" ("отец" и "простой господин")*.

* (А. А. Лушников. Воспоминания о декабристах. Архив Кяхтинского краеведческого музея им. академика В. А. Обручева.)

Из числа друзей-бурят Н. и М. Бестужевых в Селенгинске жил их старый знакомый Убугун Сарампилов, который учился у Н. Бестужева еще в Петровском заводе. Сарампилов обнаруживал большую склонность к ремеслам, но его познания были крайне ограниченны. В первые дни он лишь с удивлением ходил вокруг токарного станка Н. Бестужева, с почтением осматривал его рисунки и различные инструменты. Сарампилов привез свои изделия, которые, по словам М. Бестужева, были "грубой самодельщиной". Но бурят хотел учиться, и Н. Бестужев терпеливо объяснил ему все приемы и порядок работ. Способный юноша научился читать чертежи. Учитель снабдил его разными материалами, инструментами, осколками толстых зеркальных стекол и подарил ему распространенную тогда музыкальную табакерку с испорченным механизмом.

Едва только Н. и М. Бестужевы приехали в Селенгинск, Сарампилов вручил им подарки собственной работы: огниво с тисненым серебряным украшением и подзорную трубу. Об одаренности Сарампилова М. Бестужев специально говорит в своих "Воспоминаниях": "Когда мы его (Сарампилова) впоследствии посетили в его юрте, то нас поразил вид всего, что он видел у брата или что срисовал, улучшенного замысловатою простотой. Осколки стекол уже превратились в стекла зрительных труб и биноклей, многие из них были не только совсем готовы, но даже поступили в продажу и отличались необыкновенною ясностью; табакерка была исправлена, играла очень удовлетворительно, и сверх того, к ней был прилажен бурятский хурдо, должность коего состояла в непрестанном верчении цилиндра, вмещавшего ламские молитвы"*.

* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч., стр. 276-277.)

В скором времени Сарампилов стал оказывать Н. и М. Бестужевым постоянную помощь, работая в их мастерской и подбирая стекла для очков.

Сестры Бестужевы организовали обучение девочек рукоделию и шитью. Вместе с девочками учились и их матери. Благодаря Елене Александровне многие жительницы Селенгинска занялись кройкой и шитьем, рукоделием и кулинарией. Своих доверенных лиц по дому и хозяйству, молодых бурят Ирдынея и Аная Унгановых Елена Александровна обучала швейному искусству и домашнему рукоделию; они шили бурятам национальные халаты, широкие белые летние костюмы - холодаи, пряли шерсть, вязали чулки, вышивали по канве. Анай стал прекрасным кулинаром и кондитером. Этот же Анай Унганов был талантливым лепщиком и скульптором-самоучкой. Искусно выполненные им фигурки бурятских пастухов, баранов, разных зверей и птиц пользовались неизменным успехом на верхнеудинских ярмарках.

Н. Бестужев направил Унганова в Иркутск, где ему поручили лепные работы и отделку недавно выстроенного театра и других сооружений сибирской столицы. Поживи Н. Бестужев еще несколько лет - и Унганов несомненно превратился бы в подлинного мастера.

https://img-fotki.yandex.ru/get/230197/199368979.5f/0_200e6c_2ed956c7_XXXL.jpg

Могилы Н. Л. Бестужева и К. П. Торсона в Селенгинске
Фотография. Гос. Исторический музей

Когда по инициативе местных общественных деятелей Б. В. Белозерова и А. М. Лушникова было решено воздвигнуть памятники на могилах Торсона и Н. Бестужева, Унганов вытесал для них постаменты*.

* (А. А. Лушников. Воспоминания о декабристах. Архив Кяхтинского краеведческого музея им. академика В. А. Обручева.)

35

VIII

Медицинского обслуживания в Забайкалье в то время по существу не было. Зять Старцевых Ильинский был хорошим человеком, но весьма посредственным врачом, да к тому же он умер в 1842 году. Медикаменты в Селенгинске найти было невозможно, а жители города, особенно буряты, не могли ездить в Кяхту или Верхнеудинск. "Лечение" у лам, не говоря уже о том, что оно в большинстве случаев оканчивалось смертью больного, было разорительным даже для богатого бурята. У Бестужевых всегда были в запасе лекарства, которыми они охотно безвозмездно снабжали всех, кто обращался к ним за помощью. Братья Бестужевы и Торсон считали, что, оказывая помощь бедному населению платьем, хлебом и сельскохозяйственными продуктами, они лишь выполняют свой долг. Местные власти чинили Н. и М. Бестужевым всевозможные препятствия, но бесправные изгнанники не отступали перед угрозами и делали все что только было в их силах, чтобы облегчить участь всякого, кто приходил к ним со своим горем.

Выпущенным из тюрьмы поселенцам Н. Бестужев выделял небольшую сумму из своих скудных средств, помогал приискать работу, обучал какому-либо мастерству и тем самым выводил на дорогу к честному труду.

В Селенгинске основой существования Н. и М. Бестужевых было сельское хозяйство. Они, в полном смысле этого слова, в поте лица добывали свой хлеб. Годы их жизни на поселении проходили в различных хозяйственных заботах.

Образцовой постановкой своего хозяйства Н. и М. Бестужевы приобрели известность в Забайкалье и во всей Восточной Сибири. Крестьяне, агрономы и жители разных мест Сибири учились у них бахчеводству, табаководству и ведению парникового хозяйства.

На бестужевском огороде росли неизвестные до того в крае овощные культуры, а в парниках - арбузы, дыни и китайские огурцы. Н. и М. Бестужевы ввели в Селенгинске бахчеводство и улучшили искусственное орошение во всем Забайкалье. В "Воспоминаниях" народовольца И. И. Попова, женившегося на дочери ученика Н. Бестужева - А. М. Лушникова, Вере Алексеевне, есть следующие строки:

"Братья Бестужевы улучшили орошение в Забайкалье, усовершенствовали огромное колесо с черпаками, которое приводилось в движение течением реки и посредством черпаков подымало воду на высоту 2-3 сажен в желоба, по которым вода уже сбегала в поля, огороды и сады"*.

* (И. И. Попов. Минувшее и пережитое, т. II, Лнг., 1924, стр. 30-45.)

Н. Бестужева снабжал семенами иркутский купец В. Н. Баснин. Это был один из весьма просвещенных людей своего времени; Н. Бестужев познакомился с ним в Иркутске, занимаясь рисованием портретов.

Баснин был самоучкой, однако по своим знаниям он мог соперничать с любым разносторонне образованным человеком. В юности он стал собирать библиотеку, о которой уже в 1820 году стало известно в Москве. С. Щукин в своей заметке в "Памятной книге Иркутской губернии на 1865 год" говорит о библиотеке Баснина: "Каждая вновь вышедшая книга, сколько-нибудь замечательная, тотчас приобретается в ту библиотеку".

По свидетельству М. И. Муравьева-Апостола, Баснин был замечательным музыкантом*.

* (Воспоминания Матвея Ивановича Муравьева-Апостола, записанные Александром Петровичем Беляевым в 1883 г. "Русская Старина", 1886, IX, стр. 543-544.)

Баснин увлекался литературой, занимался исследованием Забайкалья и работал в области ботаники, зоологии и истории. Найденный им новый род нимфа до сих пор носит название "Nymphea Basniniana". В бытность свою городским головой в Иркутске Баснин много сделал для поднятия умственной жизни города. Вся местная интеллигенция, начиная с 20-х и кончая 50-ми годами XIX века, группировалась вокруг Баснина. Поселенные в Иркутске и в его пригородах декабристы, в том числе Н. Бестужев, скоро сблизились с Басниным. Большую помощь Баснин оказывал неимущим декабристам - братьям А. и П. Борисовым, А. П. Юшневскому и другим. С Н. Бестужевым Баснин состоял в переписке, их связывали общие интересы по вопросам искусства (Баснин собирал произведения живописи и графики).

В "Садоводческих записных книжках"* Баснина не один раз упоминается имя Н. Бестужева.

* (Записные книжки В. Н. Баснина хранятся у его внуков в Москве.)

Все это, однако, не мешало Баснину относиться к Н. Бестужеву с оттенком барского покровительства, о чем последний с нескрываемой горечью писал Трубецкому*.

* (ЦГИА, ОЛФ. Фонд № 1143, оп. 1, ед. хр. 49. Письмо Н. Бестужева к С. П. Трубецкому от 14 мая 1847 г., л. 4.)

36

IX

Краевед, этнограф, фольклорист, Н. Бестужев интересовался и естественными науками. Он устроил у себя дома лабораторию, где производил метеорологические и астрономические наблюдения, а также вел метеорологический журнал.

Во дворе он оборудовал сейсмическую обсерваторию. Изобретенный им прибор позволял следить за колебаниями почвы, электрическими явлениями в природе. Свои наблюдения он отсылал известному гидрографу и путешественнику, производившему в свое время съемки берегов и исследования глубины Белого моря, вице-адмиралу Михаилу Францевичу Рейнике.

https://img-fotki.yandex.ru/get/202385/199368979.5f/0_200e6b_a4d47e6f_XXXL.jpg

Михаил Францевич Рейнике (1801-1859).
Литография Прохорова. 40-е годы XIX века.
Гос. Исторический музей

Рейнике учился в Морском корпусе вместе с М. Бестужевым. Он знал и любил Н. Бестужева и вел с ним большую переписку. Рейнике высоко ценил работы Н. Бестужева:

"Все сообщенные вами замечания - писал Рейнике Н. Бестужеву,- об электричестве, метеорологии, колебаниях почвы так занимательны, что нельзя удержаться от повторения просьбы - дозволить сообщить их, хотя бы словесно, знакомым моим академикам Ленцу, Куппферу, Гумбольдту, Бэру"*.

* (Из письма М. Ф. Рейнике к Н. Бестужеву. Николаев, 1854. ИРЛИ (ПД). Архив Бестужевых. Фонд 604, № 16 (5585), л. 134.)

Как для работы над хронометрами и часами, так и для научных опытов необходимы были средства. Н. Бестужев писал Свиязеву: "Я страстный поклонник физики, но здесь, вдали от всего современного, я страдаю недостатком пищи моему любознанию. Еще если бы у меня были средства!!! Сверх того и голос мой не может быть слышим на таком отдалении и в таком положении"*.

* (Из письма Н. Бестужева к И. И. Свиязеву. 1854 г. Там же, архив Бестужевых. Фонд 654, № 15 (5584), л. 199-об.)

Н. Бестужев активно вторгался в различные области знания, многого достигал.

Бесправный поселенец мог делиться своими достижениями в области геофизических и других наук только с близкими друзьями. Его журналы, записи, заметки, труды по различным вопросам могли бы составить серьезный вклад в науку. Но они без пользы лежали в его сундуке. После смерти брата М. Бестужев не досчитался многих бумаг. Со скорбью писал селенгинский изгнанник своему брату Павлу: "Я жалею об одном, что много полезных мыслей осталось и останутся бесплодными для науки, что чтение без цели, несмотря на всю любовь к познаниям, не даст никакого результата"*.

* (ИРЛИ (ПД). Архив Бестужевых. Фонд 604, № 9/5578, л. 65-об.)

Н. и М. Бестужевы не оставляли мысли заняться литературой, чтобы иметь средства к существованию. Но для этого нужно было иметь разрешение III отделения. Н. Бестужев просил Елену Александровну и Павла Александровича узнать: "...можно ли нам просить о таком позволении?.. Это было бы нам большой помощью. Не думай, чтоб мы оставались вовсе без мыслей, просидев столько лет в тюрьме, прочитав столько книг и перечувствовав столько ощущений. Но не думай также, чтобы мы пожелали печатать что-нибудь иное, кроме чисто литературного; известности нам также не нужно; имя чужое или вовсе без имени, лишь бы дозволили печатать и тем получать какое-нибудь для себя пособие"*.

* (Письма из Сибири М. и Н. Бестужевых, цит. соч., стр. 37. 2 А. Мордвинов. Горбица. Из путевых заметок по Нерчинскому округу. "Отечественные записки", 1841, т. XIV, № 1, стр. 5-10.)

В ответ на неоднократные просьбы разрешить декабристам печатать свои литературные произведения, статьи и исследования без имени автора последовал отказ. Николай I жестоко и беспощадно подавлял всякий стимул к работе.

Поездки в Кяхту, Иркутск и Верхнеудинск расширили круг знакомств Н. Бестужева за пределами Селенгинска.

Кяхта в то время была пригородной торговой слободой Троице-Савского округа Забайкальской области и отстояла всего на 80 саженей от китайской пограничной слободы Маймачин. До заключения Тянь-Цзинского договора (в 1858 году) Кяхта служила единственным пунктом русской торговли с Китаем.

В Кяхте местное чиновничество и купечество энергично заставляло Н. Бестужева "развлекаться" вместе с ними и "отмечать" счастливое окончание подрядов. Они просили вызвать в город и Михаила Александровича. Балы, пикники скоро утомили братьев, и они поспешили оставить этот оживленный торговый центр, или, как его называл М. Бестужев, "Забалуй-городок".

Однако наряду с балами и пикниками Кяхта жила и другими интересами, о чем метко сказал в конце 30-х годов сибирский писатель А. Мордвинов.

"Кяхта, по своему богатству, умна, образована, много читает, много выписывает газет, журналов, любит вместе с прейскурантами и политику... делает приговоры знаменитым людям, литераторам и пр."*.

* (Письма из Сибири М. и Н. Бестужевых, цит. соч., стр. 37. 2 А. Мордвинов. Горбица. Из путевых заметок по Нерчинскому округу. "Отечественные записки", 1841, т. XIV, № 1, стр. 5-10.)

В число интеллигенции Кяхты входили местные учителя, доктор А. И. Орлов, верхнеудинский учитель-писатель Д. П. Давыдов (автор знаменитой песни "Славное море, священный Байкал"), чиновники и местная купеческая молодежь. Позднее, живя в Верхнеудинске, Орлов бескорыстно помогал населению; в городе и его окрестностях еще долго жила добрая память о нем. В 1840 году Орлов переехал в Иркутск, где и умер в 1849 году. Все, что осталось после Орлова, было им завещано "на поддержание городского училища"*.

* (А. А. Лушников. Воспоминания о декабристах. Архив Кяхтинского краеведческого музея им. академика В. А. Обручева. )

Появление братьев Бестужевых в Кяхте произвело "революционизирующее" впечатление. Все, что было в этом городе лучшего, устремилось к декабристам. Они словно пролили невиданный свет на его обитателей.

Даже сыновья и дочери толстосумов потянулись к книгам, к знаниям, к общественным вопросам.

К братьям Бестужевым присоединился и И. И. Горбачевский. Для небольшого круга кяхтинских интеллигентов они стали просветителями и учителями.

Здесь Н. Бестужев вновь встретился с доктором А. И. Орловым. Последний под влиянием братьев Н. и М. Бестужевых и их сестры Елены Александровны стал врачом-общественником. Орлов до конца своих дней сохранил чувства глубокого уважения и преданности семье Бестужевых. В архиве Бестужевых в Институте русской литературы хранится его письмо к Елене Александровне: "Душой божусь, что полюбил Вас, как умную книгу, как любимцев моих - Наполеона, Байрона и Марлинского*.

* (Архив Бестужевых. ИРЛИ (ПД). Фонд 604, № 5585, л. 82-85.)

37

X

В 1847 году управляющим чугунноплавильного железного завода был назначен горный инженер и писатель по вопросам горного дела Оскар Александрович Дейхман.

Под влиянием Горбачевского и братьев Бестужевых Дейхман одним из первых в Петровском заводе обратил серьезное внимание на тяжелое положение заводских рабочих. Многие из них по окончании срока каторжных работ выходили на дорогу честной трудовой жизни. Труд их был тяжел, а жилищные условия подчас очень мало отличались от тех, в которых жили каторжные. Дейхман построил деревянные одноэтажные дома-общежития. Из декабристов О. А. Дейхман особенно сблизился с И. И. Горбачевским и братьями Бестужевыми. Под руководством братьев Дейхман занимался изучением Сибири. Он преклонялся перед Н. Бестужевым за его "высокие личные качества, благородный и стойкий характер и всеобъемлющий ум"*.

* (А. А. Лушников. Воспоминания о декабристах. (Из письма Дейхмана к А. М. Лушникову от 23 июня 1855 г.). Архив Кяхтинского краеведческого музея им. академика В. А. Обручева.)

Дейхман часто навещал селенгинского изгнанника. Они проводили долгие зимние вечера в сокровенных беседах, сетуя на тяжелое положение России и предрекая гибель самодержавию. Уже после смерти Н. Бестужева за гуманное отношение к политическим ссыльным (в частности, к талантливому беллетристу, поэту и публицисту М. И. Михайлову) Дейхман был отстранен от занимаемой должности и предан суду. Позднее он служил в Восточной Сибири, на Урале и в Петербурге. По словам народовольца И. И. Попова, Дейхман оставил "Записки", большая часть которых была посвящена Сибири и декабристам. Местонахождение "Записок" по сей день остается невыясненным.

Н. Бестужев вел обширную переписку с товарищами, которые были разбросаны по всей Сибири, но по-прежнему считали себя одной семьей, а также с Розеном, которому с 1839 года было разрешено жить на родине в Эстляндской губернии, а позднее на Украине.

Розен писал Н. Бестужеву: "Искренно благодарю Вас за подробное извещение о Вашей жизни, о Ваших занятиях, о Вашем хозяйстве, все это для меня занимательно. Экипаж Ваш колесница удобная, легкая и недорогая, а что Ваш пастух-бурят вместе и славный столяр, и каретник, это немудрено, когда Вы сами указываете и даете ему форму"*.

* (ИРЛИ (ПД). Архив Бестужевых. Фонд 604. Письмо А. Е. Розена Н. А. Бестужеву (Большая Солдина, 13 июля 1845 г.).)

Переписка декабристов, письма Н. Бестужева и Елены Александровны являются весьма ценными документами для характеристики условий, в которых приходилось жить декабристам в разных местах Сибири. В этой переписке ярко выражены их общественные и хозяйственные интересы, мысли и политические настроения.

Переписка Н. Бестужева с родными (1839-1846 годы) насыщена большим содержанием. Н. Бестужев говорит о роскошной природе его второй родины - Забайкалья, об экономике края, описывает труд на полях, в горах и на пастбищах.

"Ты нашего края не обижай, называя его бесхлебным, - пишет он сестре Елене Александровне, - кругом нас места чрезвычайно хлебородные и землепашество к югу, т. е. к китайской границе, при трудолюбии тамошних жителей, по способу обработки земли если не может сравняться с иностранным, то по урожайности, конечно, его превосходит. Здесь по Чикою-реке есть селения, где не только равнины, но даже горы до самых вершин запахиваются, куда соху надо завозить верхом или заносить руками и где пашут на таких крутизнах, что борозду можно только делать сверху, а наверх соху опять заносить на руках должно. Этот пример трудолюбия вознаграждается почти всегдашними урожаями. Внизу по течению Селенги есть и старообрядческие многолюдные селения, которые также щеголяют хлебопашеством; особенно известна так называемая тарбагатайская пшеница"*.

* (Письма М. и Н. Бестужевых из Сибири, цит. соч., стр. 82-84.)

С гордостью за Н. Бестужева читаешь строки другого его письма к Елене Александровне; более 100 лет назад селенгинский изгнанник уже понял ту зависимость, которая существует между лесами и плодородием края. "Частые пожары лесов,- пишет он сестре,- распространение народонаселения, для которого нужны и строевой лес, и дрова, частью истребляли, частью изредили прежние дремучие леса, где хранились в неосыхаемых болотах запасы вод, питавшие реки и горные источники. Болота высохли, речки обмелели, источники иссякли совершенно, и хлеб родится ныне только в смочные годы, тогда как прежде урожаи были почти баснословные... То же самое сделалось и с травою: с утратою леса обнажались поля... весенние жестокие ветры начали выдувать песок с обнаженных лугов; в одном месте вырыты глубокие буераки, на другое нанесены песчаные холмы..."*.

* (Письма М. и Н. Бестужевых из Сибири, цит. соч., стр. 24.)

В письмах товарищей-декабристов из разных мест Сибири пестрит имя Н. Бестужева, который обстоятельно описывал им овцеводство, сельское хозяйство в Забайкалье, а также свое с Торсоном хозяйство.

В 1835-1839 годах в Баргузине жил декабрист В. К. Кюхельбекер. Он посылал братьям Бестужевым для чтения свой "Дневник"*, начатый им в 1832 году в одиночном заключении в Свеаборге. В этом "Дневнике" были критические заметки, стихи, высказывания о том, что случайно удалось читать в крепости, суждения о писателях и литературной жизни 20-х годов. Бестужевы посылали В. К. Кюхельбекеру журналы и книги и тем скрашивали жизнь больного туберкулезом и начинавшего терять зрение поэта.

* (Дневник В. К. Кюхельбекера. (Материалы к истории русской литературы и общественной жизни 10-40-х годов XIX века.) Изд. "Прибой", 1929, стр. 130.)

Общение с товарищами и друзьями-декабристами не ограничивалось перепиской. Так, первое время они иногда встречались с братьями-декабристами А. и П. Борисовыми, жившими короткое время вблизи Селенгинска. С П. И. Борисовым Н. Бестужева связывала любовь к живописи. П. Борисов был прекрасным рисовальщиком, составившим большую коллекцию зарисовок фауны и флоры Восточной Сибири. "Петр Иванович Борисов, отличный натуралист и ботаник, - писал Н. Бестужев сестре Марии Александровне,- я бы желал, чтобы ты видела его собрание бабочек и букашек здешнего Забайкальского края, чтобы ты посмотрела его альбом, в котором нарисованы все цветы и все птички этой страны"*.

* (Альбомы П. И. Борисова, изображающие фауну и флору Сибири, хранятся в Государственном Литературном музее и у внуков В. Н. Баснина (Москва). Отдельные листы - в отделе рукописей Гос. библиотеки СССР им. В. И. Ленина. (Письма М. и Н. Бестужевых из Сибири цит. соч., стр. 24).)

Чаще всего встречались Н. и М. Бестужевы с И. И. Горбачевским. Проездом на Тункинские минеральные воды их посетил в Селенгинске И. И. Пущин. Часто бывали у них С. Г. Волконский и С. П. Трубецкой со своими семьями.

38

XI

В 1842 году сенаторская ревизия И. Н. Толстого обследовала Восточную Сибирь. Члены комиссии В. Д. Философов и И. Д. Булычев познакомились со многими декабристами, жившими тогда на поселении в Западной и Восточной Сибири.

В 1843 году Философов и Булычев посетили М. и Н. Бестужевых и Торсона в Селенгинске. Впоследствии Философов так вспоминал о своем пребывании у братьев Бестужевых: "Они жили на противоположной от города стороне реки, в хорошеньком и чистом домике. Николай Бестужев - умный и любезный человек. Наружность приятная и благородная, разговор отборный и увлекательный. Он чудесно рисует, механик, химик, астроном... У них (т. е. у М. и Н. Бестужевых - М. Б.) замечательная галлерея портретов всех декабристов, которые очень похожи"*.

* (Сборник памяти А. П. Философовой, т. 1, 1915, стр. 79.)

Братьев Бестужевых навещали поселившиеся в Забайкалье ссыльные поляки. Один из них - Леопольд Немировский был талантливым художником. Хороший знакомый Н. и М. Бестужевых, он с разрешения генерал-губернатора Восточной Сибири сопровождал членов сенаторской ревизии и вместе с ними побывал у братьев. В 1843 году Н. Бестужев написал его портрет. В качестве гостей к Бестужевым приезжали и западноевропейские путешественники, например известный английский путешественник и художник Томас-Уитман Аткинсон. О встрече с Н. и М. Бестужевыми он рассказал на страницах своей книги*.

* (Аткинсон - английский архитектор и живописец-рисовальщик; в 1848-1855 годах совершил совместно с женой путешествие по Сибири Монголии и Центральной Азии. ("Восточная и Западная Сибирь. Исследование и приключения в Сибири, Монголии, Киргизских степях. Китайской Татарии и части Центральной Азии". Нью-Йорк, 1858). На стр. 390-391 Аткинсон говорит о посещении Селенгинска, о гостеприимстве, какое он встретил в доме Бестужевых. Он же, впервые в литературе, наряду с упоминанием о женах декабристов упомянул и о сестрах Бестужевых, добровольно разделивших с братьями их изгнание. (М. К. Азадовский. Путевые письма декабриста М. Бестужева. Забайкалье и Амур). "Забайкалье", литературно-художественный альманах, орган Читинского отделения ССП СССР. Книга пятая. Читинское обл. гос. изд-во, 1952.)

В 1847 году генерал-губернатором Восточной Сибири был назначен Н. Н. Муравьев.

"Сатрап половины Сибири", которого А. И. Герцен охарактеризовал в "Былом и думах" словами: "...оригинальный человек, демократ и татарин, либерал и деспот", Муравьев с первых же дней своего вступления на служебный пост, будучи в родстве с декабристами Муравьевыми, проявил себя их заступником и покровителем.

В Селенгинске Муравьев был три раза; в первый раз - еще при жизни Торсона.

Во второй раз Муравьев привез с собой Доржи Банзарова, своего чиновника особых поручений. Сын забайкальского бурята, он успешно окончил Казанский университет.

https://img-fotki.yandex.ru/get/232875/199368979.5f/0_200e64_560ffa8_XXXL.jpg

Доржи Банзаров.
Фототипия. Из собраний А. Н. Турунова. Москва

В 1847 году Банзаров жил в Петербурге. Занимаясь изучением монгольских и маньчжурских рукописей и книг, он быстро создал себе репутацию ученого ориенталиста. Банзаров близко сошелся со столичными ориенталистами, а также с синологом Иакинфом Бичуриным. Бичурин хорошо знал Н. Бестужева, с которым познакомился в Иркутске. Бичурин сообщил Банзарову о селенгинских декабристах и особенно о Н. Бестужеве, перед которым Бичурин "благоговел". Он с гордостью демонстрировал петербургским ученым произведение ювелирного искусства сибирского изгнанника - кольцо из кандалов декабристов*.

* (Письмо И. С. Сельского К. Ф. Рулье. Архив Общества испытателей природы при Московском гос. университете, № 311.)

Доржи Банзаров посетил еще раз Н. Бестужева в Селенгинске вместе с Илларионом Сергеевичем Сельским - писателем, членом совета Главного управления Восточной Сибири.

С 1855 года Сельский занимал должность правителя Сибирского отделения Русского географического общества; он познакомился с Н. Бестужевым в Иркутске в 1841 году, когда гонимый нуждой Н. Бестужев приехал туда для писания портретов. В этот свой приезд к Н. Бестужеву Банзаров с Сельским прожили у селенгинских декабристов около 4 дней, и Н. Бестужев написал их портреты.

По свидетельству Сельского, Н. Бестужев и Банзаров провели все время "в задушевной беседе, говоря о Петербурге, о шаманстве у монголов и о заселении Прибайкалья бурятами, что тогда сильно занимало Николая Александровича"*. Так в начале 50-х годов XIX века произошла эта встреча двух сынов русского и бурятского народов - декабриста Н. Бестужева с первым бурятским ученым Доржи Банзаровым. Не лишено вероятия предположение и о дальнейших их встречах, но это предположение еще требует доказательств.

* (Письма И. С. Сельского и К. Ф. Рулье. Архив Общества испытателей природы при Московском гос. университете, № 311.)

39

XII

В далекой Сибири Н. Бестужев жил в атмосфере глубокого уважения. Братья были окружены исключительным вниманием. "Бестужевых,- писала М. К. Юшневская И. И. Пущину, - ...Селенгинск хранит и лелеет"*.

* (ОРЛБ, шифр М/7587 , л. 131.)

Редкий месяц проходил, чтобы дом селенгинских декабристов не видел в своих стенах приезжих из Петербурга, Москвы, Кяхты и Иркутска.

"Мы жили на дороге между Иркутском и Кяхтою,- говорит в своих "Воспоминаниях" М. Бестужев. - Верхи общества обоих городов считали каким-то священным долгом знакомиться с нами, да и все значительные лица обеих столиц, приезжавшие в Забайкалье,- тоже, так что буквально нам редко случалось проспать целую ночь в постели, чтобы ночью не разбудил нас почтовый колокольчик для приема знакомых и незнакомых"*.

* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч., стр. 303.)

Целый ряд видных и крупнейших петербургских ученых, военных и военно-морских деятелей спешили послать Н. Бестужеву письма с выражением своего уважения. Они посылали ему также свои труды, новые книги и журналы, морские карты и интересовались его мнением по различным вопросам.

М. Ф. Рейнике часто писал Н. Бестужеву. Его обстоятельные письма полны сердечной заботы. В праздничные дни Рейнике свободное время посвящал писанию писем Н. Бестужеву. Рейнике часто перечитывал письма своего друга и писал ему: "Эти письма перечитаны мною по несколько раз, в часы грусти и душевных огорчений, так часто встречающихся в нашей светской жизни, и всегда приносили мне утешение*.

* (Письма М. Ф. Рейнике Н. А. Бестужеву. ИРЛИ (ПД). Архив Бестужевых. Фонд 604, № 5585, л. 15-31.)

Те, кто лично знал Н. Бестужева, и те, кто знакомился с ним по рассказам его друзей, просили у Рейнике подробностей о состоянии здоровья Н. Бестужева и его занятиях.

Академик В. Я. Струве, выдающийся астроном и директор Пулковской обсерватории, и адмирал Ф. П. Литке, друг молодых лет Н. Бестужева, через Рейнике спрашивали его: "Какие есть сочинения по технической части часового искусства?"*. И Н. Бестужев посылал Рейнике список литературы и сообщал о своей работе над часами и хронометрами.

* (Письма М. Ф. Рейнике Н. А. Бестужеву. ИРЛИ (ПД). Архив Бестужевых. Фонд 604, № 5585, л. 15-31.)

"Уменьшение длины Вашего постоянного маятника одобряют все ученые, с которыми удалось мне говорить про это"...- писал вице-адмирал.

В 1852 году Рейнике в своих письмах к сибирскому изгнаннику рассказал о всех празднествах, связанных со столетием Морского корпуса*. Через брата И. И. Пущина - Николая Ивановича, состоявшего на гражданской службе, Рейнике и Литке получали подробные сведения о Н. Бестужеве и о других декабристах. Знакомые друзей и знакомых Н. Бестужева, а также поселенных в разных местах декабристов также оказывали ему знаки трогательного внимания. Капитан 1-го ранга Е. П. Манганари, гидрограф, производивший гидрографические работы на Черном и Азовском морях, хотя и был незнаком с Н. Бестужевым, послал ему свой атлас Черного моря. К атласу были приложены художественно выполненные виды всех берегов Черного моря. В течение нескольких лет Манганари посылал Н. Бестужеву сухие фрукты**; такое отношение незнакомых ему людей радовало и ободряло селенгинского поселенца.

* (Там же, л. 16-31.)

** (А. А. Лушников. Воспоминания о декабристах. Архив Кяхтинского краеведческого музея им. академика В. А. Обручева. За эти же сведения мы приносим нашу благодарность научному сотруднику Института истории Академии наук Грузинской ССР Г. Г. Пайчадзе.)

В последние годы жизни, осуществляя свою давнишнюю мысль, Н. Бестужев стал заниматься конструированием дешевых хронометров и астрономических часов. Он писал Д. И. Завалишину, что хочет "... быть полезным бедным мореходам, которые не в состоянии платить по 2 и по тысяче за хронометр, а от того самого наполовину, а может быть и более, гибнут, не имея верного счисления"*.

* (С. В. Максимов. Николай Александрович Бестужев (по его письмам). "Наблюдатель", 1883, III, стр. 102-121.)

Хронометры Н. Бестужева отличались оригинальной системой и удивительной точностью.

Розен писал М. М. и Е. П. Нарышкиным: 20 января 1850 года: "Не знаю - писал ли вам, что Николаю Бестужеву удалось изобретение часов с астрономическим маятником, часы в 30° морозу не останавливаются на дворе и довольно сходною ценою могут заменить хронометр"*.

* (ОРЛБ, шифр М/5822, 31 об. л. 6.)

Главное препятствие в работе над хронометрами заключалось в отсутствии средств на приобретение материалов, на изготовление необходимых инструментов и пр. "Мои занятия требуют хотя небольших, но все-таки кое-каких издержек, - писал Н. Бестужев Трубецкому,- и смотришь, деньги, скопленные для путешествия (в Иркутск - М. Б.) уходят, как вода, между рук на разные мелочи, как-то: инструменты, материалы и проч.- Задуманы много идей при недостатке способов и собственной невозможности помочь этому в таком отдалении от всех технических пособий; уходит время; я становлюсь стар, глаза слабеют, а опыты текут так медленно... Можете себе вообразить мое терпение и постоянство, если я Вам скажу, что десять лет я добивался с ярмарки медного листа латуни, и теперь снова, вот уже 4 года жду нового!*. Как быть! В Сибири время и расстояние нипочем - но надо Мафусаиловы века и терпение Иова.

* ("Жду нового" - от академика В. Я. Струве. "Мечта о упрощении хронометров была любимейшею не только последних его (Н. Бестужева - М. Б.) годов, но, можно сказать, всей его жизни, - говорит М. Бестужев. - Ее он лелеял в гробовом одиночестве Шлиссельбургской крепости, с нею приехал в Читу; увлеченный ею, он начал первые часы: руководимый ею, он почти достиг вожделенного результата, соорудив последние часы с - секунды постоянной суточной погрешности. Последние годы, точно, он деятельнее преследовал эту идею, устроив едва ли не дюжину часов, но это происходило от большей возможности действовать, от большего обилия и материалов и инструментов. Для доказательства, в каком он был затруднении только касательно одной прокатанной (курсив М. Бестужева) латуни, упомяну, что при всех его хлопотах в продолжение почти двадцати лет прокатанная чер(ная) латунь (курсив М. Бестужева) была прислана астрономом Струве уже после его смерти (курсив М. Бестужева). В бытность мою в Иркутске воен(ный) губернатор К. К. Венцель мне ее передал, а я просил его отослать ее назад, как уже ненужную более".

В другом месте М. Бестужев говорит: "Чтобы оценить степень его (т. е. Н. Бестужева. - М. Б.) настойчивости и силы воли в преследовании его любимой идеи, я приведу... только один пример из тысячи. Ему необходимо были нужны толстые листы латуни, сжатые между цилиндрическими валами до степени литой стали... Он решился обратиться со своей просьбою к Струве, начальнику Пулковской обсерватории,. Он прождал целый год и умер в тщетных ожиданиях, наклепывая молотком латунные листы по целым неделям. Когда я, по его смерти, приехал в Иркутск... мне доставили большой лист латуни от астронома Струве, в том виде, какого требовал брат Николай. Какая поздняя услуга! Я подарил его первому попавшемуся мне кастрюльному мастеру". (Воспоминания Бестужевых, цит. соч., стр. 345-346 и 325).)

Двое часов у меня сделаны; одни идут уже два года, другие - годы, но оба еще не отвечают моему желанию. Как стенные, очень верные часы - они хороши, но далеки от астрономической точности"*.

* (ЦГИА, ОЛФ. Фонд 1143, оп. № 1,-ед. хр. 49.)

В 1851 году Н. и М. Бестужевы понесли тяжелую утрату: умер Константин Торсон. В своем письме к М. Бестужеву 15 декабря 1855 года, после смерти Н. Бестужева, Розен писал: "...друг наш (т. е. Н. Бестужев. - М. Б.) подробно описал мне последние дни и слова нашего Константина Петровича Торсона*.

* (ИРЛИ (ПД). Архив Бестужевых. Фонд 604 (5533).)

Местонахождение письма Н. Бестужева к Розену нам неизвестно, и что писал о последних днях своего друга Н. Бестужев, мы, к сожалению, не знаем.

Н. Бестужев следил с напряженным вниманием за успехами русской науки и техники. В семье внуков Старцевых* хранится маленькая тетрадь Н. Бестужева с его записями о новых изобретениях в области техники в России и Европе.

* (У внуков Старцевых - Кремер (Сталинград) хранятся "Семейные воспоминания о декабристах", которые в ближайшее время будут подготовлены к печати научным сотрудником Гос. Исторического музея М. И. Дубовской (рожд. Сабашниковой - внучкой брата жены Д. Д. Старцева - А. Н. Сабашниковой-Старцевой) и нами.)

"Я вообще партизан всего нового,- писал Н. Бестужев Рейнике, - но с условием, чтобы оно было хорошо"*. Как он радовался, когда Рейнике сообщил ему о достижениях молодого ученого, первого библиографа морской литературы А. П. Соколова: "Честь ему и хвала! Ура нашему молодому поколению! - восклицает Н. Бестужев. - Право, возрождаешься духом, следя за его успехами"**.

* (ИРЛИ (ПД). Из письма Н. А. Бестужева к М. Ф. Рейнике. Архив Бестужевых. Фонд 604, № 5598, лл. 66-83-об (копия).)

** (Там же.)

40

XIII

В долгие зимние месяцы, свободный от хозяйственных забот, Н. Бестужев много читал. Он писал в письме к брату Павлу: "Область наук не возбранима никому, можно отнять у меня все, кроме того, что приобретено наукою, и первейшее и живейшее мое удовольствие состояло в том, чтобы всегда следовать за наукою, особенно теперь, когда шум и суета, тщеславие и честолюбие не имеет доступа до моего сердца"*.

* (ИРЛИ (ПД). Архив Бестужевых. Фонд 604, д. № 9.)

Н. Бестужев постоянно следил за разнообразными течениями русской и европейской науки и литературы. Едва ли находилась такая область духовной жизни, куда бы не проникал его острый взгляд. Тринадцатилетнее тюремное заключение, годы жизни в глухом месте на поселении не могли заставить его остановиться на уровне старых взглядов! Он живо откликался на все явления действительности и с новым интересом относился к социальным вопросам. Круг его чтения всегда определялся горячим стремлением быть в курсе всех передовых веяний. Он с радостью видел, как все больше крепнет реалистическое направление в русской литературе. Через Лушниковых и Старцевых он получал иностранные журналы и ознакомился с учением социалистов-утопистов. Друзья и товарищи-декабристы посылали ему новинки русской литературы. Его излюбленным журналом в 40-х годах были "Отечественные записки", которые завуалированно пропагандировали на своих страницах идеи утопического социализма.

Статьи на экономические и социальные темы первыми читали братья Бестужевы и К. Торсон, затем "каждый номер журнала отсылался И. И. Горбачевскому и путешествовал по всему Забайкалью. То же было с "Деревней" Д. В. Григоровича, "Записками охотника" И. С. Тургенева и "Мертвыми душами" Н. В. Гоголя"*.

* (А. А. Лушников. Воспоминания о декабристах. Архив Кяхтинского краеведческого музея им. академика В. А. Обручева.)

В 20-х годах Н. Бестужев еще не понимал поэзии Пушкина и ставил ее ниже поэзии Рылеева. Н. Бестужев считал: что "...Пушкин сам не постиг применения своего таланта и употребляет его не там, где бы надлежало"*.

* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч. Н. Бестужев. Воспоминание о Рылееве, стр. 26.)

Поэзия Рылеева была наполнена духом революционной борьбы против российского самодержавия. В свою очередь вольнолюбивые произведения Пушкина имели огромное значение для формирования идеологии декабризма. В своих показаниях декабристы особенно подчеркивали, какое влияние оказывали эти стихотворения Пушкина на их политическое мировоззрение.

Поэзия Рылеева, очевидно, была более близка Н. Бестужеву, нежели поэзия Пушкина.

Еще в Петровском заводе братья Бестужевы заинтересовались творчеством М. Ю. Лермонтова.

В 1837 году в журнале "Современник" Пушкина братья Бестужевы прочли стихотворение "Бородино". Несомненно, картина Бородинского сражения в рассказе простого солдата, одного из представителей русского народа, победившего Наполеона, и противопоставление двух поколений людей - 30-х годов и 1812 года - не могли не восхитить братьев-декабристов.

В "Литературных прибавлениях" к "Русскому инвалиду", издававшихся А. А. Краевским, братья Бестужевы ознакомились с песней о купце Калашникове*, или, как они назвали ее, "Сказкой о купеческом сыне".

* ("Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова" написана М. Ю. Лермонтовым в 1837 году.)

Лермонтов в 1837 году был сослан на Кавказ, и поэма его по цензурным соображениям появилась в свет не под его именем, а за подписью: " - в".

"Недавно прочли мы, - писал* Н. Бестужев рукой М. К. Юшневской к брату Павлу, - в приложении к Инвалиду Сказку о купеческом сыне Калашникове. Эта превосходная маленькая поэма... вот как должно передавать народность и ее историю! Ежели тебе знаком и этот... в (Лермонтов - М. Б.), объяви нам эту литературную тайну. Еще просим тебя сказать - кто и какой Лермонтов написал "Бородинский бой"**.

* (Как мы указывали выше, декабристы не имели права переписки; этого права не лишены были жены декабристов, которые писали от их имени к родным и близким.)

** (Письмо Н. Бестужева к П. А. Бестужеву от 4 июля 1838 г. (Письма Н. А. и М. А. Бестужевых с Петровского завода.) "Бунт декабристов". 1825-1925. Л., изд. "Былое", 1926, стр. 371.)

В поэме Лермонтова братьям Бестужевым были близки "народность и ее история", заключавшиеся, как говорил В. Г. Белинский, в "...кровном родстве духа поэта с народным духом"*.

* (В. Г. Белинский. О стихотворениях Лермонтова.)

В начале 40-х годов подлинно народное искусство Пушкина, Лермонтова и Гоголя нанесло сокрушительный удар по отжившим свой век литературным направлениям - риторической школе и романтизму. Тем самым была подготовлена почва для так называемой натуральной школы - школы русского реализма, ознаменовавшей переворот в литературной жизни того времени.

Сороковые годы стали эпохой блестящего расцвета русской литературы, эпохой полного торжества реалистического искусства.

Писатели-реалисты поднимали в своих произведениях большие социальные вопросы, и прежде всего самый главный вопрос - о крепостном праве и положении крестьянства. Обличительные картины современной крепостнической действительности заняли одно из первых мест в русской литературе.

В "Отечественных записках" печатались произведения таких писателей, как А. И. Герцен, М. Е. Салтыков-Щедрин, А. Григорович, И. А. Гончаров, Ф. М. Достоевский, поэтов А. В. Кольцова и Н. А. Некрасова.

Чувствуя в себе растущий интерес к новому направлению в литературе, изучая все разделы "Отечественных записок", читая статьи на экономические и социальные темы, Н. Бестужев, не мог, конечно, не заметить пламенных произведений Белинского и Герцена - деятелей, стоявших во главе умственного движения в России.

"Эти люди, - писал Н. Г. Чернышевский, - уже не зависели ни от каких посторонних авторитетов в своих понятиях... тут в первый раз умственная жизнь нашего отечества произвела людей, которые шли наряду с мыслителями Европы, а не в свите их учеников, как бывало прежде"*.

* (Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений. "Очерки гоголевского периода русской литературы". М., 1939-1951, стр. 91.)

К нашему глубокому сожалению, история сохранила очень мало высказываний Н. Бестужева, связанных с общественно-политическими и литературными проблемами этого периода.

Н. Бестужев оценил произведения Гоголя и считал его родоначальником реалистического направления в русской литературе, о чем он писал в 1851 году своему петербургскому корреспонденту, секретарю Морского ученого комитета А. А. Никольскому: "Начиная с Гоголя начали писать натурально, живым прекрасным языком"*.

* (ИРЛИ (ПД). Архив Бестужевых. Фонд 604. д. 4 (5583). л. 157-об.)

Н. Бестужева привлекали передовые писатели, в чьих произведениях нашли отражения революционные идеи и настроения, жестокая критика злейшего врага декабризма - крепостного права.

Из "Воспоминаний" А. А. Лушникова мы знаем, что Н. и М. Бестужевы "любили Лермонтова", что Н. Бестужев "зачитывался Гоголем, читал его сочинения моему отцу, а также песни и стихи Кольцова". Мы не знаем, оценил ли Н. Бестужев народность песен и дум Кольцова, но что касается Гоголя, то А. А. Лушников говорит: "Николай Александрович перечитывал не раз Гоголя, любил и ценил его как лучшего русского писателя. Когда в Селенгинск пришла весть о его (т. е. Гоголя. - М. Б.) смерти, Николай Александрович говорил отцу (т. е. А. М. Лушникову. - М. Б.): "Не скоро Россия дождется такого писателя, как Гоголь, который так хорошо знал Россию и который так хорошо писал. Он еще много мог сделать для России". Николай Александрович долго и тяжело переживал смерть Гоголя"*. Когда многие в России не понимали и не признавали "натуральной школы", созданной Гоголем, сторонник реалистического направления в литературе Н. Бестужев понял и оценил ее. Старый декабрист видел в Гоголе не только великого писателя, но гражданина-патриота, беззаветно любящего свою родину и свой народ.

* (А. А. Лушников. Воспоминания о декабристах. Архив Кяхтинского краеведческого музея им. академика В. А. Обручева.)

Отдавая дань уважения современной передовой литературе, ценя ее высокий социально-гражданский пафос, Н. Бестужев с глубоким огорчением писал (3 сентября 1851 года) о некоторых критических статьях, помещенных в "Отечественных записках", другу своих молодых дней Н. В. Савицкому. "Ныне вошло в моду бранить и осуждать всех прежде бывших писателей. Читайте бесконечные критические статьи в "Отечественных записках"... и вы увидите, что Карамзин, Державин, Озеров и другие были просто напыщенные подражатели французов; что у них ни творчества, ни поэзии нет ни на грош, и проч., что ныне только, начиная с Гоголя, начали писать натурально, живым, прекрасным языком"*.

* ("Отечественные записки", т. СХХХ, СПБ, 1860, стр. 95. (Курсив Н. Бестужева.))

Однако Державин, Карамзин, Озеров, за честь которых вступился Н. Бестужев, были по достоинствам оценены целой плеядой литераторов в начале XIX века. А. А. Бестужев-Марлинский в своей статье "Взгляд на старую и новую словесность в России" писал: "...к славе народа и века явился Державин, поэт вдохновенный, неподражаемый... Лирик-философ... Карамзин на горизонте прозы, подобно радуге после потока. Он преобразовал книжный язык русский, звучный, богатый, сильный в сущности... Он двинул счастливою новизною ржавые колеса его механизма, отбросил чуждую простоту в словах, в словосочинении, и дал ему народное лицо.

Время рассудит Карамзина, как историка*; но долг правды и благодарности современников венчает сего красноречивого писателя, который своим прелестным цветущим слогом сделал решительный переворот в русском языке... На поприще трагическом Озеров далеко оставил за собою своих предшественников... александрийские его стихи звучны и важны"**.

* (Подчеркнуто нами. Первым, кто осудил Н. М. Карамзина как историка, был декабрист Никита Муравьев. Его рукописная записка об "Истории Карамзина" широко была известна в начале 20-х годов XIX века.)

** (А. Бестужев-Марлинский. Собрание стихотворений. "Взгляд на старую и новую словесность в России", стр. 456-458.)

Державин, Карамзин, Озеров были воспитателями молодых декабристов-литераторов, к которым принадлежал и Н. Бестужев.

"Записки охотника" И. С. Тургенева захватили Н. Бестужева. В своей книге писатель откликнулся на жгучие вопросы современности. Наполненная демократическим содержанием, она звала на борьбу против крепостничества, "вослед Радищеву", она ставила вопрос о положении крестьянства - угнетенной и забитой массы русского народа.

Сильное впечатление на братьев Бестужевых и К. Торсона произвела также "Деревня" Григоровича (она вышла несколько ранее, в 1846 году).

Экземпляр "Записок охотника", изданный в 1852 году в Москве, в Университетской типографии, который читали братья Бестужевы и Горбачевский, в настоящее время хранится у потомков Лушниковых в Москве. У них же имеется и книга Людвига Фейербаха "Сущность христианства", испещренная карандашными пометками Н. Бестужева.

В 1847 году вышла на французском языке книга Н. И. Тургенева "Россия и русские".

Н. И. Тургенев, видный член "Союза Благоденствия" во время восстания 14 декабря 1825 года находился за границей.

Привлеченный к следствию и осужденный заочно по 1 разряду, он остался эмигрантом и жил сначала в Англии, а затем в Париже. В книге автор как бы подытожил все свои мысли и впечатления за много лет. Тургенев пытался доказать, что он не был участником тайных обществ.

В своих "Записках" Волконский писал: "отдавая ему (т. е. Н. И. Тургеневу. - М. Б.) полную справедливость как постоянному защитнику словом и делом уничтожения крепостного права в России, не могу и не должен утаить, что высказанное им даже в печати уверение, что он не участвовал в тайном обществе и не был его членом, есть явная ложь"*. Н. Бестужев получил книгу Н. Тургенева через Волконского.

* (С. Г. Волконский. Записки. СПБ, 1902, стр. 428.)

Прочитав ее, он возмутился и написал Волконскому следующее: "Здесь нет ничего, кроме банальностей, общих мест и, по преимуществу, болтовни; чему я закоренелый враг. Все, что он говорит о России и русских, мог бы прекрасно сказать какой-нибудь француз или англичанин, не выходя из кабинета"*.

* (Н. Бестужев. Статьи и письма, цит. соч. (Письмо С. Г. Волконскому от 22 августа 1849 г., стр. 265).)

Стремление Н. И. Тургенева оправдаться привело к неточностям и искажению целого ряда фактов. Н. Бестужев с негодованием отметил это в письме к Волконскому от 16 февраля 1850 года:

"Иностранцу простительно не знать России, - писал Н. Бестужев, - и позволительно не видеть в ней хорошего, но русскому, но тому, кто посвятил себя на жертву идее делания добра своему отечеству, надобно строго вникнуть в постановление его, разобрать сначала их, но не таким односторонним образом, как делает это Н. И.* (т. е. Николай Иванович Тургенев - М. Б.).

* (Н. А. Бестужев. Статьи и письма, цит. соч. (Письмо С. Г. Волконскому от 16 февраля 1850 г.), стр. 266.)

Взгляды, высказанные Н. Бестужевым в письме к Волконскому от 16 февраля 1850 года, перекликаются с его взглядами, изложенными в письме к Трубецкому от 16 октября того же года. В нем он останавливается на вопросе о земле, о "пролетаризме", об идеализации некоторых учреждений Петра I и Екатерины II.

Это письмо Н. Бестужева представляет значительный интерес для характеристики социально-политических взглядов его автора (публикуется впервые).

"...наконец, и коммунизм и социализм, которые, право уж не знаю, что будут делать в России, где наши общины, вероятно, должны будут отдать им свои 15-десятинные пропорции земли на душу, чтобы получать в замену французскую галиматью, то есть право на работу*.

* (Подчеркнуто Н. Бестужевым.)

Как выдумало знаменитое временное правительство жеманного Ламартина и крошечного Луи-Блана.

Вы видите, что я не очень снисходителен к гг. социалистам, но это потому, что я имею терпение прочитать почти всю написанную ими дичь и даже Прудоновы sophism'ы etc. У них есть нечто и справедливое в нападках на собственность, но это справедливое идет кривой дорогой, а потому и дает против них орудие. По русской пословице: они слышали звон, да не знают где он* и бродят до сих пор во мраке. Состояние Европейского общества таково, что действительно 999 тысячных остаются без всякого имущества, тогда как (слово неразборчиво) пользуются только - во всей пропорции народонаселения.

* (Подчеркнуто Н. Бестужевым.)

Вот это и сводит с ума всех социалистов и проч., и они вопиют против собственности. Они толкуют о праве на труд* как будто это право не дает также права на приобретение**, т. е. на собственность.

* (Подчеркнуто Н. Бестужевым.)

** (Подчеркнуто Н. Бестужевым.)

По-моему: дай хоть десять прав на труд, но если не дать орудий, т. е. возможности трудиться, то эти десять прав оставят человека таким же нищим, как и прежде. В чем же заключаются все эти орудия, эта возможность?

Конечно, не в наживных, а потому и преходящих и не постоянных средствах труда. Индивидуи исчезают, состояние их расстраивается, фабрики горят, корабли тонут, и все эти средства немногих и очень немногих - но народ не исчезает, но земля, на которой живет он, не уйдет никуда из-под его ног; вот, по-моему, где средства, возможность* единственно прочная для труда 999 тысячных. Дай землю в собственность индивидуям - все явления Римской истории повторяются, чему Англия являет нам разительный пример и чему вскоре должна и последовать Франция, несмотря на то, что революция распродала земли, скопившиеся в немногих руках. Теперь уже множество земельных участков стекалось в наемные руки, а остальная часть, наследствами, замужествами, деньгами и проч. раздробилась так, что почти перестала приносить выгоду своим собственникам, я это говорю не от себя, но по официальным документам, до которых, как Вы знаете, я охотник. Продолжаю развивать свою мысль: земля не должна принадлежать никому; она есть собственность государства, народа, и в этом отношении Россия счастлива тем, что пролетарии в ней невозможны. Европа так нас боится, что не хочет заглянуть ни на наш быт, ни на наши постановления.

* (Подчеркнуто Н. Бестужевым.)

Все хлопочут о демократии и не знают, что все наши земские и городские постановления суть чисто демократические (правда, в нынешнее время довольно попорченные), распространяя все узаконения Петра поистине великого: его Сенат, Синод и все коллегиальное управление как совещательное, так и исполнительское, припомните наши Екатерининские магистраты, земельные управления и проч., где все основано на мирском* согласии - как Вы все это назовете? и назовете ли Петра деспотом после всего этого? Прибавьте к этому, что Франция и другие страны, которые хлопочут об Экстторальном** (?) цензе, соглашаются и в том, что Vote universel*** неудобен и в том, что цене, каков бы ни был, передает право избирательства в немногие руки; а посмотрите у нас в России права на избирательство дворянства: у нас представлен каждый имеющий хоть одну душу ревизскую; представлена даже женщина, о чем стараются франц(узские) дамы. А если ко всему этому рассмотреть коренной закон, не позволяющий в общинах ни продавать, ни закладывать своих участков, чтоб раздать их, повторяется по мере надобности, и что запасные магазины, и все это представляет чистый социализм, коммунизм? или что Вы хотите, - то право, нет никакой надобности завидовать и не перенимать (слово пропущено) ??? Чужестранные!..

* (Подчеркнуто Н. Бестужевым.)

** (Слово для нас непонятное и трудно читаемое (разобрать невозможно).)

*** (Всеобщий голос.)

Одного надобно желать, чтоб эти постановления не портились, как это по большей части уж и сделано и делается!

Правда, тут невозможно двенадцатипольное хозяйство; тут невозможно скопление капиталов, как в Англии, - но по-моему, общее благополучие; хоть бы оно с поверхностного взгляда не казалось бедно, лучше исключительных баснословных богатств Англии, где 1/3 народонаселения должна кормить другие 2/3, по-моему: та земля богаче, которая своим 3-польным хозяйством может прокормить и себя, и других, нежели та, у которой 12-польное хлебопашество, не обогащая самих хозяев, заставляет голодать и покупателей"*.

* (ЦГИА, ОЛФ. Фонд 1153, оп, № 1, ед. хр. 49, лл. 3-6 и 7-об.)

Это письмо неоспоримо доказывает, что Н. Бестужев с необыкновенной проницательностью разглядел пороки буржуазного капиталистического строя ("где 1/3 населения должна кормить 2/3")*.

* (Там же.)

Н. Бестужев пытался также разобраться в сущности французского мелкобуржуазного социализма Прудона и Луи Блана, того Луи Блана, о котором В. И. Ленин говорил: "Луи Блан мнил себя вождем "трудовой демократии" или "социалистической демократии" (именно это последнее слово столь же часто употреблялось во Франции в 1848 году, как в литературе эсеров и меньшевиков в 1917 году), а на деле Луи Блан был хвостом буржуазии, игрушкой в ее руках"*. В то же время Н. Бестужев отметил и некоторые положительные стороны французского утопического социализма ("У них есть нечто и справедливое в нападках на собственность"). Взгляды Н. Бестужева близки общественным взглядам Герцена и народников. Н. Бестужев положительно отзывается о русской крестьянской общине, видя в ней основу "чистого социализма, коммунизма". Н. Бестужев, однако, полагал, что Россия "счастлива тем, что пролетарии в ней невозможны". Как известно, в своих трудах В. И. Ленин и И. В. Сталин вскрыли ошибочность взглядов народников, которые не считали рабочий класс передовым классом в революции и мечтали о достижении социализма без пролетариата. Главной революционной силой народники считали крестьянство, руководимое интеллигенцией, и крестьянскую общину, которую они рассматривали, как зародыш и основу социализма.

* (В. И. Ленин. Соч., т. 25, стр. 44-45.)

Суждения Н. Бестужева о поземельной общине, о "свободных постановлениях" Петра I и Екатерины II также ошибочны. Н. И. Тургенев называл Петра I "тираном". Н. Бестужев пишет Волконскому, что он любит этого "тирана". Понятно, что Н. Бестужев любил Петра I как преобразователя России, давшего толчок развитию промышленности и просвещению народа. Если он и преувеличивал значение реформ Петра I, то это только потому, что он страстно мечтал о раскрепощении духовных сил народа и об использовании всех богатств родной страны. Н. Бестужев не мог не понимать, что реформы Петра I, выражая потребности общества, не уничтожили крепостничества. Самое главное для Н. Бестужева состояло в том, что Петр I смело помогал всему новому в его борьбе против старого, имевшего еще большую силу, настойчиво вел борьбу со всем отживающим и мешающим идти вперед.

В конце первой половины XIX века крепостническая Россия все больше перестраивалась на капиталистический лад. Это были годы роста внутренней и внешней Торговли, роста промышленных предприятий. В связи с увеличением числа фабрик и заводов множились кадры вольнонаемных рабочих. В дворянских усадьбах разрасталась кустарная промышленность, и она все больше переходила к использованию методов капиталистического предпринимательства.

В 30-х годах слабость революционного движения помешала передовым русским людям прийти к правильному пониманию путей изменения существующего строя в России. Начиная с 40-х годов передовые общественные деятели страны стали пропагандировать идеи демократии и национальной независимости.

Герцен и передовая русская интеллигенция (состоявшая из представителей оппозиционного дворянства, разночинной молодежи, офицерства и крестьянства) считали себя последователями и наследниками благородных традиций первых дворянских революционеров. Идеи декабристов были для них знаменем, с которым они продолжали освободительную борьбу против самодержавия и крепостничества.

Повсеместно усиливались недовольство и возмущение народных масс, одно за другим вспыхивали стихийные крестьянские восстания. Волна революционного движения в 40-х годах напугала Николая I. Самодержец видел, что передовая интеллигенция, учитывая ошибки своих предшественников - декабристов, ищет новых путей для освобождения народа.

Имена Герцена и Белинского, их революционно-демократические убеждения были хорошо известны поселенным в глухих углах Сибири декабристам по "Отечественным запискам".

На идеях Белинского и Герцена выросли петрашевцы, о которых Герцен писал в "Былом и думах": "Петрашевцы были нашими меньшими братьями, как декабристы - старшими"*.

* (А. И. Герцен. Былое и думы.)

Вместе с петрашевцами и вслед за ними, развивая идеи и традиции декабристов, появились выходцы из разночинной среды, революционные демократы - горячие патриоты своей родины, защитники своего народа, верившие в великое будущее России.

В эти годы в России складывались философские кружки, сыгравшие огромную роль в формировании передовой общественной мысли.

Русская литература приобретала новое, острое звучание. "В наше время, - отмечал Белинский, - искусство и литература, больше чем когда-либо прежде, сделались выражением общественных вопросов, потому, что в наше время эти вопросы стали общее, доступнее всем, яснее, сделались для всех интересом первой степени, стали во главе других вопросов"*.

* (В. Г. Белинский. Взгляд на русскую литературу 1847 года.)

Острая борьба между силами прогресса и силами реакции нашла широкий отклик почти во всех слоях русского общества. Передовые люди России пристально следили за событиями, происходящими в Западной Европе, и в горячих спорах с идейными противниками выражали свое сочувствие революционной борьбе европейских народов и свою готовность идти на совместную борьбу.

Все, что читал Н. Бестужев, расширяло его духовный горизонт, давало ему почувствовать пульс времени. Он и его друзья-декабристы очень чутко улавливали смысл политических событий*. Такое явление, как небывалый по своей силе европейский экономический кризис 1847 года, до крайности обостривший все классовые и национальные противоречия, подготовивший революционное движение, охватившее всю Западную Европу в 1848 году, несомненно не могло пройти мимо Н. Бестужева.

* (М. С. Корсаков говорит о декабристах на поселении в своих "Путевых записках и дневнике" (1849): "Они здесь получают газеты и следуют за политикой и даже лучше знали ее, нежели я, приехавший из столицы". ОРЛБ. (Корс. п. 40, № 51, п. 41. 5-10. Сибирь). )

И. И. Пущин писал из Ялуторовска 24 апреля 1848 года Д. И. Завалишину в Читу: "В Европе необыкновенные события. Они повременно доходят и до тебя. Ты можешь себе представить, с какою жадностью мы следим за их ходом, опережающим все соображения. Необыкновенно любопытное настает время"*.

* (Письмо И. И. Пущина Д. И. Завалишину. (Пять писем и отрывок из письма И. И. Пущина 1840 г.) Сборник старинных бумаг, хранящихся в Музее П. И. Щукина, ч. X, М., 1902, стр. 288-294.)

М. А. Фонвизин писал из Тобольска 23 мая 1848 года И. Д. Якушкину в Ялуторовск: "Что ты скажешь о чудесных событиях, совершившихся на Западе? Слышно (и это верно)*, что от них нервы Русского Самодержца до того раздражены (что) он невольно обливается слезами, читая газеты или говоря о политических новостях"**.

* (Взято в скобки М. А. Фонвизиным.)

** (ЦГИА, ОЛФ. Фонд 279 (Якушкиных), он. № 1, ед. хр. 101. (Письма М. А. Фонвизина И. Д. Якушкину.))

Вооруженные восстания и баррикадные бои потрясли Париж, Берлин, Вену, Милан и ряд других городов Европы.

Основной движущей силой революции 1848 года в ряде стран Европы явился впервые вышедший на мировую арену пролетариат; руководящая роль принадлежала частью умеренно-либеральной буржуазии, частью демократической мелкой буржуазии, и это наложило свой отпечаток на ход и результаты борьбы.

Вести о революционных событиях (правда, с большим запозданием) доходили и в Забайкалье.

Лучшие люди России были потрясены и подавлены жестокой расправой буржуазных республиканцев с восставшими народными массами.

Разгром революции 1848 года не мог пройти бесследно для Н. Бестужева; по словам М. Бестужева, его старший брат прекрасно понимал, какую роль сыграла царская Россия, возглавившая контрреволюционный поход европейской реакции*. Николай I, этот "жандарм Европы", был вдохновителем этого похода реакционных сил. На его поддержку надеялись правящие круги Австрии, Пруссии и ряда других государств Западной Европы. Он помог в 1849 году Австрии подавить революцию в Венгрии и революционное движение в Молдавии и Валахии.

* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч., стр. 289.)

1849 год был годом окончательного разгрома революционного движения и торжества реакции в Западной Европе.

Ярый реакционер Вильгельм I, лично командовавший войсками, жестоко подавил народное движение в Южной Германии. Исход событий разрушил надежды прогрессивно настроенных умов, заставил их усомниться в возможности победы революции в Западной Европе.

М. А. Фонвизин 5 марта 1849 года писал И. Д. Якушкину:

"Долго, однако, Европейское брожение не успокоится, и мы, вероятно, увидим еще много такого, чего ни предвидеть, ни ожидать невозможно.

Ты спрашиваешь - будет ли иметь влияние на Россию теперешнее Европейское происшествие? Она все остается классической почвой рабства и самовластия и кажется остается надолго. По крайней мере, Правительство употребит все усилия, чтобы китайской стеной отделить наше любезное отечество от влияния Запада. Гадко читать в наших газетах хвалебные возгласы мудрому самодержавию, которое навсегда упрочило благоденствие России - и до нас доходят слухи, какое это благоденствие"*.

* (ЦГИА, ОЛФ. Фонд 279 (Якушкиных), оп. № 1, ед. хр. 100, л. 233.)

Читая иностранные журналы, Н. Бестужев отлично представлял себе, что происходило тогда в Западной Европе, и с понятным волнением думал о России. 40-е годы XIX века характерны для России острым кризисом крепостнической системы, ростом стихийных крестьянских восстаний в стране, о которых Белинский говорил в своем знаменитом письме к Гоголю.

Как известно, В. И. Ленин назвал это письмо "одним из лучших произведений бесцензурной демократической печати"*. Декабристы, несомненно, были знакомы с высказываниями великого демократа, вызванными "Выбранными местами из переписки с друзьями"**. В бумагах Е. П. Оболенского среди писем товарищей-декабристов мы обнаружили список письма Белинского к Гоголю от 19 декабря 1848 года***.

* (В. И. Ленин. Соч., т. 20, стр. 223-224.)

** (Н. В. Гоголь. Выбранные места из переписки с друзьями. "Северная пчела", 1846, № 293 от 31 декабря.)

*** (Бумаги Е. П. Оболенского. ГИМ, ОПИ, шифр 693/3 А.343/Г 84(6). Этот список воспроизведен по нашему указанию в статье К. П. Богаевского, см. эту статью и публикацию "Письмо Белинского к Гоголю". "Литературное наследство". В. Г. Белинский, т. 11(56), изд. Академии наук СССР, 1950, стр. 512-605.)

В это время в Россию дошли вести из Западной Европы о появлении теории научного социализма Маркса и Энгельса. В своих первых трудах они изложили основы учения, утверждавшего всемирно-историческую роль пролетариата, которому предстояло стать ведущей силой социалистической революции и создателем нового общества.

Знал ли Н. Бестужев о "Коммунистическом манифесте"? Как откликнулся он на все эти явления? Сведений об этом мы не имеем.

"Из Воспоминаний" А. А. Лушникова известно лишь то, что братья Бестужевы с большим интересом следили по иностранным журналам за новым подъемом рабочего движения в Англии. Они несомненно знали о чартизме*, о котором В. И. Ленин писал, что это было первое широкое, действительно массовое, политически оформленное, пролетарски-революционное движение**.

* (А. А. Лушников. Воспоминания о декабристах. Архив Кяхтинского краеведческого музея им. академика В. А. Обручева.)

** (В. И. Ленин. Соч., т. 29, стр. 282.)

Очевидно, Н. Бестужев дал оценку и процессу петрашевцев в России, с которыми так жестоко расправился российский император, и перевороту, совершенному в Париже Луи Бонапартом в 1851 году. К сожалению, та часть архива Бестужевых, которая оставалась после смерти Михаила Александровича и Елены Александровны у сестер Марии и Ольги в Москве, не дошла до М. И. Семевского; она разошлась в Москве по разным коллекционерам*.

* (В 1858 году Елена Александровна Бестужева вместе с сестрами Марией и Ольгой выехали из Селенгинска и поселились в Москве. В 1867 году М. А. Бестужев, схоронив сына Николая и жену, с детьми Марией и Александром (старшая дочь Елена жила у теток и училась в одном из московских институтов) переехал в Москву. Вместе с сестрами и детьми он поселился в 7-м Ростовском переулке, д. 17, у самого берега Москвы-реки, что должно было напоминать ему их дом в Селенгинске, перед окнами которого протекала река., 1926, стр. 371.)

В 1867 году умерла дочь Елена, в 1871 году - М. Бестужев, в 1873 году - дочь Мария, в 1874 году - Елена Александровна, в 1876 году - сын Александр. Оставались две престарелые сестры Н. и М. Бестужевых - Мария и Ольга Александровны (близнецы). Они прожили долгую жизнь и умерли одна вслед за другой - 4 и 15 августа 1889 года.

Все Бестужевы похоронены вместе на Ваганьковом кладбище. Их могилы бережно охраняются отделом охраны памятников Министерства культуры РСФСР. К решетке, окружающей могилы Бестужевых, в 125-летнюю годовщину восстания декабристов прикреплена массивная мемориальная доска белого мрамора.

Сестры Н. и М. Бестужевых, нуждаясь в средствах, еще при жизни Елены Александровны продавали документы из семейного архива, а также художественные работы Н. Бестужева. Несомненно, помимо К. Т. Солдатенкова и П. И. Щукина в Москве, и другие собиратели приобрели у М. и О. Бестужевых разные документы, часть которых, по сообщению нам в свое время Н. П. Чулкова, была у Е. А. Иевлевой - внучатой племянницы декабриста А. П. Беляева, скончавшейся в Москве в 1943 году. В 1951 году все, что оставалось у ее потомков, - портреты, архивные материалы - было приобретено Государственным Историческим музеем.)

Нам известны собрания К. Т. Солдатенкова и П. И. Щукина. В настоящей работе мы приводим некоторые документы и рисунки Н. Бестужева из этих собраний.

Еще не закончено изучение вышеназванных собраний - фондов в Отделе рукописей Государственного Исторического музея, а также и в других рукописных собраниях. Несомненно, что будущий исследователь найдет там и высказывания Н. Бестужева с целом ряде современных ему событий.

А. А. "Пушников говорит в своих "Воспоминаниях": "Николаю Александровичу писал из Москвы обстоятельные письма моряк Нахимов"*.

* (А. А. Лушников. Воспоминания о декабристах. Архив Кяхтинского краеведческого музея им. академика В. А. Обручева.)

"Моряк Нахимов" - это друг и товарищ Н. Бестужева по Морскому корпусу, брат знаменитого адмирала П. С. Нахимова - Платон Степанович, капитан 2-го ранга, участник второй архипелажной экспедиции. В 1827 году П. С. Нахимов вышел в отставку и с 1834 по 1847 год занимал должность инспектора Московского университета.

Нахимов мог писать Н. Бестужеву об общественной жизни Москвы конца 30-х и 40-х годов, о ее университете, о "западниках" и "славянофилах". Мы пытались найти переписку Нахимова и Н. Бестужева. Изучение архивов Москвы, Ленинграда и Смоленской области* не привело к желаемым результатам; мы не нашли никаких следов этой переписки, а там для исследователя может быть много интересного.

* (П. С. Нахимов родился в селе Волочек Смоленской губернии и там же похоронен. В настоящее время селу присвоено в честь адмирала П. С. Нахимова новое название - Нахимове.)

Как мы уже выше говорили, Н. Бестужев вел большую переписку с друзьями, деятелями науки и бывшими товарищами по заключению. До нас дошла переписка Н. Бестужева с Батеньковым*; в архиве Елагиных хранятся письма Н. Бестужева к Батенькову, в которых Н. Бестужев откликнулся на военные события 1854-1855 годов и сообщает о своем пребывании в Иркутске в начале 1855 года**.

* (Письма Н. А. Бестужева к Г. С. Батенькову хранятся в ИРЛИ (ПД) Академии наук СССР (архив Бестужевых, фонд. 604).)

** (Письма Н. Бестужева к Г. С. Батенькову хранятся в ОРЛБ, в архиве Елагиных. Шифр Елаг. XVI/I и XVI/II.)

В Иркутске в доме Трубецких Н. Бестужев встретился с гувернанткой детей начальника штаба Иркутского округа Б. К. Кукеля - француженкой Луизой Антуан. По словам М. Бестужева, его брат Н. Бестужев "готов был сочетаться браком" с Антуан, "ежели бы его не останавливал страх за участь будущих его детей"*. Брак этот не состоялся, так как Антуан просила согласия своего сына, жившего в Париже, но тот решительно воспротивился тому, чтобы она связала свою судьбу с "государственным преступником".

* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч. стр. 252.)

В своих "Воспоминаниях" П. И. Першин-Караксарский говорит, что у Н. Бестужева был сын, рожденный от бурятки. Его воспитание отец поручил своему другу Дмитрию Дмитриевичу Старцеву; тот его усыновил и вырастил вместе со своими детьми. Когда Старцев отправил своих детей в столицу, приемный сын Старцева Алексей остался в Селенгинске и, достигнув юношеского возраста, стал помощником своего отца в коммерческих делах*.

* (П. И. Першин-Караксарский. Воспоминания о декабристах. "Исторический вестник", 1908, XI, стр. 543.)

В литературе о декабристах это единственное упоминание о сыне Н. Бестужева. В 1935 году среди материалов, поступивших в историко-краеведческий музей Улан-Удэ (Бурят-Монгольская АССР), оказался и фотопортрет сына Н. Бестужева - Алексея Дмитриевича Старцева.

В июне 1941 года молодой бурятский ученый Р. Ф. Тугутов в беседе со старым колхозником Цыренжапом Анаевым, сыном домашней работницы М. Бестужева, выяснил, что "Николай Бестужев имел детей: сына Алексея и дочь Екатерину, после смерти отца воспитывавшихся у Старцевых"*.

* (Р. Ф. Тугутов. Декабристы братья Бестужевы по воспоминаниям современника Цыренжапа Анаева. Бурят-Монгольский научно-исследовательский институт культуры и экономики. Бурятмонгиз, 1947, стр. 137-138.)

Таким образом, Анаев подтвердил слова П. И. Першин-Караксарского о сыне Н. Бестужева. Однако о дочери Н. Бестужева в литературе о декабристах ранее никаких сведений не встречалось.

В 1947 году в собраниях Государственного Исторического музея (Москва) нами было обнаружено письмо Н. Бестужева к Д. И. Завалишину от 10 мая 1853 года, в которой он с трогательной заботой упоминает о своей дочери.

https://img-fotki.yandex.ru/get/366459/199368979.5f/0_200e70_7d208502_XXXL.jpg

Письмо Н. А. Бестужева Завалишину от 10 мая 1853 года.

"Ожидая тщетно шестой день приезда моих барынь (сестер. - М. Б.) и не имея никаких известий из Читы, я решился послать нарочного с письмом к вам. Покорнейше прошу не отказать мне в величайшем одолжении - известить меня немедля с тем же посланным об особах (о сестрах. - М. Б.), которых вы приняли под свое попечение и не лишить их вашего участия насколько можно. Я бы сам вернулся, чтобы устроить их, но болезнь Сережи*, у которого золотуха развилась еще сильнее, и дочери моей не позволяют мне бросить их в глуши"**.

* (Лицо, нами не выясненное.)

** (Отдел письменных источников Государственного Исторического музея. Фонд 250 (бумаги Д. И. Завалишина), ед. хр. 1, л. 41.)

Эти строки в свою очередь подтвердили сообщение Анаева о том, что у Н. Бестужева была от бурятки и дочь. Позднее его дочь вышла замуж за бурята Найдана Гомбоева и они жили в Китае. У нее было двое сыновей - Алексей и Николай. Алексей жил и умер в Китае, а Николай во время гражданской войны жил в Селенгинском аймаке и погиб в бою с белогвардейцами.

М. Н. Галкин-Врасский, описывая свое путешествие в Сибирь и на остров Сахалин, говорит, что при посещении Тянь-Дзиня и при осмотре города его сопровождал "здешний почтенный старожил коммерции советник Старцев"*.

* (Поездка в Сибирь и на остров Сахалин в 1881-1882 годах. Из путевого дневника М. Н. Галкина-Врасского. "Русская Старина", 1901, 1 января, 175-176.)

А. Д. Старцев в качестве помощника своего приемного отца Д. Д. Старцева жил в Китае. Цыренжап Анаев говорит: "Получив домашнее образование, сын Николая Бестужева Алексей Николаевич сперва работал в Кяхте приказчиком у Старцева и у Лушниковых, а потом уехал на постоянную работу в Бежин (Пекин). Оттуда он не вернулся. Там и умер. Наши селенгинские буряты казаки, когда ездили в Бежин (Пекин), бывали у него. Он жил шибко (очень хорошо)*.

* (Р. Ф. Тугутов. Декабристы братья Бестужевы по воспоминаниям современника Цыренжапа Анаева. Бурят-Монгольский научно-исследовательский институт культуры и экономики. Бурятмонгиз, 1947, стр. 137-138.)

М. Бестужев в своих "Воспоминаниях" о Л. Антуан, обращаясь к М. И. Семевскому, сообщает: "В тех записках, которые я вам готовлю и которые, вероятно, еще долго не увидят света, все это будет объяснено"*.

* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч., стр. 346.)

Возможно, в предполагаемых "Записках" М. Бестужев хотел коснуться вопроса о семье Н. Бестужева.

Е. А. Бестужева в своих беседах с М. И. Семевским также ни словом не обмолвилась о семье своего старшего брата.

Н. Бестужев, как и другие декабристы, не считал Д. И. Завалишина близким себе человеком и тем не менее в письме к нему не счел нужным умолчать о своей дочери.

В своих письмах и записках М. А. и Е. А. Бестужевы тщательно обходят личную жизнь старшего брата. Очевидно, в этом сказалось влияние сословных предрассудков.

https://img-fotki.yandex.ru/get/48448/199368979.c/0_1a8a9f_e6007c97_XXXL.jpg


Алексей Дмитриевич Старцев - сын декабриста Н. А. Бестужева.
Фотография 90-х годов XIX века из собраний М. В. Кафка-Будылиной. Москва

Народоволец И. И. Попов, который лично знал А. Д. Старцева, рассказывал нам, что "это был благородный, умный и большой культуры человек". М. В. Будылина-Кафка, научный сотрудник Академии архитектуры СССР, племянница жены А. Д. Старцева - Елизаветы Николаевны (рожд. Сидневой), которой А. Д. Старцев заменил отца, подтвердила нам отзыв И. И. Попова и сообщила о своем родственнике, заменившем ей отца: "Он был умный и благородный человек, необыкновенной доброты, талантливый самородок. Близкие и окружающие его не знали о том, что он сын декабриста Н. А. Бестужева; сам А. Д. Старцев об этом никогда не говорил. И только спустя некоторое время после его смерти в шкатулке, ему принадлежавшей, были обнаружены бумаги, свидетельствующие о том, что он является сыном декабриста и бурятки. Будучи коммерции советником, А. Д. Старцев, когда ему предложили вступить в дворянское сословие, категорически отказался. Последние годы жизни сын Н. Бестужева провел на острове Путятине, где и скончался в 1900 году".

* * *


Вы здесь » Декабристы » ЖЗЛ » Барановская М.Ю. Декабрист Николай Бестужев.