Тайное общество

Тайное общество получило начало в 1816 г. Первыми, кто обрек себя в жертву для блага отечества, были: полковники — Муравьев (Александр Ник.), Пестель (Пав. Ив.), капитаны —  князь Сергей Трубецкой, Никита Муравьев, два брата Сергей и Матвей Муравьевы-Апостолы. К ним присоединились вскоре: подполковник Михаил Лунин, капитан Якушкин, генерал Михаил Орлов, генерал князь Лопухин, статский советник Николай Тургенев, князь Илья Долгорукий, капитаны Бурцов, Муравьев (Михаил Ник.), Перовский (Лев Ал.), братья Шиловы, Бибиков (Илья Гавр.), Пущин (Ив. Ив.), Семенов (Степан Мих.), полковник Глинка (Федор Ник.), Кавелин, полковник Граббе, Токарев.

Это общество приняло сначала название «Союза спасения» или «Верных сынов отечества». Впоследствии, по выработке своего устава, оно приняло название «Союза общественного благоденствия» или «Зеленой книги». Вот его программа: уничтожение рабства, равенство граждан перед законом, гласность в государственных делах, гласность судопроизводства, уничтожение винной монополии, уничтожение военных поселений, улучшение участи защитников отечества, установление предела их службы, уменьшенной с 25 лет, улучшение участи членов нашего клира, в мирное время уменьшение численности армии 11.

В 1820 г. в Москве был собран под председательством Н. Тургенева съезд. На нем присутствовали депутаты: Якушкин, два брата Фонвизины, Михаил Муравьев, генерал Орлов, Бурцов, полковники Граббе и Комаров, капитан Охотников, полковник Глинка12. В результате этого собрания Тайное общество было объявлено распущенным; но это было сделано для того, чтобы преобразовать его более действительным образом и — в особенности —  чтобы устранить бесполезных членов, которыми оно изобиловало. На деле же оно продолжалось. Тайное общество было реорганизовано и, чтобы захватить больше мест для своей деятельности, было разделено на Северное и Южное. В Северном директором назначили Никиту Муравьева. В 1823 г. его помощниками были сделаны князья Трубецкой и Оболенский. После отъезда Трубецкого в Тверь на его место был избран Кондратий Рылеев. С этого момента Северное общество приобрело много членов: братья Бестужевы (Ник., Александр, Михаил Александровичи) —  Александр был известен в нашей литературе под именем Марлинского,— Михаил Нарышкин, Сутгоф, Панов, князь Александр Одоевский, Вильгельм Кюхельбекер, флота капитан Торсон, много офицеров Главного штаба, почти полностью офицеры Гвардейского флотского экипажа, много офицеров Московского полка, Гренадерского корпуса, Измайловского, Конной гвардии, до 15 офицеров Кавалергардского полка, много офицеров артиллерии и гвардейских саперов.

Никита составил проект монархической конституции, которая, подобно конституции Северо-Американских Соединенных Штатов, предоставляла особе государя ограниченную власть13. Он предпринял составление «Катехизиса свободного человека», который был закончен С. Муравьевым-Апостолом. Алекс. Бестужев писал песни, которые производили впечатление. Кондратий Рылеев, эта пламенная душа, сложил поэму «Войнаровский», «Исповедь Наливайки», где предсказал участь свою и своих благородных товарищей. Члены Северного общества разделялись на «убежденных» и «соединенных». На происходивших периодически собраниях сообщалось относительно успехов Общества, рассуждали о мероприятиях, о наборе новых членов, извещали о новых злоупотреблениях, совершенных правительством. Нередко Н. Муравьев, с благородным и выразительным лицом, задумчивой и нежной улыбкой, в беседе, полной непередаваемого очарования, спорил о своем проекте конституции, изъясняя конституцию Соединенных Штатов Северной Америки. С раннего возраста своего он проявлял самые блестящие способности, любовь к науке, приятный характер, восторженный патриотизм. Моя добрая и почтенная матушка после смерти нашего отца, которого она обожала, удалилась в Москву, чтобы посвятить себя исключительно воспитанию своих детей. Мой брат был на семь лет старше меня. Лето памятного 1812 г. мы проживали на даче в окрестностях Москвы.

Южное общество разделялось на «членов» и на «бояр». Полковник Пестель разработал проект республиканской Конституции под названием «Русская правда». К Южному обществу было присоединено Бестужевым-Рюминым, молодым человеком, полным энтузиазма и большой живости ума, преданным другом С. Муравьева (что говорит в его пользу), Общество соединенных славян. Поручик артиллерии Борисов в Следственной комиссии принял на себя основание этого общества. «Соединенные славяне» были многочисленны. Существование Тайного общества в продолжение десяти лет при самовластном и подозрительном правительстве есть нечто исключительное. В последние годы царствования Александра оно начинало заставлять чувствовать свое влияние на общественное мнение. Развивались идеи, что самодержавие — вещь чудовищная, беззаконная, что пользование им — выше силы одного человека, что только один Господь может быть всемогущим, так как его мудрость, его справедливость, его благость во всем безусловно равны его мощи. Мысль о конституционном правлении имела сторонников.

Ошибки и погрешности неизбежны в таком огромном предприятии. Они были многочисленны. Необходимо было то укрощать слишком пламенное рвение, то подстегивать медлительность, иногда умерять беспокойство15. Тайное общество имело двух предателей. Один — англичанин Шервуд, другой русский — Майборода, который был офицером — казначеем в полку Пестеля.— Майборода получал взятки. Оба они донесли о своем нахождении [в Обществе]. Они получили награды и царь велел присоединить к имени Шервуда прозвище «Верного». Шервуд принужден был покинуть Гвардейский драгунский полк, так как офицеры не приняли его в товарищи. Майборода также прозябал, презираемый всеми порядочными людьми. Это были те два лица, которые передали Александру список членов Тайного общества, найденный в Таганроге после его смерти.

Ставший вакантным трон, отречение Константина, принесение двух различных присяг и отчасти плохое мнение, которое имели о Великом князе Николае, вызвали день 14 декабря и восстание на юге.

Грубое обращение Великого князя Николая сделало его ненавистным среди солдат, так как, случалось, он бил их собственными руками. Он восстановил также офицеров дерзостями и злопамятным характером. Его воспитание велось очень небрежно 16. На собраниях 12 и 13 декабря 1825 г. члены Тайного общества, находившиеся в Петербурге, предвидели неудачу дня 14 декабря. Ростовцев, один из членов, отправился предупредить из личных соображений Великого князя Николая о готовящемся в день 14 декабря. Мы знали это17. Но давно уже члены Тайного общества в сердце своем принесли жизнь свою в жертву отечеству. В чаянии верной погибели имелось в виду произвести лишь торжественное выступление против самодержавия и указать нации, что в течение десяти лет беспрерывно мы имели одну только мысль, одно желание — свободу страны!

Мой арест

19 декабря, в субботу вечером, я был арестован в доме матери, в возрасте 22 лет, командиром Кавалергардского полка графом Степаном Апраксиным. С большим трудом получил я разрешение сказать доброй моей матушке: «Прости навек!» Когда я с моими товарищами по полку Анненковым и Арцыбашевым был приведен во дворец, император, взяв нас под руки, начал наш допрос, несколько сдерживаясь; затем, повышая голос все более и более, он говорил нам [уже] с угрозами. Он приказал Левашеву записывать ответы на вопросы, которые тот должен был задавать. Через полчаса император вернулся к нам и в присутствии начальника Главного штаба гвардии Нейдгардта, командира гвардейского корпуса Воинова и графа Апраксина даровал нам прощение, но объяснил, что мы проведем шесть месяцев в крепости — Анненков в Выборге, Арцыбашев в Нарве, я в Ревеле18. Его генералы, так же как и присутствующие царедворцы, с готовностью целовали руки императора, приказывая нам сделать то же. Император, видя наше колебание, отступил на несколько шагов и объявил, что ему не нужны наши благодарности. Царедворцы стали выражать свое негодование против нас. Моя матушка сохранила собственноручную записку вдовствующей императрицы, где ей было положительно подтверждено мое помилование. Увы, бедная мать! она была жестоко обманута.

Выйдя из кабинета императора, мы были отведены под конвоем в тюрьму, наспех приготовленную в самом дворце, а оттуда отвезены с фельдъегерями в места нашего назначения. Я оставался в Ревельской крепости до первого мая. Я обязан выполнить долг сердца по отношению к полковнику Шерману, который был плац-майором в Ревеле. Этот превосходный человек как родственник заботился обо мне, давая мне книги, карандаши, одним словом — не заставляя меня нуждаться ни в чем. Его достойная жена посылала мне фрукты, осыпая меня такими знаками внимания, на которые способны одни только женщины. Первого мая фельдъегерь явился за мной. Через 24 часа я был в С.-Петербургской крепости. Полковник Шерман проводил меня несколько верст на лошади. Мы обнялись, мы расстались друзьями.

Следственный комитет

Этот комитет был составлен из военного министра, неспособного старика, который занимал кресло председателя, Великого князя Михаила, бывшего судьей и стороной в своем собственном деле, генерала Дибича, пруссака, который, как и многие другие иностранцы-авантюристы, пользовался благоволением царя, генерала Кутузова, с.-петербургского генерал-губернатора, князя Голицына, экс-министра духовных дел, генералов Потапова, Левашева и Чернышева. Флигель-адъютант полковник Адлерберг присутствовал там, чтобы делать заметки, которые он ежедневно передавал своему повелителю.

Этот инквизиционный трибунал собирался в доме коменданта С.-Петербургской крепости. Вначале его заседания происходили в час пополуночи; когда же стали спешить окончить наш процесс, то заседания имели место и днем, и ночью. Когда эти заседания были ночными, изнуренного недостатком пищи и страданием узника заставляли являться перед своими судьями. Плац-майор или один из плац-адъютантов отправлялись за заключенным в его каземат, перед выходом набрасывали ему на лицо покрывало и, взяв за руку, молча провожали через коридоры и переходы крепости. Только в ярко освещенной зале, где находился комитет, покрывало спадало. Придворные в блестящей форме, не давая времени опомниться, задавали вопросы, от которых зависели жизнь и смерть, требуя быстрых и категорических ответов о фактах, совершенно неизвестных допрашиваемому лицу 20. Если оно хранило молчание, последнее являлось новым преступлением, которое добивало.

У комитета были в качестве руководящих нитей в подробностях столь сложного дела два доноса, Шервуда и Майбороды, а также и бумаги, захваченные во время посещения с целью обыска квартир обвиняемых.

Именно таким путем попал в их руки проект конституции моего брата. Более затруднительно было захватить конституционный проект Пестеля, который имел осторожность зарыть в землю в неизвестном месте труд, стоивший ему стольких лет [жизни]. Благодаря Майбороде комитет получил указание на это место. Лачинов, один из членов Южного общества, спрятавший проект, был разжалован в солдаты 21. Этот «Секретный комитет» (так он назывался) был инквизиторским трибуналом, без уважения, без человеческого внимания, без тени правосудия или беспристрастия — и при глубоком неведении законов. Когда мысль сделать как можно скорее заданную работу им овладела целиком, он свалил в кучу виноватых и невинных, чтобы покончить и заслужить похвалу за свою быстроту. Все эти царедворцы, не имея другой цели для своего существования, кроме снискания благоволения своего господина, не допускали возможности политических убеждений иных, чем у них — и это были наши судьи! Среди них особенным озлоблением против нас выделялись Чернышев и Левашев, им обоим по преимуществу и было назначено быть нашими допросчиками. Все средства казались для них  хороши. Они предъявляли ложные показания, прибегали к угрозам очных ставок, которых затем не производили. Чаше всего они уверяли пленника, что его преданный друг во всем им признался. Обвиняемый, затравленный, терзаемый без пощады и милосердия, в смятении давал свою подпись. Когда же его друга вводили в зал заседаний, тот не мог ни в чем признаться, так как ничего не было. Обвиняемые бросались друг другу в объятия, к великому веселью членов комитета. Между тем смертный приговор осужденным был уже подписан. Полковник Главного штаба Фаленберг, потрясенный нравственно заключением, дошел до обвинения себя в умысле, которого никогда не имел; его друг, князь Барятинский, доказал ему это перед комитетом кратко и последовательно. Комитет, не обратив внимания на умственное расстройство Фаленберга, воздал громкую хвалу его раскаянию и... осудил его!22   Один офицер Гвардейского экипажа, едва достигший 19 лет, Дивов, которого тюрьма и плохое обращение также расстроили умственно, обвинил себя в том, что в заключении [он] только и видит один сон, как закалывает императора кинжалом. У комитета хватило бесстыдства сделать из этого пункт обвинения против него. Я привожу только наиболее выдающиеся факты. Случалось, что эти господа из комитета говорили наивно-весело: «Признавайтесь скорее — вы заставляете нас ждать, наш обед стынет». Особенной задачей комитета было представить нас всех цареубийцами: этим бросался намек хулы в настроение толпы, которая слушает, а не рассуждает.

Полковник Лунин, известный своим умом и энергичным характером, на вопрос о цареубийстве отвечал: «Господа, Тайное общество никогда не имело целью цареубийства, так как его цель более благородна и более возвышенна. Но, впрочем, как вы знаете, эта мысль не представляет ничего нового в России — примеры совсем свежи!»23  Двое из членов комитета, Татищев и Кутузов, были замешаны в кровавой смерти Павла. Ответ попал в цель, и комитет остался в замешательстве. Комитет изо всех сил добивался, чтобы Никита Муравьев дал показание, что Северное общество желало республики. Выведенный из терпения таким ожесточением, Никита Муравьев отвечал: «Мой проект конституции, который у вас в руках — монархический, но если вам угодно это знать — познание укрепило во мне первоначальное направление моих политических идей, и ныне я громко заявляю: сердцем и убеждением я республиканец!»24

Арестованного, по возвращении его в каземат, тотчас же посещал священник. Члены, мало скомпрометированные, забавлялись и мистифицировали комитет. Среди них капитан Горский на вопрос о мотивах, побудивших его вступить в члены Тайного общества, ответил: «Единственно следуя моде». Случались, наконец, и комические сцены. Майор Раевский, человек блестящего ума, говоря о немцах, заставил Дибича подпрыгнуть в своем кресле. Князь Шаховской не признался ни в чем и тем не менее был осужден в ссылку. Полковник Граббе, известный благородством своего характера, весьма заслуженный офицер, будучи спрошен Чернышевым, заявил отвод против него, объяснив, что во время кампании 1814 г. в одном деле, которое он имел с неприятелем, он тщетно звал Чернышева с его отрядом присоединиться к нему и что Чернышев, не пожелавший разделить опасности, был оскорблен им, Граббе, грубыми словами.

Граф Захар Чернышев был осужден единственно потому, что его судья носил ту же фамилию, что и он. Дед графа Захара учредил огромный майорат, на который генерал Чернышев, член комитета, без малейшего намека на родство с фельдмаршалом, основателем майората, имел наглость претендовать — на владение имуществом семьи, которая была ему во всех отношениях чуждой 25.

Много лиц, сильно скомпрометированных, не были даже допрошены. Генерал Шипов, бывший интимным другом Пестеля, Александр Шипов, князь Лопухин, князь Илья Долгорукий, который был директором Северного общества, граф Витгенштейн, флигель-адъютант. М. Орлов был арестован, заключен в С.-Петербургскую крепость и освобожден. Следственный комитет, назначенный 17 декабря 1825 г., немедленно открыл свои заседания, каковые и закончил 30 мая 1826 г. Он передал все дело Верховному суду, который повел его со всей возможной поспешностью, так как он судил и осудил, не видав нас и нас не выслушав.

Приговор был приведен в исполнение менее чем через 24 часа после того, как он нам был прочитан.