489

«Записках» Пущина о Пушкине, по праву пользуются широчайшей известностью в пушкинской литературе.

«Я привез Пушкину в подарок „Горе от ума“, — пишет Пущин, — он был очень доволен этой тогда рукописной комедией, до того ему вовсе почти незнакомой. После обеда, за чашкой кофе, он начал читать ее вслух: но опять жаль, что не припомню теперь метких его замечаний, которые, впрочем, потом частию появились в печати».

Чтение рукописи было прервано приходом монаха-соглядатая. Пушкин торопливо прикрыл ее толстым томом Четьи-Миней. По уходе монаха Пушкин «как ни в чем не бывало продолжал читать комедию — я с необыкновенным удовольствием слушал его выразительное и исполненное жизни чтение, довольный тем, что мне удалось доставить ему такое высокое наслаждение»583. Пущин повез Рылееву ответное письмо от Пушкина и отрывок «Цыган».

Чтение «Горя от ума» Пушкиным можно, таким образом, точно датировать: 11 января 1825 г., после обеда. Пушкин, несомненно, осведомился от Пущина о частых встречах Рылеева, Бестужева и Грибоедова, так как знаменитое письмо Пушкина к А. Бестужеву о «Горе от ума» (от конца января 1825 г.) содержало слова: «Покажи это Грибоедову». В параллель к этому можно вспомнить пушкинские слова «не во гнев Грибоедову» в мартовском письме к брату Льву, — Пушкин ощущает себя как бы в непосредственном общении с Грибоедовым.

Пущин привез Пушкину рукопись в подарок 11 января, но ее уже нет дома в конце января, когда Пушкин пишет свое письмо Бестужеву о «Горе от ума», ибо Пушкин сообщает тут, что читал («слушал») комедию «только один раз. Эти замечания пришли мне в голову после, когда уже не мог я справиться (с рукописью. — М. Н.)». Очевидно, рукопись Грибоедова сейчас же ушла из Михайловского — не в Тригорское ли? Пушкин мог отдать ее сюда читать или, может быть, спрятать.

Наиболее позднее из дошедших до нас свидетельств о знакомстве декабристов с «Горем от ума» принадлежит Д. И. Завалишину. Он пишет в своих воспоминаниях о Грибоедове, что привез в Москву «полный экземпляр (рукописи «Горя от ума». — М. Н.), списанный мною еще весной того года в числе других, на квартире Одоевского, под общую диктовку, с подлинной рукописи Грибоедова,

491

имеют двоякую цель: распространять либеральные идеи и исследовать общее положение с целью предстоящего переворота.

«В Москве остановился я в доме Ивана Николаевича Тютчева, супруга которого была родная сестра моей мачехи, — пишет далее Завалишин в своих воспоминаниях о Грибоедове. — Привезенным мною экземпляром „Горя от ума“ немедленно овладели сыновья Ивана Николаевича, Федор Иванович (известный поэт, с которым мы жили вместе в Петербурге у графа Остермана-Толстого) и Николай Иванович — офицер гвардейского генерального штаба, а также и племянник Ивана Николаевича, Алексей Васильевич Шереметев, живший у него же в доме (в Армянском переулке, где ныне заведение Горихвостова). Как скоро убедились, что списанный мною экземпляр есть самый лучший из известных тогда в Москве, из которых многие были наполнены самыми грубыми ошибками и представляли сверх того значительные пропуски, то его стали читать публично в разных местах и прочли у княгини Зинаиды Волконской, за что и чтецам и мне порядочно-таки намылила голову та самая особа, которая в пьесе означена под именем княгини Марии Алексеевны». Далее Завалишин вспоминает, как «Горе от ума» читалось в Москве на обедах у декабриста Оржицкого, у которого бывал и П. А. Вяземский. Текст Завалишина дает, таким образом, сведения еще об одном имени декабристского читателя комедии — Оржицком, а сверх того, рисует живую картину содействия декабристов дальнейшему распространению комедии585.

К весне 1825 г. относится и другой ценный факт, говорящий об интересе декабристов к постановке комедии Грибоедова на сцене: воспитанники Театральной школы задумали поставить «Горе от ума», представление было назначено на 18 мая 1825 г., но не состоялось благодаря вмешательству Милорадовича и наложенному им запрещению. На репетициях мы опять-таки встречаем Грибоедова вместе с декабристами А. Бестужевым и В. Кюхельбекером; участник этих репетиций П. А. Каратыгин (он играл Репетилова) свидетельствует, что Грибоедов на репетицию «привел с собой А. Бестужева и Вильгельма Кюхельбекера, и те также нас похваливали»586.

К сожалению, у нас нет данных для выяснения отношений Южного общества к комедии и распространения «Горя от ума» среди южных декабристов. Из глухого

493

ни напечатать пьесу, ни представить на театре, они были активными агитаторами за пьесу и ее распространителями.

Замечу для полноты картины, что свидетельство о последнем штрихе, наложенном автором на текст комедии, также является декабристским свидетельством. Его разбор вводит нас в интересный и немаловажный для дальнейшего исследования вопрос: когда закончил Грибоедов работу над комедией? Н. К. Пиксанов категорически утверждает, что к осени 1824 г. комедия была уже совершенно закончена, на нее был наложен последний авторский штрих. Однако последнее из известных нам свидетельств о работе Грибоедова над комедией (свидетельство декабриста Завалишина) говорит о том, что весной 1825 г. Грибоедов, находясь в декабристском окружении, еще работал над «Горем от ума». Необходимо условиться, что понимать под «концом работы» художника над художественным произведением. Если понимать под этим завершение основного сюжета, раскрытие его в существеннейших элементах, дата будет одна. Если понимать под концом работы нанесение последней известной нам авторской поправки, «штриха», в уже завершенный в основном текст, получим другую дату. В первом смысле датой окончания комедии надо, по-видимому, счесть дни переезда Грибоедова в Петербург и первые дни пребывания в Петербурге (самый конец мая — начало июня 1824 г.), когда он придумал и оформил новый вариант развязки. Это — дата возникновения крупного нового текста в заключительной части пьесы. Грибоедов писал об этом С. Бегичеву: «Кстати, прошу тебя моего манускрипта никому не читать и предать его огню, коли решишься: он так несовершенен, так нечист; представь себе, что я с лишком восемьдесят стихов или, лучше сказать, рифм переменил, теперь гладко, как стекло. Кроме того, на дороге мне пришло в голову приделать новую развязку; я ее вставил между сценою Чацкого, когда он увидел свою негодяйку со свечою над лестницею, и перед тем, как ему обличить ее; живая, быстрая вещь, стихи искрами посыпались в самый день моего приезда»587.

Грибоедов приехал в Петербург 1 июня 1824 г., — это и дает основания датировать описанную выше авторскую работу. Вновь найденное письмо Грибоедова к П. А. Вяземскому уточняет длительность этой работы. Грибоедов пишет: «Я несколько дней сряду оживился новой

495

был крайне заинтересован в том, чтобы создать у следователей представление о себе как о человеке чрезвычайно серьезном, уравновешенном и благоразумном и с этих позиций максимально использовать свою основную выгоду: он подробно знал о планах восстания, но на Сенатской площади в день восстания не был, хотя и был 14 декабря в Петербурге (он, как известно, писал проект полного текста Манифеста). Этой тенденцией пронизаны все показания Штейнгеля. Отвечая на вопрос об истоках вольнодумства и о прочитанной литературе, Штейнгель и тут провел нужную ему линию и написал: «Теперь трудно упомнить все то, что читал и какое сочинение наиболее способствовало к развитию либеральных понятий, довольно сказать, что двадцать семь лет я упражнялся и упражняюсь в беспрестанном чтении: я читал Княжнина «Вадима» (даже печатный экземпляр), Радищева «Поездку в Москву», сочинения Фонвизина, Волтера, Руссо, Гельвеция, Попе, Парни, Грекура, Пиго Лебрена и проч. Из рукописных разные сочинения (кому неизвестные?) Баркова, Нелединского-Мелецкого, Ясвитского, кн. Горчакова, Грибоедова и Пушкина. Сии последние вообще читал из любопытства и решительно могу сказать, что они не произвели надо мною иного действия, кроме минутной забавы: подобные мелочи игривого ума мне не по сердцу; но я увлекался более теми сочинениями, в которых представлялись ясно и смело истины, неведение коих было многих зол для человечества причиною. По совести сказать должен, что ничто так не озарило ума моего, как прилежное чтение Истории с размышлением и соображением»589.

Вчитываясь в это свидетельство, мы отчетливо замечаем, что речь идет о каком-то или о каких-то небольших по размеру вольнодумных сочинениях Грибоедова, а не о крупном произведении — комедии. Штейнгель явно относит к этому произведению или произведениям Грибоедова определение «мелочи игривого ума» и говорит о «минутной забаве». Все это никак не подходит к большой четырехактной пьесе. Существенно и то, что имя Грибоедова стоит в ряду авторов, прославившихся разнохарактерными вольнодумческими произведениями именно небольшого объема. Вспомним эпиграммы и «ноэли» вольнодумца XVIII в. Горчакова и вольнодумные стихи и эпиграммы Пушкина, имя которого Штейнгель упоминает непосредственно после имени Грибоедова. Точный