470

Очевидно, речь шла о каком-то другом, противоположном, факте.

Добавим, что один мотив сокрытия Рылеевым всей истины был формулирован А. Бестужевым. Одной из причин, почему он не решился принять Грибоедова в члены общества, было нежелание «подвергнуть опасности такой талант, в чем и Рылеев был согласен». Очень важно тут указание имени Рылеева. У него и у Бестужева эта причина была общей. О какой же опасности идет речь? О непосредственной опасности, которую член общества испытал бы во время открытого выступления на площади 14 декабря, например? Едва ли, — ведь найти соответствующую роль в этом выступлении тому, чей талант надо сберечь, зависело в значительной мере от самих декабристов. Вернее всего, имелась в виду та опасность, которая возникала в связи с возможным провалом общества, арестами, тюрьмой. Вот от этой опасности и старались спасти великого русского писателя два других замечательных русских писателя — К. Ф. Рылеев и А. А. Бестужев-Марлинский. Рылеев, вероятно, и не подозревал, что Грибоедов арестован, — ничто в процессе допроса не обнаружило перед ним этого факта, и он, вероятно, шел на казнь в убеждении, что Грибоедова не тронули. Какую эмоциональную силу имел этот довод — спасение таланта — для людей тех времен, показывает, например, реакция на этот рассказ М. С. Щепкина, лично знавшего Грибоедова. Когда Д. А. Смирнов, рассказывая Щепкину об аресте Грибоедова и его связях с тайным обществом, дошел до того места, что декабристы «берегли в нем человека, который мог своим талантом прославить Россию», великий артист заплакал: «На глазах старика показались крупные слезы, сбежавшие потом по его благородному старческому лицу»559.

Отметим также наличие некоторых противоречий в показаниях Рылеева и Бестужева о Грибоедове. Оба друга одинаково стараются его спасти от следствия, но показания их внутренне противоречивы. Бестужев говорит, что Грибоедов вместе с ним «нередко мечтал о желании преобразования России». Рылеев же свидетельствует, что Грибоедов «неохотно входил в суждение о сем предмете». Противоречие явное, и истина, по-видимому, на стороне Бестужева, — не стал же бы он наговаривать напраслину на друга в таком вопросе. Другое противоречие имеется и у Бестужева. Непринятие Грибоедова

472

и в момент высокого душевного волнения неожиданно подарили царскую милость — вручили письмо от старика отца. Потрясенный всем этим, декабрист написал покаянное письмо Николаю и назвал все имена, которые до тех пор ему удалось скрыть на допросах. Он приложил к письму длинный список не названных им ранее членов общества, содержавший 61 новое имя. Список был им подразделен на следующие категории: 1) члены, бывшие в обществе, но отставшие от общества «до первого разрушения оного» (то есть до московского съезда 1821 г.); 2) члены нынешнего общества; 3) «члены Южного общества, мне известные». В числе последних и было указано имя Грибоедова: «служащий при генерале Ермолове Грибоедов — он был принят месяца два или три перед 14-м декабрем, и вскоре потом уехал; посему действия его в обществе совершенно не было». 25 февраля на дополнительный вопрос следственной комиссии Оболенский дал уточняющее показание о Грибоедове — изменил дату принятия, указал источник: «О принятии Грибоедова в члены общества я слышал от принявшего его Рылеева и более совершенно никаких подробностей принятия его не слыхал и не могу сказать, кто был свидетелем при приеме его. О времени же принятия его и поистине показать не могу с точностью, но сколько помню, сие было за месяц или за два до отъезда его отсюда, — вот все, что могу сказать о принятии Грибоедова в подтверждение прежнего показания моего. Никакие, впрочем, подробности принятия его мне неизвестны; сам же лично, после принятия Грибоедова, сколько сие помню, с ним не встречался».

Следует отметить, что список Оболенского имеет высокую достоверность. Отводя пока суждение о Грибоедове, надо сказать, что из остальных 60 человек следствие подтвердило причастность к тайному обществу для 59 названных им лиц; удалось оправдаться только поручику лейб-гвардии Измайловского полка Львову 1-му, но при столь деятельном участии своего друга, предателя Якова Ростовцева, что и этот случай должен быть оставлен под сомнением. Но все-таки и в этом покаянном показании Оболенский не сказал всего — он знал больше, нежели говорил. Почему он поместил Грибоедова в списке Южного общества, посредником между которым и Северным обществом был, кстати говоря, именно Оболенский? Значит, что-то связанное с поездкой Грибоедова в Киев было ему

474

думы, то есть руководителями тайного общества, и о принятии нового члена, конечно, говорили подробно.

Итак, Рылеев сообщил о том, что Грибоедов член общества, по меньшей мере двум членам — Оболенскому и Трубецкому. В какой же форме сообщил он им об этом? Трубецкой эту форму запомнил и огласил на следствии; оказывается, Рылеев сказал о Грибоедове: «Он наш». Сопоставляя эти слова с рядом других показаний, убеждаемся, что выражение «он наш» было у декабристов не случайной фразой в разговоре, а формулой членства. Так, например, этой формулой воспользовался тот же Оболенский, представляя Пестелю нового члена — Н. И. Лорера; последний пишет в своих воспоминаниях: «Оболенский, тут же находившийся, прямо назвав меня, прибавил: „Из наших“». Принимая в общество Одоевского, А. Бестужев сказал ему ту же формулу: «Ты наш». Декабрист Ринкевич, которого принял в общество Одоевский, сказал ему о себе: «Я ваш». Одоевский, подчеркивая слово «своим» (подчеркивание у декабристов на функции кавычек), говорит: «Бестужев стал с тех пор почитать меня своим». Декабрист Лорер пользуется этой формулой в разговоре с Майбородой: «Кто-то из наших». Рылеев говорит о декабристе Краснокутском (показание Николая Бестужева): «Г. Краснокутский наш». Рылеев спрашивает С. Трубецкого: «Да разве Орлов наш?» Таким образом, Рылеев, говоря о Грибоедове с Трубецким, употребил не случайно пришедшие ему в голову слова, а применил формулу членства564.

Прием нового члена не был делом личного решения принимающего лица: этому предшествовало суждение членов думы. Сам Рылеев был принят в тайное общество Пущиным «по разрешении Верховной думы» (свидетельство Оболенского). Поскольку на основании только что изложенного самый факт предложения Грибоедову вступить в члены тайного общества не подлежит никакому сомнению, то следует полагать, что о Грибоедове сначала имели предварительное суждение в думе, а затем уже сделали ему предложение. Если бы Рылеев был рядовым членом, то он должен был бы, следуя правилам, обратиться сначала к И. И. Пущину, принявшему его самого, затем Пущин должен был бы сообщить о намерении Рылеева принять в члены Грибоедова кому-нибудь из состава думы, а затем, получив согласие думы, передать об этом Рылееву, а тот уже — сделать предложение Грибоедову.

476

общества, но не будучи принят мною совершенно не имел права на доверенность думы». Иначе говоря, Грибоедов был «принят» в какой-то «несовершенной», незаконченной форме. Подобные условные приемы нередко имели место. Если же добавить к этому показание Бестужева о том, что Рылеев «жалел такой талант» и не хотел подвергать его опасности, — вот и причина «несовершенной» формы приема в члены. Обычно принято было брать со вновь вступающего члена расписку о вступлении, которая позже сжигалась. Может быть, Рылеев не прибегал к расписке, говоря с близким своим другом, или что-либо вроде этого. Таков вывод из имеющихся фактических данных. А в целом Рылеев имел основания применять к Грибоедову особую формулу, принятую среди членов тайного общества: «Он наш».

Вместе с тем нельзя не отметить, какую активную роль подчас играли в движении декабристы, формально не являвшиеся членами тайного общества. Всем известный декабрист Якубович, столь тесно связанный и с замыслами цареубийства, и с событиями 14 декабря, формально не был членом тайного общества. Известный декабрист Михаил Орлов, на которого не только возлагали надежды перед 14 декабря, но к которому декабристы и обращались в непосредственной связи с событиями, также не был в это время членом общества. Формально не был членом общества и активнейший участник восстания 14 декабря декабрист Щепин-Ростовский, вместе с Ал. Бестужевым приведший на площадь первый восставший полк. Подобные примеры можно умножить567.

Поскольку северный цикл показаний восходит преимущественно к Рылееву, изложенные только что выводы приобретают особое значение.

В силу изложенных выше соображений нельзя не признать сильной позицию тех исследователей, которые придерживаются мнения, что Грибоедов был членом тайного общества. П. Е. Щеголев пишет: «Даже после тех немногочисленных комментариев, которые мы дали, напрашивается вывод, как раз прямо противоположный сделанному комитетом. Надо думать, что Грибоедов не только идейно был близок к декабристам, но и был избран ими в члены тайного общества». Вл. Орлов пишет о Грибоедове: «Не подлежит сомнению, что он был организационно связан с революционным подпольем и, вероятно, формально состоял членом тайного общества». Мнение же