530

«Я с 1823 г. в Киеве, в Каменке и при всяком случае уговаривал всегда членов отбросить всякую медленность, доказывая им, что, решившись раз на толикое дело, они поступили бы безрассудно, оставаясь в бездейственности, что они сим умножают лишь опасности, на каждом шаге нам угрожающие». В конце 1824 г. и возник в Васильковской управе Южного общества революционный план, известный в следственных делах под названием «белоцерковского»614.

В конце лета или в начале осени 1825 г. предполагался царский смотр 3-го корпуса после обычных летних лагерей. Смотры эти не были новостью, они не раз уже имели место и раньше. Предполагалось, что Александр I остановится в имении графини Браницкой — Белой Церкви, где и должно было произойти решительное выступление тайного общества. Сергей Муравьев и Бестужев-Рюмин, авторы плана, проектировали поставить в караул к государю членов тайного общества, переодетых солдатами, «захватить» императора и «нанести ему удар». Дальнейший план действий после цареубийства состоял в следующем: «Издание двух прокламаций: одну — войску, другую — народу. Затем следование 3[-го] корпуса на Киев и Москву с надеждою, что к нему присоединятся прочие на пути его расположенные войска без предварительных даже с ними сношений, полагаясь на общий дух неудовольствия. В Москве требовать от Сената преобразования государства. Между всеми сими действиями 3[-го] корпуса надлежало всем остальным членам союза содействовать революции. Остальной части южного округа занять Киев и в оном оставаться. Северному округу поднять гвардию и флот, препроводить в чужие краи всех особ императорской фамилии и то же сделать требование Сенату, как и 3[-й] корпус. Потом ожидать от обстоятельств, что окажется нужным к дальнейшим действиям», — показывает Пестель615.

Предложенный Васильковской управой белоцерковский план был обсужден на обычном январском съезде руководителей Южного общества во время контрактовой ярмарки (1825) и встретил решительное несогласие Пестеля и его сторонников. Они считали этот план неподготовленным, авантюрным, преувеличивающим силы Южного общества и обреченным на провал. Пестель считал военную революцию возможной единственно в том случае, если она начнется не на периферии, а в Петербурге,

532

роль — он должен был возглавлять обсервационный корпус в Киеве и воздействовать на херсонские военные поселения. Инициативу революционного действия Васильковская управа всецело брала на себя. После цареубийства в Белой Церкви должно было следовать движение восставших войск к Москве. В это же время начиналось выступление Северного общества в Петербурге. Назначение временного правительства производилось именно Северным обществом.

Вопрос о позиции, которую займет в этот момент корпус Ермолова, играл для инициаторов действия существенную роль. Именно этот корпус, оставшись верным царскому правительству, мог бы нанести всему движению на Москву сокрушающий удар с фланга и воспрепятствовать соединению южных войск с северными. Если же Ермолов перешел бы на сторону революционных войск, успех был бы значительно обеспеченнее; весь юг оказался бы охвачен движением: армия, стоявшая на Украине, пришла бы в движение первой, ее поддержала бы вся полоса южных военных поселений, выступил бы и Кавказский корпус Ермолова, — таким образом вся южная часть империи от Бессарабии до Кавказа оказалась бы охваченной революционным восстанием. Это обеспечило бы успешное движение к Москве и в значительной мере содействовало бы успеху предполагаемого соединения с северными войсками в Петербурге. Вопрос о Ермолове имел поэтому самое жизненное значение для тайного общества. Позже довольно хорошо осведомленный писатель эмигрант П. Долгоруков, к которому стекались многие конспиративные сведения, прямо писал в некрологе Батенькова, что Грибоедов был посредником между декабристами и Ермоловым617.

Начало июня, когда Грибоедов проезжал через Киев, было кануном летних лагерей. После лагерного сбора предполагался царский смотр, далее — по планам декабристов — «нанесение удара» царю и начало военной революции. Лагерный сбор кончался 15 сентября, следовательно, уже в июньском варианте белоцерковского плана, которым горели его авторы, встретившиеся с Грибоедовым в Киеве, выступление предполагалось примерно во второй половине сентября или в самом начале октября. Грибоедов должен был попасть к Ермолову до этого срока. Какое поручение он мог получить? Можно предположить два варианта. Если степень доверия декабристов

534

Ермолов, по свидетельству Дениса Давыдова, любил Грибоедова, «как сына», и облекал его полнейшим доверием. Обещал ли Грибоедов все же что-то передать Ермолову, принять какое-то участие в белоцерковском плане, мы не знаем. Но перед нами бесспорный факт: Ермолов предупредил Грибоедова об аресте и дал возможность сжечь его бумаги, — мы остановимся на этом ниже более подробно. Из каких соображений проистекало это предупреждение? Может быть, только из общей осведомленности Ермолова о политических настроениях Грибоедова и общей своей симпатии к нему? Но тогда благой совет старшего друга уничтожить на всякий случай компрометирующие материалы мог быть дан гораздо ранее, при первом известии о восстании 14 декабря. Ведь весть о восстании отделена от ареста Грибоедова более чем недельным сроком. Ермолов явно выжидал, — он был о чем-то осведомлен. Идя на безусловный риск и давая Грибоедову время уничтожить свои бумаги, он мог быть озабочен ликвидацией и тех данных, нити от которых привели бы к нему самому.

Существенно, что встретившиеся с Грибоедовым члены Южного общества буквально горели верой в возможный успех и были всецело захвачены предполагаемым планом революции. На следствии передавали слова Сергея Муравьева: «...если вы не хотите революции, то я ее один сделаю». По сводке следственного комитета в одной из анкет, Сергей Муравьев «брался возмутить 8-ю дивизию — полагался на 9-ю и на 3-ю гусарскую и на всю артиллерию их, хотел послать за братом его Матвеем, чтобы отправить в Москву и в Петербург, где, по словам его, все готово — упоминал, что надобно также послать за Якубовичем, чтобы он был готов»618. Бестужев-Рюмин, преданный идее военной революции, может быть, более чем кто-либо иной пылал желанием скорейшего выступления и был готов на все. Артамон Муравьев, первый организатор киевского свидания декабристов с Грибоедовым, должен был принять в событиях самое деятельное участие. Декабристы рассчитывали на восстание Ахтырского гусарского полка, которым он командовал. Сам Артамон Муравьев горел желанием скорейшего выступления. В Лещинском лагере (месяца через два после свидания с Грибоедовым) Артамон Муравьев на Евангелии присягнул покуситься на жизнь государя. Когда царский смотр был отменен, Артамон Муравьев вызвался ехать

536

Ни одна из других гипотез не кажется мне более правдоподобной. Наиболее неосторожно и наивно было бы принять на веру показания самого Грибоедова и декабристов, то есть трактовать киевское свидание как случайную встречу старых знакомых — выехавшего к жене Артамона Муравьева и неизвестно как появившегося в трактире Бестужева-Рюмина, которому вообще полагалось бы быть в карауле. Далее эти два лица, воспылав желанием доставить проезжему путнику удовольствие знакомства с умным человеком, импортировали такового в лице Сергея Муравьева, вызвав его через нарочного из другого города. Но почему-то хлопоты не увенчались успехом: умные люди почему-то так и не поговорили, явно не получив взаимного удовольствия от знакомства: они только обоюдно узнали фамилии друг друга — и более ничего, хотя не менее двух вечеров молча просидели друг против друга уже почему-то не в «Зеленом трактире», а на квартире у Сергея Трубецкого, который об этом, кстати, будто бы ничего не знал. После этого вдруг все единогласно пришли к выводу, что Грибоедов в тайном обществе сделает партию Ермолова, поэтому в члены его не приняли. Явная нелепица!

Теперь понятно и то, почему члены Васильковской управы и Трубецкой так упорно отрицали совершенно ничтожный для их «силы вины» факт, что они хотели принять в общество еще одного члена — Грибоедова, но из этого ничего не вышло. Признайся они в этом — за этой ниточкой потянулся бы большой план революционного выступления, белоцерковский план, который отрицался до последней возможности. Особенно Трубецкой был заинтересован в сокрытии этого плана, с головой выдававшего его принципиальное согласие именно на организацию военного удара.

4

После киевского свидания Грибоедов, не простясь с декабристами, выехал в Крым. Как бы ни были глубоки его сомнения в правильности тактики военной революции, как бы ни был он взволнован ошибочностью белоцерковского плана, едва ли он мог в тот момент противопоставить ему какую-то иную, правильную тактику. Нельзя предположить в нем спокойного внутреннего состояния после бурных киевских объяснений. Как-никак, а его позиция