66

писем В. Кюхельбекера к Грибоедову, — до нас дошло только одно79. Существовали письма Александра Бестужева к Грибоедову («Поверишь ли, любезный мой тезка, что я только нынче получил письмо твое...», — пишет ему Грибоедов).80 Были письма декабриста Александра Одоевского к Грибоедову, в частности, сохранившаяся переписка свидетельствует о некогда существовавшем письме А. Одоевского с припиской декабриста В. Кюхельбекера81, — ни одно из них не дошло до нас. Было много писем к Грибоедову от его друга А. А. Жандра — человека, близкого со многими декабристами, в частности с А. И. Одоевским, К. Ф. Рылеевым, А. А. Бестужевым, — опять-таки ни одно письмо Жандра к Грибоедову не дошло до нас82.

Столь планомерное исчезновение всех писем к Грибоедову вновь заставляет поставить вопрос о причинах этого явления. Их, очевидно, было несколько. Ясно, что письма, адресованные к Грибоедову, хранились у Грибоедова или, что возможно, у его родных и знакомых, в местах более или менее длительных остановок при его в общем кочевой жизни дипломата, «секретаря странствующей миссии». Письма могли оседать и в московском доме Грибоедовых, оставаясь в вещах брата под опекой его любимой сестры Марии Сергеевны, и в московском доме Барышникова, где жил Бегичев и где останавливался Грибоедов, и в имении Бегичева, где также живал Грибоедов. Письма, находившиеся при нем на Востоке в момент получения Ермоловым приказа об аресте Грибоедова, сам Грибоедов уничтожил, предупрежденный Ермоловым. Чрезвычайно правдоподобно, что письма, осевшие в родном доме, были уничтожены руками сестры, как только она узнала об аресте брата, а осевшие у Бегичева — руками Бегичева. Обстоятельства смерти Грибоедова на чужбине и исчезновение бывших при нем личных его рукописей говорят и о том, что могла исчезнуть или быть уничтоженной и более поздняя переписка. Вероятность находок еще не разысканных писем в какой-то мере остается. Найти новые письма самого Грибоедова, очевидно, все же «легче», нежели письма к нему, — уничтожение последних производилось, по-видимому, более планомерно.

В заключение разбора эпистолярного круга источников упомянем о чрезвычайно ценной переписке декабристов и их друзей между собою, в которой упоминается имя Грибоедова. Таких писем немного, но они существуют и представляют собой чрезвычайно ценный источник;

68

(«познание людей делает его кумиром и украшением лучших обществ»), иначе говоря, она сделана, очевидно, до конца января 1829 г. Запись эта ранее не вполне точно воспроизводилась в наборном типографском тексте издания «Воспоминаний Бестужевых» (1931)86.

Далее надо указать на ценные мемуары декабриста А. А. Бестужева, известные под названием «Знакомство А. А. Бестужева с А. С. Грибоедовым», неоднократно публиковавшиеся. Текст декабриста явно не полон. Когда А. Бестужев подходит к рассказу о сближении своем с Грибоедовым и по ходу дела неизбежно должен был бы коснуться их отношений к тайному обществу, он, как уже указывалось, прерывает изложение, заменяя его многоточием. Конечно, сосланный на Кавказ декабрист в 1829 г. не был склонен, по понятным причинам, распространяться о тайном обществе87.

Далее укажем на чрезвычайно ценные «Воспоминания о Грибоедове» декабриста Д. И. Завалишина, опубликованные им в сборнике «Древняя и Новая Россия», а также на текст «Записок декабриста» Д. И. Завалишина, куда не вошел упомянутый текст воспоминаний о Грибоедове, но где имеются другие ценные упоминания о нем и его взаимоотношениях с тайным обществом88.

Своеобразный характер имеет запись воспоминаний о Грибоедове С. Н. Бегичева, А. А. Жандра и Иона, сделанная Д. А. Смирновым, родственником Грибоедова, собиравшим о нем материалы. Запись эта, подлинник которой хранился в Театральном музее имени А. А. Бахрушина, имеет как первоисточник многие недостатки. Д. А. Смирнов причудливо перемешал в ней изложение своего субъективного впечатления от встреч со «стариками» и описаний обстановки этих встреч с собственно воспоминаниями «стариков» о Грибоедове. Порой не знаешь, что больше интересует Д. А. Смирнова: его своеобразное положение в среде «стариков» или воспоминания, им записываемые. Многое он принес в угоду условному литературному стилю своего времени, кое-что, по-видимому, стремился прикрыть, учитывая цензурные условия (не вполне согласовав концы с концами; он дал, например, два противоречивых варианта записи рассказа об аресте Грибоедова).89 Позже, дополнительно обрабатывая свою запись, Д. А. Смирнов вносил в нее немаловажные литературные изменения. И тем не менее основной фактический материал его записей драгоценен и незаменим, без этого источника

70

фактах, как представление Грибоедова Николаю I после освобождения из-под ареста, но он также ни словом не упомянул об этом. Записи Д. А. Смирнова показывают, как много Бегичев знал о связях с декабристами, и еще более — как боялся он этой темы даже на рубеже шестидесятых годов. В изложение Бегичева вкрадываются кое-где и неточности (так, он называет Грибоедова полномочным и чрезвычайным послом России в Персии). Иногда Бегичев прибегает к беллетризации событий. Так, обстановку, в которой вспыхнула дуэль Завадовского — Шереметева, Бегичев рисует в живой литературной форме, не оставляющей у читателя сомнений в том, что автор воспоминаний присутствовал при событиях: «К нам ездил часто сослуживец мой по полку, молодой, очень любезный, шалун и ветреник, поручик Ш[ереметев]. В одно утро вбегает он к Грибоедову совершенно расстроенный» и т. д. Между тем во время этого происшествия Бегичева в Петербурге не было, он вместе с гвардией ушел в Москву, и Грибоедов жил на их квартире сначала один, потом вместе с П. П. Кавериным. К чести Бегичева надо добавить, что он не опубликовал своих воспоминаний, очевидно, не удовлетворенный ими по существу (ибо с цензурной стороны текст был вполне благополучен). Таким образом, мы приходим к выводу, что воспоминания Бегичева не вообще скупы, но нарочито, умышленно неполны, что, разумеется, далеко не одно и то же. Отметим, что единственную свою работу о Грибоедове, основанную на материалах, полученных от Бегичева, Д. А. Смирнов смог опубликовать лишь после смерти Бегичева, — настолько он был морально связан его требованиями92.

Материал об отношениях Грибоедова и декабристов дают также воспоминания Е. П. Соковниной, некоторые глухие намеки в воспоминаниях Ф. Булгарина, чрезвычайно ценные воспоминания Д. В. Давыдова, уже упомянутые ранее. Особо отметим воспоминания очевидца Н. В. Шимановского об аресте Грибоедова. Укажем также на неизвестные в грибоедовской литературе любопытные воспоминания испанского революционера Van Halen, служившего в Кавказском корпусе, — он доносит до нас оригинальный вариант рассказа о дуэли Грибоедова и Якубовича, очевидно, восходящий к самому Якубовичу и рисующий высокое мнение декабриста о том, как понимал Грибоедов вопросы чести93.

72

существовали. Не дошли до нас черновики сосредоточенной работы Грибоедова в деревне Бегичева (1823). Нет и прочих черновиков, предшествовавших завершению работы. История текста комедии по необходимости строится исследователями на довольно ограниченном и заведомо неполном материале, — иного выхода и нет в настоящее время.

Не лучше обстоит дело с другими текстами Грибоедова.

Тексты творческого характера дошли до нас далеко не в полном составе, — мы обладаем, по-видимому, просто ничтожной долей когда-то существовавшего рукописного наследия Грибоедова. Достаточно напомнить, что некоторые разрозненные листы грибоедовских автографов, переплетенные в так называемой «Черновой тетради», бывшей в руках Д. А. Смирнова и, к великому сожалению, до нас не дошедшей, были Грибоедовым пронумерованы, и число пронумерованных страниц превосходило 860. Д. А. Смирнов справедливо писал: «Так как некоторые пометы заходили за цифру 860, то это навело меня на мысль, которой держусь я и теперь, что у Грибоедова, вероятно, было очень много черновых бумаг — плодов уединенной кабинетной работы, работы для себя или, правильнее, про себя, — до нас не дошедших»96. К этой правильной мысли можно добавить лишь то, что эти черновые бумаги держались Грибоедовым в каком-то порядке, были приведены в какую-то систему, о чем говорит уже самая численность страниц (свыше 860) авторской нумерации.

Декабрист Завалишин полагает, что в истребленных Грибоедовым перед арестом бумагах «было немало опасного для Грибоедова, в том числе кое-что из собственных его произведений, судя по тому, что многие не раз слышали от него. Некоторые из его ненапечатанных97 стихотворений не уступали, например, в резкости пушкинским стихотворениям известного направления». Этому свидетельству можно поверить, особенно в части эпиграмм. Навстречу этому идет и свидетельство декабриста Штейнгеля, разбираемое нами в одной из дальнейших глав. Напомню, что усердный собиратель грибоедовских материалов Д. А. Смирнов еще в апреле 1859 г. был вынужден писать: «Многие из числа уже имеющихся у меня (грибоедовских) материалов в настоящее время напечатаны быть не могут» (слова «не могут» подчеркнуты Д. А. Смирновым)98.