Алексей Владимирович Мусин-Пушкин (1831-1889), сын декабриста. Акварель работы В.И. Гау, 1846 г

Неизвестный художник.  Портрет графини Эмилии Мусиной-Пушкиной, 1830-е гг.

Портрет Карла Йохан фон Валлен  (Carl Johan Walleen, 1781-1867), отчима  Эмилии  Мусиной-Пушкиной.
Неизвестный художник. 1830-1849 гг.

Катри Лехто

"Борисоглебский ангел"

В научной библиотеке Ярославского музея-заповедника хранится книга финской писательницы Катри Лехто. В дарственной надписи - благодарность за помощь в сборе материалов для книги о судьбе Марии Линдер, дочери Владимира и Эмилии Мусиных-Пушкиных, автора известных в России повестей и рассказов. Одна из глав книги, рассказывающая об Эмилии Карловне Мусиной-Пушкиной, урождённой Шернваль, предлагается вниманию читателей...

"...К несчастью, я потеряла свою маму, когда мне не было и шести лет. Черты её лица я кое-как помню, но ничего не знаю о её характере.

У меня не осталось ничего такого, что рассказало бы мне о её сердечных переживаниях или её религиозных мыслях".

Эти слова - из письма Марии Линдер, которое она написала в 1860 году своему будущему ребёнку.

Мама, которую она старалась представить себе в памяти, осталась для неё в туманной мечте. Но мечта не даёт ответа на вопрос, не рассказывает о себе. От мечты невозможно получить поддержки или совета в трудных жизненных вопросах.

Образ Эмилии Мусиной-Пушкиной наверняка оставил след в личности дочери. Впечатления первых лет жизни являются решающими, независимо от того, являются ли они осознанными.

Когда пятнадцатилетняя Эмилия гостила в Петербурге в доме Ребиндеров, последние рассказывали домашним об её очаровании, об её оживлённом и весёлом нраве. Такой описывает Эмилию и Аврора в письме к сестре Алине в 1848 году:

"Любимая Эмилия умела забывать и уменьшать жизненную достоверность своим весёлым очаровательным характером, похожим на искры шампанского. Что касается меня, то после некоторого пребывания озабоченной в весёлом обществе, кажется совсем вероятным, что скоро без всякой вины или совсем по незначительной вине чувствую себя такой печальной, что слёзы выступают на глаза, готовые разлиться ручьём".

Своё восхищение поэт Михаил Лермонтов выразил Эмилии в шутливом стихотворении в 1839 году:

Графиня Эмилия -
Белее, чем лилия,
Стройней её талии
На свете не встретится.

И небо Италии
В глазах её светится,
Но сердце Эмилии
Подобно Бастилии.

Однако в будни обычная жизнь отличалась от стихотворной. Все шестеро детей Мусиных-Пушкиных родились до того, как матери исполнилось тридцать лет, из них двое умерли маленькими. Обычные детские болезни оказались серьёзными. Почти всюду властвовал тиф. С 1830 года России постоянно угрожала ужасная холера.

В письмах мелькали предупреждения о передвижении болезни из одной местности в другую, забота о питании, сведения об ухудшении качества питьевой воды, о карантинах, куда могли попасть в пути.

Так, например, в январе 1831 года Эмилия и Владимир попали в двухнедельный карантин в городе Вышний Волочёк, расположенном на пути между Москвой и Петербургом. Путешествие по местным дорогам от одного имения к другому с детьми было очень трудным. Единственная с твёрдым покрытием дорога в стране построена между Петербургом и Москвой в 1830 году. По всем остальным дорогам можно было проехать только в сухую погоду или зимой на санях. Но и при этих условиях путешествие между городами длилось четверо суток. Не более как только каждая третья станция была исправна и действовала. Как правило, женщины и дети ночевали в больших дорожных кибитках-тарантасах. Тройки не хватало для их перемещения, и обычно в них запрягали по 6-9 лошадей.

Общение между Финляндией и Петербургом летом было хорошее и быстрое. На пароходе можно было плыть прямо из Кронштадта в Хельсинки, или береговым путём через города Выборг, Хамина и Ловииза, или другой дорогой через Таллинн. Зимой приходилось ночевать на станциях береговой дороги. Не удивительно, что в письмах всегда пишется о погоде, о начале и окончании навигации, о полозьях или о колёсах, о "льдах Невы" или о "Ладожских водах", которые весной могли прекратить сообщение даже в центре Петербурга.

У Эмилии была потрясающая и надолго запомнившаяся поездка в конце мая 1838 года, когда большая часть семьи Шернваль отправилась в Германию, в Киссинген, для встречи с лечащейся там на курорте Авророй и её мужем.

Владимир Мусин-Пушкин не получил разрешения на поездку, но были мать Эмилии - Ева Шернваль, сестра Алина Шернваль и старший брат Эмиль Шернваль. Также были четверо детей Эмилии и домашний учитель Карл Бакманн, не говоря о нянях и воспитателях. Уже в начале пути пароходу "Николай" пришлось бороться с движущимися льдами, а перед приходом его в Травемюнден вспыхнул пожар. На этом пароходе также путешествовал генерал Мунк, который рассказывает об этом в своём дневнике.

От места случившегося до берега было около двухсот локтей (мера длины). Спасательными лодками доставили на береговую скалу сначала женщин и детей, а потом остальных. Мунк и Бакманн прибыли последним рейсом. Трое-четверо путешествующих утонули в темноте на волнах, остальные блуждали по необитаемому берегу, как привидения, завёрнутые в простыни и одеяла, поскольку стихия застала их отдыхающими в каютах. На заре следующего дня кто-то из мужчин нашёл деревню и получил помощь для всей компании.

Во время кораблекрушения Алина Шернваль познакомилась со своим будущим мужем - испанским послом в Стокгольме Корреа, который поступил геройски, надев свой мундир на полуодетую девушку.

Путешествия в то время были утомительными, а любимый Владимир совсем помешался на путешествиях. То он неожиданно отправляется в путь, вдруг также неожиданно возвращается обратно, меняет свои планы один за другим. В письмах он с гордостью пишет, например, как однажды доехал без остановок, только меняя лошадей, за двое суток из Москвы в Борисоглеб, разбудил там своих служащих и начал проверку имения.

Как-то Ребиндер в письме к Шернваль в 1839 году пишет о плохом воздействии Петербурга и намекает о какой-то тоске, о чём не может в письме написать, весьма вероятно, что он имел в виду карточную игру в долги, - ведь карточный долг в этом культурном обществе считался "долгом чести", который необходимо было оплачивать раньше других долгов. Легко можно было попасть в лапы ростовщиков.

Смогли ли восхищение и ухаживания Лермонтова быть использованы сплетницами Петербурга против Эмилии? Соллогуб пишет в своих воспоминаниях, что поэт пылко восхищался и везде и повсюду ухаживал за графиней. Но такие ухаживания никак не считались серьёзными намерениями, а совершенно естественным делом, как уважительное отношение поэта к красивой женщине.

У Авроры тоже в разное время были такие ухаживания "дворцовых поэтов", которые приносили в её салон немало нелепых слухов.

Или за всем этим скрывалась политика?

О политических взглядах Владимира Мусина-Пушкина в сохранившейся переписке нет никакого намёка.

Во время военных походов по Кавказу Владимир Мусин-Пушкин упоминает о встречах с находящимися там в ссылке друзьями-декабристами, в том числе с его родственником Епафродитом Мусиным-Пушкиным.

В Петербург и в Москву уже возвратились многие декабристы, осуждённые и высланные за участие в восстании.

В Москве Мусины-Пушкины проводили время и развлекались в компании родственницы Зинаиды Волконской. Салон Волконской посещали также многие бывшие декабристы.

Писатели и поэты были частыми гостями салонов, особенно такие восторженные лирики, как Пушкин и Лермонтов.

И хотя Аврора, как фрейлина императрицы и владелица Демидовского имения, была вне подозрений, однако в глазах многих влиятельных русских она была полуиностранка.

Однажды возникшие подозрения у Николая I не развеялись. Тайные рапорты "чёрных кабинетов" копились целыми стопками, и ни одного из них не выбрасывали и не забывали.

Ребиндеру было о чём беспокоиться: авторитет дворца колебался даже от незначительных причин.

Управление обширным хозяйством требовало много труда от хозяйки. Все дома, имения и владения в городе и в селе содержались ею в порядке. В хозяйстве было много обслуживающего персонала. Всевозможные хозяйственные вопросы, а также возникающие проблемы межчеловеческих взаимоотношений приходилось решать хозяйке, хотя "староста" - управляющий делами - по теории заведовал хозяйством. Учителя ругались между собой, финские служащие и русские, выросшие в рабстве, плохо ладили друг с другом.

Иногда упоминается, что "шведка София" должна быть возвращена обратно в Хельсинки или "маленькая Феодосия" может возвращаться в Борисоглеб.

Экономические трудности росли, и для этого были свои определённые причины. В Английском клубе и в других знатных и влиятельных местах затраты намного превышали доходы. Денег не хватало, их поступало на счета недостаточно даже от больших имений. Банковская система не действовала. Создавались долги. Примером могут служить векселя, хранящиеся в архивах Ярославского музея-заповедника. В период 1847-1854 годов было оформлено одиннадцать счетов на разные суммы, все в тысячах рублей, принадлежащие графу Мусину-Пушкину. А долговая ноша Владимира всё росла и к 1856 году составила 700 000 рублей.

В письмах, где отец Эмилии рассказывает о строительстве в Дальсвике в 1844 году, он мимоходом говорит, что дочь в настоящее время становится экономней и мечтает прожить весь 1845 год в Борисоглебе. Мама - Ева Шернваль - умерла осенью 1844 года, поэтому Эмилии было легче выбраться из Финляндии.

Письмо Авроры сестре Алине проясняет обстоятельства: "Она решила остаться на пять лет в имении и за этот период поправить свои финансовые дела, так как в настоящее время средства не позволяют им оставаться даже на зиму в Петербурге. И вдобавок к этому, Эмилия никогда и ничего не делала без энтузиазма. Она наслаждалась работой, за которую бралась, и говорила, что счастлива, когда может украсить жизнь полезным трудом и добрым делом".

Ясно, что в имении, где длительное время отсутствовал настоящий хозяин, было много беспорядка. В первых шагах по приведению в порядок имения надо было избавиться от недобросовестного управляющего и подыскать на его место честного и хозяйственного человека.

Что ещё могла предпринять Эмилия? Учитывая, что все дочери Стъёрнвалл занимались садоводством, она в первую очередь принялась за приобретение фруктовых и декоративных саженцев и высаживание их.

Второе, что она принялась делать, - подыскивать в окрестности умельцев рукоделия, устраивала их на работу и выделила им помещение.

Таких мастеров рукоделия в округе было немало. Она приобрела ткани и нитки, находила через знакомых новые виды изделий и фасонов и таким образом организовала производство.

Через знакомых и друзей она узнавала о новых модах, принимала заказы на изготовление вещей.

Принимаемые мероприятия вряд ли имели для России большую экономическую и социальную направленность, поскольку касались лишь одного хозяйства. Тысячи крестьян, проживающих поодаль от её имения, об этом ничего не знали и не слышали.

Но смысл и действие указанных мероприятий ясен: что-то надо было предпринимать для исправления экономического положения имения, а также для тех людей, от которых зависело состояние имения. Или учитывалась старинная традиция предков: когда мужчины на войне или ещё где-то в поисках лучшей жизни, женщинам необходимо позаботиться о существовании семьи.

Хотя Эмилия жила и воспитывалась в городской семье, всё же в их роду сохранилось дворянское наследие, например, её дед из местности Ёкио. Такое хозяйство напоминало обычное финское имение, только крупнее по масштабам.

Со времени восстания декабристов сохранилась деловая бумага, по которой Владимир Мусин-Пушкин в то время освобождал крестьян от рабства. Рассказывали также, что и другие декабристы поступали так с крепостными. Позднее об этих случаях нигде больше не упоминается, так как это были только лишь единичные случаи.

Эмилия старалась облегчить жизнь своих крестьян. Её больница, школа для крестьян и хорошие условия для обучения молодёжи свидетельствовали о её стремлении к улучшению положения крестьян. Имя "Борисоглебский ангел", которое она получила от крестьян или от самого Владимира, сильно переживавшего её смерть, говорит о том, что белокурая красавица была как бы видением в глазах русских крестьян.

После смерти Эмилии Аврора пишет: "Даже страшно подумать, что наша Эмилия могла умереть в такой молодости, такой любящей и нужной для всей семьи, какой она была.

И знаешь ли ты, Алина, как она заботилась обо всех окружающих? Она была для всех спасительным ангелом и правой рукой мужа во всех делах. Она управляла всей землёй в имении, придумывала и создавала облегчения крестьянам, делилась правдой, защищала бедных и угнетённых, организовала больницу - и всё это в конце концов побудило к ней любовь, благодарность и уважение".

Если бы Эмилия продолжала жить и оставаться в Борисоглебе, по-другому сложилась бы и жизнь Марии.

Её старшие сёстры никогда не поднимали вопроса о национальности и вероисповедании отца. Финляндия для них всегда только "вторая родина". Вероятно, и Эмилия так же легко относилась к разному вероисповеданию в семье, как и Аврора, которая рассказывала, как она "без всякого интереса наблюдала лютеранскую службу".

Только Мария по-своему представляла всё это и переживала, что и в дальнейшем повлияло на решение ею важнейших жизненных вопросов.

К. Лехто

Перевод А. Ридаля