Утром, в день ее побега, когда родители узнали, что дочь пропала, конечно, поднялась страшная суматоха, разослали людей в поиски, недоумевая, куда она могла уйти. Однако, успели выпытать тайну ее побега в монастырь от ее приятельницы, девушки ее лет, жившей у них же в доме. В эту суматоху приезжает к ним Верховский и, узнав в чем дело, поскакал тотчас же сам в погоню по направлению к женскому монастырю, где на дороге, как описано выше и успел догнать ее.

Возвратившись в дом родительский, она покорилась своей участи и дала обещание слезно умолявшей ее матери не уходить, пока они живы, в монастырь; но с условием не принуждать ее выходить замуж. Так прожила она спокойно несколько лет.

Ее страстная натура не избегла, однако, некоторых увлечений. Дом богатого ее отца, любившего жить открыто, всегда был полон гостей, родных, знакомых, приезжавших часто из Москвы в великолепное их имение, стоящее на берегу живописной реки Унжи Костромской губернии.

Один из молодых людей, посещавших из Москвы, сумел как-то тронуть и увлечь сердце молодой деревенской красавицы; она с доверчивостью своего благородного юного сердца слушала напевы легкомысленного юноши, верила им и надеялась было уже найти с ним счастье, но разочарование ее было жестоко, когда юноша, разведав, что состояние ее отца очень расстроено, что широкая жизнь запутала его дела, и что он за дочерью не может дать того, чего он ожидал, переменив общение, стал от нее удаляться и уехал, не объяснившись даже с ней, в Москву.

Ее благородное сердце было сильно уязвлено и оскорблено низостью поступка молодого человека. Вскоре после этого приехал к ним в деревню двоюродный ее дядя Михаил Александрович Фонвизин, человек в высшей степени добрый, честный, умный и очень образованный. Он знал ее с детства и любил ее всегда как милую девочку; но за время как он не видел ее долго, она успела расцвести и из наивной хорошенькой девочки превратиться в красавицу, полную огня, хотя и с оттенком какой-то грустной сосредоточенности. Михаил Александрович, будучи мягкого нежного сердца, не устоял и пленился настолько своей племянницей, что привязался к ней страстно. Она, видя горячую его привязанность к ней, не осталась равнодушную к его чувству тем более, что имела случай оценить благородные его качества и высоко-бескорыстное сердце, высказывавшееся, как она узнала в следующем великодушном относительно ее отца поступке. Отец ее задолжал ему порядочную сумму денег, и когда Михаил Александрович узнал о расстройстве его дел, то разорвал вексель и бросил в камин. Старик отец хотя был очень тронут его благородным великодушием, но гордой душе его тяжело все-таки было перенести унижение перед другом. Заметив нежные его чувства к дочери, он очень обрадовался, когда Михаил Александрович заявил ему о желании на ней жениться, если получит ее согласие. У гордого отца после этого объяснения точно камень свалился с сердца. Он, зная нерасположение дочери вообще к замужеству, передал ей предложение дяди и при этом рассказал ей о великодушном ее поступке относительно векселя, прибавив, что он был бы вполне счастлив, если б она не отвергла его предложения и тем как бы уплатила за отца и спасла бы его гордость и честь. Наталья Дмитриевна и сама настолько уже успела привязаться к Михаилу Александровичу, что узнав о таком бескорыстном его поступке и будучи глубоко верующей душою приняла все это как за указание воли Божьей выйти замуж за дядю, спасти честь любимого отца, и тотчас же согласилась быть женою этого благородного человека.

Разузнав потом хорошенько у служителей крепости, за деньги, конечно, как помещены их узники, они узнали также, что их водят в известный час каждый день гулять по берегу Невы вдоль крепости. Тогда они смелее стали продолжать ежедневно свои прогулки на ялике по Неве, и когда завидели вдали опять гуляющих арестантов, то подъехали ближе настолько, чтоб они могли их заметить, стали махать им платками и делать разные знаки, по которым заключенные и узнавали своих жен. Потом достигли уже того, что стали передавать им записочки и получать ответы на разных грязных бумажках или табачных бандеролях, которые сохранились у меня до сих пор. Она, как только ей стало известно решение участи мужа, что ссылается в Сибирь на каторгу, решилась последовать за ним в изгнание, но не могла ранее года исполнить свое желание. Когда муж ее уже сидел в крепости, у нее родился второй сын, после которого она долго не могла оправиться. Мужа же в продолжение этого времени отправили в Сибирь, и она не имела никакого известия о нем, так что не знала, жив ли он там или нет.

Родители ее восстали против ее решения ехать за мужем на каторгу. Она была у них единственная дочь, и разлука с ней почти навек казалась для них невозможной. Но твердая решимость дочери исполнить священную обязанность относительно изгнанника-мужа заставила их покориться своей скорбной участи и расстаться с любимой дочерью. Предчувствие их не обмануло – они не видали ее больше. Отец недолго пережил сразившее его горе, а мать от постоянных слез сначала ослепла, и когда начала терять зрение, то умоляла императора Николая Павловича о позволении дочери приехать из Сибири повидаться с нею хоть на один только день. Но просьба слепнущей старухи-матери не была уважена императором. Дочери поставлено было условие: раз выехав из Сибири – не возвращаться более назад к мужу, на что, конечно, дочь не согласилась, и старуха-мать так и ослепла, а потом умерла, не повидавшись с дочерью на земле.

Устроив своих двух малолетних сыновей у дяди, Ивана Александровича Фонвизина, родного брата Михаила Александровича, человека высоких нравственных правил, честного, доброго, благочестивого и горячо любившего брата, Наталья Дмитриевна поехала одна с девушкою и с фельдъегерем на козлах, оторванная от родной семьи, родины, друзей, в неведомую даль, с будущим, покрытым таинственным мраком.

До Тобольска она доехала благополучно, но там захворала и должна была пробыть несколько времени. На ее счастье тогда в Тобольске был губернатором один из ее родственников, Н. Д. Бантыш-Каменский, который принял в ней живое участие, поместил ее у себя в доме и обращался с нею, как с близкою родной, устроил отъезд ее дальше с лучшими удобствами, дал ей в провожатые по своей губернии чиновника; таким образом она благополучно доехала до Иркутска и дальше в Читу, сделавшуюся тюрьмой для 120 государственных преступников. Встреча ее с мужем в тюрьме, с цепях, столько была радостная, сколько же и тяжелая. Но твердость духа и упование на Господа не оставляли ее и в эти тяжкие минуты. Она поняла вполне свое высокой назначение быть нравственной поддержкой для мужа, почему и взялась с истинным самоотвержением за свой великий подвиг. По прошествии полутора года проведенных в Чите, в тюрьме, всех декабристов перевели в Петровский завод за 700 верст от Читы; там нарочно для них была выстроена тюрьма. Туда последовали за ними и жены их.

Сначала они нанимали квартиры, а потом купили собственный деревянный дом с садом. Так как Наталья Дмитриевна была большая любительница цветов, то разбила и украсила свой сад превосходными цветами, выписывая семена из Риги, от известного в то время садовода Варгина, завела оранжерею и теплицу: у нее были даже свои ананасы. Нередко собирались у них по вечерам друзья, беседовали, спорили. Фонвизины получали разные журналы, русские и иностранные, следили за политикой и вообще за всем, что делалось в Европе. Все их интересовало. Умные, увлекательные их беседы были весьма поучительны.

В Сибири у Фонвизиных родилось двое детей, которые там же и умерли в малолетстве. Тогда они начали воспитывать чужих детей. Подружившись очень с тобольским протоиереем Степаном Яковлевичем Знаменским, очень почтенным и почти святой жизни человеком, обремененным большою семьей, они взяли у него на воспитание одного из сыновей, Николая, который и жил у них, продолжая учение свое в семинарии. По окончании же курса они доставили ему возможность пройти в Казанской духовной академии курс высшего образования. Он и до сих пор жив и служит в Тобольске по гражданской части. Затем они воспитывали еще двух девочек, которых потом привезли с собою в Россию и выдали замуж.

Отличительным свойством Мих. Алекс. Фонвизина было необыкновенное добродушие; любящее сердце его никогда не помнило зла и он всегда старался смягчить ласковым непритворным обхождением даже тех, кто к нему относится недоброжелательно. Поразительный пример этой черты представляется очень характеристично в следующем эпизоде его жизни в Енисейске. Когда после шестилетней каторги Фонвизины были поселены там, то в отдаленном уездном городе неразвитые и грубые уездные власти с высокомерием стали обращаться с ними. Особенной невежественностью отличался непосредственный его начальник некто Т-ов. Все письма, получаемые из России, доставлялись не иначе как через него, он их прежде сам прочитывал, а потом уже передавал кому следует. Михаил Александрович сам должен был ходит за ними к нему, и он не удостаивал даже собственноручно их передавать, а только указывал рукой на лежащие на столе письма, тот брал их и уходил. Грубое это обращение продолжалось до приезда из Красноярска губернатора, который как только приехал, тотчас же посетил Фонвизиных, и Михаил Александрович передал ему, как грубо власти обращались с ним. Губернатор пригласил Михаила Александровича на официальный к себе обед на котором посадил его около себя и большей частью разговаривал во время обеда ним, что немало изумило властей. Т-ов после отъезда губернатора совершенно изменился в своем обращении с Михаилом Александровичем, и чтобы выказать свое благорасположение, стал зазывать и поить его силой на своих пьяных пирушках. Михаил Александрович перестал бывать у него, но начальник не унимался, желая, видимо, загладить свое прежнее грубое обращение; зазвав его однажды к себе, велел запереть ворота и не выпускать от себя до самого утра другого дня. Наталья Дмитриевна, будучи беременна, слабая и больная, провела эту ночь в такой тревоге за мужа, что через несколько дней выкинула и чуть не умерла. Вскоре после этого перевели Фонвизиных из Енисейска в Красноярск, а через год по их личной просьбе в Тобольск, где жил, как я говорила выше, генерал-губернатор Западной Сибири князь Петр Дмитриевич Горчаков. Несколько лет спустя приезжал в Тобольск искать места бывший окружной начальник Енисейска Т-ов; узнав о родстве Михаила Александровича с князем Горчаковым, он обратился к нему с просьбой похлопотать у князя о месте. Михаил Александрович с обычным своим добродушием не помня старого зла хлопотал о нем, и через его ходатайство тот получил место председателя казенной палаты в Тобольске, где потом и умер. Во время же продолжительной болезни Т-ова никто так часто не навещал больного, как тот же всегда добрый и любящий Михаил Александрович. Покорность Провидению в нем была безграничная; никогда он не жаловался и всегда старался с благодушие христианским принимать все тяжелые посылаемые Богом испытания, выражая лишь свою скорбь словами: «Верно так угодно Богу». За то же и любили его все знавшие его, уважали и ценили его дружбу и внимание.

На разостланном ковре вокруг кипящего самовара рассаживались все мы и распивали прежде всего чай и кофе. Потом отправлялись гулять по живописным местам прежнего обиталища Кучума близ теперешнего села Преображенского, которое стоит на крутом берегу реки Иртыша, обвивающей точно голубая лента окружные горы с их величавыми соснами. Бродя по полям и лесам то набредем иногда на целое брусничное поле, красное как кумач, которой в Сибири необыкновенное изобилие, то отдыхаем под тенью столетних кедров, покрытых ореховыми шишками. У кедра есть какой-то свой особенный шелест, который и без малейшего ветерка таинственно точно нашептывает о своем вековом могуществе. После продолжительной прогулки мы усаживались опять на ковер, где ожидал нас приготовленный обед. Утолив голод и закусив разными сластями мы возвращались поздно вечером домой.

Когда в храмовый праздник той церкви, прихожанами которой были Фонвизины, случалось служить архиерею, огни всегда приглашали его со всеми служащими, архимандритом и кафедральным протоиереем к себе на великолепный обед. Уха из свежим стерлядей играла первую роль, и обед отличался самыми вкусными постными блюдами и лучшими выписанными из Москвы винами. Кафедральный протоирей Фелицын любил хорошо покушать и для Михаила Александровича было первое удовольствие угощать его, подкладывая и подливая ему всевозможных яств и питий. Весельчак Фелицын любил тоже поострить и, плотно покушав, восклицал: «Помилуйте, батюшка Михаил Александрович, да это в царствии небесном так хорошо нас не покормят!». Михаил Александрович с некоторыми архиереями был даже дружен, особенно с чахоточным архиепископом Афанасием, который скончался в Тобольске.