Шатрова назвала Орден просветительским, так как это было установлено еще Замалеевым и Матвеевым (Замалеев, Матвеев 1975: 28-31; ср. Шатрова 1984: 12, 34-35, 42, 173, 177), но, не понимая сути просветительства, не смогла верно воссоздать замыслы Завалишина. Она писала о «непоследовательности и противоречивости» «позиции» Завалишина. Однако взгляды этого декабриста представляются противоречивыми только с точки зрения человека XX века, привыкшего к «четкому размежеванию лагерей» (Шатрова 1984: 25, 29, 32). При такой упрощенной постановке вопроса, вызванной непониманием особенностей мировоззрения людей изучаемой эпохи3, обращение Завалишина то к императору, то к революционерам действительно кажется недопустимыми колебаниями. Но для людей начала XIX века это было вполне естественно.

Просветители XVIII — начала XIX вв. ощущали себя представителями не какого-то класса, а всей нации, а то и всего человечества, и боролись за всеобщее благоденствие, которого они намеревались достигнуть путем всеобщего примирения и распространения нравственности и просвещения. Союз благоденствия, подобно тайным просветительским обществам в других странах, имел цель «распространением между соотечественниками истинных правил нравственности и просвещения споспешествовать правительству к возведению России на степень величия и благоденствия», должен был «примирить и согласить все сословия, чины и племена в государстве» и побудить их стремиться к «благу общему» (Устав СБ: 240-243). А из этого неизбежно следовало, что просветители должны были обращаться ко всем «сословиям и чинам», к любым враждующим между собою силам. И в этом смысле одновременное обращение Завалишина и к императору, и к революционерам было не проявлением «непоследовательности», а последовательным проведением в жизнь просветительских принципов.

Убеждая всех в выгодности распространения Ордена Восстановления, Завалишин почти не обманывал своих собеседников. Ведь целью Ордена было всеобщее благоденствие, выгодное для всех. Оставалось только «разделить» эти выгоды и каждому сообщать только о том, что приобретает он. Вот почему в словах Завалишина не было прямого обмана, когда он с испанскими монаха¬ми говорил о распространении христианства, Александру I представил Орден как «противуядие против карбонаризма», а Рылееву и офицерам Гвардейского экипажа — как союз для освобождения народов (Рылеев 1925: 163; Арбузов 1926: 26-27; Завалишин 1927: 259). Ведь в предполагаемом мире всеобщего благоденствия всюду распространилась бы христианская нравственность, все народы стали бы свободными, а следовательно, исчез бы и «карбонаризм».

Обращаясь к документам, касающимся деятельности Завалишина, необходимо учитывать, что не всегда можно использовать каждый из них в отрыве от других, не всегда можно полностью «верить» им, так как отдельные документы могут отражать лишь одну из сторон сложных планов и замыслов декабриста.

Не поняв этого, Шатрова «разделила» единое просветительское мировоззрение, позволявшее обращаться и к императору, и к революционерам, и решила, что две его стороны существовали отдельно в разное время. Она «поверила», что Завалишин в письме к Александру I от 5 ноября 1824 г. излагал свои истинные взгляды и хотел только поддержать правительства в борьбе с революционерами, «солидаризировался с решениями Священного союза о восстановлении «законной власти»« (Шатрова 1984: 29, 35).

Через год Завалишина назначили воспитателем и преподавателем в Морской корпус, и он возвратился в Петербург. «С воспламененною душою, с умом пылким, имея сердце, исполненное любовию к истине, вступая в свет, я старался дойти до возможной степени возвышенности чувств и преданности к государю, — писал позднее Завалишин. — Любовь к отечеству и верность данной присяге были руководителями, мною избранными... Я полагал, что все также пылают любовию к правде, к благу общему... Что представилось мне в свете? Неправды, обманы, хищения. Имена преданности к государю, чести, закона, справедливости служили токмо для прикрытия личных видов. Корысть, угнетение, ласкательство являлось всюду. Такое зрелище исполнило сердце мое негодованием. Но, любя человека, я далек был от тех людей, которые... начинают ненавидеть свет. Я избрал поприще достойнейшее. Я восхотел исправить его» (Завалишин 1927: 225).

Завалишин «ужасался, видя совершенное падение нравственности», и скоро пришел к мысли, что именно он избран Богом для ее восстановления, решил «положить предел разрушению сему, восстановить веру и истину» (РГИА. Ф. 1673. Оп. 1. Д. 26. Л. 1; Завалишин 1927: 351). Мичман решил, что именно ему суждено открыть законы «мира нравственного и общественного», «истинные причины неблагоприятных явлений в мире общественном» и найти «действительные средства для борьбы с ними и для устранения их» (Завалишин 1882: 17).

Сначала Завалишин один «действовал против общественных зол и неправды», но скоро понял, что этого недостаточно. В начале XIX века вся Европа была охвачена сетью тайных обществ, а в России до 1822 г. они не были запрещены. В какой-то мере с целями Завалишина совпадали цели масонов и Союза благоденствия. Однако эти общества казались мичману бездеятельными, и он «все более и более убеждался в необходимости основания особенного, собственно для достижения предполагаемой... цели общества» (Завалишин 1881: 8-9; Завалишин 1927: 351).

2 февраля 1821 г. (ГАРФ. Ф. 48. Д. 48. Л. 76), «приписывая всегда упадок нравственности худому воспитанию», мичман решил основать Общество Восстановления Правды и Истины. Оно должно было «улучшить воспитание, заводя училища на сборы добровольных приношений», «дабы юноши, выходящие из его училища, точным исполнением присяги и законов восстановляли бы истину» (Завалишин 1927: 275, 351; ГАРФ. Ф. 48. Д. 47. Л. 17 об.) Кроме того, Общество Восстановления должно было «обличать все злоупотребления для искоренения неправосудия» (Завалишин 1927: 227)4. В общество Завалишин намеревался принимать людей, «способных на постоянную неослабную борьбу со злом, на полное пожертвование собою в безвестных даже случаях» (Завалишин 1881: 9-9 об.)  При этом наиболее важным было не количество членов, а их качества: нравственная чистота, самоотверженность, духовная общность и единство действий (Завалишин 1882: 56-57).

Впрочем, планы 16-летнего мичмана еще не вполне определились, и он делал «в мыслях разные приноровления сему обществу к разным обстоятельствам». Когда в марте 1821 г. началось восстание в Греции, Завалишин «хотел образовать общество, чтоб идти сражаться туда» (Завалишин 1927: 352).

Шатрова не привела дату возникновения замысла. Кроме того, она не учла, что замысел «греческого» общества был именно «приноровлением» Общества Восстановления, и сообщила о нем до приведения первых сведений об Обществе, создав неверное впечатление, будто «греческий» замысел возник в отрыве от замысла Общества. Восстановления и ранее него (Шатрова 1984: 25-26). А чтобы совсем запутать читателей, исследовательница вставила между сообщениями об этих взаимосвязанных планах Завалишина сведения о его преподавании в Морском корпусе в 1820-1822 гг. и даже перечислила его записки о воспитании и обучении морских офицеров, которые в действительности были составлены декабристом позднее, в 1825 г.

31 января 1823 г. Александр 1 повелел Завалишина «вызвать в С.-Петербург для объяснения по известному его письму» (РГАВМФ. Ф. 166. Оп. 1. Д. 637. Л. 1; Завалишин 1882: 40). Но «Крейсер» уже пересек Атлантический океан. Теперь настичь автора письма можно было только в Русской Америке. 2 февраля 1823 г. начальник Морского штаба А.В. фон Моллер послал Лазареву предписание «немедленно отправить в Охотск или Петропавловск находящегося на... фрегате «Крейсер» мичмана Завалишина для следования в С.-Петербург» (Лазарев 1952: 255-256).

3 сентября 1823 г. «Крейсер» подошел к острову Ситха, а 20 октября на фрегат доставили приказ о возвращении Завалишина в Петербург (Завалишин 1927: 228). Выполнение приказа пришлось отложить до весны. На зимовку «Крейсер» отправился к берегам Калифорнии и 30 ноября 1823 г. бросил якорь в заливе Сан-Франциско (Лазарев 1952: 250, 251, 254)12.

Еще 2 февраля 1822 г., ровно через год после решения основать Общество Восстановления Правды и Истины, у Завалишина возникла мысль о рыцарском ордене (ГАРФ. Ф. 48. Д. 47. Л. 17; Д. 48. Л. 52 об, 54 об.) Во время кругосветного плавания мичман окончательно решил вместо предполагавшегося ранее общества создать с той же целью орден. Он помнил о том, что еще Павел 1 принял под свое покровительство Мальтийский орден. А главное, Завалишин хотел единолично управлять создаваемой организацией. Правила нового ордена, в отличие от Мальтийского и других средневековых орденов, «не связывали так членов.... ибо дозволялось вступать и женатым» (ГАРФ. Ф. 48. Д. 47. Л. 17 об.) Ознакомившись с политическим положением европейских стран и их колоний, Завалишин понял, что необходимо восстановление «правды и истины» не только в России, но и во всем мире. Поэтому мичман решил, что его орден должен стать всемирным (Завалишин 1906: 53), и дал ему название: Вселенский Орден Восстановления.

Завалишин видел, что всюду тайно или явно идет борьба между правительствами и революционерами. Размышляя об этой борьбе, он пришел к выводу, что неправы и те, и другие, ибо и правительства, и революционеры применяли насилие, а значит, действовали безнравственно (Завалишин 1881: 8). Поэтому создаваемый им орден должен был не поддерживать кого-то в политической борьбе монархов и народов, а «стать между ними», «отнесясь добросовестно и к представителям власти, и к борцам за свободу». Завалишин считал «единственным средством врачевания общественных недугов» «восстановление нравственных начал по духу христианства», полагая, что «за этим улучшение внешних условий будет следовать неизбежно само собою» (Завалишин 1906: 52, 53). Он считал положение «безысходным», пока и правительство, и революционеры «не захотят в равной мере подчиниться христианской истине», «которая осуждает и запрещает всякое насильственное действие, всякую неправду одинаково как подвластным против власти, так и самой власти против подвластных, одним словом, и своеволие снизу, и произвол сверху» (Завалишин 1881: 8).

По мнению Завалишина, «порядок и свобода были проявлениями одной и той же силы», а именно «истинной веры» и основанной на ней «истинной нравственности» (Завалишин 1906: 125-128, 137-138, 169-170). Поэтому восстановление  нравственности должно было привести к одновременному торжеству порядка и свободы.

Первым шагом на пути к достижению всеобщего благоденствия Завалишин считал прекращение вражды между революционерами и правительствами. Для достижения этой цели он решил разъединить их. Размышляя о положении во Франции, Завалишин удивлялся «спокойствию толь бурной нации». Загадка разъяснилась, когда в январе 1823 г. фрегат пришел в Бразилию: там оказалось «множество буйных революционеров» из Франции. Мичман понял, что именно их отъезд привел к успокоению Франции, и решил таким же способом «успокоить» Россию и Европу: «очистить Россию от буйных людей, доставя пищу беспокойному их характеру вне отечества и заставя служить их ему в другом месте» (Завалишин 1927: 227), и точно так же «отвести подобно громовому отводу тучу, висевшую над Европой», удалив из нее «все, что в ней есть буйного» (Завалишин 1927: 352)13.

В Лондоне Завалишин узнал об основании жителями Соединенных Штатов колонии на реке Колумбия между владениями Российско-Американской компании и фортом Росс14. Это обеспокоило мичмана, и он решил использовать Орден Восстановления для укрепления позиций России на северных берегах Тихого океана (РГИА. Ф. 1673. Оп. 1. Д. 26. Л. 2-4; Завалишин 1877: 54-55, 199-200).

На следующий день после прибытия «Крей¬сера» к острову Ситха, 4 сентября 1823 г., Завалишин познакомился с мичманом Ф.С. Лутковским, пришедшим в колонии на шлюпе «Аполлон» еще в 1822 г., и начал изучать с ним испанский язык. В Калифорнии Лутковский был вместе с Завалишиным с 30 ноября 1823 г. до 12 января 1824 г., когда шлюп «Аполлон» и пришедший вместе с «Крейсером» шлюп «Ладога» отправились обратно в Россию, познакомил его с испанцами и сопровождал в поездках. Позднее, по возвращении в Петербург, Лутковский не только бывал у Завалишина «ежедневно и даже иногда по два раза в день» и сделался «в отношении к нему лицом самым близким и доверенным», но и был знаком с планами Завалишина в отношении Калифорнии (ГАРФ. Ф. 48. Д. 47. Л. 145-147, 155 об.), а главное, участвовал в составлении записок об Ордене Восстановления для Александра I в ноябре 1824 г. (Завалишин 1906: 82). К такому делу можно было привлечь только рыцаря Ордена, однако прием произошел все же не в Калифорнии, как полагала Шатрова (Шатрова 1984: 37)15 а, видимо, уже в Петербурге, скорее всего, в период работы над указанными документами16.

Однако надежды на восстановление власти Испании были явно несбыточны, а Мексика по-прежнему не оказывала помощи. Близость русских колоний и постоянные экономические связи с ними все более и более склоняли испанцев к тому, чтобы поступить под покровительство России. «Оставалось только приискать такую форму соглашения, которая могла бы прочным образом связать выгоды России с выгодами и желаниями населения», — вспоминал Завалишин (Завалишин 1965: 328, 359, 362-364).

Мысли об оказании Россией взаимовыгодного покровительства Калифорнии возникали не у одного Завалишина. Осенью 1824 г. прибывший в залив Сан-Франциско на шлюпе «Предприятие» О.А.Коцебу подумал: «Как счастлива была бы данная страна под защитой нашей великой империи и какие выгоды получила бы от этого сама Россия» (Коцебу 1881: 220-222). В.М.Головнин в 1825 г. предлагал начать переговоры с правительством Калифорнии и «выведать расположение оного как насчет селения нашего Росса, так и будущей уступки залива Св. Франциска» (Окунь 1939: 128).

Для успешного осуществления планов Завалишину нужно было «иметь на своей стороне» Аргуэльо. Однако тот «был предан мексиканской партии» и находился под влиянием «агентов Англии и Соед<иненных> Штатов». Дон Деметрио (как звали Завалишина в Калифорнии) решил «сместить его». «Партию мексиканскую нельзя было привлечь к себе», поэтому мичман решил «убедить в выгоде образования Ордена Восстановления и покровительстве России миссионеров» (ГАРФ. Ф. 48. Д. 47. Л. 18, 80 об.-83).

Еще Лутковский обратил внимание Завалишина на монаха Хосе Альтимиру из миссии Сан-Франциско, основавшего новую миссию Сан-Франциско-Солано на противоположном, северо¬восточном берегу залива. В январе 1824 г. Завалишин отправился в Сан-Франциско-Солано. Мичман и монах стали обсуждать «несчастное политическое положение» Калифорнии, и Альти-мира подробно рассказал о «значущих лицах» штата и последних событиях.

После отделения от Испании в Калифорнии составили «Совещательную Юнту» «из старших монахов, из двух военных чиновников» и «трех депутатов от двух селений». Двумя военными были Луис Аргуэльо и комендант президии Санта-Барбара Хосе Антонио де ла Гуэрра-и-Нориега. Президентом штата избрали Нориегу, но тот отказался, и Юнта утвердила в этой должности Аргуэльо.

Сложная обстановка требовала постоянного присутствия монахов в миссиях, и Совещательную Юнту пришлось распустить. Для решения неотложных дел она избрала из своего состава «Тайную Юнту», в которую вошли Нориега и настоятели трех миссий: Стефан, Нарцис и Луис.

Тайная Юнта постановила набрать новых солдат из жителей селений, но те отказывались служить. В обстановке всеобщего недовольства члены Тайной Юнты тоже разошлись, «предположив собраться при наступлении поста».

«Откуда ждать помощи? Все нас бросили, все забыли», — жаловался Альтимира, заканчивая свой рассказ.

Завалишин сообщил Альтимире, что он отправляется к Александру I и «представит» ему положение калифорнийцев, после чего император, «конечно, подаст им всевозможную помощь, если они захотят принять ее». Потом мичман заговорил об Ордене Восстановления, о его будущей силе и о помощи, которую Орден сможет оказать жителям Калифорнии. Альтимира слушал и часто восклицал: «Хорошо, когда бы так!» (ГАРФ. Ф. 48. Д. 47. Л. 18, 80 об.-84 об.; Завалишин 1865: 336-337).

После беседы с Альтимирой Завалишин объехал все миссии, до которых мог добраться из Сан-Франциско. В миссии Санта-Крус он познакомился с наиболее влиятельным монахом Калифорнии Луисом — членом Тайной Юнты и духовником падре президента. «Калифорния в самом несчастном положении, — говорил монах. — Сама себя поддержать не может, Испания помогать не в состоянии, а Мексика не думает». Мичман стал доказывать, что лучше отделиться от Мексики, предложил сменить президента, раздать индейцам участки земли и разрешить иностранцам въезд в Калифорнию.