Декабристы

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Декабристы » А.С.Грибоедов » М.В. Нечкина. Грибоедов и декабристы.


М.В. Нечкина. Грибоедов и декабристы.

Сообщений 531 страница 540 из 729

531

538

вскользь заметил я настоящее поколение; как они мыслят и что творят — русские чиновники и польские помещики, бог их ведает». Если обрывать цитату на словах «едва вскользь заметил я настоящее поколение»626, что нередко делается, то, действительно, читателю сможет показаться, что речь идет и о декабристах, — ведь не могут же они быть исключены из понятия «настоящее поколение». Однако далее поясняется очень точно, кого именно разумел под этим Грибоедов: он говорил о местном киевском населении: о «русских чиновниках и польских помещиках», то есть придавал понятию «настоящего поколения» явно ограничительный смысл. Под рубрику польских помещиков и русских чиновников декабристы никак не могут быть подведены. Грибоедов явно молчал о свидании с ними. Но тяжелого настроения в этом письме еще нет. Раз он еще собирался к Артамону Муравьеву в Любар, значит, те события, которые вынудили его уехать даже не простившись, еще не произошли. Что-то, вызвавшее внезапный отъезд, произошло именно после этого письма.

Следующие крымские письма к Бегичеву приносят нам свидетельство о приступе тяжелой тоски: «Наконец еду к Ермолову послезавтра непременно, все уложено. Ну, вот почти три месяца я провел в Тавриде, а результат нуль. Ничего не написал. Не знаю, не слишком ли я от себя требую? Умею ли писать? Право, для меня все еще загадка. — Что у меня с избытком найдется, что сказать, за это ручаюсь, отчего же я нем? Нем как гроб!!» Через три дня, в письме из Феодосии от 12 сентября, тяжелое настроение резко усиливается: «А мне между тем так скучно! так грустно! думал помочь себе, взялся за перо, но пишется нехотя, вот и кончил, а все не легче. Прощай, милый мой. Скажи мне что-нибудь в отраду, я с некоторых пор мрачен до крайности. — Пора умереть. Не знаю, отчего это так долго тянется. Тоска неизвестная! воля твоя, если это долго меня промучит, я никак не намерен вооружиться терпением; пускай оно остается добродетелью тяглого скота. Представь себе, что со мною повторилась та ипохондрия, которая выгнала меня из Грузии, но теперь в такой усиленной степени, как еще никогда не бывало... Ты, мой бесценный Степан, любишь меня тоже, как только брат может любить брата, но ты меня старее, опытнее и умнее; сделай одолжение, подай совет, чем мне избавить себя от сумасшествия или

532

539

пистолета, а я чувствую, что то или другое у меня впереди»627.

Характер тоски точно определен в этом письме самим Грибоедовым: это именно та же «ипохондрия», которая выгнала его из Грузии. Когда? Ясно, что речь идет об отъезде из Грузии в начале марта 1823 г. Для этой выгнавшей его из Грузии «ипохондрии» причины творчества должны быть начисто исключены. Грибоедов был в разгаре творчества: он вез с собой манускрипт первых двух актов «Горя от ума», чуть ли не в первый день приезда в Москву читал их С. Н. Бегичеву, несколько переправлял, учитывая его замечания, жадно наблюдал московскую жизнь, набрасывал сцены бала (III акта) и летом в тульской деревне Бегичева в основном закончил комедию. Вернувшись в сентябре в Москву, он уже знакомил с нею друзей; позже он еще вносил существенные добавления в рукопись, но из всего изложенного ясно, что грузинская «ипохондрия» не имела своей причиной недовольства творчеством, — она выросла из других корней.

В цитированном выше письме к Бегичеву из Феодосии от 12 сентября 1825 г. Грибоедов пишет, что теперь степень тоски у него небывалая, неизведанная ранее, и, очевидно, знает какие-то события, какой-то срок, с которого тоска началась: «Я с некоторых пор мрачен до крайности». Может ли горечь о том, что в Крыму ничего не написалось, высказанная в письме из Симферополя, быть именно той причиной, которая заставляет его думать о самоубийстве? Едва ли. Ведь еще весной 1825 г. дорабатывалось «Горе от ума» — прошло слишком мало времени, да и отсутствовало ли творчество? Еще в июле 1824 г. в Петербурге Грибоедов задумал трагедию — очевидно, в шекспировском духе — «и лишь бы отсюда вон, напишу непременно». В октябре 1824 г. Грибоедов пишет Катенину: «Сам не отстаю от толпы пишущих собратий. А. А. везет к тебе мои рифмы...» Его перевод отрывка из «Фауста» Гете относится к концу 1824 или началу 1825 г., его «Случаи петербургского наводнения» — к концу 1824 г. Жалоба на «немоту» вовсе не стоит в непосредственном контексте с мыслями о самоубийстве — она принадлежит другому письму. До отъезда из Киева этого тяжелого состояния мы не наблюдаем, поэтому выдвинуть объяснение, что якобы иссякшее творчество и мрачное настроение по этому поводу сделало в Киеве

533

540

Грибоедова «глухим к политическим увлечениям декабристов» — не означает ли это переставить последовательность фактов? Что произошло раньше — киевское свидание или приступ тоски? Переписка ясно отвечает: сначала киевское свидание, потом страшный приступ тоски с мыслью о сумасшествии или самоубийстве. Не является ли первое причиной второго? Над этим необходимо подумать, и это много реальнее, чем объяснение: Грибоедов в течение полугода после «Горя от ума» не написал ничего крупного, а писал только мелкое и поэтому будто бы счел себя бесплодным и решил покончить жизнь самоубийством. Мало правдоподобно. Но вот другое объяснение: Грибоедов, несогласный с практическим планом назревающей революции, отверг его, счел его неправильным, но не смог предложить ничего взамен, отказался выполнить революционное поручение и этим поставил себя вне надвигающихся революционных событий, крах которых предвидел, — в результате всего этого им овладела тоска и он думал даже о самоубийстве. Это объяснение все же более правдоподобно. Может быть, и творческий процесс временно приостанавливался именно этим родом душевных переживаний? В данной системе недовольство творчеством, выраженное в письме к Бегичеву, — частный признак, так сказать, симптом, а не основной процесс628.

Позднейшие исследования других авторов расширяют предложенную гипотезу и обращают внимание на ряд существенных фактов. 18 июня Грибоедов приехал в Симферополь, откуда предполагал начать путешествие по Крыму, но почему-то пробыл целую неделю в этом «дрянном городишке», чего-то выжидая. Он собирался побыть в Крыму не более трех недель, а остался почему-то почти на три месяца. 28 июня он начал путешествие по южному берегу Крыма. Имя графа Олизара впервые упомянуто в его дневнике 29 июня: «Участок Олизара, шумное однообразное плескание волн, мрачная погода, утес Юрзуфский, вид с галереи, кипарисники возле балкона...» Граф Густав Олизар, поляк, бывший Киевский губернский маршал, замешан в деле декабристов, числится в их «Алфавите». Он был дважды арестован по этому делу, но сумел уйти от следствия, не признав связей. Южные декабристы считали его членом Польского общества, многие из них были с ним связаны. Бестужева-Рюмина он предупредил, что его уже ищут

534

541

жандармы. По мнению польского исследователя Леона Гомолицкого (в работе «Дневник пребывания Адама Мицкевича в России. 1824—1829», изданной в Варшаве в 1949 г.), вилла графа Олизара явилась местом конспиративных свиданий польских революционных деятелей и декабристов. Л. Гомолицкий при сопоставлении дат приезда к графу Олизару Мицкевича, Ржевусского и Грибоедова доказывает, что все они приехали одновременно, к одному общему сроку, но каждый порознь. Л. Гомолицкий полагает, что Мицкевич и Ржевусский приехали для совещания с Грибоедовым и Оржицким, членом Южного общества. Свидание их и состоялось на вилле графа Олизара629.

Кроме декабриста Оржицкого, Грибоедов встречался в Крыму с декабристом Михаилом Орловым.

Насколько можно судить по переписке, именно письмо декабриста А. Бестужева вывело Грибоедова из состояния депрессии. Вслед за письмом к Бегичеву, где говорилось о самоубийстве, следует датированное 22 ноября 1825 г. (из Екатериноградской станицы) письмо Грибоедова к А. Бестужеву: «Любезнейший Александр, не поленись, напиши мне еще раз и побольше, что в голову взойдет: не поверишь, каким веселым расположением духа я тебе нынче обязан, а со мною это редко случается...» Именно в этом письме Грибоедов и просит обнять Рылеева «искренне, по-республикански». С киевскими декабристами Грибоедов расстался после резких споров, — тем более его обрадовало проявление дружеских чувств со стороны северных республиканцев. Может быть, он передумал и решил содействовать?

Через пять дней — 27 ноября — Грибоедов пишет В. К. Кюхельбекеру, от которого у него не было тайн, и в этом письме мы видим глухие следы каких-то тяжелых тревог о своих друзьях и о мнениях друзей о его, Грибоедова, достоинстве, которыми он так дорожил. А далее следующая ассоциация — от мнения друзей о его достоинстве — неожиданно ведет непосредственно к Ермолову, и комментаторы письма, думается мне, окажутся бессильными истолковать это загадочное место без привлечения вопроса о киевском свидании. Вот это место: «Помоги тебе бог, будь меня достойнее во мнении друзей и недругов. Кстати о достоинстве: какой наш старик чудесный, невзирая на все о нем кривые толки; вот уже несколько дней, как я пристал к нему в роде тени, но ты

535

542

не поверишь, как он занимателен, сколько свежих мыслей, глубокого познания людей, всякого разбора остроты рассыпаются полными горстями, ругатель безжалостный, но патриот, высокая душа, замыслы и способности точно государственные, истинно русская мудрая голова». Как объяснить слова «кстати о достоинстве»? Далее в ермоловской характеристике об этом достоинстве — ни слова. Значит, речь идет о достоинстве Грибоедова, о котором и говорится с самого начала? Не задели ли южные декабристы вопроса о его достоинстве в бурных киевских разговорах? Не ощутил ли он возникновения какого-то нежелательного для себя мнения о своем достоинстве у друзей-декабристов?

Приняв свое отрицательное решение, Грибоедов не мог не испытывать тяжелых колебаний и сомнений. Переворот казался явно надвигающимся, близость его как бы ощутимой. О нем говорили и в Петербурге и в Киеве... «Но кто же, кроме полиции и правительства, не знал о нем? О заговоре кричали по всем переулкам», — писал Пушкин. Это было, конечно, преувеличением. Но отказаться действовать значило остаться в стороне. Грибоедов был глубоко прав, говоря, что сто прапорщиков не могут изменить государственный быт России, но историческая ситуация была такова, что в тот момент в этой сотне прапорщиков сосредоточилась сила, двигавшая вперед его родину. Грибоедов не мог не колебаться. Европейская история последних лет говорила о том, что военные революции могли и побеждать, существовал же пример победившей Испании, Неаполя, Пьемонта... Казалось, дело было лишь в том, какими способами удержать завоеванное...

Ясно, что Грибоедов более всего расходился с декабристами по вопросу о способах действия, а не по вопросу о существе желаемых изменений строя. Расхождение это серьезно, ибо не может не проистекать из какого-то иного представления о ходе истории и ее движущих силах. Несомненный факт — Грибоедов, многократно и с глубоким вниманием сам наблюдавший народ, много и упорно думал о роли народа в истории и пришел к выводу, что роль эта чрезвычайно значительна. Уже не раз цитировалась мысль его раннего путевого дневника о том, что народы добывают себе конституцию. Народы, а не сто прапорщиков... В «Горе от ума» он говорит об умном и бодром, иначе говоря, деятельном, полном энергии русском народе. Драма «1812 год» сосредоточена на истории

536

543

крепостного ополченца — человека из народа. Замечательная мысль о народе в наброске плана драмы: «Сам себе преданный, — что бы он мог произвести?» — одна из глубочайших мыслей грибоедовского творчества («сам себе преданный» — т. е. оставленный действовать самостоятельно). Народные нравы и обычаи, даже народное русское платье были «любезны» сердцу Грибоедова. Выйдя на свободу из тюрьмы после почти полугодичного заключения по делу декабристов, Грибоедов думал о народе, глубоко скорбел о разъединении с ним «образованного общества» («Загородная поездка»). В замысле «Радамиста и Зенобии» народное восстание противопоставлено заговору знати. Не дают ли основания все эти факты поставить вопрос так: не пошел ли Грибоедов дальше по пути понимания революции как дела народа? Не отсюда ли вырастали его сомнения в декабристской тактике? Не приходил ли он уже тогда, в спорах с декабристами, к каким-то выводам, близким по типу к будущему герценовскому положению, — «декабристам на Сенатской площади не хватало народа»? Русло его мыслей, по-видимому, было направлено именно в эту сторону.

Из Киева Грибоедов отправился в Крым. Крым, как видим, также оказался местом встречи и с декабристами, с Михаилом Орловым и с польскими революционными деятелями; тут Грибоедов, как уже упоминалось, встретился с декабристом Оржицким. Очевидно, со всеми велись разговоры на политические темы, но подробностей об этом источники до нас не донесли.

В октябре 1825 г. Грибоедов был уже у Ермолова.

537

544
Глава XVII

ГРИБОЕДОВ ПОД АРЕСТОМ
И СЛЕДСТВИЕМ
ПО ДЕЛУ ДЕКАБРИСТОВ

1

Мы очень мало знаем о том тревожном периоде, который пережили Грибоедов, «ермоловцы» и сам Ермолов в смутные дни междуцарствия. Сопоставим все дошедшие до нас скудные известия — они все же намечают некоторый общий контур картины.

Девятнадцатого ноября 1825 г. в Таганроге неожиданно скончался император Александр I. Уже через три дня слухи об этом дошли до Ермолова, который как раз в это время возвратился из похода в горы и приехал в станицу Екатериноградскую, — здесь он назначил свидание со своим начальником штаба А. А. Вельяминовым, приехавшим из Тбилиси, и посланником в Персии С. И. Мазаровичем. Тут уже находился и Грибоедов (он жил в станице, в одной комнате с Мазаровичем).

Двадцать второго ноября, в день приезда в станицу, Ермолов записал в своем дневнике: «Первый слух о кончине государя с подробностями, которые не оставляли места сомнению». Именно в этот же день 22 ноября Грибоедов пишет радостно-возбужденный ответ на письмо своего друга, декабриста Бестужева, и просит его «по-республикански» обнять Рылеева. Нельзя усомниться в том, что Грибоедов был осведомлен о дошедших до станицы слухах о смерти императора, — констатируем, что они во всяком случае не помешали (а может быть, и способствовали?) повышенно-мажорному настроению письма. Это — первый грибоедовский документ, свидетельствующий о том, что приступ тоски, столь обострившийся после киевского свидания, кончился. В письме, посылаемом, судя

538

545

по адресу, по почте, нет, конечно, ни намека на дошедшие до Кавказа слухи.

Пока еще не было никаких официальных извещений о смерти Александра. Адъютант Ермолова Н. В. Шимановский, оставивший воспоминания об аресте Грибоедова, пишет, что официальное известие о кончине императора привез в ноябре в станицу фельдъегерь Якунин, приехавший из Таганрога. Вероятно, на основании этого сообщения в биографии Грибоедова, предпосланной академическому изданию его сочинений, приезд фельдъегеря даже датируется «около 25 ноября». Сообщение Шимановского ошибочно, а приведенная дата неправильна: никаких фельдъегерей с официальными сообщениями о смерти императора из Таганрога, разумеется, не рассылалось. Начальник главного штаба барон Дибич, находившийся в Таганроге при больном императоре, послал официальное сообщение о его смерти в Варшаву, к цесаревичу Константину, который получил его 25 ноября, и в Петербург, где оно было получено 27 ноября. Из Петербурга в тот же день, 27 ноября, Сенат (а не Дибич!) разослал указы о смерти Александра I и о присяге Константину. Этот порядок и был, разумеется, соответствующим установленной субординации. Как и полагалось, известие о смерти прежнего императора и указ о присяге новому не разъединялись во времени, а следовали вместе, одновременно, поэтому утверждение биографов, что Ермолов сначала получил официальное сообщение о смерти Александра, а потом — о присяге Константину, не соответствует действительности. Против датировки ноябрем получения этих официальных известий говорит и дневник Ермолова, который относит их к декабрю. Против датировки ноябрем говорит и письмо Грибоедова к А. А. Жандру и Миклашевич от 18 декабря: «На днях прибыл сюда фельдъегерь Якунин (в Полном собрании сочинений Грибоедова неправильно прочитана фамилия «Экунин», надо «Я» вместо «Э». — М. Н.) и привез мне письмо из Театральной школы». Такое письмо шло, разумеется, из Петербурга, а не из Таганрога, а выражение «на днях», написанное 18 декабря, не может относиться к предыдущему месяцу.

Известно, что исполняющий должность астраханского гражданского губернатора 10 декабря донес Ермолову о принесении присяги Константину Астраханской губернией, а Ермолов ответил на эту бумагу 14 декабря.

539

546

Очевидно, получение Ермоловым официального известия о смерти императора Александра и сенатского указа о присяге Константину относится к первой половине или даже к первой декаде декабря. Е. Вейденбаум датирует прибытие к Ермолову фельдъегеря с указом о принесении присяги Константину 8 декабря, и датировка эта не вызывает возражений. «Смерть государя причиною, что мы здесь запраздновали и ни с места», — пишет Грибоедов Жандру и Миклашевич 18 декабря из станицы Екатериноградской. Выражение «запраздновали» с официальной точки зрения, вероятно, показалось бы неуместным.

Приятель Ермолова шелковод Алексей Федорович Ребров через два года после событий рассказал ему о той взволновавшей его фразе Грибоедова, произнесенной в эти дни, о которой уже шла речь выше. Напомним о ней. Денис Давыдов, который мог почерпнуть эти сведения и от Ермолова, и от самого Реброва, с которым был приятелем, пишет об этом так: «Ермолов, Вельяминов, Грибоедов и известный шелковод А. Ф. Ребров находились в средине декабря 1825 г. в Екатеринограде; отобедав у Ермолова, для которого, равно как и для Вельяминова, была отведена квартира в доме казачьего полковника, они сели за карточный стол. Грибоедов, идя рядом с Ребровым к столу, сказал ему: „В настоящую минуту идет в Петербурге страшная поножовщина“; это крайне встревожило Реброва, который рассказал это Ермолову лишь два года спустя». Ясно, что эта фраза могла поразить Реброва лишь после известия о присяге Константину и до сообщений о присяге Николаю и о восстании 14 декабря. После присяги Николаю, весть о которой пришла вместе с известием о восстании, подобная фраза никого не могла удивить — о восстании уже знали и говорили все, и в этот момент любой собеседник мог бы громко произнести слово «поножовщина» для характеристики событий, — это зависело от взгляда на вещи. Удивить и встревожить эти слова могли лишь до известий о восстании, когда все казалось спокойным. Поэтому случай этот крайне примечателен. Ранее мы приводили этот факт лишь как показатель осведомленности Грибоедова о планах декабристов начать восстание в момент смены императоров на престоле. Теперь же он нужен нам для общей картины в своем хронологическом месте.

Говорил ли Грибоедов Ермолову что-либо о киевском свидании, о замыслах декабристов? Отрицать это невозможно.

540

547

Отношения их между собою были так близки, что позволяли говорить втайне на самые опасные темы. Возможность подобных разговоров была, обстановка это полностью дозволяла, а времени было более чем достаточно, — Грибоедов не разлучался с Ермоловым с 22 ноября, когда встретился с ним впервые по возвращении, до 22 января (даты ареста). Иначе говоря, Грибоедов провел с Ермоловым ровно два месяца и мог успеть найти время и случай для переговоров. Можно лишь твердо сказать, что Ермолов в это время был чем-то очень встревожен и ждал больших событий, хотя, собственно говоря, с точки зрения официальной, к этому не было никаких оснований: все шло совершенно «нормально»: после смерти прежнего императора все присягнули новому и внешне все было спокойно. 19 декабря 1825 г., когда слухи о петербургском восстании еще никак не могли дойти до Ермолова, он написал из Екатеринограда своему другу, М. С. Воронцову явно конспиративное письмо, прося осведомить его об общем положении и циркулирующих тревожных слухах. Воронцов находился в Таганроге, и Ермолов писал, что ему, Ермолову, все новости «по обстоятельствам нужно знать скорее многих других»: «Объясни те странные слухи, которые начинают распространяться и о которых даже подумать неловко». Он посылал к Воронцову расторопного человека, «чрез которого все можешь написать с доверенностью»; человек этот, имя которого Ермолов в письме не называл, — очевидно, один из «ермоловцев», — посылался, писал Ермолов, «под видом отпуска», «собственно в твое распоряжение» (то есть в распоряжение Воронцова для связи с Ермоловым). Ермолов просил присылать ему «нарочных» со всеми новостями, но почему-то их надо было адресовать не непосредственно к нему, а, не называя его имени, к другу Ермолова генерал-майору Горчакову, который будет знать, как поступать дальше. Вероятно, Воронцов отвечал Ермолову, но текстом ответа мы не располагаем.

24 декабря 1825 г. Ермолов записал в своем дневнике: «Прибыл фельдъегерь с известием об отречении Константина Павловича, привез манифест о вступлении на престол императора Николая Павловича». В том тексте дневника, который опубликован М. П. Погодиным (другим мы не располагаем, и подлинник дневника до нас не дошел), более под 24 декабря не значится решительно ничего. Одновременно с известием о восшествии на престол


Вы здесь » Декабристы » А.С.Грибоедов » М.В. Нечкина. Грибоедов и декабристы.